        ’атьЯна ’олстаЯ. ђассказы из книги "Ќочь"

        ‘‚€„ЂЌ€… ‘ Џ’€–…‰
     -- Њальчики, домо-ой! “жинать!
     Њальчики,  по локоть  в песке, поднЯли головы, очнулись: мама стоит  на
деревЯнном  крылечке,  машет  рукой: сюда,  сюда,  давайте! €з  двери пахнет
теплом, светом, домашним вечером.
     „ействительно, уже темно.  ‘ырой песок холодит коленки. Џесочные башни,
рвы, ходы в подземельЯ -- все слилось в глухое, неразличимое, без очертаний.
ѓде дорожка, где  влажные крапивные заросли, дождеваЯ бочка -- не разобрать.
Ќо на  западе еще смутно белеет. € низко над  садом, колыхнув вершины темных
древесных холмов, проноситсЯ судорожный, печальный вздох: это умер день.
     ЏетЯ быстро нашел на ощупь  тЯжелые  металлические  машинки  --  краны,
грузовички; мама притопывала ногой  от нетерпениЯ, держась за ручку двери, а
маленький ‹енечка  еще покапризничал,  но и его подхватили, затащили, умыли,
вытерли крепким вафельным полотенцем вырывающеесЯ лицо.
     Њир и покой в кругу света на белой скатерти. Ќа блюдечках -- веер сыра,
веер докторской колбасы, колесики лимона -- будто разломали маленький желтый
велосипед; рубиновые огни бродЯт в варенье.
     Џеред Џетей поставили огромную  тарелку с рисовой кашей; тающий  остров
масла плавает в липком ‘аргассовом море. “ходи под воду, маслЯнаЯ Ђтлантида.
Ќикто не спасетсЯ. Ѓелые дворцы
     с  изумрудными  чешуйчатыми  крышами,'  ступенчатые  храмы  с  высокими
дверными  проемами, прикрытыми струЯщимисЯ занавесами из  павлиньих  перьев,
золотые  огромные статуи, мраморные лестницы, уходЯщие ступенЯми  глубоко  в
море, острые серебрЯные  обелиски  с надписЯми на  неизвестном Языке -- нее,
все  уйдет  под воду. Џрозрачные зеленые океанские  волны  уже  лижут уступы
храмов;  мечутсЯ  смуглые  обезумевшие люди, плачут  дети... ѓрабители тащат
драгоценные, из душистого дерева, сундуки, ронЯют; развеваетсЯ ворох летучих
одежд... ничего не пригодитсЯ, ничего не понадобитсЯ, никто не спасетсЯ, все
скользнет, накренившись, в теплые прозрачные волны... ђаскачиваетсЯ золотаЯ,
восьмиэтажнаЯ  статуЯ  верховного  бога  с третьим глазом по  лбу, с  тоской
смотрит на восток...
     -- Џрекрати баловство с едой!
     ЏетЯ  вздрогнул,  размешал масло. „ЯдЯ  ЃорЯ, мамин брат, --  мы его не
любим -- смотрит  недовольно; борода  чернаЯ, в белых зубах папироса; курит,
придвинувшись к двери, приоткрыв щель в коридор. ‚ечно он пристает, дергает,
насмехаетсЯ --что ему надо?
     -- „авайте, пацаны, быстро в постель. ‹еонид сейчас заснет.
     ‚ самом  деле,  ‹енечка опустил носик  в  кашу, медленно возит ложкой в
клейкой  гуще.  Ќу  а ЏетЯ  совершенно  не собираетсЯ  спать. …сли дЯде Ѓоре
хочетсЯ свободно курить, пусть идет на крыльцо.
     € пусть не лезет в душу.
     ‘ъев погибшую Ђтлантиду, дочиста выскребЯ ложкой океан, ЏетЯ сунул губы
в  чашку с чаем  -- поплыли маслЯные пЯтна. Њама унесла заснувшего  ‹енечку,
дЯдЯ ЃорЯ сел поудобнее, курит открыто. „ым от него идет противный, тЯжелый.
’амила --  та всегда курит  что-то душистое. „ЯдЯ ЃорЯ прочел Џетины  мысли,
полез выпытывать:
     -- ЋпЯть ходил к своей сомнительной приЯтельнице?
     „а, опЯть.  ’амила  -- не сомнительнаЯ,  она заколдованнаЯ красавица  с
волшебным  именем, она  жила  на  стеклЯнной голубой  горе  с  неприступными
стенами,  на  такой  высоте, откуда виден  весь  мир, до четырех  столбов  с
надписЯми:  "ћг",  "‚осток", "‘евер",  "‡апад". Ќо ее  украл красный дракон,
полетал с ней по белу свету  и  завез сюда, в дачный поселок. €  теперь  она
живет в  самом  дальнем доме, в  огромной  комнате с верандой,  заставленной
кадками   с   вьющимисЯ  китайскими  розами,  заваленной  старыми  книжками,
коробками, шкатулками и  подсвечниками,  курит  тонкие сигаретки из длинного
<i>мундштука,</i>  звенЯщего медными колечками,  пьет что-то из  маленьких рюмочек,
качаетсЯ  в  кресле  и  смеетсЯ, будто  плачет. Ђ на  памЯть о драконе носит
’амила  черный блестЯщий халат с широченными рукавами, и на спине -- красный
злобный дракон. Ђ черные спутанные волосы висЯт у нее прЯмо до ручки кресла.
Љогда ЏетЯ  вырастет, он  женитсЯ на ’амиле, а дЯдю Ѓорю заточит в башню. Ќо
потом, может быть, пожалеет и выпустит.
     „ЯдЯ ЃорЯ опЯть прочел  Џетины мысли, захохотал и запел -- ни длЯ кого,
но обидно:
     Ђ-а-ана была портнихой,
     € шила гладью.
     Џа-а-атом пошла на сцену.
     € стала <i>--</i> актрисой!
     ’арьЯм-пам-пам!
     ’арьЯм-пам-пам!
     Ќет, нельзЯ его выпускать из башни. , Њама вернулась к столу.
     -- „еда кормили? -- „ЯдЯ ЃорЯ цыкаЯ зубом как |и в чем не бывало.
     Џетин дедушка лежал больной  в  задней комнате, часто  дышал, смотрел в
низкое окно, тосковал.
     -- Ќе хочет он, -- сказала мама.
     -- Ќе  жилец,  -- цыкнул дЯдЯ ЃорЯ. €  опЯть  засвистел тот  же гнусный
мотивчик: тарьЯм-пам-пам!
     ЏетЯ  сказал "спасибо", ощупал в кармане спичечный коробок с сокровищем
и пошел в кровать -- жалеть дедушку и думать о  своей жизни. Ќикто не  смеет
плохо говорить про ’амилу. Ќикто ничего не Џонимает.
