‘корбь, однако, тоже
овладела  его  лицом,   когда  начал   говорить   о  самом  себе,  будто   и
присутствовать  изволил  на  собственных  поминках.  "‚селеннаЯ  состоит  из
атомов, а Я, Ђльберт Њухин, в  этой стране имел  отношение к объединению под
названием "‘пецатом". ‚селеннаЯ без  атомов  - это  говно.  …ще час назад  Я
стоЯл у гроба своего сына, и мне не было за него стыдно. ‘ын Ђльберта Њухина
стал атомом во вселенной. Ћн ушел как  настоЯщий  атомщик, он шагнул в  свой
пылающий реактор....  Џопрошу  осознать это всех и каждого. Ђ теперь Я скажу
стихами моего любимого поэта  …вгениЯ …втушенко: cмерть не гавань  -  смерть
обрывает пути  кораблей... ѓеннадий, отец с тобой. џ прощаю тебЯ  за то, что
ты сделал, старик. Њы встретимсЯ во ‚селенной!"
     Љогда отец Њухина после речи пополнилсЯ на сто пЯтьдесЯт граммов водки,
то  утратил какой бы то  ни  было интерес к  происходЯщему. Џо необходимости
люди  еще  копошились с  закуской.  Ћн не  закусывал и  уткнулсЯ взглЯдом  в
опустошенный  граненый  стакан,  так  что  оживление  за  столом  неожиданно
сделалось отдельным, даже неприличным. ѓости преждевременно затихли - он все
равно продолжал находитьсЯ в  полном молчании перед  своим стаканом, будто в
нем собралось и  все его горе.  Љто-то не вытерпел этого  молчаниЯ и, думаЯ,
наверное,  угодить,  отличилсЯ  задушевным  вопросом:  "Cкажите,  а  что  же
все-таки   Явилось  причиной  гибели  ѓеннадиЯ?"  "Њой  сын  погиб,  защищаЯ
демократию!" -  отчеканил отец  Њухина. Џлацкарта убито воспарила в каком-то
высоком падении.  ‚опросов больше не  было.  Ќикто  не смел  по доброй  воле
усомнитьсЯ или хоть расспросить, а тем более заикнутьсЯ о чем-то другом. ‚се
возвышенно ждали, когда  кончитсЯ  минута  молчаниЯ, а кто-то  опЯть  же  не
вытерпел  и от  переполнЯвших  высоких  чувств поднЯлсЯ в  полный рост,  как
осужденный во времЯ оглашениЯ приговора,  но отец Њухина упрЯмо  не размыкал
уста, так что молчание превращалось уже почти длЯ каждого в пытку стыдом.
     "Ђльбертыч, что с  тобой?" - испугалсЯ проводник. "Њоему сыну  не  было
налито  водки",  -  заговорил  тот, не менЯЯ  выражениЯ  лица.  "„а  ты что,
думаешь,  кому-то этой водки жалко? ќх, ты!"  ‚се вокруг вновь всполошилось:
раздобыли стакан, налили водки, а сверху положили ломтик черного хлеба. Ћтец
Њухина произнес:  "Џоставьте мой стакан рЯдом  со стаканом  ѓеннадиЯ". Љогда
проводник бесшумно исполнил его  волю, он вдруг  отдал команду, пугаЯ людей:
"Џьют все!" ‘обравшиесЯ залпом  опустошили стаканы,  но здесь  увидели,  что
отец  Њухина  так  и не притронулсЯ  к своему. "Ђльбертыч?!  „а что  такое?"
"Ѓольше Я сегоднЯ не пью. ‘тарик, так надо. ‹юди... Џрошу всех оставатьсЯ на
своих местах".
     “спокоенные  гости  остались  на  своих  местах и  принЯлись  торопливо
закусывать.  ‘еледка,  холодец вмиг разошлись, а уже  в довесок жевали хлеб,
грузились  картошкой. ‚се главное было скоро  съедено. Ќачались разговоры  о
жизни и  смерти.  ‹юди  с  верхних  полок первые  подали голос,  так  как им
требовалась   помощь   в   получении  лакомых   кусков.  Ћни  же  и  затеЯли
философствовать  с теми, кто  сидел внизу и  мрачновато  подавал  им  наверх
тарелки.
     Ћдна  молодЯщаЯсЯ,   быстро  опьЯневшаЯ  дамочка   осмелела  и  взЯлась
обслужить двух солдат на манер хозЯйки. Ќавалила полные тарелки  несъедобной
водЯнистой  кутьи,  а  следом  воскликнула  уже  капризно,  со  слабостью  и
сладостью в голосе: "Њужчины,  почему  вы  не  пьете?!" Џал  Џалыч, которого
дамочка и одаривала притом брызжущим от недоумениЯ взглЯдом, ухмыльнулсЯ  ей
в лицо и стремительно ответил: "ЌастоЯщий мужчина тот, кто пьет последним, а
трезвеет первым". "Њолодой  человек, так вы настоЯщий мужчина? Ћ, кажетсЯ, Я
не  представилась!  …лена...  Ђ  вы?"  "„лЯ друзей и  блЯдей Я зовусь просто
ђафаэлем".  „амочка  сиротливо  скукожилась.  ‘квозь  шершавый  слой  пудры,
подмалеванный  девичьим  румЯнчиком,  проступили лиловые пЯтна.  Ћна  решила
оскорбитьсЯ  не сразу и голосом надменно-равнодушной учительницы произнесла:
"Џростите,  а к  какому роду своих  знакомых вы  относите  менЯ?" Џал  Џалыч
помедлил,  вынуждаЯ дамочку ждать, и вдруг улыбнулсЯ:  "Њы  не  знакомы, Я с
вами водки  еще не пил". "’ак совершим же это свЯщеннодействие!" -  бездумно
воскликнула пьЯненькаЯ. "…лена ЏрекраснаЯ",  - шепнул он так,  чтоб услышала
только она.  "ђафаэль,  давайте  подружимсЯ.  „авайте  выпьем,  ђафаэль!"  -
порхнул над застольем eе  лепет.  "Ќет вопросов, да  еще  с  такой раскошной
женщиной!"   -  откликнулсЯ  настоЯщий  мужчина,  и  глаза  его  засветились
мертвенным, жестоким огоньком.
     „амочка старалась придать  своим неуклюжим  пьЯным шатаниЯм над  столом
какое-то замысловатое изЯщество.  ‚альсировала она  около стаканов с водкой,
отставленных  рЯдышком  отцу  да сыну,  на  которые,  кроме  нее,  никто  не
заглЯдывалсЯ, довольствуЯсь самогонкой. Ћна хотела  сцапать их под шумок, но
всему  препЯтствовал отец Њухина,  чей  бессмыслено-горестный  взглЯд  также
блуждал около  этого  сооруженного на столе по его воле граненого монумента.
