той толпы немного изм<u>e</u>нилъ настроен<u>i</u>е Николая Петровича. Событ<u>i</u>я
по прежнему переполняли его душу радостью, но уже меньше, ч<u>e</u>мъ дома. Онъ еще
неясно сознавалъ эту перем<u>e</u>ну и н<u>e</u>сколько ея стыдился. "Нельзя быть
впечатлительнымъ, какъ нервная дама!" -- сказалъ себ<u>e</u> Яценко.-- "Вс<u>e</u>
радуются освобожден<u>i</u>ю страны и совершенно правы. Сбылась мечта декабристовъ,
мечта десятка покол<u>e</u>н<u>i</u>й... Но все-таки что-то не то... Вотъ и посл<u>e</u> взят<u>i</u>я
Перемышля такая же была радость на улицахъ -- искренняя и не совс<u>e</u>мъ
искренняя.... Собственно настоящ<u>i</u>й восторгъ можетъ быть только отъ событ<u>i</u>й
личныхъ",-- нер<u>e</u>шительно подумалъ онъ. Загораживая дорогу Николаю Петровичу,
два челов<u>e</u>ка заключили другъ друга въ объят<u>i</u>я. Онъ раздраженно на нихъ
взглянулъ, пытаясь короткими шажками обойти ихъ то справа, то сл<u>e</u>ва.
-- ...Да, какъ же, у казармъ войска б†р†а†т†а†ю†т†с†я съ народомъ! --
восторженно сказалъ господинъ въ котиковой шапк<u>e</u>,-- я самъ вид<u>e</u>лъ!..
-- Господи, неужели это окончательно? Довелось же дожить!.. Изъ тюремъ
выпустили у†з†н†и†к†о†в†ъ, которые тамъ т†о†м†и†л†и†с†ь...
"Какъ однако неестественно стали говорить люди",-- подумалъ Яценко,
проходя.-- "Разум<u>e</u>ется, прекрасно, что войска отказываются стр<u>e</u>лять въ
народъ, но "братаются"!.. Какъ это д<u>e</u>лаютъ? {431} Что такое "братаются"? --
Онъ едва ли не впервые услышалъ тогда это слово.
Казач<u>i</u>й отрядъ про<u>e</u>халъ легкой рысью, разр<u>e</u>зая проходъ на улиц<u>e</u>.
Отшатнувшаяся къ тротуарамъ толпа смотр<u>e</u>ла на казаковъ съ тревожнымъ
чувствомъ, какъ бы еще не выяснивъ своего отношен<u>i</u>я къ этому явлен<u>i</u>ю. У
казаковъ видъ былъ тоже странный, чуть растерянный и вм<u>e</u>ст<u>e</u> молодцеватый
бол<u>e</u>е обычнаго,-- словно и они еще не р<u>e</u>шили, что нужно д<u>e</u>лать: не то
б†р†а†т†а†т†ь†с†я съ толпою, не то взяться за нагайки. Николаю Петровичу
показалось, что и то, и другое одинаково возможно. Казаки свернули въ
боковую улицу и скрылись. Вс<u>e</u> вздохнули свободн<u>e</u>е. "По Литейному, пожалуй,
не пройти",-- сказалъ себ<u>e</u> Яценко,-- "надо выйти на Шпалерную... Не можетъ
быть, однако, чтобы сгор<u>e</u>лъ судъ"... Онъ думалъ о своей камер<u>e</u>, о д<u>e</u>лахъ, о
документахъ. Вдругъ впереди раздались рукоплесканья. Въ одно мгновенье они
распространились по улиц<u>e</u> и см<u>e</u>шались съ криками "Ур-ра"!.. Справа медленно
вы<u>e</u>зжалъ грузовикъ съ краснымъ флагомъ. На немъ сид<u>e</u>ли и стояли солдаты съ
ружьями въ самыхъ странныхъ позахъ: св<u>e</u>сивъ ноги какъ съ тел<u>e</u>ги, на
кол<u>e</u>няхъ, на корточкахъ, во весь ростъ. Высок<u>i</u>й солдатъ стоялъ на грузовик<u>e</u>,
приложивъ ружье къ плечу, н<u>e</u>сколько прищуривъ глазъ. Рядомъ съ Николаемъ
Петровичемъ молодые люди съ яростью апплодировали изо всей силы и что-то
рев<u>e</u>ли. Яценко вдругъ хлопнулъ раза два въ ладоши,-- на немъ были толстыя
ватныя перчатки, апплодировать было невозможно, но и этого случайнаго
поступка онъ потомъ долго себ<u>e</u> не прощалъ. Грузовикъ про<u>e</u>халъ къ Невскому,
мимо Николая Петровича прошло дуло ружья,-- онъ невольно уклонился съ
непр<u>i</u>ятнымъ чувствомъ. Ему навсегда запомнился {432} этотъ высок<u>i</u>й скуластый
и прыщеватый солдатъ съ фуражкой набекрень, съ пулеметной лентой черезъ
плечо; лицо у него было тупое, испуганное и злобное. "Н<u>e</u>тъ, не то, не
то"...-- тоскливо подумалъ Яценко.
