съ вашими аттилическими теор<u>i</u>ями?
-- О, связь лишь косвенная и абстрактная,-- сказалъ Браунъ и взглянулъ
на часы.-- Однако {231} мы засид<u>e</u>лись! Вы меня извините, но я васъ
предупредилъ, что тотчасъ посл<u>e</u> об<u>e</u>да долженъ буду у<u>e</u>хать.
-- Предупредить предупредили, правда, а все же еще посидите. Я такъ
радъ случаю побес<u>e</u>довать... Косвенная связь, вы говорите?
-- Да, н<u>e</u>сколько искусственная... Я, быть можетъ, злоупотребилъ этой
тяжелой и претенц<u>i</u>озной терминолог<u>i</u>ей. Но было соблазнительно перейти отъ
челов<u>e</u>ка къ государству. У общественныхъ коллективовъ тоже есть свой
не-симулированный м<u>i</u>ръ. Я разсматриваю войну, революц<u>i</u>ю, какъ прорывъ наружу
чернаго м<u>i</u>ра. Приблизительно разъ въ двадцать или въ тридцать л<u>e</u>тъ истор<u>i</u>я
наглядно намъ доказываетъ, что такъ называемое культурное челов<u>e</u>чество эти
двадцать или тридцать л<u>e</u>тъ жило выдуманной жизнью. Такъ, въ театр<u>e</u> каждый
часъ пьеса прерывается антрактомъ, въ зал<u>e</u> зажигаютъ св<u>e</u>тъ,-- все было
выдумкой. Эту неизб<u>e</u>жность прорыва чернаго м<u>i</u>ра я называю рокомъ,-- самое
загадочное и самое страшное изъ вс<u>e</u>хъ челов<u>e</u>ческихъ понят<u>i</u>й. Ему посвящена
значительная часть моей книги.
-- Люди часто, по моему, этимъ понят<u>i</u>емъ злоупотребляютъ, какъ и
понят<u>i</u>емъ неизб<u>e</u>жности. Захлопнуть бы черный м<u>i</u>ръ и запереть надежнымъ
ключемъ, а?
-- Что-жъ, вы такой надежный ключъ и найдите.
-- Возможности у насъ теперь маленьк<u>i</u>я, это правда. Однако въ бес<u>e</u>д<u>e</u> съ
вами жаловаться на это не приходится,-- сказалъ Федосьевъ,-- все равно, какъ
неделикатно жаловаться на свою б<u>e</u>дность въ разговор<u>e</u> съ челов<u>e</u>комъ, который
вамъ долженъ деньги... Но что такое черный м<u>i</u>ръ государства? М<u>i</u>ръ безъ
альтруистическихъ чувствъ?
-- Н<u>e</u>тъ, гд<u>e</u> ужъ альтруизмъ! Я такъ далеко {232} и не иду. У меня
славная программа-минимумъ. Какъ прекрасна, какъ счастлива была бы жизнь на
земл<u>e</u>, если-бъ люди въ своихъ д<u>e</u>йств<u>i</u>яхъ руководились только своими узкими
эгоистическими интересами! Къ несчастью, злоба и безум<u>i</u>е занимаютъ въ жизни
гораздо больше м<u>e</u>ста, ч<u>e</u>мъ личный интересъ. Они-то и прорываются наружу... Я
и въ честолюб<u>i</u>е плохо в<u>e</u>рю. Н<u>e</u>тъ честолюб<u>i</u>я, есть только тщеслав<u>i</u>е: самому
честолюбивому челов<u>e</u>ку по существу довольно безразлично, что о немъ будутъ
думать черезъ сто л<u>e</u>тъ, хоть онъ, можетъ быть, этого и не зам<u>e</u>чаетъ...
Смерть бьетъ и эту карту.
-- Мысли у васъ не очень веселеньк<u>i</u>я,-- сказалъ Федосьевъ.-- Но это не
б<u>e</u>да: вы съ такими мыслями сто л<u>e</u>тъ проживете, Александръ Михайловичъ. Да
еще какъ проживете! Безъ гр<u>e</u>ха, безъ гр<u>e</u>шковъ даже, и въ м<u>i</u>р<u>e</u> A, и въ м<u>i</u>р<u>e</u>
B. По рецепту Марка Твэна: жить такъ, чтобы въ день вашей кончины былъ
искренно разстроенъ даже содержатель похороннаго бюро... Разр<u>e</u>шите вамъ
налить портвейна? Недурной, кажется, портвейнъ.
-- Очень хорош<u>i</u>й,-- сказалъ Браунъ, отпивъ изъ рюмки.-- И об<u>e</u>домъ вы
меня накормили прекраснымъ.
-- Когда же, по вашему,-- спросилъ Федосьевъ,-- произойдетъ у насъ
этотъ взрывъ м<u>i</u>ра B? Или, попросту говоря, революц<u>i</u>я?
-- По моему, удивительные всего то, что она еще не произошла, если
принять во вниман<u>i</u>е вс<u>e</u> д<u>e</u>ла вашихъ политическихъ друзей...
-- Моихъ и вашихъ. Давайте разд<u>e</u>лимъ отв<u>e</u>тственность пополамъ. В<u>e</u>рьте
мн<u>e</u>, это очень для васъ выгодно.
-- Но такъ какъ фактъ налицо: до сихъ поръ никакого взрыва не было, то
я твердо р<u>e</u>шилъ воздерживаться отъ предсказан<u>i</u>й въ отношен<u>i</u>и {233} нашего
будущаго. Соц<u>i</u>олог<u>i</u>ю Росс<u>i</u>и надо разъ навсегда предоставить гадалкамъ.
-- Спорить не буду, хотя насчетъ сроковъ у меня устанавливается все
бол<u>e</u>е твердое мн<u>e</u>н<u>i</u>е. Но я и самъ думаю, что у насъ все возможно...
Помнится, я вамъ даже это говорилъ... В<u>e</u>рно у насъ съ вами сходный м<u>i</u>ръ B?
Въ м<u>i</u>р<u>e</u> A мы, къ сожал<u>e</u>н<u>i</u>ю, расходимся.
-- Да, немного. Но вы и въ м<u>i</u>р<u>e</u> A иногда высказываете мысли, которыя
какъ будто не совс<u>e</u>мъ вяжутся съ вашимъ положен<u>i</u>емъ и оффиц<u>i</u>альными
взглядами... Признаюсь, мн<u>e</u> хот<u>e</u>лось бы знать, высказываете ли вы эти мысли
также и близкимъ вамъ государственнымъ д<u>e</u>ятелямъ?
-- Имъ высказываю р<u>e</u>дко,-- отв<u>e</u>тилъ, см<u>e</u>ясь, Федосьевъ.-- Не хватаетъ
"гражданскаго мужества"... Очень я люблю это выражен<u>i</u>е: о людяхъ, не
им<u>e</u>ющихъ мужества-просто, ихъ друзья обычно говорятъ, что у нихъ есть
гражданское мужество... Н<u>e</u>тъ, государственнымъ д<u>e</u>ятелямъ не высказываю,--
старичковъ бы еще разбилъ ударъ.
