а  не  пара
умирающих печальных глаз... —то ж, Я ведь не старалась, чтобы он полюбил мою
душу, чтобы эта душа была достойна любви. Ќу, и умру, как  собака...  Џусть.
Љогда-нибудь будет и он умирать, тоже,  верно,  забытый  всеми...  тогда  он
вспомнит обо мне и пожалеет... € ему будет так же тЯжело, и он тоже  поймет,
что всЯ его жизнь была ошибкой!.. Ќу, что ж, ничего не  поправишь  теперь...
Ћдна так одна!.. ‚от приехала на родину умирать. Ќикого у менЯ  тут  нет,  а
так, просто захотелось умереть на старом месте. ‚се мне здесь  так  знакомо,
как будто Я уже и не одна. ‘лишком было бы тЯжело где-нибудь в санатории или
гостинице... Ђ Я ведь, доктор, здесь в гимназии  училась!  ЃольнаЯ  тихонько
засмеЯлась.
     - Љак странно, что человек никогда не угадает своей жизни: думала ли Я,
когда ходила здесь девочкой, гимназисткой, с книжками и в  черном  фартучке,
что буду лежать у  этого  самого  окна,  где  учила  уроки,  такой  большой,
длинной, чахоточной бывшей актрисой!.. €ли... Ђ впрочем,  Я  не  умею  этого
высказать. Ѓудет! џ все болтаю, все  болтаю,  а  вы,  доктор,  должно  быть,
устали, да и тЯжело вам слушать мою болтовню. €дите, милый, Я,  может  быть,
скоро засну. €дите.
     „октор Ђрнольди тЯжело встал.
     - ‡аходите же ко мне. џ знаю, что вы менЯ больше не  лечите...  ѓде  уж
тут, а так заходите, милый доктор...
     „октор Ђрнольди огромными пухлыми пальцами взЯл протЯнутую  ему  легкую
слабую руку и вдруг, наклонившись всем своим неповоротливым, грузным  телом,
поцеловал бледные, умирающие пальчики.
     ЃольнаЯ не удивилась, только засмеЯлась ласково и печально.
     - ‡а что?.. Ќу, идите, милый... Ѓог с вами!
     „октор Ђрнольди тихо побрел из комнаты, а она осталась у  окна,  и  все
бледнее таЯло ее лицо в белых подушках, при слабых отсветах потухающей зари.
’очно стиралсЯ и бледнел какой-то нежный драгоценный рисунок.
     Ќа дворе было гораздо светлее, и как всегда, когда  из  темной  комнаты
выходишь на двор, доктор удивилсЯ, что еще так светло.  Ќебо  вверху  только
стало глубже, и первые звезды засветились робким,  прозрачным  блеском,  как
золотые льдинки. €з сада, прЯно и сыро, плыло  дыхание  каких-то  печальных,
точно больных цветов, а под деревьЯми столпились  первые  молчаливые  жуткие
тени.
     “ самой калитки доктор Ђрнольди  столкнулсЯ  с  молодой  женщиной.  Ћна
пугливо посторонилась, и доктор,  проходЯ  мимо,  успел  рассмотреть  только
темные глаза, жестко сдвинутые брови и блестЯщий, не то  испуганный,  не  то
грозный взглЯд. Ћна неподвижно стоЯла под деревьЯми,  в  тени,  пока  доктор
прошел, и проводила его странным взглЯдом, прижав к груди, к темному  платью
бледные тонкие руки.
     "ќто, верно, и есть Ќелли..." - подумал доктор.
     ‚ калитке он невольно оглЯнулсЯ.
     Ћна все еще стоЯла на том же месте и, казалось, ждала, когда,  наконец,
он уйдет.
     „октор Ђрнольди поскорее закрыл калитку.
     ‚ечер принарЯдил городок веселыми живыми огнЯми.  „алеко,  в  городском
саду, как каждый вечер, играла музыка, и в ту сторону то  и  дело  проходили
белые в сумраке барышни в светлых платьЯх и молодые люди с огоньками папирос
и развЯзными, громкими голосами. ‚ конце улицы был виден  огромный,  изнутри
освещенный полог бродЯчего цирка и гирлЯнды  разноцветных  фонариков  у  его
входа. ‚езде казалось весело и беззаботно.

        VIII   

     „ома доктор Ђрнольди зажег свечу, снЯл пиджак и устало сел к столу,  на
котором уже кипел маленький самоварчик и одинокий стакан ждал своего старого
господина.
     ‚ комнате было пусто и неуютно, как в номере плохой гостиницы. ‚  голых
стенах стыл затхлый запах старого холостЯка. Љровать была слишком  узка  длЯ
такого  большого  толстого  человека.  Ќа  подоконнике  мокли   от   сырости
папиросные окурки,  а  пыль  мЯгким  слоем  окутывала  этажерку  с  толстыми
зелеными книгами. ‚ открытое окно влетали и  вылетали  ночные  бабочки.  Ћни
стремительно кружились у огнЯ свечи и ползали по скатерти, бессильно трепеща
тонкими крылышками. €х непомерно большие  тени,  словно  нетопыри,  бесшумно
мелькали по стенам, а за спиной доктора, перегнувшись на потолок, стоЯла его
собственнаЯ огромнаЯ тень. € было похоже,  будто  кто-то  черный  и  близкий
наклонилсЯ над ним в безмолвном ожидании.
     €з окна чуть плыл ночной холодок. ‚ытЯнутое пламЯ свечи колебалось, и в
ее желтом восковом свете  казалось,  что  усталое,  обрюзглое  лицо  доктора
делает странные гримасы.
     €здалека долетали  звуки  музыки.  €  хотЯ,  должно  быть,  там  играли
что-нибудь такое же бойкое и пошлое,  как  блеск  разноцветных  фонариков  и
закрученные усики полковых писарей, гулЯющих с модистками, здесь, в  комнате
старого доктора,  казалось,  что  музыка  возвышенна,  печальна  и  красива.
€зредка громче долетал одинокий медный голос трубы, забирал все выше и  выше
и замирал где-то под звездным небом тоскливой зовущей нотой.
     „октор молча слушал эти звуки, стакан за стаканом пил  крепкий  чай  со
сладким вишневым вареньем и устало смотрел то на огонь  свечи,  то  на  свои
толстые пухлые руки, то на ночных бабочек, кружащихсЯ в неистовом танце.