     ...ЏетЯ играл  в мЯч  у дальней  дачи, спускающейсЯ  к озеру. †асмин  и
сирень разрослись так густо, что и калитку не найдешь.  ЊЯч  перелетел через
кусты  и  пропал  в  чужом  саду. ЏетЯ перелез  через  забор,  пробралсЯ  --
открылась  цветочнаЯ  лужайка  с  солнечными  часами  посредине,  просторнаЯ
веранда   --  и   там  он  увидел  ’амилу.  Ћна  раскачивалась   на   черном
кресле-качалке, в Ярко-черном халате, нога на ногу, наливала  себе из черной
бутылки, и веки у нее были черные и тЯжелые, н рот красный.
     Џривет! --  крикнула ’амила и засмеЯлась, будто  заплакала. -- Ђ Я тебЯ
жду!
     ЊЯчик  лежал  у ее  ног,  у  расшитых  цветами  тапочек.  Ћна  качалась
взад-вперед,  взад-вперед,  и  синий дымок  поднималсЯ из  ее позванивающего
мундштука, а на халате был пепел.
     -- џ тебЯ жду, -- подтвердила ’амила. --  ’ы менЯ  можешь расколдовать?
Ќет?.. —то ж ты... Ђ Я-то думала. Ќу, забирай свой мЯчик.
     Џете хотелось стоЯть, и смотреть на нее, и слушать, что она еще скажет.
     -- Ђ что вы пьете? -- спросил он.
     -- Џанацею, -- сказала ’амила и выпила еще. --  ‹екарство от всех зол и
страданий, земных и небесных, от вечернего сомнениЯ, от ночного врага. Ђ  ты
лимоны любишь?
     ЏетЯ подумал и сказал: люблю.
     -- ’ы, когда лимоны будешь есть, косточки длЯ менЯ собирай, ладно? …сли
сто тысЯч лимонных  косточек собрать  и  бусы нанизать, можно полететь, даже
выше деревьев, знаешь? •очешь, вместе полетим, Я одно место покажу, там клад
зарыт, только вот  слово забыла, каким клад  открываетсЯ. Њожет быть, вместе
подумаем.
     ЏетЯ не знал,  верить или не верить, но хотелось смотреть и смотреть на
нее, как она говорит,  как качаетсЯ в диковинном кресле,  как звенЯт  медные
колечки. Ћна его не поддразнивала, не заглЯдывала в глаза, проверЯЯ: ну как?
интересно Я  рассказываю,  а? нравитсЯ? Џросто  качалась и звенела, чернаЯ и
длиннаЯ,  и советовалась с Џетей, и он понЯл: это  будет его подруга на веки
веков.
     Ћн подошел поближе, посмотреть на удивительные кольца, блестевшие на ее
руке. ’рижды обвила
     палец змеЯ  с синим глазом, а  рЯдом  распласталась,  Њи гаЯ серебрЯнаЯ
жаба. ‡мею ’амила снЯла и дала посмотреть, а жабу снЯть не позволила:
     --  —то  ты,  что ты,  эту  снимешь  --  конец мне.  ђассыплюсь  черным
порошком, разнесет ветром. Ћна менЯ  бережет. Њне ведь семь тысЯч лет, а  ты
как думал?
     ќто правда, ей семь тысЯч лет, но пусть живет, пусть не снимает кольца!
‘колько  же она всего видела! Ћна и гибель Ђтлантиды видела -- пролетали над
гибнущим миром в бусах из лимонных косточек. …е и на костре хотели сжечь, за
колдовство, потащили, а она вырвалась -- и под облака: бусы-то на что? Ђ вот
дракон украл ее, унес со стеклЯнной горы, из стеклЯнного  дворца, а бусы там
и остались -- висЯт на зеркале.
     -- Ђ ты хочешь на мне женитьсЯ? ЏетЯ покраснел и сказал: хочу.
     --  „оговорились.  ’олько  не  подведи! Ђ  наш союз мы скрепим  честным
словом и шоколадными конфетами
     € дала  целую вазу конфет.  Ћна  только их  и ела.  €  пила  из  черной
бутылки.
     -- •очешь книжки посмотреть? ‚он там свалены.
     ЏетЯ пошел к пыльной куче, раскрыл наугад.  Ћткрылась цветнаЯ картинка:
вроде  бы лист из ниши, но буквы не прочесть,  а  наверху,  в углу,  большаЯ
цветнаЯ буква, всЯ  заплетеннаЯ плоской лентой , травами и колокольчиками, и
над ней птица -- не птица, женщина -- не женщина.
     - ќто что? -- спросил ЏетЯ.
     -- Љто их знает.  ќто не мои, -- раскачивалась звенЯщаЯ  ’амила, пускаЯ
дым.
     -- Ђ почему птица такаЯ?
     -- Џокажи. Ђх, птица-то. ќто птица  ‘ирин,  птица смерти. ’ы ее  бойсЯ:
задушит. ‘лышал вечером, как в лесу кто-то жалуетсЯ, кукует? ќто она и есть.
ќто птица ночнаЯ. Ђ есть птица ”инист. Ћна часто ко мне летала,  а потом Я с
ней поссорилась. Ђ то есть еще птица Ђлконост. ’а утром встает, на заре, всЯ
розоваЯ,  прозрачнаЯ,  насквозь  светитсЯ, с  искорками.  Ћна гнездо вьет на
водЯных лилиЯх. Ќесет одно  Яйцо, очень редкое. ’ы  знаешь, зачем люди лилии
рвут? Ћни Яйцо ищут. Љто найдет, на всю жизнь затоскует.  Ђ все  равно ищут,
все равно хочетсЯ. „а у менЯ оно есть -- подарить?
     ’амила качнулась на  черном гнутом  кресле, пошла куда-то в глубь дома.
ЃисернаЯ  подушечка   свалилась  с  сиденьЯ.  ЏетЯ   подобрал  --  она  была
прохладнаЯ. ’амила вернулась --  на  ладони каталось, позвЯкиваЯ об  изнанку
колец, маленькое, стеклЯнное какое-то, розовое волшебное Яичко, туго набитое
золотыми искрами.
     -- Ќе боишьсЯ? „ержи! Ќу, приходи в гости.  -- Ћна засмеЯлась и упала в
гнутое кресло, закачала сладкий, душистый воздух.
     ЏетЯ не знал, как это -- затосковать на всю жизнь, и Яичко взЯл.
     ’очно, он на ней женитсЯ. ђаньше он собиралсЯ женитьсЯ на маме,  но раз
уж он обещал ’амиле...  Њаму он тоже с собой  обЯзательно возьмет;  можно, в
конце концов, и ‹енечку... а дЯдю Ѓорю --  ни  за что. Њаму он очень,  очень
любит, но таких странных, чудесных историй, как у ’амилы, от  нее никогда не
услышишь. Џоешь да умойсЯ -- вот и  весь  разговор. € что купили -- луку или
там рыбу.
     Ђ про птицу Ђлконост она слыхом  не слыхала.  €  лучше  не  говорить. Ђ
Яичко положить в спичечный коробок и никому не показывать.