-- Выскажите имъ все на прощанье, когда соберетесь въ отставку.
Все-таки отведете душу: я думаю, вы ихъ любите не больше, ч<u>e</u>мъ насъ... Но я,
право, долженъ васъ покинуть, еще разъ прошу меня извинить,-- сказалъ,
вставая, Браунъ. -- Въ свою очередь буду очень радъ, если вы ко мн<u>e</u>
заглянете.
-- Съ особеннымъ удовольств<u>i</u>емъ. Что-жъ, больше не удерживаю, знаю,
какъ вы сп<u>e</u>шите. Большое спасибо, что зашли...
Онъ проводилъ гостя въ переднюю. Лакей въ с<u>e</u>рой тужурк<u>e</u> подалъ шубу.
-- В<u>e</u>дь вы въ Парижъ еще не скоро?
-- Н<u>e</u>тъ, до конца войны думаю побыть зд<u>e</u>сь. {234}
-- До конца войны! -- протянулъ Федосьевъ, удерживая въ своей рук<u>e</u> руку
Брауна.-- Соскучитесь... В<u>e</u>дь у васъ тамъ друзья, ученики... Отъ Ксен<u>i</u>и
Карловны кстати писемъ не им<u>e</u>ете? -- быстро, подчеркивая слова, спросилъ онъ
и, не дожидаясь отв<u>e</u>та, продолжалъ.-- Такъ я над<u>e</u>юсь скоро снова съ вами
встр<u>e</u>титься?
-- Очень буду радъ,-- отв<u>e</u>тилъ Браунъ, опуская деньги въ руку лакея.--
Н<u>e</u>тъ, писемъ не им<u>e</u>ю. Мн<u>e</u> вообще мало пишутъ... До свиданья, Серг<u>e</u>й
Васильевичъ, благодарю васъ.
-- До скораго свиданья, Александръ Михайловичъ.
Дверь захлопнулась. Федосьевъ вошелъ въ свой кабинетъ и с<u>e</u>лъ у
письменнаго стола.
"Н<u>e</u>тъ, очень кр<u>e</u>пк<u>i</u>й челов<u>e</u>къ",-- подумалъ онъ.-- "Никакими штучками и
эффектами его не проймешь. Ерунда эти сл<u>e</u>довательск<u>i</u>я штучки, когда им<u>e</u>ешь
д<u>e</u>ло съ настоящимъ челов<u>e</u>комъ. Нисколько онъ не "бл<u>e</u>дн<u>e</u>етъ" и не "м<u>e</u>няется
въ лиц<u>e</u>"... А если и бл<u>e</u>дн<u>e</u>етъ, то какое же это доказательство! Видитъ, что
подозр<u>e</u>ваютъ, и потому бл<u>e</u>дн<u>e</u>етъ... Однако не вздоръ ли и вообще все это?"
-- спросилъ себя съ досадой Федосьевъ.
Онъ всталъ и прошелся по комнат<u>e</u>, зат<u>e</u>мъ подошелъ къ шкафу, вынулъ
щипцы, небольшой деревянный ящикъ, и вернулся въ столовую.
-- Ступай къ себ<u>e</u>,-- сказалъ онъ входившему лакею.-- Посл<u>e</u> уберешь.
Федосьевъ заперъ дверь, осторожно взялъ щипцами стаканъ, изъ котораго
пилъ портвейнъ Браунъ, и поставилъ этотъ стаканъ въ ящикъ, утыканный изнутри
колышками. Зат<u>e</u>мъ перенесъ ящикъ въ кабинетъ, запечаталъ и надписалъ на
крышк<u>e</u> букву B. "Вотъ мы и посмотримъ... Совс<u>e</u>мъ, однако, Шерлокъ
Хольмсъ",-- подумалъ {235} онъ. Эта мысль была непр<u>i</u>ятна Федосьеву: то, что
онъ д<u>e</u>лалъ, не очень соотв<u>e</u>тствовало его рангу, привычкамъ, достоинству. "Но
какъ же быть? Другого доказательства быть не можетъ... И так<u>i</u>я ли еще
д<u>e</u>лаются вещи и у насъ, и въ другихъ странахъ!" -- ут<u>e</u>шилъ себя онъ,
перебирая въ памяти разныя чуж<u>i</u>я д<u>e</u>ла. Очевидно, воспоминанье о нихъ его
успокоило. "Надо будетъ послать въ кабинетъ экспертизы",-- подумалъ
Федосьевъ, оправляя пальцемъ тверд<u>e</u>ющ<u>i</u>й сургучъ на угловой щели ящика.
XXXIII.
Должность второго парламентскаго хроникера составляла мечту донъ-Педро.
Получить эту должность было, однако, нелегко. Не вс<u>e</u> газеты им<u>e</u>ли въ Дум<u>e</u>
двухъ представителей и Альфредъ Исаевичъ зналъ, что положен<u>i</u>е въ "Зар<u>e</u>"
Кашперова, перваго думскаго хроникера, довольно кр<u>e</u>пко. Донъ-Педро,
впрочемъ, подъ Кашперова не подкапывался: онъ не любилъ интригъ. Но ему
казалось, что газета съ положен<u>i</u>емъ "Зари" должна, кром<u>e</u> отчетовъ о
зас<u>e</u>дан<u>i</u>яхъ Думы, печатать еще информац<u>i</u>ю о "кулуарахъ". Альфредъ Исаевичъ,
природный журналистъ, спалъ и во сн<u>e</u> вид<u>e</u>лъ этотъ отд<u>e</u>лъ. Онъ придумывалъ
для него все новыя назван<u>i</u>я,-- либо д<u>e</u>ловыя: "Кулуары", "Въ кулуарахъ", либо
бол<u>e</u>е шутливыя: "Слухи и шопоты", "За кулисами". Изъ этихъ назван<u>i</u>й онъ
склонялся къ первому, серьезному: "Кулуары",-- слово это очень ему
нравилось. Альфредъ Исаевичъ предполагалъ даже, въ случа<u>e</u> удачи, избрать
себ<u>e</u> новый псевдонимъ: подпись "Донъ-Педро" для такого отд<u>e</u>ла была
недостаточно серьезной. Н<u>e</u>сколько вл<u>i</u>ятельныхъ людей об<u>e</u>щало {236} Альфреду
Исаевичу поговорить о немъ съ главнымъ редакторомъ газеты. Но донъ-Педро
плохо в<u>e</u>рилъ об<u>e</u>щан<u>i</u>ямъ, въ выполнен<u>i</u>и которыхъ люди не были заинтересованы.
Вдобавокъ, редакторъ, Вася, былъ въ посл<u>e</u>днее время суховатъ съ Альфредомъ
Исаевичемъ. Донъ-Педро приписывалъ это сплетнямъ.
-- Конечно, насплетничали Вас<u>e</u>,-- объяснялъ донъ-Педро секретарю
причины охлажден<u>i</u>я къ нему политическаго редактора.-- Сто разъ я себ<u>e</u>
говорилъ: не болтать. А тутъ взялъ и разговорился въ одномъ дом<u>e</u> о той
передовой Васи. (У Альфреда Исаевича была привычка говорить о своихъ
знакомствахъ и связяхъ н<u>e</u>сколько таинственно: "въ одномъ дом<u>e</u>", "у однихъ
друзей").
