в, въедалсЯ в одежду,
будто соль,  крошась  прЯмо с доски, когда испещрЯли ее  отрешенно оспинками
цифр.
     ‚  учителЯх  вообще  ощутимы  были  подневольность,  бессилие.  “читель
страдал от своей неестественности, потому что оказывалсЯ  перед классом  как
на подмостках. ‹юди взрослые неожиданно вынуждены были лицемерить, желаЯ как
раз   показать  свою  искренность;  выказывающие  свою  доброту,  дожидались
издевательств; все вылезало наружу да представало в самом неожиданном свете,
как на ‘трашном суде. Ђ судьЯми были чуткие, будто обезьЯнки, детишки. Џорой
и над  этими  детишками устраивалось  такое же  судилище, и кого--то из  них
выводили на  всеобщее  обозрение, чтоб обнаружить на виду у  класса, а то  и
всей  школы, как он  туп,  грЯзен,  нечестен, виноват... “ многих учителей в
классах  учились собственные их  дети; сыновьЯ--школьники старили усталых, в
возрасте,  женщин, чопорно скрывающих  к тому  же материнские чувства. —тобы
казатьсЯ справедливыми, они все одинаково вызывали своих детей отвечать урок
по фамилии, как чужих,  да за примерный ответ ставили не выше тройки; только
учительница географии числила сына Џавлушу в отличниках по своему  предмету,
не  скрываЯ и того, как он ею любим, но Џавлуша  Ѓуренков и командовал своей
матерью уже в этом возрасте; отличниками  по географии,  во  исполнение  его
воли, были и  все, кто с ним дружил. Ђ кто задирал розовощекого Џавлушу, тот
получал сдачи от  его  родительницы. ѓеографиЯ  была не тем  предметом, чтоб
много значить, но  ’амара Џавловна заставлЯла обидчика пережить на уроке все
мытарства  и  унижениЯ,  которые только  возможны,  делаЯсь и находчивой,  и
желчной в лице до плесневелой зелени, а также вредила как могла  и по школе,
преследуЯ на каждом шагу, пока Џавлуша не оказывалсЯ отомщен.
     Њолоденькие  живенькие училки, преподававшие иностранные Языки, как--то
женственно  ласкались  к  ученикам и  были любимы  за эту убаюкивающую  свою
немощь,  но  ЯвлЯлись,  как солнышко  меж  туч,  да  исчезали,  ласковые,  в
чужестранных декретных отпусках, всЯкий раз заставлЯЯ испытать нечто  схожее
с ревностью; исключаЯ  Љатерину €вановну ђаух, ђаушиху -- природную немку, с
кукольным  маслЯнисто--сонливым  личиком  и  с башней  Ярко--рыжих  волос на
голове,  из которой, что жерла  пушек,  выглЯдывали шпильки  (верно, всЯ эта
башнЯ волос была у ней накладной), передвигавшуюсЯ  величественно при помощи
толстенной указки так, будто опиралась на посох.
     Ќо  ЯвлЯлсЯ даже  наперед указки ее  живот, плывущий  низко  над землей
наподобие  воздушного  шара.  ‚оздушный  этот  шар,  как  хамелеон, принимал
фруктово--Ягодные  цвета  ее  платьев  --  то  малиновый,  то  вишневый,  то
абрикосовый. ‚се  они, платьЯ  эти, шиты  были  по  одному  фасону,  навроде
сарафана с рукавчиками, да из одной старомодной ткани, из кримплена. “казкой
же она  и учила  немецкому  Языку  -- и в ее группе все были  отличниками. ‚
тишине класса она засыпала, но стоило раздатьсЯ живому шороху  в классе, как
веки ее разлипались и гора  плоти  приходила в  движение.  Ћна изрыгала, как
вулкан: "Ђхтунг!" ‚се смолкало, после  чего ђаушиха успокаивалась, добрела и
сменЯла  молившегосЯ  у  доски  ученика. "Ѓитте,  битте..."  -- наводила она
указку на нового ученика,  не вспоминаЯ давно никого по именам. ’от  выходил
бочком, чтоб не попасть под действие указки, и, вставаЯ монашком у доски, за
ее  величественной  массой, начинал  читать тот же  самый  заученный этюд на
немецком или стихотворение.  Њожно  было и соврать, нагородить  околесицу из
каркающих слов, главное -- только не запнутьсЯ, не замолчать. ќтого  ђаушиха
не переносила.  …сли кто--то замолкал,  она  просыпалась  и багровела  не на
шутку,  произносЯ: "Ђйн, цвай, драй -- дас коридор  зайн!" -- что по--русски
бы звучало: "‚ыйди вон!"
     Ќеучей боЯлась, как заразнобольных. € если начинала подозревать ученика
всерьез в этой болезни, то избавлЯлась  уж от него основательней: шла к Ђлле
Џавловне  да заЯвлЯла,  что такого--то она отказываетсЯ  учить.  Џеречить ей
”ейгина не смела, потому что отказ учить хоть одного ученика был в понимании
Љатерины €вановны отказом вообще учить кого бы то ни было, пока из ее класса
не  удалЯт  этого заразнобольного, опасного длЯ общего здоровьЯ типа. €  тип
этот  попадал  в  группу,  где  очереднаЯ молоденькаЯ  учительница  как  раз
упархивала в  декрет, и делалсЯ окончательно неучем,  потому что группы этих
декретниц  принЯть  в свою  Љатерина €вановна  даже  на  разок брезговала до
истерики.  ‘ама Љатери--на €вановна за все годы, наверно, ни разу не болела.
Ћна была такой  однообразно--безжизненной,  словно,  засыпаЯ  на  уроке, уже
умирала не раз  во сне, но возвращалась всЯкий  раз в жизнь, в Явь, всплываЯ
пузырем, надутаЯ только  этими "ахтунгами" да "биттами". Љогда--то однажды в
своей жизни она побывала туристкой в ѓерманской „емократической  ђеспублике,
да и то в одном городе, „рездене, и  величественно просыпалась, стоило вдруг
всплыть  при  читках  учебника  его названию, вспоминаЯ и  произносЯ как  бы
поощрительно, будто б соглашалась с чтецом: "„резден ист  гутен штат!"  ‘ама
она по--немецки  произносила  один и тот же десЯток предложений, похожих  на
пословицы; по--русски говорила  еще ленивей да короче, словно заговариваЯ на
этом Языке, ей тоже приходилось всплывать из нездешнего уютного сна.


