-- И я им<u>e</u>лъ основан<u>i</u>я думать,-- продолжалъ, н<u>e</u>сколько оживившись,
Загряцк<u>i</u>й,-- что Елена Федоровна не вполн<u>e</u> ко мн<u>e</u> равнодушна. Она,
наприм<u>e</u>ръ, явно нервничала, если я въ Ялт<u>e</u> на прогулк<u>e</u> провожалъ глазами
женщинъ... Это, каюсь, со мной бывало,-- сказалъ онъ и вдругъ улыбнулся
поб<u>e</u>доносной улыбкой, которая на измученномъ лиц<u>e</u> его показалась сл<u>e</u>дователю
жалкой.
-- Съ вами бывало,-- повторилъ Яценко.-- Такъ что госпожа Фишеръ
немного васъ ревновала?
-- Да, я думаю, съ ея стороны было н<u>e</u>которое увлеченье.
-- Но связи между вами не было, вы на этомъ стоите по прежнему?
-- Да, стою...
-- Господинъ Загряцк<u>i</u>й,-- сказалъ р<u>e</u>шительно, съ силой въ голос<u>e</u>,
сл<u>e</u>дователь,-- бросьте вы это! Я прекрасно понимаю т<u>e</u> причины, по которымъ
вы считаете нужнымъ скрывать правду: вы думаете, что, поскольку ваша связь
съ госпожей Фишеръ не доказана, постольку отсутствуютъ и мотивы
преступленья. Но понимаете ли вы значен<u>i</u>е того, что вы сейчасъ сказали?
Допустимъ, связи не было. Однако вы признали, что госпожа Фишеръ васъ
любила, что она ревновала васъ къ другимъ женщинамъ. Значить, если-бъ вы
того пожелали, если-бъ этого потребовалъ вашъ интересъ, вы всегда могли бы
вступить съ ней въ связь или жениться на ней. Вотъ и мотивировка
преступленья. {299} Вы въ сущности уничтожили все, на чемъ до сихъ поръ
стояли. Вопросъ о связи теперь отступаетъ на второй планъ.
"Прихлопнулъ",-- подумалъ удовлетворенно Иванъ Павловичъ.-- "Ну, не
совс<u>e</u>мъ, а все-таки прихлопнулъ".
Загряцк<u>i</u>й горящими глазами смотр<u>e</u>лъ на сл<u>e</u>дователя.
-- Да, я былъ ея любовникомъ,-- вдругъ сказалъ онъ.
-- Вы были ея любовникомъ,-- повторилъ Яценко. Онъ помолчалъ немного,
зат<u>e</u>мъ заговорилъ съ новыми, сердечными интонац<u>i</u>ями въ голос<u>e</u>.-- Такъ лучше,
господинъ Загряцк<u>i</u>й, пов<u>e</u>рьте мн<u>e</u>, я не желаю вамъ зла. Въ вашемъ положен<u>i</u>я
лучше всего вступить на путь чистосердечнаго признан<u>i</u>я.
Загряцк<u>i</u>й опять засм<u>e</u>ялся.
-- Вы это объ уб<u>i</u>йств<u>e</u>? Н<u>e</u>тъ, я этого удовольств<u>i</u>я вамъ не сд<u>e</u>лаю. Я не
убивалъ Фишера, господинъ сл<u>e</u>дователь.
-- Вы не хотите сказать правду, это ваше д<u>e</u>ло. Но я васъ
предупреждаю...
-- Вамъ не о чемъ меня предупреждать! И не думайте, что я попался въ
вашу ловушку. Если я нравился женщин<u>e</u>, то изъ этого никакъ не сл<u>e</u>дуетъ, что
я могъ на ней жениться. Н<u>e</u>тъ, я еще раньше р<u>e</u>шилъ сказать правду... Р<u>e</u>шилъ
сказать все то, что могу сказать! -- вскрикнулъ онъ.
-- Вы, значитъ, не все можете сказать? -- съ удивлен<u>i</u>емъ глядя на него,
спросилъ Яценко. Имъ вдругъ овлад<u>e</u>ло тревожное чувство.
-- Н<u>e</u>тъ, не все.
-- Можете ли вы сказать, гд<u>e</u> вы были въ вечеръ уб<u>i</u>йства?
-- Н<u>e</u>тъ. {300}
-- Можете ли вы сказать, на как<u>i</u>я средства вы жили?
-- Я все вамъ объяснилъ.
-- Вы не объяснили, господинъ Загряцк<u>i</u>й. Къ сожал<u>e</u>н<u>i</u>ю, вы не
объяснили...
-- Я больше ничего не могу сказать. Можете кончать ваше сл<u>e</u>дств<u>i</u>е,--
хрипло проговорилъ Загряцк<u>i</u>й. Видъ у него былъ совершенно измученный. "Въ
самомъ д<u>e</u>л<u>e</u>, точно затравленный зв<u>e</u>рь",-- подумалъ Яценко. Тревожное чувство
еще усилилось въ Никола<u>e</u> Петрович<u>e</u>. Онъ мысленно себя пров<u>e</u>рилъ. "Н<u>e</u>тъ,
напротивъ, теперь все въ порядк<u>e</u>"...
-- Въ виду признан<u>i</u>я вами, господинъ Загряцк<u>i</u>й, факта, до сихъ поръ
вами отрицавшагося, я не нахожу возможнымъ сейчасъ закончить сл<u>e</u>дств<u>i</u>е. Мн<u>e</u>,
в<u>e</u>роятно, придется васъ допросить еще разъ въ присутств<u>i</u>и госпожи Фишеръ,--
сказалъ Яценко и невольно опустилъ глаза передъ т<u>e</u>мъ выражен<u>i</u>емъ острой
ненависти, которое онъ прочелъ въ глазахъ Загряцкаго.
VI.
Автомобиль замедлилъ ходъ, протрубилъ и остановился. Сид<u>e</u>вш<u>i</u>й рядомъ съ
шофферомъ челов<u>e</u>къ въ штатскомъ плать<u>e</u> соскочилъ и почтительно открылъ
дверцы. Федосьевъ вышелъ изъ автомобиля и неторопливо направился къ
открывшейся настежь двери ярко осв<u>e</u>щеннаго подъ<u>e</u>зда. На мерзлыхъ ступенькахъ
онъ остановился и окинулъ взглядомъ улицу. Впереди у фонаря рядомъ съ
вытянувшимся, засыпаннымъ сн<u>e</u>гомъ, жандармомъ кто-то соскочилъ съ
велосипеда. Про<u>e</u>зжавш<u>i</u>й извозчикъ л<u>e</u>ниво постегивалъ лошадь возжами. По
тротуару шелъ съ м<u>e</u>шкомъ {301} булочникъ. Еще как<u>i</u>е-то люди медленно шли по
улиц<u>e</u>. Федосьевъ зналъ, что и эти люди, и булочникъ, и извозчикъ, и
велосипедистъ, вс<u>e</u> были сыщики, предназначенные для его охраны: онъ на улиц<u>e</u>
всегда подвергался большой опасности. Не очень в<u>e</u>ря въ м<u>e</u>ры
предосторожности, онъ принималъ ихъ больше по привычк<u>e</u>, какъ по привычк<u>e</u>
всегда носилъ въ карман<u>e</u> почти безполезный браунингъ.