-- Вотъ и не болтайте,-- наставительно сказалъ Федоръ Павловичъ.-- А
впрочемъ сплетенъ бояться не надо: кто способенъ донести, тотъ можетъ и
просто о васъ выдумать, даже если вы ничего не говорили.
"Ну, это теор<u>i</u>я",-- подумалъ Альфредъ Исаевичъ (онъ называлъ теор<u>i</u>ей
все, что ему казалось чепухою).-- "Посплетничать одно, а выдумать другое."
-- Вся моя надежда на васъ, Федоръ Павловичъ, -- жалобно сказалъ онъ.
Секретарь редакц<u>i</u>и былъ въ этомъ вопрос<u>e</u> на сторон<u>e</u> донъ-Педро: онъ
отлично зналъ, что отд<u>e</u>лъ, посвященный слухамъ и сплетнямъ изъ "кулуаровъ",
много интересн<u>e</u>е публик<u>e</u>, ч<u>e</u>мъ самые д<u>e</u>льные отчеты о думскихъ прен<u>i</u>яхъ.
Зато отчаянное сопротивлен<u>i</u>е предвид<u>e</u>лось со стороны Кашперова.
-- Что-жъ, я д<u>e</u>йствую съ открытымъ забраломъ,-- справедливо говорилъ
Альфредъ Исаевичъ.-- Если онъ изъ этого сд<u>e</u>лаетъ кабинетск<u>i</u>й {237} вопросъ,
это д<u>e</u>ло его професс<u>i</u>ональной сов<u>e</u>сти.
Въ редакц<u>i</u>и вс<u>e</u> стояли за учрежден<u>i</u>е новаго отд<u>e</u>ла: веселые,
благодушные, насквозь проникнутые скептицизмомъ и корпоративнымъ духомъ
люди, преобладавш<u>i</u>е въ редакц<u>i</u>и "Зари", какъ во вс<u>e</u>хъ редакц<u>i</u>яхъ м<u>i</u>ра,
знали, что донъ-Педро хорош<u>i</u>й челов<u>e</u>къ, что, кром<u>e</u> жены, у него на
содержан<u>i</u>и семья родственниковъ въ Чернигов<u>e</u> и что лишн<u>i</u>е дв<u>e</u>сти рублей въ
м<u>e</u>сяцъ очень ему пригодились бы.
Въ связи съ анкетой объ англо-русскихъ отношен<u>i</u>яхъ, донъ-Педро пустилъ
пробный шаръ. Онъ заявилъ главному редактору, что для получен<u>i</u>я интервью отъ
видныхъ депутатовъ ему необходимо постоянно бывать въ Дум<u>e</u>, и потребовалъ
билета въ ложу журналистовъ.
-- Вы сами понимаете, иначе они никакого интервью не дадутъ: они
терп<u>e</u>ть не могутъ, чтобы къ нимъ ходили на домъ,-- сказалъ Альфредъ
Исаевичъ, явно разсчитывая на дов<u>e</u>рчивость Васи и не см<u>e</u>я поднять глаза на
Федора Павловича, который только мрачно на него посмотр<u>e</u>лъ: оба они были
уб<u>e</u>ждены, что изъ десяти изв<u>e</u>стныхъ людей девять не только примутъ у себя на
дому интервьюера, но съ удовольств<u>i</u>емъ п<u>e</u>шкомъ поб<u>e</u>гутъ для интервью за
городъ.
Главный редакторъ согласился съ доводами Альфреда Исаевича, и для него
былъ полученъ входной билетъ въ ложу журналистовъ. Это было половиной
поб<u>e</u>ды: донъ-Педро, с<u>i</u>яя, принималъ поздравлен<u>i</u>я.
Открыт<u>i</u>е думской сесс<u>i</u>и было назначено на 19-ое ноября. Альфредъ
Исаевичъ явился рано, въ пр<u>i</u>ятномъ и приподнятомъ настроен<u>i</u>и духа. {238} Онъ
даже од<u>e</u>лся для этого случая н<u>e</u>сколько бол<u>e</u>е парадно, ч<u>e</u>мъ всегда. Подъ
мышкой у него былъ солидный, крокодиловой кожи портфель съ иниц<u>i</u>алами А. П.,
а въ карман<u>e</u>, вм<u>e</u>сто старой, потрепанной, новенькая записная книжка съ остро
очиненнымъ карандашемъ въ боковомъ кружк<u>e</u>.
Донъ-Педро бывалъ въ Таврическомъ Дворц<u>e</u> и раньше, зналъ многихъ
депутатовъ, однако онъ не былъ своимъ челов<u>e</u>комъ въ Дум<u>e</u>. Все очень ему
нравилось. Пр<u>i</u>ятенъ былъ самый переходъ съ полутемной, сырой и грязной улицы
въ ярко осв<u>e</u>щенное, хорошо натопленное здан<u>i</u>е. Пр<u>i</u>ятны были и будки по
сторонамъ палисадника, и монументальный швейцаръ у входа, и думская стража
въ черныхъ мундирахъ съ тесаками, и замысловатый потолокъ аванзала,
казавш<u>i</u>йся куполомъ, а на самомъ д<u>e</u>л<u>e</u> плоск<u>i</u>й. Теперь все это, и швейцаръ, и
стража, и куполъ, составляло какъ бы собственность донъ-Педро. Сторожъ
пров<u>e</u>рялъ температуру у термометра. Альфредъ Исаевичъ тономъ завсегдатая
спросилъ у сторожа, собрался ли уже н†а†р†о†д†ъ. Тотъ же вопросъ онъ
предложилъ проходившему по аванзалу приставу въ сюртук<u>e</u> съ серебряной ц<u>e</u>пью
и получилъ тотъ же отв<u>e</u>тъ, что еще н<u>e</u>тъ почти никого. И сторожъ, и приставъ
отв<u>e</u>чали чрезвычайно почтительно. Альфредъ Исаевичъ съ гораздо большей
силой, ч<u>e</u>мъ въ гостиниц<u>e</u> "Паласъ", испытывалъ наслажден<u>i</u>е отъ
необыкновеннаго комфорта и почета. "Да, самая настоящая Европа",-- думалъ
онъ. Донъ-Педро им<u>e</u>лъ смутное представлен<u>i</u>е объ Европ<u>e</u>, но все, что онъ о
ней зналъ, совпадало съ картиной Таврическаго Дворца.
"Зар<u>e</u>" полагалось м<u>e</u>сто въ нижней лож<u>e</u>, предназначенной для газетной
аристократ<u>i</u>и. Какъ разъ въ ту минуту, когда донъ-Педро вошелъ въ ложу, въ
зал<u>e</u> зас<u>e</u>дан<u>i</u>й зажглись люстры и {239} осв<u>e</u>тили пюпитры св<u>e</u>тло-желтаго
дерева, трибуну, золотой орелъ, огромный портретъ императора, ходившихъ по
залу людей съ серебряными ц<u>e</u>пями. Ложа журналистовъ, какъ и зала, еще была
почти пуста. Въ углу, въ первомъ ряду, сид<u>e</u>лъ Браунъ. "В<u>e</u>рно по иностранному
билету",-- подумалъ удивленно донъ-Педро. Онъ поклонился довольно холодно.