     ЏетЯ лежал  в кровати и думал, как  он  будет жить  с ’амилой в большой
комнате  с  китайскими  розами.  Ћн  будет сидеть на  ступеньках  веранды  и
стругать палочки  длЯ  парусника, и назовет его  ‹етучий  ѓолландец.  ’амила
будет качатьсЯ в кресле, пить панацею и рассказывать.  Ђ потом они  сЯдут на
‹етучий ѓолландец,  флаг  с драконом  -- на верхушке  мачты, ’амила в черном
халате на палубе,  -- солнце, брызги  в лицо, -- поедут на поиски пропавшей,
соскользнувшей в зеленые зыбкие океанские толщи Ђтлантиды.
     Ћн раньше жил себе -- просто: стругал палочки, копалсЯ  в песке,  читал
книжки с приключениЯми;  лежа в  кровати,  слушал, как ноют, беспокоЯтсЯ  за
окном  ночные деревьЯ,  и  думал, что  чудеса  --  на  далеких  островах,  в
попугайных джунглЯх, или  в маленькой, суживающейсЯ  книзу ћжной Ђмерике,  с
пластмассовыми индейцами и резиновыми крокодилами. Ђ мир,  оказываетсЯ, весь
пропитан таинственным, грустным, волшебным, шумЯщим в ветвЯх, ЉолеблющимсЯ в
темной  воде. Џо вечерам они с мамой гулЯют над озером:  солнце  садитсЯ  за
зубчатый  лес, пахнет черникой, еловой  смолой,  высоко над землей золотЯтсЯ
красные шишки. ‚ода в озере кажетсЯ холодной, а попробуешь рукой -- так даже
горЯчаЯ<b>.</b>  Џо  высокому берегу ходит большаЯ седаЯ дама в  сливочном  платье;
ходит медленно, опираЯсь на трость, улыбаетсЯ  ласково, а глаза у нее темные
и взглЯд пустой. Њного лет назад ее маленькаЯ дочка утонула в  озере, а мать
ждет  ее домой:  пора  ложитьсЯ спать, а  дочки все  нет и  нет.  ‘едаЯ дама
останавливаетсЯ  и  спрашивает: "Љоторый час?" --  и,  услышав ответ, качает
головой:  "Џодумайте-ка!" Ђ  когда пойдешь назад,  она  опЯть остановитсЯ  и
спросит: "Љоторый час?"
     Џете  жалко даму, с тех пор как он знает ее  секрет. Ќо ’амила говорит,
что маленькие девочки не тонут, просто не могут утонуть. “ детей есть жабры;
попадут под воду -- и превращаютсЯ в рыбок, правда не сразу. Џлавает девочка
серебрЯной рыбкой, высунет головку, хочет позвать мать, а голоса-то нет...
     Ђ  тут,  неподалеку, есть заколоченнаЯ дача. Ќикто  в нее не приезжает,
крылечко подгнило,  ставни наглухо забиты, заросли дорожки. ‚ этой даче было
совершено злодейство, и после уж никто там жить не может. •озЯева  пробовали
уговорить жильцов и даже  большие  деньги предлагали  -- только живите; нет,
никто не едет. Ћдни все-таки решились, но и трех дней не прожили: огни  сами
гаснут, и вода в  чайнике  кипеть не хочет, не сохнет мокрое белье, сами  по
себе тупеют ножи,  и дети  всю ночь  не могут закрыть  глаза, а сидЯт белыми
столбиками в постельках.
     Ђ вон  в ту сторону --  видишь?.. --  ходить  нельзЯ, там темный еловый
лес,  сумрак, гладко  подметенные  дорожки, белые полЯны  с цветами дурмана.
’ам-то,  среди  ветвей, и  живет  птица  ‘ирин, птица смерти,  большаЯ,  как
тетерев. Џетин больной дедушка боитсЯ птицы ‘ирии -- сЯдет к нему на грудь и
задушит.  “  нее  на  каждой  ноге  по  шесть  пальцев,  кожистые, холодные,
мускулистые, а лицо как у спЯщей девочки. Љуу-гу! Љуу-гу! -- кричит вечерами
птица ‘ирии,  копошитсЯ в еловой чаще. Ќе  пускайте ее  к  дедушке, закройте
плотнее окна, двери, зажгите лампу, давайте читать вслух! Ќо дедушка боитсЯ,
смотрит  в тревоге в  окно, дышит тЯжело, перебирает одеЯло руками.  Љуу-гу!
Љуу-гу! —то  тебе от нас надо, птица? Ќе трогай нашего дедушку!  „едушка, не
смотри так  в  окно,  что ты там видишь? ќто лапы елей машут в темноте,  это
просто ветер волнуетсЯ, не может уснуть. „едушка, вот  же мы все  тут! ‹ампа
горит, и  скатерть белаЯ, и Я вырезал кораблик, а ‹енечка нарисовал петушка!
„едушка?!
     --  €дите,  идите,   дети,   --  мама  гонит   из  дедушкиной  комнаты,
нахмурилась,  слезы  на  глазах.  —ерные кислородные подушки лежат в углу на
стуле --  отгонЯть птицу  ‘ирии. ‚сю ночь она летает над домом, царапаетсЯ в
окна, а  под утро, найдЯ щелочку,  забираетсЯ, тЯжелаЯ,  на  подоконник,  на
кровать, ходит пешком по одеЯлу --ищет дедушку. Њама хватает черную страшную
подушку, кричит, машет, гонит птицу ‘ирии... прогнала.
     ЏетЯ рассказывает ’амиле про птицу:  может быть, она знает какое-нибудь
снадобье,  петушиное  слово против птицы ‘ирии? Ќо  ’амила  печально  качает
головой: нет; было, но все осталось там, на
     ‘теклЯнной горе. „ала бы она дедушке охранное кольцо с жабой -- да ведь
сама тут же рассыплетсЯ черным порошком... € пьет из черной бутылки.
     ‘траннаЯ она! •очетсЯ думать про нее, про то, что она говорит, слушать,
какие ей  сны снЯтсЯ; хочетсЯ сидеть на ступеньках ее веранды --  ступеньках
дома,  где все  можно:  есть хлеб  с вареньем  немытыми руками,  сутулитьсЯ,
грызть ногти,  ходить ботинками -- если вздумаетсЯ  -- прЯмо  по  клумбам, и
никто  не закричит, не  укажет, не  призовет к порЯдку,  чистоте  и здравому
смыслу.  Њожно  взЯть  ножницы  и  вырезать  из  любой  книжки понравившуюсЯ
картинку -- ’амиле все равно, она и сама  может вырвать картинку и вырезать,
только у нее  выходит криво.  Њожно говорить все,  что в голову придет, и не
боЯтьсЯ насмешек: ’амила грустно качает головой, понимаЯ; а если и засмеетсЯ
-- как  будто  заплачет. Џопросишь -- она и  в карты  сыграет: в  дурачка, в
пьЯницу, но играет она плохо, путает карты и проигрывает.
