
то, что подумал, будто —ехов сочинил ’ригорина, и даже то, что Я поймал себЯ
на этом, и эти самые слова,  и  весь  дальнейший  ход  чувств  и  мыслей  до
мелочей, до таких тонкостей, которые уже совершенно искренни  и  даже  почти
бессознательны, - все это запомню и вставлю! € вдруг стало мне  противно  до
невыносимости! џ долго не мог разобратьсЯ в этом чувстве, но потом понЯл: да
ведь все это - мои собственные подлинные  чувства,  мои  искренние  интимные
переживаниЯ, моЯ обнаженнаЯ душа!  €  вот  все  это  -  чувства,  страданиЯ,
сомнениЯ, даже самую искренность свою - Я собираю и прЯчу, как некие  перлы,
чтобы блеснуть ими и получить признание и награду за то, что  у  менЯ  такие
тонкие чувства, такие мучительные переживаниЯ, такаЯ  глубокаЯ  искренность!
ќто очень гадко, ничтожно, смешно и глупо, а все-таки  так  оно  и  есть!  €
полно утешатьсЯ громкими презрительными словами! ќто у всех, у самых великих
художников, искреннейших мыслителей и вдохновеннейших поэтов! €наче не  было
бы искусства! €бо переживание уже  пережито  и  восполнено  тем  самым,  что
пережито. € вовсе нет надобности его воплощать, ибо даже самаЯ великаЯ идеЯ,
если она действительно только длЯ себЯ, то уже и  не  важно,  будет  ли  она
воплощена, ибо если Я свою идею пережил, то длЯ  менЯ  она  уже  существует,
хотЯ бы и ни одна душа об ней не узнала! € выносЯ  на  улицу,  обнажаЯ  душу
свою, заботЯсь о том, чтобы все узнали, оценили и понЯли,  мы  все  если  не
проститутки, то позеры или ремесленники! € вернее, что  -  проститутки,  ибо
делаем это длЯ того, чтобы прелестью  своих  чувств  купить  себе  право  на
оправдание своей жизни!
     Њихайлов выслушал его тогда с интересом,  но  не  совсем  понЯл;  да  и
правду  сказать,  действительно  выражено  было  все  это  очень  туманно  и
сбивчиво. Ћн только с внутренним  злорадным  смешком  подумал,  что  ведь  и
сейчас писатель говорит, кокетничаЯ своими страданиЯми, сам любуЯсь тем, что
говорит! €, должно быть, писатель это  почувствовал,  потому  что  покраснел
мучительно и отошел с настоЯщим страданием в глазах.
     Ќо теперь, в мертвой  тишине  сумерек  и  одиночества,  Њихайлов  вдруг
вспомнил  этот  разговор  и   внезапно   почувствовал   болезненное   острое
отвращение. …му захотелось тут  же,  сейчас  же  вскочить,  схватить  нож  и
разодрать свою  картину  сверху  донизу.  ќто  желание  было  сильно,  почти
невыносимо, но тут же он почувствовал, что если бы сделал это, то сейчас  же
и завыл бы от жалости и никогда не простил бы себе, что  погубил  картину...
Њихайлов так и подумал - погубил, точно  это  было  живое  существо,  помимо
него.
     ‘мутно стало у него на душе и  захотелось  близкого  существа,  теплой,
нежной материнской близости, чтобы все можно было  рассказать,  чтобы  можно
было вывернуть душу до дна без страха быть  непонЯтым,  и  в  этой  близости
согреть сердце, утопить все, что давит и томит.
     ЋпЯть мелькнуло перед ним Яркое свежее лицо с черными бровЯми и черными
блестЯщими глазами. Ќо мелькнуло и пропало, оставив острую боль, потому  что
вдруг припомнилось все: номер московской гостиницы,  смЯтаЯ  постель,  нагое
тело,   жестокое,   как   будто   даже   враждебное   сладострастие...   все
исковерканное, безвозвратно загаженное, оскорбленное, изуродованное!
     ‹иза!
     Ћн почти выгнал ее, но это ничего... это можно поправить!
     € сейчас же почувствовал, что поправлЯть не надо.
     "Ѓожество мое!" - вспомнил Њихайлов.
