ровати.  ’ам свалены старые  игрушки, альбомы  с
рваными и  мЯтыми  гравюрами, облезлый  плюшевый медведь, и из этого убежища
теней, этой  могилы  славы,  еще  дымЯщейсЯ  и  сверкающей,  он  вытаскивает
картонную скрипку,  которую смастерил сам. Ћт собственной нерешительности он
краснеет. Ћн испытывает унижение более сильное, чем  здоровый стыд от плевка
в  спину, такое же, какое  испытывал, когда делал ее - но не когда задумывал
ее  сделать  -  всего  девЯть  дней назад,  из  сероватой обложки  альбома с
гравюрами, куска палки от метлы и четырех нитей белой проволоки - струн. ќто
была плоскаЯ сераЯ скрипка, двухмернаЯ скрипка, из доски и грифа, на которые
четыре белые струны  были натЯнуты  геометрически точно, ровно до нелепости,
не скрипка, а какое-то чудище. ‘мычком служила ветка орешника,  с которой он
ободрал кору. Љогда Љюлафруа впервые попросил свою  мать купить ему скрипку,
та  никак не  отреагировала на просьбу.  Ћна  солила  суп. Ќи одна  из  этих
картин:  река,  огни,  украшенные гербами орифламмы  [24],  каблук  в  стиле
‹юдовика XV,  паж  в  голубом трико,  скрученнаЯ, вывернутаЯ душа  пажа - не
представилась четко ее взору, однако то беспокойство,  которое каждаЯ из них
вызвала в ней, погружение в черное чернильное озеро, это беспокойство на миг
поместило  ее  между  жизнью  и  смертью, а когда спустЯ две-три секунды она
пришла  в  себЯ, ее  охватил  нервный  озноб,  от  которого задрожала  рука,
солившаЯ суп. Љюлафруа не знал, что искривленные формы скрипки волновали его
чувствительную мать и что сам он прогуливаетсЯ в ее снах в компании ласковых
кошек, по углам, под  балконами, где жулики делЯт  ночную добычу, по улицам,
где  шпана  крутитсЯ вокруг газового  рожка,  на  лестницах, скрипЯщих,  как
скрипки,  с которых заживо сдирают кожу.  ќрнестина заплакала  от бессилиЯ и
бешенства, что не может убить своего сына, ведь Љюлафруа  был не  тем,  кого
можно убить,  ибо,  - мы  еще  увидим  это,  -то,  что  в  нем  было  убито,
возрождаетсЯ вновь: прутьЯ, плетки, порки,  пощечины терЯют свою власть или,
лучше сказать, смысл. ‘лово "скрипка" не произносилось больше ни разу. —тобы
учитьсЯ музыке,  то есть чтобы  изображать те же  жесты, что и  какой-нибудь
хорошенький  мальчишка  с  журнальной   картинки,  Љюлафруа   сам  смастерил
инструмент,  но  он больше  не  желал  произносить  перед  ќрнестиной  слов,
начинающихсЯ с  "viol" [25]. ‘делал он скрипку ночью в страшной  тайне. „нем
он  прЯтал ее на дне  сундука со старыми игрушками. Љаждый вечер он доставал
ее. ‘мирившись,  он сам училсЯ  класть  пальцы  левой  руки на белые струны,
следуЯ советам старого учебного пособиЯ, найденного на чердаке. Љаждое такое
немое занЯтие изматывало его. Ћт обманчивого скрипа,  который смычок вырывал
из  струн,  душа  его покрывалась  гусиной кожей.  ‘удорожные паузы-призраки
звуков   тЯнули  и  терзали  его  сердце.  €  так   -  весь  урок.  Ћбучение
сопровождалось  постоЯнным  чувством  стыда в  сочетании  с  замкнутостью  и
смирением, подобными тому  чувству, какое бывает у  нас  в Ќовый  год.  ‘вои
тайные желаниЯ  мы  произносим шепотом, как,  должно  быть,  гордые слуги  и
прокаженные.  Џоскольку речь  идет  о жестах, свойственных  господам,  у нас
часто  возникает   ощущение,   будто  мы   пользуемсЯ  их  туалетами,  чтобы
утвердитьсЯ.  Ћни  нас стеснЯют,  как  должен  стеснЯть  фрак  без  шелковых
отворотов,  который  носит   ученик  метрдотелЯ.  Ћднажды  вечером  Љюлафруа
исполнил широкий и чрезмерно трагический жест. †ест, который преодолел объем
комнаты, вошел в ночь и протЯнулсЯ до звезд, среди Њедведиц и дальше, затем,
подобно кусающей  собственный хвост змее, он возвратилсЯ во мрак комнаты и в
ребенка,  который  там  тонул.  Ћн  провел смычком от  начала  до  основаниЯ
медленно и величественно; эта  последнЯЯ тоска  допилила  его душу:  тишина,
мрак и тщетнаЯ  надежда  избавитьсЯ от  всего, что  нависло над ним со  всех
сторон, привели к тому,  что видение рассыпалось. Ћн  уронил руки,  отбросил
скрипку и  смычок и расплакалсЯ,  как ребенок. ‘лезы текли по его маленькому
гладкому  лицу. Ћн лишний  раз понЯл, что ничего тут не поделать. ЊагическаЯ
сеть, которую он пыталсЯ  прорвать,  вновь  сомкнулась вокруг него, заключаЯ
его  в себе.  Ћпустошенный,  он  подошел  к маленькому  зеркалу на туалетном
столике  и посмотрел на свое лицо, к  которому испытывал  такую же нежность,
какую  испытывают к  пусть некрасивой,  но  своей собачонке.  Ќевесть откуда
идущаЯ, сгущалась темнота. Љюлафруа не мешал ей. …го интересовали  лишь лицо
в зеркале и его изменениЯ: Яблоки светЯщихсЯ век, сиЯние тени,  черное пЯтно
рта, всегда  освещенный указательный палец,  который  поддерживал  опущенную
голову. Ћн опускал голову, тобы видеть себЯ в зеркале, и эта поза заставлЯла
его поднимать  глаза  и рассматривать себЯ словно исподтишка, как это делают
актеры в .кино: "џ мог бы стать великим артистом". Ћн не сформулировал четко
эту мысль; тем не менее  ее великолепие заставлЯло  его еще немного опустить
голову. "’Яжесть судьбы", - подумал он. Ќа гладкой палисандровой поверхности
туалетного столика он увидел мимолетную сцену, по существу похожую на многие
другие, которые часто ЯвлЯлись ему:
     маленький  мальчик  сидит  на  корточках под  зарешеченным окном темной
комнаты, по которой прохаживаетсЯ он сам, засунув руки в карманы.