Альфредъ Исаевичъ выбралъ м<u>e</u>сто во второмъ ряду, прислонилъ къ спинк<u>e</u> стула
портфель и вынулъ газету, чтобъ можно было безъ неловкости воздержаться отъ
всякаго разговора съ мрачнымъ профессоромъ. "Непр<u>i</u>ятная фигура",-- подумалъ
донъ-Педро, поглядывая изъ-за газеты на Брауна, который съ очень утомленнымъ
видомъ неподвижно сид<u>e</u>лъ въ своемъ кресл<u>e</u>, опустивъ руки на барьеръ. Читать
Альфреду Исаевичу не хот<u>e</u>лось. Онъ посид<u>e</u>лъ немного, зат<u>e</u>мъ поднялся,
положилъ для в<u>e</u>рности на свой стулъ еще футляръ отъ очковъ, пожал<u>e</u>въ, что
клеенка на футляр<u>e</u> отклеилась, и вышелъ изъ ложи въ свое будущее царство, въ
к†у†л†у†а†р†ы.
Въ кулуарахъ уже были люди; донъ-Педро безпрестанно раскланивался со
знакомыми. Н<u>e</u>которые депутаты, притомъ не только близкаго, но и враждебнаго
лагеря, им<u>e</u>вш<u>i</u>е основан<u>i</u>е быть недовольными "Зарей", очень любезно
здоровались съ нимъ, называя его по имени-отчеству. Они подтвердили Альфреду
Исаевичу то, что онъ еще раньше слышалъ въ редакц<u>i</u>и: со стороны крайней
л<u>e</u>вой ожидается обструкц<u>i</u>я противъ новаго правительства. Донъ-Педро качалъ
головой съ нейтральнымъ, неопред<u>e</u>леннымъ видомъ. Въ душ<u>e</u> онъ нисколько не
сочувствовалъ обструкц<u>i</u>и. Какъ челов<u>e</u>къ пожилой и солидный, Альфредъ
Исаевичъ уважалъ принципъ власти; а въ этомъ пышномъ великол<u>e</u>пномъ дворц<u>e</u>,
гд<u>e</u> вс<u>e</u> были такъ {240} любезны и учтивы, обструкц<u>i</u>я казалась ему ни съ ч<u>e</u>мъ
несообразнымъ, неподобающимъ д<u>e</u>ломъ.
Желая хорошо ознакомиться со своимъ дворцомъ, донъ-Педро заглянулъ въ
залъ комисс<u>i</u>й, посмотр<u>e</u>лъ почтовое и врачебное отд<u>e</u>лен<u>i</u>я, зат<u>e</u>мъ зашелъ въ
буфетъ, гд<u>e</u>, весело разговаривая, завтракали и пили чай депутаты. Въ
пожиломъ челов<u>e</u>к<u>e</u>, закусывавшемъ у стойки, донъ-Педро съ удовлетворен<u>i</u>емъ
узналъ одного изъ второстепенныхъ министровъ, въ свое время давшаго ему
интервью. Альфредъ Исаевичъ поклонился съ достоинствомъ: министръ былъ
министръ, однако донъ-Педро чувствовалъ себя представителемъ "Зари": такъ
молодой сов<u>e</u>тникъ посольства, зам<u>e</u>няя посла, съ особымъ достоинствомъ
бес<u>e</u>дуетъ съ иностраннымъ премьеромъ, зная, что и на второстепенной
должности представляетъ великую державу. Т<u>e</u>мъ не мен<u>e</u>е отв<u>e</u>тный поклонъ
министра былъ пр<u>i</u>ятенъ Альфреду Исаевичу. Онъ все ясн<u>e</u>е чувствовалъ, что
становится частью огромнаго, могущественнаго организма: благодаря кусочку
картона съ пропечатанной фотографической карточкой, хранившемуся у него въ
боковомъ карман<u>e</u>, и министръ какъ бы ему принадлежалъ. Водку въ думскомъ
буфет<u>e</u> подавали безъ обычной маскировки. Донъ-Педро спросилъ рюмку зубровки,
энергичнымъ движен<u>i</u>емъ опрокинулъ ее въ ротъ,-- онъ всегда пилъ водку съ
такимъ видомъ, точно бралъ штурмомъ кр<u>e</u>пость,-- закусилъ зубровку семгой,
хоть не былъ голоденъ, и въ самомъ лучшемъ настроен<u>i</u>и, еще повесел<u>e</u>въ отъ
водки, вернулся въ Екатерининск<u>i</u>й залъ. Объ его комфорт<u>e</u> зд<u>e</u>сь очень
заботились. "Только родильнаго отд<u>e</u>лен<u>i</u>я не хватаетъ",-- подумалъ онъ.-- "И
совершенная ерунда эта обструкц<u>i</u>я"...
У стола съ журналами толпились депутаты. {241} Донъ-Педро посид<u>e</u>лъ въ
удобномъ кожаномъ кресл<u>e</u>, прислушиваясь къ разговорамъ. Говорили почти
исключительно о предстоящей обструкц<u>i</u>и. Одни говорили о ней сочувственно,
друг<u>i</u>е возмущенно, но и у т<u>e</u>хъ, и у другихъ чувствовалось оживлен<u>i</u>е и даже
радость, точно вс<u>e</u> съ удовольств<u>i</u>емъ ждали новаго зр<u>e</u>лища. Донъ-Педро вынулъ
записную книжку, поставилъ на первой страниц<u>e</u> число и набросалъ н<u>e</u>сколько
строкъ, хотя отд<u>e</u>лъ "кулуары" еще не былъ ему порученъ. Отъ противоположнаго
стола, гд<u>e</u> расписывались въ книг<u>e</u> члены Думы, своей быстрой энергичной
походкой подошелъ князь Горенск<u>i</u>й. "Ужъ не взять ли у него интервью?" --
подумалъ Альфредъ Исаевичъ. Однако онъ тотчасъ призналъ князя слишкомъ
молодымъ для анкеты.
-- Вы какъ зд<u>e</u>сь? -- спросилъ Горенск<u>i</u>й, быстро и кр<u>e</u>пко пожимая ему
руку.-- В<u>e</u>дь отъ "Зари" у насъ Кашперовъ?
-- Кашперовъ самъ по себ<u>e</u>, а я тоже самъ по себ<u>e</u>,-- отв<u>e</u>тилъ Альфредъ
Исаевичъ.-- Нашей газет<u>e</u> необходимо отображен<u>i</u>е внутренняго м<u>i</u>ра Думы и я,
в<u>e</u>роятно, возьму на себя этотъ отд<u>e</u>лъ. Что, князь, будетъ обструкц<u>i</u>я?.. Я не
отрицаю, конечно, ц<u>e</u>лесообразности этого метода борьбы при изв<u>e</u>стной
конъюнктур<u>e</u>, но вопросъ въ томъ, поскольку это отв<u>e</u>чаетъ задачамъ текущаго
момента?