По Шпалерной пройти было легче. Николаю Петровичу попадались въ толп<u>e</u>
знакомыя лица. Весь Петербургъ высыпалъ на улицу. Яценко шелъ довольно
быстро. Волнен<u>i</u>е его все усиливалось по м<u>e</u>р<u>e</u> приближен<u>i</u>я къ Суду. Вдругъ онъ
снова услышалъ впереди крики "ура"! Къ нему приближался странный шатающ<u>i</u>йся
огонь. Николай Петровичъ увид<u>e</u>лъ молодыхъ рабочихъ, б<u>e</u>жавшихъ по мостовой съ
ф†а†к†е†л†о†м†ъ. У факела, поднявъ л<u>e</u>вую руку и оглядываясь по сторонамъ,
неестественно-большими шагами шагалъ челов<u>e</u>къ въ тулуп<u>e</u>; въ правой рук<u>e</u> онъ
держалъ обнаженную саблю. За нимъ толпа несла на плечахъ, съ трудомъ
посп<u>e</u>вая за факельщиками, странно од<u>e</u>тыхъ людей, которые кричали и махали
шапками, то неловко поднимаясь, точно въ стременахъ, то хватаясь за плечи и
шеи несущихъ. Процесс<u>i</u>я поровнялась съ фонаремъ. Яценко остановился,-- лицо
его дернулось: среди людей, которыхъ несли на рукахъ, онъ узналъ Загряцкаго.
Судъ, повидимому, былъ подожженъ давно. Здан<u>i</u>е гор<u>e</u>ло изнутри. Къ небу
валилъ густой рыжеватый дымъ. Мостовая была засыпана кипами бумагъ,
осколками стеколъ. На противоположномъ тротуар<u>e</u> Литейнаго стояла толпа. Но
никто и не пытался тушить пожаръ. Зд<u>e</u>сь было тише, ч<u>e</u>мъ на прилегавшихъ
улицахъ. Одно изъ оконъ здан<u>i</u>я ровно св<u>e</u>тилось бл<u>e</u>днымъ св<u>e</u>томъ. Тамъ еще
гор<u>e</u>ла какимъ-то чудомъ уц<u>e</u>л<u>e</u>вшая лампа,-- этотъ ровный св<u>e</u>тъ не могли
забыть люди, вид<u>e</u>вш<u>i</u>е пожаръ Суда. На углу {433} Захарьевской Николай
Петровичъ увид<u>e</u>лъ знакомыхъ адвокатовъ: они озабоченно суетились около
большихъ портретовъ, прислоненныхъ къ ст<u>e</u>н<u>e</u> дома. Яценко, чувствуя слабость
и дрожь въ ногахъ, пробрался къ углу и поздоровался со знакомыми. Зд<u>e</u>сь были
Кременецк<u>i</u>й, Фоминъ. Семенъ Исидоровичъ молча, кр<u>e</u>пко и взволнованно сжалъ
руку сл<u>e</u>дователя. Въ н<u>e</u>сколькихъ шагахъ отъ нихъ у фонаря неподвижно стоялъ
Александръ Браунъ. Въ глазахъ Николая Петровича скользнулъ испугъ. Браунъ
смотр<u>e</u>лъ на пожаръ холоднымъ, почти безжизненнымъ взглядомъ.
-- ...Положительно злой рокъ пресл<u>e</u>дуетъ вс<u>e</u> творен<u>i</u>я Баженова,--
говорилъ сокрушенно Фоминъ.-- Вспомните Царицынск<u>i</u>й дворецъ или
Кремлевск<u>i</u>й... Въ этомъ чудесномъ здан<u>i</u>я нам<u>e</u>чалось возвращен<u>i</u>е къ нашему
удивительному, еще не оц<u>e</u>ненному барокко. Я думаю...
-- Ахъ, полноте, до того ли теперь? -- сказалъ, морщась, Кременецк<u>i</u>й.
Оглушительный трескъ прервалъ его слова. Полуовальное окно второго этажа
лопнуло, стекло повалилось на улицу. Семенъ Исидоровичъ схватился за голову.