"Ќу почему никто не пьет эту водку, eе ведь надо будет кому-то выпить, чтобы
она не пропала?" - воскликнула наконец  она. "Џайка - это свЯтое. Џайку, что
покойнику, что живому, отдай и забудь. Џонимаете, ‹еночка, здесь все глубоко
душевно, хоть снаружи вроде  бы обыкновенный натюрморт. ‘такан - это могила.
—ерный хлебом накрывают  - так могилу засыпают землей. ‚одка в стакане,  она
же душа.  Љогда испаритсЯ  и стакан  опустеет -  все, отмытарилась,  ушла. ‚
данный  момент  мы сидим,  как олухи, и  наблюдаем  это  природное Явление".
"•а-ха, ђафаэль,  какой  смешной анекдот!  џ ничего  не желаю  знать об этих
ваших ужасах. Ќенавижу! џ, простите, еще живаЯ. џ хочу все знать о цветах, о
море, о любви..."
     ќто прозвучало кощунством. Ћт дамочки, как приличные люди,  отвернулись
eе соседи. Ќо слово  за слово все дружно заcпорили о любви и смерти. ѓромко,
шумно  -  полыхаЯ  Языками. € каждый  выпЯчивал себЯ,  будто  подпрыгиваЯ  и
заЯвлЯЯ, что он здесь тоже со своим мнением очень даже есть. Џоверх звучащих
голосов  то и дело раздавались  чьи-то уже невменЯемые  крики: "‹юбовь - это
секс!", "Ѓога нет!" €  еще  испускал  дух, стоило  ему собратьсЯ  с таковым,
засыпающий отец Њухина, что просыпалсЯ, однако, не согласный ни с чем и ни с
кем, и всЯкий раз прощально гудел: "џ все р-разрушу-у-у-у!"
     ‹юди в  споре  прогорали,  как  дровишки.  ‘коро  костер  его сошел  до
заунывного   горениЯ,   спорщики  разбились   на   кучки.  Љто-то   вовсе  с
разочарованием умолкал.
     ‡а окнами  вагонов  чернела ночь.  ‡а все это времЯ более  значительных
происшествий не случилось  -  ну разве  что поЯвились  на несколько минут да
исчезли блины, обещанные хозЯйкой отцу  Њухина, а сама  она  осталась  подле
него,  сердитаЯ на  всех, кто поел  eе угощение. Ќа шум  из  других  вагонов
забредали сторонние люди и стоЯли в тесном проходе, как в очереди, наверное,
по привычке  в нее выстраиватьсЯ, но им ничего не  давали  - ни сказать,  ни
выпить или съесть. ‘квозь очередь этих взрослых приживалок - людей спившихсЯ
и  опущенных, судЯ по их виду, а также нескольких опрЯтных и бедных старух -
к поминальному столу вдруг протиснулась девочка, что была ростом с бесхозный
солдатский   бушлат,   в  котором  ходила.  ђаспущенные   смолистые   волосы
запрЯтывали eе до  плеч как в  платок. ‘муглаЯ  дикаЯ мордочка,  что глЯдела
по-старушечьи  наружу,  морщилась  в страдальческой гримасе.  ’ычась в спины
сидЯщих  за  столом,  девочка  затЯнула  хриплым, грубоватым  голосом:  "„ай
поесть... „ай на хлебушек..."
     Џобирушку, что  лезла под  руку,  отпихивали не глЯдЯ  локтЯми - она не
обижалась, лишь, казалось, было ей удивительно, что  собралось столько много
людей, чтобы поесть,  и отгородились  спинами как если бы  от нее одной. Ћна
остановилась,  довольнаЯ все же тем, что оказалось первой в очереди у стола,
подглЯдываЯ за едой. ѓолодной, ей чудилось, что  большой странный стол полон
пахучих, самых вкусных  Яств.  €,  хоть  просила хлеба,  глЯдЯ на  разве что
замызганные остатками еды тарелки, силой воображениЯ раскладывала на  них то
сладчайший виноград,  то медовые  соты  дынь,  то  дымЯщиесЯ  куски отварной
баранины - все,  что ела когда-то давным-давно.  ќто созерцание собственного
миража приЯтно усыплЯло eе - наверное, от измождениЯ она еще  сильнее хотела
лечь  и уснуть.  Ќо  что-то  настойчиво пихнуло  eе в  бок.  „евочка открыла
слипшиесЯ ото дремоты  глаза и с  неудовольствием увидела чью-то  протЯнутую
руку, казалось,  выпрашивающую уже у нее. „евочка осуждающе-строго взглЯнула
на попрошайку, которой оказалсЯ сидевший за тем же столом солдат, не замечаЯ
плитки шоколада, что  выглЯдывала  из прЯмого, как палка, рукава  солдатской
шинели, где прЯталась почти целиком рука дающего.
     ‚идЯ перед собой  солдата,  побирушка чуть  не  обрадовалась,  разжимаЯ
угрюмые  губы,  но улыбка  мигом  скрылась с  eе  просиЯвшего личика,  когда
•олмогоров тоже улыбнулсЯ. Џохожий  на пугало, этот солдат и улыбалсЯ, будто
нищий или уродец, который что-то клЯнчит и унижаетсЯ.  ‚се эти люди, которых
звали "русские",  были в eе глазах глупыми и жадными. ѓлупые,  потому что их
было легко  обманывать, а жадные, потому что выскребали как последние всегда
одни копейки. ‚ своей душонке  она  даже презирала за  что-то всех  русских;
теперь же,  в голодной дремоте  да и от  безразличиЯ, она не  понимала, чего
хотел  от нее  один  из  них.  ЏроисходЯщее,  однако,  хорошенько разглЯдела
блиннаЯ вдовушка,  полковничиха,  что,  сотрЯсаЯ  воздух грудЯми  так, будто
махала двумЯ кулаками, накинулась крикливо на Ђлешку: "Ќе давай, не давай ей
ничего! ѓоните, гоните eе! “ ней, может быть, вши! Ќу никакого житьЯ от этих
беженцев, совсем обнаглели... Ќарожали там у себЯ, так еще и детей их хлебом
с маслом корми!"
     "Џроститутка!" -  выкрикнул человечек в солдатском бушлате, озираЯсь  в
окружении  глупых  и  жадных людей, что  глЯдели со  всех сторон. ЋбруганнаЯ
полковничиха  пугливо  обмЯкла.  „евочка  дышала  учащенно, как  загнанный и
ждущий смерти зверек, хотЯ гости равнодушно осматривали eе и спьЯну мало что
понимали. Ћна  что-то отчаЯнно и  зло выкрикнула,  проклинаЯ на своем  Языке
тот, чужой, что принес ей только  страх и стыд, и вдруг бросилась под защиту
к  солдату, а уже  под общий хохот  со  всей  страстью обхватила его руками,
почти как  влюбленнаЯ женщина, что  и  стало смешным.  Џолковничиха не могла
поначалу выдавить из себЯ ни звука, из накрашенных кукольных глазок вылились
слезки. ’ушь потекла, отчего под глазами возникло два синюшных пЯтна. "ќто Я
проститутка? џ, Я?!" - застонала она дрожащим голосом,  точно  была  избита.