Федосьевъ съ шутливымъ видомъ говорилъ знакомымъ, что процентъ
смертности на его посту н†е †т†а†к†ъ †у†ж†ъ †с†и†л†ь†н†о превышаетъ
смертность въ передовыхъ окопахъ п<u>e</u>хоты. Обычно знакомые при этой шутк<u>e</u>
заботливо м<u>e</u>няли разговоръ. Въ пору войны опасность покушен<u>i</u>й ослаб<u>e</u>ла.
Однако Федосьевъ им<u>e</u>лъ основан<u>i</u>я думать, что его рано или поздно убьютъ, и
съ давнихъ поръ пр<u>i</u>училъ себя разсматривать каждый благополучно сошедш<u>i</u>й
день, какъ подарокъ Провид<u>e</u>н<u>i</u>я. Къ мысли объ опасности онъ привыкъ,
насколько къ ней можно было привыкнуть, и безъ особаго усил<u>i</u>я принималъ
передъ подчиненными совершенно спокойный, ув<u>e</u>ренный, даже беззаботный видъ,
точно самая эта мысль никогда ему не приходила въ голову. Такъ и теперь онъ,
нарочно задержавшись на улиц<u>e</u>, отдалъ не сп<u>e</u>ша распоряжен<u>i</u>я сопровождавшему
его агенту. Т<u>e</u>мъ не мен<u>e</u>е Федосьевъ вздохнулъ съ облегчен<u>i</u>емъ, когда за нимъ
захлопнулась огромная, тяжелая дверь.
"Вотъ теперь и этого ощущен<u>i</u>я больше не будетъ",-- подумалъ онъ,
отдавая шубу ув<u>e</u>шанному медалями великану-швейцару. Мысль эта не доставила
ему удовольств<u>i</u>я, какъ ни тягостно было то ощущен<u>i</u>е. Съ первыхъ опасныхъ
постовъ, Федосьевъ представлялъ себ<u>e</u> свой конецъ во вс<u>e</u>хъ подробностяхъ, не
останавливаясь передъ самыми {302} страшными и самыми грубыми. Конецъ могъ
пр<u>i</u>йти отъ бомбы или отъ пули,-- пуля отталкивала его меньше: слова
"разорванъ на части" вызывали въ немъ то жуткое чувство, съ которымъ въ
д<u>e</u>тств<u>e</u> и первой юности онъ читалъ о четвертован<u>i</u>и. "Да, такъ неужели я
помру, какъ вс<u>e</u>, въ своей постели, отъ непродолжительной, но тяжкой бол<u>e</u>зни?
Это прямо у газетчиковъ отбить хл<u>e</u>бъ",-- съ улыбкой подумалъ онъ.
Мысль объ отклик<u>e</u> въ газетахъ на его насильственную смерть тоже часто
занимала Федосьева. Онъ будто вид<u>e</u>лъ передъ собой статьи,-- на томъ м<u>e</u>ст<u>e</u>,
на какомъ имъ надлежало появиться въ каждой газет<u>e</u>, гд<u>e</u> на первой страниц<u>e</u>,
гд<u>e</u> на второй, гд<u>e</u> въ два столбца, гд<u>e</u> всего строкъ на шестьдесятъ. "Еще
одно злод<u>e</u>ян<u>i</u>е, при в<u>e</u>сти о которомъ съ ужасомъ содрогнется Росс<u>i</u>и"...
"Кровавый палачъ народа казненъ рукой героя"... "Намъ незач<u>e</u>мъ доказывать
наше принцип<u>i</u>ально-отрицательное отношен<u>i</u>е ко всякому террору, откуда бы онъ
ни исходилъ, и въ трагической гибели С. В. Федосьева ("да, по случаю моей
смерти на радостяхъ удостоятъ меня иниц<u>i</u>аловъ, вм<u>e</u>сто буквы г."), мы
усматриваемъ новое наглядное доказательство нашего основного положен<u>i</u>я о
томъ, что..." Радость либеральной печати, худо скрытая подъ видомъ
несочувств<u>i</u>я террору, радость, которую онъ напередъ читалъ на лицахъ
самоув<u>e</u>ренныхъ, во всемъ преусп<u>e</u>вающихъ адвокатовъ, больше раздражала
Федосьева, ч<u>e</u>мъ откровенный восторгъ революц<u>i</u>онныхъ прокламац<u>i</u>й.
-- Петръ Богдановичъ зд<u>e</u>сь?
-- Такъ точно, въ секретарской, Ваше Превосходительство,-- почтительно
отв<u>e</u>тилъ швейцаръ. Быстро проходивш<u>i</u>й чиновникъ, роб<u>e</u>я, усердно поклонился
на б<u>e</u>гу. Федосьевъ давно привыкъ къ {303} атмосфер<u>e</u> почета, власти и страха,
которая его окружала въ этомъ дом<u>e</u>. Она больше не доставляла ему
удовольств<u>i</u>я, но онъ зналъ, что и съ ней разстаться будетъ нелегко.--
"В<u>e</u>рно, еще ничего не знаетъ... Хоть и догадываются они, должно быть",--
сказалъ онъ себ<u>e</u>, внимательно вглядываясь въ кланяющагося чиновника. Слухи
объ его отставк<u>e</u> ходили давно по городу, зд<u>e</u>сь же всегда знали все раньше,
ч<u>e</u>мъ гд<u>e</u>-бы то ни было. Теперь, съ утра этого дня, отставка находилась въ
карман<u>e</u> Федосьева. Въ ней не было ничего позорнаго. Однако онъ испытывалъ
свойственное вс<u>e</u>мъ уволеннымъ людямъ сложное чувство злобы, обиды и стыда,
которое чуть-чуть роднитъ уходящихъ въ отставку сановниковъ съ разсчитанной
хозяиномъ прислугой. Федосьевъ не торопился сообщать эту новость
подчиненнымъ: при всемъ своемъ служебномъ опыт<u>e</u> онъ не былъ ув<u>e</u>ренъ, что
сум<u>e</u>етъ найти должный тонъ, одновременно и естественный, и корректный.
"Ничего, безъ меня узнаютъ", -- подумалъ онъ.
Въ этомъ здан<u>i</u>и, которое постороннимъ людямъ могло представляться
жуткимъ и страшнымъ, шла повседневная будничная работа, какъ на почт<u>e</u> или въ
адресномъ стол<u>e</u>. Федосьевъ поднялся во второй этажъ, зам<u>e</u>тивъ съ непр<u>i</u>ятнымъ
чувствомъ, что на площадк<u>e</u> л<u>e</u>стницы ему захот<u>e</u>лось передохнуть. Зеркало
отразило сгорбленную фигуру, утомленное лицо въ морщинахъ, с<u>e</u>доватые волосы,
совершенно с<u>e</u>дыя брови. "Рано бы на пятьдесятъ третьемъ году",-- подумалъ
онъ.-- "Отъ артер<u>i</u>осклероза, в<u>e</u>рно, и умру... Давлен<u>i</u>е крови повышенное...