     €х было много, и все новые  и  новые  прилетали  из  тьмы,  стремЯсь  к
ослепительному,  жестокому  свету.  ‡еленые,  белые,   желтые   и   пестрые,
маленькие, как лепестки крошечных цветов, и толстые, мохнатые, они то сидели
на скатерти неподвижно,  как  бы  в  напрЯженном  созерцании,  то  порывисто
взлетали и страстно кружились в нестерпимом блеске страшного огнЯ, то упорно
описывали по столу странные, болезненные круги, с безумной быстротой  колотЯ
крылышками, которые уже не могли летать. €х напрЯженное неустанное  движение
создавало  странную,  таинственную  суету,  полную  неслышного  страданиЯ  и
бесшумных  порывов.  Ђ  на  стеарине  свечи,  слегка  оплывшей  от   дыханиЯ
раскрытого окна, изуродованные и заплывшие, прилипли их  крошечные  трупики.
Ќи одного звука не было  слышно  в  этой  исступленной  борьбе  за  жизнь  с
непонЯтным влекущим и сжигающим огнем.
     €ли, может быть, их просто не слушал зажегший  свечу  доктор  Ђрнольди,
каменное лицо которого молча смотрело на них сверху.
     Љто-то быстро взбежал на крыльцо и с шумом распахнул дверь. ‚спыхнула и
заметалась свеча, и тревожно шатнулась гигантскаЯ тень на стене.
     „октор Ђрнольди, должно быть, хорошо  знал,  кто  это,  потому  что  не
тронулсЯ с места и только через  протЯнутую  за  вареньем  руку  неторопливо
посмотрел на дверь.
     - ‡дравствуйте, доктор! - громко и весело сказал гость,  и  голос  его,
точно целый аккорд звуков молодости, силы и  радости,  раскатилсЯ  в  тишине
унылой комнаты.
     - —аю хотите? - вместо приветствиЯ спросил доктор Ђрнольди.
     - …ще бы! - так же громко и весело ответил  гость,  бросил  на  кровать
белую шлЯпу и  сел  на  стул  против  доктора.  ‘ел,  откинулсЯ  на  спинку,
засмеЯлсЯ и молча  уставилсЯ  на  доктора  таким  блестЯщим  и  возбужденным
взглЯдом, точно видел его  в  первый  раз  и  был  поражен  этим  интересным
курьезом. —то-то неудержимо играло и сверкало в больших темных глазах его.
     „октор Ђрнольди с привычностью старого холостЯка достал  новый  стакан,
основательно и медлительно вымыл и, налив крепкого, как пиво, чаю,  подвинул
гостю.
     - Ѓерите варенье... вишневое... - пропыхтел он.
     - ‚ишневое? Ћ, непременно! - ответил гость с комическим пафосом.
     „октор Ђрнольди угрюмо покосилсЯ на темные блестЯщие  глаза,  на  белый
лоб, на мЯгкие вьющиесЯ волосы, на все это мужественное и милое лицо и вдруг
стыдливо и ласково улыбнулсЯ.
     - —его вы радуетесь, доктор? - сейчас  же  подхватил  молодой  задорный
голос.
     „октор опЯть посмотрел и медленно пропыхтел:
     - Џейте чай, Њихайлов.
     Ћн хотел сказать совсем не то: как хорошо быть таким красивым,  молодым
и беззаботным и как  мне,  старому  угрюмому  человеку,  завидно  и  приЯтно
смотреть на вас!
     Ќо он не сказал этого. ‚Ялый, унылый Язык не повернулсЯ.
     Њихайлов засмеЯлсЯ.
     - Ђх, доктор, доктор!.. € не стыдно вам быть таким  сычом?..  Ќа  дворе
вечер, звезды, женщины смеютсЯ, а он сидит себе один, чай с вареньем пьет...
     - Џоживите с мое, -  ворчливо  возразил  доктор  Ђрнольди,  -  а  тогда
приходите на это место и потолкуем.
     Њихайлов  посмотрел  на  доктора  пытливым   задумчивым   взглЯдом,   и
прекрасное лицо  его  вдруг  потемнело.  ЌеЯснаЯ  тревога  тенью  прошла  по
блестЯщим глазам, и  чуть-чуть  дрогнули,  как  бы  в  темном  предчувствии,
красивые губы. Ќо он сейчас же трЯхнул головой, засмеЯлсЯ, и лицо его  опЯть
засверкало молодостью и жизнью, точно весенний ветер сдул случайную тучку.
     „октор Ђрнольди молча наблюдал эту мгновенную и резкую смену выражений,
в быстроте и Яркости которой была какаЯ-то непонЯтнаЯ, влекущаЯ прелесть,  и
подумал, что не в этой ли способности мгновенно и Ярко отражать самые тонкие
и глубокие движениЯ души и кроетсЯ секрет того  страшного  обаЯниЯ,  которым
пользовалсЯ этот человек над женщинами. € вспомнил при этом доктор печальную
Ќелли: как она стоЯла в тени деревьев, крепко прижав к груди тонкие  бледные
руки, точно стараЯсь удержать в ней какую-то драгоценность. ‚спомнил  ее  не
то испуганный, не то грозный взглЯд.
     - Ћ чем вы  задумались?  —то  вы  сегоднЯ  делали,  доктор?  -  спросил
Њихайлов  и  неожиданно  громко  запел:  -  ...—то  день,  несем  в   могилу
мертвеца!..
     € прежде чем доктор успел ответить, заговорил быстрым и  как  будто  не
совсем уверенным тоном:
     - ‚от вы все упрекаете менЯ... Ђ вам бы, казалось, и понЯть... что  как
ни живи, а конец один!.. Ќазад не придешь. Ќу, и живи так, чтобы  всЯ  кровь
кипела, чтобы ни одна минута даром не пропала, чтобы потом не пожалеть: вот,
мол, мог взЯть от жизни и не взЯл. ќ, доктор.
     - Ђ разве жизнь только в этом?
     - ‚ чем?
     - Ќу, в женщинах... - опускаЯ глаза, поЯснил доктор Ђрнольди.
     - Џри чем тут жизнь! - засмеЯлсЯ Њихайлов. - †изнь это факт,  и  притом
довольно-таки скверный факт... Ђ Я говорю о радостЯх  жизни,  тех  радостЯх,
без которых врЯд ли бы кто и терпеть стал эту штуку. Ђ  вы  знаете,  доктор,
сколько радости может дать женщина?
     - Ќу! - неопределенно промычал толстый доктор.
     - Ќе ну, а да!.. ‚ы этого просто не знаете и не понимаете, доктор, а то
вы не были бы таким замкнутым, угрюмым человеком... „а вы что думаете?..  Ќе
в самом половом акте тут наслаждение. ќто  только  естественный  конец,  без
которого было бы  чувство  незаконченности,  неудовлетворенности.  ќто  так,
конечнаЯ степень близости, и все... Ђ главнаЯ прелесть не в том.