ЊаленькаЯ побирушка,  в  страхе перед которой  взрослаЯ  домовитаЯ  женщина,
казалось,  и  содрогалась  теперь  всем   своим  существом,  мигом  высунула
оскаленную мордочку и, прижимаЯсь  к •олмогорову, больше ничего на свете  не
боЯсь, опозорила полковничиху еще раз тем же словом.
     Џолковничиха  зарыдала и,  прежде  чем  исчезнуть  прочь, заверещала  в
сторону гостей. "Ѓлины-то мои  блЯдские вон как  сожрали,  не  побрезговали?
‡наю, знаю,  кто  это грЯзное  мнение обо мне распускает...  Ђ сама-то  кто?
Џодумаешь, образованнаЯ, тощаЯ, со вкусом! џ, может, не  такаЯ тощаЯ, может,
вилЯть не умею, чем она  вилЯет, зато детей своих с мужем нажила, они у менЯ
все родителЯ имеют, все ухоженные, сытые, здоровенькие. џ женщина честнаЯ...
џ хоть  и  нахожусь  временно  в разводе,  но с первым встречным никогда.  џ
идеала своего жду, большой любви, а она-то бросит дите и шастает по вагонам,
сучка. Ћт  нее  даже  запах такой. “ ней, может, вши  уже от этого завелись.
ѓлЯньте, глЯньте, может, полные трусы... - € схватила за грудки отца Њухина.
-  Ђльберт  ѓеннадьевич,  вы  пригласили  на поминки, и  Я пришла со  своими
блинами, а менЯ здесь оскорбили. Ђльберт ѓеннадьевич, вы подлец! џ больше не
желаю вас после этого знать!"
     ЏьЯненький  покорно давал себЯ трЯсти, ругать подлецом и  бесчувственно
молчал. Љогда она выскочила  опрометью из-за поминального  стола, уже не как
побитаЯ,  а  будто голаЯ,  прЯча всю себЯ  пугливо  в  своих  же  судорожных
объЯтьЯх,  отец  Њухина, должно быть, ощутил  подле себЯ холодную  пустоту и
тоскливо произнес: "ЉакаЯ  женщина...  ЉакаЯ  женщина..." Ђ через минуту  за
столом снова  поднЯлсЯ  заунывный  галдеж. ‚се со всеми продолжали  спорить.
„евчонка тЯжеловато вскарабкалась на колени  к  солдату -  понукаЯ того, как
непонЯтливого, чтобы  помогал,  -  а  когда уселась,  то сама отнЯла  у него
шоколадку,  спрЯтала eе незаметно, попросила  хитро  еще одну,  но  опЯть же
спрЯтала.
     "ќто плохо, что ты  матом ругаешьсЯ. „евочкам матом ругатьсЯ нельзЯ", -
сказал  •олмогоров. Ћна угрюмо сомкнула губы, сползла - и пошла вразвалочку,
точно гусынЯ, наверное, туда, откуда пришла.
     Љогда побирушка исчезла в сумраке плацкартного вагона, Ђлеша  от мысли,
что  обидел  eе,  затосковал  и поник,  вспоминаЯ,  какаЯ  она была слабаЯ и
голоднаЯ.
     Џрошло  времЯ.  ‚друг что-то  мЯгкое  и  легкое  коснулось  спины:  это
побирушка прижалась  к  нему  потихоньку,  проверЯЯ, тот ли он человек и  не
забыл  ли  eе, но  делала вид, что никуда не уходила, а оставалась здесь же,
рЯдышком.  ‚ытЯгиваЯ  длинную гибкую  шею,  приближаЯ  этим к себе роившиесЯ
звуки спорЯщих голосов,  она всерьез вслушивалась,  вглЯдывалась  в лица, не
отрываЯ  даже  на  миг всепонимающего  пытливого взглЯда, как если бы  и  не
свидетелем была, а судьей.
     "‚от  ты и пришла..." - проговорил Ђлеша, чувствуЯ  себЯ прощенным. Ћна
услышала,  впилась  в  него  таким  же  пронзительно-нежным  взглЯдом  -   и
засмеЯлась,  довольнаЯ собой, думаЯ,  что  понравилась своей красотой  этому
неуклюжему  доброму  человеку;  а успокоеннаЯ  наконец, что и  он никуда  не
исчез,  обхватила   рукав   солдатской  шинели,   точно   хотела  обезьЯнкой
вскарабкатьсЯ по Ђлешиной руке куда-то наверх.
     Ђлеша терпел  все  это.  Ћна  снова засмеЯлась,  потому что он тужилсЯ,
пыхтел, чтобы удержать eе на весу, и  восхитилась сама собой: "Ђ Я вот какаЯ
тЯжелаЯ!"  Џотом  сильно  потЯнула к  себе  его  руку, так  что  •олмогорову
пришлось cдатьсЯ, и тогда уже, наверное, с  желанием восхитить, воскликнула:
"‚от какаЯ сильнаЯ!" …й было  отчего-то очень хорошо, и она шепнула: "Њожно,
Я только тебе потихоньку матом скажу..." ‘идЯ на  коленЯх у солдата, девочка
прижалась к  нему, чтобы  оказатьсЯ еще  ближе,  и шептала, гордаЯ тем,  что
делаетсЯ взрослой. Ћн не видел eе лица, ощущаЯ только теплое, мерное дыхание
где-то у виска. Џокорно слушал. € ей стало скучно, как если бы играла совсем
одна.  ’ут же она все  забыла и принЯлась просто болтать без умолку: "џ знаю
много  солдат! Ќас  солдаты  сюда  привезли. ‘олдаты нам есть и пить давали,
бушлат  давали,  таблетки...  Ђ  у тебЯ  автомат  есть? “  всех  солдат есть
автоматы, Я  видела. ѓде твой автомат,  где?"  •олмогоров почему-то  соврал,
будто должен был  придумать  сказку:  "“  менЯ есть автомат, но Я  забыл его
взЯть с собой". "’ы можешь  убить!" - обрадовалась девочка. Ђлеша промЯмлил:
"ќто  очень  плохо,  когда из  автомата стрелЯют в  людей. ’ы  лучше садись,
покушай, ты же кушать  хотела". "Ђ  зачем тогда у  тебЯ  автомат?" -  упрЯмо
допытывалась побирушка. Ћн молчал, и девочка хмурилась, но, хоть и сердитаЯ,
взобралась  на  колени к  своему  солдату,  чтобы  тот  eе  угощал.  € опЯть
распихала все добытое по карманам  своего бушлата,  будто шоколадки и  куски
хлеба были кормежкой длЯ их же прожорливых ртов.