Рано, да по моей служб<u>e</u> надо м<u>e</u>сяцъ считать за годъ, какъ въ Портъ-Артур<u>e</u>...
Впрочемъ, еще л<u>e</u>тъ пять, в<u>e</u>роятно, могу прожить..."
-- Въ пр<u>i</u>емной есть кто-нибудь? -- спросилъ {304} онъ курьера,
вытянувшагося у двойныхъ, обитыхъ войлокомъ, дверей кабинета.
-- Никакъ н<u>e</u>тъ, Ваше Превосходительство.
-- Бумаги на стол<u>e</u>?
-- Такъ точно, Ваше Превосходительство... Ихъ Высокоблагород<u>i</u>е
положили.
Минуя секретарскую, Федосьевъ вошелъ въ кабинетъ и устало опустился въ
тяжелое кресло съ высокой прямой спинкой. "Теперь навсегда придется съ этимъ
разстаться",-- подумалъ онъ, обводя взглядомъ знакомый ему во вс<u>e</u>хъ мелочахъ
кабинетъ: все въ этой громадной комнат<u>e</u> было отъ т<u>e</u>хъ временъ, когда не
жал<u>e</u>ли ни м<u>e</u>ста, ни труда,-- и трудъ, и м<u>e</u>сто ничего не стоили. "Вотъ бы мн<u>e</u>
въ ту пору и жить",-- сказалъ себ<u>e</u> Федосьевъ. Ему иногда казалось, что онъ
любитъ то время, время твердой, пышной, ув<u>e</u>ренной въ себ<u>e</u> власти, время, не
знавшее ни покушен<u>i</u>й, ни парт<u>i</u>й, ни Государственной Думы, ни либеральной
печати. Однако годы, опытъ, душевная усталость, привычка скрытности съ
другими людьми давно довели Федосьева до полной, обнаженной правдивости съ
собою: любовь къ прошлому не такъ ужъ переполняла его душу. Огромная энерг<u>i</u>я
Федосьева, которой отдавали должное и его враги, происходила преимущественно
отъ ненависти къ тому, съ ч<u>e</u>мъ онъ боролся. "Да, в<u>e</u>рно и тогда умнымъ людямъ
было несладко",-- сказалъ онъ себ<u>e</u> и, не глядя, привычнымъ движен<u>i</u>емъ
протянулъ руку къ тяжелой пепельниц<u>e</u>, съ пом<u>e</u>щеньемъ для спичекъ. "Тоже,
в<u>e</u>рно, отъ т<u>e</u>хъ временъ... Н<u>e</u>тъ, тогда и спичекъ не было..." Онъ раздраженно
чиркнулъ спичкой, сломалъ ее, бросилъ и взялъ другую. "Бумагъ сколько, покоя
не даютъ... Вотъ это, в<u>e</u>рно, анонимное..."
Федосьевъ закурилъ папиросу, распечаталъ {305} ножомъ желтеньк<u>i</u>й
конвертъ и развернулъ листокъ грязноватой бумаги въ кл<u>e</u>точку. Наверху листка
былъ нарисованъ перомъ гробъ, дв<u>e</u> перекрещенныя кости. "Такъ и есть",--
равнодушно подумалъ Федосьевъ. Онъ поставилъ штемпель съ числомъ получен<u>i</u>я,
и, не читая, вложилъ листокъ въ папку, спец<u>i</u>ально предназначенную для писемъ
съ угрозами и ругательствами. На папк<u>e</u> было написано "Въ шестое
д<u>e</u>лопроизводство. Кабинетъ экспертизы". Въ другихъ обыкновеннаго формата
конвертахъ были ходатайства за пострадавшихъ людей, отъ родныхъ и
всевозможныхъ заступниковъ. Федосьевъ внимательно ихъ прочелъ, справившись
по документамъ тамъ, гд<u>e</u> не все помнилъ (онъ, впрочемъ, помнилъ большую
часть д<u>e</u>лъ). Какъ ни ненавистны ему были политическ<u>i</u>е преступники, на
прощанье онъ удовлетворилъ ходатайства, сд<u>e</u>лалъ пом<u>e</u>тку на письмахъ,
поставилъ свои иниц<u>i</u>алы С. Ф., и отложилъ въ папку съ надписью "Для
исполнен<u>i</u>я". Зат<u>e</u>мъ онъ взялся за конверты большого формата. Въ одномъ изъ
нихъ былъ перлюстрац<u>i</u>онный матер<u>i</u>алъ. Федосьевъ быстро его проб<u>e</u>жалъ. Въ
письмахъ не было ничего интереснаго: сплетни изъ Государственной Думы,
сплетни о великокняжескомъ дворц<u>e</u>, сенсац<u>i</u>онный политическ<u>i</u>й слухъ, наканун<u>e</u>
напечатанный въ газетахъ. "Нашелъ что вскрывать!.. Выжилъ изъ ума нашъ
старикъ",-- подумалъ сердито Федосьевъ. "Да и ни къ чему это... Хотя въ
самыхъ передовыхъ странахъ существуетъ перлюстрац<u>i</u>я"... Онъ разорвалъ листы
на мелк<u>i</u>е клочки и высыпалъ ихъ въ корзину. Друг<u>i</u>я бумаги представляли собой
служебные доклады и донесен<u>i</u>я. Онъ просмотр<u>e</u>лъ т<u>e</u> изъ нихъ, которыя были въ
красныхъ конвертахъ,-- срочныя. Вс<u>e</u> он<u>e</u> говорили объ одномъ и томъ же: о
близкой революц<u>i</u>и. {306}
Федосьевъ зналъ, что революц<u>i</u>я надвигается; теперь, съ его уходомъ, она
казалась ему совершенно неизб<u>e</u>жной. "Что-жъ, ставить пом<u>e</u>тки? Н<u>e</u>тъ,
неудобно",-- отв<u>e</u>тилъ себ<u>e</u> онъ. То же чувство неловкости м<u>e</u>шало ему выносить
р<u>e</u>шен<u>i</u>я, которыя на сл<u>e</u>дующ<u>i</u>й день могли быть отм<u>e</u>нены. "Пусть Дебенъ и
р<u>e</u>шаетъ, или Горяиновъ, или кого тамъ еще назначать на мое м<u>e</u>сто",--
подумалъ онъ. Зная вс<u>e</u> тонкости работы правительственнаго аппарата, сложныя,
часто м<u>e</u>няющ<u>i</u>яся отношен<u>i</u>я разныхъ вл<u>i</u>ятельныхъ людей, Федосьевъ
приблизительно догадывался, кто могъ быть назначенъ его преемникомъ. Людямъ,
которые его свалили, онъ приписывалъ мотивы личные и мелк<u>i</u>е. Федосьевъ
старался презирать этихъ людей, но презр<u>e</u>н<u>i</u>е не вполн<u>e</u> ему удавалось; они
одержали поб<u>e</u>ду. Мысль о томъ, какую политику они поведутъ, невольно его
занимала, хоть онъ и былъ ув<u>e</u>ренъ, что революц<u>i</u>я очень близка и что его
собственная жизнь уже на исход<u>e</u>.