     Џосреди его песчаного детства  вдруг  рисовались капители. Љапители как
кактусы  под  небом. Љактусы как зеленые солнца,  сверкающие острыми лучами,
смоченными  Ядом  кураре.  …го детство -  как  ‘ахара, совсем  маленькое или
огромное  -  неизвестно,  -защищенное  светом,  запахом  и  потоком  личного
обаЯниЯ,  исходЯщими от гигантской  цветущей магнолии, котораЯ поднимаетсЯ в
небо,  глубокое, как пещера, поверх  невидимого, но все-таки присутствующего
солнца. ќто  детство сохло на жгучем песке, с мыслью - в какие-то мгновениЯ,
быстрые,  как  стрелы, и такие же тонкие, тонкие, как тот рай, что виднеетсЯ
между  веками монгола, -  о невидимой магнолии;  эти  мгновениЯ были во всем
похожи на  те, о которых говорит поэт: "џ увидал  в  пустыне твое разверстое
небо..."
     ќрнестина с сыном жили в единственном на всю  деревню доме, крытом, как
и церковь, шифером. ќто было солидное строение, сложенное из  каменных плит,
прЯмоугольное, разделенное на  две части коридором, который раскрывалсЯ, как
героический  пролом  в  диких  скалах:  ќрнестина  имела  приличный   доход,
оставленный ей мужем, который покончил  с собой,  бросившись в  зеленые воды
рва местного замка. Ћна бы могла жить  в роскоши, в окружении многочисленных
слуг,   среди  огромных  зеркал   и  ковров,  закрывающих  стены  до  самого
позолоченного  потолка.  Ќо  она отказалась от  роскоши  и красоты,  ибо они
убивают  мечту. ’ак же, как  и любовь.  Љогда-то любовь  бросила  и  с силой
придавила ее к земле, как борец, привыкший расправлЯтьсЯ с другими силачами.
‚  двадцать лет она дала жизнь легенде; когда позже крестьЯне будут говорить
о  ней, они уже не смогут не вспомнить это  существо с  лицом,  перевЯзанным
подобно лицу раненого  летчика, лицу  ‚ейдманна, в  котором лишь рот и глаза
оставались  открытыми;  лицо, забинтованное  газовыми  бинтами,  а под  ними
густой слой специального крема,  защищавшего ее кожу от солнечного загара, и
частичек  сена,  которое  она  ворошила летом  у  своего  отца.  Ќо, подобно
кислоте, горечь, разъедаЯ, уже прошлась по ней. ’еперь она  боЯлась всего, о
чем  нельзЯ говорить  просто,  с  непринужденной  улыбкой.  ќтот страх  один
доказывал  опасность возвращениЯ к власти  Џрожорливой Љрасоты. Џочти все ее
привЯзанности были слабыми, но  были и такие,  что приковывали и отдавали ее
силам, одно прикосновение или только приближение к которым ее потрЯсало. ќто
-  искусство,  религиЯ,  любовь,  окруженные  свЯтостью  (ведь  над  свЯтым,
которое,  увы,  называют  духовным,  не  принЯто  шутить  или  смеЯтьсЯ: оно
исполнено  грусти. …сли это  имеет отношение к Ѓогу, значит,  и Ѓог грустен.
‡начит, Ѓог - это понЯтие свЯзанное с мукой.  ‡начит, Ѓог  есть ‡ло?), к ним
относЯтсЯ     с    оберегающей    их     почтительностью.    ‘реди    прочих
достопримечатель­ностей  деревни  был  старый феодальный  замок,  окруженный
рвом, из  которого доносилось кваканье лЯгушек; а кроме того - кладбище, дом
матери-одиночки   и   сама   мать-одиночка,   трехарочный   каменный   мост,
отражавшийсЯ  в  прозрачной  воде,  по  утрам  на  нем висел  плотный туман,
медленно  поднимавшийсЯ к перилам. ‘олнце резало туман на лоскуты,  и они на
миг повисали  на  худых  черных  деревьЯх, делаЯ их  похожими  на оборванных
цыганЯт.
     ѓолубые,  с  острыми углами,  плитки  шифера,  гранитные  блоки, стекла
высоких окон отделЯли Љюлафруа от остального мира. €гры мальчиков, живших за
рекой, были  длЯ  него неведомыми, усложненными  математикой и геометрией. ‚
них  играли вдоль изгородей, а в роли внимательных зрителей выступали козы и
жеребЯта. ‘ами же игроки,  эти актеры-дети, выйдЯ за ворота  сельской школы,
вновь  становились  погонщиками  быков,  разорЯли  птичьи гнезда, лазали  по
деревьЯм, косили  рожь, воровали сливы. …сли они были длЯ  Љюлафруа племенем
демонов-искусителей (при этом сами они не  могли хорошенько разглЯдеть  его,
но  подозревали  о  его  присутствии),  то  сам  Љюлафруа  обладал  длЯ  них
авторитетом,  который  создавали  ему  его  уединение,  изысканность  манер,
изЯщество легенды об  ќрнестине и, кроме того, шифернаЯ  крыша их  дома- Џри
всеобщей  к нему ненависти не было  ни одного мальчика, который не завидовал
бы тому, как пострижены его волосы или его  элегантному кожаному , портфелю.
„ом с шиферной  крышей должен был вмещать сказочные богатства, среди которых
Љюлафруа имел неоценимую привилегию неторопливо передвигатьсЯ, мог позволить
себе фамильЯрно побарабанить пальцами по крышке стола или ручке  кресла, или
прокатитьсЯ  по  гладкому  паркету  среди  убранства,  которое  казалось  им
царским; привилегию улыбатьсЯ улыбкой дофина, и даже, возможно, играть там в
карты. Љюлафруа,  казалось,  источал  какую-то  королевскую  таинственность.
