й
только бетонную ледЯную плиту: "џ больше так не буду... Џростите... Џростите
менЯ, пожалуйста... џ буду  самым хорошим..." ЏроваливалсЯ от изнеможениЯ  в
какую-то черноту,  но стоило  очнутьсЯ - снова бормотал, не верЯ, что больше
никто и никогда его не простит.
     "Ќу  ты  не понЯл до сих пор? - раздалсЯ еще раз окрик -  ’ебе сказали,
сука,  на  выход...  „урака  опослЯ  сделаешь,  в  кабинете  у следователЯ".
Ћхранник чужевато  стоЯл у порога  и не  входил в камеру.  Ћн закрыл  глаза,
потом открыл: охранник  не двинулсЯ с места. —уть  поодаль валЯлись  сапоги.
ќто  была  пара  солдатских,  каких-то обношенных, которую подбросили взамен
тех, что исчезли.
     "‡дравствуй,  сынок,  присаживайсЯ",  -  произнесла  женщина  в  бедном
опрЯтном мундире.  Ћна  сидела  за  железным столом, вбитым в пол, продолжаЯ
усердно писать, и после долго не обращала  на него вниманиЯ. …й было лет  за
сорок. ‹ицо мЯгко округливала приЯтнаЯ недрЯблаЯ полнота. ‚олосы были просто
собраны  в заколку.  ѓлаза ревниво  следили за буквами,  что выходили из-под
руки, а потом брели, как будто в  чем-то повинные, до обрыва  белого  листа.
Џисанина давалась хозЯйке  кабинета нелегко, но ей  нравилось в конце концов
заставлЯть  эти  буквы  повиноватьсЯ  себе  и  строитьсЯ  в рЯд.  Љогда  она
надавливала   с  усилием  на  пишущую  ручку,  лицо   тоже  пульсировало  от
напрЯжениЯ, делаЯсь на вид состредоточенно-жестоким.  Ќе  иначе чтобы помочь
приведенному  на  допрос  скоротать   времЯ  в  своем  кабинете,  походившем
наружностью  на камеру,  но заполненном ощутимо eе  женским  покоем, теплом,
тишиной, хозЯйка пробурчала со строгостью, подобающей вопросу: "ђассказывай,
как дошел до такой  жизни,  что  попал  в  одну компанию  с Ќазейкиным?  Љто
прирезал  начальника  медицинской части?  —ьЯ  это была  идеЯ?  “  кого была
заточка?  - Ќе  слыша ответа, она  вздохнула: -  Ќу молчи, молчи... Ђ Я  все
равно знаю". ѓолова ныла от каждого услышанного слова. Ћн молчал, потому что
не  помнил в своей жизни человека с такой фамилией. •озЯйка начала как будто
диктовать  сама  себе,  не  отрываЯ  взглЯда  от стола:  "Ћтпечатки пальцев,
обнаруженные   на   заточке,  полностью   совпадают  с  отпечатками  пальцев
Ќазейкина.  ЏоказаниЯ  патрулЯ  утверждают,  что  удар  заточкой   наносилсЯ
Ќазейкиным.  Ѓудучи  в  состоЯнии сильного  алкогольного опьЯнениЯ, Ќазейкин
выхватил заточку, нанес убитому один удар в область  сердца, который  и стал
смертельным. Ќу а ты  куда глЯдел? —то  делал? Џриказы  своего  командира вы
отказались  исполнЯть  вместе... ‚месте  самовольно ушли... ‚месте распивали
спиртные  напитки   в  эту  роковую  ночь...  Џатруль   утверждает,  что   и
сопротивление при  аресте  оказывали вы с Ќазейкиным вместе,  на пару. € вот
свершилось зло. ‡ло должно быть наказано".
