такихъ "petits jeux", которыми
занимался Фишеръ... А, во-вторыхъ, почему Загряцк<u>i</u>й?
-- Кто же другой? Другому некому.
-- Позвольте, дорогой коллега, вы разсуждаете не какъ юристъ. Onus
probandi лежитъ на обвинен<u>i</u>и, разум<u>e</u>ется, если вы ничего противъ этого не
им<u>e</u>ете.
-- Да что onus probandi,-- сказалъ Никоновъ.-- Загряцк<u>i</u>й убилъ, какой
тутъ onus probandi... А вотъ, что это д<u>e</u>ло отъ Семы не уйдетъ,-- это фактъ.
-- Бабушка на двое сказала, и даже, passez moi le mot, не на двое, а на
трое или больше: если вамъ все равно, есть еще и Якубовичъ, и Меннеръ, и
Сердъ, и Матв<u>e</u>евъ, не говоря о dii minores.
-- Н<u>e</u>тъ, это д<u>e</u>ло не для нихъ. Меннеръ хорошъ въ военномъ, Якубовичъ,--
да, пожалуй, при разбор<u>e</u> уликъ, Якубовичъ, конечно, на высот<u>e</u>. А все-таки,
гд<u>e</u> ядъ, кинжалъ, револьверъ, с<u>e</u>рная кислота, тамъ Сема незам<u>e</u>нимъ. Онъ вамъ
и народную мудрость зажаритъ, онъ и стишокъ скажетъ, онъ и Грушеньку, и
Настасью Филипповну запуститъ.
-- Достоевскаго знаетъ, собака, какъ сенатск<u>i</u>я р<u>e</u>шен<u>i</u>я,-- съ уважен<u>i</u>емъ
подтвердилъ Фоминъ.
-- Если на антеллегентныхъ присяжныхъ, да со слезой, никто, какъ Сема.
Разв<u>e</u> изъ Москвы Керженцева выпишутъ.
Керженцевъ меньше ч<u>e</u>мъ за пять не пр<u>i</u><u>e</u>детъ. Ему на славу наплевать. Il
s'en fiche.
-- Ну, и три возьметъ. Съ Ляховскаго, помните, всего дв<u>e</u> тысячи
содралъ.
-- Позвольте, в<u>e</u>дь это когда было? De l'histoire ancienne. Теперь,
Григор<u>i</u>й Ивановичъ, ц<u>e</u>ны не т<u>e</u>... {51}
-- А вотъ, помяните мое слово, Сем<u>e</u> достанется д<u>e</u>ло, и онъ выиграетъ
какъ захочетъ.
-- Ораторъ Божьей милостью...
-- Да, только ужасно любитъ "нашего могучаго русскаго языка"...
Фоминъ сд<u>e</u>лалъ ему знакъ глазами. Въ гостиную вошла Муся, дочь
Кременецкаго, очень хорошенькая двадцатил<u>e</u>тняя блондинка въ модной короткой
robe chemise, розоваго шелка, открывавшей почти до кол<u>e</u>нъ ноги въ
серебряныхъ туфляхъ и въ чулкахъ т<u>e</u>леснаго цв<u>e</u>та. Фоминъ звякнулъ по
военному шпорами и зажмурилъ отъ восхищен<u>i</u>я глаза.
-- Мар<u>i</u>я Семеновна, pour Dieu, pour Dieu, чья это cre'ation? -- сказалъ
онъ, неожиданно картавя.-- Какая прелесть!..
Муся, не отв<u>e</u>чая, повернула выключатель, зажгла люстру на вс<u>e</u> лампочки
и подошла къ зеркалу.
"Какой сладеньк<u>i</u>й голосокъ" -- подумала она.-- "И надо<u>e</u>ли его
французская фразы"...
У нея былъ дурной день. Наканун<u>e</u>, часовъ въ десять вечера, она
возвращалась домой п<u>e</u>шкомъ (ее только недавно стали отпускать изъ дома
одну); къ ней присталъ какой-то господинъ, и долго, съ шуточками вполголоса,
пресл<u>e</u>довалъ ее по пустынной набережной, такъ что ей стало страшно. Она
"сд<u>e</u>лала каменное лицо" и зашагала быстр<u>e</u>е. Господинъ, наконецъ, отсталъ. И
вдругъ, когда его шаги замолкли далеко позади нея, ей мучительно захот<u>e</u>лось
пойти съ нимъ -- въ таинственное м<u>e</u>сто, куда онъ могъ ее повести,--
захот<u>e</u>лось узнать, что будетъ, испытать то страшное, что онъ съ ней
сд<u>e</u>лаетъ... Она плохо спала, у ней были во сн<u>e</u> вид<u>e</u>н<u>i</u>я, въ которыхъ она не
созналась бы никому на св<u>e</u>т<u>e</u>. Встала она, какъ всегда, въ дв<u>e</u>надцатомъ часу,
и не выходила ц<u>e</u>лый день {52} изъ дому, хотя это должно было къ вечеру
отразиться на цв<u>e</u>т<u>e</u> лица; то играла "Баркароллу" Чайковскаго, то читала
знакомый наизусть романъ Колеттъ, то представляла себ<u>e</u>, какъ пройдетъ для
нея вечеръ. Впрочемъ, отъ этого пр<u>i</u>ема Муся ничего почти не ожидала.
-- Который часъ? -- спросила она, не оборачиваясь и поправляя прядь
только что завитыхъ волосъ. "Лучше было бы розу въ волосы",-- подумала она.
Фоминъ съ удовольств<u>i</u>емъ взглянулъ на простые черные часы, которые онъ
сталъ носить на браслет<u>e</u>, над<u>e</u>въ военный мундиръ.
-- Neuf heures tapant,-- отв<u>e</u>тилъ онъ, незам<u>e</u>тно оглядывая и себя
черезъ плечо Мар<u>i</u>и Семеновны. Онъ очень себ<u>e</u> нравился въ мундир<u>e</u>. Въ зеркал<u>e</u>
отразилась фигура входившаго Кременецкаго. Онъ ласково потрепалъ дочь по
щек<u>e</u> и сказалъ разс<u>e</u>янно: "Молодцомъ, молодцомъ... Очень славное
платьице..." Никоновъ и Фоминъ улыбались. Семенъ Исидоровичъ дружески съ
ними поздоровался.
-- Ранн<u>i</u>я гость вдвойн<u>e</u> дорогъ... Благодарствуйте,-- сказалъ онъ
(Кременецк<u>i</u>й любилъ это слово и часто говорилъ то "благодарствую", то
"благодарствуйте").
-- Мы о д<u>e</u>л<u>e</u> Фишера толковали, Семенъ Исидоровичъ,-- сказалъ Фоминъ.--
В<u>e</u>рно, вамъ придется защищать?
Выражен<u>i</u>е безпокойства промелькнуло по лицу адвоката.
-- Почему вы думаете? -- быстро спросилъ онъ.-- Я давеча читалъ...
Будетъ, кажется, интересное д<u>e</u>льце.