Рядомъ съ бумагами на стол<u>e</u> лежали газеты. Объ его отставк<u>e</u> въ нихъ еще
не сообщалось. Федосьевъ проб<u>e</u>жалъ одну изъ газетъ. Это чтен<u>i</u>е неизм<u>e</u>нно
приводило его въ состоян<u>i</u>е тихой радости. Тонъ статей былъ необычайно живой
и какъ-то особенно, по газетному, бодрый. Казалось, что вс<u>e</u> люди, работающ<u>i</u>е
въ газет<u>e</u>, дружной семьей д<u>e</u>лаютъ общее, очень ихъ занимающее, веселое и
интересное д<u>e</u>ло. Необыкновенно искреннее сознан<u>i</u>е своего умственнаго и
моральнаго превосходства чувствовалось и въ полемической передовой стать<u>e</u>, и
въ обзор<u>e</u> печати, однообразно-остроумно изд<u>e</u>вавшемся надъ противниками.
Необыкновенно весело было, повидимому, фельетонисту, онъ все шутилъ,
подмигивая читателямъ. "Шути, шути, голубчикъ, дошутишься",-- думалъ
Федосьевъ. Ему пришло въ голову, что никакой {307} дружной работы эти люди
не ведутъ, что, в<u>e</u>роятно, между ними самими происходятъ раздоры, интриги,
взаимное подсиживанье, борьба за грошевыя деньги, и что, быть можетъ, они
другъ другу надо<u>e</u>ли больше, ч<u>e</u>мъ имъ вс<u>e</u>мъ ихъ общ<u>i</u>е противники, въ томъ
числ<u>e</u> и онъ, Федосьевъ.-- "Что-жъ у нихъ еще?.. Какой еще губернаторъ
оказался опричникомъ?.. Неужели сегодня ни одного изверга губернатора?..
"Намъ пишутъ"... Богъ съ ними, неинтересно мн<u>e</u>, что имъ пишутъ, в<u>e</u>дь все
врутъ... "Зас<u>e</u>дан<u>i</u>е общества ревнителей русской старины"...-- Ревнителей,--
повторилъ мысленно Федосьевъ: слово это показалось ему
слащаво-неестественнымъ и доставило ту же тихую радость... "Такъ, такъ... А
этотъ что наворотилъ?" -- Онъ заглянулъ въ подвалъ, отведенный подъ
философск<u>i</u>й фельетонъ. Авторъ этого фельетона, эмигрантъ-соц<u>i</u>алистъ,
когда-то на допрос<u>e</u> поразилъ его необыкновеннымъ богатствомъ ученаго словаря
и столь же удивительной гладкостью лившейся потокомъ р<u>e</u>чи. "Теперь въ
писатели вышелъ. Такъ, такъ... "Если для Ницше характеренъ аристократическ<u>i</u>й
радикализмъ"...-- прочелъ Федосьевъ. -- "Значить для кого-то другого будетъ
характеренъ радикальный аристократизмъ или демократическ<u>i</u>й консерватизмъ,--
з<u>e</u>вая, подумалъ онъ, -- "не стоитъ читать, напередъ знаю эти словесныя
погремушки, для нихъ в<u>e</u>дь этотъ гусь и пишетъ".. Онъ развернулъ другую
газету, бол<u>e</u>е близкую ему по направлен<u>i</u>ю, но отъ нея на него пов<u>e</u>яло еще
худшей скукой, лишь безъ того насм<u>e</u>шливо-радостнаго настроен<u>i</u>я, которое
дарили ему л<u>e</u>вые журналисты.
"Богъ съ ними, со вс<u>e</u>ми!.. О чемъ я думалъ?.. Да, л<u>e</u>тъ пять еще могу
прожить... Что же я буду д<u>e</u>лать? Мемуары писать?" -- спросилъ себя онъ. Эта
шаблонно-ироническая мысль о мемуарахъ {308} его кольнула: онъ самъ часто
см<u>e</u>ялся надъ сановниками, садящимися за мемуары тотчасъ по увольнен<u>i</u>и въ
отставку.-- "Даже заграницу у<u>e</u>хать нельзя изъ-за войны... Воевать вздумали,
ну, повоюйте, посмотримъ, что изъ этого выйдетъ... Въ деревн<u>e</u> поселиться?
Скучно... Да и им<u>e</u>н<u>i</u>я-то безъ малаго дв<u>e</u>сти десятинъ"... Федосьевъ
вспомнилъ, что въ революц<u>i</u>онныхъ прокламац<u>i</u>яхъ говорилось, будто онъ всякими
нечестными путями нажилъ огромное состоян<u>i</u>е. Эта клевета была ему пр<u>i</u>ятна,--
она какъ бы покрывала то, что въ прокламац<u>i</u>яхъ клеветою не было.-- "Н<u>e</u>тъ, въ
деревню я не по<u>e</u>ду... Съ Брауномъ еще философск<u>i</u>я бес<u>e</u>ды вести? Не
договоримся... Такъ что же? Wein, Weib und Gesang?.. Этимъ надо было бы
раньше заняться",-- подумалъ онъ съ горькой насм<u>e</u>шкой, вспоминая
отразившееся въ зеркал<u>e</u> на площадк<u>e</u> л<u>e</u>стницы лицо съ с<u>e</u>дыми бровями, глядя
на темную с<u>e</u>ть жилъ на худыхъ рукахъ... "Да, проворонилъ жизнь... Браунъ въ
лаборатор<u>i</u>и проворонилъ, а я зд<u>e</u>сь... Что-то надо было выяснить по д<u>e</u>лу о
Браун<u>e</u>... Н<u>e</u>тъ, могъ ли онъ убить Фишера",-- неожиданно подумалъ Федосьевъ.
-- "А впрочемъ?.. Эту истор<u>i</u>ю съ Загряцкимъ, однако, надо распутать передъ
уходомъ. Нельзя рисковать скандаломъ на процесс<u>e</u> и не оставлять же ее
Дебену"...-- Федосьевъ представилъ себ<u>e</u> передачу д<u>e</u>лъ преемнику и
поморщился: при всей корректности, при вполн<u>e</u> выдержанномъ тон<u>e</u>, сцена
передачи д<u>e</u>лъ должна была у обоихъ вызвать неловкое, тягостное чувство. "Съ
Дебеномъ они живо справятся",-- сказалъ вслухъ Федосьевъ, распечатывая
посл<u>e</u>дн<u>i</u>й толстый конвертъ. "Вотъ кому я оставляю въ насл<u>e</u>дство революц<u>i</u>ю!"