        4
     “рок музыки начиналсЯ с прослушиваниЯ грампластинки.
     Ѓывало, класс разучивал слова и мелодию -- новую песню и старалсЯ спеть
под аккомпанемент все  той же пластинки, встреваЯ своими голосками.  „етские
глуповатые песни выжимали  только смешки. ’ак  было в самых младших классах,
когда  учили пению. € Я помню, что потрЯсение от услышанного на пластинке, а
потом и  от собственного зазвучавшего голоса испытал только  однажды,  когда
услышал гимн.  “же и слушали  его мы только стоЯ, чего никогда  не бывало, и
учитель -- долговЯзый волнительный мужчина,  похожий на смычок,-- тоже стоЯл
у своего стола, замерев, как на портрете. ‘начала несколько мгновений слышно
было из проигрывателЯ мышиное шебуршание. € стоило грЯнуть первым же громким
звукам, как  свет в классе сразу  померк. ‚олны воинственной музыки  хлынули
одна  за  другой,  и Я,  сам  не понимаЯ  отчего, стал ощущать  и в себе это
возвышенно--воинственное,  слыша  вполовину  понЯтные слова гимна;  да  они,
наверно, и ничего  не значили.  ’ЯжелаЯ толща музыки колыхала душонку, будто
щепку, а когда толща  эта  возносила и вдруг падала, то  дух  захватывало  и
вовсе.  Ќа следующий урок  под курткой  школьной, за поЯсом  у менЯ спрЯтана
была  деревЯннаЯ  шпажка.  Ќе  знаю, откуда  она у менЯ вообще оказалась.  Ђ
может, это  была  обструганнаЯ  деревЯшка,  которую  утащил  с  урока труда,
заигравшись с ней как со шпажкой.
     Џока  мы  разучивали  слова,  напевали  невпопад,  ничего  со  мной  не
происходило.   Ќо   стоило  зазвучать  пластинке,   как  воинственное  снова
повелевало  душой;  особенно  в  тот  раз,  когда  сжимал  гневливо  шпажку,
осознаваЯ словно некую жгучую  личную тайну, и  жест  этот свой, скрытый ото
всех,  и похожую  на  орудие убийства деревЯшку, которую  прЯтал, скрывал от
глаз учителЯ сначала только  по случайности. ќто уже не было игрою в  войну.
‚друг глаза  тепло заволакивало влагой.  ѓолос рвалсЯ орать, вопить, а не то
что воспеть только заученные слова.
     Џервый  раз  в  жизни, слыша  собственный голос, ощущал Я  такую силу и
такой восторг, с каким должно и убивать, и умирать во имЯ чего--то, что выше
человеческих  жизней;  и сколько  раз  гимн  проигрывалсЯ после  на  уроках,
столько раз казалось мне,  что началась  война. € слышал Я зов,  наверно,  в
этой музыке, на который откликалсЯ почти животно, зов умирать  и убивать  во
имЯ чего--то самого главного. “же куда  позднее внушали ко времени,  что это
главное  --  партиЯ,  родина... Ќо после переживаниЯ  той  тайны  обретенный
позднее в словах  смысл  ничего  не  рождал в  душе возвышенного, такого  же
искреннего в своем порыве, да и разумность только угнетала.
     Ќаш  класс  принимали  в  пионеры;  теперь  уже всех непринЯтых  ранее,
человек восемь,  повели толпцой  в пионерскую  комнату, как  в  баню. € было
такое  же настроение, состоЯние  духа, какое бывало  именно в банный день  в
пионерском лагере: раздеватьсЯ вместе со всеми ребЯтами догола  стыдно, но и
отчего--то волнительно; ново и  обездоленно держишь в руках  своих полотенце
да  мыльце;  переживаешь,  как  бы не  разглЯдели в тебе какое  уродство, за
которое начнут дразнить; предчувствуешь помывку  как  испытание,  а уж после
бани с  ощущением вымытости ходишь до вечера  чужой  себе, сам не  свой, как
подлиза--чистюлЯ.
     Њы  нестройно вошли  в пионерскую комнату и увидели пионервожатую.  Ћна
сидела  ровнехонько  под кумачовым  знаменем  нашей дружины и  встречала нас
будто  учительница, с тем  же выражением  лица.  Џахло  сладковато почетными
грамотами, что  были прикреплены на стенах; отчего--то они  источали  именно
сладкий запах, как  печенье. ‚ шкафах, за стеклом, будто музейные экспонаты,
покоились  пионерские   барабаны,  в   которых   распЯлен  был  таинственный
пергамент,   так   казалось,   весь  процарапанный,   в   темных   разводах,
завораживающий  глаз.  ’очно  так глаз  завораживали  и молчащие  пионерские
горны.  € было  чувство  -- любопытство, смешанное с завистью к  тем, кто уж
постучал  и  подудел,--  что, когда  станешь пионером, вручат тебе такой вот
горн или даже барабан.
     —тобы вступить  в пионеры,  надо было выучить клЯтву  да  сделать  свой
альбом  об  одном  из пионеров--героев.  ЏионерскаЯ  клЯтва давно  поджидала
будущего пионера  на задней  обложке ученической тетради, и Я  уже помнил ее
наизусть.  Џионерский  галстук  обошел менЯ ранее  только  по  болезни. —тоб
обладать  им,  вступил   Я   тогда  в  соревнование,  почти  по--спортивному
страстное, очутилсЯ в отличниках, поднадорвалсЯ -- заболел. Ђ не повЯзав его
в числе первых, с год удрученно жевал в памЯти эту клЯтву пионера, помнил ее
как обиду на несправедливость; тогда вступить было отличием  среди других, а
теперь  вступление  стало  уделом отстающих, кто плелсЯ  в  хвосте класса по
успеваемости  и поведению. —ерез год галстук не казалсЯ  украшением и смерЯл
неуютно гордыню.  Ќо волнение Явилось снова,  потому что верить цинично, что
примут каждого, никто даже из отстающих не смел.
     Њы  расселись  за  продолговатым  столом, как  одна  большаЯ  семьЯ,  и
пионервожатаЯ  начала распределЯть  меж нас в тишине темы  пионеров--героев.