-- Все-таки зд<u>e</u>сь прошла наша жизнь,-- сказалъ онъ. Голосъ его вдругъ
дрогнулъ отъ искренняго волнен<u>i</u>я. Яценко увид<u>e</u>лъ слезы въ глазахъ Семена
Исидоровича и почувствовалъ, что у него у самого подходятъ къ горлу рыданья.
"Да, зд<u>e</u>сь прошла наша жизнь... Можетъ быть, и всему конецъ... В<u>e</u>дь это
Росс<u>i</u>я горитъ!" -- подумалъ Николай Петровичъ. Пламя метнулось въ окно,
изогнулось, лизнуло фреску надъ оваломъ, изображавшую какой-то портфель. --
"Пусть же хоть д<u>e</u>ти наши будутъ счастлив<u>e</u>е, ч<u>e</u>мъ были мы"!.. {434}
Огонь вырвался наружу и охватилъ здан<u>i</u>е, ст<u>e</u>ны, крышу, отсв<u>e</u>чиваясь
заревомъ въ неб<u>e</u>, осв<u>e</u>щая невеселый праздникъ на развалинахъ погибающаго
государства. {435} {436}
--------
Прим<u>e</u>чан<u>i</u>е
(Къ стр. 318)
* 1.
*) Столкновен<u>i</u>я между интересами правосуд<u>i</u>я и принципами высшей
политической полиц<u>i</u>и д<u>e</u>йствительно иногда происходили въ Росс<u>i</u>и (какъ и въ
другихъ странахъ) и порою пр<u>i</u>обр<u>e</u>тали чрезвычайную остроту. Департаментъ
полиц<u>i</u>и строго стоялъ на томъ, что онъ и въ случа<u>e</u> такого столкновен<u>i</u>я не
долженъ выдавать своихъ сотрудниковъ. Полковникъ Мясо<u>e</u>довъ (впосл<u>e</u>дств<u>i</u>и
столь изв<u>e</u>стный, благодаря дуэли, процессу и казни) былъ въ свое время
уволенъ въ отставку за то, что счелъ возможнымъ на суд<u>e</u> сообщить о
принадлежности какого-то лица къ охранному д<u>e</u>лу. Бывали и р<u>e</u>дк<u>i</u>я исключен<u>i</u>я.
Такъ, напр., въ пору процесса Бейлиса, посл<u>e</u> долгихъ колебан<u>i</u>й, посл<u>e</u>
доклада министру внутреннихъ д<u>e</u>лъ, Департаментъ Полиц<u>i</u>и разр<u>e</u>шилъ начальнику
к<u>i</u>евскаго губернскаго жандармскаго управлен<u>i</u>я заявить на суд<u>e</u>, что Махалинъ,
одинъ изъ важныхъ свид<u>e</u>телей по процессу, въ свое время состоялъ секретнымъ
сотрудникомъ охраны (начальникъ жандармскаго управлен<u>i</u>я, однако, этого не
сд<u>e</u>лалъ). Слова, "розыскные офицеры, въ смысл<u>e</u> выдачи сотрудниковъ, была
воспитаны въ томъ, что эта тайна должна умереть вм<u>e</u>ст<u>e</u> съ ними; они не могли
ее открыть" принадлежать одному изъ самыхъ выдающихся представителей
политической полиц<u>i</u>и Росс<u>i</u>и, {437} съ которымъ, впрочемъ, не им<u>e</u>етъ ничего
общаго Федосьевъ, фигура полусимволическая и вымышленная (какъ вс<u>e</u>
д<u>e</u>йствующ<u>i</u>я лица романа "Ключъ").
Принципъ безусловнаго хранен<u>i</u>я разнаго рода тайнъ, повидимому,
проводится органами высшей политической и военной полиц<u>i</u>и при любомъ
государственномъ стро<u>e</u>. Ему одинаково сл<u>e</u>довали и Третье Отд<u>e</u>лен<u>i</u>е, не
опубликовавшее записки Бакунина (хотя она, конечно, могла нанести весьма
тяжк<u>i</u>й моральный ударъ знаменитому революц<u>i</u>онеру), и республиканск<u>i</u>я власти
современной Герман<u>i</u>и: он<u>e</u>, какъ изв<u>e</u>стно, до сихъ поръ ничего не сообщили о
сношен<u>i</u>яхъ н<u>e</u>которыхъ большевистскихъ вождей съ н<u>e</u>мецкимъ генеральнымъ
штабомъ во время войны (хотя въ ц<u>e</u>ляхъ внутренней политики опубликован<u>i</u>е
соотв<u>e</u>тственныхъ документовъ могло бы быть весьма выгодно германскимъ
правящимъ кругамъ). {438}
---