-- По моему, не можетъ быть сомн<u>e</u>н<u>i</u>й въ томъ, что убилъ Загряцк<u>i</u>й,--
сказалъ Никоновъ. Вс<u>e</u> улики противъ него. {53}
Кременецк<u>i</u>й и Фоминъ стали возражать. Газеты говорятъ о Загряцкомъ, но
настоящихъ уликъ н<u>e</u>тъ.
-- Д<u>e</u>ло ведетъ нашъ мил<u>e</u>йш<u>i</u>й Николай Петровичъ Яценко, очень д<u>e</u>льный
сл<u>e</u>дователь,-- сказалъ Кременецк<u>i</u>й.-- Онъ у насъ нынче будетъ, жаль, что
нельзя взять его за бока.
-- Le secret professionnel,-- торжественно произнесъ Фоминъ, поднимая
указательный палецъ кверху.
-- Когда выпьетъ крюшонцу, забудетъ про secret professionnel.
-- Ну, онъ питухъ не изъ важнецкихъ. Другой, когда выпьетъ, забудетъ,
какъ маму звали,-- сказалъ Семенъ Исидоровичъ.
XI.
Браунъ, н<u>e</u>сколько отставш<u>i</u>й заграницей отъ петербургскихъ обычаевъ,
пр<u>i</u><u>e</u>халъ на вечеръ въ десятомъ часу. Т<u>e</u>мъ не мен<u>e</u>е гостей уже было не такъ
мало: въ военное время жизнь стала проще. На порог<u>e</u> кабинета Брауна
встр<u>e</u>тилъ хозяинъ. Видъ у Кременецкаго былъ праздничный. Онъ встр<u>e</u>тилъ гостя
чрезвычайно любезно и, не помня его имени-отчества, особенно радушно назвалъ
Брауна дорогимъ докторомъ, кр<u>e</u>пко пожимая ему руку.
-- Над<u>e</u>юсь, вы теперь будете знать къ намъ дорогу,-- сказалъ
Кременецк<u>i</u>й. Онъ съ давнихъ поръ неизм<u>e</u>нно говорилъ эту фразу вс<u>e</u>мъ бол<u>e</u>е
или мен<u>e</u>е почетнымъ гостямъ, впервые появлявшимся у него въ дом<u>e</u>. Но обычно
онъ говорилъ ее въ конц<u>e</u> вечера, при ихъ уход<u>e</u>, а теперь сказалъ въ
разс<u>e</u>янности, глядя въ сторону передней, откуда появился еще гость. На лиц<u>e</u>
у адвоката {54} промелькнуло неудовольств<u>i</u>е: гость былъ с<u>e</u>ровато-почетный,
членъ редакц<u>i</u>и журнала "Русск<u>i</u>й умъ", но явился онъ на вечеръ въ пиджак<u>e</u> и
въ мягкомъ воротник<u>e</u>. "Н<u>e</u>тъ, все-таки мало у насъ европейцевъ",-- подумалъ
Кременецк<u>i</u>й.
-- Я не зналъ, что у васъ парадный пр<u>i</u>емъ,-- сказалъ гость, со
смущенной улыбкой.-- Ужъ вы меня, ради Бога, извините...
-- Ну, вотъ, Васил<u>i</u>й Степановичъ, какой вздоръ! -- отв<u>e</u>тилъ хозяинъ,
см<u>e</u>ясь и пожимая об<u>e</u>ими руками руку гостя.-- Вы, конечно, знакомы?.. Ну-съ,
что скажете хорошенькаго?
-- Хорошенькаго словно и мало, судя по посл<u>e</u>днимъ газетамъ...
-- Вздоръ, вздоръ!.. Помните у Чехова: черезъ дв<u>e</u>сти-триста л<u>e</u>тъ жизнь
на земл<u>e</u> будетъ невообразимо-прекрасна...-- Кременецк<u>i</u>й выпустилъ руку
гостя.-- Вотъ что, судари вы мои, я зд<u>e</u>сь на часахъ и отойти никакъ не см<u>e</u>ю.
А вамъ сов<u>e</u>тую просл<u>e</u>довать туда, къ моей жен<u>e</u>, и потребовать у нея чашку
горячаго чаю. Тамъ дольше молодежь, поэты есть,-- сказалъ онъ, закрывая
глаза съ выражен<u>i</u>емъ шутливаго ужаса.
-- Васил<u>i</u>й Степановичъ, вы свой челов<u>e</u>къ... Докторъ, пожалуйста...
Васил<u>i</u>й Степановичъ, горбясь и потирая руки, прошелъ дальше. У
раскрытыхъ дверей будуара онъ остановился и сталъ пропускать впередъ Брауна.
-- Н<u>e</u>тъ, н<u>e</u>тъ, ужъ, пожалуйста, вы,-- говорилъ онъ, нервно см<u>e</u>ясь
слабымъ см<u>e</u>хомъ, точно за дверью ихъ долженъ былъ окатить холодный душъ.--
Ужъ вы первый, пожалуйста...
Браунъ вошелъ въ будуаръ, чувствуя по обыкновен<u>i</u>ю острую тоску отъ
всего: отъ тона адвоката, отъ расшаркиванья передъ дверью съ Васил<u>i</u>емъ
Степановичемъ, отъ яркаго св<u>e</u>та комнатъ, {55} отъ того, ч<u>e</u>мъ былъ густо
заставленъ столъ въ будуар<u>e</u>, отъ прив<u>e</u>тливой улыбки хозяйки и отъ портрета
Гейне въ зат<u>e</u>йливой рамк<u>e</u>,-- Браунъ механически все зам<u>e</u>чалъ взоромъ
професс<u>i</u>ональнаго наблюдателя. Разговоръ у стола, видимо, довольно
оживленный, на мгновенье прервался, Собравш<u>i</u>еся, съ нетерп<u>e</u>н<u>i</u>емъ и легкимъ
недоброжелательствомъ, ждали конца представлен<u>i</u>й. Хозяйка упорно называла
вс<u>e</u>хъ полнымъ именемъ.
...-- Анна Серг<u>e</u>евна Михальская... Софья Серг<u>e</u>евна Михальская...
Глафира Генриховна Бернсенъ... Моя дочь Муся... Молодые люди, знакомьтесь,
пожалуйста, сами съ нашимъ знаменитымъ ученымъ,-- улыбаясь добавила она,
давая понять молодымъ людямъ, что они им<u>e</u>ютъ д<u>e</u>ло съ важнымъ гостемъ.
-- Мы какъ разъ говорили объ умномъ, это у насъ бываетъ,-- громко
сказала Муся, съ любопытствомъ глядя на Брауна. Она всегда говорила съ
новыми людьми такъ, точно давно и близко ихъ знала.-- Ставится вопросъ:
как<u>i</u>я книги вы взяли бы съ собой, отправляясь на долг<u>i</u>е годы на необитаемый
островъ... Предполагается, что на необитаемомъ остров<u>e</u> н<u>e</u>тъ библ<u>i</u>отеки...
-- Просятъ только не говорить, что вы взяли бы съ собой "Голубой
фарфоръ", ибо авторъ его зд<u>e</u>сь,-- сказалъ Никоновъ.