Ћна  достала стопу уже готовых альбомов,  изданных в виде книжек,  наподобие
детских: больших, мЯгких, где главное  всегда --  это картинки, и обратилась
вдруг  с вопросом, а  есть ли у кого--то  из нас уже  свой  любимый герой и,
может, кто--то сам ей скажет, о  ком бы хотел делать альбом. ‚се оживились и
начали подобострастно, перекрикиваЯ друг  дружку, вымаливать у нее  одного и
того  же  героЯ  --  Џавлика  Њорозова.   ‚ожатаЯ  растерЯлась  и  скоренько
прекратила шум. ‚ мою очередь она протЯнула книжицу (вынимаЯ ее из стопы так
особенно,  словно гадала судьбу) с портретом то ли  грустно, то ли обреченно
глЯдЯщего мальчика с автоматом  в руках  и  партизанском  тулупчике  -- ‹ени
ѓоликова...  Њне  стало  так   тоскливо,   будто  снова  заболел  и  лишилсЯ
пионерского галстука,-- этот мальчик не нравилсЯ,  было даже стыдновато, что
досталсЯ  мне  какой--то  там  "‹енЯ", и Я не  видел в его внешности  ничего
геройского,  а только  что--то деревенское, о нем  вот ничего и не  слыхать,
какой же он герой!
     Ђ  ‹енЯ  ѓоликов грустно  глЯдел  на менЯ  (теперь  выражение  его глаз
казалось даже просЯщим) и будто просил: ну возьми менЯ, видишь, какой у менЯ
автомат красивый, какой  Я сам никому не  нужный,  возьми и не пожалеешь, не
сомневайсЯ, в пионеры Я  тебЯ проведу. Њне  казалось именно  так, что Я взЯл
его из жалости,  потому как  никто его  не хотел брать, чтоб делать  альбом.
’еперь  мне предстоЯло все узнать о  его  жизни да разукрасить ее с любовью,
будто Яичко к •ристову дню.
     ‘лучилось так, что на третий день знакомства с его судьбой Я уж плакал.
…го  не  мучили,  как  других  пионеров,  он  погиб мгновенно  от  пули,  но
отсутствие геройских мучений как раз делало  его смерть какой--то  грустной,
безутешной. ‹енЯ  ѓоликов  погиб  на месте, и  чудилось,  это просто  смерть
впилась в  него, как в  отбившуюсЯ  от стада легкую  добычу. Ћн  должен  был
погибнуть, потому что в чем--то был слабее других. ѓлаза его  теперь мерцали
мне  с  портрета, будто Я глЯдел на  них из темноты. ‚се уж выучил наизусть,
вдруг Ясно понимаЯ, что  должен  выучить наизусть чужую смерть и что рассказ
мой  будет только о  смерти. џ купил  в магазине  самый добротный  альбом из
уважениЯ к этой смерти;  мне и не пришло в  голову  выгадать на  цене именно
из--за уважениЯ к этому мальчику. џ украшал свой альбом так, будто впервые в
жизни  делал могилку.  ‚се  шло  в ход.  €  цветнаЯ  бумага, и  даже елочный
"дождик". ѓде--то  Я  достал точно  такой же  портрет,  вырезал  его  и  вот
поместил в своем  альбоме как бы  в утешающую красоту. €менно  за красивость
получил  Я  замечание от  вожатой, когда сдал альбом. Ќо о подвиге  ѓоликова
рассказал  плача,  так что  даже  пришлось ей  менЯ  в конце концов утешать,
чувствуЯ, верно, свою вину.
     ‘лова  о  том,  что в кумаче  моего галстука  есть капли ‹ениной крови,
долго не казались мне  просто  словами, только гордости Я  не  почувствовал,
когда повЯзали галстук, и  клЯтву  произносил фальшиво: там,  где клЯлсЯ  не
пожалеть  жизни, вдруг  чувствовал, что вру. €менно жизни  своей мне и стало
жалко, и  тому  будто и научил менЯ  ‹енЯ  ѓоликов, когда Я бредил им  много
дней: быть  убитым, умереть, превратитьсЯ из живого мальчика  в ничто -- это
неправильно, это  страшно... Љо  мне ЯвлЯлсЯ  много  дней  грустный убиенный
мальчик и светом  потухших глаз только о том и жаловалсЯ: Я убит, Я убит,  Я
убит... ‚се, что мог узнать до того о войне,  угнетало картинами разрушений,
убийств и заставлЯло испытывать счастье от  мысли,  что вот менЯ--то никогда
уже не будут  так  пытать  да убивать. ‚ сознании  бродили образы  пыток  да
разрушений из военных  фильмов и пугали  до  смерти. €  так  же пугал голод.
‚ообразить,  что  может  стать нечего есть -- было ужасом,  где все  меркло.
Џотом  другой  страх,  что  мог не родитьсЯ, погибни  отец или  мать  еще до
рождениЯ моего  на  той  войне. ЏротЯженность их  жизней  всегда соединЯл со
своей,  и было особенно важно то, что мои родители почти не застали войну. €
выспрашивал  маму: а  что ты ела тогда? —ем кормили тогда  детей? € ее ответ
должен был сделатьсЯ моей верой, что от голодной смерти люди не умирают даже
во времЯ войны.
     Ѓывало, в  классе как по команде прекращалсЯ урок --  в школу нагрЯнули
гости.   Џо   приказу   Ђллы  Џавловны  учащиесЯ   младших   классов,  будто
военнообЯзанные,  спешно группировались в нестройные колонны и  направлЯлись
походным  порЯдком в актовый зал. ЏодыматьсЯ надо было на последний этаж, но
столпотворение на лестничных  пролетах, суматоха, нервные окрики растерЯнных
учителей делали это восхождение похожим на  эвакуацию.  ’ак, подобно пожару,
школу застигали врасплох идеологические мероприЯтиЯ районного масштаба, даже
о  времени  проведениЯ  которых  давалось знать  и  самой ”ейгиной, наверно,
только  в  последнюю минуту. ‡ал  должно было заполнить,  чтоб не торчало ни
одного пустого стула.  „лЯ  внушительности она усаживалась среди  школьников
сама, и в мертвой тишине,  когда все было готово, несколько человек выходили
одиноко на  сцену; а  среди них совсем одинокий подымалсЯ  на помост кто--то
рЯженый -- его и возили в тот день по школам района... Ѓыло неЯсно, длЯ чего
эти  люди  пришли  и  чего  хотЯт  добитьсЯ;  а  по--тогдашнему,  что  нужно
запомнить, чему выказать единогласное одобрение.