     - Ђ в чем? - уныло спросил доктор Ђрнольди.
     - Ќу, как Я вам, мертвому человеку, это объЯсню...  ‚от  вы  встречаете
молодую красивую женщину... ‘начала она длЯ вас такаЯ  холоднаЯ,  совершенно
чужаЯ, холоднаЯ... ‚ы можете ею любоватьсЯ, но коснутьсЯ не  смеете.  ‚се  в
ней длЯ вас еще загадка - ее перчатки, ее голос, цветы на ее  шлЯпе,  шелест
ее платьЯ, глаза, в которых прЯчетсЯ теплаЯ глубина, но которые  смотрЯт  на
вас, как сквозь ледЯную стену... …е красота не длЯ вас, вы длЯ нее -  ничто,
а с другим она  не  такаЯ...  теплаЯ,  полнаЯ  ласки,  страстнаЯ...  €  вот,
повинуЯсь какой-то странной власти вашего желаниЯ, это таинственное,  гордое
и холодное существо начинает теплеть... ‘ каждым мигом она становитсЯ ближе,
понЯтнее, милее. ‚ неуловимо тонкой игре, где вы нападаете, а  она  отчаЯнно
защищаетсЯ, то приближаЯсь, то удалЯЯсь, она  увлекает  вас,  наполнЯет  всю
вашу жизнь одним смыслом, одной целью. ‘ каждым днем она раскрываетсЯ  перед
вами, как цветок, лепесток за лепестком, раскрываетсЯ навстречу  солнцу,  во
всей своей бесстыдной прелести... € вдруг, в какой-то миг, которого  никогда
вы не поймете и не вспомните, она всЯ загораетсЯ, исчезает ее  стыд,  падает
гордое, целомудренное платье, и во всей красоте  остаетсЯ  перед  вами  одно
горЯщее, горЯщее от счастьЯ и муки нагое тело... „октор, вы знаете  прелесть
и красоту женского тела?.. € оно сливаетсЯ с вашим в таком безумном, бешеном
наслаждении, что весь мир отступает куда-то... вас только двое, вы длЯ  нее,
она длЯ вас... ‚едь на  этой  игре  основана  вечнаЯ,  прекраснаЯ  сказка  о
ѓалатее!.. Ђ какаЯ, доктор, глубина чувств и переживаний!.. ‚ы то плачете от
ревности, то поете от радости, то готовы ее замучить на медленном  огне,  то
ноги ей целовать!.. Џусть это и сумасшествие,  но  сумасшествие  восторга!..
ЉакаЯ красота - каждаЯ молодаЯ красиваЯ женщина. Љогда она  вас  любит,  все
окрашиваетсЯ в тона ее любви. ‚есь мир кажетсЯ вам другим. ’олько  тогда  вы
истинно живете, только тогда вы в самом деле видите, как солнце светит,  как
луна красива и таинственна, как хороши  летние  теплые  ночи...  ‚ы  знаете,
когда Я был влюблен в первый раз,  была  весна...  ’олько  что  начал  таЯть
снег... € вот, Ѓог знает уже, где эта девушка, а на всю жизнь осталось  одно
впечатление: бывало, Я провожал ее домой ночью... и светло, и темно,  где-то
звенЯт ручьи, пахнет талым снегом и весенним упругим ветром...  сколько  лет
прошло, а когда ночью Я услышу запах талого снега, у менЯ  сердце  сжимаетсЯ
от невыносимо сладкой трогательной грусти... •очетсЯ увидеть ее, приласкать,
молча идти с нею по темным  улицам...  €  плакать  хочетсЯ,  и  молитьсЯ,  и
благодарить жизнь за то минувшее, далекое счастье!
     Њихайлов широко раскрыл глаза, точно видЯ перед собой что-то  невидимое
доктору, и молча заглЯделсЯ на пламЯ свечи.
     - ’ак-то оно так, сказал  доктор  Ђрнольди.  -  ’олько  больно  за  эти
радости платитьсЯ приходитсЯ...
     - Ќу, сказал Њихайлов, - в жизни за все приходитсЯ платить...  Ѓыло  бы
хоть за что!
     „октор помолчал и опЯть вспомнил бледную Ќелли.
     - Ђ вы знаете, кого Я сегоднЯ видел? - нерешительно  проговорил  он.  -
Љого? - спросил Њихайлов быстро, и по лицу  его  мелькнуло  сосредоточенное,
упрЯмое выражение.
     - ќту вашу, как ее... Ќелли... - не глЯдЯ, сказал доктор Ђрнольди  и  в
замешательстве потЯнулсЯ за вареньем.
     Њихайлов молча смотрел на него, точно хотел проникнуть в самую  глубину
его души.
     - „евушка-то ведь погибла!.. - тихо докончил доктор.
     Њихайлов ответил не сразу, как будто борЯсь с чем-то.
     - Ђ, доктор! - почти со злостью сказал он. Ќу, и погибла!.. —то значит,
погибла?.. Њы были счастливы, ну, и слава Ѓогу! —то ж, лучше было  бы,  если
бы она засохла старой девой, без радости и  воспоминаний,  или  вышла  замуж
за... какого-нибудь чиновника?.. Џодумаешь, какую драгоценность потерЯла!..
     „октор Ђрнольди молчал. …му в самом деле показалось, что лучше уж  было
принадлежать  Њихайлову,  красивому,   любимому,   страстному,   интересному
человеку, чем кому-либо другому.
     - „а и кто в этом виноват?  -  опЯть  заговорил  Њихайлов  со  странным
ожесточением. - џ ее не обманывал, вечной любви не обещал... Ћна  знала,  на
что шла...
     - “влеклась... заметил доктор осторожно.
     € Я увлексЯ! - бешено крикнул Њихайлов. - ќто жертва не  моЯ,  а  всего
уклада жизни!.. Ѓудь другаЯ жизнь, ничего, кроме радости, в этом и  не  было
бы... Џусть люди устроЯт себе иные порЯдки, если хотЯт быть  счастливыми,  а
не требуют у менЯ снисхождениЯ! Ќе ждать же мне, пока Я  сам  умру?..  џ  не
понимаю и не хочу признать этою!..
     - ‚ы ж ее бросили... еще тише заметил доктор Ђрнольди.
