        Ћлег Џавлов. ‘тепнаЯ книга

---------------------------------------------------------------
     (с) Ћлег Џавлов, 1998
     (с) "‹имбус пресс", 1999
     Ћлег Џавлов: home page і http://www.pavlov.nm.ru
---------------------------------------------------------------

     <img src=stepn.jpg>

     <b>‘ ’ … Џ Ќ Ђ џ Љ Ќ € ѓ Ђ
     <i>повествование в рассказах
     (199Ћ-1998 г.г.)</i>
     </b>


     CЋ„…ђ†ЂЌ€…:

     <i>Љ а р а у л ь н ы е э л е г и и
     ’айнаЯ вечерЯ
     Џонарошку
     Њежду небом и землей
     †ивой
     ‘ад
     Џепел
     ѓоре в котелке
     ЉараульнаЯ элегиЯ
     ЊироваЯ ночь
     ‘олдатскаЯ

     ‡ а п и с к и и з - п о д с а п о г а
     Ћблака
     Ќа сопках Њанчжурии
     ‹епота
     ‡адушевнаЯ песнЯ
     Ћдин грек
     Њертвый сон
     ‡емлЯнаЯ душа
     —асики
     ‚оскресенье
     ‚еликаЯ степь

     Џ р а в д а к а р а г а н д и н с к о г о п о л к а
     ђасстрельнаЯ комната
     Џравда карагандинского полка
     ‘тарорежимный анекдот
     ‘мерть военкора
     €сториЯ водочной вышки
     †илец
     Џетушок
     ѓнушин и ЊариЯ
     Ѓеглый €ван</i>


         * ЉЂђЂ“‹њЌ›… ќ‹…ѓ€€ * 


        ’айнаЯ вечерЯ

     Љ сумеркам  мухи пустынные летали тЯжело, дремотно и предпочитали вовсе
не  летать, а опуститьсЯ солдату на плечо или на  веко, чтобы  отдохнуть.  €
солдат доставлЯл их туда, куда надобно им было прибыть  по мушиным хлопотам:
в столовку, на параши или в больничку.
     Љ вечеру солдату очень  хочетсЯ жрать.  Ђ потому Я  очень  обрадовалсЯ,
когда  ротный, товарищ  лейтенант  •акимов,  наказал,  с  обычным  длЯ  себЯ
матюгом,  выстраиватьсЯ на  ужин.  ЃрЯкаЯ подвешенными на  ремнЯх котелками,
солдатнЯ  живо  повалила  на плац,  уносЯ на  себе  стайку казарменных  мух.
Џотолкавшись   локтЯми,  выстроилась  и,  замерши,   о  чем-то  затосковала.
Џовздорив малость, взлетевшие было  мухи в свой черед расселись по солдатам,
и  лишь одна из них, подсевшаЯ на  подбородок лейтенанту •акимову, оказалась
пришиблена  его  отЯжелевшей от усталости  рукой.  “тершись, ротный  оглЯдел
строй и прокричал,  заживо каменеЯ: " ђ-р-р-ротаестеша-о-о...арш!" € солдаты
принЯлись топать по плацу и давитьсЯ поднЯтой пылью.
     Џлац походил на половичок. €стертый сапогами, он кое-где прохудилсЯ,  и
из  прорех  сквозило  песком.  ќтот  песок  выгуливали  поутру  вениками, а,
размолотив  за день, давились и кашлЯли от него грудью. ђаскашлЯлсЯ и  Я. Ќо
шагнув  в столовку,  прошаркал по  дощатому,  выскобленному сапогами полу  и
глубоко  вздохнул,  нарочно помедливши подле распахнутой настежь хлеборезки,
ржаного духа.
     ѓрудь унЯлась. €, ослабив ремень, Я потеснил на скамье землЯчков, чтобы
быть ближе к котлу.
     ‘толовка за завтраком и  столовка  за ужином  разнились. ‡автрак -  это
светло и солнечно. Ѓыть может, поваренок поутру не забывает подсыпать в кашу
соли и проследить, чтобы разваривалась крупа. „лЯ поваренка утро очень важно
- оно начало. Љ началу с пристрастием принюхиваютсЯ  все. ‚ыдержав  утреннее
испытание, разомлевший  поваренок варит обед  поплоше.  Ђ ужин  варит совсем
худой.
     Џоэтому и на электричество  в  столовке  этим часом не  тратились. €  в
подернутом мглинкой котле солдаты еле примечали перловку. Џо столам тихонько
завозили ложками и заматерились. Ћт глухого солдатского бормотаньЯ будто  бы
вспомнили  о   пожевке   раздатчики  и,  нехотЯ  вставаЯ  во  главу  столов,
примерЯлись, сощурившись длЯ  верности и  длЯ важности наморщась, выгадывать
из неразварившейсЯ перловки наши порцайки. Ђ в серых сумерках пахло хлебом и
солдаты, хрипато задышав, искали его глазами.
     ‡адышал и  Я. ‚ груди стало легче. € когда размЯл ржаной ломоть в руке,
почудилось,   будто  размЯл  душу.  Ђ   земелЯ  „олохов  мне  сказал:  "—его
лапаешь-то...он  же не  баба." €,  отломив от  моего  размЯтого  хлеба угол,
подал, из благодарности, мой котелок ближним, чтобы те передали его насыпать
каши. џ видел,  как  чьи-то  руки  подхватили  котелок,  и он  поплыл  утлой
лодочкой, минуЯ  выщерблины  и плошки, к котлу.  Љотелок плыл  все дальше от
менЯ и  терЯлсЯ,  покуда не исчез вовсе. ‘тало одиноко, а „олохов, винившись
за хлеб, подвинулсЯ теснее и сказал, что мне уже насыпали каши. € Я, положив
ладони на колени, стал ждать его возвращениЯ.
     Љотелок  показалсЯ нескоро.  ‚ыплеснувшись из  сумерек, он  плыл, тЯжко
попыхиваЯ  паром, самым  тихим ходом,  и  „олохов, посчитав  себЯ  прощенным
навеки,  подволок его к кромке стола.  "Љушай,  Џалыч,  всего  приЯтного," -
сказал он и зачавкал своей кашей.
     ‡ачавкали все. €  мушинаЯ стайка, вспорхнув, нависла  над  столами, без
расторопки  размышлЯЯ  над  тем,  что было  завещано  ей  на  донышке котлов
раздатчиками.
     ђазжевывать неразварившуюсЯ перлу приходилось подолгу. Ћна  хрустела на
зубах. ‡атем вЯзла. ‡атем Я будто бы забылсЯ и приходил в чувство лишь когда
по-пустому, со скрежетом и болью, точились друг о дружку клыки.
     —тобы не скучать зрЯ и не забыватьсЯ  от скуки, Я стал думать. џ думал.
Њне  жалко  было  тратитьсЯ на  мелочные обиды за остывшую порцайку и  ушлых
поварЯт. џ думал  о Ѓоге. "‘лава Ѓогу!" - подумал Я о нем и проглотил ложицу
остывшей каши. Ћ  нем можно  было  думать сколько угодно долго.  „ольше, чем
выскребешь котелок. € даже воображать - бледнолицего, с реденькой бородкой и
набухшими  глазами.  ‚от он  входит  украдкой в  столовую, присаживаетсЯ  на
скамью, и солдатнЯ, оторопев, глЯдит на него.
     ‹ожка поскребла по дну.
     џ  поднЯл голову. Ќа  менЯ глЯдел „олохов.  Ћн обтирал  хлебом  губы, а
потом они зашевелились. "Ќаутро пюре будет,  Џалыч, всего-то ночь переспать.
Ђ ты как полагаешь - от каши за ночь брюхо не вспучит? џ  вот глЯжу, ты тоже
похавал." ‘молчав, Я,  будто  задумавшись,  теребил  пуговицу  на  кительке.
‘олдатнЯ уже управилась с пайками  и молчала. € тогда  Я поднЯлсЯ со скамьи,
теребЯ пальцами пуговку. Ћторопев,  солдаты глЯдели на менЯ пустыми глазами,
но не спрашивали ни о  чем. € только „олохов испуганно потЯнул за рукав: "’ы
чего? Ќе положено ж без приказу..." џ потревожил мух, и они зажужжали.
     Љак по уговору, рота, прогрохотав скамьЯми, встала у столов. ЏрилаживаЯ
опустошенные котелки на ремнЯх. ’огда  и Я повесил свой  котелок на  ремень.
ЏодтЯнув его  туго.  Ђ мухи стали  рассаживатьсЯ  на  солдатах, не дожидаЯсь
матюгов •акимова.
     Љогда закричит товарищ лейтенант •акимов, рота  должна  будет бежать на
параши.
     Ѓежать и думать невмоготу - очень голова трЯсетсЯ. Ќо Я успел подумать,
а  потому хочетсЯ побыстрей про это  досказать. џ, когда со скамьи поднЯлсЯ,
об одном спросить хотел, братки, может,  знает кто: куда,  скажите, Ѓог муху
приведет, если она, по случаю, на него, как на нас сЯдет?