     ЃеднаЯ смешнаЯ девушка! ђазве он может удовлетворитьсЯ  ее  любовью?  €
чем заплатить за эту любовь, когда его сердце уже пусто и бессильно?
     ‘тало еще тоскливее и совсем пусто, точно кто-то вынул душу из него.
     € мучительно захотелось не грубых искаженных ласк, а чего-то  иного,  в
весенней нежной и радостной задумчивости... —тобы мечтать  о  чем-то,  чтобы
волноватьсЯ ожиданием, чтобы со страхом, трепетом  и  бесконечным  умилением
коснутьсЯ, не то творЯ молитву, не то сладостно кощунствуЯ.
     - Ћ, вздор! - с внезапной грубостью сказал себе Њихайлов.
     Ќичего этого не будет и не может быть! ќта весеннЯЯ любовь только  один
момент; такой момент, как, например, проснувшись в  солнечный  день,  только
что откроешь глаза: солнце, солнце!.. •очетсЯ вскочить, засмеЯтьсЯ, побежать
куда-то, утонуть и растопитьсЯ  в  радостном  море  золотых  лучей,  зеленых
деревьев, радостного утреннего воздуха... Ђ потом начинаешь жить,  и  долго,
томительно  тЯнетсЯ  пыльный  жаркий  день,   пока   не   сЯдет   надоевшее,
измучившеесЯ солнце. ’олько и всего!.. …сли бы любовь кончалась  в  каком-то
невыносимом апофеозе и человек таЯл в ее сиЯнии, сливаЯсь со всем миром, как
облако в солнечной лазури! Ќо нет этого: есть один короткий момент -  первое
чувство, перваЯ страсть, а потом - привычка повторениЯ и тоска о прошлом.
     Њихайлов вспомнил, как говорили ему:
     - Њы будем вместе работать, Я буду помогать тебе, милый.
     …му всегда становилось  стыдно  чего-то.  ђазве  можно  помочь  жить  и
чувствовать? Џомочь можно кирпичи таскать, младенцев нЯнчить! Ђ  тот  тайный
процесс, который совершаетсЯ в глубине души, который и есть жизнь, никому не
откроешь, и никакаЯ самаЯ любЯщаЯ рука не проникнет туда! Ђ если этого  нет,
если нет полной и неразрывной свЯзи, то нет и ничего!  …сть  только  грубое,
животное наслаждение, оно увлекает, но не может наполнить жизнь, потому  что
положен предел ему и ограничена сила желаниЯ!
     ’ут замкнутый круг: с  одной  стороны,  ужас  насильственного  слиЯниЯ,
вопреки властному зову к неизведанному, какаЯ-то трЯсина, засасывающаЯ душу,
а с другой - пустота безличных мгновений, в которых размениваетсЯ душа...
     Ѓыть может, он сам виноват, не сумев найти  ту,  котораЯ  наполнила  бы
жизнь?.. Ћн сам разменЯлсЯ среди всех без разбора?.. Џолно!.. Љакой  разбор:
каждый человек тайна, и жизнь  каждого  дурака  и  каждого  пошлЯка  так  же
загадочна, как жизнь величайшего мудреца и прекраснейшей из женщин!
     ‘лабый и в то же времЯ решительный  стук  раздалсЯ  у  двери.  Њихайлов
поднЯл голову и с  внезапно  в  какой-то  инстинктивной  тревоге  забившимсЯ
сердцем крикнул:
     - ‚ойдите!
     „верь тихо отворилась и затворилась, и в комнату в совсем  сгустившемсЯ
сумраке проскользнула чьЯ-то гибкаЯ чернаЯ тень. Џроскользнула  и  стала  во
мгле, как призрак. Њихайлов вскочил.
     - Љто это? - спросил он в испуге. € вдруг узнал тонкие сжатые  брови  и
не то печальный, не то грозный взглЯд темных больших глаз.
     - Ќелли! - почти с ужасом крикнул он.
     - џ, - сурово отвечала Ќелли и, отделившись от двери, вышла на середину
комнаты.

        XXI   

     Њихайлов медленно отступил, потрЯсенный до глубины души.
     - ’ы?
     Ќелли молчала.
     Њихайлов делал какие-то странные движениЯ руками и,  видимо,  не  знал,
что сказать.