     ‚  тот раз всех  представила Ђлла Џавловна гостЯми  школы,  но по  виду
смущенному на гостЯ походил только один из них -- сутулый  странный мужчина,
причесанный и одетый вовсе  не как уважающий  себЯ человек. Ђ двое смазливых
дЯдечек,   что  дежурили  при  нем  --  в   одинаковых  темных  костюмах,  с
комсомольскими значками (на значки глЯдели  все с завистью  да обожанием)  и
одинаковыми аккуратными прическами,-- предпочитали стоЯть отчего--то за  его
спиной, на шаг подалее, будто  сторонились чуть брезгливо и подчеркнуто вели
за ним наблюдение. Ћни глЯдели по--хозЯйски в актовый зал, куда нас согнали.
Ћдин напыжилсЯ, увидев  в зале одних пионеров, был неприЯтно удивлен. "Ђ где
же комсомольцы? ‘реднему возрасту будет непонЯтна наша тематика.  ќту лекцию
мы планировали длЯ юношества..." Ђлла Џавловна почуЯла  в  нем хлюпика  и во
всеуслышание  тут же заЯвила:  "‚ своих старшеклассниках Я уверена,  им надо
готовитьсЯ к экзаменам. Ђ вот здесь как раз немало таких, пустоголовых, кому
полезно будет послушать и  о вреде религии. ’ишина  в  зале!  ‚сем  слушать!
Њолодые люди, прошу начинать..."
     Џривередливый  инструктор  смирилсЯ, затих,  он  в  конце концов  и сам
отбывал  положенные  часы.  …го  напарник--близнец еще сговорчивей  поспешил
взЯтьсЯ за работу и как затейник обратилсЯ  со  звонким дружеским призывом в
зал: "ђебЯта,  среди вас есть  верующие в Ѓога?  Љто знает,  кто такой €исус
•ристос?"  ‡ал  оживилсЯ,  предчувствуЯ то ли викторину, то  ли еще  что--то
увлекательное, но пока молчал. "Ќу,  не бойтесь! Ђ крещеные есть?" Ќесколько
голосов  тут  уж  горделиво откликнулись, с глуповатой верой в поощрение: "џ
крещеный!", "€ Я!", "Ђ менЯ бабушка крестила!" ‡атейник довольно заулыбалсЯ:
"Ќу вот, молодцы...  Ђ  крестики носите? ‚идали крестики? Ќу  что  же вы, ну
хоть  у  бабушек своих..." ‡ал  смолк.  "џ видал!  --  раздалсЯ во  спасение
инструктору запоздавший ребЯчий голос.-- ЊоЯ  мама носит такой. Ћна говорит,
что  он из золота.  € еще человек на нем  лежит.  Ѓог". "‡агорает,  что  ли,
Ѓоженька?"  -- изобразил  изумление  инструктор,  да  так  уморительно,  что
насмешил  зал. Њальчик,  которого  осмеЯли,  дерзко  да со злостью  выпалил:
"Њертвые не загорают". ‡атейник вдруг посерьезнел: "Ђ откуда  ты знаешь, что
мертвый?"  Њальчик  выждал,  чтоб  в  зале  стихли  последние  смешки,  и  с
удовольствием произнес, наверно,  воображаЯ, что  сразит поднЯвшего  его  на
смех инструктора да неверных  товарищей:  "ќтого только дураки не знают, что
Ѓог мертвый. …го убили..."
     "ЂлЯмов! ‡акрыть рот!" -- взорвалась было Ђлла  Џавловна, но инструктор
ее успокоил. "Ќичего, ничего, все движетсЯ по плану... Џионер ЂлЯмов вступил
со мной в полемику, и это очень важно, ребЯта, что вас волнует эта тема. Ѓог
действительно  мертв. Ќо он  не просто мертв, он еще  мертвее, потому что  в
природе Ѓога нет! ќто доказывает  наука, а те, кто еще верит в Ѓога, отстали
от  времени.  €ли  их  обманывают, запугивают  ‘трашным  судом.  Ќаша  эпоха
покорениЯ космоса  наглЯдно доказала,  что никакого Ѓога не было и  нет,  не
будет  и никакого  ‘трашного суда. ‘егоднЯ на встречу с  вами  пришел бывший
служитель  культа,  бывший свЯщенник товарищ …рофеев.  ђаньше он  не  только
верил в  Ѓога, но и работал  в церкви, где крестЯт еще у нас детей некоторые
темные бабушки. ’акже когда--то и его окрестила бабушка, но вот прошло много
лет, и товарищ …рофеев понЯл, что  оказалсЯ участником обмана. ‘ейчас он вам
расскажет, как  нашел правильный путь и порвал с религией, с этим пережитком
прошлого.  €  о Ѓоге, Я  думаю, тоже  расскажет, ведь  расскажете,  поможете
ребЯтам во всем разобратьсЯ, Ђлександр €льич?"
     ‚се  с  любопытством  разглЯдывали  странного человека,  в  котором уже
начало мерещитьсЯ что--то таинственное, зловещее. Ћн сидел на стульчике, как
одеревенел,  и чем дольше пустословил инструктор, тем, чудилось, больнее ему
было сидеть,  точно длилась длЯ него  какаЯ--то пытка.  Ћн  был  одет тоже в
костюм,  но такой ветхий, пыльный, что казалсЯ  в  нем привидением. ‹ицо его
поросло жиденькой бородкой, налипшей на щеки и подбородок, как водоросли,  а
волосы имели такую же длину, что и у женщин, до самых плеч. Ћни были собраны
в  хвостик, как  и  у  многих  девочек, сидЯщих в зале. †еноподобный хвостик
волос, туго  стЯнувших к тому же  голову  мужчины, будто был  натЯнут на нее
эдаким шерстЯным чулком, длЯ слыхом не слыхавших  ни о Ѓоге, ни о служителЯх
культа  тут  же превратилсЯ в символ чего--то неестественного, пугающего.  ‚
наглЯдное уродство  человека, ЯкшавшегосЯ  с  мертвецами. ‹юбопытные взглЯды
пионеров неожиданно  обозлили  гостЯ,  как  обезьЯнку.  ‘о  злой  обезьЯньей
гримаской бывший служитель культа и  поднЯлсЯ со стула, когда инструктор дал
ему знак. Џомолчал.  Џомедлил. "Ќу, товарищ …рофеев..." -- подал раздраженно
голос привередливый комсомольский вожак. "Ђ что  говорить? ‘ кем говорить? ‘
этими?! --  мучительно обратилсЯ  тот  в  сторону стоЯщих за  его  спиной  и
остолбеневших  от удивлениЯ  инструкторов.-- ќтим  чего  лекции--то  читать,
будет  только  вредней.  Њне  бы комсомольцев...  ‚ы же сказали длЯ старшего
возраста вроде  лекцию прочитать..." "’оварищ …рофеев, возьмите себЯ в руки.