     - џ ее не бросал... Њне хочетсЯ жить. ‘  какой  стати  Я  принесу  свою
жизнь кому бы то ни было в жертву?.. †енщин  много,  все  они  красивы,  мне
хорошо  с  ними,  а  Я  буду  мучить,   коверкать,   притворЯтьсЯ,   кого-то
обманывать!.. …й нужна была какаЯ-то вечнаЯ любовь, у менЯ ее нет...  ну,  и
разошлись... ‚ы знаете, доктор, Я даже и теперь люблю ее, и мне больно,  что
она несчастна... џ никогда не забываю женщин, с которыми жил, и на всю жизнь
сохранЯю к ним нежность, но мне не по силам, да и не  вижу  Я  смысла  убить
свою душу, чтобы одна из них была счастлива... „а и какое счастье в  этом?..
‡убами держать человека на привЯзи! ‘транное дело! ‚сю жизнь люди  стараютсЯ
свЯзать себЯ попарно, ничего, кроме гадости, из этого не выходит, ни  одного
счастливого брака, ни одной вечной любви еще  не  получилось,  а  непременно
надо и всех заставить так жить!.. —то мы, хотим,  чтобы  как-нибудь,  прости
ѓосподи, ненароком, счастьЯ не получилось где-нибудь, что ли?
     - ђевность ведь тут играет большую роль...
     - ђевность? - задумчиво  переспросил  Њихайлов.  -  „а,  конечно...  Ќо
только и рабство играло большую роль  в  человеческой  психологии,  да  ведь
победили же!.. Ђ это хуже  рабства!  ќто  систематически  калечило  и  будет
калечить человечество... Ђ  тех,  кто  идет  против  этого  рабства,  самого
скверного из рабств, потому что это одновременно рабство и души, и  тела,  и
чувства, и всего, что есть в человеке... тех считают чуть не злодеЯми...  „а
что об этом говорить!.. џ хочу жить так, как живу, и буду!
     „октор понурил голову и позвенел ложечкой в стакане. Ћн ничего  не  мог
возразить, потому что все возражениЯ были мелки и  пошлы.  ЉакаЯ-то  смутнаЯ
правда была в этом, и с нею спорить было  нельзЯ.  ’олько  бесконечнаЯ  цепь
страданий представлЯлась ему, и странно было подумать,  что  такое  светлое,
Яркое, живое чувство, такое захватывающее, вечное наслаждение ведут только к
страданиЯм.
     Њихайлов молчал, и по его красивому лицу  ходили  мрачные  ожесточенные
тени.
     „октор Ђрнольди украдкой взглЯнул на него.
     - Ќу, хорошо, - сказал он, - пусть это все так, но ведь радость  всегда
будет отравлена чужими страданиЯми...
     - Ђ вы думаете, Я не знаю этого? - странно спросил  Њихайлов,  и  ЯвнаЯ
судорога боли искривила его губы.
     - „а... - пробормотал доктор Ђрнольди. -  Њожно  ведь  жизнь  наполнить
чем-нибудь другим...
     - —ем?
     Њало  ли  деЯтельности...  ‚от  у  вас  искусство...   Њихайлов   криво
улыбнулсЯ.
     - †изнь, должно быть, так устроена, доктор, что все, что  ни  делай,  -
одно страдание!
     ‹ицо его мгновенно и резко изменилось, глаза потухли и в них  мелькнуло
выражение грусти и боли.
     - ‚ы знаете, что такое искусство? Ќет?.. Ђ Я знаю!.. это одно  сплошное
страдание... ‘колько раз мне приходилось слышать от больших художников,  что
они хотели бы быть самыми простыми  ремесленниками,  чиновниками  двадцатого
числа... ќто, конечно, моменты упадка духа, но представьте  себе,  что  надо
переживать и сколько страдать, чтобы мечтать о пошлости, как о  счастье!  ‚ы
понимаете это?
     - џ понимаю, - кивнул головой доктор Ђрнольди.
     - ‚едь длЯ того,  чтобы  быть  художником,  надо  быть  сумасшедшим,  -
продолжал Њихайлов, и в его темных глазах загорелась искра маньЯка, - потому
что только сумасшедший и может жить в  таком  вечном  напрЯжении,  до  капли
высасываЯ свой мозг, ради какой-то странной, в сущности мало понЯтной  идеи.
Ћх, это ужаснаЯ штука!.. Љогда вы работаете, вы горите  на  медленном  огне.
‚се, что вы сделаете, кажетсЯ вам отвратительным, вам стыдно своей работы  и
страшно, что кто-нибудь увидит се, когда она так еще мала, ничтожна и слаба.
‚ы  начинаете  презирать  себЯ:  как  это  Я  могу  быть  таким   ничтожным,
бесцветным? •очетсЯ плакать иногда. - Џочему другие могут, а Я  не  могу?  €
ужаснее всего то, что вы никогда и не поверите всем сердцем, всерьез, что вы
сделали хорошую вещь. ЉакаЯ-то страннаЯ раздвоенность получаетсЯ:  если  вас
хвалЯт, вам кажетсЯ, что это из деликатности, когда бранЯт, вам кажетсЯ, что
это ваши враги, что они просто вас не  понимают  или  нарочно  притворЯютсЯ,
чтобы уЯзвить лично вас. € так всегда, до самой  могилы...  Ђ  еще  ужаснее,
если до падениЯ таланта! Ђ сколько таких примеров на глазах!.. Ђ длЯ чего  в
конце концов все эти страданиЯ?
     „октор Ђрнольди хотел что-то возразить, но не успел.
     - џ знаю, что вы мне скажете, - перебил Њихайлов,  с  горЯщим  лицом  и
напрЯженными до исступлениЯ  глазами,  -  вес  знаю,  что  можно  сказать  в
возвеличение искусства  и  тому  подобное...  Ђ  все-таки  это  только  бред
какой-то!.. Ќе то истерическое самолюбие, не то еще что-то хуже... ‚от Я два
месЯца сидел над своим "‹ебединым озером"... —то это за озеро? Џочему?.. Ќу,
пусть, не в  том  дело...  ‚ы  знаете,  когда  передо  мной,  как  живой,  и
прекраснее, чем живой, отразилсЯ, наконец, в темной воде белый лебедь...  ‚ы
понимаете? ’акой гордый, чистый, холодный белый лебедь, над холодной  темной
глубиной... Я чуть с ума не сошел от восторга! Њне хотелось бежать на  улицу
и всем рассказывать о важности того, что Я  сделал...  ЉажетсЯ,  если  бы  Я
увидел своего лебедЯ в действительности, Я стал  бы  на  берегу  на  колени,
сложил бы руки и заплакал от умилениЯ и гордости. Ђ когда кончил, посмотрел,
стало мне грустно, больно, доктор.
     - Џочему же? - с недоумением спросил доктор.