Џринцы слишком часто встречаютсЯ среди детей, чтобы сельские школьники могли
принимать это всерьез. Ќо они  поставили ему в вину столь Явную демонстрацию
своего  происхождениЯ,  что каждый  из  них  тщательно прЯтал  в  себе и что
оскорблЯло их собственное величие. ‚едь  королевскаЯ  идеЯ свойственна этому
миру,  и если  человек  не  обладает ею  в силу  кровных  уз, то  он  должен
приобрести  ее и  тайно  ею гордитьсЯ, ради  того  только,  чтобы  сохранить
уважение к самому  себе. Њечты и сны детей пересекались  в ночи, и каждый из
них  овладевал  другим   без  его  ведома,  насильно  (в   этом  и  состоЯло
изнасилование)  и  почти  всецело.  „еревнЯ,  которую  они  воссоздавали длЯ
собственных нужд  и  где, как мы уже сказали, дети были монархами,  всЯ была
опутана естественными  длЯ них обычаЯми  деревни странных ночей, где вечером
хоронили мертворожденных младенцев, которых их сестры относили на кладбище в
сосновых  Ящиках, узких и лакированных, как  футлЯр длЯ  скрипки; где другие
дети бегали по полЯнкам и прижимались голыми животиками, прикрытыми, однако,
лунным светом, к стволам буков и дубов (таких же крепких, как взрослые горцы
с короткими  толстыми  лЯжками,  на  которых трещали кожаные штаны),  в  тех
местах, где была содрана кора, чтобы почувствовать нежной кожей ток весенних
соков, где €спанка проходила, высматриваЯ стариков, больных, паралитиков, из
глаз которых она вырывала душу, слушаЯ, как они умирают (старики умирают так
же, как рождаютсЯ дети), держа их в своих руках, а руки ее  пощады не знали;
деревнЯ,  дни  которой  были не  менее странными,  чем ночи, когда шествиЯ в
праздники ’ела ѓосподнЯ или  ‚ознесениЯ  пересекали равнину, съежившуюсЯ под
лучами  полуденного  солнца,  шествиЯ,  состоЯвшие из  девочек с фарфоровыми
головами,  одетых  в  белые  платьЯ и с  искусственными цветами  в  волосах,
детей-певчих из церковного хора, размахивающих на ветру кадилами  со следами
медной  окиси, чопорных женщин в черном или зеленом  муаре,  мужчин в черных
перчатках,  несущих  восточный балдахин,  увенчанный султаном из  страусовых
перьев, под  которым  шагал  свЯщенник  с дароносицей в руках.  Џод солнцем,
среди ржи, сосен и люцерны, переворачиваЯсь в прудах, вверх ногами.


     ќто было частью детства „ивины. Љак и многое другое, о чем мы расскажем
позже. Ђ теперь нужно бы вернутьсЯ к ней.
     Џора уже сказать, что никогда ее любови не заставлЯли  ее боЯтьсЯ гнева
ѓосподнЯ, презрениЯ €исуса или сладкого отвращениЯ  ‘вЯтой „евы, никогда, до
тех пор, пока ѓабриэль не сказал  ей  об этом, потому что с того момента она
обнаружила  в  себе  присутствие  семЯн  этих  страхов:   гнева,  презрениЯ,
божественного  отвращениЯ, „ивина сделала  из своих ‹юбовей  бога выше Ѓога,
€исуса и ‘вЯтой „евы, которому они поклонЯлись, как все остальные, тогда как
ѓабриэль, несмотрЯ на  свой огненный темперамент, от которого часто краснело
его лицо, боЯлсЯ ада, ибо он не любил „ивины.
     Ђ кто любил ее, кроме Њиньона?
     Ќотр-„ам-де-”лер улыбалсЯ и пел, он пел,  как  эолова арфа, голубоватый
ветерок проходил .сквозь струны его тела; он пел телом: он не любил. ЏолициЯ
не  подозревала его.  Ћн  не  подозревал  полицию.  ќтому  ребенку все  было
настолько  безразлично, что он даже не покупал газет: он шел,  куда его вела
мелодиЯ.
     „ивина  думала, что  Њиньон  пошел  в  кино,  а Ќотр-„ам  промышлЯет  в
каком-нибудь большом магазине, однако... Ђмериканские ботинки, мЯгкаЯ шлЯпа,
золотаЯ цепочка, короче говорЯ, настоЯщий "кот" - к вечеру Њиньон выходил из
мансарды,  спускалсЯ  по  лестнице  и...  ’ут поЯвлЯетсЯ  неизбежный солдат.
Ћткуда он взЯлсЯ? ‚озможно, просто вошел с улицы в бар, где сидела „ивина. ‘
каждым поворотом вертЯщейсЯ  двери,  подобно часовому механизму на  одной из
колоколен ‚енеции, взору ЯвлЯлись то солидный  сержант  полиции, то  изЯщный
паж,  то  образчик  ‚ысокого ѓомосексуализма, то  есть один из  тех "котов",
предки которых были завсегдатаЯми притонов времен  мадемуазель Ђдна,  носили
кольца в ушах, и между ног которых сегоднЯ, когда они  шествуют по бульвару,
брызжут, прорываютсЯ, резкие свистки.
     ѓабриэль  поЯвилсЯ.  џ  вижу  еще,  как  он  сбегает  по  идущей  почти
вертикально вниз улице,  похожий  на  околдованную  собаку,  котораЯ  как-то
поЯвилась  на  деревенской  площади; он, должно быть,  столкнулсЯ с „ивиной,
когда та выходила из бакалейной лавки, где купила дудочку-сюрприз, и как раз
в тот  момент колокольчик на стеклЯнной  двери звЯкнул два  раза. џ бы хотел
поговорить  с  вами о  встречах.  џ  полагаю,  что момент, который делал или
делает  их  неизбежными, находитсЯ  вне времени, что от  столкновениЯ брызги
обдают все вокруг, и пространство и  времЯ, но возможно,  Я и ошибаюсь, ведь
длЯ менЯ  важны те встречи, которые Я вызываю  и  навЯзываю  ребЯтам из моей
книги.  Њожет  быть, он из тех моментов,  что зафиксированы на бумаге, как и
множество многолюдных улиц, на которые случайно падает мой взглЯд: сладость,
нежность ставЯт их вне мгновениЯ; Я  очарован, и, не знаю почему, нет ничего
слаще этой  толкотни длЯ моих глаз. џ отворачиваюсь, потом смотрю снова,  но
больше уже не  нахожу ни сладости,  ни нежности. “лица начинает мне казатьсЯ
угрюмой, как утро после бессонной ночи, ко мне возвращаетсЯ Ясность ума, а с
ней  возвращаетсЯ  поэзиЯ,   котораЯ  была  изгнана  этой  поэмой:  какое-то
юношеское лицо, плохо различимое в ней, осветило толпу, а потом исчезло. Њне
открылсЯ Ѓожественный  смысл.  €так, „ивина  встретила ѓабриэлЯ.  Ћн  прошел
мимо, развернув плечи, как стена  или скала. ‘тена  эта  была не  так  уж  и
широка, но от  нее  на  мир обрушивалось  столько  величиЯ, то есть  столько
спокойной силы, что „ивине  показалось, что он отлит  из бронзы; стена тьмы,
из которой, расправив огромные крыльЯ, вылетает черный орел.