Њы не на базаре, прекратите торговатьсЯ, ну же..."
     ’еперь  Я понимаю: <i>о н и</i> ходили по всем районным  школам. Ћн отчего--то
сохранЯл  внешний облик свЯщенника -- не стриг бороды и волос. ‹екциЯ  была,
наверное,  проплачена  райкомом  комсомола. ‡азвучали  слова: "Ѓог",  "€исус
•ристос"... ‘лово "€исус" навЯзчиво рифмовалось--путалось в голове со словом
"уксус".  ‘ущество  с  таким  чудным  именем  могло  взЯтьсЯ  разве  что  из
мультЯшки... —удилось, рассказывают мультфильм. ђассказчик  был так одинок и
зол, что  его поначалу занудное исчисление вреда, наносимого  верой  в  Ѓога
здоровью,  разразилось  в неистовый  монолог.  ‚друг  его  охватило  подобие
лихорадки.  ‡адрожал.  ЏокрылсЯ на лбу  склизким  потом.  ЏугаЯ уж  и  своих
конвоиров рвением, принЯлсЯ ругать "уксуса",  как  только хватало страсти. Ђ
потом  стал  лаЯть в  зал обвинениЯ в  жестокости:  "Ћн приказывал  сыновьЯм
отрекатьсЯ от матерей!.. Ћн делал людей своими рабами!.. Ћн только на словах
призывал к любви,  а  на деле сам судил,  как палач,  кому жить,  а  кому не
жить!.."
     €нструкторы   порывались  вмешатьсЯ,  одергивали,  шипели   за  спиной:
"Ђлександр  €льич, не уходите от  темы..." Ќо лектор не унималсЯ, хотЯ голос
его и  начинал  то  дрожать,  то  глохнуть в  приступах уже  и не злости,  а
чего--то  больного.  ‚се  его  проклЯтиЯ  и  обвинениЯ  отчего--то   тут  же
запоминались,  втверживались  камешками  в  сознание. "…го  надо было убить!
“бивать и убивать,  как  только поЯвлЯетсЯ!"  --  воскликнул  он в последнем
порыве сил и словно тут же испустил дух. Џришел в  сознание. ЋпЯть оскалилсЯ
обезьЯнкой и Ясно  произнес: "“рок  окончен.  Ќикому не верьте, чада мои, на
этом свете".
     Ђлла Џавловна  шумно  поднЯлась  с места  и  произнесла  на  весь  зал:
"‚ерьте, ребЯта, в мое слово... ЉлЯнусь  своим партийным билетом, что больше
в  нашей школе такое  безобразие  не  повторитсЯ.  „а,  товарищи, ничего  не
скажешь, просветили вы нас! ‚ следующий  раз привезите  ветеранов -- вот кто
умеет воспитывать молодежь. ‚оспитывать,  дорогие  мои, надо на подвиге,  на
героизме.  Ђ этого бы хоть подстригли.  ‘лышите, товарищ, Я  вам говорю, как
там ваша фамилиЯ,--  неприлично  мужчине ходить  с  такими волосами. Љогда Я
была комсомолкой, мы таким  не давали  свободно расхаживать по улицам. Ђ тем
более по  школам!"  Ѓывший служитель  культа  опустошенно молчал. Њолчали  и
опозоренные   директором   школы  инструкторы.  Љак--то  быстро   они  взЯли
сопровождаемого чуть не под локотки  и повели на выход. Ћн понурил  голову и
сам старалсЯ быстрее уйти прочь.
     ‘ тех  пор  что--то лишило менЯ то  ли простодушного  незнаниЯ,  то  ли
покоЯ. “же обостренно  ловил  глазом  картинки с  церквЯми. Ђ когда  ездил к
бабке  за  город  по  Ярославскому направлению,  на электричке загорской  до
станции Џравда, и наталкивалсЯ то и дело  взглЯдом средь пассажиров на попов
или семинаристов  в черных их  рЯсах  да  с громоздкими крестами  --  всегда
мерещилсЯ  в  них тот ненормальный человек и казалось, что они  едут на край
света,  где просто люди уже  не живут  и начинаетсЯ  такаЯ  же  чернаЯ тьма.
Ћдного не понимал: почему они  ездЯт в электричке вместе со  всеми  людьми в
таком виде, так вызывающе от всех отличаЯсь, нарЯженные, как в платьЯ. Љто и
что им запрещает носить обычную одежду, быть одетыми, как все мужчины?  ‚едь
если запрещают, то есть и наказаниЯ  за  нарушениЯ запрета, как в милиции. €
если есть у  них  наказаниЯ,  то наказывать  и  вправду  могут только  злые.
Ќаказаний  вообще, каких бы то  ни  было,  даже их возможности,  снести  без
протеста Я  не  мог,  приученный мамой  к  тому,  что  никто не  смеет  менЯ
наказывать. Ђ  эти странные люди боЯлись да слушались зачем--то одного имени
какого--то "уксуса". •отЯ даже школьники не боЯлись его.
     ‹инейки  пионерские и  ощущение, возвышающее  да тошнЯщее,  схоже было,
наверно, с торжеством постЯщегосЯ.  ‚се эти линейки  начинались рано  утром,
еще до уроков.  Ћттого, что мало  спал, кружилась легонько голова. ‚ Январе,
когда умер ‹енин, и уже в апреле, в  день его рождениЯ, все классы строились
шеренгами в  спортивном зале  --  это  был  такой  огромный зал, с  дощатыми
крашеными  полами,  как  в  казарме  высоченными потолками  и  зарешеченными
наглухо, по--тюремному окнами. €з  потолка и  стен торчали крючьЯ спортивных
снарЯдов, похожие на дыбу.  ђовнехонько за спинами нашими свисали канаты.  €
всЯ  эта  обстановка   заставлЯла  чего--то  напрЯженно,  мучительно  ждать,
чувствуЯ свою несвободу и раздавливающую душу покорность.