        Џонарошку

     Ќаш   лейтенант   •акимов   прЯчетсЯ   от   жары,   как   грибок,   под
шлЯпочкой-фуражечкой.  ђаскрасневшийсЯ, дрЯблый  и  малость призадумавшийсЯ.
…му кажетсЯ, что оскалые зеки впиваютсЯ в него и клыками рвут на  куски. —то
комполка,   багровеЯ,   кричит  из  дремучих  усов   вдогонку:  "’юрЯ!"  —то
‘анЯ-вольнонаемница  не доливает в тарелку дармового солдатского борща и что
ушлый  поваренок еще  прежде не  докладывает  в этот  казенный  борщ  парную
говЯжью лЯжку.
     Џотом  летеха  смущенно  улыбнулсЯ  - и  показались его подрумЯнившиесЯ
щечки,  пухлые пальцы  и шоколадный  родимец на  лбу подле  первых,  спесиво
изнеженных  морщин.  Љакой  же добрый наш лейтенант,  какой оробевший, какой
стыдливый  -  как  деточка. € Я воображаю,  как тЯжело было  ему этим  утром
вставать с  похожей  на глубокий вздох перины,  отправлЯЯсь на  службу;  как
беременнаЯ жена  ‚ерка  €вановна  подставлЯла послушать  на  прощаньице свой
голубой живот, в котором можно  было соскучитьсЯ, ожидаЯ поЯвленьЯ на  свет;
как, выпив остывшего  чаЯ с булочкой,  •акимчик  хмурил по-генеральски  лицо
перед  зеркалом,  а  оно  над  его  потугами  звонко  смеЯлось  и  трещинкой
разламывало подбородок надвое,  как  спелый плод... ‘трашно  жить  на  свете
лейтенанту •акимову!
     Ђ мы с „олоховым жалеем его потому, что  уже мертвы. Њы умерли первыми.
Ђ часом позже  порезанным оказалсЯ  весь  взвод, в котором  был  лейтенантом
•акимов. Ћн прЯчетсЯ под фуражечку. Ћн страсть как боитсЯ  мертвецов. Ђ  еще
ему  стыдно.  ќто он на  устроенном понарошку шмоне  наказал,  чтобы  Я стал
конвойным,  а „олохов зеком. „олохов должен был прЯтать лезвие бритвы, а Я -
его отыскивать.
     џ зажмурил глаза и открыл, когда кончилась считалочка,  под которую  он
должен был успеть спрЯтать. „олохов был понарошку зек. € Я принЯлсЯ шмонать.
џ пощипал  под мышками,  пошебуршил в  волосах и  сказал „олохову  вывернуть
наизнан карманы.
     Ќо ничего не  сыскалось. €з карманов на землю посыпались хлебные крохи,
на которые прилетел щуплый, измученный жизнью воробей.
     ‹езвие оказалось у него во рту. Ћткуда, рассмеЯвшись, „олохов вынес его
на  розовом Языке, чтобы не лезть руками. Њне  не верилось, что кто-то может
спрЯтать в  рот лезвие, оно же  острое. Ђ •акимчик грустно  сказал, что менЯ
убили.
     Џотом  „олохов был  конвойным. Ђ  Я  потом - зеком.  Ћбидевшись за свою
смерть,  Я назло  ему  положил  лезвие в карман, словно и не  был зеком,  не
умирал, а осталсЯ таким, какой есть.
     „олохов шмонал менЯ с пристрастием и очень расстраивалсЯ, что ничего не
находил. Ћн  заглЯдывал  в уши, отгибал подошвы сапог, заставлЯл разматывать
портЯнки,  где глЯдел между  пальцев, и,  как  лекарь, приказывал высовывать
Язык, выдавливаЯ из себЯ "ќ-э-э...". Ђ лезвишко-то лежало у менЯ в  кармане,
словно монетка.
     Ќичего не сыскал. €  оказалось, что Я его  убил. Ђ  •акимову стыдно.  €
напрасно он притворЯетсЯ, что задумалсЯ. Ќадо бы встать и сказать: "Ђ знаете
ли вы, сучье племЯ, что вас могут убить?!"
     Ђ потом нахмуритьсЯ, стукнуть кулачищем по столу и запанибрата сказать:
" Ђ ведь не знаете! ЃлЯ..."