     - Ќе знаю... не могу объЯснить... ’ут-то и заложено что-то... ќто такое
странное чувство... Ќу, как если бы оторвал кусок сердца с кровью  и  бросил
бы его... џ вдруг почувствовал, что между мной и моей картиной, над  которой
Я столько перестрадал, ровно  ничего  нет!  ‚се  мои  восторги  и  страданиЯ
растаЯли в какой-то безнадежной пустоте. Ќаписал лебедЯ, и кончено... только
и всего... џ должен жить сам по себе, картина сама по себе... € кажетсЯ мне:
будет мой белый лебедь висеть в какой-нибудь большой холодной зале  музеЯ...
‘ одной стороны  будет  "‘лово  о  полку  €гореве",  с  другой  какой-нибудь
"‘котный двор", "Ѓогатырь на распутье", "€ван ѓрозный"... все будет висеть в
рЯд. џ буду далеко, буду жить и с тем же мучительным напрЯжением писать  еще
что-нибудь... Џотом еще, потом еще... пока не умру... € если умру  на  сотой
картине, длЯ менЯ это будет все равно, как если бы умер и на  десЯтой!  Ђ  в
музее все будет холодный ровный свет, молчаливые картины... Џосетители будут
бродить с больными от вниманиЯ шеЯми... сто лет пройдет, а  мой  лебедь  все
будет отражатьсЯ в темной воде...
     - Ќу, что ж... это и хорошо... - заметил с недоумением доктор Ђрнольди.
     - Ђ... - с досадой вскрикнул Њихайлов. - ‚ы  не  понимаете!..  ‚едь  он
будет жить без менЯ! Љак будто сквозь менЯ пройдет что-то  нужное,  а  может
быть, и ненужное кому-то, а Я останусь сам по себе, какой-то забытой трЯпкой
на мусоре... Џонимаете, это  не  Я  сам,  а...  понимаете...  Ќет,  Я  этого
выразить не могу!
     Њихайлов вскочил и заходил по комнате. ЋгромнаЯ тень, перегибающаЯсЯ на
потолке, такаЯ же, какаЯ стоЯла за плечами доктора Ђрнольди, пошла за ним  и
неотступно ходила из угла в  угол,  сгибаЯсь  и  кривлЯЯсь.  Ќи  доктор,  ни
Њихайлов ее не заметили.
     Њихайлов долго ходил молча, и по лицу его было видно, как  стремительно
продолжали нестись в его мозгу разбуженные, страдальческие мысли.  Џотом  он
неожиданно остановилсЯ, трЯхнул, по своей привычке, головой и засмеЯлсЯ  так
звонко и резко, что доктор даже вздрогнул.
     - ‚се это чепуха, доктор!
     - —епуха? - как эхо, машинально повторил доктор Ђрнольди.
     ‚ эту минуту ему представилсЯ белый холодный зал  музеЯ,  рЯды  картин,
холодок  торжественной  тишины  и,  как  могильный  памЯтник  над   чьими-то
страданиЯми,  белый  лебедь,  навеки  застывший  над   темной   таинственной
глубиной.
     - Ђ? —то вы сказали? - переспросил он, опомнившись.
     - Џойдемте в клуб, доктор, вот что Я говорю, - весело,  но  с  каким-то
надрывом сказал Њихайлов.
     - ‚ клуб? - повторил доктор Ђрнольди и вздохнул.
     - „а не вздыхайте вы, доктор, ради Ѓога! - закричал Њихайлов и, схватив
доктора за толстые плечи, потрЯс с ласковой угрозой.
     Ћн уже опЯть стал прежним, веселым и беззаботным, точно  эго  и  не  он
вызывал из тьмы мертвенно прекрасное холодное видение вечного лебедЯ.
     - Ќу, пойдем, посмотрев на него, согласилсЯ доктор  Ђрнольди  и  грузно
поднЯлсЯ.
     Њихайлов схватил свою белую шлЯпу, доктор Ђрнольди натЯнул  на  толстые
плечи неизменный парусиновый пиджак и,  потушив  свечу,  мгновенно  погрузил
комнату во мрак, в котором бесследно, как не бывшие, исчезли и черные  тени,
и безмолвные бабочки.
     Ћни вышли во двор.
     Ћгромное звездное небо раскинулось над ними и  обнЯло  холодом  вечного
простора.  ‚верху  все  искрилось  и  сверкало.  Њлечный  путь  серебристой,
морозной пылью тЯнулсЯ по  темно-синему  куполу,  уходЯщему  в  недосЯгаемую
высоту. Ќа земле же все было черно и темно, и Њихайлов  едва  не  полетел  с
крыльца.
     - Ћсторожнее, тут ступеньки... - запоздало предупредил доктор.
     - ‚ы бы еще завтра сказали! - весело отозвалсЯ из темноты Њихайлов.
     Ћни не успели еще отойти от крыльца, как  кто-то  подъехал  к  воротам.
‘лышно было, как задребезжали колеса и зафыркала невидимаЯ лошадь.  ЉакаЯ-то
белаЯ тень показалась в калитке.
     „октор Ђрнольди здесь живет? - спросил оттуда женский молодой голос.
     - ‚от тебе  и  раз!  -  досадливо  пробормотал  Њихайлов,  которому  не
хотелось идти без доктора.
     - џ здесь, - отозвалсЯ доктор Ђрнольди. †енщина в белом подошла к  ним.
Ћна, видимо, торопилась и колебалась во тьме, как туман над водой.
     - Џростите, доктор, пожалуйста, Я за вами!  -  быстро  заговорила  она,
стараЯсь впотьмах рассмотреть доктора.
     - —ем могу служить? - спокойно и медленно спросил доктор.
     - џ за вами... -  волнуЯсь,  повторила  молодаЯ  женщина,  делаЯ  такое
странное движение, как будто хотела положить руки  на  грудь  доктору.  Ћтцу
очень  плохо...  не  знаю,  кажетсЯ,  удар...  џ  сама  поехала  за  вами...
Џожалуйста, скорее!
     „октор Ђрнольди с высоты своего огромного толстого тела наклонилсЯ к се
лицу и рассмотрел в темноте казавшиесЯ совсем черными глаза, пухлые  губы  и
белый платочек, небрежно, наспех накинутый на волосы.
     - ‘ кем удар? - спросил он.
     - џ ѓрегулова, -  торопливо  поЯснила  та  самаЯ  девушка,  с  братьЯми
которой занималсЯ маленький студент —иж.
     Ќо доктор Ђрнольди уже узнал ее.
     - Ђ, это вы, …лизавета Џетровна! ’ак с вашим  отцом  нехорошо?  —то  же
это... давно?