     Љазалось, она поставила точку - и  освободилась. Ћтодвинула  протокол в
сторону. Љак-то неуклюже извлекла из-под стола бутылку кефира и по-домашнему
укутанную  в  чистую белую трЯпицу булку  с  крапинами изюма.  €змученный  и
ограбленный  вид  арестанта,  что  сам бы мог  сойти за жертву какого-нибудь
преступлениЯ,  нисколько  eе  не  смущал.  ‘тала как-то  сосредоточенно  без
настроениЯ жевать, все равно что отбываЯ еще  одну нелегкую  работу. ‘жевала
кусок, запила из бутылки кефиром, окрасив белой питательной молочной жижицей
губы, и вдруг просветлела,  удивилась, Ясно сказала: "Љушай, кушай.... -  Ќо
тут  же   нахмурилась,  утерла  губы   трЯпицей,   куснула  булку,  cпросила
безразлично:  - Њожет, хочешь?  Ќу, молчи, молчи... ќй, в караулке,  ребЯта!
Љто там  есть? Ђртурчик, миленький,  войди  ко  мне".  ‚  кабинете  поЯвилсЯ
охранник,  который приводил  на допрос. •озЯйка деловито  бубнила  с набитым
ртом: "’еперь ко мне Ќазейкина ЂнатолиЯ, вот  и свидимсЯ мы  вновь.  Ђ этого
умыть, побрить,  накормить, чем  там  у  вас есть получше, какие вещи  были,
выдать и почистить, ну вообщем вернуть в божеский вид. Џотом веди тоже сюда,
кликнешь менЯ сразу в коридорчик". "Cлушаюсь, ‘ветлана €вановна!" -  любуЯсь
ею, откликнулсЯ живо охранник. "Ќу вот  и хорошо, что хорошо..."  - ответила
уже  в пустоту.  Ћна сидела  одиноко  с умиротворением  в  своем  опустевшем
кабинете и жевала булку, в которой так мало было изюма, что  сладости во рту
приходилось очень долго  ожидать,  как  исполнениЯ желаний. "Љушай,  кушай и
никого не  слушай",  - сказала  кому-то,  кого здесь  не было, если не  себе
самой, похожаЯ вдруг на старушку.
     Љогда  она  насытила,  чем было, свою утробу,  то  встала  из-за стола:
осторожно извлекла из-под  него раздутый живот и поднЯлась, подымаЯ тЯжесть.
ЏотЯнулась в стороны руками, так что из-под расстегнутого мундира  выпЯтилсЯ
наружу  уже  весь  этот животворный шар  из  плоти  eе  и крови.  ‡евнула. ‚
развалочку дошла до той стены, где сквозь намордник решетки было видно небо.
ѓлЯдЯ с тоской на тускловатый небесный свет, погладила несколько  раз живот.
’ерпеливо вздохнула, думаЯ о своем сроке.  „онесла живот  до рабочего места,
думаЯ уже о деле по убийству, где еще  предстоЯло добыть признание того, кто
его совершил. € замкнулась в четырех тюремных стенах.
     Њногое повидавший охранник первый раз отводил  заключенного прЯмо после
допроса  принимать душ. „умать об этом было отчего-то  тЯгостно. „авать свою
бритву, а тем  более брить того, кого  били и грабили - так противно, что не
слушались руки.  Ќо спустЯ  полчаса этот новорожденный, с блестЯщими мокрыми
волосами, зализанными на  прЯмой пробор,  и  гладким,  уже высушенным  лицом
сидел в караульном  помещении, будто  свой,  и  ждал, когда поведут кормить.
‚друг  он увидел, как  конвой  из  двоих  солдат толкал вперед  по  коридору
скованного в  наручниках человека. ’от упиралсЯ и жадно материлсЯ, глЯдЯ  за
плечо, чтобы видеть их лица.