     ѓабриэль был солдатом.
     ЂрмиЯ -  это краснаЯ  кровь, котораЯ  течет из ушей  артиллериста,  это
маленький снежный стрелок, распЯтый на своих лыжах, это спаги, чьЯ лошадь на
всем скаку  остановилась и замерла на краю  ‚ечности, это принцы в  масках и
братство убийц в ‹егионе; это клапан, заменЯющий ширинку на штанах матросов,
чтобы,  всеизвинЯющее  объЯснение,  те  не  цеплЯлись  за  снасти  во  времЯ
маневров, это, наконец, сами морЯки, которые  очаровывают  сирен,  обвиваЯсь
вокруг мачт, как шлюхи вокруг "котов"; заворачиваЯсь в паруса, они с хохотом
играют ими, как испанка  веером, или, засунув руки в  карманы, стоЯ прЯмо на
качающейсЯ палубе, насвистывают самый настоЯщий вальс голубых воротничков.
     - € сирены терЯют головы?
     - Ћни мечтают о том месте, где заканчиваетсЯ сходство между их телами и
телами морЯков.  " ѓде  начинаетсЯ тайна?" -  спрашивают они себЯ. €  именно
тогда они и поют.
     ѓабриэль был рЯдовым пехотинцем,  в форме из  голубого сукна, толстого,
ворсистого. Љогда мы узнаем его поближе  и станем меньше  о нем говорить, мы
дадим  его  портрет. …стественно, „ивина зовет  его Ђрхангелом. € еще:  "Њой
сладкий". Ћн  невозмутимо принимает обожание.  Ћн позволЯет себЯ обожать. €з
страха  перед  Њиньоном,  из  страха  его  огорчить,  „ивина не осмеливаетсЯ
привести солдата в мансарду.  Ћна встречает его вечером на бульваре,  где он
мило рассказывает  ей  историю  своей  жизни, потому  что  ничего другого не
знает. Ђ „ивина:
     -  ’ы рассказываешь  мне  не  о  своей  жизни,  Ђрхангел,  а  о  тайных
подземельЯх моей, которых Я сама не знала.
     €ли вот еще :
     - џ люблю тебЯ так, как будто ты был в моем животе. €ли:
     - ’ы не друг мне, ты - Я сама. Њое сердце, или мой член. ЊоЯ веточка.
     € ѓабриэль растроганный, но гордый, улыбаЯсь:
     -Ћ!
     Љогда он улыбалсЯ, в уголке губ пенилось несколько деликатных пузырьков
белой слюны.
     Џринц-Њонсеньор  повстречал  их  как-то  ночью; округлив пальцы  рук  в
кольцо, как аббат во времЯ проповеди, он подмигивает „ивине: "€шь, нашла!" и
исчезает, оставив их вместе.
     ‚се  прочие,  от  Ѓланш  до  Џигаль,  посылают  в  их адрес  проклЯтьЯ,
благословлЯЯ их таким образом.
     ‘тареющую  „ивину гложет тревога. Ћна  как  несчастнаЯ женщина, котораЯ
спрашивает себЯ:
     "Џолюбит ли он менЯ? Ђх,  найти нового  друга! поклонЯтьсЯ ему, стоЯ на
коленЯх,  а  он чтобы просто простил менЯ. џ  хочу хитростью привести  его к
любви." џ слышал о том,  что собак приручают,  примешиваЯ  каждый день к  их
похлебке  ложку  мочи хозЯина. „ивина  решает попробовать. ‚сЯкий раз, когда
она  приглашает Ђрхангела на обед, она находит способ добавить ему в тарелку
немного своей мочи.
     ‡аставить   полюбить   себЯ.  Њедленно   подводить   его,   ничего   не
подозревающего, к этой любви, как к запретному городу, таинственному городу,
черно-белому  ’амбукту,  черно-белому  и  волнующему,  как  лицо  одного  из
любовников, на щеке которого играет тень лица второго. Џриручить  Ђрхангела,
заставить его научитьсЯ собачьей преданности. Ќайти  ребенка, инертного,  но
пылкого, затем  почувствовать, как от ласк он возбуждаетсЯ еще  сильней, как
набухает  под моими  пальцами, наполнЯетсЯ и  проскакивает,  как сами знаете
что. „ивина любима!
     Ќа диване в мансарде она крутитсЯ  и извиваетсЯ, как стружка, выходЯщаЯ
из-под  рубанка.  …е  руки  изгибаютсЯ,  сплетаютсЯ и  расплетаютсЯ,  белые,
душащие призраков. Ќужно  было, чтобы однажды она привела  ѓабриэлЯ к  себе.
‡анавески задернуты, он оказываетсЯ в темноте, тем  более плотной, что здесь
настаивалсЯ  годами,  словно застарелый  запах ладана,  неуловимый  экстракт
выпущенных газов.
     ‚ голубой шелковой пижаме с белыми отворотами „ивина  лежала на диване.
“павшие на глаза волосы, бритый подбородок,  чистый рот,  лицо  отполировано
охровой водой. ’ем не менее она притворилась еще непроснувшейсЯ:
     -- ‘адись.
     ђукой  указала место рЯдом с собой  на  краю дивана, протЯнула  кончики
пальцев другой руки.
     - Ќу, как дела?
     ѓабриэль  был  в своей  небесно-голубой форме. Ќа  животе  висел  плохо
затЯнутый ремень кожаной портупеи.
     ѓрубое сукно и такой нежный голубой цвет!  „ивину это возбуждало. Џозже
она скажет:
     - џ "торчала" от его штанов.
     ’онкое  и  такое  же  голубое  сукно  подействовало  бы  на  нее  менее
возбуждающе,  чем  толстое черное  сукно,  потому что это ткань  деревенских
свЯщенников  и  ткань  ќрнестины,  и толстое серое  сукно -  ткань приютских
детей.
     - ќта шерсть не кусаетсЯ?
     - „а ты что? “ менЯ ведь еще  рубашка и трусы, шерсть  не прикасаетсЯ к
коже.
     “дивительно,  не  правда  ли, „ивина, что при небесно голубой одежде он
осмеливаетсЯ иметь такие черные глаза и волосы?
     - Љстати, есть шерри, выбирай, что хочешь, и мне тоже налей.
     ѓабриэль,  улыбаЯсь,  наливает  себе  ликер. Џьет.  Ћн снова  сидит  на
краешке дивана. Ћни немного стеснЯютсЯ друг друга.
     - ‘лушай, здесь душно, можно мне снЯть куртку?
     - Ћ, снимай, что угодно.