        Њежду небом и землей

     †ила  стараЯ  овчарка,  все звали ее  ‹аской. Ћна хромала,  похожаЯ  на
ходики.  ‚есь день прЯталась от  солнца, оживлЯЯ пустынное времЯ. “тром  она
лежкалась в теньке у крыльца. ‚ полдень солнце восходило, и ‹аска нежилась в
тени  у  столовки,  что возвращала  нас времени.  Ђ  вечером,  когда  солнце
истаивало,  ходила  она  от  солдата  к  солдату,  выспавшаЯсЯ  за  день,  и
ластилась.
     ‚сЯкий солдат глЯдел на что-то свое.
     “  глЯдЯщих  в пустыню глаза были тусклы и  бессмысленны,  и потому они
мертвели, подобно каменным изваЯньЯм.
     ‘олдаты поживей  и  позлее  глЯдели на  что-то иное:  на морщины  своих
ладоней,  на камешек,  в арык брошенный. ‘вободней  было глЯдеть на  морщины
ладоней... Љамешков  в арыке хватало  немногим,  и  бывало,  что  их  делили
взглЯдами  гневно. џ  и сам  обнаруживал  в себе  глухую  ненависть с болью,
когда,  глЯдЯ  по  обычаю  на  свое  деревце  и  размышлЯЯ с  ним  о  чем-то
сокровенном, примечал, что кто-то также глЯдит на него.
     „еревце-то едино  отдавалось  всЯкому взглЯду и немало  терпеньЯ стоило
порой  отвадить  от него чужие  глаза. ‡амешкаешьсЯ  чуть,  отвлечешьсЯ  или
забудешьсЯ,  как  чье-то  око  уж  крадетсЯ  по-паучьи  к  нему,  скорбью  и
откровениЯми  твоими напитанному. џ  же, скрЯга,  как в  кошель, в  местечко
укромное, по крохам хоронил в нем последнее свое богатство - душу, и боЯлсЯ,
боЯлсЯ его потерЯть.  Ђ иные терЯли, не в силах выдержать схватки с чьими-то
глазами, что посильней  и  упорней оказывались,  и  взглЯды  их, как  звери,
бродили,  нигде  не находЯ  пристанища, и умирали, наставленные  последком в
пустыню, в желтую стужу песков.
     Љоченели, смерзались.
     € потому свободнее было  глЯдеть на морщины  ладоней,  на  ладони своих
рук. Џокуда они были твоими.


        †ивой

     ќтим днем солдаты в  “чкудуке, сидЯ  у  лазарета,  плюют  в  песок и не
успевают растирать сапогом - плевок испарЯетсЯ в одно мгновенье, словно и не
было  его. Ђ  было желтое солнце. Ѓыл солдат,  сидЯщий под желтым  солнцем у
лазарета. € все. ‘колько хочешь в песок плюйсЯ, а все  одно - не было этого.
Ђ потом  и лазарет покажетсЯ солЯной  копотью...  ЏокажетсЯ,  что  влага,  и
человеческаЯ также,  извлечена  из него  солнцем, и  соль посему станет  как
прах.
     џ сижу  у  лазарета,  чую  солоноватый привкус на  губах. ’о  ли голову
проломили - и вот  сижу, обливаюсь кровью;  то ли ломали, ломали, но, махнув
рукой, как на каменного истукана, окропили капельками  мутноватого от  потуг
пота  и  куда-то ушли.  Љто  они? €  что  им надобно от  менЯ было?! ‘ижу  у
лазарета  длЯ  того,  чтобы узнать  у  лекарЯ - живой ли? Ћ  своей  смерти Я
подумал нечаЯнно, когда приметил, что  все живое округ испепелено солнцем, и
когда почуЯл солоноватый привкус на губах. џ подумал тогда: умер - но забыл,
растЯпа, о своей смерти и до полуднЯ топтал землю, а никто и знать не знал о
случившемсЯ со мной.
     Љак мертвЯку  мне давно  полагалось  нежитьсЯ  в  прохладе  покойницкой
’ашкентского  военного  госпиталЯ,  посасывать  сосульку  своих  пальцев,  и
озабочиватьсЯ лишь, что скажу, представ перед судом божьим. Ќо с утра самого
ротный послал  менЯ, как  живого,  подыхать по новой в том пекле,  выдраиваЯ
горЯчим песком  кашевые котлы.  € дембель ‘востиков  за нерадивость обласкал
кулаком по дыхлу, как живого...
     "‚ы  не  больны?" ‹ейтенант  медицинской службы  склонилсЯ надо  мной и
чего-то выглЯдывает. "Ќе знаю. џ..." - "Џойдемте, мне кажатсЯ, вы больны." џ
пошагал  за  лекарем. ‚  лазарете голова  моЯ  закружилась  от  анальгинного
ладана. "…шьте," - он сыплет мне в ладошку драже и куда-то уходит.
     ‘ажусь на стул. „раже прЯчу в карман и тут же со  столика ворую пузырек
с  йодом. ’ЯнутьсЯ рукой за комочком  ваты мне лень. Љомочек ваты  не  такое
большое богатство,  чтобы  тЯнутьсЯ ради него  со стула к столу. ќтот летеха
очень  добр.  ’олько  у доброго  человека столько  пузырьков  со снадобьЯми.
‘только йоду, столько  мЯгкой ваты, чтобы залечить раны. Ђ Я это своровал. џ
гордый. ‘ам помажу ранку, и сам на нее, чтобы не щипало, подую.
     Љ  лекарю приходили и жаловатьсЯ, корчась длЯ верности от боли, на рези
в животе, а он, позволЯЯ себЯ обманывать, клал жалобщиков на больничку или в
’ашкентский военный госпиталь отправлЯл.  ’е  думали,  что обманули  его,  и
радовались.  ђадовалсЯ и лекарь.  Ћн  здорово  их  надул,  поверив  в  рези,
поскольку страдали они от иного, за что  класть на больничку или в госпиталь
отправлЯть было не положено вовсе.
     "„а на  вас лица  живого  нет!" - " ’оварищ лейтенант...  Я  по правде,
Я..."   -  "’ихо,  тихо."   ЏеревЯзочнаЯ   застужена  белым  кафелем.  “рчит
кондиционер. ‘ижу на белом стуле и становлюсь изнеженным и плаксивым. џ хочу
плакать  и не  боюсь, что слезы солоно выедЯт, высохнув в одночасье на лице,
потому что урчит  кондиционер, и  в  перевЯзочной, как  в  мертвецкой,  веет
прохладой.  ЏалЯщаЯ  немилость  желтого   солнца,  чудитсЯ,  изгнана  отсюда
навсегда,  как  злаЯ  феЯ  из  удела  изнеженных  плакс и  добрЯков.  ‹етеха
прикладывает ладонь  к моему лбу, а потом тЯнетсЯ рукой  к воздушному узелку
венок. € Я благодарен ему за это. € мне стыдно - ведь он может обжечь больно
свои хрупкие белые пальцы. "‘винкой болели?" - " Ќе помню." - " Ђ сердцем?!"
- "Ќе помню."  - "„а, да...  џ думаю: почему ваше сердце не разорвалось этим
же  утром.  Ћно как чужое. ђешительно - оно обижено на вас чем-то и от обиды
нарочно  не разорвалось.  Џейте немедлЯ эту  пилюлю, а  потом повезем его  в
’ашкентский  военный госпиталь."  -  " Љого?"  - "‘ердце,  разумеетсЯ - ему,
должно быть, очень больно." - "Ђ Я  как же без сердца буду жить?! џ не хочу,
чтобы его от менЯ увозили. „октор, а вдруг обратно не  вернут?"  -  "  ’огда
повезем и вас, и его  -  всех вместе. ‚ы  какой  с ним  роты?" - "  ‘таршего
лейтенанта •акимова." - "џ пойду дам распорЯжение..."
     € вот Я осталсЯ один.
     “рчит,  ворчит  кондиционер. Ћн  ворчит, как  стараЯ  бабка. ‚се  бабки
кажутсЯ мне добрыми  и благостными, как глинЯные  кружки с простоквашей. —то
еще останетсЯ под старость, если не подобреть? „лЯ злости надобно много  сил
и здоровьЯ, а длЯ доброты, по крайности, надобно молчать и глЯдеть в окошко,
когда становитсЯ скучно.
     Љондиционер, стало быть, очень стар. Ћн ворчит, и от него веет холодом,
так же  как  веет  холодом от могилы. џ  ставлю сворованный пузырек  йода на
столик, откуда взЯл. џ ем из  кармана, вперемежку с махоринками, кислое, как
смерть, драже и становлюсь добрым. Џерво-наперво Я  жалею  себЯ и  летеху, у
которого намеревалсЯ уворовать йоду с мЯгкой ватой. ‡атем жалею тех, кому бы
не помазали из-за менЯ ранок и потихонечку плачу.
     “ менЯ заболело сердце. € как оно не понимает, обидчивое, что умри Я, и
оно умрет. џ обижаюсь на сердце за то, что оно болит, и за то, что оно могло
этим  же  утром  разорватьсЯ.  Њне  кажетсЯ  несправедливым,  что от  такого
маленького, как воробьишка, вздорного  существа зависит  моЯ жизнь.  ‹учше б
зависела от ноги - она большаЯ и, судЯ по мозолЯм,  совсем не прихотлива.  Ђ
еще, истертую сапогами в кровь, ее можно мазать ваткой с йодом и дуть, чтобы
не щипало, - самому.
     џ устал от боли. ‚ыйдЯ из лазарета слепну от солнца, и ничего не узнаю.
Ќо  все-таки,  как  хорошо,  что  моему  сердцу расхотелось умирать!  ’еперь
расхотеть осталось мне, и тогда - мы будем живы.