     €, не сообразив неуместности момента, доктор по привычке пропыхтел:
     - Џозвольте вас познакомить... Њихайлов...  ‚  колеблющемсЯ  мраке  при
неЯсном отблеске звезд на Њихайлова взглЯнуло незнакомое, хорошенькое личико
с большими глазами и пухлыми наивными губами.
     „евушка, почти не расслышав, подала ему руку  и  быстро  повернулась  к
доктору:
     - …дем скорее, ради Ѓога!
     - Џожалуйте, - тЯжело вздохнув, согласилсЯ доктор Ђрнольди.
     „евушка пошла вперед, точно увлекаЯ его  за  собой.  Ћна  шла  легко  и
быстро,  а  грузный  доктор  тЯжко  поплелсЯ  сзади,  как  каторжник,  опЯть
прикованный к вечной тачке.
     Њихайлов молча проводил их за ворота,  подождал,  пока  улеглась  пыль,
поднЯтаЯ рослой купеческой лошадью, и пошел один вдоль темных улиц.
     Ћщущение  мЯгкой  женской  руки  и  быстрый   безразличный,   как   ему
показалось,  взглЯд  незнакомых  глаз,  таких  чужих  и  равнодушных,  опЯть
пробудили в нем то странное, жгучее любопытство, которое властно влекло  его
к женщине. Ћн шел по темной улице, смотрел на усеЯнное  блестЯщими  звездами
черное небо, и перед ним, во мраке, как будто колебалось  смутное  очертание
круглых плеч, обтЯнутых светлым платьем, равнодушные темные глаза  на  белом
лице, высокаЯ грудь, все гибкое, манЯщее тело незнакомой девушки.
     € почти больно и грустно было, что опЯть он стоит перед  загадкой,  что
опЯть его влечет и манит неразрешимое, неутолимое чувство.

        IX   

     ‚ клубе были зажжены все огни, и он  горел,  как  игрушечный  домик  со
свечкой внутри. ирокие полосы веселого света ложились из открытых  окон  на
темную улицу и освещали подножие мрачной церкви, уходЯщей к  звездному  небу
своими таинственными куполами.
     ЏереднЯЯ клуба была полна шлЯп, пальто, зонтиков и палок. €з  карточных
комнат  уже  плыл  синий   табачный   дым,   откуда-то   доносились   взрывы
многоголосого смеха и сухой треск биллиардных шаров.
     Њихайлов не глЯдЯ повесил свою белую шлЯпу и спросил старого, с  седыми
солдатскими усами, швейцара:
     - Љто есть, ‘тепан?
     - „а кто, - с фамильЯрной учтивостыо принимаЯ палку и ставЯ ее в  угол,
ответил  швейцар,  -  народу  много...  €справник  тута,  офицера...   ‡ахар
Њаксимович...
     - Ђрбузов? - быстро переспросил Њихайлов и на мгновение как бы запнулсЯ
на пороге.
     - ’ак точно, приехали с компанией. Љорнет Љраузе, штаб-ротмистр ’ренев,
студенты... народу много.
     Њихайлов, не слушаЯ, пошел в библиотеку. ’ам было тихо, и от  опущенных
абажуров ламп казалось темно. џрко белели только газеты и книги  на  зеленом
сукне большою стола. ‘тудент —иж, поставив колено на стул и локти  на  стол,
низко пригнулсЯ к газетам. Ќезнакомый, не то поп, не то дьЯкон,  углубившись
в  кресло  и  разметав  по  плечам  обильные  рыжие  волосы,  комфортабельно
рассматривал иллюстрированный журнал.
     - Ђ, здравствуйте! - сказал —иж, поднЯв голову. - —то это вас не видно?
     - ђаботал, - нехотЯ ответил Њихайлов. Ћн  стеснЯлсЯ  —ижа,  потому  что
чувствовал его презрительно-враждебное отношение к себе.
     ђыжеволосый батюшка из-за краЯ журнала косо посматривал  на  Њихайлова.
—иж перебирал пальцами край газеты и, видимо,  не  знал,  что  еще  сказать.
Њихайлов взЯл со стола книгу, посмотрел заглавие и положил.
     - „а... неопределенно, - сквозь зубы сказал он, чувствуЯ себЯ  неловко,
точно в стане врагов.
     —иж молчал. „ьЯкон, не спускаЯ глаз, выглЯдывал из-за своего журнала.
     Њихайлов не знал, что ему делать: встретитьсЯ с Ђрбузовым было  тЯжело,
а уйти казалось унизительным. ‚ышло бы, как будто он испугалсЯ. €  Њихайлову
стало и грустно, и досадно: он  любил  Ђрбузова  искренно  и  тепло,  училсЯ
вместе и долго жил с ним.
     ’еперь они должны были встретитьсЯ врагами, и Њихайлова томило  чувство
вины, хотЯ он не признавал ее.
     "‚ конце концов это дело самой Ќелли!" - подумал он,  морщась,  как  от
боли.
     ‘квозь Ярко освещенную дверь столовой доносились голоса, стук тарелок и
раскатистый мужской хохот. Љто-то вышел оттуда и заслонил свет.
     Ќевысокий  широкоплечий  человек,  со  спутанными   кудрЯвыми   черными
волосами и черными, воспаленными  от  пьЯнства  и  бессонных  ночей  глазами
шагнул в библиотеку.
     - Ђ... ‘ергей! -  хриплым  разудалым  голосом  крикнул  он,  неожиданно
увидев Њихайлова. - ‡дорово!
     Ќемного пошатываЯсь, но все-таки твердо и  широко  шагаЯ  лакированными
сапогами, он двинулсЯ прЯмо к Њихайлову. ќти  лакированные  сапоги,  краснаЯ
шелковаЯ рубаха под расстегнутой  синей  поддевкой  и  взлохмаченные  волосы
придавали ему бесшабашный и угрожающий вид.
     Њихайлов поднЯлсЯ навстречу, но стал как-то странно, точно настороже, и
казалсЯ  удивительно  стройным  и   изЯщным   в   сравнении   с   грубоватой
разухабистостью подходившего человека.
     - Ќе узнаешь, что ли? - странным тоном вызова, насмешки и грусти сказал
тот. - €ли боишьсЯ менЯ?
     —иж поднЯл голову, и рыжий поп, опустив на колени свой журнал,  во  все
глаза смотрел на них. ‚есь город знал  подкладку  этой  встречи,  знал,  что
Њихайлов увлек и бросил девушку, которую пьЯно, но насмерть любил Ђрбузов.
     - Ќе говори глупостей,  -  презрительно  и  холодно  ответил  Њихайлов,
высоко поднЯв гордую красивую голову.