     ‚зглЯд его, наверное, пронзал. Ћхране было не по себе. “дарить наотмашь
или  оглушить окриком  и усмирить не  могли  даже  вдвоем. Њолча  трудились,
потели и пыхтели. Џихали тычками, но как будто отпихивались, а он, чудилось,
наседал.  ‚ нем было все  -  и Яростное  ощущение собственной силы, и  жажда
власти  над этими людьми, которую можно было в тот миг утолить разве  что их
же кровью. Ќе  было только надежды вырватьсЯ на свободу. Ћна ударила в него,
будто молниЯ, и завопила в горле, когда не помнЯ себЯ от счастьЯ крикнул при
виде  сидЯщего в  ожидании  человечка:  "Ђлеха!"  …му  почудилось, что  этот
человечек кинулсЯ с дальнего конца коридора на  помощь,  и  поэтому  он тоже
рванулсЯ  -  не   навстречу,  а  таранить   скрученным  в  наручниках  телом
оцепеневших от внезапности происходЯщего охранников. Ќо стоило тем осознать,
что же произошло, и опомнитьсЯ от крика, который просто исчез без следа, как
они  живо  начали действовать:  один  ухватил  его башку за волосы  и тут же
вывернул всего с наслаждением будто наизнанку, другой ударил в живот, отчего
он весь согнулсЯ и рухнул на колени.
     ЋтдышатьсЯ не дали. ‘ двух сторон подцепили как на дыбу и поволокли. Ќо
и подвешенный,  полуживой, когда  тащили,  он как будто сражалсЯ,  зло бодаЯ
лбом пустоту. Ћн не  мог постичь, что это произошло только с ним. €, корчась
на этой  дыбе, выкрикивал: "‹ешка, только стерпи... Ѓудет наше времЯ.... „ай
срок... Њы выйдем... Њы их  сделаем... - застонал  и тут же  скомандовал сам
себе что было духа: - Cмерть за смерть!"
     Ћхранник  возвратилсЯ  запыхавшийсЯ,  угрюмый,  повел  в  хозблок.  „лЯ
чего-то  рЯвкнул:   "Љак   фамилиЯ?"   Ћтвет   был   cтонущий,   запоздалый:
"•лмуоров..." ’от неожиданно  процедил  так  же глухо: "Ђ  ты  ведь,  думаю,
стукачок. „руга  своего продал?" Љогда наложил  миску  каши  из  солдатского
котла, пихнул : "Ќа, жри!" Ќо тот, кто  по его  разумению  предал  за  миску
каши, отчего-то не притронулсЯ к еде. "†ри, Я сказал". "Ќеуду". "‚ горло  не
лезет? “трамбовал  бы  Я тебе... ‹адно, в камере  утрамбуем".  ЏоглЯдеть  на
стукача  пришли  все  свободные  от  смены.  "Њы   ему  малость  прикус  уже
подправили". "‚от €уда". "‡рЯ мылсЯ и брилсЯ,  тебе не жить. ‹учше вешайсЯ".
‡аставить  принЯть  пищу  силком -  замарать кашей - было  нельзЯ,  чтобы не
ослушатьсЯ хозЯйки. Ќо охранник  припомнил eе приказ обеспечить заключенному
божеский вид:  недолго думаЯ  ему  сказали разутьсЯ  - и поставили у ржавого
корытца умывальника мыть сапоги. Ѓез щетки  или хоть  трЯпки это походило на
умывание.  „елать это можно было заставлЯть, пихаЯ в бок, где бередили рану,
в которой  уже гнездилась боль. ‘апоги блестели, но  его пихали:  "„авай еще
чище, иуда!"  Ђ когда  стало  дело  за  шинелью, которую был приказ  выдать,
заставили выщипывать с нее руками прилипшую грЯзь, а потом и соринки.
     Џрошло  около  часа,  если не  больше.  ‡аключенного  все же надо  было
возвращать  на допрос.  “  дверей кабинета  охранник  поневоле  замЯлсЯ:  из
следственного помещениЯ доносилсЯ рассерженный женский крик. "ќх,  нельзЯ же
ей... ‘ветлана €вановна  ‘ветикова - человек! Ђ вы, отребье разное, волнуете
eе. ‚се. ќтому тоже не жить. „остали. Ќочкой избавим от вас землю". Ћхранник
постучалсЯ  и   открыл,  не   дожидаЯсь  вызова,  дверь.  Ќаружу  вырвалось:
"Џодписывай, блЯдь,  протокол, или  жевать его будешь..." ‚ щель было  видно
перекошенное  лицо  женщины.  ЏриподнЯтаЯ  гневом  со  стула,  она  заносила
сабелькой  исписанную  бумажку  над головой  сидЯщего  напротив,  по  другую
сторону стола, человека. Ѓыло видно только его спину, но согнутую и какую-то
отчужденную,  как  если  бы  часть  уже  обезглавленного  тела,  посаженного
зачем-то на стул.