Изъ конверта выпали фотограф<u>i</u>и,-- подчиненное учрежден<u>i</u>е присылало
портреты разныхъ {309} революц<u>i</u>онеровъ. Федосьевъ брезгливо перебиралъ
ненаклеенныя на картонъ, чуть погнувшаяся фотограф<u>i</u>и. Онъ почти всегда
находилъ въ этихъ лицахъ то, что искалъ: тупость, позу, актерство,
самолюбован<u>i</u>е, часто дегенеративность и преступность. Федосьевъ ненавид<u>e</u>лъ
вс<u>e</u>хъ революц<u>i</u>онныхъ д<u>e</u>ятелей и презиралъ большинство изъ нихъ. Онъ вообще
р<u>e</u>дко объяснялъ въ лучшую сторону поступки людей; но д<u>e</u>йств<u>i</u>я
революц<u>i</u>онеровъ Федосьевъ почти всец<u>e</u>ло приписывалъ низменнымъ побужденьямъ,
честолюб<u>i</u>ю, злоб<u>e</u>, стадности, глупости. Въ ихъ любовь къ свобод<u>e</u>, къ
равенству, особенно къ братству, во вс<u>e</u> т<u>e</u> чувства, которыя они развивали въ
своихъ писаньяхъ, въ р<u>e</u>чахъ на суд<u>e</u>, онъ не в<u>e</u>рилъ совершенно. "Этотъ себ<u>e</u>
на ум<u>e</u>, ловкачъ",-- равнодушно по лицамъ классифицировалъ онъ
революц<u>i</u>онеровъ, перебирая фотограф<u>i</u>и.-- "Этотъ в<u>e</u>рно подъ фанатика (въ
фанатиковъ Федосьевъ в<u>e</u>рилъ всего мен<u>e</u>е)... Этотъ все въ м<u>i</u>р<u>e</u> понялъ, все
знаетъ, а потому очень гордъ и доволенъ,-- марксистъ, изъ провизоровъ...
Этотъ -- пряничный д<u>e</u>дъ революц<u>i</u>и, "ц<u>e</u>льная, посл<u>e</u>довательная натура, единое
строгое м<u>i</u>ровоззр<u>e</u>н<u>i</u>е"... То-есть чуж<u>i</u>я мысли, книжныя чувства, газетныя
слова... Такъ и проживетъ свой в<u>e</u>къ фальсифицированной жизнью, ни разу даже
не задумавшись надъ всей этой ложью, ни разу не зам<u>e</u>тивъ и самообмана. Для
какой-нибудь "Искры" или "Зари" жилъ... Пустой челов<u>e</u>къ!" -- брезгливо
подумалъ Федосьевъ.-- "А вотъ у этого умное лицо, на Донского немного
похожъ", -- сказалъ себ<u>e</u> онъ, вспоминая челов<u>e</u>ка, который долго за нимъ
гонялся. Портретъ Донского онъ хорошо помнилъ и порою смотр<u>e</u>лъ на него со
см<u>e</u>шаннымъ чувствомъ, въ которое входили и жалость, и н<u>e</u>что, похожее на
уважен<u>i</u>е, и чувство охотника, разсматривающаго трофей, и {310}
удовлетворен<u>i</u>е отъ того, что этого челов<u>e</u>ка больше н<u>e</u>тъ на св<u>e</u>т<u>e</u>.
Федосьевъ спряталъ фотограф<u>i</u>и и разложилъ донесен<u>i</u>я по папкамъ. "Что-жъ
еще надо было сегодня сд<u>e</u>лать?.. Да, то несчастное д<u>e</u>ло... Петръ Богдановичъ
долженъ былъ еще поискать". Онъ надавилъ пуговицу звонка и приказалъ
появившемуся изъ-за двойной двери курьеру позвать секретаря. Черезъ минуту
въ кабинетъ вошелъ мягкой походкой, не на цыпочкахъ, но совс<u>e</u>мъ какъ будто
на цыпочкахъ, плотный, невысок<u>i</u>й, почтительный чиновникъ среднихъ л<u>e</u>тъ, съ
огромнымъ университетскимъ значкомъ на груди. "Этотъ ужъ нав<u>e</u>рное знаетъ о
моей отставк<u>e</u>",-- р<u>e</u>шилъ Федосьевъ, взглянувъ на б<u>e</u>гающ<u>i</u>е глаза секретаря.
На хитренькомъ лиц<u>e</u>, впрочемъ, ничего нельзя было прочесть, кром<u>e</u> полной
готовности къ услугамъ. "Вотъ и этотъ опричникъ",-- подумалъ Федосьевъ, По
его сужден<u>i</u>ю, Петръ Богдановичъ былъ не злой челов<u>e</u>къ, не слишкомъ
образованный, очень любивш<u>i</u>й женщинъ, порою немного выпивавш<u>i</u>й. "И взятокъ,
кажется, не беретъ... Зач<u>e</u>мъ только онъ носитъ этотъ аршинный значекъ, кому
въ самомъ д<u>e</u>л<u>e</u> интересно, что онъ учился въ университет<u>e</u>... Да, конечно, уже
знаетъ... Ну, онъ и съ Дебеномъ поладитъ, и съ Горяиновымъ"...
-- Петръ Богдановичъ, вы навели посл<u>e</u>днюю справку о дактилоскопическомъ
снимк<u>e</u>?
-- Навелъ, Серг<u>e</u>й Васильевичъ, и им<u>e</u>ю маленьк<u>i</u>й сюрпризъ,-- сказалъ
секретарь.-- Если хотите, даже не маленькой, а большой.
Его лицо расплылось при конц<u>e</u> фразы въ радостную, пр<u>i</u>ятную улыбку.
Федосьевъ зналъ, что эта улыбка нисколько не притворная, но автоматическая,
связанная у Петра Богдановича съ концомъ любой фразы, независимо отъ ея
содержан<u>i</u>я. {311} "Зв<u>e</u>здъ съ неба не хватаетъ нашъ опричникъ.... Моей
отставк<u>e</u> онъ едва ли радъ, но и не слишкомъ огорченъ..." И тонъ, и выражен<u>i</u>е
лица секретаря показывали, что онъ знать ничего не знаетъ объ отставк<u>e</u>
Серг<u>e</u>я Васильевича, а, если что и слышалъ, то это не м<u>e</u>шаетъ ему совершенно
такъ же почитать и любить Серг<u>e</u>я Васильевича, какъ раньше.
-- Въ чемъ д<u>e</u>ло?
-- Снимка тождественнаго съ т<u>e</u>мъ, что вы мн<u>e</u> дали, за литерой В,--
пояснилъ секретарь, мелькомъ съ любопытствомъ взглянувъ на Федосьева (его
видимо интересовала эта литера),-- и въ регистрац<u>i</u>онномъ отд<u>e</u>л<u>e</u> не
оказалось. Я и въ восьмомъ д<u>e</u>лопроизводств<u>e</u> справлялся, и въ сыскное опять
<u>e</u>здилъ, и въ охранное, н<u>e</u>тъ нигд<u>e</u>...
-- Такъ въ чемъ же сюрпризъ?