     Ђрбузов, засунув руки в карманы поддевки, на мгновение приостановилсЯ и
своими жгучими воспаленными глазками исподлобьЯ смотрел на  Њихайлова.  Ћдну
секунду, даже, может быть, меньше, продолжалось жуткое напрЯженное молчание.
Ђрбузов тЯжело дышал широкой грудью и, как бык, когда он  роет  землю  перед
ударом, все ниже и ниже  опускал  тЯжелую  лобастую  голову  со  свесившимсЯ
клоком черных волос.
     Њихайлов по-прежнему стоЯл у стола, опершись на него рукой, и ждал.  Ћн
был спокоен и даже улыбалсЯ презрительно и холодно. Ќо тонкаЯ белаЯ рука его
чуть дрожала на столе.
     —то-то  страшное,  как  предчувствие  безобразного  нелепого  убийства,
нависло в воздухе. ‚се сильнее дрожала белаЯ рука на столе и все тЯжелее,  с
хрипом, дышал Ђрбузов.
     —иж, сам того не замечаЯ, отодвинулсЯ от стола. ђыжий поп что-то  хотел
сказать, но только пошевелил побелевшими губами и вдруг вскочил.
     Ќо в  эту  самую  минуту  Ђрбузов  трЯхнул  спутанными  кудрЯми,  криво
усмехнулсЯ,  показав  из-под  черных  усов  белые  широкие  зубы,  и  сказал
надорванно веселым голосом:
     - Ќу, ладно... ‡дравствуй... „авно мы не виделись!
     Њихайлов медленно протЯнул задрожавшую руку, но Ђрбузов шагнул к нему и
крепко обнЯл, как самого лучшего дорогого друга. Ћни поцеловались, и,  когда
поп и —иж увидели их лица, Њихайлов был бледен и смущенный, как униженный, а
на мрачно красивом лице Ђрбузова было  странное  выражение  тЯжелой  больной
грусти.
     - Ќу, что ж, пойдем выпьем?.. Ђ?.. - неестественно беззаботно заговорил
Ђрбузов, крепко берЯ Њихайлова под руку. - ’ам все наши... Џью, ‘ережа!..  ‚
Џариже был... Џью! ‚ыпьем, а?.. ѓде наше не пропадало!.. ѓде бывал?
     - Џойдем, тихо, не подымаЯ глаз, ответил Њихайлов. -  ‚  Њоскву  ездил,
картину отвез... Џотом у себЯ в усадьбе сидел, работал... ’ы как живешь?
     Њрачные воспаленные глаза Ђрбузова со странной  нежностью  смотрели  на
него, пока он говорил. € когда Њихайлов замолчал, он  еще  крепче  сжал  его
локоть железными пальцами.
     - ‘лавный ты парень, ‘ережа!.. Љартину возил, говоришь?.. —то ж мне  не
показал? џ твои картины люблю... Њожет, купил бы... €ли не понимаю,  а?..  Ђ
Я, брат, все то же: пью, безобразничаю...  только  и  всего!  Ќашему  брату,
купеческому сынку, так и полагаетсЯ... Ќу, пойдем!
     € так же твердо и размашисто ступаЯ крепкими, немного согнутыми, как  у
кавалериста, ногами в лакированных сапогах, он повел Њихайлова  под  руку  в
буфет.
     “спокоившийсЯ —иж проводил их пренебрежительным взглЯдом.
     ђыжеволосый батюшка, подождав, пока они скрылись за  дверью,  улыбаЯсь,
сказал —ижу:
     - Ђ Я, признатьсЯ, испугалсЯ... думал мордобой будет! ‚ы  знаете,  этот
художник у него барышню отбил... ЃарышнЯ-то  теперь  в  интересе,  а  он  ее
бросил... ‘кандал великий! ‚есь город говорит.
     - ‚ы бы, батюшка, - медленно и зло, едва двигаЯ тонкими губами, заметил
—иж, - поменьше бы сплетнЯми занимались... Ћно духовному лицу как будто и не
к лицу... Џраво!
     ђыжий батюшка совершенно добродушно захихикал.
     - Љакие сплетни? €стиннаЯ правда!.. ‚се знают. Ђ что Язык у вас, Љирилл
„митриевич, злой, это мы тоже давно знаем... ‚се острите!
     —иж бросил газету и пренебрежительно посмотрел на него.
     - ‚ы, отец Ќиколай, даже надоели мне  своим  добродушием...  Ќа  вас  и
рассердитьсЯ толком нельзЯ... Љомический персонаж!
     ђыжий батюшка так и залилсЯ.
     —иж плюнул, спустил ногу со стула и пошел в буфет.
     ’ам было Ярко и шумно. Ѓуфет сверкал сотнЯми  разноцветных  бутылок,  и
метавшиесЯ лакеи придавали всему тон праздничной суеты.
     ‡а  одним  столом  сидела  компаниЯ  офицеров  и  каких-то  очкастых  и
бородатых людей, которые, очевидно, были сильно пьЯны. Ћни кричали наперебой
бестолковыми зычными голосами и раскатывались  громовым  смехом,  в  котором
выделЯлсЯ генеральский рокот  исправника,  толстого,  огромного  человека  с
большими усами. Њихайлов заметил среди  них  знакомого  адъютанта  с  белыми
аксельбантами и  тонким  наглым  лицом.  Ћн  что-то  негромко,  но  уверенно
рассказывал,  и,  когда  все  хохотали,  его  красивое  лицо  с   выдающимсЯ
подбородком только подергивалось холодной усмешкой.
     - ‚от, господа, поймал сокола! - все не выпускаЯ крепко  сжатого  локтЯ
Њихайлова, разудало закричал Ђрбузов. - ‘лавный парень и  выпить  не  дурак,
хотЯ, между прочим, и большой художник... Ќе так ли, ‘ережа? Џравильно ли  Я
говорю?.. ‘о всеми знаком?
     Њихайлов высвободил руку и подошел здороватьсЯ, ему  хотелось  поскорее
уйти от Ђрбузова, в бесшабашном крике которого, сквозь напускную  веселость,
Ясно слышалась надорваннаЯ, больнаЯ нота.
     Ќавстречу  Њихайлову  приподнЯлись  длинный,  с  лицом   презрительного
ЊефистофелЯ, корнет Љраузе, штаб-ротмистр ’ренев -  бледный  усатый  офицер,
какой-то купеческий сынок и незнакомый  мрачный  господин  с  всклокоченными
волосами и дикими, почти ненормальными глазами.
     - Ќаумов, - отрекомендовал его Ђрбузов, - мой новый инженер.
     -  ‘адись,  ‘ережа,  выпьем!  Њихайлов  сел  между  корнетом  Љраузе  и
Ќаумовым.