     Ќа этот раз  она отбывала свою крысЯчью работку почти без усердиЯ, хоть
покинула поминальный  стол с одутловатыми, похожими  на животики, карманами.
Ћна так  и  не  поверила  •олмогорову: подумала, что  стрелЯл, а  теперь вот
соврал. € сказала, снова куда-то устало засобиравшись: "џ приду к тебе, и мы
будем  пить чай.  ќтот  поезд  никуда не уедет,  Я  знаю,  можно  уходить  и
приходить".
     ‚  полумраке,  почмокиваЯ,  кормились  горЯчим  чайком  -  им  потчевал
проводник. ‚Яло  говорили  каждый о своем,  а кое-где  за  столом уже  зиЯли
пустоты. Ћтец  Њухина  уснул  в той же позе, в  которой горевал:  уткнулсЯ в
стол, обнимаЯ его руками, что  одеревенели за многие часы и сложились теперь
в поленницу, на которой и  лежала, будто на плахе, его седаЯ грЯзнаЯ голова.
‡ато  будоражил  окружающих каким-то отчаЯнным  весельем,  цеплЯЯ да задираЯ
всех вокруг, один  из его телохранителей: - Џал Џалыч, он же ђафаэль; никому
не  давал покоЯ - он веселилсЯ, и  все должны были  веселитьсЯ, даже если не
хотели  этого,  а  особенно  жалкаЯ  пьЯнаЯ  дамочка, которую  он  никуда не
отпускал от себЯ, называЯ с хохотом …леной Џрекрасной, заставлЯЯ есть что-то
из своих рук, тискаЯ под столом. Ћна капризно отбрыкивались, но уже была  не
в состоЯнии выдавить из себЯ  и нескольких внЯтных  фраз.  Џроводник одиноко
ходил  по вагону, приносил  стаканы с чаем, а в промежутках, когда терпеливо
ждал, что кому-то еще захочетсЯ чайку, подсаживалсЯ  к  спЯщему и  такому же
одинокому  инженеру-атомщику,  будто  о  чем-то  с  ним  молча  беседуЯ.  Ћн
бодрилсЯ,  как на работе, но испытывал от всего такое умиротворение, что был
готов  бесплатно  прислуживать,  не  ведаЯ  ни  уныниЯ,  ни  усталости.  …му
нравилось сидеть подле  отца Њухина и, пока тот  спит, все равно что служить
этому  удивительному,  неповторимому человеку.  Ќравилось  носить стаканы по
неспЯщему  ночному  вагону.  Ќравилось,  что  кругом  так  много  надежных и
проверенных людей.  —то густо-густо  дымитсЯ кипЯток  в стаканах и  плавает,
отдаваЯ  тому все соки, собственнаЯ его заварка, цены которой он, однако, не
знал. ‡а стакан чаЯ брал обычно столько, сколько давали, только бы заказали,
а иначе он отчего-то не мог. —ай вот уж год исчез из магазинов. Ћн слышал по
радио,  что  во  всей  стране не  стало  чаЯ.  “краденные  кем-то  и  где-то
крепенькие  пачки  с чаем  проводник  выменивал на  дармовой  уголек,  тоже,
получалось, краденный, потому что топил он свой  вагон-гостиницу пожиже -  и
так  заботилсЯ  о  постоЯльцах,  полагаЯ горЯчий  чай  длЯ  них,  как  и длЯ
пассажиров в пути, главным в жизни.
     "„ай нам два стакана чаЯ без сахара.",  - сказала  важно девочка, когда
вернулась, и добротный расторопный человек счастливо ожил. "Ѓудет исполнено,
хозЯюшка. „ва стакана чаЯ с сахаром!" - скомандовал он сам себе и побежал.
     •олмогоров  не обрадовалсЯ eе  возвращению  и  чего-то испугалсЯ, когда
побирушка вскарабкалась к нему на колени, желаЯ сидеть за столом только так.
Ћн не  смог бы обидеть eе, но затосковал и  поник уже от близости этой не по
годам взрослой, странной беспризорной девочки, чувствуЯ стыд, который пришел
вместе  с  ней. ‚идЯ стол  перед  девочкой пустым,  взъЯрилсЯ  Џал  Џалыч  и
вскричал: "ѓады, это вы жратвы жалеете длЯ нее? Ђ ну, сестренка, отнимем все
у них, тебе питатьсЯ, расти надо, а им не  надо. Ћни сдохнут завтра. ‚идишь?
‚се тебе! …шь сама и никому  не давай". Ћн сгреб со стола к одному краю, где
сидела девочка на коленЯх у •олмогорова, все  съестное  и пригрозил: "ѓлЯди,
сестренку  мою не обижайте, а  то нос откушу! Ћна  одна мне  говорить  здесь
может... ЏонЯли вы все? •авай,  сестренка, наедайсЯ, Я сказал! Љто eе тронет
- убью!"
     „евочка  молчала - этот солдат пугал eе и, казалось, был даже  глупее и
жаднее всех тех, у которых отнЯл длЯ нее же еду. Љогда он оставил их в покое
и  отвернулсЯ, она передвинула  тарелки от  себЯ - к тем людЯм, у которых он
все отнЯл. ‘ебе оставила лишь несколько  кусков - и столько же отложила чуть
в сторонке, длЯ Ђлеши. Џосле помолчала и произнесла вслух то, что, наверное,
отнЯло eе  покой: "ќто очень плохой  человек. Џочему  ты дал кричать на себЯ
этому  человеку?  џ сама его  убью, если найду автомат". •олмогоров не знал,
что ей  сказать в ответ,  и  спросил: "Љак тебЯ  зовут?" "Ђйдым".  "Ђйдым? -
переспросил  •олмогоров, чтобы было о чем говорить.  - ќто на дымок похоже".
"Ђ ты похож на верблюда! - буркнула она с презрением. - ’ебЯ так зовут? Ќадо
пить чай. џ  люблю чай. “ нас  дома все пили очень много чаЯ.  Ђ у тебЯ есть
свой дом?" "…сть... ‡автра Я сЯду на поезд и уеду домой".
     „евочка нахмурилась.
     "’вой  поезд уедет далеко?"  - спросила  она  уже слабо,  будто ей было
отчего-то стыдно спрашивать об этом. Ђлеша сладко забылсЯ, вспоминаЯ о доме,
и  долго  рассказывал, как если бы сидел в вагоне поезда  и,  не помнЯ себЯ,
ехал  дни  и ночи домой. Ђйдым  вслушивалась, вглЯдывалась  в  изуродованное
судорожной  улыбочкой, будто шрамом, взволнованное  лицо,  долго  не отрываЯ
этого понимающего,  пытливого  взглЯда, и сама  же  вдруг заставила  солдата
замолчать, когда вслух произнесла: "џ буду твоей женой".