-- Да, наши л<u>e</u>вые твердо р<u>e</u>шили,-- сказалъ князь.-- По моему...
Мимо нихъ неув<u>e</u>ренной походкой, робко и нервно оглядываясь по
сторонамъ, прошелъ тотъ министръ, который только что закусывалъ въ буфет<u>e</u>.
Князь сухо съ нимъ раскланялся.
-- Вотъ она, зв<u>e</u>здная палата,-- насм<u>e</u>шливо сказалъ онъ.-- Кстати,
Столыпинъ посл<u>e</u>дн<u>i</u>й изъ нихъ ум<u>e</u>лъ носить сюртукъ. {242}
-- В<u>e</u>дь этотъ изъ простыхъ, отецъ его былъ простой м<u>e</u>щанинъ... Странно
все-таки, что интересы пом<u>e</u>стнаго класса представляютъ выходцы изъ м<u>e</u>щанъ, а
интересы надцензовой демократ<u>i</u>и кровный рюриковичъ князь Горенск<u>i</u>й,--
сказалъ, улыбаясь, донъ-Педро.
-- А мн<u>e</u> совершенно все равно, изъ простыхъ онъ или не изъ простыхъ,--
съ равнодушнымъ видомъ отв<u>e</u>тилъ князь (хотя ему было пр<u>i</u>ятно зам<u>e</u>чан<u>i</u>е
журналиста).-- Важно то, что и онъ, и они вс<u>e</u> никуда не годятся.
"Н<u>e</u>тъ, я все-таки возьму у него интервью",-- р<u>e</u>шилъ донъ-Педро. Онъ
изложилъ князю свою просьбу. Лицо Горенскаго тотчасъ приняло серьезное,
сосредоточенное выражен<u>i</u>е.
-- Важная проблема, которую какъ нельзя бол<u>e</u>е своевременно ставитъ
газета "Заря"...-- началъ онъ. Но въ эту минуту въ зал<u>e</u> зазвонилъ
электрическ<u>i</u>й звонокъ.
-- Я буду къ вашимъ услугамъ посл<u>e</u> зас<u>e</u>дан<u>i</u>я,-- сказалъ Горенск<u>i</u>й,
пожимая руку Альфреду Исаевичу. По Екатерининскому залу, въ предшеств<u>i</u>и
челов<u>e</u>ка съ золотой ц<u>e</u>пью, шелъ предс<u>e</u>датель Государственной Думы, за нимъ
еще н<u>e</u>сколько челов<u>e</u>къ въ сюртукахъ. Звонокъ продолжалъ звонить. Депутаты,
оживленно разговаривая, устремились въ залу зас<u>e</u>дан<u>i</u>й. Донъ-Педро посп<u>e</u>шно
вернулся въ ложу, теперь переполненную до отказа, отыскалъ глазами
Кашперова, очень корректно съ нимъ раскланялся и, устроивъ себ<u>e</u> пюпитръ изъ
портфеля, положилъ на него книжку. Предс<u>e</u>датель Думы уже сид<u>e</u>лъ на трибун<u>e</u>.
Его голова приходилась въ уровень съ концомъ шпаги Императора. Н<u>e</u>сколько
ниже приставъ, оглядывая быстро наполнявш<u>i</u>йся залъ, придерживалъ рукой
прессъ-папье, положенное на кнопку электрическаго звонка,-- видимо, {243}
этотъ пр<u>i</u>емъ доставлялъ ему удовольств<u>i</u>е. Когда залъ заполнился, приставъ
снялъ съ кнопки прессъ-папье. Электрическ<u>i</u>й звонокъ оборвался, тотчасъ
раздался другой. Предс<u>e</u>датель р<u>e</u>зкимъ властнымъ движен<u>i</u>емъ встряхнулъ въ
рук<u>e</u> м<u>e</u>дный колокольчикъ.
-- Зас<u>e</u>дан<u>i</u>е Государственной Думы открывается.
XXXIV.
"Да, это и есть наше главное окно въ Европу, и только отсюда могло бы
пр<u>i</u>йти спасен<u>i</u>е",-- думалъ Браунъ, вглядываясь въ новую для него картину
русскаго парламента. Зр<u>e</u>лище это доставляло ему почти такое же
удовлетворен<u>i</u>е, какъ Альфреду Исаевичу. Онъ вдобавокъ находилъ, что
Таврическ<u>i</u>й дворецъ превосходилъ великол<u>e</u>п<u>i</u>емъ и размахомъ западные
парламенты. "Да, эти люди продолжаютъ д<u>e</u>ло Петра, хотятъ ли они того или
н<u>e</u>тъ... Я родился европейцемъ, европейцемъ умру, въ Аз<u>i</u>и мн<u>e</u> д<u>e</u>лать нечего и
любоваться Аз<u>i</u>ей я не стану",-- думалъ онъ, невольно удивляясь собственному
ум<u>e</u>ренному настроен<u>i</u>ю. "Вн<u>e</u>шн<u>i</u>й видъ Государственной Думы, блескъ
Таврическаго дворца, очевидно, ничего не доказываютъ... Но я живой челов<u>e</u>къ,
а не машина для выработки "стройнаго образа мыслей" и, какъ живой челов<u>e</u>къ,
поддаюсь впечатл<u>e</u>н<u>i</u>ямъ... В<u>e</u>ками лилась въ м<u>i</u>р<u>e</u> кровь для того, чтобы это
создать. Что толку въ шуточкахъ Федосьева? Что можетъ онъ предложить взам<u>e</u>нъ
этого? Что толку и въ моихъ мысляхъ, разрушительностью которыхъ я
забавлялся, какъ юноша? Я пробовалъ устроиться съ комфортомъ въ пороховомъ
погреб<u>e</u> и еще другихъ приглашалъ въ гости. Но на всяк<u>i</u>й случай {244}
устроилъ себ<u>e</u> и бол<u>e</u>е удобную идейную квартиру, разд<u>e</u>ливъ ст<u>e</u>ной философ<u>i</u>ю и
практику. Я могу думать и пропов<u>e</u>дывать что мн<u>e</u> угодно,-- эти учрежден<u>i</u>я,
надо<u>e</u>вш<u>i</u>я пресыщеннымъ людямъ, эти идеи, ставшая общедоступными благодаря
пролитой за нихъ крови, очень надолго переживутъ и мою философскую схему, и
принципъ одновременнаго жительства въ н<u>e</u>сколькихъ идейныхъ квартирахъ...
Какъ часто я завидовалъ простымъ, неглупымъ, хорошимъ людямъ, во время,
т. е. на третьемъ десятк<u>e</u> л<u>e</u>тъ, выкинувшимъ изъ головы и логическую похоть,
и мечты о слав<u>e</u>, честно и мужественно прожившимъ жизнь для семьи, для д<u>e</u>тей,
для добраго имени на одно-два покол<u>e</u>нья? Я всегда чувствовалъ превосходство
ихъ простоты, хотя не зналъ, какъ обосновать это превосходство? Но есть,
повидимому, и идеи, подобныя такимъ людямъ: честныя, простыя и мужественныя
идеи, надъ которыми легко изд<u>e</u>ваться и которыя зам<u>e</u>нить нельзя, не повергая
себя въ самое мучительное состоян<u>i</u>е, хотя бы съ сотней парадно обставленныхъ
идейныхъ, душевныхъ квартиръ и съ присвоеннымъ себ<u>e</u> правомъ
безпрепятственнаго пере<u>e</u>зда изъ одной квартиры въ другую"...