     Ћн  расстегивает  портупею,  снимает  куртку.  ум  снимаемой  портупеи
превращает мансарду в казарму с потными солдатами, вернувшимисЯ с маневров.
     „ивина,  Я  уже  говорил,  тоже  всЯ  в  голубом.  Ћна  блондинка,  под
соломенными "волосами  лицо  ее  кажетсЯ немного  морщинистым; оно,  говорит
Њимоза помЯто  (Њимоза говорит это со злости,  чтобы ранить  „ивину), но это
лицо нравитсЯ ѓабриэлю. „ивина, котораЯ жаждет в этом  убедитьсЯ, обращаетсЯ
к нему, трепеща, как пламЯ свечи:
     -  џ  состарилась,  мне  скоро  тридцать.  ѓабриэль  с  подсознательной
деликатностью  не  хочет  льстить ей ложными  утешениЯми, мол,  "по  тебе не
скажешь". Ћн отвечает:
     - Ќо это же самый хороший возраст. ‚ этом возрасте во всем разбираешьсЯ
лучше. Ћн прибавлЯет:
     - ќто настоЯщий возраст.
     ѓлаза, зубы „ивины сиЯют, их сиЯние передаетсЯ глазам и зубам солдата.
     -  Ќу, конечно, ничего в этом  хорошего нет. Ћн смеетсЯ, но Я чувствую,
он  смущен.   Ћна   счастлива.  ѓабриэль   сейчас   вЯлый,  рЯдом   с   ней,
бледно-голубой:  два  ангела, уставшие  летать,  и усевшиесЯ на  телеграфном
столбе, но ветер сбросил их в Яму с крапивой, они больше не целомудренны.
     Ћднажды ночью Ђрхангел стал фавном. Ћн держал  „ивину перед собой, лицо
к  лицу,  и его член,  вдруг став более мощным под  ней, пыталсЯ  проникнуть
внутрь. Ќаконец, найдЯ, немного  согнувшись, он вошел. ѓабриэль достиг такой
виртуозности, что мог,  оставаЯсь сам совершенно неподвижным, придать своему
члену дрожь, сравнимую  с дрожью  разъЯренного конЯ. Ћн  ворвалсЯ  со  своей
обычной  Яростью, и  ощущение  собственной мощи  было столь  сильно, что  он
-горлом и носом -- победно заржал -  так неудержимо,  что „ивина решила, что
он  вошел в нее всем своим телом  кентавра, и лишилась чувств от любви,  как
нимфа в стволе дерева.
     ќто повторЯлось часто. ‚ глазах „ивины поЯвилсЯ блеск, а кожа сделалась
нежнее. Ђрхангел всерьез играл свою роль самца. Џри этом  он пел Њарсельезу,
поскольку теперь  начал  испытывать  гордость  от  того, что  был французом,
гальским петухом,  чем одни только мужчины и могут гордитьсЯ. Џотом он погиб
на войне. Ћднажды вечером он пришел к „ивине на бульвар:
     -  Њне дали увольнительную, Я попросил  ее ради тебЯ.  Џошли пожрем,  у
менЯ сегоднЯ есть бабки. „ивина поднЯла глаза:
     - ’ак ты любишь менЯ, Ђрхангел? ѓабриэль раздраженно повел плечами:
     - ‘ледовало бы тебе дать по морде, - процедил он сквозь зубы. - ’ы что,
не видишь?
     „ивина закрыла глаза. Ћна улыбнулась и глухим голосом произнесла:
     - “ходи, Ђрхангел. “ходи, Я уже насмотрелась на тебЯ. ’ы приносишь  мне
слишком много радости, Ђрхангел.
     Ћна говорила,  как  сомнамбула,  если  бы сомнамбула говорила,  прЯмаЯ,
напрЯженнаЯ, с застывшей на лице улыбкой.
     - “ходи, иначе Я упаду в твои объЯтьЯ. € прошептала:
     - Ћ, Ђрхангел!
     ѓабриэль ушел,  улыбаЯсь, ступаЯ медленно  и широко,  потому что  был в
сапогах. Ћн погиб на войне за ”ранцию, и немецкие  солдаты закопали его там,
где он упал, у решетки ’уренского замка. „ивина  могла прийти на его могилу,
посидеть там и выкурить по сигарете с „жимми.
     Њы видим, как она сидит там, положив одну на другую свои длинные ноги и
держа возле губ сигарету- Ћна улыбаетсЯ почти счастливой улыбкой.


     ‚ойдЯ в кафе ѓраффа, „ивина увидела Њимозу,  та  ее тоже заметила.  Ћни
обменЯлись едва заметным приветственным жестом, так, не жест - пустЯчок.
     - „обрый день! Ќу, моЯ милаЯ, как твоЯ Ќотр-„ам?
     - Ћ, не спрашивай менЯ о ней. Ћна убежала. Ќотр-„ам уехала, улетела. …е
унесли  ангелы. …е  у менЯ  украли. Њимо, ты видишь,  Я  ‚сЯ-ЃезутешнаЯ. „ай
девЯтидневный обет, Я собираюсь постричьсЯ в монахини.
     - ’воЯ Ќотр-„ам унесла ноги?  Ћна  унесла  лЯжки, твоЯ Ќотр-„ам? Ќо это
безобразие! Ђх, потаскуха!
     - ‡абудем, забудем о ней.
     Њимоза  захотела, чтобы „ивина села  за ее столик. Ћна  сказала, что на
весь вечер избавилась от клиентов-
     - џ в кабаке с воскресеньЯ, да-да. ‚ыпей джина, девочка моЯ.
     „ивине  было не по  себе.  Ћна не  настолько  любила  Ќотр-„ама,  чтобы
страдать  при  мысли,  что  на него донесли,  если  все  равно  он  совершил
преступление; но  она помнила, как Њимоза проглотила его фотографию, --  так
проглатывают  облатку, - и как  сильно та была задета, когда Ќотр-„ам сказал
ей: "’ы нерЯха". Ќо все же она улыбнулась, вплотную приблизив свою  улыбку к
лицу Њимозы, как  длЯ поцелуЯ, и их лица  вдруг оказались так близко, что им
почудилось,  будто  они присутствуют на  собственной  свадьбе. ќто  ужаснуло
обоих педерастов. Џо-прежнему дивно улыбаЯсь, „ивина прошептала:
     - џ тебЯ ненавижу.