     "—то?!  Ќу  женись ты,  а, ‹еха?  џ  хоть гульну напоследок!  „уша  всЯ
истрепыхаласЯ,  ну  как  ты  не  поймешь? -  раздалсЯ  за  столом  радостный
страдающий вой.  - ‹учше моей  сестренки  нету, и не думай. Њы, сиротинушки,
знаешь как любить умеем? “-у-у... ‘ердце  к  сердцу как гвоздем приколочено,
вот она  какаЯ, наша  любовь.  Ђ может, брезгуешь? „а  ты не глЯди,  что как
чучело одетаЯ... Ћна  из золота,  девочка, с брильЯнтиком внутри, это Я тебе
говорю. „а женись ты, дурак, Ѓогом тебЯ прошу! “х, черт, ну ладно, кончилось
мое  терпение... ‡начит, раз и навсегда,  именем всех властей, черта и бога,
смерти и жизни, заЯвлЯю вас,  сестренка с братишкой, как мужа и  жену!  Ђ вы
чего  рты  раззЯвили, падлы?  Ќе  радостно? ‚ы  на  поминках были гостЯми, а
теперь  у  нас праздник, все  на свадьбе  нашей гостЯт,  унюхали? ’ак,  всем
радоватьсЯ, а то убью! - € заорал во всю глотку: - ѓорько! ѓорько!" ‘ той же
прущей  из  души силой Џал Џалыч неожиданно схватил  в объЯтиЯ свою дамочку,
без того растрепанную его ухаживаниЯми, и впилсЯ в eе  губы, сжатые страхом.
Џоцелуй был  вызывающе долог. ѓости оцепенели, но выдавливали наружу улыбки,
смешки. Ћна,  …лена,  спустЯ минуту ожила.  ‡адергались  одеревенелые ручки,
ножки,  что торчали палками из удушенного по-удавьи  женского тельца.  ‘тало
слышно, как она жалобно  ноет спертым ртом. €  он, хоть получил от  нее этот
первый поцелуй, разохотилсЯ, играючи,  нарочно помучить: замычал в eе ноющий
рот,  изображаЯ, наверное,  безумную страсть. Ћна опЯть обмЯкла в объЯтиЯх -
он великодушно прекратил пытку. Љогда отпустил, вывалилась, похожаЯ на труп,
с лицом-маской, в которой будто б отверстие вырезал eе рот: жаркий и пухлый,
с  пунцовыми лепестками  губ.  Ћни шевельнулись:  "Ћтпустите... Џомогите..."
"Џоздно некурЯщую изображать, - усмехнулсЯ eе мучитель, довольный  собой.  -
‚ыкурим по сигареточке, и пойдешь к маме с папой.... ‘делаю тебе море любви,
все в цветах, ты же сама просила!"
     Ђйдым, прЯча лицо, хрипловато пыхтела в солдатскую шинель, уткнувшись в
нее все равно что в  мужнину. ‘ам •олмогоров,  как  потерЯнный, таращилсЯ на
своего  напарника.  ‘лышал,  что звал  он  себЯ новым именем, и  отчего-то с
покорностью ждал, когда тот заговорит с ним и окажетсЯ опЯть собою, прежним.
Ћднако новый герой блаженствовал. ђаскинулсЯ на полке, одну руку, что хомут,
повесил на шею бездыханной дамочке, а другой дирижировал с ухмылкой гостЯми.
’е  по его  желанию произносили здравицы. Џотом  ему захотелось песен,  и он
затЯнул  надсадно:  "ѓолубой вагон бежит,  качаетсЯ, скорый  поезд  набирает
ход..."  Ќе слыша, чтобы ему подпевали, состроил зверскую рожу,  означающую:
"Џойте, а то  убью!".  ‹юди жалобно в разнобой  подхватывали очень  детскими
голосками:  "Ђх, как  жаль,  что  это  все  кончаетсЯ..."  Ђ  он  упоительно
солировал, жмурЯсь в слезливой истоме.
     Џодхватил  и  Ђлеша,  вместе  со  всеми.  Ћн  привык  слушатьсЯ  своего
таинственного напарника.  ’осковал  хоть  по какой-нибудь доброте.  Њог  бы,
конечно, не знать тех слов  и мелодию: слышал много раз в детстве,  а после,
казалось, не слышал и давно позабыл.  Ќо вдруг  взЯл и запел, каркаЯ на один
лад как в строю, противно длЯ музыкального слуха, зато дружно и громко.
     Љогда eе  солдат начал петь, девочка затихла, слыша в его груди похожий
на печной,  ровный, глубокий  гул. Ћна была испуганной и сердитой,  а  стала
доброй и счастливой. •олмогоров ощутил, что с души ушла давЯщаЯ тЯжесть, как
это  было,  когда  Ђйдым,  задыхаЯсь,  вжималась в  него со  злостью.  ѓрудь
обложило, будто ватой,  приЯтное щекочущее тепло. „а,  пожалуй,  и  овладело
Ђлешей, пока он с радостью, забываЯ себЯ, громко-громко пел. Ђ паучки цепких
проворных рук  карабкались  по солдатской  шинели,  забирались по  очереди в
карманы, шарили в неожиданной пустоте...  Ќе  найдЯ того, о  чем подумала не
иначе только  от  счастьЯ,  Ђйдым  оробела: знаЯ, что  под шинелью у солдата
должно быть  еще больше карманов, чем снаружи,  девочка не смела прикасатьсЯ
близко к его телу. Ћна отчаЯлась плести свою паутинку. Ћтдернула руки. €, не
знаЯ слов чужой русской песни, стала ей тихонько подвывать.
     ‘ка-а-тертью, ска-а-атертью да-альний путь сте-е-летсЯ!
     €-и у-упираетсЯ прЯмо в небосво-о-од!
     Ља-а-ждому, ка-а-аждому... ‚ лу-у-учшее ве-еритсЯ!
     ‘вадебка  играла  и  пела. Џод  шумок  этой  печали-радости  очнулсЯ  в
полумраке плацкарты отец Њухина.
     ‡аспанные, пресные глаза  выпучились  как  у  рыбы  и,  уже  обиженные,
озирали происходЯщее. Џритом, казалось, он был глух, глЯдЯ на поющие рты. Ќе
понимал, в  каком времени да и месте очутилсЯ. ’олько осознал с отвращением,
опЯть же  каким-то рыбьим,  что  находилсЯ среди  людей. ‚ыуженный  на сушу,
оглушенный ощущением собственной трезвости,  отец  Њухина  изредка оживал от
вздоха  и  выдоха, больше не  закрываЯ глаз.  Ћн  глотал воздух, но  это  не
утолЯло  его жажды. Џеред ним  с  молчаливостью  скорби стоЯли  два граненых
стакана, в которых свинцово  отсвечивала водка. ‘тоЯли,  точно  придавленные
сверху одинаковыми кусками черного хлеба, что  за эти часы почерствел и стал
еще черней.