-- Сюрпризъ въ томъ, что ваше предположен<u>i</u>е, Серг<u>e</u>й Васильевичъ,
оказалось и на этотъ разъ правильнымъ. Вы мн<u>e</u> заодно приказали узнать, не
соотв<u>e</u>тствуетъ ли тотъ снимокъ, что остался на бутылк<u>e</u>, кому-либо изъ людей,
производившихъ дознан<u>i</u>е. Я съ<u>e</u>здилъ на Офицерскую и выяснилъ: такъ и есть!
Рука околодочнаго Шаврова, Серг<u>e</u>й Васильевичъ!
Федосьевъ вдругъ залился несвойственнымъ ему веселымъ см<u>e</u>хомъ.
-- Не можетъ быть!
-- Рука Шаврова, никакихъ сомн<u>e</u>н<u>i</u>й... Эти подлецы еще сто л<u>e</u>тъ будутъ
производить дознан<u>i</u>е и такъ ихъ и не научишь, что ничего трогать нельзя. Да,
околодочный тронулъ бутылку. Я лично его допросилъ и онъ, каналья, сознался,
что, можетъ, и вправду тронулъ.
-- Такъ околодочный? -- проговорилъ сквозь см<u>e</u>хъ Федосьевъ.-- Вотъ теб<u>e</u>
и дактилоскоп<u>i</u>я! {312}
-- Онъ самый, Серг<u>e</u>й Васильевичъ, ужъ я его, бест<u>i</u>ю, какъ сл<u>e</u>дуетъ
отчиталъ,-- сказалъ, радостно улыбаясь, секретарь.
-- Я такъ и думалъ,-- проговорилъ Федосьевъ.-- Торжество науки, а?
Посл<u>e</u>днее слово... А сл<u>e</u>дователь-то... -- Онъ опять залился см<u>e</u>хомъ. --
Н<u>e</u>тъ, либеральный Николай Петровичъ Яценко, а?
-- Въ калошу с<u>e</u>лъ Яценко, это в<u>e</u>рно. Ему первымъ д<u>e</u>ломъ бы надо было
объ этомъ подумать, не полиц<u>i</u>я ли?
-- Да в<u>e</u>дь и намъ... и намъ не сразу пришло въ голову!
-- В†а†м†ъ однако пришло, Серг<u>e</u>й Васильевичъ... Н<u>e</u>тъ, что ни говори,
отстали мы отъ Европы.
-- А почемъ вы знаете, в<u>e</u>рно и въ Европ<u>e</u> такъ. И то сказать, какъ
производить дознан<u>i</u>е, ни къ чему не прикасаясь? Они не духи... Не духи же
они... Вы взяли оба снимка?
-- Взялъ... Заключен<u>i</u>е эксперта: совершенно тождественны.
-- Такъ, такъ, такъ... Ну, хорошо,-- сказалъ, переставъ, наконецъ,
см<u>e</u>яться, Федосьевъ.-- Больше ничего?
-- Серг<u>e</u>й Васильевичъ, меня все въ счетномъ отд<u>e</u>л<u>e</u> спрашиваютъ, какъ
выписывать жалованье Брюнетки?
-- Брюнетки? -- переспросилъ Федосьевъ и задумался.-- Объ этомъ я,
в<u>e</u>роятно, завтра скажу.
-- Отлично... Не буду вамъ м<u>e</u>шать.
Петръ Богдановичъ вышелъ, с<u>i</u>яя счастливой улыбкой. Федосьевъ въ
раздумь<u>e</u> взялся было за ручку телефоннаго аппарата и остановился въ
нер<u>e</u>шительности.
"Если попросить Яценко пр<u>i</u><u>e</u>хать ко мн<u>e</u>, онъ, пожалуй, вломится въ
амбиц<u>i</u>ю. Независимость {313} суда... Судебные уставы... Недопустимое
вм<u>e</u>шательство административныхъ властей",-- устало подумалъ онъ. Федосьевъ
мысленно заключалъ въ кавычки вс<u>e</u> так<u>i</u>я слова и оттого они представлялись
ему см<u>e</u>шными. "Ну, что-жъ, по<u>e</u>демъ къ нему"...
Онъ снова позвонилъ и приказалъ подать автомобиль.
VII.
Въ этотъ поздн<u>i</u>й часъ въ здан<u>i</u>и суда уже было пустовато и скучно. Не
снимая шубы, не спрашивая о сл<u>e</u>довател<u>e</u>, стараясь не обращать на себя
вниман<u>i</u>я, Федосьевъ поднялся по л<u>e</u>стниц<u>e</u> и столкнулся лицомъ къ лицу съ
Кременецкимъ, который выходилъ изъ корридора съ Фоминымъ, оживленно съ нимъ
разговаривая. Семенъ Исидоровичъ значительно толкнулъ въ бокъ Фомина и
раскланялся съ Федосьевымъ: они были знакомы по разнымъ ходатайствамъ
Кременецкаго за подзащитныхъ. Фоминъ тоже съ достоинствомъ поклонился,
оглядываясь по сторонамъ. Столкнулись они такъ близко, что Семенъ
Исидоровичъ счелъ недостаточнымъ ограничиться поклономъ. Знакомство съ
Федосьевымъ было и лестное, и вм<u>e</u>ст<u>e</u> чуть-чуть неудобное. Его знали вс<u>e</u>
выдающ<u>i</u>еся адвокаты; близкое знакомство съ нимъ было бы невозможнымъ, однако
совершенно не знать Федосьева тоже было бы непр<u>i</u>ятно Семену Исидоровичу.
-- Въ нашихъ палестинахъ? -- поднявъ съ улыбкой брови, спросилъ
Кременецк<u>i</u>й, не говоря ни вы, ни Ваше Превосходительство, какъ онъ не
говорилъ ни вы, ни ты своему кучеру. Семенъ Исидоровичъ, впрочемъ, тотчасъ
пожал<u>e</u>лъ, что {314} употребилъ слова "наши Палестины",-- въ связи съ его
еврейскимъ происхожден<u>i</u>емъ они могли подать поводъ къ шутк<u>e</u>.
-- Какъ видите... В<u>e</u>дь кабинетъ прокурора палаты, кажется, тамъ,
дальше?
-- Прямо, прямо, вонъ тамъ...
-- Благодарю васъ... Мое почтен<u>i</u>е,-- сказалъ, учтиво кланяясь,
Федосьевъ и направился въ указанномъ ему направлен<u>i</u>и.
-- Говорятъ, конченный мужчина,-- радостно зам<u>e</u>тилъ вполголоса Семенъ
Исидоровичъ.-- Можетъ теперь на воды <u>e</u>хать мемуары писать.
-- Il est fichu... Я изъ в<u>e</u>рнаго источника знаю: мн<u>e</u> вчера вечеромъ
сообщили у графини Геденбургъ... Elle est bien renseigne'e,-- сказалъ
Фоминъ; при вид<u>e</u> сановника онъ какъ-то безсознательно заговорилъ по
французски.
-- А все-таки, что ни говори, выдающ<u>i</u>йся челов<u>e</u>къ.