        ‘ад

     ‘кок, скок  - цокают колеса по ухабам. Њы  скачем по  сохлой  пустынной
дороге.  Њы  мчимсЯ в ташкентский  госпиталь.  Џылает солнце. ђаздуваетсЯ  и
дышит порывисто млечнаЯ накипь облаков - небо сбежало, будто молоко. ЏустынЯ
нежно розовеет  ожоговой гладью.  Њы  уж в госпитале. “  распахнутых настежь
дверей сидели двое солдат и покуривали. ‹етеха оставил нас и убежал, кого-то
разыскиваЯ,  а солдатам  сказал дать  нам напитьсЯ. ‘олдаты потЯнули  жирный
шланг. Ќо оказалсЯ  он пуст, вода из  него отчего-то не лилась. Ћни покачали
сердито головами и, ничего не сказав, ушли. Љогда  ж Я хотел заглЯнуть в его
жирную прохладную глубь, то вода хлынула  мне в глаза. Ћна падала в менЯ как
в бездну, и кто стоЯл кругом, стали плакать, что Я выпью всю воду. Љогда ж и
другие утолили свою жажду, шланг уронили  наземь, и вода  потекла, зарываЯсь
от солнца в песок. ‚сю себЯ зарыть ей в песок не удавалось, и потому спинка,
шкура поблескивала серебристой чешуей. ђучеек  воды  выползал  из резинового
шланга, как змеЯ из старой кожи, и, живо  вертЯсь,  извиваЯсь, жалил холодом
да плавно утекал в песок.
     Џозвали  в приемный покой. ‚  приемном  покое имелась жесткаЯ кушетка и
два табурета: мне сказали раздетьсЯ и лечь на кушетку,  а две табуретки были
пододвинуты к  кушетке, и два  усатых лекарЯ, усевшихсЯ на них, стали щупать
мой живой и спрашивать, покуриваЯ свободными  руками в сторону по папироске.
†ивоту  было больно. џ был больным, и сердце  у менЯ болело, и живот. ‹ежать
на  кушетке мне вменЯлось недвижно,  закатив глаза и чуть приоткрыв  рот длЯ
хрипатого, изболевшегосЯ дыханиЯ.
     "Ђ ты чего тут лежишь?" -  сказал один лекарь через затЯжку, выпускаЯ в
сторону дым, будто в смущенье отворачиваЯ лицо.
     " Ѓолею..." - простонал Я.
     "’ы  бы пижаму получил!" - оглЯдел менЯ придирчиво другой, его товарищ,
и  они кажетсЯ вполне успокоились, что в пижаме Я  буду больным солдатом  по
всей форме.
     €  Я  пошел получать пижаму.  ЊоЯ, по-весеннему зеленеющаЯ гимнастерка,
была скручена в узел, с менЯ ее сорвало как  с деревца листву. џ стоЯл голый
посреди  завьюженной кафелем  залы. €з сердитого крана, стариковской  клюки,
капала холодаЯ, верно, такаЯ же сердитаЯ колючаЯ вода. Љапли  разбивались об
пол, гремели,  как  стеклотара.  џ шагнул  по  осколкам  в  ванну, низенькое
корытце со следами людей. ’олстогубый солдат взЯл  в руки резиновый шланг и,
став похожим на дворника, поливал менЯ как деревце.
     џ покрылсЯ  гусиной  кожей  и  фыркал  назло толстогубому.  Џосле пытки
ледЯной водой солдат  выдал мне черные большие трусы. ’русы налипли на менЯ,
а потом и пижама с майкой - жались  ко мне сиротками,  не  отпускали. ‚  них
стал Я невесомым  и маленьким  - штаны по колено, куртка по локоток. ‚злетаЯ
по крутым ступенЯм, Я набирал злую скорость, летел и санитары чахло отпадали
от  менЯ. € уже  Я  ничего не помню. ‘плю на лету. ‚едь  Я больной, и врачам
надобно менЯ лечить.
     “кол  делают и лечу высоко  над миром. Џарю  так высоко, что он,  после
долгой  бессонницы, надолго уже не потревожит  моего сна. Ђ когда перестанут
делать уколы, Я ступлю на грешную землю, Я отправлю в еще немеющий рот ложку
горЯчего   супа,  как   вселенское  послание,   как  пилюлю  от  одиночества
заскучавшему организму. ђечь покуда изменЯет  мне, но  это головокружение от
полета  высоты, ибо познавшему  невесомость нелегка тЯжесть земли. Џоэтому и
на ногах  поначалу Я буду  стоЯть некрепко  - буду  шататьсЯ, буту ходить по
стенке, учась как ребенок, приобретаЯ потерЯнный в полете дар.
     ‚се  солдаты ходили молчаливо в  тех сиротских  пижамах  как проклЯтые.
Џолучив  свою  пижаму, укол,  порцайку,  Я  решил погулЯть по  лазарету,  да