-- И онъ воплощенная скромность,-- добавила Муся, обратившись къ
некрасивому бл<u>e</u>дному юнош<u>e</u> съ необыкновеннымъ проборомъ по правой сторон<u>e</u>
головы.
-- Я говорю, я взяла бы Гете и Пушкина,-- сказала хозяйка.-- Какъ
хотите, вы можете считать меня отсталой или глупой, а я остановилась на
классикахъ и въ вашихъ декадентахъ ничего не понимаю. Пушкина понимаю, а ихъ
не понимаю... Вамъ съ лимономъ, Васил<u>i</u>й Степановичъ? {56}
-- Мама, вы ошибаетесь, это, напротивъ, вс<u>e</u> говорятъ: Гете и Пушкина.
C'est tre`s bien porte'.
-- Я, пожалуй, голосовалъ бы за Данте,-- сказалъ негромко, точно про
себя, Васил<u>i</u>й Степановичъ. Онъ взялъ у хозяйки стаканъ и окончательно
сконфузился, проливъ н<u>e</u>сколько капель на блюдечко и на скатерть.
-- А вы?
-- Я былъ уб<u>e</u>жденъ, что сл<u>e</u>дуетъ говорить: Розанова,-- отв<u>e</u>тилъ Браунъ.
-- Я взялъ бы Ната Пинкертона,-- мрачно сказалъ съ разстановкой
Беневоленск<u>i</u>й, авторъ "Голубого фарфора".
-- Ну, ужъ это ахъ оставьте, ужъ вы-то, дядя, нав<u>e</u>рное, взяли бы полное
собран<u>i</u>е своихъ творен<u>i</u>й,-- возразилъ Никоновъ.
Никоновъ былъ душой общества, собиравшагося въ будуар<u>e</u> госпожи
Кременецкой. Говорилъ онъ все съ чрезвычайной энерг<u>i</u>ей въ выражен<u>i</u>и и всегда
въ шутливой или полушутливой форм<u>e</u>. Эта в<u>e</u>чная шутливость, незам<u>e</u>тное
порожден<u>i</u>е застар<u>e</u>лой неврастен<u>i</u>и, н<u>e</u>сколько утомляла. Однако, при его
появлен<u>i</u>и вс<u>e</u> изображали на лицахъ прив<u>e</u>тливую улыбку, что его еще бол<u>e</u>е
утверждало въ безсознательно принятой имъ, не изм<u>e</u>нившейся за пятнадцать
л<u>e</u>тъ, роли живого юноши и души общества. Женщинамъ Никоновъ нравился
чрезвычайно, особенно при первомъ знакомств<u>e</u>. Онъ зач<u>e</u>мъ-то издавна д<u>e</u>лалъ
видъ, будто влюбленъ въ Мусю. Она прекрасно знала, что онъ и не влюбленъ ни
въ кого, и ни одной молодой женщины не можетъ вид<u>e</u>ть равнодушно. Но тонъ его
ей нравился. Ея отв<u>e</u>тной манерой была р<u>e</u>зкость, которая была бы неприличной,
если бы съ самаго начала Мусей не было установлено, что ей все позволено.
{57}
Хозяйка любезно разспрашивала Брауна: давно ли онъ въ Петербург<u>e</u>?
Надолго ли пр<u>i</u><u>e</u>халъ? В<u>e</u>рно, нигд<u>e</u> заграницей н<u>e</u>тъ такой отвратительной
осени? Муся, не безъ безпокойства глядя на мать, прислушивалась къ ихъ
разговору.
-- Ахъ, вы остановились въ "Палас<u>e</u>"? У насъ будетъ сегодня еще гость
оттуда. Можетъ быть, вы его встр<u>e</u>чали: майоръ Клервилль изъ англ<u>i</u>йской
военной мисс<u>i</u>и...
-- Да, я его знаю...
-- Вы съ нимъ знакомы? Я его вид<u>e</u>ла въ ресторан<u>e</u> Паласа,-- сказала
Муся.-- Онъ былъ въ штатскомъ. Какой очаровательный!
-- Очаровательный.
-- Правда ли, что онъ шп<u>i</u>онъ? Я обожаю шп<u>i</u>оновъ, ну, просто съ ума
схожу!..
-- Муся, перестань говорить глупости...
-- Мама, что мн<u>e</u> д<u>e</u>лать, если я непрем<u>e</u>нно хочу выйти замужъ за
шп<u>i</u>она...
-- Вс<u>e</u> англичане шп<u>i</u>оны,-- подтвердилъ медленно поэтъ.-- Шекспиръ тоже
былъ шп<u>i</u>ономъ.
-- Заткните фонтанъ, дядя. Шп<u>i</u>онъ не шп<u>i</u>онъ, а, должно быть,
присматривается къ тому, что у насъ д<u>e</u>лается, какъ же иначе? -- сказалъ
Никоновъ.-- Англичане поклялись воевать съ н<u>e</u>мцами до посл<u>e</u>дней капли
русской крови.
-- Охъ, Господи, вс<u>e</u> слышали эту шутку сто разъ,-- сказала Муся,
затыкая уши.
-- Напротивъ, майоръ Клервилль обожаетъ Росс<u>i</u>ю,-- сказалъ Браунъ.-- Онъ
в<u>e</u>дь самъ изъ intelligentsia,-- это теперь у англичанъ модное слово. Прежде
они изъ русскихъ словъ знали только zakouski и pogrom, теперь знаютъ еще
intelligentsia. Все равно, какъ у насъ вс<u>e</u> знаютъ: если англичанинъ, значитъ
контора и футболъ. Въ д<u>e</u>йствительности, англичане самый путаный народъ на
св<u>e</u>т<u>e</u>. И майоръ Клервилль -- самая {58} настоящая интеллигенц<u>i</u>я, съ
сомн<u>e</u>ньями, съ исканьями, съ проклятыми вопросами, со вс<u>e</u>мъ, что полагается.
Онъ сомн<u>e</u>вается почти во всемъ... Ну, не во всемъ, конечно: въ поб<u>e</u>д<u>e</u>
Англ<u>i</u>и, нав<u>e</u>рное, не сомн<u>e</u>вается, и въ томъ, что Инд<u>i</u>и не надо давать
независимости,-- въ этомъ, в<u>e</u>роятно, также не сомн<u>e</u>вается... Но во всемъ
остальномъ...
Хозяйка улыбалась, кивая одобрительно головой.
-- А в<u>e</u>дь слово интеллигенц<u>i</u>я выдумалъ почтенн<u>e</u>йш<u>i</u>й Боборыкинъ,--
сказалъ негромко Васил<u>i</u>й Степановичъ.
-- Ничего подобнаго, оно встр<u>e</u>чается въ "Анн<u>e</u> Карениной",-- возразилъ
Никоновъ.
-- Нельзя говорить: "ничего подобнаго",-- поправила Муся.
-- Оставьте, пожалуйста, отлично можно... И потомъ, помните, еще
Столыпинъ сказалъ, что это только инородцевъ интересуетъ, какъ можно и какъ
нельзя говорить: м†о†й языкъ, какъ хочу, такъ и говорю.