-- Ma foi, oui... Еще бы,-- перевелъ Фоминъ, вспомнивъ, что Сема не
любитъ его французскихъ словечекъ.
-- Я очень радъ, что эта клика останется безъ него. Все мыслящее
вздохнетъ свободн<u>e</u>е...
-- Ваше Превосходительство ко мн<u>e</u> по д<u>e</u>лу Фишера? -- спросилъ Яценко,
съ н<u>e</u>которой тревогой встр<u>e</u>тивш<u>i</u>й нежданнаго гостя.
-- Да, по этому д<u>e</u>лу... Вы разр<u>e</u>шите курить? спросилъ Федосьевъ,
зажигая спичку.
-- Сд<u>e</u>лайте одолжен<u>i</u>е.-- Яценко пододвинулъ пепельницу.-- Долженъ,
однако, сказать Вашему Превосходительству, что со вчерашняго дня это д<u>e</u>ло
меня больше не касается. Сл<u>e</u>дств<u>i</u>е закончено, и я уже отослалъ производство
товарищу прокурора Артамонову. {315}
Федосьевъ, не закуривъ, опустилъ руку съ зажженной спичкой.
-- Вотъ какъ? Уже отослали? -- съ досадой въ голос<u>e</u> спросилъ онъ.-- Я
думалъ, вы меня предупредите?
-- Отослалъ,-- повторилъ сухо Яценко, сразу раздражившись отъ
предположен<u>i</u>я, что онъ долженъ былъ предупредить Федосьева.-- Посл<u>e</u>дн<u>i</u>й
допросъ обвиняемаго далъ возможность установить весьма важный фактъ: связь
Загряцкаго съ госпожей Фишеръ. Загряцк<u>i</u>й самъ признался въ этой связи, и
очная ставка, можно сказать, подтвердила его признан<u>i</u>е. Вашему
Превосходительству, конечно, ясно значен<u>i</u>е этого факта? Безъ него обвинен<u>i</u>е
вис<u>e</u>ло въ воздух<u>e</u>, теперь оно стоитъ твердо.
-- Стоитъ твердо? -- неопред<u>e</u>леннымъ тономъ повторилъ Федосьевъ.
-- Такъ точно.-- Николай Петровичъ помолчалъ.-- Признаюсь, мн<u>e</u> и прежде
были неясны мотивы того интереса, который Ваше Превосходительство проявляли
къ этому д<u>e</u>лу. Во всякомъ случа<u>e</u> теперь, если вы продолжаете имъ
интересоваться, вамъ надлежитъ обратиться къ товарищу прокурора Артамонову.
-- Что-жъ, такъ и придется сд<u>e</u>лать,-- сказалъ Федосьевъ.-- Очень жаль,
конечно, что я н<u>e</u>сколько опоздалъ: теперь формальности будутъ сложн<u>e</u>е.
-- Формальности? -- переспросилъ съ недоум<u>e</u>н<u>i</u>емъ Яценко.
-- Формальности по освобожден<u>i</u>ю Загряцкаго изъ этого тяжелаго д<u>e</u>ла,--
сказалъ медленно Федосьевъ, заботливо стряхивая пепелъ съ папиросы.-- Я
вынужденъ вамъ сообщить, Николай Петровичъ, что съ самаго начала сл<u>e</u>дств<u>i</u>е
ваше направилось по ложному пути. Загряцк<u>i</u>й невиновенъ {316} въ томъ
преступлен<u>i</u>и, которое вы ему приписываете.
-- Это меня весьма удивило бы! -- сказалъ Яценко. Его вдругъ охватило
сильное волнен<u>i</u>е. -- Я желалъ бы узнать, на чемъ основаны ваши слова?
Федосьевъ, по прежнему не глядя на Николая Петровича, втягивалъ дымъ
папиросы.
-- Полагаю, Ваше Превосходительство, я им<u>e</u>ю право васъ объ этомъ
спросить.
-- Въ томъ, что вы им<u>e</u>ете право меня объ этомъ спросить, не можетъ быть
никакого сомн<u>e</u>н<u>i</u>я. Гораздо бол<u>e</u>е сомнительно, им<u>e</u>ю ли я право вамъ отв<u>e</u>тить.
Однако, при всемъ желан<u>i</u>и, я другого выхода не вижу... Да, Николай
Петровичъ, вы ошиблись, Загряцк<u>i</u>й не убивалъ Фишера и не могъ его убить,
потому что въ моментъ уб<u>i</u>йства онъ находился въ другомъ м<u>e</u>ст<u>e</u>... Онъ
находился у меня.
Наступило молчан<u>i</u>е. Яценко, бл<u>e</u>дн<u>e</u>я, смотр<u>e</u>лъ въ упоръ на Федосьева.
-- Какъ прикажете понимать ваши слова?
-- Вы, в<u>e</u>роятно, догадываетесь, какъ ихъ надо понимать. Ихъ надо
понимать такъ, что Загряцк<u>i</u>й нашъ агентъ, Николай Петровичъ... Агентъ,
приставленный къ Фишеру по моему распоряжен<u>i</u>ю.
Снова настало молчан<u>i</u>е.
-- Почему же Ваше Превосходительство только теперь объ этомъ сообщаете
сл<u>e</u>дств<u>i</u>ю? -- повысивъ голосъ, спросилъ Яценко.
Федосьевъ развелъ руками.
-- Какъ же я могъ вамъ объ этомъ сказать? В<u>e</u>дь это значило не только
провалить агента, это значило погубить челов<u>e</u>ка. Вы отлично знаете, Николай
Петровичъ, что огласка той секретной службы, на которой находится Загряцк<u>i</u>й,
у насъ {317} равносильна гражданской смерти... Лучшее доказательство то, что
онъ самъ, несмотря на тягот<u>e</u>вшее надъ нимъ страшное обвинен<u>i</u>е, не счелъ
возможнымъ сказать вамъ, гд<u>e</u> онъ былъ въ вечеръ уб<u>i</u>йства. Не счелъ
возможнымъ сказать, откуда онъ бралъ средства къ жизни... Разум<u>e</u>ется, это
вещь поразительная, что у насъ люди предпочитаютъ предстать передъ судомъ по
обвинен<u>i</u>ю въ тяжкомъ уголовномъ преступлен<u>i</u>и, ч<u>e</u>мъ сознаться въ служб<u>e</u>
государству на такомъ посту... Это будетъ памятникомъ эпох<u>e</u>,-- со злобой
сказалъ онъ.-- Но это такъ, что-жъ д<u>e</u>лать?
-- Ваше Превосходительство, разр<u>e</u>шите вамъ зам<u>e</u>тить, что интересы этого
господина, служащаго, какъ вы изволили сказать, государству, не могутъ им<u>e</u>ть
никакого значен<u>i</u>я сравнительно съ интересами правосуд<u>i</u>я.