     Ќелли долго смотрела на него, и две черные злые пиЯвки над ее глубокими
глазами странно шевелились. € вдруг она заговорила очень отрывисто и зло:
     - џ пришла к тебе вовсе не затем, чтобы...  ‡ажгите  огонь!  Џочему  вы
сидите впотьмах?
     Ћна говорила то "вы", то "ты", но оба они этого даже не заметили.
     Њихайлов кинулсЯ зажигать лампу и вдруг почувствовал,  что  сердце  его
бьетсЯ радостной тревогой, точно после долгого отсутствиЯ нежданно  вошел  к
нему самый близкий человек, и от радости  он  не  знает,  что  сказать,  что
сделать.
     Џока он зажигал лампу и  суетилсЯ,  Ќелли  стоЯла  посреди  мастерской,
жестко сдвинув брови и оглЯдываЯсь, точно хотела увидеть, все ли  на  месте,
как она оставила.
     Ќаконец Њихайлов зажег лампу.
     ђазгораЯсь, она  Ярко  осветила  всю  мастерскую.  Ќа  стенах  заиграли
золоченые рамы, краски и драпировки.  Џри  свете  выступило  очень  бледное,
тонкое и злое лицо со сжатыми тонкими бровЯми и странным взглЯдом.
     - Љак, это ты?.. Ќу, раздевайсЯ... сними шлЯпу... џ так рад! - бормотал
Њихайлов, сам не понимаЯ, что с ним, но чувствуЯ, что нечто светлое и чистое
вдруг осветило всю душу.
     Ћн даже едва не сказал "милаЯ" и взЯл ее за руку, тонкую и твердую.
     Ќелли незаметным движением освободила руку и как-то  уж  очень  странно
посмотрела на него. ‘удорога пробежала между сурово сжатыми  бровЯми,  точно
она ожидала не этого, и вдруг поколебалась в каком-то своем злом решении.
     Ќо Њихайлов ничего не заметил. Ћн суетилсЯ  возле  нее,  помогал  снЯть
шлЯпу,  кофточку,  перчатки  и  радостно  улыбалсЯ,  отчего  его  прекрасное
мужественное лицо вдруг стало милым и простодушным, как у ребенка.
     Ќелли отдала ему шлЯпу и кофточку, осталась в своем  всегдашнем  платье
и, не сходЯ с места, оглЯнула комнату.
     - „авно Я тут не бывала! - сказала она с задумчивой грустью.
     ќти слова больно кольнули Њихайлова. Ћн вдруг понЯл неуместность  своей
шумной радости. Ќо глаза его против воли с восторгом оглЯдывали ее всю.  Ћна
была такаЯ же, как тогда: очень тонкаЯ и хрупкаЯ, с бледными тонкими руками,
в черном платье, с открытой смуглой шеей и слегка спутанной прической.
     - Ќо как ты пришла? - почти дрожа от волнениЯ, спрашивал Њихайлов.
     ’ак вот и пришла, как будто совершенно равнодушно ответила Ќелли.
     Њихайлов широко  открытыми  блестЯщими  глазами  смотрел  на  нее.  Ћна
казалась ему такой близкой, милой,  родной,  что  хотелось  просто  и  нежно
обнЯть ее.
     Ќелли как будто почувствовала это,  задвигалась  и  пошла  от  него  по
комнате.
     - Џокажите, что вы сделали за это времЯ... ‚се! - сурово сказала она.
     Ќо эта суровость не только не испугала, но даже тронула  Њихайлова.  Ћн
схватил лампу, поднЯл высоко над головой и осветил все полотна.
     "ЊилаЯ!" - пело у него в душе, и он не  мог  глаз  оторвать  от  Ќелли,
радуЯсь  каждому  движению  ее  тонкого  тела,  ее  прическе,  голой  шейке,
строгому, как бы требующему отчета выражению лица.
     Ќелли молча смотрела картины и этюды  с  таким  сосредоточенным  видом,
точно пришла проверить, сделал  ли  он  что-нибудь  без  нее,  не  даром  ли
потратил времЯ и свободу, которые она дала ему.
     - ќто хорошо! - сказала она раза два, и Њихайлов удивилсЯ, как радостна
была ему ее похвала.
     Џеред большой картиной, котораЯ казалась еще углубленнее  и  призрачнее
при свете лампы,  Ќелли  остановилась  и  повела  тонкими  бровЯми,  как  бы
стараЯсь понЯть.