     "ЃатЯнька наш приехал...  -  радушно  приметил  за столом испрЯмившуюсЯ
фигурку Џал Џалыч, он же ђафаэль. -  Ќу  давай, рассказывай  мне,  где  был,
какие подвиги совершил. Ћбожаю слушать сказки. ’ак оно вроде знаешь все одно
и то же, хоть волком  вой. Ђ хочетсЯ все так, как не бывает. Ќу да разве это
вопрос? ‡наю Я или нет - вот вопрос! Ђ Я-то знаю, знаю... ќх-ма! Ќу почему в
жизни точности  нету,  скажи? —его  же ты молчишь?  ‘казочку выдумал, а  про
жизнь свою не поймешь или притворЯешьсЯ. Ќу это как раз поймешь, Я длЯ этого
шкурой рискнул. ѓлЯдел, глЯдел на тебЯ, когда ты по стойке  "смирно" там, на
платформе, стоЯл, и подумал: не  должно такого быть! џ ведь, батЯ, знаю, кто
стрелЯл,  водила все и про  всех знает.  —уешь,  какаЯ  сказочка получаетсЯ?
‘коро  и  ты  узнаешь, чт<b>о
  за  смертушку твой сынок  принЯл.  Ќе хочешь,  а
узнаешь. ‚се будешь знать!"
     Ћтец Њухина молчал, глЯдЯ все так же в одну точку. Љазалось, он стерпел
удар  палкой по  спине, от которого  лишь  вытЯнулсЯ судорожно в росте.  "Ќу
опЯть по  стойке  "смирно"... ’ак бы и  раздавил тебЯ... Ќадоел... —ервЯк ты
или человек?!"  ѓлаза,  пронзительные от боли, зыркнули на этот раз прЯмо  в
цель, отчего Џал Џалыч, он же ђафаэль, опомнилсЯ и умолк.
     ‚друг  маленький человек обрел дар  речи, сумрачно  произнес: "ѓде  моЯ
шлЯпа?" "ЃатЯ, батЯ... —то же ты за человек!.. Џропала шлЯпа. “шел ты от нее
погулЯть", - сдобрилсЯ было служивый. "’ы кто?" - раздалсЯ другой вопрос. "Ђ
Я тебе буду как привет с того света. ЊенЯ к тебе ѓена Њухин кое-чего шепнуть
послал, слыхал про  такого? Џро сына родного? ’олько  он не герой никакой...
Џальнул в  него  офицерик, вроде  его  же  начальник,  потому  что  захотел.
Џистолет был в кобуре. ‘илища, не то слово! •очешь  - казни, хочешь - милуй,
прЯмо  как Ѓог  длЯ  других. ђуки  чешутсЯ,  психуют  - вот и  произвел свой
выстрел, вынул разок из кобуры. ‹ечит он сейчас нервишки  в лазарете, потому
что  так надо.  Ђ сынок твой сейчас в  цинковой одежке  едет червей кормить,
потому что так  надо. Ђ всем только поскорей,  на самом скором,  чтобы жизнь
продолжалась! ’ак, по ошибке родилсЯ, по ошибке жил - все по ошибке. Ќу вот,
значит, исправили. € ты исправлЯешь, сволочь ты такаЯ, под водочку... € Я...
€ все... ’ошно жить!"
     ЋпЯть разверзлась тишина, слышнаЯ  до каждого  скрипа, каждого  шороха.
‹юди заерзали. Ќа верхних полках все слушали, но мигом притворились спЯщими.
"ђафаэль... ђафаэль..."  - зовуще  промЯмлила в  своем дурмане  дамочка,  но
вдруг противно захрапела. Ќочь  вошла в  плацкартный  вагон,  как в  наглухо
заколоченный гроб, наверное, входит  глубоко под землей  инаЯ  глушь и тьма.
Ћдин из гостей, что сидел с краю, рванулсЯ - и сбежал. Љто-то хихикнул. Ѓыло
душно.  "Њожет, еще чайку?" -  захлопотал  проводник. Ћтец Њухина вцепилсЯ в
один  из стоЯщих перед  ним  стаканов, в котором осталась  водка,  и  быстро
опустошил.  "—то  мы  будем  делать?" - удивилсЯ Ђлеша, глЯдЯ вокруг себЯ  и
ничего не  понимаЯ. "‘покойно,  этот поезд идет  по  расписанию. Ќе суетись,
доходной,  сойти  успеешь.  ќто  легко. Ќе  пропадет  твоЯ путевка  в жизнь.
ѓлавное, ты ведь ни  при чем, запомни. ќто  длЯ менЯ остановок нет,  билет в
один конец,  а  дорожка круглаЯ, как колесо. Њне других бывает жалко, а свое
хоть  в огонь. Њожет, боли не чувствую, привык. Њогу сигареты Языком тушить,
куда  хочешь гвоздь в  себЯ  вогнать  - не больно,  не  жалко. Ќу  и  ладно,
прокачусь. Ќу,  пойте  тогда,  что  ли,  на  прощание, вот хорошо  было!  Ќе
желаете? ѓордые? ’огда Я один спою...  Ќе любите менЯ? € Я вас не  люблю, но
Я-то длЯ вас спою, спою, ох, как спою, а вы только себЯ пожалеете"
     Ќа этот раз в плацкарте даже  не знали  слов  или мелодии той сиротской
унылой песни,  которую затЯнул Џал Џалыч всем чужой как бродЯжка. ‘колько ни
было в нем воодушевленности, с голосом в одиночку не  сладил. ‡атЯнул что-то
фальшивое, будто притворЯлсЯ,  что  поет,  желаЯ,  однако,  распахнуть душу,
сделатьсЯ  близким  длЯ  людей,  а  не  то  чтобы  еще  разок  покривлЯтьсЯ,
сфальшивить.  Ќо  ему хватило мужества, а  быть может, смиренной неожиданной
силы  тЯнуть  и  тЯнуть  мучительные  длЯ  самого  себЯ,  выходЯщие  наружу,
казалось,  хвастливыми  да смазливыми звуки.  ѓостЯми  овладело  равнодушное
бессилие.  ‘лушали  поневоле,  не  делаЯ  никаких  движений, скованные  этой
паузой, наступившей в их жизни.
     Ћна была долгой, так что воздух в отсеке  плацкарты  зарЯдилсЯ кислым и
спертым, как  электричество в плоской маленькой  батарейке, дыханием  одного
человека.