     •озЯйка приостановила допрос и  вышла из кабинета. ЋглЯдела арестанта -
и, довольнаЯ  его видом, отпустила  охранника.  ‘казала, твердаЯ и властнаЯ:
"€ди за мной!" „вери распахивались  одна за  одной,  становилось все  больше
света и воздуха. "Ћбопрусь  на  тебЯ. џ все  же в  положении женщина,  одной
что-то тЯжело. ‘корей бы. ’вое счастье, что  дело ко  мне  попало, раз опЯть
отличилсЯ Ќазейкин. ‘кажи спасибо, было кому хлопотать  за тебЯ. џ это давно
заметила,  кто последнего  не пожалеет и зубами вцепитсЯ -  спасет своего. Ђ
кто  мЯмлит  и жалуетсЯ,  зрЯ только  пороги  обобьет - его родной и любимый
пропадет". Ћна остановилась, отдышалась. Ќаверное, у последней двери. ‚ынула
из кармана кителЯ его военный билет. ‚ернула и сказала: "…сли в нем деньжата
были, не взыщи. Ќу, дембель, поедешь домой. Ќичего ты  не видел и  никого не
знаешь.  ‚  этом городе  тебЯ ни вчера, ни сегоднЯ  не было, усвоил? - ‚друг
резко, навскидку,  гаркнула:  - €ли обратно  хочешь?" Ћн улыбалсЯ и виновато
молчал, не понимаЯ, что хозЯйка будет лишь довольной. "Ћх,  а это что такое?
ќто  зубы золотые были? - спохватилась,  захлопотала. Ћн отчего-то  радостно
качнул в знак отрицаниЯ головой.  - Ќу  не взыщи, сынок, жить будешь, а зубы
что - на воле какие угодно вставишь, хоть из золота".
     Ћн не сознавал, что выходит на свободу. Љогда это случилось, испугалсЯ:
открыли  железную дверку, - и тут  же оказалсЯ на чистой безлюдной улице,  и
стало некуда идти. ‹егонько  подкашивались ноги, которых не  чувствовал, а в
голове ноюще звучал голос хозЯйки, обращенный уже к тому,  кто получал его с
рук на  руки прЯмо за  воротами  этого  зданиЯ, снаружи из  красного,  будто
кровь, кирпича.
     •озЯин его жизни был глух и,  казалось,  отказывалсЯ верить,  что видел
перед собой того, о ком с любовью вспоминал все это времЯ как  о сыне,  хоть
больше и не чаЯл  свидетьсЯ с тех  пор, когда мысленно проводил уже с вечным
зубом в родные краЯ, домой. "‡ачем ты это сделал?" -  вопрошали убитые горем
глаза. Ћн стоЯл и понимал, что  это пришел Ђбудулла  €брагимович, но сказать
ничего не  мог.  Њолчал. ѓлухой впилсЯ взглЯдом  и  мучительно ждал  ответа,
только шевелениЯ губ. Љрикнул как будто в страхе, что больше не слышит: "—то
ты сказал?  —то говоришь?" € увидел улыбку,  обнажившую какие-то черные раны
вместо зубов, от которой уже в молчании отпрЯнул.
     Ђбдулка  пошагал  -  и  не оглЯдывалсЯ.  Ћн пугливо  тронулсЯ следом  и
тащилсЯ, наверное,  за прощением,  но весь путь как нарочно отставал.  Љогда
шли,  на улицах стало сумеречно.  ‚се незнакомое и чужое долго провожало  по
городу, пока в холоде и пустоте не возник железнодорожный вокзал.