     - —то это?  -  властно  спросила  она.  Њихайлов  не  ответил  и  вдруг
испугалсЯ чего-то. Ќелли долго смотрела молча, потом странно, точно прогонЯЯ
кошмар, качнула головой. € по этому маленькому движению Њихайлов увидел, что
она понЯла все, даже то, что Њихайлов только хотел, но не мог выразить своей
картиной. Ќо лицо ее стало печально.
     - ќто очень хорошо! - коротко сказала Ќелли и, помолчав,  прибавила:  -
Ќо это ужасно!
     Њихайлов, все так же держа лампу над головой, тоже смотрел не отрываЯсь
на свою картину. Ћна вдруг поразила его чем-то новым, чего он как  будто  не
видел раньше, и притЯнула к себе странной властью  темного  ужаса.  Ћн  даже
забыл о Ќелли в эту минуту.
     Ќо Ќелли быстро отошла прочь, и Њихайлов, очнувшись, пошел за нею.  Ћна
пошла прЯмо за драпировки,  где  была  спальнЯ  Њихайлова,  и  с  непонЯтным
выражением осмотрела его интимную обстановку кровать, столик с книгами.
     Њихайлову вдруг стало больно, что она смотрит... Ќе за себЯ  больно,  а
за нее: ‹иза, †енечка... они вдруг как бы поЯвились на этой кровати, на  той
самой, на которой когда-то отдалась ему и Ќелли, и  сплелись  в  безобразный
бесстыдный ком голых тел. —увство глубочайшего отвращениЯ, стыда и даже  как
будто отчаЯниЯ охватило Њихайлова. Ћн даже  сделал  движение,  чтобы  увести
Ќелли. Ќо она сама вышла  оттуда.  ‹ицо  ее  не  изменилось,  только  легкаЯ
судорога скользнула между бровЯми, пробежала  вниз  и  спрЯталась  в  уголке
сжатых губ.
     € здесь Ќелли в первый раз посмотрела прЯмо на Њихайлова. Ћн  замер  от
стыда, страха и нежности под этим суровым, почти грозным взглЯдом,  точно  в
ожидании приговора.
     ќто была страннаЯ  улыбка  -  грусти,  воспоминаний,  ласки  и  упрека,
прощениЯ и еще чего-то, чего Њихайлов не понЯл, но от чего  холод  прошел  у
него в душе.
     Ќеожиданно Ќелли улыбнулась.
     - Ќу, ладно! - непонЯтно сказала Ќелли, как бы отвечаЯ  самой  себе,  и
вдруг порывистым движением взЯла его обеими руками за голову и поцеловала  в
лоб.
     Њихайлов вздрогнул и, едва не уронив лампу, охватил Ќелли одной рукой.
     Ќо она с тем же суровым и загадочным взглЯдом слегка отвела его  голову
и вдруг несколько раз поцеловала в лоб, глаза и губы.
     ѓубы ее были сухи и горЯчи,  и  когда  она  прижала  их  к  его  губам,
Њихайлов почувствовал влажный холодок ее зубов. “ него закружилась голова.
     Ќо прежде чем он успел  опомнитьсЯ,  Ќелли  оттолкнула  его,  взглЯнула
почти с ненавистью и с мучительным выражением сказала:
     - Ќу, и конец!
     €, взЯв свою черную шлЯпу, стала  закалывать  ее  на  спутанных  черных
волосах.
     Њихайлов, поставив лампу, стоЯл посреди комнаты,  чувствовал,  что  пол
тихо качаетсЯ у него под ногами, и блаженно улыбалсЯ, не понимаЯ, зачем  она
надевает шлЯпу, кофточку...
     - ђазве ты уже уходишь? - растерЯнно воскликнул он.
     Ќелли оглЯнулась. ‚ губах у нее была длиннаЯ остраЯ булавка от шлЯпы, и
это придало ей злое, жесткое выражение.
     - “хожу! - сказала она сквозь сжатые  губы.  ‚ынула  булавку  и  "стала
втыкать ее длинное острое жало в шлЯпу  и  волосы.  Ѓулавка  сухо  и  жестко
заскрипела.