     ѓолос  задрожал, стих, а  потом и  оборвалсЯ, когда, все приближаЯсь  и
нарастаЯ,  будто сквозь толщу  небытиЯ к  людЯм в  плацкартном  вагоне  стал
пробиватьсЯ один и тот же  стук. Ѓлизко-близко, прЯмо под оконцами, по земле
глухо  и  тупо ударило дробью  перебежек. ђаздалсЯ  одинокий окрик,  что был
резок  и четок  -  наверное,  начальника, за которым кинулсЯ терзать  воздух
дурной лай собак. ‚се слушали, оцепенели. ‚ пустоту вагона ворвалсЯ Яростный
топот сапог. "ЊилициЯ!" - бросилсЯ навстречу зовущий  взбалмошный крик. Ќо в
том  коме,  что  ЯрилсЯ  в узкой горловине  вагона, стали  различимы  коконы
армейских шинелей. ‹уч фонарЯ  или фонарей, тоже Яростных, со зрачками как у
фар,  дальним  светом  уже слепил и  шарил  по лицам.  ‚се жгуче  спеклось в
глазах.  „ружнаЯ,  сильнаЯ  волна облавы обрушилась с  разбегу на баррикадку
поминального  стола. ђазлетались доски: одни  -  застреваЯ  в простенках или
тычась  пиками в людей, другие  -  ломаЯсь  со  звуком  выстрелов под  их же
напором.  ‘ыпалась,  визжала  в давке  под  ногами  посуда.  ‚друг  раздалсЯ
торжествующий клич -  то ли "хватайте  их,  голубчики", то  ли "хватайте их,
голубчиков".  —ерез несколько мгновений  из рева,  грохота,  визга  вырвалсЯ
смертельный вопль. € не сразу, но по  вагону заголосили эстафетой: "—еловека
зарезали!", "Ќа помощь!", "‚ашу мать, дайте же сюда света!", "…ще живой!"
     ђаненного, то есть еще живого, его вынесли из вагона как тюфЯк. ‘пешили
так, будто на пожаре. Џервые минут десЯть, когда в хаосе облавы заголосили о
случившемсЯ,  царила  паника:  казалось,  обнаружили,  что  горЯт.  ЋбмЯкшее
тЯжелое тело этого человека,  чьЯ одежда покрылась на глазах кровавым огнем,
тащили, то ли  спасаЯ,  то ли спасаЯсь.  Ћчутились с ним в темноте на голом,
промозглом  пЯтачке  у вагона. „ержали в незнании, куда бежать и что делать,
на  весу - за руки и  за ноги, потому что даже носилки требовалось откуда-то
добыть. „вое  солдат комендантской роты все ослабевали хватку. ’ело у них на
руках уже не держалось, сползало,  проваливалось, как в дыру. —еловек стонал
от  боли и  унижениЯ, чувствуЯ, что о нем забыли. Џотом отыскал в  себе силы
запричитать,  потому  что   хотел   остатьсЯ  жить:  "ѓде  "скораЯ  помощь"?
ѓолубчики! ‘делайте что-нибудь... —то вы делаете? Њне больно... џ же в конце
концов  умираю!" ‘тарший армейского патрулЯ измучилсЯ слышать нытье и сказал
в сердцах, будто выругалсЯ: "„а опустите вы его, надоел!.."
     —то это значило, истекающий кровью не понимал, но успокоительно ощутил,
что  лежит на спине, в полный рост, не чувствуЯ холода земли, на которую его
опустили. Џомощь  искали срочно, здесь же,  и  даром  терЯли времЯ. Ћтыскали
вату, бинт.  —тобы хоть заткнуть рану, из которой уходила кровь, нужно  было
извлечь  из  нее орудие  убийства. ‚  груди  человека  все  еще  сидел  этот
заточенный смертельный кусок  железа,  похожий  на  штырь,  что  был  вогнан
неизвестно как опасно или глубоко, но под самый край.  ‘тарший, видЯ  такое,
побоЯлсЯ  взЯть на  себЯ  ответственность.  €з  вагонов  высыпал разбуженный
напуганный народец. ‚  толпе  зевак не  отыскалсЯ  хоть какой-то медицинский
работник. ‘коро стало Ясно, что ночлежка на колесах не имела никакой свЯзи с
миром. Ѓыл послан бегунок на вокзал, звонить  в "cкорую помощь".  Ѓежал этот
солдат что  было  сил  за  помощью или берегсЯ, но по его возвращении  ждали
опЯть же напрасно. ЏринЯв вызов, машина с врачом не могла  найти подъездов к
этому тупику. Њожет, еще где-то плутала. Њожет, давно повернула в обратную.
     ’олпа на месте происшествиЯ разбрелась по вагонам -  досыпать.  ‘тарший
патрулЯ  грелсЯ в том  же  вагоне,  где поймали двух  самоволкой ушедших  от
своего начальника солдат, один из которых к тому времени был опознан как его
же убийца. †дали уже милицию, оформлЯть дезертиров. ‘нова был послан бегунок
на вокзал, теперь в дежурную часть.
     ’ри тела пластались у вагона под  охраной оставленных на том же ветру и
холоде в окружении  темноты солдат  из комендантской роты. „ва живых  лежали
лицом в землю,  растопырЯ ноги и руки как будто на крестовине. Ћдно мертвое,
руки  и ноги которого  были  покойно  сложены,  глЯдело  лицом  в небо.  —то
начальник  медицинской части  карагандинского полка отдал Ѓогу душу и понЯли
по его глазам, когда они совершенно остекленели - подмерзли,  что ноЯбрьскаЯ
грЯзца в ночи, мерцающаЯ кругом тем же  ледЯным удивленным блеском. "‚от Я и
умер? -  говорили эти глаза - ЉакаЯ паршиваЯ эта жизнь... Љакое паршивое это
небо..." €з плаща,  который  был  на  трупе,  никому незаметное,  выбралось,
однако,  наружу живое махонькое серое существо - даже  не  мышь, наверное, а
мышонок, что пребывал неизвестный  срок  за  подкладкой где-то  на самом дне
этого плаща; вылез - и затрепетал, все  равно что  сердчишко, глЯдЯ на  лицо
человека перед  собой. Ћн ничего не  умел,  не знал и  произвел  осмысленное
движение, которое только мог, заложенное на всЯкий случай в его ум длЯ ухода
за  собой,  но  было  похоже,  будто  горевал и  умывалсЯ слезками,  а потом
утешилсЯ и юркнул на свободу под вонючий вагон.
     "ЉончитсЯ  эта  ночь  когда-нибудь?"  -  буркнул  озЯбший  в  охранении
солдатик. "ќто  утро такое.  Ђ днем  будет, как утром. …ще  жмурика, небось,
пехать - тоже  нам...  Ђ эти лежат,  тащатсЯ. Ќу, суки,  слышь, устроим  вам
баньку! “моетесь кровью попозднее, узнаете..."  - отвел душу другой такой же
охранник.  Ќо,  видно, не  полегчало.  Ћн разбежалсЯ с шагов трех-четырех  и
ударил сапогом лежачего.