     ‡ал  ожиданиЯ кишел людьми, полнилсЯ светом. ‡а черными зеркалами окон,
что  глЯдели прЯмо на перрон, слышалсЯ далекий  шум. †енщины, мужчины, дети,
что искали здесь,  казалось, спасениЯ, в поисках места толкались под  гулким
высоким сводом, где было Ясно и пусто. €ли, найдЯ  его, жались  кто к багажу
тупорылых чопорных чемоданов, отчего-то сплошь черных да коричневых,  кто  к
скарбу,  которым  надрывались  тюки,  или  просто  друг  к  другу, чтобы  не
потерЯть.  “  окошка воинской кассы дышать стало  свободно. Ќа этом островке
порЯдка и какого-то иного закона, чем  в  общих очередЯх, по требованию было
дано пассажирское место на отбывающий в полночь поезд.
     Ћколо  воинской  кассы простаивал  патруль -  дежурный  офицер  и  двое
пареньков в курсантских погонах, пахнущие одеколоном. Ћфицер приглЯдывалсЯ и
мрачнел: свежеиспеченный пассажир  в  уродских  сапогах,  у которого  из-под
ворота шинели торчало также что-то уродское, а лицо было Явно побито, внушал
такое  отвращение,  что  было поздно  просить его предъЯвить документы:  это
чучело само шло  под арест. Ђбдулка  содрогнулсЯ от взглЯда  дежурного  -  и
попЯтилсЯ,  закрываЯ собой.  Џатруль обступил  теперь обоих.  ѓлухой потЯнул
офицера   в  сторонку  и  сообщил  шепотком:  "ЌельзЯ  трогать,  пожалуйста.
Љомиссованный  это,  сильно  на  голову больной.  ‘коро  поезд. „омой болеть
уезжает." ‹ицо  дежурного, что было сосредоточенно-мрачным,  вдруг обмЯкло и
поглупело: oн верил  и кивал понимающе  головой, оглЯдываЯсь уже  с желанием
быть подальше от похожего на чучело солдата.
     Џатруль отступил.
     Ђбдулке больше нечего было делать в  этом городе. €меЯ облик того,  кто
остаетсЯ, он будто любЯщий, которому больше  некого было любить, провожал на
вокзале только собственный  час жизни. ‹ицо его было  неприступно-чужим. ќто
времЯ они  находились рЯдом в  зале  ожиданиЯ  потому, что  начальник ждал в
тепле свою электричку. ‚друг глухой заныл себе под нос, не сознаваЯ, что это
стало слышно: "џ хотел  вам добра... џ делал вам всем добро..." ‚се такой же
каменнолицый,  неожиданно умолк. Ђ когда  смотрел в последний раз, сказал  с
угрозой в голосе: "‡а мной не иди! Ѓольше Я тебЯ не знаю".
     Ћн осталсЯ один, а тот, кто так просто и жестоко отдал спасенную жизнь,
ушел,  чтобы  исчезнуть уже навсегда.  ‚месте с  билетом в кармане оказались
деньги, десЯть рублей: красненькаЯ купюра, что была  такой же последней - но
только  жертвой  Ђбдулки,  как  тот  последний  его  ожесточенный  взглЯд  и
последние слова.
     Ѓеспризорный и  одичавший  по  виду  солдат,  что  улыбалсЯ  обезьЯнкой
каждому  встречному,  скоро успел примелькатьсЯ на вокзале, как будто  искал
что-то или  кого-то,  но  не  находил.  Ќесколько раз он поЯвлЯлсЯ в буфете,
озираЯ один и тот же похожий на обглоданную  кость прилавок. ‚ буфете к ночи
имелсЯ  в наличии лишь напиток под  названием "чайный". Џаренек попросил длЯ
себЯ  стакан этого  чаЯ  и протЯнул в расплату за  копеечную жидкость десЯть
рублей.  ѓолодно выпил  его и  ушел.  Љогда поЯвилсЯ снова,  спросил  твердо
стакан чаЯ. Џойло было чуть теплым, но он долго хлюпал, стоЯ в сторонке, как
если бы это был кипЯток.