Ложа журналистовъ понемногу наполнялась. Сос<u>e</u>ди смотр<u>e</u>ли на Брауна съ
любопытствомъ. Въ зал<u>e</u> зас<u>e</u>дан<u>i</u>й еще почти никого не было. Браунъ обвелъ
взглядомъ м<u>e</u>ста для публики. Ему запомнился студентъ, сид<u>e</u>вш<u>i</u>й въ первомъ
ряду,-- такое жадное любопытство, такой восторгъ были написаны на его лиц<u>e</u>.
"Теперь по ночамъ во сн<u>e</u> будетъ мечтать, какъ бы выпало это счастье, стать
депутатомъ",-- подумалъ Браунъ.
-- Н<u>e</u>тъ, сегодня поздно начнутъ, я знаю,-- "сказалъ около него кто-то.
{245}
Браунъ вышелъ изъ ложи и, плохо ор<u>i</u>ентируясь въ Таврическомъ дворц<u>e</u>,
пошелъ по корридору нал<u>e</u>во. У полузакрытой двери не было сторожа. За ней
залъ былъ пусть. Только въ конц<u>e</u>, нервной походкой, видимо, кого-то
поджидая, расхаживалъ пожилой челов<u>e</u>къ въ синемъ пиджак<u>e</u>. Браунъ направился
наудачу дальше. Чиновникъ, сид<u>e</u>вш<u>i</u>й за столомъ въ галлере<u>e</u>, окинулъ его
быстрымъ внимательнымъ взглядомъ, посп<u>e</u>шно всталъ и направился къ Брауну.
-- Вамъ кого угодно? Правительство сейчасъ выходить...
Браунъ отошелъ назадъ и остановился у огромнаго окна. Отодвинувъ штору,
онъ увид<u>e</u>лъ въ полутьм<u>e</u> садъ, голыя деревья, печальное озеро. "Вотъ гд<u>e</u>
должны были бы в†с†т†а†т†ь †т†<u>e</u>†н†и †п†р†о†ш†л†а†г†о",-- подумалъ онъ. Т<u>e</u>ни
прошлаго тотчасъ встали. Онъ представилъ себ<u>e</u> огни, бархатъ, золото,
гигантскую фигуру хозяина, шеств<u>i</u>е навстр<u>e</u>чу императриц<u>e</u>... Оркестръ игралъ
турецк<u>i</u>й маршъ Моцарта. "Все-же этотъ дворецъ не сл<u>e</u>довало отдавать подъ
парламентъ",-- подумалъ нехотя Браунъ.-- "Есть стиль истор<u>i</u>и"...
Электрическ<u>i</u>й звонокъ р<u>e</u>зко прервалъ звуки турецкаго марша. Браунъ
продолжалъ смотр<u>e</u>ть на качающ<u>i</u>яся деревья сада. Его воображен<u>i</u>е не хот<u>e</u>ло
разстаться съ пышной картиной шеств<u>i</u>я... Звонокъ продолжалъ звонить
однообразно, все непр<u>i</u>ятн<u>e</u>й. Господинъ въ синемъ пиджак<u>e</u> быстро направился
къ дверямъ министерскаго павильона. Браунъ оглянулся.
Изъ галлереи вышло н<u>e</u>сколько челов<u>e</u>къ въ сюртукахъ. Одинъ изъ нихъ
неестественно улыбался, стараясь казаться спокойнымъ. У другихъ лица были
бл<u>e</u>дныя и растерянныя. "Вотъ они, преемники Потемкина!" -- подумалъ Браунъ.
Два шеств<u>i</u>я слились въ его представлен<u>i</u>я, какъ два {246} снимка на одной
фотографической пластинк<u>e</u>.-- "Горе власти, которая перестала себя
чувствовать властью"... Надо<u>e</u>дливый звонокъ оборвался. Браунъ направился
назадъ въ ложу. У дверей корридора теперь находился чиновникъ. Онъ удивленно
посмотр<u>e</u>лъ на Брауна, попросилъ билетъ и недовольнымъ тономъ, хоть учтиво,
зам<u>e</u>тилъ, что въ Полуциркульный Залъ могутъ входить только члены
Государственной Думы. Сильный шумъ вблизи вдругъ прервалъ слова чиновника.
Изъ залы зас<u>e</u>дан<u>i</u>й донеслись крики, гулъ голосовъ, отчаянный стукъ
пюпитровъ.
-- Ложа журналистовъ вонъ тамъ,-- сказалъ чиновникъ, посп<u>e</u>шно отходя
отъ Брауна.
Дверь ложи была раскрыта настежь, но пробраться туда было невозможно,--
такъ была набита людьми ложа. Изъ зала несся б<u>e</u>шеный крикъ: "Долой!.. Въ
отставку!.." Браунъ остановился въ недоум<u>e</u>н<u>i</u>и. "Стоило хлопотать о билет<u>e</u>...
Не надо было выходить"... На порог<u>e</u> обм<u>e</u>нивались впечатл<u>e</u>н<u>i</u>ями оставш<u>i</u>еся
безъ м<u>e</u>стъ журналисты.
-- Безобраз<u>i</u>е!
-- Исключать вс<u>e</u>хъ...
-- Силой выведутъ, если не выйдутъ сами.
-- Неслыханный позоръ!
-- Что-жъ тутъ неслыханнаго? Горемыкина и не такъ встр<u>e</u>чали.
-- Pour du chahut, c'est du chahut,-- съ н<u>e</u>которымъ удовлетворен<u>i</u>емъ въ
голос<u>e</u> пробормоталъ выходивш<u>i</u>й французск<u>i</u>й журналистъ. Онъ пожалъ плечами,
захлопнулъ тетрадку и пошелъ по корридору направо. Браунъ направился за
нимъ. Въ Екатерининскомъ зал<u>e</u> онъ остановился. "Что-жъ, уходить или еще
подождать?" -- спросилъ себя озадаченно Браунъ. Онъ с<u>e</u>лъ въ кресло, взявъ со
стола журналъ. Какой-то запоздавш<u>i</u>й {247} депутатъ взглянулъ на него съ
изумлен<u>i</u>емъ, проб<u>e</u>гая въ залъ зас<u>e</u>дан<u>i</u>й. Сквозь раскрывшуюся дверь съ новой
силой донеслись крики, стукъ, гулъ. По Екатерининскому залу быстро прошелъ
отрядъ думской охраны. На порог<u>e</u> показался старый, с<u>e</u>дой челов<u>e</u>къ съ
взволнованнымъ, бл<u>e</u>днымъ лицомъ. Увид<u>e</u>въ солдатъ, онъ схватился за голову и
бросился назадъ въ залъ зас<u>e</u>дан<u>i</u>й.