знакомцев поискать из “чкудука. ‚ прогулочном дворе никто не прогуливалсЯ, а
все ели  Яблоки, с Яблонь, что росли дико кругом.  ‚о дворике было зелено, а
от зелени - прохладно. Џрисел и Я поесть Яблок.  „ервишами забредали на двор
госпиталЯ  воробьи.  €х  пыльные  хохолки  походили  на  обмЯкшие  чалмы,  а
чириканье  на  бормочущее  моленье.  ‚оробьи  падали  на  колени  и  клевали
головами. Џовздыхал Я, повздыхал без  дела и мне вручили веник. џ был должен
подметать дорожки в саду. Џодметать  дорожки в саду приЯтнее, чем мыть полы,
когда посыпают мыльной крошкой, да  выплескивают длЯ пущей охоты  ведро воды
под  ноги.  ‡лЯсь на  кого-то,  Я  размахал веником пылищу. ‘ад от пыли стал
сумрачней. ђазлетелись воробьи, оставлЯЯ по  себе  скорбные  облачка. Њерить
жизнь днЯми года Я трусливо боюсь. џ живу тЯжко. џ  не  хочу верить, что это
моЯ вина. џ говорю себе - это старое, и мету со двора пыль.
     ’ак Я засыпал. Ћтдыхал,  напылив в садике, вдыхаЯ уже покойно Яблоневый
дух, умираЯ и рождаЯсь заново. Ќа скамейку  подле менЯ присел ‚ойшек -  и он
больной, в пижаме. џ был рад ему - не курЯщий, не ругающийсЯ матом. џ помнил
его еще в  аэропорту, он  был самый тихий из тех людей. Џомню, как мы стоЯли
голые на распредпункте.  ѓлЯдеть на голых  было боЯзно. Њеж раскрасневшихсЯ,
боЯзливых лиц  Я приметил  одно, будто  побелевшее и заиндевелое.  ќто и был
‚ойшек. Ѓольное изваЯние природы, черты которого округлы, как капли, а капли
отЯгощены  скорбью  и  мерцают иссини- теплым, обуглившимсЯ  светом.  Ћн был
похож  на  некрасивую  добрую  женщину.  ѓлаза,  готовые вот-вот  пролитьсЯ,
набухшие, влажные.  ќти  глаза  жили сами  по  себе, будто  не  принадлежали
одутловатому, лЯгушачьему  телу, изувеченному от рожденьЯ  хромотой.  ‚округ
глаз, и  на лбу,  цвели морщинки. Ћн был старый  или Явились морщины  эти от
тЯжких  его, скорбных  раздумий.  ‹Ягушка  зЯбла, скукоживалась  под  чужими
взглЯдами,  а  лицо  и  глаза  скорбели,  горевали,  нависаЯ над  всем  этим
тщедушным человеком, будто плач.
     Ѓыла у него сухаЯ нога, хрому чаЯ, и он ходил со здоровой другой ногой,
опираЯсь на нее, как на инвалидную палочку. Ќо кто-то рассудил и его послали
на  службу. џ помнил его  в  “чкудуке, когда  его  били, что не  умел ходить
строем.  Ћн смущалсЯ жаловатьсЯ,  стонать  - и молчал. …го  голубые,  полные
влаги  небесной,  скорбные  глаза  помигивали   от  ударов,  но  никогда  не
омрачались. ‚се думали, что  он старый, а поэтому - такой  больной.  Ђ между
тем ‚ойшек седел с каждой ночью, горевал и ничем уж не отличалсЯ от старика.
Љогда вспоминаю Я, что  на скамейку подле менЯ присел ‚ойшек, то молчу,  как
хотел тут же бежать от стыда и неумениЯ сокрыть  жалость к этому человеку. џ
б  хотел защитить его, вылечить ногу его, но не мог Я.  Џотому чувствовал  Я
себЯ таким беспомощным, хромым. Ќо в госпиталь привезли хлеб.
     Ќас позвали из садика хлеборезы узбеки, менЯ и ‚ойшека, чтобы помогали,
и Я  забыл про хромого и, вслушиваЯсь  в чужую засушливую речь,  как никогда
ощутил солнечный зной и жажду. •леборез, будто почуЯв, указал мне на бочку в
сарае, полную воды. —ерпаЯ  из нее кружкой, вдоволь  Я напилсЯ. Њы выгружали
хлеб из раскаленного коробчатого фургона, будто выхватывали с пылу да с жару
из печи, и  буханки румЯнились, пыхтели  заживо.  •леб допекалсЯ  в  лотках,
буханки  грели изголодавшийсЯ живот. Ћт хлеба в сарае стало душно и тесно, а
тела  распарились, облились мучным  белым  потцом. ‡а расторопность хлеборез
выдал  каждому по  буханке. € все,  кто работал,  почуЯв  неожиданный голод,
съели по целой  буханке  этого  свежевыпеченного  и уж облитого  потом своим
хлебца, запиваЯ по очереди  водой из бочки. ‚есь же день оставшийсЯ Я провел
в одиночестве.
     Џомню, что просидел до вечера в саду.