        †€‚›… Љ †€‚›Њ

     Ћн открыл  глаза  и  подумал, что жизнь  его  кончилась.  ‘ознание было
поражено побоЯми, после которых тело не слушалось собственной боли. Ћн лежал
на боку, должно быть,  где сломано было ребро,  но,  очнувшись от боли,  все
равно не  мог пошевелитьсЯ и хотЯ  бы перевалитьсЯ на спину, сделать себе же
легче. ’ам, у вагона, его пощадила судьба: удары достались тому, кто попалсЯ
первый. Џотом конвой приосанилсЯ - и повели как будто в будущее.  ‡а конвоем
молчком волочилась  маленькаЯ нерусскаЯ побирушка в солдатском бушлате. —его
она хотела - не понимали. Љогда стало нужным избавитьсЯ от eе чужих глазенок
-  прогнали.  Ђ  в одном  глухом местечке старший офицер  вдруг дал  команду
остановитьсЯ...  Ѓили  опЯть  свои  же,  солдатики. Љаждый  норовил ударить,
горЯчились, барабанили кулаками как попало. Ћн терпел, был покорным.  џрость
навлек на себЯ другой,  когда ударил  в ответ конвоира. ’олько и успел разок
махнуть  кулаком. ’ут же сшибли с ног, взЯли в кольцо, смешали с грЯзью - не
то  что места живого не осталось, а хоть  чистого пЯтнышка. Ћфицер покуривал
отдельно в сторонке, ждал: простое и по виду честное лицо было спокойно.
     Ќе  иначе  прощенный, он  стоЯл по одну сторону  с офицером и заплакал,
глЯдЯ  на то, как мучилсЯ другой. Ћфицер  обрел дар речи: "ќтот не заплачет.
’акому в разведку  ходить -  стал бы героем. - „окурил  и гаркнул:  -  Ђ ну,
орлы,  разбежались,  хватит  с него!"  ‘корченное  тело  бросили  на  земле,
отступили, а ему сказали поднЯть и волочь. ђуки с радостью вцепились в ношу,
чтобы осилить - тот, другой, цеплЯлсЯ уже в него, как если бы за жизнь, но с
проклЯтьЯми  глухими  и  болью,  издаваЯ  то  стон, то  матерный рык.  Џуть,
скрепленный  такой разной судорогой двух  людей, был недолог. Љонвой передал
арестованных караулу, и они превратились в заключенных. Љазалось, все камеры
пустовали. ’акой была  здесь тишина. Ћна без  лишнего шума пополнилась вновь
прибывшими - каждым по одиночке.
     Џеред  входом в  камеру обыскали. ‘казали сдать шинель с ремнем. Ћн все
отзывчиво исполнил,  с  мыслью,  что сдает  верхнюю одежду  как это бывает в
гостЯх. •озЯева радушно улыбались. Ћн осталсЯ в куцей загробной гимнастерке.
Ћбогретый  радушием,  спросил  с  умным  понимающим видом:  "Ђ  обувь  нужно
снимать?" Ћтветили тоже всерьез: "ќто у нас по желанию, кто как хочет". € он
по доброй воле разулсЯ. ЏрЯча глаза и еле сдерживаЯсь от смеха, пару лаковых
оркестрантских сапог быстренько прибрали к  рукам. Ѓольше позаритьсЯ было не
на что.  Љамеру открыли. ‡апустили в нее как маленького босиком - не говорЯ,
что же произойдет.
     „верь ударила в  спину,  все равно  что  выстрел.  Џол, стены, потолок,
скрепленные  из  одинаковых голых  бетонных плит, были выстужены  добела. Ћн
стоЯл  и  не знал, куда ступить.  ѓлаза убито  искали  хоть какое-то  тепло.
„обытое телом  - мигом шло на воздух,  такой пронзительно-холодный, что было
больно дышать.  Џод  потолком выло  волчье оконце.  ‘квозь  дыру,  затЯнутую
паутиной решетки, цедилсЯ бедный свет, принесенный c неба.  ‚зглЯд потЯнулсЯ
к свету. “зкаЯ  продолговатаЯ камера была поглубже могилы. Ћн дрожал, угасаЯ
силой  так мучительно, как будто тлел, и  глЯдел с удивлением на свет, такой
же близкий, что и далекий, от которого не было помощи, хотЯ бы тепла.
     ‡десь  тоже был  свой  суд. Ѓили  от времени к  времени, кто заступал в
караул. Ћхранники  сменЯлись каждые  два часа. Ћни входили в камеру  добрые.
‚се  улыбались. Ѓыли  навеселе.  —тобы не  поранить руку,  обматывали  кулак
ремнем. Љогда он выучилсЯ,  что кулаками бьют, пока стоишь на  ногах, а если
упал - пойдут сапогами, то падал под сапоги.  ’ак быстрее все кончалось. ђаз
он вскрикнул,  уже  в  полупамЯти от побоев:  "„а где это Я?" “слышал: "ѓде,
где... ‚ Љараганде". €, не  помнЯ себЯ,  взмолилсЯ: "—то  же  Я  вам  сделал
плохого?!"  ‚ ответ только рассмеЯлись. Ћ новеньких знали,  что их  взЯли за
убийство. Џока  не сдавали  как  осужденных  на  этап, таких здесь мучили  с
чувством долга. Њучили все времЯ, которому потерЯл он счет,  не понимаЯ, что
это - один день или многие дни и ночи.
     „уша то  ли  искала путь  к спасению, то  ли уже на прощание  совершала
какой-то последний круг. Ћн видел все,  что случилось в разные годы, но так,
как  этого не было:  хорошее  и плохое, лица родных и все,  что делал от них
тайком, поверх времени  соединЯлось в отдельные очереди,  каждое  в свою. Ћт
одного   было  только   осознание   своей   вины,   становЯщеесЯ   к   концу
бесчувственным. Ћт другой вереницы долгое  и такое же парализующее под конец
чувство радости. Љак если бы что-то вынуждало отдавать отчет  в прожитом, но
и отчитывалось перед ним за истекший срок. ќто и осознал он вдруг с испугом,
что  все  мелькает  - и  больше не повторЯетсЯ. „уша отчаЯнно  цеплЯлась  за
сумбурные  картинки и ощущениЯ из прошлой жизни,  когда  помнил себЯ  просто
свободным, отчего заплакал  уже не от страха или боли, а от зависти  к тому,
кем был, как будто  это мог быть другой человек, которому отдали его жизнь и
даже лицо.  Ћн будет  жить вместо него, дышать,  пить. ‚ойдет сыном в дом  к
отцу и  матери, и его  будут  они  до  самой своей смерти любить. €  он стал
бормотать, как бывало в детстве, не в силах больше быть немым, чуЯ под собо