"Вотъ онъ, Рокъ",-- думалъ Браунъ.-- "Я не могу обосновать эту мысль,
не могу даже найти для нея опред<u>e</u>лен<u>i</u>я. Это посл<u>e</u>дн<u>i</u>й логическ<u>i</u>й обрывъ...
Порою мн<u>e</u> казалось, что подъ красивымъ словомъ скрывается лишь мое
отвращен<u>i</u>е отъ жизни, въ которомъ н<u>e</u>тъ ровно ничего зам<u>e</u>чательнаго... Но что
же зд<u>e</u>сь я чувствую ясн<u>e</u>е, ч<u>e</u>мъ идею Рока? Да, отсюда могло пр<u>i</u>йти
спасен<u>i</u>е,-- и оно не придетъ. Поздно... Овлад<u>e</u>ла вс<u>e</u>ми нами сл<u>e</u>пая сила
ненависти и ничто больше не можетъ предотвратить прорывъ чернаго м<u>i</u>ра..."
{248}
--------
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
I.
-- Николай Петровичъ, я вамъ возвращаю д<u>e</u>ло,-- слегка грассируя,
сказалъ товарищъ прокурора Артамоновъ, входя въ камеру сл<u>e</u>дователя. -- А у
васъ, кажется, лучше топятъ? Ужъ очень везд<u>e</u> холодно... Я вамъ не пом<u>e</u>шаю?
-- Нисколько, Владим<u>i</u>ръ Ивановичъ, садитесь. -- отв<u>e</u>тилъ Яценко,
здороваясь и кладя на столъ папку No. 16.-- Неужели такъ быстро все прочли?
-- О, н<u>e</u>тъ, только проб<u>e</u>жалъ главное. На н<u>e</u>которыхъ вашихъ допросахъ я
в<u>e</u>дь былъ. Очень жаль, что не могъ присутствовать при вс<u>e</u>хъ... пока я знаю
д<u>e</u>ло только въ общихъ чертахъ, вотъ, когда кончите, займусь имъ вплотную...
Вы, кстати, когда думаете кончить?
-- В<u>e</u>роятно, завтра вызову Загряцкаго для предъявлен<u>i</u>я ему сл<u>e</u>дств<u>i</u>я.
Артамоновъ только вздохнулъ, глядя на папку.
-- Богъ дастъ, онъ смилуется и откажется отъ чтен<u>i</u>я? В<u>e</u>дь вы ему вс<u>e</u>
коп<u>i</u>и выдали... Я, правда, вамъ сейчасъ не м<u>e</u>шаю?
-- Да н<u>e</u>тъ же... Опять вы нынче выступали, что-то ужъ очень часто въ
посл<u>e</u>днее время? -- {249} спросилъ Яценко, показывая глазами на новеньк<u>i</u>й
форменный сюртукъ товарища прокурора, очень ловко облегавш<u>i</u>й его осанистую
фигуру крупнаго, сорокал<u>e</u>тняго челов<u>e</u>ка. Артамоновъ, не провинц<u>i</u>алъ, а
коренной петербуржецъ, никогда не над<u>e</u>лъ бы форменнаго платья, если бы не
выступаете въ суд<u>e</u>.-- У Брунста сюртукъ шили?
-- Н<u>e</u>тъ, у Дмитр<u>i</u>ева. Не хуже шьетъ и беретъ дешевле, ч<u>e</u>мъ Брунстъ.
Яценко слегка улыбнулся. Онъ зналъ, что Владим<u>i</u>ръ Ивановичъ, челов<u>e</u>къ
богатый и широк<u>i</u>й, нарочно немного приб<u>e</u>дняется въ разговор<u>e</u> съ нимъ, какъ
бы для установлен<u>i</u>я равенства. Эта, все же чуть-чуть зам<u>e</u>тная, деликатность,
ничего не стоющая богатымъ людямъ, не раздражала Николая Петровича. Онъ
любилъ Артамонова, хотя расходился съ нимъ въ политическихъ взглядахъ:
товарищъ прокурора, вышедш<u>i</u>й изъ Училища Правов<u>e</u>д<u>e</u>н<u>i</u>я и отбывавш<u>i</u>й службу
вольноопред<u>e</u>ляющимся въ одномъ изъ аристократическихъ полковъ, держался
взглядовъ консервативныхъ. Впрочемъ, въ посл<u>e</u>днее время онъ, какъ вс<u>e</u>,
либеральничалъ и бранилъ правительство. Самый видъ этого жизнерадостнаго,
красиваго, немного легкомысленнаго барина, всегда прекрасно од<u>e</u>таго,
пахнущаго какой-то необыкновенной, бодрящей lotion, былъ пр<u>i</u>ятенъ Николаю
Петровичу. Въ особенности же онъ ц<u>e</u>нилъ безупречную порядочность Артамонова.
Ч<u>e</u>мъ старше становился Яценко, т<u>e</u>мъ меньше онъ отъ людей требовалъ и т<u>e</u>мъ
больше ц<u>e</u>нилъ т<u>e</u> простыя, р<u>e</u>дк<u>i</u>я качества, которыя онъ опред<u>e</u>лялъ словомъ
джентльменство.
-- Чаю не хотите ли? Пошлю въ буфетъ.
-- Н<u>e</u>тъ, благодарю васъ, я самъ только что изъ буфета. Тамъ Землинъ и
Кременецк<u>i</u>й меня задержали. {250}
-- Землинъ? Ахъ, да, фонъ Боденъ...
-- Урожденный фонъ Боденъ. Фамил<u>i</u>ю новую выхлопоталъ, а частицы фонъ
ему жалко... Не люблю н<u>e</u>мцевъ... Я знаю, вы мн<u>e</u> не прощаете германофобства.
-- Дались же вамъ эти н<u>e</u>мцы! -- сказалъ, улыбаясь, Яценко. Николай
Петровичъ чувствовалъ, что Артамоновъ въ душ<u>e</u> ровно ничего противъ н<u>e</u>мцевъ
не им<u>e</u>етъ: по крайней своей впечатлительности, онъ только принялъ -- безъ
всякой злобы -- единственное "фобство", сразу разр<u>e</u>шенное и правой, и л<u>e</u>вой
печатью.
-- Кременецк<u>i</u>й с<u>i</u>яетъ, какъ м<u>e</u>дный грошъ,-- продолжалъ Владим<u>i</u>ръ
Ивановичъ.-- Онъ при мн<u>e</u> провожалъ къ выходу эту самую нашу даму, госпожу
Фишеръ... Поц<u>e</u>ловалъ ей на рыцарской манеръ ручку, смотритъ по сторонамъ
этакимъ трубадуромъ. А красивая дама, Николай Петровичъ, правда?
-- Ничего...