-- Ну вотъ, вы изв<u>e</u>стный антисемитъ,-- н<u>e</u>сколько озадаченно сказала
Муся.
-- Я антисемитъ на н<u>e</u>мцевъ... Знаете, кстати, почему у меня репутац<u>i</u>я
антисемита? Меня одна барышня спрашиваетъ: "Григор<u>i</u>й Ивановичъ, вы женились
бы на еврейк<u>e</u>?" -- "Смотря на какой",-- говорю. Вотъ за это меня ославили
антисемитомъ. Что-жъ, по вашему, я обязанъ жениться на в†с†я†к†о†й еврейк<u>e</u>?
-- И все неправда! Никакая барышня васъ ни о чемъ такомъ не
спрашивала... Этотъ анекдотъ я въ Москв<u>e</u> слышала два года тому назадъ. И
"антисемитъ на н<u>e</u>мцевъ" тоже слышала... {59}
-- Лопни мои глаза!.. Отсохни у меня руки и ноги!.. Чтобъ я тутъ на
этомъ самомъ м<u>e</u>ст<u>e</u> провалился!..
-- Господи! Григор<u>i</u>й Ивановичъ! -- страдальчески улыбаясь, сказала
хозяйка.
Поэтъ, загадочно глядя на шею своей сос<u>e</u>дки Анны Серг<u>e</u>евны, спросилъ
вслухъ самъ себя, какое слово лучше передаетъ ощущен<u>i</u>е женской кожи: peau
veloute'e или peau satine'e. Изъ передней слышались звонки. Изъ кабинета
доносился радостный голосъ хозяина. Хозяйка поддерживала разговоръ, сл<u>e</u>дя за
чаемъ и косясь въ сторону столовой. Тамъ, за дверьми, нанятые клубные лакеи
д<u>e</u>лали свое д<u>e</u>ло, съ презр<u>e</u>н<u>i</u>емъ глядя на напуганныхъ горничныхъ хозяевъ.
-- Онъ въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u> такъ красивъ, этотъ англичанинъ? -- спросила Мусю
вполголоса Глафира Генриховна.
-- Прямо на выставку англичанъ! -- сказала Муся, закатывая глаза.-- Онъ
похожъ на памятникъ Николая I... А фракъ, фракъ!.. Григор<u>i</u>й Ивановичъ,
отчего на васъ такъ не сидитъ фракъ?
-- Это вамъ такъ кажется, потому знаете, что лордова порода,-- обиженно
сказалъ Никоновъ.-- В<u>e</u>рно, фракъ какъ фракъ.
-- А зовутъ его Вив<u>i</u>анъ... Григор<u>i</u>й Ивановичъ, отчего васъ не зовутъ
Вив<u>i</u>анъ?
-- Оттого, что разумный челов<u>e</u>къ не можете такъ называться, несерьезное
имя. Вотъ послушайте: Гри-гор<u>i</u>й Ивановичъ, какъ это хорошо звучитъ:
серьезно, солидно, пр<u>i</u>ятно... Я очень доволенъ... Только кретиническ<u>i</u>й лордъ
можетъ себ<u>e</u> позволить быть Вив<u>i</u>аномъ.
-- Разв<u>e</u> онъ лордъ? -- спросила Анна Серг<u>e</u>евна.
-- Кажется, н<u>e</u>тъ... Впрочемъ, не знаю... Знаю только, что я погибла.
{60}
-- Я знаю изъ в<u>e</u>рнаго источника, что онъ не лордъ и не аристократъ,--
сказала желтолицая Глафира Генриховна, которая все знала изъ в<u>e</u>рнаго
источника.
-- В<u>e</u>шать шп<u>i</u>онское отродье! -- сказалъ Никоновъ и сд<u>e</u>лалъ страшные
глаза.
XII.
Въ одиннадцатомъ часу гостиная и кабинетъ стали быстро наполняться;
звонки сл<u>e</u>довали почти безпрерывно. Среди гостей были люди съ именами, часто
упоминавшимися въ газетахъ. Были и богатые кл<u>i</u>енты, которыхъ Кременецк<u>i</u>й
награждалъ за д<u>e</u>ла знакомствомъ съ цв<u>e</u>томъ петербургской интеллигенц<u>i</u>и (это
и у него, и у нихъ выходило почти безсознательно, однако банкиры и
промышленники ц<u>e</u>нили связи своего юрисконсульта, а иныхъ изв<u>e</u>стныхъ людей
изъ его салона заполучали и въ свои). Прибылъ и англ<u>i</u>йск<u>i</u>й майоръ. Его
пр<u>i</u><u>e</u>здъ произвелъ маленькую сенсац<u>i</u>ю. Онъ явился въ походномъ мундир<u>e</u>,--
почему-то это доставило удовольств<u>i</u>е хозяину. Еще пр<u>i</u>ятн<u>e</u>е было то, что
англичанинъ понималъ русскую р<u>e</u>чь и даже, видно, любилъ говорить по-русски:
по крайней м<u>e</u>р<u>e</u>, онъ на первую же, заран<u>e</u>е приготовленную, фразу
Кременецкаго, начинавшуюся со слова "аншанте", отв<u>e</u>тилъ: "О, я очень радъ
д<u>e</u>йствительно" съ такой любезной улыбкой, что Кременецк<u>i</u>й сразу растаялъ.
"Въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u> красавецъ, хоть картину пиши",-- подумалъ онъ,-- "недаромъ
Муська о немъ три дня трещитъ"... Англ<u>i</u>йскаго гостя Кременецк<u>i</u>й проводилъ въ
гостиную, познакомилъ его тамъ съ Тамарой Матв<u>e</u>евной и усадилъ рядомъ съ
Мусей. Она устроилась такъ, что возл<u>e</u> нея какъ разъ {61} оказался свободный
стулъ. Разговоръ у нихъ сразу покатился какъ по рельсамъ, и Кременецк<u>i</u>й
счелъ возможнымъ оставить англичанина въ гостиной, хотя большинство видныхъ
гостей -- мужчинъ находилось въ кабинет<u>e</u>.
Майоръ Клервилль былъ очень доволенъ т<u>e</u>мъ, что попалъ на вечеръ къ
адвокату, у котораго, какъ онъ зналъ, собиралась передовая петербургская
интеллигенц<u>i</u>я. Его въ первую минуту немного удивило то, что на русскомъ
вечер<u>e</u> почти все было, какъ на англ<u>i</u>йскихъ вечерахъ. Разв<u>e</u> только, что въ
передней шубы не клались на стулья, а в<u>e</u>шались; да еще одинъ изъ гостей былъ
въ пиджак<u>e</u>, а не во фрак<u>e</u> и не въ костюм<u>e</u>, который зд<u>e</u>сь, какъ, впрочемъ,
везд<u>e</u> на континент<u>e</u>, именовался неяснымъ англичанину, хотя и англ<u>i</u>йскимъ,
словомъ смокингъ. Мужчины вообще были од<u>e</u>ты хуже, а дамы лучше, ч<u>e</u>мъ въ
Англ<u>i</u>и. Среди дамъ было много хорошенькихъ,-- больше, ч<u>e</u>мъ было бы на
англ<u>i</u>йскомъ вечер<u>e</u>. Особенно понравилась Клервиллю та барышня, рядомъ съ
которой его посадили: она была именно такова, какой должна была быть, по его
представлен<u>i</u>ямъ, д<u>e</u>вушка, стоящая въ центр<u>e</u> петербургской передовой
интеллигенц<u>i</u>и. Правда, заговорила она для начала не о серьезныхъ предметахъ,
но говорила такъ умно и мило-кокетливо, что майоръ Клервилль просто
заслушался и самъ не торопился перейти къ серьезнымъ предметамъ.