     - Ќо это невозможно... Я так обрадовалсЯ! ‡ачем же ты приходила? -  так
же растерЯнно и беспомощно, ничего не понимаЯ,  кинулсЯ  к  ней  Њихайлов  и
вдруг страшно побледнел.
     Ќелли повернулась  к  нему  и  опустила  руки.  €  тут  Њихайлов  понЯл
выражение ее глаз: в них было чувство жестокой, почти сладострастной  мести.
Ќо в уголках рта все-таки лежала резкаЯ черточка страданиЯ,  которую  он  не
заметил.
     - Љак зачем? - неестественно удивилась Ќелли.  -  ЏовидатьсЯ!..  Њы  же
старые друзьЯ... даже больше чем друзьЯ!
     - Ќелли! - вскрикнул Њихайлов отчаЯнно, чувствуЯ, как погружаетсЯ душою
во что-то черное и холодное.
     - Џочему же ты поцеловала менЯ сейчас? - нелепо спросил он.
     Ќелли загадочно улыбнулась.
     - Ђ это Я попрощатьсЯ хотела... џ ведь сегоднЯ уезжаю, совсем...
     - Људа? - еще отчаЯннее вскрикнул Њихайлов.
     - Љ Ђрбузову... на завод! - грубо, резко и отрывисто ответила Ќелли,  и
еще  жестче  стало  выражение  захватывающей  мести  в  ее  глазах,  и   еще
искривленное страдальческаЯ линиЯ тонких сжатых губ. - Љ Ђрбузову?  повторил
Њихайлов.
     - „а... € еще Я хотела вам сказать  новость...  ‘лышите,  непременно  -
перваЯ   сказать...   -   подчеркиваЯ,   медленно   выговорила    Ќелли    и
приостановилась, точно длЯ какого-то наслаждениЯ.
     ѓлаза у нее блестели, как у зверЯ перед последним прыжком.
     - Љакую новость? Џочему - перваЯ? - недоумеваЯ, переспросил Њихайлов.
     Ќелли медленно и отчетливо выговорила, не сводЯ с него глаз:
     - ќто... ваша ‹иза... сегоднЯ утопилась!
     Њихайлов отшатнулсЯ. …му показалось, что мгновенный туман окружил  его,
и только откуда-то издалека, сквозь молочную мглу,  сверкают  чьи-то  черные
мстительные глаза.
     Ќелли  быстро  повернулась  и  выбежала  из  комнаты.  Ќа  крыльце  она
приостановилась, к чему-то прислушиваЯсь, потом схватилась руками за  голову
и побежала вниз, через двор, на темную, блестЯщую редкими далекими огоньками
улицу.

        XXII     

     Ђрбузов ждал Ќелли у нее в комнате, в том самом доме, где жила и умерла
ЊариЯ Џавловна.
     Џосле смерти актрисы  приехал  ее  двоюродный  брат,  какой-то  веселый
легкомысленный актерик с гвоздикой в петличке и неимоверно  надушенный.  Љак
оказалось, покойнаЯ писала ему о Ќелли и просила оставить ее в доме. Ђктерик
даже обрадовалсЯ этому, потому что решительно  не  знал,  как  быть  с  этим
домом, поухаживал за Ќелли, которой немножко  испугалсЯ,  пожил  днЯ  три  и
уехал. Ќелли осталась в своей  комнате,  а  весь  остальной  дом  заперли  и
заколотили.
     ќта близость заколоченного, выморочного дома придавала Ќеллиной комнате
что-то жуткое. Џо вечерам, когда в саду, облетевшем и темном, шумел ветер  и
старый дом погружалсЯ в сырой гудЯщий мрак, в одном только ее  окне  блестел
огонек и пробуждал у прохожих неприЯтное суеверное чувство.
     Ђрбузов сидел у стола, положив на него одну руку и низко свесив тЯжелую
лобастую голову с повисшим над лбом черным  клоком  волос.  Џо  временам  он
подымал  черные  воспаленные  глаза  и  как-то  дико  окидывал  ими  кругом,
прислушиваЯсь к тишине вымершего дома. Џотом опЯть опускал  голову  и  сидел
неподвижно, только чуть заметно перебираЯ пальцами другой руки,  свесившейсЯ
с колена.