     Ћна не  сказала этого. ‘лова только возникли в горле, и тут  же ее лицо
снова  закрылось, как клевер в  сумерки. Њимоза  ничего  не  понЯла.  „ивина
скрывала тот случай со странным причащением Њимозы, она боЯлась, что,  узнав
о  нем, Ќотр-„ам обрадуетсЯ и начнет  кокетничать с  ее соперницей. Ќотр-„ам
был кокетка почище любого педика. Ћн был такой же  потаскухой, как последний
альфонс.  ‘амой  себе  „ивина  объЯснЯла  свое  поведение желанием  избавить
Ќотр-„ама от греха гордости, ибо „ивине, как известно, больших усилий стоило
быть аморальной и удавалось ей это лишь с помощью  множества уловок, которые
причинЯли ей страданиЯ.  …е  индивидуальность скована  тысЯчами чувств и  их
противоположностей,  которые  переплетаютсЯ,  распутываютсЯ,   завЯзываютсЯ,
развЯзываютсЯ,  порождаЯ  безумный беспорЯдок.  Ћна  старалась взЯть  себЯ в
руки. Џервой  мыслью, пришедшей ей в голову,  было: "Њимоза не должна ничего
знать;  терпеть  не могу эту шлюху." ќто как  бы  мысль  в  чистом  виде.  ‚
ощущениЯх  „ивины  она  выглЯдела  несколько  по-другому,  свЯтые втихомолку
следили за ней с небес; „ивина боЯлась их не потому что они такие  грозные и
карают за дурные мысли, а потому, что они сделаны из гипса, их ноги  утопают
в  кружевах и  цветах,  и при  этом они  всезнающи. Њысленно  она  говорила:
"Ќотр-„ам  такой гордый. € такой  глупый."  ќто  было  Ясно  уже из  первого
предложениЯ,  из  которого  следовал естественный  вывод. Ќо мораль, котораЯ
содержалась в  этом  выводе,  давала  ему  право  быть  высказанным.  ’олько
расхрабрившись и  пересилив себЯ,  она могла сказать: "ќта мерзкаЯ  девчонка
ничего  не узнает"  (Њимоза), но  даже  и в этом  случае  она  прЯтала  свою
ненависть под шуточной мишурой,  говорЯ  о  Њимозе то "она". ‘кажи „ивина то
"он",  это было бы гораздо серьезней. Њы  увидим это позже. „ивина  была  не
настолько  самоуверенной, она понимала, что Њимоза  предложила ей  сесть  не
ради  того,  чтобы наслаждатьсЯ ее обществом. Ќе доверЯЯ Њимозе, она сказала
громко:
     - ќто такой тайный Язык.
     - —то-что? - не понЯла Њимоза. „ивина рассмеЯлась:
     - „а то, что Я ѓлупаЯ „евочка.
     Љонечно, ђоже, мужчина Њимозы, почуЯл  что-то неладное.  Ћн  потребовал
объЯснений. Ћпыт подсказывал „ивине, что ей не под силу справитьсЯ с Њимозой
II. •отЯ она и не  знала, в какие  моменты проЯвлЯетсЯ  проницательность  ее
подруги, зато доказательств детективных способностей, которыми та  обладала,
у нее было предостаточно. "Њимо получает сведениЯ из ничего." Ќикто не может
лучше ее отличить это "ничего" и заставить его говорить:
     - ‡начит, ты уходишь? € забираешь Ќотр-„ам? ’ы злюка. € эгоистка.
     - Џослушай, ангел мой, увидимсЯ позже. ‘егоднЯ Я спешу.
     „ивина  поцеловала  ладошку  и подула  в сторону  Њимозы  (несмотрЯ  на
улыбку, лицо  „ивины вдруг  стало  важным, как  у дамы из  ‹Ярусса,  котораЯ
разбрасывает вокруг себЯ  семена  одуванчиков), и удалилась, шагаЯ будто под
руку с неким невидимым другим, то есть медленно, устало и отрешенно.
     ѓоворЯ, что  Ќотр-„ам гордый и что, узнав о том, как  Њимоза съела  его
фотографию, он почувствует к ней расположение, „ивина ошибалась. Ќотр-„ам не
был гордым. Ћн пожал плечами даже без улыбки и просто сказал:
     - ќта девка грубо работает. Џусть себе жрет бумагу.
     ќто  безразличие,  возможно,  было  следствием того,  что  Ќотр-„ам  не
чувствовал  так,  как  чувствует Њимоза,  и  не представлЯл себе,  что можно
испытывать  какие-нибудь эмоции,  сливаЯсь  в  буквальном смысле  с  образом
желанного существа, выпиваЯ его  ртом; он был  не способен распознать в этом
дань  уважениЯ  его  мужественности или  красоте. €з чего мы  можем  сделать
вывод, что ему это просто не было нужно. ’ем не менее, и  мы это увидим, ему
нравилось  принимать  поклонение.  —то  касаетсЯ  „ивины,  заметим, что  она
однажды ответила Њимозе:  "ѓордости  Ќотр-„ам нет предела. џ хочу сделать из
него статую гордости", думаЯ при этом: "—тобы он окаменел  от гордости, стал
воплощением гордости." ЌежнаЯ молодость Ќотр-„ама,  ибо у  него  тоже бывали
моменты нежности,  не  могла  удовлетворить потребность  „ивины  подчинЯтьсЯ
грубой силе. €деи о гордости удивительно точно сочеталась с идеей  о статуе,
а с ними обеими - идеЯ  о непреклонной твердости. •отЯ понЯтно, что гордость
Ќотр-„ама была лишь предлогом.
     џ  уже сказал,  что Њиньон  больше не поЯвлЯлсЯ в  мансарде  и  даже не
встречалсЯ с Ќотр-„амом в саду ’юильри. Ћн не сомневалсЯ, что Ќотр-„ам знает
о его подлостЯх. ‚ своей мансарде „ивина жила  лишь чаем и. печалью. Ћна ела
свою печаль и  пила ее. ќта кислаЯ пища  иссушила ее тело  и  разъела  душу.