"Ну, что-жъ, теперь, съ Божьей помощью, можно загнуть и музыкальное
отд<u>e</u>лен<u>i</u>е",-- подумалъ Кременецк<u>i</u>й и незам<u>e</u>тно показалъ жен<u>e</u> глазами на
рояль. Тамара Матв<u>e</u>евна чуть наклонила утвердительно голову. Кременецк<u>i</u>й
обм<u>e</u>нялся любезными фразами съ барышнями, поговорилъ съ Никоновымъ, съ
Беневоленскимъ. {62}
-- В<u>e</u>рно, вы сейчасъ творите,-- ужъ такой у васъ вдохновенный видъ!..
Что-жъ, можетъ быть, когда-нибудь въ вашей б<u>i</u>ограф<u>i</u>и будетъ упомянуто, что
вы у насъ задумали шедевръ,-- сказалъ онъ шутливо поэту и вышелъ очень
довольный.-- "Отлично идетъ вечеръ, потомъ ужинъ, отъ шампанскаго еще лучше
станетъ",-- подумалъ Семенъ Исидоровичъ.
-- Кого я вижу!.. Не стыдно вамъ, что такъ поздно? -- воскликнулъ онъ
радостно, протягивая впередъ руки. Ему навстр<u>e</u>чу шли новые гости, Яценко съ
женой, высокой, энергичнаго вида дамой; за ними сл<u>e</u>довалъ юноша въ черномъ
узенькомъ пиджак<u>e</u>. "Это еще кто такое?" -- съ недоум<u>e</u>н<u>i</u>емъ спросилъ себя
Кременецк<u>i</u>й и вспомнилъ, что его жена, бывшая три дня тому назадъ въ гостяхъ
у Яценко, съ чего-то пригласила на вечеръ также ихъ сына, воспитанника
Тенишевскаго училища. Съ такого мальчика и смокинга требовать было
невозможно.
-- Все вы молод<u>e</u>ете и хорош<u>e</u>ете, Наталья Михайловна,-- сказалъ Семенъ
Исидоровичъ, ц<u>e</u>луя руку дам<u>e</u>.-- Зач<u>e</u>мъ такъ поздно, ай, какъ нехорошо,
Николай Петровичъ!.. Это вашъ сынокъ? Очень радъ познакомиться, молодой
челов<u>e</u>къ... Васъ какъ зовутъ?
-- Викторъ...
-- Значить, Викторъ Николаевичъ... Прошу васъ любить и жаловать.
-- Ну, вотъ еще, какой тамъ Викторъ Николаевичъ! Ужъ сд<u>e</u>лайте милость,
не портите его,-- сказала Наталья Михайловна.-- Витя онъ, а никакой не
Викторъ Николаевичъ.
-- Да, пожалуйста,-- произнесъ мальчикъ. "Очень любезный челов<u>e</u>къ",--
подумалъ онъ. Витя въ первый разъ вы<u>e</u>зжалъ въ св<u>e</u>тъ. Приглашен<u>i</u>е госпожи
Кременецкой и поразило его, и {63} испугало, и обрадовало. Онъ готовился къ
вечеру вс<u>e</u> три дня. Особенно его безпокоилъ костюмъ. Мундира въ Тенишевскомъ
училищ<u>e</u> не полагалось, и отношен<u>i</u>е къ гимназическому мундиру у Тенишевцевъ
было вполн<u>e</u> отрицательное. Витя сд<u>e</u>лалъ зав<u>e</u>домо безнадежную попытку
добиться того, чтобы ему былъ заказанъ смокингъ: ихъ портной брался сшить въ
три дня. Но изъ этого ничего не вышло.
-- Вотъ еще, шестнадцатил<u>e</u>тнему мальчишк<u>e</u> смокингъ,-- сказала
возмущенно Наталья Михайловна, убавляя годъ сыну.-- Только людей
насм<u>e</u>шишь... Да и твой черный пиджакъ совс<u>e</u>мъ подъ смокингъ сшитъ, издали и
отличить нельзя...
Черный пиджакъ въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u> походилъ на смокингъ, но только издали.
Пришлось, однако, над<u>e</u>ть пиджакъ, украсивъ его новенькимъ моднымъ
галстухомъ, купленнымъ за три рубля въ лучшемъ магазин<u>e</u>. Витя взволнованно
вошелъ въ гостиную,-- онъ всего больше боялся покрасн<u>e</u>ть. Гости, повидимому,
отнеслись равнодушно къ его костюму. У хозяевъ по лицу тоже ничего нельзя
было зам<u>e</u>тить. Первая минута, самая страшная, сошла благополучно. "Кажется,
совс<u>e</u>мъ не покрасн<u>e</u>лъ",-- облегченно подумалъ Витя садясь. Для его рукъ
нашлось вполн<u>e</u> надежное м<u>e</u>сто подъ столомъ. Къ тому же, въ ту самую минуту,
какъ они вошли въ гостиную, тамъ начиналось музыкальное отд<u>e</u>лен<u>i</u>е, и хозяйка
могла только улыбкой показать Наталь<u>e</u> Михайловн<u>e</u>, что прив<u>e</u>тств<u>i</u>я и
разговоры откладываются: уже слышались звуки рояля. Часть гостей на
цыпочкахъ перешла изъ кабинета въ гостиную. Передъ роялемъ, грац<u>i</u>озно
опершись на его край л<u>e</u>вой рукой и держа въ правой ноты, стоялъ п<u>e</u>вецъ,
толстый, величественнаго вида, челов<u>e</u>къ съ тщательно прилизанными волосами.
За роялемъ {64} сид<u>e</u>ла Муся. Предполагалось, что музыкальное отд<u>e</u>лен<u>i</u>е
вечера составилось само собой, неожиданно, и потому аккомпан<u>i</u>атора не
пригласили. Муся, съ улыбкой, выражавшей крайнее смущенье, предупредила
п<u>e</u>вца, что будетъ аккомпанировать "не просто плохо, а ужасно". Она очень
хорошо играла. П<u>e</u>вецъ снисходительно улыбался, выпячивая грудь колесомъ.
-- А ноты кто будетъ перелистывать? -- спросила Муся.
-- Витя, садись ты... Онъ очень музыкаленъ и отлично играетъ,-- сказала
Наталья Михайловна.