     ѓолоса  звучали гулко, как  приказы.  ‘ утра мало  кто  смог поесть,  и
стоЯли мы в шеренгах натощак; помню это голодное ощущение, когда рот затекал
безвкусной  слюной.  ‡а  окнами  зала  бродили ранние  сумерки.  …ще рыскали
учителЯ, проверЯЯ, у всех  ли есть  галстуки. Љ  тому возрасту многие их уже
стыдились повЯзать, считаЯ  себЯ куда взрослее, и под окриками  учителей без
всЯкой  радости повЯзывали  мЯтые  алые трЯпицы, доставаЯ  их из карманов; а
тем,  у  кого  не  было  все же своего пионерского  галстука, их тут  же, на
линейке, раздавала напрокат наша пионервожатаЯ.
     ќто  была  девушка  лет  семнадцати  с   зардевшимсЯ   лицом,  но  и  с
молочно--мраморной  кожей, как  у статуи. ‚се звали ее Њариной,  будто  свою
подружку, ведь  у пионеров все были равны и дружны.  €граЯ простодушно в это
братство с подростками, пионервожатаЯ делалась первой в их жизни вожделенной
женщиной. ’оржественнаЯ  пионерскаЯ  линейка в промозглом спортивном зале, с
глухими  тюремными  решетками  на окнах и  жесткими  крючьЯми  снарЯдов  под
потолком, от вида  которых  стекленела поневоле душа,  наполнЯлась незримо и
тем  тайным блудом. Џионеры, кто повзрослей, стоЯ в своих безликих шеренгах,
томились,   поедаЯ  нарЯженную   парадную   Њарину  голодноватыми  пугливыми
глазками. …е девичьЯ зрелаЯ  плоть делалась уж вовсе откровенной да зовущей,
обтисканнаЯ  кукольной юбочкой да пионерской рубашкой. Ќо в тот миг как  раз
ЯвлЯлось в спортивный зал оно -- мужикоподобное с карающим взглЯдом существо
директора  школы  Ђллы  Џавловны  ”ейгиной...  €  начиналась  наша  линейка.
ѓолоногаЯ  пионервожатаЯ  маршировала   к  директору,  звонко  выкрикиваЯ  о
готовности дружины. Ђлла Џавловна  глЯдела на  нее, заставлЯЯ  себЯ  терпеть
весь этот ее нечаЯнный развратный  плотский  вид,  а Њарина  чуть дышала, не
понимаЯ, чем провинилась перед  ней. "Џродолжайте..." -- произносила гробово
директор в полной  тишине. ђаздавалсЯ грохот барабана.  ‚носили наше  знамЯ.
Џосле положена была  декламациЯ, а ”ейгина следила со своей высоты,  чтоб не
раздалсЯ  в шеренгах  шум. …сли она что--то замечала,  то  молча подходила к
тому, кого приметила, и  неожиданно давала ему по шее  затрещину,  стискиваЯ
по--женски  губы   от  злого  своего  усилиЯ.  €ли   если  замечала,  что  у
какой--нибудь девочки в ушах  сережки или подкрашены ресницы, то рЯвкала  на
весь  зал,  как опомнившись, обрываЯ нахраписто  линейку: "ЃелЯева,  ко мне!
‚ынимай  из  ушей  побрЯкушки!",  "ђумЯнцева! агом  марш в  туалет  смывать
мазню!" € не было ни разу, чтоб кто--то мог ее ослушатьсЯ.
     Ќа  линейках  бывало,  что  кому--то  делалось  плохо,  так  что  вдруг
раздавалсЯ грохот: кто--то падал в  обморок из шеренги прЯмо лицом об пол. €
чаще всего случалось это с девочками. Ќо линейка не прекращалась, и тот  миг
был  самый  торжественный  да  жуткий: к  упавшей или к  упавшему  подбегала
учительница,  помогала  поднЯтьсЯ,  давала  платочек утереть разбитый нос  и
задками, прЯчась  за колонны учеников  от  недовольного цепкого взглЯда Ђллы
Џавловны, бесшумно уводила в медпункт.


        5
     Њосква,  как  что--то  блестЯщее  да праздное, начинала манить издалека
райскими  кущами   Ѓотанического  сада  и  помпезно--разгульной  вавилонской
громадой ‚„Ќ•; стоило проникнуть на  крышу многоэтажки  -- и  эти  ландшафты
открывались дымчатой далью во всю ширь.
     ‚ саду  Ѓотаническом дикарЯми трЯсли мы мичуринские Яблоки  да поганили
красивенькие из неведомых цветов клумбы, точно  мстили за что--то диковинной
этой красоте; бросали нарочно мусор в искусственные пруды, похожие на спелую
сливу.  Ќа  выставке  же  можно  было  повеселитьсЯ  серьезней.  Њожно  было
спрЯтатьсЯ, а  то и проникнуть после закрытиЯ  на  территорию,  забравшись в
какой--нибудь  павильон. ’ащили что попадало под руку,  и дух захватывало от
собственной храбрости  да ловкости. Ђ  на пустырЯх  за џузой  рыли  потайные
землЯнки, что простодушно украшались внутри всем добытым на выставке. Ѓыла и
своЯ "флотилиЯ" -- из пенопласта сделанные плотики, и  мы плавали  на них по
мутно--желтой  водице  давно умерщвленной  речки. “плыть на тех плотах  было
некуда. Ќо всЯкий год случалось, что ниже по течению, где вода уходила то ли
на  очистку,  то ли  в коллектор, утЯгивало один такой плотик в  сток, и это
становилось  тайной,  будоражило  душонки  страхами:  "’ам  в  прошлом  году
утонул..." -- и смерть, которую своими глазами никто  не видел, превращалась
в  тайну,  схожую  с  тайной убийства. ‘трашнее делалась џуза, и все ее  три
аршина будто полны были под водой утопленниками. Ќо это и манило еще сильней
оказатьсЯ на пенопластовом плотике; манило даже подплыть ближе к тому стоку,
откуда раздавалсЯ метров за двести предупреждающий гулкий рев воды.
     „о поры до времени не знали и того, что за каждое свое проникновение на
территорию выставки оказывались подсудными. Ќе знали, что за  пенопласт, что
добывалсЯ вороньими залетами на  стекольной фабрике и которого истребили  на
џузе  вагон,  а то  и  два, всерьез  искали  расхитителей  дЯди из  милиции.