-- Пусть такъ, но принципы, которыми руководятся люди, управляющ<u>i</u>е
государствомъ, им<u>e</u>ютъ н<u>e</u>которое значен<u>i</u>е. Мы воспитаны на томъ, что выдачи
сотрудниковъ быть не можетъ.<a href=#fn_5_1><sup>1</sup></a> А вы, какъ сл<u>e</u>дователь, не им<u>e</u>ли бы
возможности, да, пожалуй, и права, хранить въ секрет<u>e</u> роль Загряцкаго... Ну,
челов<u>e</u>къ пять вы ужъ непрем<u>e</u>нно должны были бы посвятить въ это д<u>e</u>ло. А
какой же секретъ, если о немъ будутъ знать пять добрыхъ петербуржцевъ. Это
все равно, что въ агентство Рейтера передать... Н<u>e</u>тъ, я до посл<u>e</u>дней минуты
не могъ ничего вамъ сказать, Николай Петровичъ. Я в<u>e</u>дь разсчитывалъ, что, въ
силу естественной логики вещей, невиновнаго челов<u>e</u>ка сл<u>e</u>дств<u>i</u>е и признаетъ
невиновнымъ. Но вышло не такъ... Опять скажу: что-жъ д<u>e</u>лать! Бываетъ такое
стечен<u>i</u>е обстоятельствъ. Оно бываетъ даже чаще, ч<u>e</u>мъ я думалъ, хоть,
пов<u>e</u>рьте, я никогда {318} не обольщался насчетъ разумности этой естественной
логики вещей...
Яценко всталъ и прошелся по комнат<u>e</u>. Онъ былъ очень бл<u>e</u>денъ. "Н<u>e</u>тъ, я
нич<u>e</u>мъ не виноватъ",-- подумалъ Николай Петровичъ,-- мн<u>e</u> стыдиться
нечего!..."
-- Я остаюсь при своемъ мн<u>e</u>н<u>i</u>и относительно д<u>e</u>йств<u>i</u>й Вашего
Превосходительства,-- сказалъ онъ, останавливаясь. (Федосьевъ снова слегка
развелъ руками).-- Но прежде всего я желаю выяснить факты. Значить, въ
вечеръ уб<u>i</u>йства Загряцк<u>i</u>й находился у васъ, въ вашемъ учрежден<u>i</u>я?
Федосьевъ улыбнулся не то наивности сл<u>e</u>дователя, не то его тону.
-- Со мной, но не въ моемъ учрежден<u>i</u>и,-- отв<u>e</u>тилъ онъ, подчеркивая
посл<u>e</u>днее слово.-- Съ секретными сотрудниками я встр<u>e</u>чаюсь на такъ
называемой конспиративной квартир<u>e</u>. Они ко мн<u>e</u> ходить не могутъ, это азбука.
-- По какимъ причинамъ вы приставили къ Фишеру агента?
-- Я не буду входить въ подробности... Впрочемъ, я сообщилъ вамъ при
первомъ же нашемъ разговор<u>e</u>, почему я считалъ себя обязаннымъ сл<u>e</u>дить за
Фишеромъ... Онъ вдобавокъ, какъ вы догадываетесь, не единственный челов<u>e</u>къ
въ Росс<u>i</u>и, находящ<u>i</u>йся у меня на учет<u>e</u>.
-- Значить, и письма госпожи Фишеръ къ мужу Загряцк<u>i</u>й читалъ по
предписан<u>i</u>ю Вашего Превосходительства?
Федосьевъ посмотр<u>e</u>лъ на сл<u>e</u>дователя.
-- Я предписываю установить наблюден<u>i</u>е за т<u>e</u>мъ или другимъ лицомъ -- и
только. Техника этого наблюден<u>i</u>я лежитъ на отв<u>e</u>тственности агента и его
непосредственнаго начальства, меня она не касается... Загряцк<u>i</u>й могъ и
переусердствовать. {319}
-- Да... Вотъ какъ...-- сказалъ Яценко. Онъ вернулся къ столу и снова
с<u>e</u>лъ въ кресло. Волненье его все усиливалось.
-- Кто же убилъ Фишера? -- вдругъ негромко, почти растерянно, спросилъ
онъ.
-- Этого я не могу знать.
-- Однако, вы заинтересовались в<u>e</u>дь этимъ д<u>e</u>ломъ не только для того,
чтобы выгородить вашего агента?.. Да, в<u>e</u>дь вы тогда меня спрашивали,
оставилъ ли зав<u>e</u>щан<u>i</u>е Фишеръ,-- сказалъ, вспомнивъ, Яценко. Онъ вдругъ
потерялъ самообладан<u>i</u>е.-- Ваше Превосходительство, я р<u>e</u>шительно требую,
чтобъ вы перестали играть со мной въ прятки! Я прямо васъ спрашиваю и прошу
мн<u>e</u> такъ же прямо отв<u>e</u>тить: вы полагаете, что въ д<u>e</u>л<u>e</u> этомъ есть
политическ<u>i</u>е элементы?
-- Это одно изъ возможныхъ объяснен<u>i</u>й,-- помолчавъ, отв<u>e</u>тилъ
Федосьевъ.-- Но ув<u>e</u>ренности у меня никакой не было и н<u>e</u>тъ... Я д<u>e</u>йствительно
предполагалъ, что Фишеръ могъ быть убитъ революц<u>i</u>онерами.
-- Революц<u>i</u>онерами? -- съ изумлен<u>i</u>емъ переспросилъ Яценко.-- Какими
революц<u>i</u>онерами?.. Зач<u>e</u>мъ революц<u>i</u>онерамъ было убивать Фишера?
-- Зат<u>e</u>мъ, чтобы состоян<u>i</u>е убитаго досталось его дочери, которая, какъ
вы знаете, связана съ революц<u>i</u>оннымъ движен<u>i</u>емъ.
Яценко продолжалъ на него смотр<u>e</u>ть, вытаращивъ глаза.
-- Позвольте, Ваше Превосходительство,-- сказалъ онъ.-- Можно думать
что угодно о нашихъ революц<u>i</u>онерахъ, я и самъ не гр<u>e</u>шу къ нимъ особыми
симпат<u>i</u>ями, но когда же они д<u>e</u>лали так<u>i</u>я вещи? Убить челов<u>e</u>ка, чтобъ
завлад<u>e</u>ть его состоян<u>i</u>емъ... Ваше подозр<u>e</u>н<u>i</u>е совершенно неправдоподобно! --
сказалъ онъ р<u>e</u>шительно. {320}
-- Я, напротивъ, думаю, что оно вполн<u>e</u> правдоподобно,-- холодно
отв<u>e</u>тилъ Федосьевъ.-- И позволю себ<u>e</u> добавить, что мое мн<u>e</u>н<u>i</u>е им<u>e</u>етъ въ
настоящемъ случа<u>e</u> больше в<u>e</u>са, ч<u>e</u>мъ ваше, или даже ч<u>e</u>мъ мн<u>e</u>н<u>i</u>е всей нашей
либеральной интеллигенц<u>i</u>и: какъ ни какъ, я посвятилъ этому д<u>e</u>лу всю свою
жизнь. Вы спрашиваете: когда же