-- Ахъ, пожалуйста... Что вы, мама!.. Я, право...
-- Ну, чего ломаешься, садись: видишь, дамы просятъ.
Викторъ Яценко, замирая, ус<u>e</u>лся сбоку отъ Муси, чуть позади нея. Въ
передней послышался слабый звонокъ. Хозяинъ на цыпочкахъ посп<u>e</u>шно вышелъ изъ
гостиной. П<u>e</u>вецъ выпятилъ грудь торжествующимъ взоромъ обвелъ публику.
-- "Время изм<u>e</u>нится",-- сказалъ онъ, когда движен<u>i</u>е въ зал<u>e</u> улеглось
совершенно. Англичанинъ, сид<u>e</u>вш<u>i</u>й противъ Муси, удовлетворенно кивнулъ
головою: за время своего пребыван<u>i</u>я въ Петербург<u>e</u> онъ разъ пять слышалъ
"Время изм<u>e</u>нится". Муся улыбнулась ему глазами и опустила руки на клавиши.
Витя, упершись руками въ кол<u>e</u>ни, смотр<u>e</u>лъ на ноты черезъ ея плечо. Кровь
прилила у него къ голов<u>e</u>. Муся, на мгновенье повернувшись, увид<u>e</u>ла его
взволнованное, еще почти д<u>e</u>тское лицо. Ей сразу стало см<u>e</u>шно и весело. Она
нарочно стерла съ лица улыбку и изобразила строгость. "Тотъ чурбанъ тоже
хорошъ",-- подумала она, поглядывая на п<u>e</u>вца. Ей сбоку были видны его
богатырская грудь, неестественно подобранный животъ, ц<u>e</u>почка, протянутая изъ
{65} кармана брюкъ. Изъ передней слышался негромк<u>i</u>й звукъ голосовъ. Хозяйка
строго смотр<u>e</u>ла въ сторону двери. Туда-же невольно смотр<u>e</u>ли и гости. Дверь
открылась. По гостиной проб<u>e</u>жалъ легк<u>i</u>й, тотчасъ подавленный гулъ. П<u>e</u>вецъ
побагров<u>e</u>лъ. Въ сопровожден<u>i</u>и радостно-взволнованнаго хозяина въ гостиную
вошелъ Шаляпинъ. Онъ на мгновенье остановился на порог<u>e</u>, чуть наклонивъ свою
гигантскую фигуру, приложилъ палецъ къ губамъ и с<u>e</u>лъ на первый стулъ у
двери. Это заняло лишь н<u>e</u>сколько секундъ. Всяк<u>i</u>й другой, войдя въ гостиную
во время п<u>e</u>н<u>i</u>я, сд<u>e</u>лалъ бы то же самое. Однако, бывш<u>i</u>й среди гостей
знаменитый художникъ Сенявинъ подумалъ, что этотъ входъ въ гостиную --
подлинное произведен<u>i</u>е искусства, въ своемъ род<u>e</u> почти такое-же, какъ выходъ
царя Бориса или появлен<u>i</u>е Грознаго въ "Псковитянк<u>e</u>". Онъ подумалъ также, что
каждое движен<u>i</u>е этого челов<u>e</u>ка Бож<u>i</u>й подарокъ художнику.-- "Вре-мя
изм<u>e</u>нится, ту-ча разс<u>e</u>ется",-- п<u>e</u>лъ п<u>e</u>вецъ н<u>e</u>сколько ниже тономъ.-- "И грудь
у него ужъ не такимъ колесомъ выпячивается",-- подумала Муся. Теноръ,
наконецъ, кончилъ, послышались апплодисменты, довольно дружные. Шаляпинъ, не
апплодируя, направился къ хозяйк<u>e</u>. Вс<u>e</u> на него смотр<u>e</u>ли, не сводя глазъ. Въ
гостиной появились еще гости. Простая в<u>e</u>жливость требовала, чтобъ и онъ
похлопалъ хоть немного. Но онъ, видимо, не могъ этого сд<u>e</u>лать. Кременецк<u>i</u>й
подошелъ, улыбаясь и апплодируя, къ п<u>e</u>вцу и горячо просилъ его продолжать.
П<u>e</u>вецъ смущенно отказывался. Хоть ему было заплачено за выступлен<u>i</u>е, хозяинъ
не настаивалъ.
-- Чудно, великол<u>e</u>пно, дорогой мой,-- сказалъ онъ.-- Очаровательно!
{66}
XIII.
Въ кабинет<u>e</u>, въ одной изъ наибол<u>e</u>е оживленныхъ группъ, шелъ передъ
ужиномъ политическ<u>i</u>й разговоръ. Въ немъ участвовали Васил<u>i</u>й Степановичъ,
молодой либеральный членъ Думы князь Горенск<u>i</u>й и два "представителя
магистратуры", какъ мысленно выражался донъ-Педро. Прихлебывая коньякъ изъ
большой рюмки, донъ-Педро сообщалъ разныя новости. Въ этомъ салон<u>e</u>, въ
который онъ попалъ съ трудомъ, донъ-Педро одновременно наслаждался вс<u>e</u>мъ: и
коньякомъ, и своими новостями, и собес<u>e</u>дниками, въ особенности же т<u>e</u>мъ, что
онъ былъ прав<u>e</u>е князя и въ спор<u>e</u> съ нимъ выражалъ
государственно-охранительныя начала.
-- Это ужъ начало конца... Н<u>e</u>тъ, право, такихъ людей надо сажать въ
сумасшедш<u>i</u>й домъ,-- сказалъ возмущенно князь, им<u>e</u>я въ виду министра, о
разныхъ д<u>e</u>йств<u>i</u>яхъ котораго разсказывалъ донъ-Педро.
-- Disons: надо-бы уволить въ отставку съ мундиромъ и пенс<u>i</u>ей,--
сказалъ Фоминъ.
-- Можно и безъ пенс<u>i</u>и...
-- Въ такое время, подумайте, въ такое время! -- укоризненно произнесъ
донъ-Педро.-- Когда вс<u>e</u> живыя силы страны должны всем<u>e</u>рно приложиться къ
д<u>e</u>лу обороны. Эти люди ведутъ прямехонько къ революц<u>i</u>и!
-- И слава Богу! Не в<u>e</u>чно же Федосьевымъ править Росс<u>i</u>ей. Моя формула:
ч<u>e</u>мъ хуже, т<u>e</u>мъ лучше,-- сказалъ Горенск<u>i</u>й.
-- Да, но подождемъ конца войны... Во время войны не устраиваютъ
революц<u>i</u>й.
-- Ахъ, разв<u>e</u> война когда-нибудь кончится, полноте! {67}
-- Война кончится тогда, когда соц<u>i</u>алистамъ воюющихъ странъ будетъ дана
возможность собраться на международную конференц<u>i</u>ю,-- сказалъ уб<u>e</u>жденно
Васил<u>i</u>й Степановичъ, который въ кабинет<u>e</u> за серьезнымъ политическимъ
разговоромъ чувствовалъ себя много свободн<u>e</u>е, ч<u>e</u>мъ съ дамами въ гостиной.