‡аботы ее о своей внешности, салоны красоты -ничего не помогало ей избавитсЯ
от  худобы  и мертвенной бледности. Ћна носила парик,  который прикреплЯла с
большим  искусством, но  тюлеваЯ основа его была заметна  на  висках. €з-под
пудры  и крема все равно проступала полоска на лбу. Њогло показатьсЯ,  что у
нее  искусственнаЯ голова. ‚о времена, когда он еще  жил в  мансарде, Њиньон
потешалсЯ бы над всеми этими ухищрениЯми,  будь он просто "котом", но он был
"котом",  который слышал  голоса. Ћн не  смеЯлсЯ и  даже не улыбалсЯ. Ћн был
красив  и  дорожил  своей красотой,  понимаЯ, что, лишившись  ее, он лишитсЯ
всего;  его оставлЯли холодным  самые прихотливые ухищрениЯ, направленные на
то,  чтобы  привЯзать  его  к  себе,  это  его не  трогало, не вызывало даже
жестокой  улыбки.   €  это  естественно.  ’акое  множество  старух  любовниц
красилось перед ним, что он знал, что недостаток в красоте исправлЯетсЯ безо
всЯкого  волшебства.  ‚  комнатах  домов  свиданий он был свидетелем умелого
восстановлениЯ  внешности, подмечал колебаниЯ женщины с помадой, поднесенной
к  губам.  Њного  раз он помогал „ивине прикрепить ее  парик.  Ћн  делал это
ловкими и, если так можно выразитьсЯ, естественными движениЯми.  Ћн научилсЯ
любить такую „ивину. Ћн прониксЯ всеми уродствами,  из которых она состоЯла,
он их  рассмотрел: слишком  белаЯ и  сухаЯ кожа, худоба,  ввалившиесЯ глаза,
припудренные  морщины, накладные волосы, золотые зубы. Ћн ничего не упустил.
Ћн  сказал себе,  -  что  все это  есть, и  продолжал любить  это. Ћн  узнал
наслаждение и увЯз в нем. ‘ильный Њиньон, весь мускулистый,  поросший теплой
шерстью,  без ума влюбилсЯ в искусственную  дешевую пидовку.  “ловки  „ивины
были  тут не причем. Њиньон бросилсЯ очертЯ голову в  этот разврат, но затем
понемногу ему стало надоедать.  Ћн  потерЯл интерес к  „ивине и бросил ее. €
тогда, в мансарде,  она  познала ужас отчаЯниЯ. ‘тарость  подталкивала ее  к
гробу.  Ћна дошла до того, что не  осмеливалась  на  прежние жеманные жесты.
‹юди, которые знакомились с  ней в  тот  период, говорили, что она старалась
быть незаметной.  Ќо  она все  еще нуждалась  в  удовольствиЯх,  которые  ей
приносили постель и церковь; она  дошла до того, что искала  себе клиентов в
туалетах,  и даже тогда ей  приходилось платить  своим любовникам. ‚о  времЯ
любви  с  ней  происходили ужасные  вещи; так, она напугала  одного  пылкого
мальчика:  когда она  стоЯла  на коленЯх, он, то ли  теребЯ ее волосы, то ли
слишком резко прижав ее голову к себе, отклеил ее парик. …е наслаждение было
окружено  мелкой  суетой.  Ћна  не  выходила из  мансарды и  занималась  там
онанизмом.  „ни и ночи  она  проводила,  лежа в  постели, занавески  на окне
мертвых,  на оконном проеме “сопших были задернуты. Џила чай,  ела пирожные.
Џотом, накрывшись с головой одеЯлом, она изобретала самые невероЯтные оргии:
вдвоем, втроем или вчетвером,  во времЯ которых  все партнеры  вместе должны
были  на ней, в ней и  длЯ нее получать  наслаждение.  Ћна  вызывала в  себе
воспоминаниЯ об  узких, сильных, крепких, как сталь, бедрах, которые  словно
пронзали ее с разных сторон. Ќе заботЯсь о вкусах партнеров,  она заставлЯла
их совокуплЯтьсЯ  с  собой. Ћна соглашалась  быть единственным объектом всех
этих  брачных  игр,  и  ее  рассудок,  чтобы принЯть их  всех  одновременно,
стремилсЯ утонуть  в  сладострастии, стекающемсЯ  к нему  отовсюду. …е  тело
дрожало с головы до ног. Ћна чувствовала, как сквозь нее проходЯт незнакомые
ей люди. …е тело кричало:
     "Ѓог, вот Ѓог!" Ћна падала  обессиленнаЯ.  ‘коро  наслаждение ослабело.
’огда „ивина надела  на себЯ тело самца,  став вдруг сильной  и мускулистой,
она видела себЯ твердой, как  сталь,  руки  в карманах, посвистывающей.  Ћна
видела себЯ совокуплЯющейсЯ  с  самой собой. Ќаконец, она почувствовала, что
ее  мускулы, как во времЯ  того ее  опыта  с  приданием себе мужественности,
выступают и  твердеют  на бедрах, на  лопатках, на руках,  и расстроилась. €
этот огонь тоже угас. Ћна сохла. “ нее даже исчезли круги под глазами.
     €менно  тогда  она  вызвала  в  себе  воспоминание  об  Ђльберто  и  им
утешилась. ќто было ничтожество. ‚се в деревне сторонились его. Ћн был  вор,
грубиЯн и  сквернослов. „евушки морщились, когда  при них упоминали его имЯ;
но по  ночам, а иногда  внезапно во времЯ  тЯжелой работы они вспоминали его
мощные  бедра,  тЯжелые руки, которые раздували  карманы и  поглаживали  его
бока, были неподвижны или слабо шевелились, осторожно поднимаЯ натЯнутую или
вздувшуюсЯ  ткань  брюк.  Љисти  рук,  большие,   широкие,  короткопалые,  с
восхитительным  большим  пальцем, с величественным,  мощным  холмом  ‚енеры,
свисали,  как  куски  дерна.  Љак-то  летним вечером  дети,  которые  обычно
приносЯт потрЯсающие известиЯ, сообщили в деревне, что  Ђльберто ловит змей.
"‡меелов, это  ему подходит", -подумали старухи. ќто был лишний повод, чтоб"
поставить  на  нем крест.  “ченые  предлагали  заманчивую награду за  каждую
пойманную  живую  змею. ‘лучайно, шутЯ, Ђльберто поймал  одну,  доставил  ее
живой и  получил обещанную награду. ’ак  родилось новое звание,  которое ему
нравилось  и  одновременно  его  бесило.  Ћн  не  был ни сверхчеловеком,  ни
развратным фавном: это был парень с заурЯдными мыслЯми, который умел  делать
сластолюбие  более  привлекательным.  Љазалось,  он  постоЯнно  пребывает  в
состоЯнии  наслаждениЯ  или  опьЯнениЯ. Љюлафруа  неминуемо  должен  был его
повстречать.  ‹етом  он  шаталсЯ  по  дорогам.  …ще  издали  завидев  силуэт
Ђльберто,  он понЯл, что смысл  и  цель  его прогулки  именно там.  Ђльберто
неподвижно  стоЯл  на краю дороги,  почти  во ржи, будто  поджидаЯ  кого-то,
расставив  широко  свои красивые ноги, в позе колосса ђодосского или в позе,
какую нам демонстрировали такие  гордые и важные под своими касками немецкие
часовые.  Љюлафруа  он  понравилсЯ.  ЏроходЯ мимо  с безразличным и  храбрым
видом, мальчик покраснел  и опустил голову,  а  Ђльберто с  улыбкой на губах
наблюдал  за ним. …му было 18 лет, и поэтому „ивина видит, его как взрослого
мужчину.
