уже весело
и задиристо ругал бледную свою женщину, называЯ то сумасшедшей, то дурой, не
желаЯ думать, что подчинилсЯ ей. ‚ конце пути мы въехали на широкий  вольный
двор,  обжитый суетливым хозЯйством, где,  как на ковчеге, спасалось  каждой
твари  по паре - гуси, утки, куры,  а из распахнутой глубины конюшни глЯдела
на двор  мохнатаЯ, засиженнаЯ мухами лошадинаЯ  голова. Ќас вышла  встречать
всЯ  семьЯ: человек пЯть разного возраста детей и замотаннаЯ в платок, будто
у нее болел зуб, худаЯ женщина, а при ней  мужчина, одного роста  со  своими
детьми, полуголый, как и они, тоже в  латаных-перелатанных штанах. Ћни знали
отца, потому что дЯдька буднично с ним обнЯлсЯ, хоть часом назад и не ведал,
что заедем мы на их двор.
     Ќастенко деловито справилсЯ о здоровье его  батьки -  оказалось, своего
брата -  и  просто сказал,  что  оставлЯет  нас  на  недельку-другую  у  них
погостить.  †енщина испугалась, что не приготовила загодЯ место  в  доме,  и
побежала хлопотать. „Ядька еще кивнул головой, и Я  услышал,  что показалось
мне отчего-то обидным: "Џусть живут".
     ‘пустЯ  времЯ  женщина  завела  нас  в   комнату,  где  застелена  была
белоснежным бельем постель и пахло бумажными цветами да иконкой, что таилась
в углу; комнат в доме  было две, и за то времЯ  она успела выселить из одной
всех детей, отчего ходили они и глЯдели на менЯ  насупленные. ‚  тот же день
дЯдька забросил  хозЯйству  на жену свою и детей, за  что та все  поругивала
его, когда думала, что  мы  не слышим, и они  будто слиплись с  отцом:  пили
самогонку. Њеж  тем все, что  говорил он с мрачноватой страстью  и  всерьез,
смешило и счастливило другого пьЯного, моего хуторского дЯдьку: беседа шла у
них про охоту и рыбалку. „Ядька глЯдел на  отца, смущалсЯ и не понимал, чего
так  сильно хочет  этот  человек: рыбалил  он сам, когда хотел,  без  всЯких
разговоров да  сборов, а стрелЯл из дробовика поневоле, как созналсЯ, что ни
день: лису бил, что шастала, однако, еще без вреда длЯ себЯ в его курЯтник.
     —тобы сделать отцу приЯтное, дЯдька немедлЯ  взЯлсЯ устроить ему охоту.
Ћни залегли за  плетнем у курЯтника и стали  ждать  лису. Ќо чего-то она  не
шла.  ‚идно, отец  успел похвалитьсЯ,  что может  дробью попасть хоть в глаз
курице.  „Ядька,  раз  не вышло  охоты, притащил курицу, привЯзал за лапку к
плетню и скомандовал  без жалости к своей птице: "Ѓратик мой,  а ну  пулЯй!"
Ћтцу  стало неловко, но, храбрЯсь,  он  выстрелил. „робь угодила курице не в
глаз. Ћна дико закудахтала, взвилась. Ћн выстрелил и пробил ей уже крыло, из
которого  выступила  кровь. ђуки  его задрожали, наверное, он не  мог больше
вытерпеть ее мучений. € дЯдька в сердцах, думаЯ, что ненароком  будто обидел
его, схватилсЯ за топор, побежал к плетню и разом отмахнул несчастной башку.
Љурицу  после он  вознес  победно над собой, как  заправской  охотник,  чтоб
приподнЯть настроение отцу как бы их общим трофеем, и сдал его, трофей этот,
жене. Љурицу общипали, нашпиговали салом,  обтерли сметаной и  сжарили в тот
же день на сковороде.  …е подали  на  стол,  однако как бы между  прочим,  а
главным блюдом, сготовленным нарочно длЯ  гостей, был  тушеный в сметане и с
луком огромный кролик.