     € все  разумное,  скучное,  привычное  --  все  остаетсЯ по ту  сторону
заросшей цветущим кустарником ограды.
     Ђх,  не  хочетсЯ  уходить!  „ома надо  молчать  и  про ’амилу (вырасту,
поженимсЯ,  тогда  и узнаете),  и  про  ‘ирии,  и  про искристое  Яйцо птицы
Ђлконост,  владелец которого  затоскует на  всю  жизнь...  ЏетЯ вспомнил про
Яйцо,  достал из спичечного коробка, сунул  под подушку и  поплыл на ‹етучем
ѓолландце по черным ночным водам.
     “тром дЯдЯ ЃорЯ с опухшим лицом курил натощак на крыльце. —ернаЯ борода
вызывающе торчала, глаза брезгливо прищурились. “видев племЯнника, он  опЯть
засвистел вчерашнее, противное... € засмеЯлсЯ.  ‡убы --  редко видимые из-за
бороды -- были как у волка. —ерные брови поползли
     вверх.
     --  ‘алют  юному романтику! -- бодро крикнул дЯдЯ.  -- „авай-ка,  Џетр,
седлай велосипед -- и  в лавку!  Њатери нужен хлеб, а мне возьмешь две пачки
"Љазбека".  ’ебе  отпу-устЯт,   отпу-устЯт!  Ќинку  Я  знаю,  она  детЯм  до
шестнадцати чего хочешь отпустит! ..
     „ЯдЯ  ЃорЯ открыл рот и захохотал. ЏетЯ взЯл рубль  и  вывел  из  сараЯ
запотевшего   "Ћрленка".   Ќа   рубле   маленькими  буковками  --непонЯтные,
оставшиесЯ от  атлантов  слова:  бир сум. Ѓир  сом. Ѓир манат. Ђ  пониже  --
угроза:  "Џодделка  государственных  казначейских  билетов  преследуетсЯ  по
закону", -- слова  скучные, взрослые. ’резвое утро вымело волшебных вечерних
птиц,  ушла  на  дно рыбка-девочка, спЯт  под  толщей желтого песка  золотые
трехглазые статуи  Ђтлантиды.  „ЯдЯ  ЃорЯ  разогнал  громким, оскорбительным
смехом хрупкие тайны, вышвырнул сказочный  сор, но только  не навсегда, дЯдЯ
ЃорЯ, только на времЯ! ‘олнце начнет склонЯтьсЯ к западу,  воздух пожелтеет,
лЯгут косые лучи,  и очнетсЯ, завозитсЯ  таинственный мир,  плеснет  хвостом
серебристаЯ  немаЯ  утопленница,  закопошитсЯ  в еловом лесу  сераЯ, тЯжелаЯ
птица ‘ирии, и, может быть, где-то в безлюдной заводи уже спрЯтала в водЯную
лилию  розовое   огнистое  Яичко   утреннЯЯ  птица  Ђлконост,  чтобы  кто-то
затосковал о несбыточном... Ѓир сум, бир сом, бир манат!
     ’олстоносаЯ Ќинка безропотно дала  "Љазбек", велела передать  дЯде Ѓоре
привет  --  противный привет противному человеку, -- и ЏетЯ  покатил  назад,
звенЯ  звоночком,  подскакиваЯ  на  узловатых  корнЯх, похожих  на  огромные
дедушкины  руки.  Ћсторожно объехал дохлую ворону --  птицу кто-то  раздавил
колесом,  глаз  закрыт  белой  пленкой,  черные  свалЯвшиесЯ крыльЯ  покрыты
пеплом, клюв застыл в горестной птичьей улыбке.
     ‡а завтраком мама сидела с озабоченным лицом -- дедушка опЯть ничего не
ел. „ЯдЯ ЃорЯ насвистывал, разбиваЯ ложечкой Яйцо и  посматриваЯ на детей --
к чему бы прицепитьсЯ. ‹енечка пролил молоко, и дЯдЯ ЃорЯ обрадовалсЯ -- вот
и  повод поговорить. Ќо  ‹енечка совершенно равнодушен к дЯдиному занудству:
он  еще  маленький, и  душа у него запечатана, как куриное  Яйцо:  все с нее
скатываетсЯ. …сли он, не  дай бог, свалитсЯ в воду,  то не утонет,  а станет
рыбкой  --  лобастым, полосатеньким  окунем. ‹енечка  допил и,  не дослушав,
побежал к  песочнице: песок подсох на утреннем солнце, и башни, должно быть,
осыпались. ЏетЯ вспомнил.
     -- Њама, а та девочка давно утонула?
     -- ЉакаЯ девочка? -- встрепенулась мама.
     -- Ќу, ты знаешь.  „очка той старушки, котораЯ  все спрашивает: который
час?
     -- „а у нее не было никакой  дочки.  ѓлупости какие. “ нее два взрослых
сына. Љто тебе сказал?
     ЏетЯ  промолчал.  Њама  посмотрела  на  дЯдю Ѓорю,  тот  обрадовалсЯ  и
захохотал.
     -- ЏьЯные бредни нашей лохматой приЯтельницы! Ђ?! „евочка, а?!
     -- Љакой приЯтельницы?
     -- Ђ, так... Ќи рыба ни мЯсо.
     ЏетЯ вышел на крыльцо. „ЯдЯ ЃорЯ хотел  все испачкать. •отел зажарить и
схрупать волчьими зубами серебрЯную девочку-рыбку. Ќичего у тебЯ  не выйдет,
дЯдЯ ЃорЯ! “ менЯ  под подушкой  сиЯет огнЯми Яйцо утренней прозрачной птицы
Ђлконост.
     „ЯдЯ ЃорЯ распахнул окно и крикнул в росистый сад:
     -- Џить надо меньше!
     ЏетЯ   постоЯл   у   ограды,  поковырЯл  ногтем  ветхое   серое  дерево
перекладины. „ень только начиналсЯ.
     ‚ечером  дедушка  опЯть  ничего  не  ел. ЏетЯ  посидел  на  краю смЯтой
постели, погладил  сморщенную  дедушкину  руку.  „едушка,  повернув  голову,
смотрел в окно. ’ам поднЯлсЯ ветер, закачались верхушки деревьев, мама снЯла
сушившеесЯ  белье  --  оно захлопало,  как  белые паруса ‹етучего ѓолландца.
‡азвенело  стекло. ’емный  сад вздымалсЯ и опадал, как океан. ‚етер согнал с
ветвей птицу ‘ирии, и она, взмахиваЯ отсыревшими крыльЯми, прилетела к  дому
и принюхивалась,  поводЯ  треугольным  личиком с закрытыми  глазами: нет  ли
щели? Њама отослала Џетю и легла спать в дедушкиной комнате.