     Ќазавтра  он  пришел снова. Ђльберто был  там,  часовым или статуей, на
краю дороги. "„обрый день" - сказал он с улыбкой, искривившей его губы. (ќта
улыбка была  особенностью  Ђльберто,  им самим.  Љто  угодно мог  иметь  или
приобрести  жесткость его волос,  цвет  его  кожи,  его походку,  но  не его
улыбку...  Љогда   теперь  „ивина  ищет  исчезнувшего  Ђльберто,  она  хочет
нарисовать  его  на  себе,  выдумываЯ своим  ртом  его улыбку. Ћна напрЯгает
мышцы, ей кажетсЯ, - она  верит, в это, чувствуЯ, как кривитсЯ ее рот, - что
эта гримаса делает ее похожей на  Ђльберто, до того днЯ, когда ей приходит в
голову  проделать это  перед  зеркалом. € тут она видит,  что ее  гримасы не
имеют ничего общего  с тем смехом, который мы уже как-то  назвали звездным.)
"„обрый день!"  - пробормотал Љюлафруа.  ќто  было все, что они сказали друг
другу, но с того днЯ ќрнестина вынуждена была смиритьсЯ с его исчезновениЯми
из дома с шифером. Ћднажды:
     - •очешь заглЯнуть в мою корзинку? Ђльберто указал на маленькую корзину
из ивовых прутьев, закрытую и  застегнутую на ремешок. ‚ тот день в ней была
лишь одна изЯщнаЯ и злобнаЯ змеЯ.
     - џ открываю?
     -  Ћ нет-нет,  не открывайте,  -  сказал  он, потому  что  всегда питал
непреодолимое отвращение к рептилиЯм.
     Ђльберто не  стал открывать  крышку, но  зато положил  свою  жесткую  и
нежную,  в  царапинах от колючего  кустарника,  руку  на  затылок  Љюлафруа,
который чуть было не  стал на колени.  ‚  другой раз там  извивались уже три
спутанные змеи. Ќа головах у них  были надеты маленькие капюшоны из  твердой
кожи, шнурком завЯзанные на шее.
     - Њожешь потрогать, они тебе ничего не сделают.
     Љюлафруа  не  шевелилсЯ.  ‘ловно  повстречав  привидение  или небесного
ангела, он не мог бежать, скованный ужасом. Ћн даже отвернутьсЯ не мог, змеи
загипнотизировали его,  и  в  то  же  времЯ он почувствовал,  что сейчас его
стошнит.
     - Ќу, ты что, дрейфишь? Ќу, скажи, со мной раньше было то же самое.
     ќто было  неправдой,  он хотел успокоить ребенка.  Ђльберто медленно  и
властно  запустил  руку в  клубок рептилий и вынул одну,  длинную и  тонкую,
хвост которой как  хлыст, мгновенно, но бесшумно,  обвилсЯ вокруг  его голой
руки.  "Џотрогай"  --  сказал  он  и  одновременно  подвел  руку  мальчика к
чешуйчатому и  ледЯному телу, но  Љюлафруа сжал руку в кулак и лишь костЯшки
пальцев  прикоснулись к змее. ќто даже не было прикосновением.  •олод удивил
его. Ћн  вошел  ему  в кровь,  и посвЯщение  состоЯлось. Џокрова  спали,  но
Љюлафруа еще  не знал, перед каким  изображением:  его  взглЯд не  мог этого
различить. Ђльберто  взЯл другую змею и положил  ее на голую  руку Љюлафруа,
она обвилась вокруг точно так же, как и перваЯ.
     - ‚идишь, они не делают тебе ничего плохого (Ђльберто говорил о змеЯх в
женском роде).
     Ђльберто,  восприимчивый  подобно его  члену, который  увеличиваетсЯ от
прикосновениЯ  пальцев,  чувствовал,  как в ребенке поднимаетсЯ  чувство, от
которого  тот напрЯгсЯ  и  задрожал. ЃлагодарЯ змеЯм между  ними зарождалась
скрытаЯ  дружба. Ћднако мальчик еще не прикоснулсЯ к змее, даже  не задел ее
тела органом осЯзаниЯ, кончиками пальцев, где на них  вздуваетсЯ  бугорок, с
помощью  которого читают  слепые.  Џришлось Ђльберто  раскрыть  его  руку  и
провести ею  по  ледЯному мрачному  телу.  ќто  стало  откровением.  ‘ этого
мгновениЯ  мальчику  стало  казатьсЯ,  что  если  множество  змей  заползет,
проникнет в  него, то  он  не ощутит  ничего, кроме  радости дружбы и что-то
вроде грусти; а тем временем властнаЯ рука Ђльберто не отпускала его руки, а
бедро Ђльберто продолжало касатьсЯ его бедра, и таким образом он уже был  не
вполне он. Љюлафруа и „ивина, с их утонченным вкусом, всегда будут вынуждены
любить то, что им ненавистно, в  этом  отчасти и  проЯвлЯетсЯ  их  свЯтость,
здесь есть что-то от самоотречениЯ.
     Ђльберто  научил его ловить  змей. Ќужно дождатьсЯ полуднЯ, когда  змеи
застывают на камнЯх, нежась в лучах солнца. Ћчень осторожно подходишь к ней,
хватаешь за  шею,  как  можно ближе  к голове,  зажимаЯ  голову  между двумЯ
фалангами  указательного  и  среднего пальцев,  выгнутых так,  чтобы она  не
вырвалась  и  не  укусила, а  затем быстро,  пока, она свистит от  отчаЯниЯ,
надеваешь на голову капюшон, завЯзываешь  шнурок  и кидаешь в Ящик. Ђльберто
носил  вельветовые  брюки,  гетры,  серую  рубашку  с закатанными по  локоть
рукавами. Ћн был красив, как и все самцы в этой  книге, сильные и нежные, но
не сознающие собственной прелести. …го жесткие непослушные волосы падали  на
лицо до самых губ, их  одних было  достаточно, чтобы придать ему королевское
величие  в глазах хрупкого замкнутого ребенка. Ћбычно они встречались  около
десЯти  часов  утра  у гранитного  креста.  Ќемного  болтали  о  девочках  и
отправлЯлись в путь. “рожай еще не был убран. †есткие колосьЯ ржи и пшеницы,
будучи неприкосновенными длЯ  остальн