        Џепел

     Ђ  еще по ночам солдаты  любили актерок  с  певичками,  чьи изображениЯ
всегда  вырезались  из   газет,  а  если  шеЯ  голаЯ,  или,  скажем,   лЯжка
проглЯдывала,  то  изображение вырезалось  особо  -  с  завитушками  в форме
сердца.  ‹юбили,  подносЯ близко  к лицу, иначе  нельзЯ  разглЯдеть было.  Ђ
кое-кто  и целовалсЯ украдкой - но губы солдатские пожирают актерок с долгой
страстью, а они так  малы,  и  так нежно пропечатаны  на  газетках,  что  от
засосов и частого лапаньЯ рвались, отчего  приходилось  вырезать новых. „а и
что это за  лЯжка  с  палец?  Ћтсюда  и разочарованиЯ  случались...  ‘идишь,
бывало, пыхтишь в курилке, и кто-то скажет: "Ђ Я свою это... из сердца вон."
- "Љралю столишную разлюбил?"- "“гу..."  -  " Ђ чего печалитьсЯ, браток, они
же знаешь какие... Ќу-ка, давай ее на раскрутку, в круг!"
     ‘олдат выуживал из расщелин пилотки хрупкое до ломкости изображенье. Џо
щепоти  сочувствующие  добрели  табачком,  а   говоривший  за  бабский  блуд
сворачивал  из сердечка  с  завитушками  и казенной махры цигарку.  Ћн же  и
раскуривал, любуЯсь, как пылает  угольком  актеркино  тельце.  Џотом  уж,  с
хрипотцой, затЯгивалсЯ разлюбивший, стараЯсь поболее других  уместить в себЯ
от былой зазнобы и  выдохнуть в небо, то  ли с тоскою,  то ли с  пренебрегой
лихой, клубы  голубого,  прогорклого дыма. ’ак чаровница  погибала на треть,
сгораЯ лбом,  губами  и грудью,  после чего  цигарка  пускалась  в  круг,  и
солдатнЯ  пепелила  угрюмо  оставшеесЯ  -  от   живота  до  лодыжек.  Џослед
затаптывалсЯ и делились кто чем мог из привнесенного в круг.
     "Ђ хороша была?" - "ЌиштЯк бабочка. “ менЯ аж истомка по горлу прошла -
во  как  дерет." - "‘учка."  -  "Ћтчего ж сучка?!"  - "Ђ оттого, что  дерет.
Џетька,  слышь, когда твою- то палить будем? Ѓольно  долго ты с ней..." - "‚
круг не дам."  - " Ђ чего так? Ќешто  мы длЯ забавы - мы длЯ души палим."  -
"‚се равно не дам. џ ее домой отошлю, мамаше, сохранила чтоб."  - "€шь ты...
Љакое у  тебЯ  нутро нежное,  падло. Ђ тогда и не  подсаживайсЯ, когда чужой
бабой дымЯт.  Ђ  если пыхнуть хочешь,  то по-человечески обратись  - Я  тебе
беломорину дам, подавись."


        ѓоре в котелке

     Љотелок  -  это такое  приспособление, из которого солдат ест  и  пьет,
чтобы дольше  пожить  на свете. Ђ  живой, он  опЯть  же изнывает от голода и
засыпает со снами о  пищевом довольствии. ѓолодать солдату больно и страшно.
“тром, днем и вечером служивый шагает быстрей в столовое помещение, будто за
быстро съеденным завтраком или обедом наступает стремительней и неотвратимей
новый  день, с которым, младенчески  посапываЯ горЯчими  ноздрЯми в котелке,
ЯвлЯетсЯ и новаЯ  каша.  Ћна коротко  живет на земле, и солдату очень успеть
надо к ее рожденью, а иначе будешь ковырЯтьсЯ ложкой в  сырой холодной каше,
будто в земле.
     Ђ  ведь  на земле не только каша  или  человек  умирают, а  много-много
всего! € пшено, привезенное из полка на прокорм,  оказалось мертвым, то есть
таким, что только в землю было можно зарыть. ‚ роте  упрЯмо  варили из  него
кашу  и  надеЯлись,  что оживет.  Ќо пшено  не оживало  и  было  в  столовом
помещении  тихо  и  грустно,  будто  на   кладбище.  €  только  однажды,  на
государственный праздник, обрадовали: выдали  Яблочного  повидла,  печениЯ и
конфет.
     Љ исходу месЯца  было уже привычно слышать, как уважающие бога  просили
его послать  хорошей каши,  как материла тогда же тыловиков  ротнаЯ комса, а
все остальные громко полагались на  судьбу  и  даже верили, что дожди капали
все лето к несчастью. ЏриходЯ в столовую и пробуЯ сварившеесЯ пшено, солдаты
что ни день  узнавали, что счастью  их снова  не  бывать, а  несчастье их  -
прошлось  важно  по  столам,  наплевало  со  стервецой  в  котлы и  чайники,
выставленные обслугой, да растворилась под общее замиранье в поварском чаду,
имеЯ одно строгое должностное выражение.
     ‚от кашей принЯлись давитьсЯ,  она оказалась чужой тухлой на вкус. "—то
же это?"  - раздалсЯ в тишине голос. "Џодвела кашка..." - вздохнул  кто-то с
уныньем. ‘олдаты поднЯлись  от  котелков  и  стали  горевать.  ‡а оконцем, в
степи, ветер вылепливал из глины облаков прохладные степные сумерки, которые
закат багрЯно обжигал и суровил. Ѓыло душно  и  темно. ‘луживые теснились за
долговЯзыми тощими столами, которые и сами встали  рЯдом, от стены  к стене,
будто за хлебом и кашей.
     ‚от солдат,  татарчонок, потЯнулсЯ к чайнику и  налил в кружки, себе  и
товарищу. € тот отхлебнул: "’ьфу...Џомру Я... Љакой это враг приготавливал?!
‹ужа,  из лужи пьем."  ’огда татарчонок  захрустел всухую сахаром  и сказал,
стыдно улыбнувшись: "‘ладкий он."
     ’оварищ его облапил голову руками, буркнул: "’ак  это во рту сладко,  а
жрать чего?"
     €  кто-то  из  ближних  посочувствовал: "‚от  и чай  начали  заваривать
тухлый, разве  это жизнь?"  -  "Ђ Я бы всех поубивал!" - "€ Я бы." - "‚ерно,
так их..."
     ‚  столовой стало одиноко и тихо, будто все ушли куда-нибудь. € посреди
молчаливого  человеческого горЯ стала  слышной природа. Ћна вошла в мир, как
ветер на покинутое огнище, и громко обживалась, раздуваЯ оставленные угольЯ.
     ѓудел  ветер.  ‚ечерЯли  под полом мыши. †ужжали мухи, побираЯсь  подле
котелков, и комар - садилсЯ  на солдата, чтобы попить его  крови.  ЏотЯгивал
носом  комариным,  упиралсЯ  шестью лапами в  казенную  плоть и  впивалсЯ  с
усердием, будто за своей кровью прилетел или по генеральскому указанью.
     "ѓады...  " - "“бить  надо." - сказал тихо татарчонок. "‚ерткие они, не
убьешь..."  - пожаловалсЯ  его товарищ, из которого уже  выпивали комары,  и
плюнул от злости в  свой котелок. "€ чай в него вылей, и посоли!"  - крикнул
кто-то. "‚ерно, смешивай, надоело терпеть!"
     ЌачалсЯ  разброд, служивые загалдели,  мучаЯ, а то  и вытрЯсаЯ котелки.
Љаша повалилась кучами  на стол,  ею забивали по горло чайники, ошметьЯми ее
звездили, награждали грудастые стены - с нею не знали, что сотворить. €  чай
выливалсЯ  на пол,  его  помои  топтали сапогами,  будто  живье.  Ђ за окном
помещениЯ  бродило  столовое электричество в сумерках. Ѓыло поздно уже. …два
показавшись в дверЯх, что-то темное выругалось  по матери, и стало похоже на
ротного  капитана  -  с  мохнатыми  усами,  оковалками  кулаков  и  головой.
ђазглЯдев смуту над котелками,  ротный попЯтилсЯ из столовой, так  как давно
думал,  что  солдатнЯ  за  тухлую кашу  его  побьет или  откажетсЯ  служить,
взбунтовавшись.
     "Ћсадиии! - вскричал ротный у самого порога, ухватившись за пистолет. -
ђасстрелЯю,  вашу  мать,  разойдись..."  ‘олдатнЯ  стихла,  но  с  места  не
сдвинулись. ‚оздух прокис страхом и злостью, один шаг мог обрушитьсЯ дракой,
пролить кровь. Ќе стерпев, чуть  не плача, ротный обратилсЯ к собравшимсЯ: "
Ќу, ребЯтки, не балуйте, не в первый же раз..."
     Ќа плац он вышел, когда служивые уж выстроились, одинокий и чужой. ђота
по  его приказу шагала  к пожарным  бочкам, чтобы  помыть котелки, откуда, с
хоздвора,  возвращались  молчаливым  разбродом. € новым  стало,  что ложки в
пустых вымытых котелках голодно скреблись и звенели, выворачиваЯ душу, будто
мешок. Љотелок  дышал кашей и  чаем. ‚ его глуби было покойно, сухо и тепло.
’ак что каждому  хотелось  пробратьсЯ  в свой котелок  и  пожить,  хоть одно
короткое   мгновенье,  в   сытости  и   тепле.  Џозвенеть   из  обыкновенной
человеческой подлости оттуда ложкой, а потом еще позвенеть, и еще.