     —то-то похожее происходило в зале ожиданиЯ, где занимал по очереди  все
места, что вдруг освобождались, но после с радостью уступал их то женщинам с
детьми, то старикам. € на перроне, где с очень важным видом ходил из конца в
конец, обращаЯ  на  себЯ внимание тем, что встречал  и провожал каждый новый
поезд, выспрашиваЯ  какой  и когда прибывает или отправлЯетсЯ, а  после тоже
сообщаЯ  об этом  всем,  кто  зазевалсЯ  или торопилсЯ  узнать. ЏроходЯ мимо
патрулЯ,  он старалсЯ как можно внушительней отдать честь  дежурному офицеру
и, казалось, нарочно лез на глаза. ‚друг подошел и спросил разрешение отойти
по  нужде, как  если бы покинуть  пост. „ежурный растерЯлсЯ, но  все же  сам
лично  с боЯзливой ответной серьезностью дал  ему на  это разрешениЯ  и даже
послал  одного  из  курсантов,  чтобы  указывал  путь  к туалету.  ‚новь  он
обратилсЯ  к  дежурному за  разрешением погулЯть на площади у  вокзала  -  и
как-то  сразу надоел. Ћфицер отмахнулсЯ  и буркнул,  чтобы шел, куда  хочет.
‚озвратилсЯ  в  зал  ожиданиЯ с огромной головой арбуза на руках, которую на
ночь глЯдЯ  сторговали так удачно  казахи,  чьи затрепанные  ветром бродЯчие
лавчонки,  похожие на шатры, поджидали кого-то на вокзальной площади даже  в
этот час.  ЋбнимаЯ  нечаЯнно купленный,  но,  по  всему  видно, не длЯ себЯ,
грузный старый  арбуз,  он опЯть  ЯвилсЯ к начальнику и  доложил,  что купил
арбуз.  Љурсанты переглЯнулись  с ухмылкой.  Ћфицер  застыдилсЯ, нахмурилсЯ,
шикнул, отгонЯЯ от патрулЯ. Ћн  подумал, что должен поделитьсЯ  арбузом, и с
готовностью  об  этом сказал,  после чего  начальник  просто гаркнул,  чтобы
убралсЯ прочь. ЏонимаЯ, что его прогонЯют, он прижал  к себе так  обозливший
этих людей гостинец и задал наспех всего  один вопрос, чтобы узнать, сколько
времени. ‹ицо дежурного застыло от  страха, но и зловеще  омрачилось. Ќа его
счастье, какой-то  гражданин,  скучающий  поблизости от патрулЯ,  слыша этот
вопрос, посмотрел на куранты, что висели в зале ожиданиЯ у всех над головой,
и тут же буднично откликнулсЯ, сообщаЯ, который час.
     ‡наЯ,  сколько осталось  ждать поезда,  он побрел на перрон.  ‘тоЯть на
месте  было холодно,  а ходить с арбузом отчего-то так  же  тЯгостно,  как и
тЯжело. €збавитьсЯ от  него он бы  не  посмел, потому что  истратил  деньги,
которые  даже теперь считал не своими, а его, Ђбдуллы €брагимовича. —увствуЯ
себЯ глупым  и несчастным,  он подумал вдруг  о  девочке, котораЯ побиралась
когда-то на его глазах, потому что была голодной. Ћн не мог вспомнить, какой
же она была, только чувствовал, казалось, eе голод - и поначалу медленно,  а
потом  все уверенней  пошел в том  направлении, куда уходили  чужие длЯ него
поезда. ‚се покрывали рельсы,  будто волны, сверкаЯ при свете луны стальными
гребнЯми и, казалось, даже  издаваЯ похожий на их дыхание  тЯжелый  гул. Џод
ногами  глухо  скрежетали зубьЯ  гравиЯ.  •олодность стальной  реки  оживала
разноцветными  огоньками семафоров.  ‚етер приносил  то  воздушную  свежесть
холода  и  ощутимую  до озноба  морось,  то гарь  со шпал  и понюшку чего-то
жженого - наверное, углЯ  из печурок промчавшихсЯ вагонов.  Ћн  Ясно  увидел
ночь, когда  они  шли  в  тот же  час  в том  же  направлении и  по тому  же
безмолвному  простору,  и осознал с удивлением, что все уже было: только  не
было этого  тЯжелого арбуза, который он нес длЯ  девочки, почему-то помнЯ  и
помнЯ о ней, а не о тех, кто тоже когда-то был.