     ‘веча на столе горела желто и темновато.  ‚  сумраке  виднелись  черные
стульЯ, комод, узкаЯ Ќеллина кровать, покрытаЯ белым одеЯлом. ‚се было чисто
и даже чересчур аккуратно; печать аскетической суровости лежала на  всем,  и
не было ничего, кроме маленького зеркала на комоде, что напоминало  бы,  что
здесь живет молодаЯ красиваЯ женщина,  пережившаЯ  бурю  страсти,  вдребезги
разбитую любовь, беременность и преждевременные роды... Ђ может быть, именно
о сгоревшей страсти, разбитой любви и ожесточившемсЯ сердце и  говорила  эта
аскетическаЯ суровость, узкаЯ монашескаЯ кровать, строгое одеЯло,  маленькаЯ
твердаЯ подушка.
     „верь внутрь дома была заколочена и заставлена столом и стулом.  €менно
на этом стуле сидел Ђрбузов. Ћт  запертой  двери  давило  тЯжелое  безмолвие
смерти. ‡а ней чудились пустые комнаты, где  еще  стоЯли  никому  не  нужные
роЯль, мебель, висели зеркала и лампы, все в чехлах и пыли. Њрак  и  пустота
были там. ѓде-то еще стоЯла железнаЯ кровать,  без  матраца  и  подушек,  та
самаЯ, на которой жило, страдало и умерло хотевшее жить и любить  несчастное
существо... стоЯла голаЯ, ненужнаЯ, в пустом углу у белой голой стены...
     Ђрбузов сидел и слушал... Љакие-то странные звуки долетали до него:  то
раздавалсЯ осторожный скрип, точно кто-то на  цыпочках  подбиралсЯ  к  самой
двери, то резкий, гулкий треск. ‡а окнами то глухо и буйно шумел  ветер,  то
начинал  монотонно  и  невнЯтно  бормотать  дождь,  по  временам   торопливо
постукиваЯ в ставни.
     Ђрбузов был совершенно трезв, причесан и умыт. …го фуражка  и  поддевка
лежали на стуле у входной двери, а он сидел в красной шелковой рубахе. ‘веча
на столе, опущеннаЯ голова,  бессильно  свесившиесЯ  руки  и  краснаЯ  ЯркаЯ
рубаха придавали ему  вид  какого-нибудь,  времен  €вана  ѓрозного,  удалого
разбойника, задумавшегосЯ о том, как наутро ему на допрос и на казнь идти.
     Џо временам он мрачно встрЯхивал головой и  усмехалсЯ  едко  и  горько,
точно смеЯлсЯ сам над собою. ‚рЯд ли он о чем-нибудь  свЯзно  думал,  потому
что боЯлсЯ думать, но горел на медленном огне.
     ‚друг стукнула калитка, послышались на  крыльце  легкие  быстрые  шаги.
Ђрбузов быстро поднЯл голову, и глаза его  засверкали.  …сли  бы  кто-нибудь
увидел его в эту минуту, не понЯл бы того зловещего и  страшного  выражениЯ,
которое поЯвилось в этих черных, вечным  пьЯнством  и  разгулом  воспаленных
глазах.
     „верь отворилась, и вошла Ќелли.
     - Ђ, наконец-то! - нехорошо усмехнувшись, сказал Ђрбузов.
     Ќелли молча снЯла шлЯпу и кофточку и стала посреди комнаты. Ћна или  не
слыхала, или не обратила вниманиЯ на тон Ђрбузова.
     - Ќу, вот и все! - сказала она, как бы про себЯ.  ЌельзЯ  было  понЯть,
отвечала ли она на какие-то свои мысли или успокаивала  Ђрбузова.  ‘лова  ее
прозвучали так, как будто бы одновременно она хотела  сказать:  "Ќу,  вот  и
конец, оборвалось последнее, все умерло...", или: "Ќу, вот, только и  всего,
и ты напрасно беспокоилсЯ!"
     Ђрбузов мрачно и недоверчиво посмотрел на нее.
     - ‚се ли? кривЯ губы, спросил он.  Ќелли  сжала  брови,  но  ничего  не
отвечала.
     - Ќу, ладно... ‘лушай, Ќелли, - заговорил Ђрбузов, помолчав, -  Я  свое
слово сдержал, не мешал  ничему...  Ќо  пока  Я  тут  сидел  один,  Я  много
передумал и... слушай... не могу верить!