Ќевозможно было осознать,  что там, где прорываешьсЯ  на свободу и обретаешь
ее, будто урываешь воздуха  глоток, таитсЯ как раз  такой  ком каменный, что
если подвалит к горлу, то  придушит. Ќичего ведь и не делали всерьез, и если
лазили на завод или на выставку,  то не воровали,  а играли,  и мало кто мог
осознать, что за это покарают, как преступников. Љаждый лет с тринадцати уже
знал,  что на чужой  улице могут до  полусмерти без всЯкой пощады избить или
даже ножичком порезать,  и  там уж не было  игры.  ’ам была тайна  --  тайна
смерти. ЃоЯлись только  смерти, боЯлись играть с ней, признавали  да уважали
до  окостенениЯ души. Ђ  где не верили, что убьют,  там  играли, там  искали
свободы. € если все же случалось несчастье, то верилось, что это случилось с
тем  вот  несчастным и только  потому,  к  примеру,  что у  него  был  самый
плохонький, никудышный  плотик, да и сам он был таков,  как и его плотик: не
первый, всего боЯлсЯ.
     Ћдно  искушение,  на  которое поддалсЯ, обретаЯ свободу,  рождало через
времЯ  другое, так что  становилось  еще  рисковей.  ‚ моих  карманах  стали
позвЯкивать медЯки:  обуреваемый  то  ли  жадностью  скопить  денег,  то  ли
азартом, пристал Я к ребЯтам  темнить на переменах в "трЯсучку". ЌатрЯсти за
день  этой  нудной, будто  старательской,  то  ли работы, то ли игры,  когда
везло, можно  было не  больше  рублЯ, если только  не вспыхивала  вдруг игра
по--крупному: железными  рублевыми монетами. Ќо  "трЯсучка" разочаровала.  ‚
школе  же  было немало ребЯт, что  ходили на ‚„Ќ•  и возвращались оттуда  со
жвачками и всЯкими другими штучками -- например, с заграничными монетками, и
это уже превращалось во всеобщую страсть. ‚се хотели страстно иметь такие же
заграничные монетки,  а  после уж  начинали  менЯтьсЯ друг  с другом ими или
фантиками  от  жвачки, собираЯ свои  коллекции.  „обывали эти коллекции, как
думали,   путем  честного   обмена,  менЯЯсь   с  иностранцами   на  значки.
Ћдноклассник  научил менЯ,  как  надо  это делать,  и Я, обзаведЯсь десЯтком
значков  с  ‹ениным,  тоже  стал ходить на  ‚„Ќ•, страстно  желаЯ подсобрать
коллекцию монет.
     Ѓыла в  самом разгаре книжнаЯ Ярмарка, и  иностранец валил валом. —ужаЯ
речь  слышна была  повсюду,  и  роились вокруг  тех  иностранцев  назойливые
горделивые стайки  детей,  не даваЯ им нигде прохода, обсыпаЯ особенно густо
каждого  иностранца  с  негритЯнской наружностью.  „ети  эти  боЯлись только
милиционеров,  потому  что  только  милиции  и был приучен  боЯтьсЯ  обычный
ребенок,  совершаЯ  что--то плохое.  —то  совершаю  плохой  поступок, в  том
сомнений у  менЯ  не  было,  и  Я  тоже  боЯлсЯ  милиционеров, когда  сновал
любопытным  жадным  зверьком под ногами у интуристов, заманиваЯ  их  из--под
полы  золотыми россыпЯми значков. Ќо плохим  каждый из тех детей простодушно
считал само свое общение минутное  с иностранцем. …сли Я знал, что они  наши
враги, то, конечно, и чувствовал себЯ в душе немножко виноватым,  когда ради
монетки волей--неволей позволЯл этим соприкоснутьсЯ с собой. Ћбмен значка на
монетку никому и в голову не приходило считать неравным: на значок с ‹ениным
тратил Я в киоске  "‘оюзпечать" пЯтнадцать кровных своих копеечек и вовсе не
понимал, что монетка,  на которую Я этот копеечный значок обменивал, была не
чем иным, как  американским долларом... Ќикто не  разбирал  даже, сколько  и
какой валюты школьник за день  нагребал в  обмен на  те  копеечные значки. €
вполне могло  случитьсЯ, что  после,  уже  в коридорах  школы,  американский
доллар,  которых у самого оказывалось полно, с радостью  менЯлсЯ на  чешскую
крону,  ну а  уж за  африканскую монетку с  какой--нибудь  пальмовой  веткой
отдавать надо было и американского дЯдю, и канадского оленЯ.
     ’ак  безмЯтежно  и  радостно  прошла  длЯ  менЯ на  ‚„Ќ•  неделЯ,  и  Я
чувствовал себЯ уже знатным собирателем. “дивлЯло, что иностранцы чаще всего
не  брали значков, а давали  монетку просто  так.  Ќевозможно  было  понЯть,
отчего они такие добрые. Ђ бывало и иначе:  бывали такие иностранцы, которые
вдруг  хапали  значок  и ничего  не  давали  взамен. €ли  совали жвачку,  но
получить жвачку  в  обмен  на  значок  считалось  неудачей.  †вачек боЯлись,
пуганые тем, что они нарочно подкладывают в них Яд. ‚ыходило, что ты обменЯл
значок  на фантик, но фантиков уже не хотелось, если начал собирать монетки.
€ если  мне совал иностранец жвачку, то после  Я просто ее выбрасывал, боЯсь
как--либо иначе сбыть с  рук. € всю неделю не замечал Я вокруг себЯ взрослых
с  напрЯженными  взглЯдами людей, не ведаЯ, что они есть на свете и что Я им
буду нужен.
     ‡а детьми, что выменивали монетки, охотились на выставке под носом друг
у  друга,  как  теперь  мне  понЯтно,  одновременно  два  рода  людей.  Ћдни
отслеживали  этих детей,  чтобы ограбить:  подманить  в кусты,  притиснуть и
вытрЯсти  из  кармашков целые  пригоршни иностранных деньжат. Џосле угрожали
они, что побьют,  если тут же не пойдешь  и  не принесешь им еще столько  же
монеток. „ети не понимали, что происходило. Љто был посмелее, давал деру или
начинал  орать  благим  матом.  Ђ кого  запугивали до смерти, те выходили из
кустов  и,  дрожа  от  страха,  клЯнчили  уже  под  их  приглЯдом  монетки у
иностранцев. —ерез раз--другой хозЯева их добрели, имеЯ цель уже не запугать
до смерти, а приручить, чтобы монетки хотелось самим носить.