     - Ђ  студиозы  где?  Ќеужели  удрали?  -  с  неестественным  оживлением
забеспокоилсЯ Ђрбузов.
     - Ћни пошли играть на биллиарде,  -  точно  и  вежливо  отвечал  корнет
Љраузе.
     - ЋпЯть? Ќу, черт с ними!.. Џей, ‘ережа! - закричал Ђрбузов, наливаЯ  и
разливаЯ на скатерть водку. - Њешает? „ай  сюда,  -  заметил,  что  Њихайлов
локтем отодвигает  нагайку,  брошенную  прЯмо  на  стол,  среди  стаканов  и
тарелок.
     Ћн взЯл нагайку и швырнул на стул.
     - Ђ мы новую тройку вспрыскиваем, ‘ережа, - продолжал  Ђрбузов  так  же
лихорадочно. …го как будто все времЯ что-то дергало.  ’аких  лошадей  купил,
беда!.. Ћт завода сюда в два часа домчали!
     - Ќовую тройку купил! - принужденно спросил Њихайлов. - Ђ стараЯ где?
     - ‘тараЯ? - задумчиво переспросил Ђрбузов. ‡арезал! - мрачно  и  жестко
докончил он и на минуту замолк.
     - €так, вы говорите, - вежливо  и  негромко  заговорил  корнет  Љраузе,
обращаЯсь к Ќаумову и вопросительно приподнимаЯ свои тонкие  мефистофельские
брови над длинным белым лицом.
     - џ говорю, - неожиданно и так резко, что Њихайлов невольно взглЯнул на
него, перебил Ќаумов, - что человек имеет право доводить идею до абсурда, до
жестокости, до тирании, до чего хотите!.. ЉакаЯ речь может быть  о  праве?..
—то такое право?.. Ћно предполагает расчет с чем-то или с кем-то... ‘ кем же
расчет? ‚о имЯ чего? џ могу хотеть? Ђ если могу, то, следовательно,  могу  и
исполнить свое хотение... …сли мне противна жизнь, Я имею  право  уничтожить
ее, безразлично, в себе ли самом или в другом живом существе, ибо кому же  Я
дам отчет? „ругим людЯм? Ќо они могут менЯ убить, это одно, а запретить  мне
стремитьсЯ к выполнению своего "хочу" не могут!.. Ђ когда человек  думает  о
самоубийстве и начинает допытыватьсЯ, имеет ли  он  на  это  право,  то  это
просто смешно и жалко!.. €меющий силу да делает,  вот  вам  единственнаЯ  из
всех заповедей!
     - Џравильно! -  горЯчо  крикнул  Ђрбузов.  -  Љакое  тут  право!..  Њой
тЯтенька царство ему небесное! - всю округу на откупах споил,  а  Я  заводом
придавлю так, что и не пикнут!.. ‚се  один  черт!..  ’ЯгайсЯ  со  мной,  кто
может!.. Љакие там права и гуманности! †иводером был  человек,  живодером  и
останетсЯ... € правильно: бей, души  и  дери,  пока  тебЯ  самого  черти  не
задушили!.. ѓоворЯт, капиталов в гроб не возьмешь... а гуманность  возьмешь?
Ђ любовь возьмешь?.. Џей, ‘ережа! —то не пьешь? - дико закричал он. -  ‘той,
Я с тобой выпью... чокнемсЯ, брат!
     Њихайлов протЯнул свой стакан. Ђрбузов  пристально  посмотрел  на  него
черными воспаленными глазами, и опЯть тень нежности и грусти затуманила их.
     - ‹юблю Я тебЯ, брат... ‹юблю, и всегда любить буду... € убью, пожалуй,
а все любить буду... Ќу, пей!
     ЏьЯный угар уже висел над столом. „линный Љраузе был бледен как смерть,
и странно чернели на его остром лице косые мефистофельские брови. Њолчаливый
штаб-ротмистр ’ренев безмолвно, понурив голову, крутил  длинные  усы  и  пил
стакан за стаканом. Ќаумов смотрел вокруг дикими глазами, напрЯженными,  как
у маньЯка, и пил только крепкий чай. —иж, поЯвившийсЯ из библиотеки,  подсев
к краю стола, поставил перед  собой  бокальчик  шампанского  и  презрительно
улыбалсЯ всему, что слышал кругом. …му было скучно среди пьЯных, но  уходить
не хотелось: слишком было тЯжело от  света  и  шума  перейти  в  свою  голую
маленькую  комнату  с  тусклой  лампой  и  смЯтой  скатертью.  Ђрбузов   пил
незаметно, но кричал больше всех, он, видимо, был страшно пьЯн, и его черные
глаза становились все мрачнее, и на щеках выступали белые пЯтна.
     Џришел рыжий батюшка и, бочком подобравшись к буфету,  мигнул  пальцем,
чтобы  ему  налили  рюмочку  водки.  Ћн  притворЯлсЯ,  что  не  интересуетсЯ
компанией, и скромно тыкал вилкой в селедку. Ђрбузов сейчас же заметил его.
     - Ђ, отец Ќиколай!.. ѓрЯди сюда! —то там водка... дуй шампанское, отче,
во славу Ѓожию!
     ђыжий батюшка, польщенно улыбаЯсь, оставил свою селедку и  подошел,  на
ходу оправлЯЯ рукава рЯсы,  точно  собиралсЯ  длЯ  начала  благословить  всю
пьЯную компанию.
     -  Џривет,  господа!  Џозволите  присесть?  таб-ротмистр  ’ренев,   не
переставаЯ крутить усы, подвинулсЯ.
     - Ќо, собственно, в жизни каждого человека должно же быть  какое-нибудь
мерило дозволенного и недозволенного, -  -  продолжал  говорить  Љраузе  так
вежливо и тихо, как будто  не  спорил,  а  спрашивал  совета.  -  €бо  иначе
произойдет хаос в жизни каждого, не говорЯ о жизни всех вообще... "
     - Ѓрось философию! - крикнул Ђрбузов.
     - € нельзЯ будет жить, - так же спокойно  докончил  Љраузе,  как  будто
ничего не слыхал.
     - Ђ вам очень нужно жить? - спросил Ќаумов резко.
     - ‚ы не живете! - насмешливо и даже  ехидно  заметил  со  стороны  —иж,
которому не нравилсЯ Ќаумов.
     - —то? - вдруг крикнул Ђрбузов голосом, от которого все  вздрогнули,  и
даже лакеи выскочили из буфета.
     —иж оскорбление  оглЯнулсЯ,  думаЯ,  что  крик  относилсЯ  к  нему,