     Ќелли молча, сдвинув тонкие брови, смотрела на него.
     - Ќе могу! - повторил Ђрбузов.
     - Ќу, и не верь! - жестко ответила она. Ђрбузов быстро поднЯл голову, и
бешенство сверкнуло в его воспаленных глазах.
     -Ђ тебе все равно? Ќу, что ж... значит, Я и  прав!  -  -  сказал  он  с
трудом, точно через силу. Ќелли пожала плечами.
     - Њожет быть!
     Ќелли, не шути! - бешено крикнул Ђрбузов, но сейчас же и  сдержалсЯ.  -
’ы же должна понЯть... џ тебе ничего не сказал, когда ты пошла...  “ж  очень
смешно, стыдно было говорить... Ђ теперь скажу: что бы там ты ни говорила, а
Я знаю одно, что ты его до сих пор любишь!
     - Ќет! - ответила Ќелли.
     - ‹юбишь! Џо-прежнему, а может быть, и больше того!
     - Ќет! - упрЯмо и зло повторила Ќелли. Ђрбузов хрипло засмеЯлсЯ.
     - …сли бы ты себЯ сейчас слышала!..  ‘ама  себЯ  стараешьсЯ  уверить...
’олько зрЯ это! Ќе длЯ одной же трагедии ты к нему побежала? Ќе длЯ эффекта?
ќ, брось!.. ‹юбишь, и все тут. Њне один  человек  говорил,  что  того,  кому
женщина в первый раз сама, по любви,  отдалась,  того  она  уже  никогда  не
забудет. € возненавидит как будто, и зла пожелает, и убьет, пожалуй, а стоит
тому опЯть хоть пальчиком поманить, так и побежит...  Я  теперь  и  сам  это
вижу!
     Ђрбузов говорил, издеваЯсь и самого себЯ мучаЯ.
     Ќелли молчала.
     - Ќу, что ж, трогательное было прощание, а? -  с  болезненной  усмешкой
спросил Ђрбузов. Ќелли быстро взглЯнула.
     - „а, очень! - ответила она мстительно. Ђрбузов побледнел.
     - џ ведь вижу,  что  ты  надо  мной  издеваешьсЯ,  Ќелли!  -  судорожно
облизываЯ Языком сухие губы, сказал он и попыталсЯ презрительно  засмеЯтьсЯ.
- ’олько это ты сама думаешь, что нарочно, со зла говоришь, а на самом  деле
было трогательно... Ћно видно!..
     - ‚идно? - спросила Ќелли, прищуриваЯсь, и засмеЯлась. - Ќу, тем лучше!
Ђрбузов стал задыхатьсЯ.
     - “ж не отдалась ли ты ему на прощанье? ‚ последний-то  раз?  -  сказал
он, сам едва выносЯ свою насмешку.
     - Љонечно! - вызывающе ответила Ќелли.  ‘ловно  туман  прошел  по  лицу
Ђрбузова, и Ќелли показалось,  что  он  сейчас  броситсЯ  на  нее.  €  такое
движение у него было. ’очно мозг пошатнулсЯ - Ђрбузов прекрасно  видел,  что
она говорит это назло,  что  своими  насмешками  и  подозрениЯми  он  только
озлоблЯет ее, но даже и насмешки такой он не мог вынести. “же одно  то,  что
она, в самом деле ведь отдавшаЯсЯ Њихайлову,  могла  произнести  это  слово,
хотЯ бы и нарочно, сводило его с ума.
     - Ќелли, не мучь ты менЯ! - почти простонал он. џ  ведь  не  верю...  Я
знаю, что ты нарочно... но не могу Я этого слышать, не могу!
     Ќелли засмеЯлась, бросила шлЯпу на комод и подошла к нему.
     - Ќу, будет... перестань! - шепнула она  и,  охватив  голову  Ђрбузова,
прижала ее к груди, тихо и нежно гладЯ по буйным жестким волосам. -  џ  тебЯ
люблю!.. Њилый мой, бедный!
     Ѓезудержное счастье, сумасшедшее, сдавило горло Ђрбузову. Ћн прижалсЯ к
ней, к небольшой ее груди, под которой слышалось  мЯгкое  биение  сердца,  и
замер. Ќелли чуть слышно гладила его по волосам.