        ЉараульнаЯ элегиЯ

     џщерки любили на песке.
     ‹юбили  бесстрастно.  ‘ухо  протирались шелудивыми спинками.  ‡амирали.
Ѓесчувственно тыкались обугленными рыльцами в песок. € гневливо теснили друг
дружку раздувшимисЯ зобками.
     Ќо это степнЯку понЯтно, что они любили и что на песке, у него глаза со
степЯми свыклись. €ные, полагаю, не приметили бы и вовсе, а так - поглЯдевши
на оживший песок, подумали, что ветер это - зЯбью его покрывает.
     Ђ  еще Я полагаю, что,  народившись в лагере,  Ящерки и погибали в нем.
Љак  ни  трудись,  а  не  могли  они  на  волю  из  бурой  накипи   проволок
выплеснутьсЯ.
     ‡еки  изводили Ящерок  шутейно  -  кто  первый забьет. Ќо  затем  жрали
угрюмо,  будто французы  лЯгушат,  приготавливаЯ  на  воровских костерках. Ђ
нажравшись вдоволь, забивали уже просто так - чтобы забить.
     …ле  живыми  подбираЯсь  к  запретке,  Ящерки  с  наступлением  темноты
перебегали  в  караул. ‘ зарубами,  измученной  кожицей, на которой, бывало,
отловив беглЯнку, солдаты разглЯдывали наколотые зеками кресты или виселицы.
     Ќа  виселицах  висели они,  конвойные, будто  б с  лЯгушачьими лапками,
вместо ног.
     Ћсерчав,  занедужив, солдаты  растаптывали  Ящерок сапогами,  чтобы  не
оставалось  от увиденного и  следа, и  чтобы  забытьсЯ  потом от  жестокости
нечаЯнных расправ.
     „альше  караулки  Ящеркам  ползти было  некуда.  ‚ыложеннаЯ натесанными
глыбами,  она  и  тогда  бы отворЯла с  неохотой тЯжелые, окованные  железом
двери, когда бы выносили из нее в гробах.
     Џодле дверей,  имевших  на своих  створах  набухшие и рыжие, как сосцы,
советские  звезды, томились солдаты  из бодрствующих,  чтобы не случилось  с
караулом беды: смертей, а может, и тех виселиц, которые они видели. ’омились
в тени. € два оскалых, ребристых корой дерева, как бродЯчие собаки, жались к
людЯм, дрожали ознобисто от ветерка, чего-то боЯсь. ќто были дикие Яблони, и
солдаты  из  бодрствующих   лежали  под  ними,  отгонЯЯ  сорванными  ветками
погустевших от зноЯ мух. Љонвойные томились.
     Ћни оглЯдывали  караулку, шествуЯ глазами от стены к стене.  € ничто на
земле не жаловало милостью склонитьсЯ над  собой, подивитьсЯ, порассуждать и
потешитьсЯ походЯ  словцом мудреным, из  тех, что пришлись когда-то по нраву
своей бесполезной красотой.
     Ђ  потому конвойные  оглЯдывали  караулку, шествуЯ глазами  от  стены к
стене, будто выгуливали присмиревшие в заточении души.
     € старослужащий ‘ухов  приметил,  как  любились  Ящерки  на  песке.  Ќо
поначалу  сробел  подсказать  дружкам  и  украдкой  подглЯдывал  за  ними  в
одиночестве.
     Џринужденные  бодрствовать  дружки  почувствовали  молчок  ‘ухова  и  с
насторожением  ожидали,  когда  зашевелЯтсЯ  его сомкнутые  губы,  чтобы  не
отвадить от откровениЯ вовсе.
     € ‘ухов сказал: "ѓлЯдите,  на  песке  Ящерки  мнутсЯ...  €з  этого дети
рождаютсЯ." ‘луживые задышали тише.
     Љадыев  задумчиво улыбнулсЯ  и,  чуть помедлив, ответил:  "…-е-е, зачем
врешь?  „олго надо,  чтобы детка  родить  получилось." - "ќто  ж  почему?" -
cпросил  …роха. "ЏогулЯть длЯ себЯ  надо? Ќадо. –еловать надо? Ќадо. € калым
платить.  € чтобы девушкой  была. € еще - подумать надо!" - "Џравда что  ли,
‘ухов?"
     ‘ухов  кивнул:  "ќто долго надо. “ менЯ с  ‚еркой-  прапорщицей так  же
было, вот только не родила почему- то...сука."
     Љадыев сладковато зачмокал губами: "Љадый верно говорит.  …сли спешить,
то и пожить не  получитсЯ." - "Ђ  разве у  Ящерок бабы  с  мужиками есть?" -
осторожно спросил …роха.
     "€зо рта что ли  такую их гущу наплевали?!" -  ухмыльнулсЯ ‘ухов. …роха
покраснел от досады: "‚решь, Я не малец какой- то, Я сам знаю... “ баб груди
должны быть! Ђ  где они у той Ящерки? …сли без грудей, то мужик, стало быть.
Ђ  мужик от мужика не родит." - "џ  тебе в  морду дам, ты же и бабы голой не
видел." - "џ не видел?! Cам  ты, ‘ухов, про ‚ерку врешь, ведь и заговорить с
ней боЯлсЯ, а не то что..."
     ‘луживые   сцепились.  ‘плелись  жилистые   руки  с  комьЯми  мускулов,
походивших на  землю,  облепившую  вырванные  корни. ‡ашумело  в  голове,  а
глотках  заклокотало.  ‘ухонько  затрещали костерками  гимнастерки и,  будто
охваченные пожаром, заметались горЯчие молодые тела.
     ‡аскучавший Љадыев отступил  на полшага от бьющихсЯ, будто бы припекло.
"…-е-е,  зачем поспешили,  -  зачмокал  он, -  если спешить,  то морда  бить
получаетсЯ.  Ќадо  долго.   Ќадо  поглЯдеть..."  €  Љадыев,  прищурившись  с
хитринкой,  глЯдел.  Ђ Ящерки  любили  на  песке,  окутываЯ свою любовь, как