     Ќочью  была гроза. Ѓушевали  деревьЯ. ‹енечка просыпалсЯ и плакал. “тро
пришло  серое,  грустное, ветреное. „ождем прибило ‘ирии  к земле, и дедушка
сел в постели, и его поили бульоном. ЏетЯ поболталсЯ на  пороге, порадовалсЯ
дедушке, посмотрел в окно -- как поникли под дождем цветы, как сразу запахло
осенью. ‡атопили печку;  прикрывшись капюшонами,  носили из сараЯ дрова.  Ќа
улице  делать  нечего.  ‹енечка сел рисовать карандашами,  дЯдЯ ЃорЯ  ходил,
заложив руки за спину, и насвистывал.
     „ень прошел скучно: ждали обеда, потом ждали ужина. „едушка съел крутое
Яйцо. Ќочью опЯть пошел дождь.
     Ќочью  ЏетЯ бродил по подземным  переходам, по  лестницам, по коридорам
метро, не мог найти  выхода, пересаживалсЯ с поезда на поезд: поезда неслись
по  отвесным лестницам,  двери --  нараспашку; проезжали  по чужим комнатам,
заставленным  мебелью;  Џете непременно нужно было выйти,  выбратьсЯ наружу,
там, наверху, ‹енечке и дедушке грозила опасность: забыли закрыть дверь, она
так  и  стоЯла, разинутаЯ,  а  птица ‘ирин пешком поднималась  по  скрипучим
ступенькам, закрыв глаза; Џете мешал школьный портфель, но он тоже был очень
нужен.  Љак  выйти? ѓде здесь  выход? Љак  выбратьсЯ наверх? "Ќужен  билет".
Љонечно, чтобы выйти, нужен билет! ‚он касса. „айте билет! Љазначейский? „а,
да, пожалуйста, казначейский! "Џодделка казначейских билетов преследуетсЯ по
закону". ‚он они, билеты: длинные, черные листы  бумаги. Џогодите, в них  же
дырки!  ќто  преследуетсЯ  по  закону!  „айте другие!  џ  не хочу!  Џортфель
раскрываетсЯ, из  него вываливаютсЯ  длинные  черные билеты, все  в  дырках.
‘обрать, скорее, скорее, менЯ преследуют,  сейчас поймают! Ћни  расползаютсЯ
по  полу, ЏетЯ  собирает, запихивает как  попало;  толпа  раздаетсЯ, кого-то
ведут... Ќе уйти  с дороги, сколько билетов, о, вот оно,  страшное: под руки
ведут  огромное, ревущее как  сирена,  задравшее  вверх  багровую, распухшую
морду, это ни-рыба-ни-мЯсо, это конец!!!
     ЏетЯ вскочил с бьющимсЯ сердцем; еще не  рассвело.  ‹енечка мирно спит.
„обралсЯ босиком до
     дедушкиной комнаты,  толкнул  дверь  --  тишина.  ѓорит ночник.  ‚ углу
чернеют  кислородные  подушки.  „едушка  лежит  с  открытыми  глазами,  руки
стиснули  одеЯло. Џодошел,  холодеЯ  и  догадываЯсь,  тронул дедушкину руку,
отпрЯнул. Њама!
     Ќет. Њама закричит, испугаетсЯ. Њожет быть,  еще можно исправить. Њожет
быть, ’амила?
     ЏетЯ бросилсЯ к выходу -- дверь была  распахнута. ‘унул  голые  ноги  в
резиновые  сапоги,  на  голову --  капюшон, загрохотал по  ступенькам. „ождь
кончилсЯ,  но  с деревьев капало.  Ќебо серело.  „обежал  разъезжающимисЯ по
глине,  подгибающимисЯ  ногами.  ’олкнул  дверь   веранды.  ’Яжело   пахнуло
холодным, застоЯвшимсЯ пеплом. ЏетЯ задел на ходу какой-то столик: зазвенело
и  покатилось.  ЌагнулсЯ,  ощупью нашарил и помертвел:  кольцо с  серебрЯной
жабой, охранное  ’амилино  кольцо, валЯлось  на полу. ‚  комнате завозились,
ЏетЯ распахнул  дверь. Ќа кровати в полутьме  силуэты двоих: ’амилины черные
спутанные  волосы  разбросаны  по   подушке,  черный  халат   на  табуретке;
повернулась и замычала. „ЯдЯ ЃорЯ вскочил  в  постели, борода вверх,  волосы
всклокочены.  ЌабрасываЯ  одеЯло  на  ’амилину  ногу, прикрываЯ свои, быстро
завозилсЯ, закричал, пглЯдываЯсь в темноту:
     -- Ђ?! Љто, что?! ќто кто?! Ђ?!
     ЏетЯ заплакал, крикнул, дрожа в страшной тоске:
     -- „едушка умер! „едушка умер! „е-ду-шка умер!!!
     „ЯдЯ   ЃорЯ   отбросил   одеЯло,   выплюнул    ужасные,   извивающиесЯ,
нечеловеческие слова; ЏетЯ затрЯссЯ в рыдании, ослеп, выбежал,  -- ботами по
мокрым  клумбам;  душа  сварилась  как  Яичный белок,  клочьЯми  повисала на
несущихсЯ  навстречу деревьЯх; кислое горе бурлило во рту; добежал до озера,
бросилсЯ  под мокрое, сочащеесЯ  дождем  дерево, визжа, колотЯ ногами, трЯсЯ
головой,  выгонЯл из  себЯ страшные дЯди-Ѓорины слова,  страшные дЯди-Ѓорины
ноги.
     Џривык, затих, полежал.  ‘верху  капали капли. Њертвое  озеро,  мертвый
лес; птицы свалились с деревьев  и лежат кверху лапами; мертвый,  пустой мир
пропитан серой, глухой, сочащейсЯ тоской. ‚се -- ложь.
     Ћн  почувствовал  в  кулаке  твердое  и   разжал   руку.  ђаспластаннаЯ
серебрЯнаЯ охраннаЯ жаба выпучила глаза.
     ‘пичечный коробок, мерцающий вечной тоской, лежал в кармане.
     Џтица ‘ирии задушила дедушку.
     Ќикто не уберегсЯ от судьбы. ‚се -- правда, мальчик. ‚се так и есть.
     Ћн еще полежал, вытер лицо и побрел к дому.
        ЏЋќ’ € Њ“‡Ђ
     Ќина была прекраснаЯ,  обычнаЯ женщина, врач  и, безусловно, заслужила,
как и  все, свое право на личное счастье. Ћна это  очень хорошо сознавала. Љ
тридцати пЯти годам после длительного периода  невеселых проб и ошибок -- не
стоит  о них говорить  --  она Ясно понЯла, что ей нужно: нужно ей безумную,
сумасшедшую   любовь,  с  рыданиЯми,  букетами,   с  полуночными  ожиданиЯми
телефонного звонка, с ночными погонЯми на такси,  с роковыми  препЯтствиЯми,
изменами  и прощениЯми, нужна такаЯ зверинаЯ, знаете ли,  страсть  -- чернаЯ
ветренаЯ ночь с огнЯми, чтобы пустЯком показалсЯ классический женский подвиг
--  стоптать  семь  пар  железных  сапог,  изломать  семь  железных посохов,
изгрызть семь железных хлебов  -- и  получить в  награду как  высший дар  не
золотую  какую-нибудь  розу, не  белый  пьедестал,  а обгорелую  спичку  или
автобусный, в шарик скатанный билетик -- крошку  с пиршественного стола, где
поел  светлый  король,  избранник  сердца.  Ќу,  естественно,  очень  многим
женщинам нужно примерно  то же самое, так что Ќина была, как уже сказано,  в
этом смысле самаЯ обычнаЯ женщина, прекраснаЯ женщина, врач.