-- Что-же они сд<u>e</u>лаютъ? Объявятъ ничью?
-- Да ужъ тамъ видно будетъ.
-- Ну, съ сотворен<u>i</u>я м<u>i</u>ра войны въ ничью не бывало. Неужели, однако,
князь, можно защищать сухановщину? -- осв<u>e</u>домился донъ-Педро, съ особенной
любовью произнося слово "князь".
-- Позвольте, при чемъ зд<u>e</u>сь сухановщина? Я не пораженецъ.
-- Къ тому же сухановщина весьма неопред<u>e</u>ленное понят<u>i</u>е, Ленинъ
излагаетъ т<u>e</u> же въ сущности мысли гораздо посл<u>e</u>довательн<u>e</u>е,-- зам<u>e</u>тилъ
Васил<u>i</u>й Степановичъ.
-- Кто это Ленинъ? -- спросилъ одинъ изъ представителей магистратуры.
-- Ленинъ эмигрантъ, глава такъ называемаго большевистскаго и
пораженческаго течен<u>i</u>я въ росс<u>i</u>йской соц<u>i</u>алъ-демократ<u>i</u>и,-- снисходительно
пояснилъ Васил<u>i</u>й Степановичъ.-- Какъ ни какъ, выдающ<u>i</u>йся челов<u>e</u>къ.
-- Его настоящая фамил<u>i</u>я Богдановъ, правда? -- спросилъ донъ-Педро.
-- Н<u>e</u>тъ, Богдановъ другой. Фамил<u>i</u>я Ленина, кажется, Ульяновъ.
-- Ахъ да, Ульяновъ... Не скрою отъ васъ, князь,-- сказалъ
донъ-Педро,-- я къ пораженчеству и ко всей этой сухановщин<u>e</u> вообще отношусь
довольно отрицательно.
-- А къ милюковщин<u>e</u> какъ относитесь? Положительно? {68}
-- Вы хорошо знаете, Васил<u>i</u>й Степановичъ, что я значительно л<u>e</u>в<u>e</u>е Павла
Николаевича,-- н<u>e</u>сколько обиженно сказалъ донъ-Педро,-- Но не въ этомъ д<u>e</u>ло.
-- Война до полной поб<u>e</u>ды? Дарданеллы?.. Слышали...
-- Ахъ, гд<u>e</u> же ее взять, полную поб<u>e</u>ду? -- зам<u>e</u>тилъ со вздохомъ
донъ-Педро. Онъ хот<u>e</u>лъ разсказать о томъ, что Гинденбургъ готовить прорывъ
дв<u>e</u>надцатью дивиз<u>i</u>ями. Но его прервалъ Фоминъ.
-- Позвольте, наши доблестные союзники уже взяли домъ паромщика,--
сказалъ онъ.
Кто-то засм<u>e</u>ялся. Къ разговаривавшимъ подошелъ хозяинъ. Его лицо такъ и
с<u>i</u>яло.
-- Ну, что? -- сказалъ онъ восторженно.-- В<u>e</u>дь это ген<u>i</u>й! Другого слова
н<u>e</u>тъ!..
-- Шаляпинъ? -- переспросилъ донъ-Педро.-- Да, м<u>i</u>ровая величина...
Удивительно, что онъ согласился сп<u>e</u>ть: онъ больше не поетъ въ частныхъ
домахъ.
-- Ужъ и приготовили вы гостямъ сюрпризъ...
-- Помилуйте, это для меня перваго былъ полный сюрпризъ! Я въ мысляхъ
не им<u>e</u>лъ просить его п<u>e</u>ть. Разв<u>e</u> можно просить объ этомъ Шаляпина!
-- Это все равно, что попросить челов<u>e</u>ка подарить вамъ три тысячи
рублей,-- сказалъ донъ-Педро.
-- Вотъ именно,-- засм<u>e</u>ялся Кременецк<u>i</u>й.-- Знать, онъ самъ пожелалъ:
видно нашло... Сп<u>e</u>лъ и у<u>e</u>халъ! Даже не у<u>e</u>халъ, а отбылъ,-- о короляхъ надо
говорить "отбылъ".
-- Однако, отчего онъ поетъ так<u>i</u>я заигранныя вещи? -- спросилъ
Горенск<u>i</u>й.-- "Два гренадера", "Заклинан<u>i</u>е цв<u>e</u>товъ"... В<u>e</u>дь это банальщина!
Не {69} хватало только "Спите, орлы боевые"!.. И почему "Фауста" п<u>e</u>ть по
итальянски?
-- Vous e^tez difficile, prince,-- сказалъ Фоминъ.-- Мн<u>e</u> французы
говорили, что они "Марсельезу" стали понимать лишь тогда, когда услышали,
какъ Шаляпинъ поетъ "Два гренадера"...
-- Да, морозь по кож<u>e</u> деретъ отъ его "Марсельезы"... Вы, видно, не
очень любите музыку, князь,-- сказалъ не безъ неудовольств<u>i</u>я Кременецк<u>i</u>й и
отошелъ къ другой групп<u>e</u>. У камина, заставленнаго бутылками, Яценко
разговаривалъ съ Никоновымъ. Григор<u>i</u>й Ивановичъ выпилъ и былъ еще весел<u>e</u>е
обыкновеннаго. Около нихъ въ глубокомъ кресл<u>e</u> сид<u>e</u>лъ Браунъ. Зд<u>e</u>сь же, при
отц<u>e</u>, находился и Витя.
-- Николай Петровичъ н<u>e</u>мъ, точно золотая рыбка,-- сказалъ Кременецкому
Никоновъ.-- Я, видите ли, хочу взять его за цугундеръ, какъ говорилъ одинъ
мой гомельск<u>i</u>й кл<u>i</u>ентъ. Нескромн<u>e</u>йшимъ образомъ пристаю къ Николаю Петровичу
по д<u>e</u>лу Фишера: кто убилъ? зач<u>e</u>мъ убилъ? почему убилъ? Просто сгораю отъ
любопытства!..
Кременецк<u>i</u>й съ безпокойствомъ посмотр<u>e</u>лъ на Яценко. Семену Исидоровичу
фамильярный тонъ его помощника показался весьма неум<u>e</u>стнымъ въ отношен<u>i</u>и
пожилого челов<u>e</u>ка съ высокимъ общественнымъ положен<u>i</u>емъ, какъ сл<u>e</u>дователь по
важн<u>e</u>йшимъ д<u>e</u>ламъ. Но Николай Петровичъ былъ въ благодушномъ настроен<u>i</u>и и
нисколько не казался обиженнымъ,-- его, повидимому, забавлялъ выпивш<u>i</u>й
Никоновъ, котораго онъ давно зналъ.
-- И что же Николай Петровичъ? -- спросилъ Кременецк<u>i</u>й.
-- Молчитъ, потому Фемида.
Никоновъ, улыбаясь, налилъ себ<u>e</u> большую рюмку ликера. Семенъ
Исидоровичъ невольно {70} сл<u>e</u>дилъ за движен<u>i</u>ями его руки, слегка дрожавшей
надъ бархатнымъ покрываломъ камина.