     Ќа другой  день  дЯдька решил  устроить  отцу рыбалку,  то есть создать
такие  важные да нужные  ему трудности.  „лЯ того  надо было ехать  на речку
подальше, а не  прЯмо за село и брать с  собой  резиновую лодку, потому  что
отец хотел обЯзательно  закинуть  с  лодки  свою  хваленую сеть.  Ќа  удочку
ловилсЯ карасик, и Я знал от детей, что за час на удочку ореховую они ловили
на сковороду. Ђ сеть  была в речушке заросшей затеей бессмысленной, и уж тем
более никогда дЯдька не доходил до того, чтоб плавать на резиновой лодке. Ќо
лодка эта откуда-то у него была, валЯлась на чердаке, и дал он отцу поиграть
в эту игрушку.
     Ћтец  заЯвил,  что покажет настоЯщую рыбалку. Њы  сели  в  таратайку  и
покатили  далеко на речку.  ђечка оказалась похожей на протоку, ширины в ней
было шагов  десЯть,  но отец накачал резиновую  лодку  и уплыл ставить сеть.
„Ядька как мог помогал ему с бережка. Ћни вытащили тину да  лЯгушек  - и так
несколько раз.  Ћтец помрачнел, и они еще  выпили, а  после решено было, что
клева в этот день  нет и надо ехать восвоЯси. ЊенЯ уже посадили в таратайку,
запрЯженную  двумЯ конЯгами. ’ак как  в мыслЯх у  отца было еще  вернутьсЯ в
другой раз и добитьсЯ своего, то он  поленилсЯ  выпустить  из  лодки воздух.
Љони, еще почуЯв резиновую лодку, задичились,  а  в  тот миг, когда дЯдька с
отцом  кинули ее на таратайку,  дико  заржали, рванулись  и  понеслись,  как
ужаленные, кружитьсЯ.
     ‹одка слетела, попала под колесо и  взорвалась. Ќе помню,  что  держало
менЯ, почему не  вывалилсЯ да  не убилсЯ: отец остолбенел вдалеке, и  только
дЯдька,  вмиг  протрезвев,  бросилсЯ  наперерез  своим  запрЯжным. ‚се вышло
стремительней  смерти.  Ћн что-то  пронзительно  заорал,  может,  от страха,
прыгнул  кошкой,  за  что-то  уцепилсЯ  и,  напрЯгаЯ  всю  силу,  перетЯнул,
остановил  двух взбесившихсЯ коней. Џодбежал  отец:  неживой  весь, бледный.
„Ядька  сердито  ему буркнул садитьсЯ, но дорогой  оттаЯл, и они  еще крепко
выпили, а Я от переживаний уснул...и проснулсЯ уже ночью.
     ’аратайка  медленно плыла по цветущему, похожему на пестрый рукотворный
ковер,  полю  гречихи.  Ќикого  со мной и  кругом на  поле  этом,  огромном,
непроглЯдном, не  было, так что  отмирала душа. ЃоЯсь и спрыгнуть, и  громко
закричать, потому  что боЯлсЯ уже  этих коней,  Я  лежал лицом к небу и тихо
плакал,  прикованный глазами к  его светЯщейсЯ  стальной  глубине,  видЯ там
глубоко  стайки звездочек да кочующие белые туманы облаков. ѓде остались мой
отец и дЯдька и куда менЯ унесло, вовсе Я не знал, и будто Ѓогу, сам того не
ведаЯ, молилсЯ, просил жалобно всей душой, чтоб ничего со мной не случилось;
а то вдруг сама  по себе ЯвлЯлась ЯснаЯ, сильнаЯ мысль, унимающаЯ слезы, что
ничего и не может плохого со мной случитьсЯ.
     Ђ кони сами брели - и забрели во двор. €з дома на шум выбежала хозЯйка.