     Џобывала она замужем -- все равно что отсидела долгий,  скучный  срок в
кресле междугородного поезда и вышла усталаЯ, разбитаЯ, одолеваемаЯ  зевотой
в беззвездную ночь чужого города, где ни од ной близкой души.
     Џотом  какое-то  времЯ пожила отшельницей, увлекалась мытьем и натиркой
полов  в  своей чистенькой  квартирке, поинтересовалась кройкой  и шитьем  и
опЯть заскучала. ‚Яло тлел роман  с дерматологом Ђркадием Ѓорисычем, имевшим
две семьи, не считаЯ Ќины. Џосле работы она заходила за ним в его кабинет --
никакой романтики:  уборщица вытрЯхивает  урны,  шваркает мокрой шваброй  по
линолеуму, а Ђркадий Ѓорисыч долго моет  руки, трет  щеточкой, подозрительно
осматривает  свои розовые ногти и с отвращением смотрит  на себЯ  в зеркало.
‘тоит, розовый, сытый,  тутой,  Яйцевидный, Ќину  не  замечает, а она  уже в
пальто на пороге.  Џотом высунет треугольный Язык  и вертит его так и сЯк --
боитсЯ заразы. ’оже мне  ”инист џсный ‘окол! Љакие такие страсти могли у нее
быть с Ђркадием Ѓорисычем -- никаких, конечно.
     Ђ  она заслужила право  на счастье,  она  имела  все  основаниЯ  занЯть
очередь  туда,  где  его  выдают:  лицо у  нее было белое и  красивое, брови
широкие, черные гладкие волосы низко начинались на висках, и сзади -- пучок.
€  глаза  были  черные,  так  что  мужчины  в  транспорте  принимали  ее  за
молдаванку,  и  даже  как-то  привЯзалсЯ  к  ней  в  метро,  в  переходе  на
"Љировской", человек,  уверЯвший, что он скульптор и чтобы она сейчас же шла
с ним  позировать Якобы  длЯ головки  гурии,  срочно: у  него глина  сохнет.
Љонечно,  она  не  пошла  по  естественному  недоверию  к  лицам  творческих
профессий,  так как  у нее уже  был  печальный опыт,  когда она  согласилась
выпить  кофе с одним будто бы кинорежиссером и еле унесла  ноги,  -- большаЯ
такаЯ была квартира с китайскими вазами и косым потолком в старом доме.
     ...Ђ времечко-то бежало, и при мысли о том, что у нас в стране примерно
сто двадцать пЯть миллионов мужчин, а ей  судьба отслюнила  от  своих щедрот
всего  лишь ЂркадиЯ Ѓорисыча, Ќине иногда становилось не по себе. Њожно было
бы найти другого, но кто попало ей тоже был не нужен. „уша-то у нее с годами
становилась все богаче, и  саму себЯ она понимала и чувствовала все  тоньше,
все больше жалела себЯ  осенними вечерами:  некому себЯ | преподнести, такую
стройную, такую  чернобровую.  €ногда  она заходила в гости  к  какой-нибудь
замужней подруге и, одарив  чужого ушастого ребенка шоколадом,  купленным  в
ближайшей булочной,  пилa  чай,  долго  говорила,  все поглЯдываЯ  на себЯ в
темное стекло  кухонной двери,  где  ее отражение было  еще загадочнее,  еще
выигрышнее  и выгодно  отличалось от  расплывшегосЯ силуэта  приЯтельницы. €
было бы просто справедливо, чтобы ее кто-нибудь воспел. ‚ыслушав  наконец  и
подругу -- что  куплено, да что  пригорело,  и чем болел ушастый ребенок, --
рассмотрев  чужого  стандартного  мужа -- лоб  с  залысинами,  тренировочные
штаны,  растЯнутые   на  коленках,   нет,   такой  не  нужен,   --  уходила,
разочарованнаЯ, уносила себЯ, изЯщную, за  дверь, и на  площадку, и  вниз по
лестнице,  в  освежающую  ночь  --  не  те  люди,  зрЯ  приходила,  напрасно
преподнесла  себЯ и  оставила  в  тусклой  кухне  свой  душистый  отпечаток,
напрасно скормила  изысканный, с горчинкой  шоколад  чужому ребенку,  только
сожрал, и измазалсЯ, и не  оценил, вот пусть-ка его засыплет с ног до головы
диатезом. ‡евала.
     Ђ  потом была  эпидемиЯ Японского гриппа,  когда  всех  врачей  снЯли с
участков на вызовы, и Ђркадий Ѓорисыч тоже ходил, надев марлевый намордник и
резиновые перчатки, чтобы вирус не  прицепилсЯ, но не  уберегсЯ, слег, и его
больные  достались  Ќине. ’ут-то, как  выЯснилось, ее и подстерегала судьба,
лежавшаЯ в лице ѓриши на  топчане, под вЯзаными одеЯлами, бородой кверху и в
полном беспамЯтстве. ’ут-то оно все и случилось. Џолутруп немедленно похитил
Ќинино заждавшеесЯ  сердце;  скорбные тени на его  фарфоровом челе,  тьма  в
запавших глазницах, нежнаЯ борода, прозрачнаЯ, как весенний' лес,  сложились
в волшебную декорацию, незримые скрипки  сыграли свадебный  вальс -- ловушка
захлопнулась. Ќу, все знают, как это обычно бывает. Ќад умирающим заламывала
руки  омерзительно  I  красиваЯ женщина с  трагически  распущенными волосами
(потом, правда, оказалось, что ничего особенного, всего лишь ЂгниЯ, школьнаЯ
подруга ѓришуни, неудавшаЯсЯ актриса, немножко поет под гитару, ерунда, не с
той стороны  грозила опасность) -- да, да, она вызывала врача, спасите! Ћна,
знаете ли, зашла случайно, ведь дверей он не запирает и никогда  не зовет на
помощь, ѓриша, дворник, поэт, гений, свЯтой! €  вот... Ќина  отклеила взглЯд
от демонически  прекрасного дворника, осмотрела  комнату  --  большаЯ  зала,
пивные  бутылки  Џод  столом,  пыльнаЯ  лепнина на  потолке, синеватый  свет
сугробов из окошек, праздный камин, забитый хламом
     и ветошью.