-- Скажите, Фемида, будьте так<u>i</u>я миленьк<u>i</u>я, кто убилъ Фишера? Cur?
quomodo? quibus auxiliis?
-- Да, право же, я самъ ничего не знаю, господа. Вы читали въ вечернихъ
газетахъ: задержанъ н<u>e</u>кто Загряцк<u>i</u>й. Но я его еще не допрашивалъ.
-- А вы допросите. Н<u>e</u>тъ такого закона, чтобы людямъ сид<u>e</u>ть подъ
арестомъ, не зная за что и почему... Хотя, конечно, онъ убилъ...
-- Завтра допрашиваю... Его задержала полиц<u>i</u>я, въ порядк<u>e</u> 257-ой статьи
устава уголовнаго судопроизводства. Вы бы прочли эту книжку, Григор<u>i</u>й
Ивановичъ, полезная, знаете, для юриста книжка.
-- Вотъ еще, стану я всяк<u>i</u>я глупости читать. Статья архаическая.
-- Разв<u>e</u> у насъ есть habeas corpus? -- спросилъ, красн<u>e</u>я, Витя Яценко.
-- Я знаю только то, что напечатано въ газетахъ,-- сказалъ серьезно
Кременецк<u>i</u>й.-- Насколько по газетамъ можно судить, настоящихъ уликъ противъ
Загряцкаго н<u>e</u>тъ.
-- Это какой-же Загряцк<u>i</u>й? -- осв<u>e</u>домился подошедш<u>i</u>й Фоминъ.-- Мой
покойный отецъ, сенаторъ, знавалъ одного Загряцкаго. Они встр<u>e</u>чались у Лили,
у графини Геденбургъ... Не изъ т<u>e</u>хъ ли Загряцкихъ?
-- Не знаю, в<u>e</u>рно не изъ т<u>e</u>хъ. Кажется, попросту опустивш<u>i</u>йся
челов<u>e</u>къ,-- сказалъ нехотя сл<u>e</u>дователь.-- Вм<u>e</u>ст<u>e</u> развлекались съ Фишеромъ.
-- А развлечен<u>i</u>я были забавныя? Разскажите, Николай Петровичъ. Не
слушайте, молодой челов<u>e</u>къ. {71}
-- Отчего же? Впрочемъ, если я лишн<u>i</u>й,-- сказалъ, вспыхнувъ, Витя и
хот<u>e</u>лъ было отойти, но отецъ засм<u>e</u>ялся и удержалъ его за руку.
-- Однако, вполн<u>e</u> ли доказано, что Фишеръ убитъ? -- спросилъ Фоминъ.
-- Экспертиза будто бы установила отравлен<u>i</u>е растительнымъ ядомъ,--
пояснилъ Кременецк<u>i</u>й.-- Но вы знаете, хуже экспертовъ врутъ только
статистики. Да и наши газетчики любятъ подпускать андрона, не въ обиду будь
сказано мил<u>e</u>йшему донъ-Педро,-- добавилъ онъ вполголоса, оглядываясь.-- Вотъ
вы, докторъ,-- обратился онъ изъ в<u>e</u>жливости къ Брауну, который молча слушалъ
разговоръ.-- Вы что намъ можете разъяснить по сему печальному случаю?
-- Да, в<u>e</u>дь правда, зд<u>e</u>сь велик<u>i</u>й химикъ...
-- Я не видалъ данныхъ анализа и ничего не могу разъяснить.
-- Однако, если я не ошибаюсь, химическая экспертиза не всегда можетъ
вполн<u>e</u> точно установить фактъ отравлен<u>i</u>я?
-- Вы не ошибаетесь,-- холодно проговорилъ Браунъ. Почему-то вс<u>e</u>, кром<u>e</u>
Никонова, почувствовали себя неловко.
-- Позвольте, герръ докторъ,-- сказалъ Никоновъ,-- я, конечно, не
химикъ свиняч<u>i</u>й... Тысяча и одно извинен<u>i</u>е, это изъ Чехова... Я, конечно,
профанъ, но въ "Русскихъ В<u>e</u>домостяхъ" читалъ, что химическ<u>i</u>й анализъ можетъ
обнаружить одну тысячную или даже десятитысячную миллиметра яда...
Витя звонко расхохотался. За нимъ засм<u>e</u>ялись вс<u>e</u>.
-- А? Въ чемъ д<u>e</u>ло? Виноватъ, я хот<u>e</u>лъ сказать миллиграмма. Самъ читалъ
въ газетахъ. И даже не "въ газетахъ", а въ "Русскихъ В<u>e</u>домостяхъ". {72}
-- Въ газетахъ, можетъ быть,-- произнесъ съ усм<u>e</u>шкой Браунъ.--
Впрочемъ, иногда, въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u>, анализъ обнаруживаетъ и десятитысячную, но
не всегда и не при всякихъ услов<u>i</u>яхъ. Въ челов<u>e</u>ческомъ организм<u>e</u> химическ<u>i</u>я
реакц<u>i</u>и идутъ сложн<u>e</u>е, ч<u>e</u>мъ въ стеклянномъ сосуд<u>e</u>.
-- Какъ же насъ лечатъ разными медикаментами? -- спросилъ Яценко.
-- Плохо лечатъ.
-- Слышите, вотъ,-- сказалъ Никоновъ, забывая то, что доказывалъ.
-- А вы говорите: купаться,-- произнесъ весело Кременецк<u>i</u>й.
-- Я и не говорю: купаться... Н<u>e</u>тъ, право, господа; я ничего пока не
знаю,-- сказалъ Яценко, р<u>e</u>шительной интонац<u>i</u>ей отклоняя продолжен<u>i</u>е
разговора.
Кременецк<u>i</u>й подмигнулъ Никонову.
-- Францъ-<u>I</u>осифъ-то каковъ, а? -- сказалъ онъ.-- Поцарствовалъ,
поцарствовалъ, да и умеръ.
-- Въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u>, всего какихъ нибудь семьдесятъ л<u>e</u>тъ поцарствовалъ и
умеръ, чудакъ этакой! -- подхватилъ Яценко.
-- Шибко сталъ умирать народъ! Вотъ и Направникъ скончался. Кого мн<u>e</u>
жаль, это Сенкевича...
-- Зато я, господа, твердо р<u>e</u>шилъ: буду жить еще пятьдесятъ шесть л<u>e</u>тъ
и три м<u>e</u>сяца,-- заявилъ Никоновъ, подливая вс<u>e</u>мъ ликера.
XIV.
Стоя на площадк<u>e</u> передъ открытой дверью, Семенъ Исидоровичъ провожалъ
посл<u>e</u>днихъ гостей, все повторяя полушопотомъ: {73}
-- Спокойной ночи, дорогая моя... Спасибо... Сл<u>e</u>ва дверь внизу,
постучите швейцару, да онъ, в<u>e</u>рно, не спитъ.... До свиданья, Николай
Марковичъ, нижайш<u>i</u>й прив<u>e</u>тъ матушк<u>e</u>, скажите, чтобъ