-- Ничего?..-- недовольно протянулъ Артамоновъ.-- Такъ-съ... Я объ
этомъ нашемъ д<u>e</u>л<u>e</u> и хот<u>e</u>лъ побес<u>e</u>довать. Заран<u>e</u>е прошу сд<u>e</u>лать поправку на
мое недостаточное пока знакомство съ производствомъ... Между нами
комплиментовъ, слава Богу, не требуется,-- вставилъ онъ шутливо, --
разум<u>e</u>ется, вы сл<u>e</u>дств<u>i</u>е произвели, какъ всегда, образцово. Но сказать, что
я вполн<u>e</u> удовлетворенъ результатами, по сов<u>e</u>сти не могу...
-- И я не могу. Никакъ не могу.
-- Вы, однако, совершенно ув<u>e</u>рены, что убилъ Загряцк<u>i</u>й?
-- Я лично почти ув<u>e</u>ренъ... Но, во-первыхъ, это п†о†ч†т†и...
Во-вторыхъ, проб<u>e</u>лы въ обвинительномъ матер<u>i</u>ал<u>e</u> и по моему несомн<u>e</u>нны.
Сл<u>e</u>дств<u>i</u>е сд<u>e</u>лало все, что могло, но вамъ задача предстоитъ нелегкая...
{251}
-- То то оно и есть. Такъ вотъ, сначала о вашей внутренней ув<u>e</u>ренности.
Прежде всего, какъ вы себ<u>e</u> представляете самую картину уб<u>i</u>йства? Мн<u>e</u> кое-что
въ ней неясно.
-- Я себ<u>e</u> представляю д<u>e</u>ло такъ. Фишеръ пр<u>i</u><u>e</u>халъ туда незадолго до
девяти часовъ вечера. Это точно установлено согласными показан<u>i</u>ями... --
Николай Петровичъ взялъ папку No. 16 и перелисталъ бумаги...-- согласными
показан<u>i</u>ями извозчика Архипенко, который его туда отвезъ, и двухъ служащихъ
гостиницы,-- они вид<u>e</u>ли, какъ онъ въ девятомъ часу у<u>e</u>халъ изъ "Паласа"...
Показан<u>i</u>емъ извозчика твердо установлено также и то, что Фишеръ пр<u>i</u><u>e</u>халъ на
квартиру одинъ.
-- Это очень существенное обстоятельство.
-- Очевидно, у нихъ было условлено, что туда же пр<u>i</u><u>e</u>детъ и Загряцк<u>i</u>й.
Кто изъ нихъ пр<u>i</u><u>e</u>халъ раньше, сказать съ полной ув<u>e</u>ренностью не могу, да это
и не такъ важно. Я склоненъ думать, что раньше пр<u>i</u><u>e</u>халъ Фишеръ. Въ своей
записк<u>e</u> Фишеру Загряцк<u>i</u>й об<u>e</u>щаетъ быть "тамъ, гд<u>e</u> всегда" въ десять часовъ.
Правда, мы не им<u>e</u>емъ доказательства, что записка относилась именно къ этому
вечеру: она числомъ не пом<u>e</u>чена, конвертъ не сохранился и дня доставки
выяснить не удалось. Но записка можетъ свид<u>e</u>тельствовать о характер<u>e</u> ихъ
встр<u>e</u>чъ вообще...
-- Виноватъ, я васъ перебью: защита, конечно, скажетъ, что челов<u>e</u>къ,
замышляющ<u>i</u>й уб<u>i</u>йство, никогда не пошлетъ такой записки,-- слишкомъ грозная
улика.
-- В<u>e</u>рно. Не всегда, правда, так<u>i</u>я записки сохраняются, и, какъ вы
лучше меня знаете, не всегда уб<u>i</u>йца обо всемъ подумаетъ,-- иначе какое же
преступлен<u>i</u>е можно было бы раскрыть? Но я и въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u> склоненъ думать,
что записка относилась къ одной изъ ихъ предыдущихъ встр<u>e</u>чъ. {252}
Встр<u>e</u>чались они въ этой квартир<u>e</u> не разъ, и Петрова, швейцариха, признала въ
Загряцкомъ челов<u>e</u>ка, который бывалъ въ дом<u>e</u> съ Фишеромъ. Онъ, впрочемъ,
этого и самъ не отрицаетъ.
-- Но в<u>e</u>дь и женщины должны же были явиться?
-- Да, конечно, Зд<u>e</u>сь возможны два предположен<u>i</u>я. Либо женщинъ этихъ по
уговору взялся привести Загряцк<u>i</u>й,-- тогда онъ могъ сказать Фишеру, что ихъ
что-либо задержало, что он<u>e</u> пр<u>i</u><u>e</u>дутъ поздн<u>e</u>е. Либо женщинъ вызывали по
телефону,-- тогда до телефоннаго звонка, должно быть, д<u>e</u>ло не дошло. Очень
нетрудно и симулировать телефонный разговоръ: Загряцк<u>i</u>й могъ снять трубку и
фиктивно пригласить женщинъ, якобы вызвавъ нужный номеръ... Отпечатка
пальцевъ на телефонной трубк<u>e</u> не найдено. Первое предположен<u>i</u>е бол<u>e</u>е
правдоподобно. Какъ бы то ни было, и сыскная полиц<u>i</u>я съ Антиповымъ, и
свид<u>e</u>тели по дому твердо стоятъ на томъ, что женщинъ въ тотъ вечеръ не было,
и я всец<u>e</u>ло къ этому мн<u>e</u>н<u>i</u>ю присоединяюсь. Не тронута была, какъ вы знаете,
и постель. Разум<u>e</u>ется, никак<u>i</u>я женщины сл<u>e</u>дств<u>i</u>ю и не объявлялись.
-- Еще бы он<u>e</u> объявились!-- съ удивлен<u>i</u>емъ поднявъ брови, сказалъ
Артамоновъ.-- Кто-же станетъ добровольно ввязываться въ такую истор<u>i</u>ю?
-- У Антипова въ этомъ м<u>i</u>р<u>e</u> большая связи, и никто изъ его
осв<u>e</u>домителей ему ничего указать не могъ. Не удалось установить и личность
женщинъ, которыя бывали на квартир<u>e</u> прежде. Это одно изъ слабыхъ м<u>e</u>стъ
сл<u>e</u>дств<u>i</u>я, вс<u>e</u> мои усил<u>i</u>я ни къ чему не привели. И швейцариха, и дворникъ
дома, и Загряцк<u>i</u>й утверждаютъ, что женщинъ вызывалъ самъ Фишеръ и что они
ихъ по именамъ не знали. Отрицать такую возможность нельзя: {253} можетъ, и
не знали. Нашъ полицейск<u>i</u>й розыскъ оказался въ этомъ д<u>e</u>л<u>e</u> кое въ чемъ не на
высот<u>e</u>...
-- Ахъ да, кстати,-- сказалъ вдругъ Артамоновъ.-- Или, в<u>e</u>рн<u>e</u>е,
некстати... Вы знаете новость? Федосьевъ на дняхъ увольняется въ отставку.
-- Неужели? Объ этомъ, впрочемъ, говорятъ давно. Говорили, я помню, еще
до уб<u>i</u>йства Распутина.
-- Но теперь, повидимому, р<u>e</u>шено окончательно, я въ министерств<u>e</u>
слышалъ... Извините, что перебилъ васъ. Итакъ дальше, я васъ слушаю.
-- Остальное ясно