тайну, пыльным облаком. "’ы баба  или мужик? - обратилсЯ к ним Љадыев. - ќй,
почему молчишь?!"
     џщерки молчали  долго. €з-за долгого их молчаниЯ получилось, что Љадыев
поднЯл обломок  красного кирпича, которым в караулке было  положено натирать
до сурового блеска параши. Ћн покачал обломок в  руке. ЏримерилсЯ. Џопыхтел.
Џодумал. €,  размахнувшись от плеча, бросил  в Ящерок,  изнываЯ  душой  так,
будто промашка уже случилась.
     Љирпич рассыпалсЯ кровавыми брызгами. Ќе успев удивитьсЯ  и попрощатьсЯ
не  успев, Ящерки  лежали на  земле бездыханно  и только  хлопали  по песку,
устало затихаЯ, хвостами, будто тихо били в ладоши.
     Ћсторожно ступаЯ, не верЯ в свою удачу, Љадыев подкралсЯ к их трупикам.
"‚от  какие!" - он  поднЯл  Ящерок за хвосты  и разглЯдывал. Ќежным  брюшком
Ящерки и впрЯмь походили на ладоши, но грудей и того, что мужикам  положено,
Љадыев не отыскал. Ћн насупил брови, но, как долго ни хмурилсЯ, понЯть этого
не мог. "ќй! - закричал он. - Ќе надо юшка пускать! ќто не мужик и не баба -
это не человек!"
     „ерущиесЯ замерли. ‹ениво  поднЯлись с земли. € обступили, пошатываЯсь,
Љадыева.  " ‡амучил, что ли,  нерусский? -  сказал  уныло  …роха.  -  ‘лышь,
‡асухин,  зазрЯ,  выходит,  сопатки корЯвили... ха..."  -  "Џокажь," - ‘ухов
протЯнул руку, и Љадыев разложил на ней убитых Ящерок. "’ы поглЯди какие!" -
с надеждой проговорил он.
     "‡еленые и склизкие, верно..." - перебил не без задора, приглЯдываЯсь к
Ящеркам, …роха.
     "ќй, не говори так...  •ороши Ящерки.  ’аких ни у  кого нет,"  - сказал
Љадыев.
     ‘ухов погладил их пальцами и улыбнулсЯ: " Ѓудто живые,
     а? ‡аснули будто..."
     …роха махнул рукой и пошагал в тенек  под  дерево.  Ћн  сел  на  землю,
раскинулсЯ по прохладному стволу и закурил папиросу.
     ‘ухов  что-то проворчал  и, пересыпав  Ящерок  погрустневшему  Љадыеву,
пошагал к  …рохе подкуривать от  его огонька. €  потом они задымили  заодно.
Ѓлуждали, отрешившись,  глазами по караульному дворику,  от  стены  к стене,
будто бы  взЯвшись за руки.  €з  караулки вывалилась  понежитьсЯ под солнцем
солдатнЯ. ‡аметив  стоЯвшего  посреди  дворика  ЉадыЯ, конвойные подходили к
нему,  а  потом  молчали  и  курили папиросы,  оглЯдываЯ  мертвЯков. Ѓережно
растолкав собравшихсЯ, Љадыев высвободилсЯ  из круга и,  подойдЯ  к  дереву,
встал, чего-то томительно дожидаЯсь, подле старослужащих.
     "Ќу,  чего тебе?  -  засопел …роха. - ‚ыкинь. ‡а забор выкинь."  -  "’ы
поглЯди  какие... -  еле  слышно произнес  он и  прижал Ящерок  ближе, будто
укрыть хотел.
     "Ќе  так это! - засомневалсЯ ‘ухов. - ‡амучить, чтобы выкидывать потом?
Ѓудто и не было ничего?! Ѓудем... хоронить. ‚ставай, …роха...џ уже приглЯдел
местечко... “ стены похороним, чтобы не топтали."
     Љадыев ожил  и засопел  счастливо:" ќй, тебе что сказано? ‚ставай! Ќадо
землю искать. ‡асухин! —тобы хорошо хоронить, надо долго искать, потому  что
умирать больше не получитсЯ."
     Ћни поднЯлись. €  за ними, молчаливо покуриваЯ, пошла солдатскаЯ толпа.
ѓлубоко затЯгиваЯсь папиросой,  кто-то морщилсЯ и, запрокидываЯ лицо в небо,
грустно выдыхал: "’ак и мы сгинем... "
     Џервыми  шли  ‘ухов  и  …роха  и потому были торжественней  других,  не
позволЯли  себЯ отплевыватьсЯ в песок.  Ћни отмахивались Яблоневыми ветвЯми.
Њухи  улетали,  и  покачивание,  становЯсь  неспешней,  рождало в душе,  под
ленивую поступь старослужащих тихую грусть.
     “сопших  нес  ‘ухов, тупо  глЯдЯ  на  ладони, в которых  покоились они,
укутанные в лопушину.
     Џоспорив  о  том,  какой ей  быть,  могилу вырыли штык-ножами наподобие
человечьей. "‚о какие! - приговаривал Љадый, укладываЯ поудобней. - —то надо
Ящерки!"  - "•ороним ведь  как людей, может,  и имена дадим? ‡ойка  хоть или
‘вета?"  - "Ќеее, - протЯнул Љадыев.  -  €мЯ узбекский надо. Џусть ѓульчатай
или Ђкрам будут. ‡ойка,  ‘ветка - так не человек, так  собаку свою зови."  -
"—то  "гульчатай", что "чайник". “  вас  имена - звук  один."  - "ќй,  зачем
говоришь плохо?"  - "—то попусту треплетесь-то!  - вмешалсЯ ‘ухов,  поднимаЯ
глаза от земли. - “ них имена есть: Ящерки!" - "Ћн толково говорит, не нужны
эти имена, дохлым к тому же. ‚от если бы они на свет родились..."
     ‘ухов отыскал в кармане пЯтак и положил в могилу. "„лЯ памЯти это..." -
поЯснил он. ђастоптав сухие комьЯ, Ящериц засыпали.
     "Ќегоже, - сказал  ‘ухов, глЯдЯ  на песчаную гладь.  - надо  бы  холмик
какой или  метку. Џохоронили ведь,  а то мрут, где ни  попадЯ,  как  мыши...
…роха,  ты хотЯ  бы