     -- Ћн  поэт,  поэт, он  работает дворником за  жилплощадь, -- бормотала
ЂгниЯ.
     Ќина выгнала Ђгнию, снЯла  сумку, повесила на гвоздь,  бережно взЯла из
ѓришуниных  рук свое  сердце  и  прибила его гвоздЯми к  изголовью  постели.
ѓришунЯ бредил в рифму.  Ђркадий Ѓорисыч расстаЯл, как сахар в  горЯчем чае.
’ернистый путь был открыт.
     ‚новь  обретЯ  слух  и  зрение,  ѓришунЯ  узнал,  что  счастливаЯ  Ќина
останетсЯ  с ним до  гробовой доски;  вначале  он немного удивилсЯ  и  хотел
отсрочить  |  наступление  нечаЯнного счастьЯ  или, если  уж это нельзЯ,  --
приблизить   встречу  с  доской,   но  после  по  мЯгкости  характера   стал
покладистее, только просил не разлучать его с друзьЯми. ‚ременно, пока он не
окреп, Ќина  пошла ему навстречу.  Љонечно же, это  была  ошибка: он  быстро
встал  на  ноги  и  снова  втЯнулсЯ  в бессмысленное  общение  со  всей этой
бесконечной оравой: тут были и какие-то молодые люди неопределенных занЯтий,
и  старик  с  гитарой,  и  поэты-девЯтиклассники,  и  актеры,  оказывавшиесЯ
шоферами,  и  шоферы,   оказывавшиесЯ  актерами,  и   одна  демобилизованнаЯ
балерина, говорившаЯ: "Ћй, Я  еще позову наших", -- и дамы  в бриллиантах, и
непризнанные  ювелиры,   и  ничьи   девушки   с   запросами   в   глазах,  и
философы-недоучки,  и  дьЯкон из  Ќовороссийска,  всегда привозивший чемодан
соленой рыбы, и  подзадержавшийсЯ  в Њоскве тунгус, боЯвшийсЯ испортить себе
пищеварение столичной пищей и евший только свое -- какой-то  жир  пальцем из
баночки.
     ‚се  они  --  сегоднЯ  одни, а  завтра другие -- набивались вечерами  в
дворницкую;  трехэтажный флигелек  трещал, приходили  жильцы верхних этажей,
бренчали на гитаре,  пели,  читали свои и чужие стихи, но в основном слушали
хозЯйские. ѓришунЯ  у них считалсЯ  гением, уже много лет вот-вот должен был
выйти его сборник, но  мешал какой-то  зловредный Њакушкин,  от которого все
зависело, Њакушкин,  поклЯвшийсЯ, что, мол,  только  через  его труп.  ЉлЯли
Њакушкина, превозносили  ѓришу,  женщины  просили  читать  еще,  еще,  ѓриша
смущалсЯ  и  читал  --  густые, многозначительные  стихи  наподобие  дорогих
заказных  тортов  с  затейливыми  надписЯми,  с  торжественными  меренговыми
башнЯми,  стихи,  отЯжеленные  словесным  кремом  до вЯзкости,  с  внезапным
ореховым хрустом  звуковых скоплений, с мучительными,  вредными длЯ  желудка
тЯнучками рифм. "ќ~э-э-э-э", -- качал головой тунгус, ни слова,  кажетсЯ, не
понимавший  по-русски. "—то,  ему не  нравитсЯ?" -- тихо  спрашивали  гости.
"Ќет, кажетсЯ, это у них похвала", -- мотала волосами ЂгниЯ,  боЯвшаЯсЯ, что
тунгус ее  сглазит. ѓости засматривались на Ђгнию и приглашали ее продолжить
вечер в другом месте.
     …стественно,  все это  обилие  народу  было Ќине  неприЯтно.  Ќо  самое
неприЯтное было  то,  что каждый божий  день, когда ни  забежишь -- днем ли,
вечером ли после  дежурства, -- в  дворницкой сидело, пило чай и  откровенно
любовалось ѓришиной мЯгкой бородой убогое существо не толще вилки --
     чернаЯ юбка до пЯт, пластмассовый  гребень в тусклых волосах,  -- некто
‹изавета. Љонечно,  никакого  романа у  ѓришуни с  этой унылой тлей быть  не
могло.  Џосмотреть только,  как  она,  выпростав из рукава красную костлЯвую
руку,  неуверенно тЯнулась  за каменным,  сто лет  провалЯвшимсЯ прЯником --
будто ждала, что  ее  сейчас  стукнут, а прЯник  отберут. €  щек  у нее было
меньше,  чем требуетсЯ  человеку, и челюстей  больше,  и  нос хрЯщеватый,  и
вообще  было в  ней что-то  от рыбы --  черной, тусклой  глубоководной рыбы,
ползающей по дну в непроглЯдном мраке и не смеющей поднЯтьсЯ выше, в светлые
солнечные слои, где резвЯтсЯ лазурные и алые породы жителей отмелей.
     Ќет,  какой уж  тут роман. Ќо ѓришунЯ,  блаженненький, смотрел на  этот
человеческий остов  с  удовольствием, читал ей стихи, подвываЯ и приседаЯ на
рифмах, и после, сам  расчувствовавшись от  собственного творчества, сильно,
со  слезой мигал и отворачивалсЯ,  поглЯдываЯ на потолок, чтобы слезы втекли
обратно,  а ‹изавета  трЯсла головой, изображаЯ потрЯсение  всего организма,
сморкалась  и  имитировала  детские  прерывистые вздохи,  будто  тоже  после
обильных рыданий.
     Ќет,  это  Ќине  было  крайне   неприЯтно.   Ћт  ‹изаветы   нужно  было
избавлЯтьсЯ.  Ђ   ѓришуне  нравилось  это   наглое   поклонение;   да   ему,
неразборчивому, все нравилось  на этом  свете: и утреннее махание лопатой по
рыхлому снежку, и житье в  зале с  камином,  заваленным  трухой,  и то,  что
первый  этаж и  дверь отворена  --  заходи  любой, -- и толчеЯ,  и  шастанье
туда-сюда, и лужа от натекшего снега в сенЯх,  и все эти девочки и мальчики,
актеры и старики, и бесхознаЯ ЂгниЯ, добрейшее Якобы существо, и  неизвестно
зачем  приходЯщий тунгус, и  все  эти юродивые,  признанные  и непризнанные,
гении  и отверженные,  и  обглоданнаЯ  ‹изавета, и --  длЯ круглого счета --
заодно и Ќина.
     “ посетителей флигелька ‹изавета считалась художницей, и действительно,
ее выставлЯли  на  второсортных выставках, а  ѓришунЯ вдохновлЯлсЯ ее темной
мазней и сочинил соответствующий цикл стихов. —тобы изготовить свои полотна,
‹изавета,  как африканский колдун, должна была привести себЯ  в необузданную
Ярость, и тогда в ее тусклых глазах зажигалсЯ огонь, и с криками, хрипами, с
каким-то  грЯзным  гневом она  накидывалась  и  месила  кулаками  на  холсте
голубые, черные,  желтые краски и тут же  расцарапывала ногтЯми  непросохшую
маслЯную  кашу.  Ќаправление называлось -- когтизм, страшное  было  зрелище.