     ђаз Я попалсЯ  этим  людЯм,  а на другой попалсЯ другим. Ћграбленный да
избитый, Я не испугалсЯ, а  даже было чувство, что сделалсЯ  умней. џ решил,
что в  другой раз сразу  буду орать, только они захотЯт менЯ утащить. €  вот
уже  на  выходе  центральном  с  выставки, под  самой  колоннадой, человек в
штатском вцеплЯетсЯ мне в плечо и начинает куда--то в сторону тащить. ‡аорал
Я,  думаЯ,  что  снова  хотЯт  все  отнЯть  и бить  будут,  а  толпа  кругом
заволновалась. ’от, что  менЯ тащит, стараетсЯ  менЯ как--то прижать ртом  к
себе,  а   сам  лопочет   испуганно:  "‘покойно,   граждане,  спокойно...  џ
сотрудник..."  Ћн  затаскивает  менЯ в пустоватое помещение, а там с десЯток
детей  на скамейке сидЯт, и стоЯт над ними несколько  живых  милиционеров да
эти, в штатских костюмах.
     Џри  виде  милиционеров  стало мне  тут же до  слез стыдно и страшно. џ
вдруг расплакалсЯ, а со мной заныла без  удержу, жалобно  и всЯ ребЯтнЯ. ‚се
мы  ощутили себЯ чем--то  единоутробным. Њилиционеры  растерЯлись, а люди  в
штатском принЯлись нас успокаивать и обласкивать, внушаЯ, чтоб мы умолкли. ‚
тот миг Я почувствовал, что нас будут не наказывать, а прощать. € воцарилось
голодное ожидание прощениЯ, будто все мы ждали  теперь с голоду, когда ж нас
накормЯт. Ћдин в штатском спросил,  есть ли пионеры, и все  дружно ответили,
уже   по--пионерски:   "…еесть..."   €   он  начал   говорить,   похожий  на
пионервожатого: "Ќу так вот... Ќа первый раз мы вас простим и отпустим. ‘юда
вы  попали  сами  знаете за что.  ‚ыкладывайте  что  есть  в  карманах.  ‚се
выкладывайте, чтоб было по--честному". „ети стали в очередь к  столу, сдаваЯ
кто жвачку, кто валюту.  ѓлЯдЯ на жвачку,  человек в  штатском  доверительно
стал  рассказывать  то,  что  всем  было  уже  известно --  про  отравленные
пластинки или что в них, бывает, прЯчут иностранцы иголки. ‚се замирали, как
при таинстве. Ђ после стал  он говорить о деньгах, заставлЯЯ нас понЯть, что
иностранцы вовсе  не обменивались с нами, а считали, что дают нам, советским
детЯм, милостыню, как нищим. “ них там много бедных  и несчастных детей, так
вот очень им хочетсЯ, чтоб и советских детей  выдавать за таковых.  ќто  уже
слушали  без  таинственности,   а   с  замиранием,  потрЯсенные   тем,  что,
оказываетсЯ, были мы длЯ  иностранцев попрошайками. Ћт стыда горело  у  менЯ
лицо, Я чувствовал, как жарко, обжигаЯ все внутри, ходит  во мне кровь. ‚ то
же  времЯ  Ясно  помню,   что  плавали  уже  в  моем  воображении  лица  тех
иностранцев,  и Я плевалсЯ в их рожи мстительно да отчаЯнно, как только мог,
мстил им за жгучий свой, мучительный стыд.
     Ћт ощущениЯ, что теперь все стало в  мире и во мне правильным, хотелось
броситьсЯ  целовать этих  добрых дЯдечек. Ћни ж были довольны  и уже хвалили
нас,  кинувшихсЯ  в порыве общем  докладывать  про  тех  иностранцев  всЯкие
разности: прорвалсЯ мой голос выше других, и  Я успел выпалить, что  жвачки,
которые они мне давали, даже не раскрывал,  а  сразу выбрасывал, и живо было
чувство, что  очистилсЯ  душой.  Џосле нас  допросили  о  тех,  кто отнимает
монетки. Џросили указать внешность этих людей. € стали выпускать на  свободу
по одному. Љаждый давал честное слово, что больше не будет ходить на ‚„Ќ• за
монетками.  „ал  такое  слово  и Я, и после  если  попадал на  выставку,  то
шарахалсЯ, только  завидЯ  или  заслыша  иностранца, но не от  страха,  а из
чувства  брезгливости, опасаЯсь их нечистоты, сокрытой за блестЯщим видом да
улыбочками.
     ‚  другое времЯ  уже в актовом зале нашей школы однажды состоЯлсЯ самый
взаправдашний суд над преступниками: судили учеников седьмого класса ‚довина
и  ‹обачевского. ‚довин  и ‹обачевский  жили в старом ‘виблове, а  никто  из
нашего класса так далеко от школы не жил. Ѓывало, Я встречал их на џузе, они
всегда  ходили  вдвоем.  Њама  у  ‚довина,  Я  слышал,  была  пьЯница.  €  у
‹обачевского тоже мама сильно пила. ‘ первых классов они как будто задремали
и стали необучаемы. ‘идели все годы на галерке, за спинами ребЯт, из которых
почти никто с ними не зналсЯ, тише  воды и ниже травы. Ћни были всегда будто
запуганы. ‹обачевский -- худой, со  впалыми синюшными глазами -- так и вовсе
всегда молчал.  Њолчал  и  виновато  улыбалсЯ,  если кто  встречалсЯ  с  ним
глазами.  ‚довин --  упитанней,  разговорчивей,  ловчей. Ћднажды  в  младшем
классе он стащил у менЯ какую--то  мелочевку: то ли карандаш, то ли линейку.
џ  углЯдел  у него свое  и хотел уже побить, но  вдруг  он стал  угодничать,
извинЯтьсЯ,  а Я, чувствуЯ, что  ему страшно,  не смог даже  невзлюбить его.
Џосле он выделЯл менЯ  еще очень долго  -- все  норовил угодить, услужить. Ђ
было дело, когда стали мы постарше, попал Я на улицу их ђусанова вечерком, и
окружила менЯ в проходе между чужими домами толпа незнакомых взрослых ребЯт.
‚друг  мелькнул за  их спинами ‚довин, а  там глЯжу -- и ‹обачевский  рЯдом.
‚довин поначалу несколько минут отмалчивалсЯ,  хоть менЯ уж  и окружили,  но
осмелилсЯ и стал  будто ластитьсЯ к своим, умолЯть их жалобно за менЯ, чтобы
не били.  € тем скучно стало,  они  менЯ отпустили,  но со ‚довиным мы  даже
слова одного н