Ћказалось, что  и дЯдька, и отец давно дрыхнут. Ћни воротились такие пьЯные,
что  ничего  не помнили и свалились,  только  ноги их принесли, замертво.  Ђ
наутро  отец  как ни  в  чем не  бывало  уверЯл, что так и нужно было, будто
дЯдька ему  поклЯлсЯ, что умнее  тех  двоих коней на свете никого нету и они
отпустили их самих дойти домой, чтоб не  пугать  своим перегаром, да и жалеЯ
будить менЯ. —тобы доказать  уже длЯ менЯ смекалистость  своих коней, дЯдька
тут же запрЯг таратайку. Љони трогались  по  свистку, хлопку, даже чиху. Џод
конец пришло ему в голову научить менЯ править конЯми. Ћн всучил мне вожжи и
скомандовал выезжать  самому  со двора, наказав  дергать за них,  чтобы кони
поворачивалась  в  ту  сторону, куда  надо.  ‚ыезжаЯ  со  двора,  таратайка,
управлЯемаЯ мною, зацепила нарЯдные деревЯнные ворота, так что из ее бока да
из ворот  выломались  все доски.  „Ядька охнул, горестно  застыл,  видЯ, как
разом оказалось испорчено столько его  добра, и после разозлилсЯ: "’а шоб им
пусто было, тим граблЯм, хай треснуть, зроблю наикращще них! "
     Ќикто не  считал  дней, и все оборвалось в миг,  когда приехал  за нами
Ќастенко. Ћн вернул нас в сады... Џолина исчезла,  жила теперь в ѓаливахе, а
Ќастенко только  и думал о  пчелах.  “  него  роилсЯ  улей,  и  он,  уезжаЯ,
упрашивал,  чтоб  мы,  если пчелы  соберутсЯ  роем, словили  их в  мешок. Њы
бродили  неприкаЯнно  по   садам  до  вечера.  Ђ  после,   в  палатке,  отец
глубокомысленно слушал какое-то ночное шипение из радио.
     ‘ утра же он был обычный, хмурый, еще потому, наверное, что на одной из
Яблонь высоко  на ветке  углЯдел  начавший копитьсЯ пчелиный рой. ‡алезть на
Яблоню он то ли боЯлсЯ, то ли по незнанию думал,  что  рано еще спасать рой.
Ћтец ничего не знал толком о пчелах и ничего не  умел,  дожидаЯсь,  что  все
сделает  сам Ќастенко, но  тот все не ехал,  а  пчелы копились час от  часу,
свисаЯ  с  ветви  косматой живой бородой.  Љогда примчалсЯ Ќастенко, то  рой
давно улетел. ѓлЯнув ввысь, задрав высоко башку, он обернулсЯ уже со слезами
на  глазах,  что,  чудилось,  выжигали  даже  рачий   панцирь  загорелой  да
обветренной его кожи. €з груди раздалсЯ то ли выдох, то ли стон: "ќх, вы..."
- и  он глЯнул на менЯ с отцом, жалостно сверкаЯ плачущими глазами, будто мы
убили его в тот миг.
     —ерез минуту он стоЯл под Яблоней сам не свой, казалось, разрушенный до
основаниЯ, не понимаЯ, что мы тут делаем с отцом в его саду, откуда взЯлись,
длЯ чего здесь нужны... Ћн глЯдел так спокойно и  мертво на летающих по саду
пчел из других ульев, будто все еще разлетались останки того, опустевшего.
     Ћтец осталсЯ в садах. Ќастенко не  проронил ни слова, проводил  менЯ до
машины, ступаЯ неслышно  чуть поодаль и, наверное,  думаЯ  что-то  обо  мне.
Љогда сел за руль, всю  дорогу до Љиева молчал истуканом. Љ моему удивлению,
он остановил машину у подъезда дома, где жили бабушка с дедушкой. ЏерегнулсЯ
на  заднее  сидение - там  он, оказалось, припас банку с медом;  в нее  были
впихнуты  нарезанные  ломтЯми, будто  хлеб,  соты, залитые тоже  медом. "Њед
кушай - от всех  болезней. Ѓабушке Ќине от менЯ привет. ‘кажи, не  забываю о
ней. Ќу,  до  свиданиЯ...  ‚сего хорошего..."  џ было заикнулсЯ от волнениЯ,
вылезаЯ наружу: "„о  свиданиЯ, дедушка...  ‘пасибо, дедушка..."  -  и  успел
почувствовать, как скользнул по мне испуганный да удивленный его взглЯд.