Џравда,  получались  какие-то  подводные растениЯ,  звезды, висЯщие  в  небе
замки, что-то ползучее и летучее одновременно.
     "Ђ  почему  нельзЯ спокойнее?"  --  шептала ѓри-шуне  Ќина, наблюдавшаЯ
как-то  сеанс  когтизма. "Ќу  вот, стало быть,  нельзЯ,  --  шептал  дорогой
ѓришунЯ,  дыша сладкими  ирисками,  --  это  вдохновение, это  дух,  что  ты
поделаешь,  он  же бродит где  хочет".  --  €  глаза  его светились лаской и
почтением к бесноватой пачкунье.
     ‹изаветины  костлЯвые  руки  расцветали  Язвами  от  Ядовитых красок, и
такими же Язвами покрывалось Ќинино ревнивое сердце, прибитое гвоздЯми
     над ѓришиным  изголовьем. Ќе хотела она  пользоватьсЯ ѓришей  на  общих
основаниЯх; ей и только ей должны были принадлежать голубые очи и прозрачнаЯ
борода красавца-дворника. Ћ,  если бы она могла стать  не случайной,  зыбкой
подругой, а  полновластной хозЯйкой,  положить ѓришуню в  сундук, пересыпать
нафталином, укрыть холщовой  трЯпочкой, захлопнуть крышку и усестьсЯ сверху,
подергиваЯ замки: прочны ли?
     Ћ, тогда  -- все, что угодно, тогда пусть  ‹изавета.  Џусть она живет и
когтит свои картины, пусть хоть зубами их  грызет, хоть на голову  встанет и
так  и  стоит  нервным столбом, принарЯженнаЯ, с оранжевым бантом  в тусклых
волосах,  на ежегодных  выставках  у своих варварских  полотен, краснорукаЯ,
краснолицаЯ,  вспотевшаЯ  и готоваЯ заплакать от  обиды или счастьЯ,  пока в
углу на шатком столике, прикрывшись  ладошками от любопытных, граждане пишут
в  богатый  красный  фолиант   неизвестный  до  поры   отзыв:   может  быть,
"безобразие",  или "великолепно", или "куда смотрит  администрациЯ", или  же
что-нибудь слюнЯвое, вычурное за подписью группы провинциальных библиотекарш
-- как их Якобы пронзило насквозь свЯтое и вечное искусство.
     Ћ, вырвать  ѓришу из тлетворной среды, обчистить с него прилипших,  как
ракушки к  днищу  кораблЯ, посторонних  женщин,  вытащить  из бурного  морЯ,
перевернуть,  просмолить,  проконопатить,  водрузить на  подпорки  в  тихое,
спокойное место!
     Ђ он,  беспечный,  готовый  повиснуть  на  шее  у любой уличной собаки,
пригреть любого антисанитарного  бродЯгу, тратил себЯ на толпу,  разбрасывал
себЯ  пригоршнЯми;  простаЯ  душа, брал авоську, нагружал ее простоквашей  и
сметаной и шел навещать заболевшую  ‹изавету, и приходилось  идти с ним,  и,
боже  мой,  что за берлога, что за комната, желтаЯ, жуткаЯ, заросшаЯ грЯзью,
слепаЯ, без окон! €  еле  различимаЯ на  железной  койке под военным одеЯлом
‹изавета,  блаженно  наполнЯющаЯ  черный  рот  белой  сметаной, и ‹изаветина
испуганнаЯ, толстаЯ,  непохожаЯ дочь  над школьными тетрадками, такаЯ, будто
‹изавета скрестилась во времЯ оно с
     сенбернаром.
     "Ќу как ты тут вообще?"  -- спрашивал ѓришунЯ. €  ‹изавета шевелилась у
желтой стены: "Ќичего".  "’ебе  нужно что-нибудь?" -- навЯзывалсЯ ѓришунЯ. €
железнаЯ койка скрипела: "ЌастЯ все сделает". "Ќу, учись", -- топталсЯ поэт,
гладЯ толстую Ќастю по голове,  и пЯтилсЯ в коридор, а обессиленнаЯ ‹изавета
уже спала, и спало в ее рту не проглоченное озеро простокваши.
     "Ќам бы  надо с  ней,  это... объединитьсЯ, --  неопределенно показывал
руками ѓришунЯ и отводил  глаза. -- ‚идишь, какие трудности с жильем. Ћна из
’отемы,  снимает  чулан,  а  ведь какой талант, а?  €  дочка у нее  очень  к
искусству тЯнетсЯ.  Ћна лепит хорошо, а кто ее в ’отьме учить будет". -- "Њы
с тобой женимсЯ, Я твоЯ", --  строго напомнила Ќина. "„а, конечно, Я забыл",
--извинилсЯ ѓришунЯ. ЊЯгкий был человек, только дурь в голове.
     “ничтожить ‹изавету  было  так  же  трудно,  как  перерезать  Яблочного
червЯ-проволочника.  Љогда  ее  пришли штрафовать за  нарушение  паспортного
режима, она  уже ютилась  в  другом  месте,  и Ќина  посылала  отрЯды  туда.
‹изавета прЯталась  в подвалах  -- Ќина  затоплЯла  подвалы; она ночевала  в
сараЯх -- Ќина сносила сараи; наконец ‹изавета сошла на нет и стала тенью.
     ‘емь  пар  железных  сапог  истоптала  Ќина  по  паспортным  столам   и
отделениЯм милиции, семь железных посохов  изломала о ‹изаветину спину, семь
кило железных прЯников изгрызла в ненавистной дворницкой -- надо было играть
свадьбу.
     “же  редела  пестраЯ компаниЯ, уже  приЯтнаЯ тишина  стоЯла вечерами во
флигеле,  уже  с уважением стучал в дверь  случайный  смельчак и  тщательно,
сразу  жалеЯ,  что  пришел,  вытирал  ноги  под  Ќининым  взглЯдом.  Ќедолго
оставалось ѓришуне  уродоватьсЯ с лопатой и зарывать свой талант  в сугробы,
он  переезжал к  Ќине, где его ждал  прочный,  просторный  письменный  стол,
покрытый  оргстеклом, слева  на  столе -- вазочка  с двумЯ  прутиками вербы,
справа  -- в рамке с отклЯченным  хвостом улыбалась Ќинина фотокарточка, так
сказать, "твое  лицо  в его  простой  оправе". € улыбка ее  обещала, что все
будет  хорошо, сытно,  тепло  и  чисто,  что  Ќина  сама сходит  к  товарищу
Њакушкину,  чтобы  решить  наконец  затЯнувшийсЯ  вопрос со  сборником,  она
попросит  товарища Њакушкина внимательно про