     - ‡амучилсЯ Я... - жалко пробормотал он, - зачем ты ходила!
     € ревниваЯ нотка опЯть скользнула в его шепоте. Ќелли  принЯла  руку  и
слегка отодвинулась. Ђрбузов, поднЯв голову, подозрительно  смотрел  на  нес
исподлобьЯ.
     - ‡начит, не совсем же ты его забыла...
     Ќелли вдруг оттолкнула его и заломила руки.
     - Ђх, как все это скучно, тЯжело, противно! Љак мне надоело это все!  -
простонала она с тоской.
     - Ќелли, Ќеллечка! - испуганно, с раскаЯнием потЯнулсЯ к ней Ђрбузов.
     Ќо Ќелли уже отошла и стала у комода. Ѓрови у нее были резко  сдвинуты,
глаза смотрели решительно и мрачно.
     - ‘лушайте, ‡ахар  Њаксимыч,  -  заговорила  она  странным  надорванным
голосом, - долго ли вы будете менЯ мучить?
     - џ? ’ебЯ?.. Ќелли! - с упреком вскрикнул Ђрбузов.
     - „а, вы, менЯ! - жестко передразнила Ќелли. - —его вы хотите от  менЯ?
Ќу... Я любила вас, потом разлюбила... думала, что разлюбила...  изменила...
теперь опЯть люблю... Ќу, что ж? Ђ то... “ каждого человека, ‡ахар Њаксимыч,
есть свои внутренние тайны, которых он и сам не знает,  не  понимает!  Ќужно
мне было его увидеть! ‚от именно затем, чтобы убедитьсЯ, что не  люблю!  —то
вы на менЯ так смотрите?.. Ќу, может быть, Я подлаЯ,  развратнаЯ,  гадкаЯ...
может быть, Я сама себЯ не понимаю... ну, и  прекрасно!  Ђ  какое  вы  право
имеете требовать от менЯ, чтобы Я была другаЯ!..  џ  вас  не  обманываю,  не
представлЯюсь другой!.. ‡ачем вы менЯ мучаете?
     - Ќелли!
     - —то - Ќелли! ‚ы  должны  мне  поверить,  что  это  кончено!..  —ем  Я
докажу?.. ‚ы должны верить потому, что ведь не Я к вам пришла!.. џ  прощениЯ
не просила! џ виновата и наказана за это достаточно, но у  менЯ  хватило  бы
гордости не идти к вам прощениЯ просить, потому что  Я  знаю,  что  этого  и
нельзЯ простить!.. џ бы на колени стала, да к чему?.. Ќикогда  вы  этого  не
забудете и забыть не можете!.. Џомните, вы уже приходили  ко  мне,  уверЯли,
что все прощено и забыто, а потом  душили  менЯ...  вот  здесь,  на  полу...
Џомните? Ђрбузов опустил голову.
     - џ думала, что этим и кончитсЯ... џ  умереть  думала...  Ќо  вы  опЯть
пришли! € признайтесь, ‡ахар Њаксимыч, ведь вы  только  потому  пришли,  что
узнали, что ребенок мертвым родилсЯ... ‚едь правда?.. €наче бы не пришли!
     Ђрбузов промолчал.
     Ќелли подождала.
     - Ќу, видите!.. ’акого... реального... Ќелли  усмехнулась  через  силу,
напоминаниЯ вы уже и сами знали, что не перенесете совсем...  Љакое  же  это
прощение, какаЯ это любовь?..
     - Ђ, может, и пришел бы!
     Ќелли быстро на него посмотрела.
     - „а, пришли бы... пожалуй... вижу, что  пришли  бы...  Ќо  только  длЯ
того, чтобы опЯть уйти!..
     - џ люблю тебЯ, Ќелли! - перебил Ђрбузов с отчаЯнием.
     Ќелли сжала пальцы так, что они хрустнули.
     - џ вижу, вижу это... Ђ все-таки нам лучше расстатьсЯ раз навсегда!
     - Ќелли!
     - ‹учше, лучше, лучше!.. Ќе забудете, не можете вы забыть, и мы  только
без конца мучить друг друга будем!
     - џ забуду, Ќелли! - робко пробормотал Ђрбузов.
     - Ќет!.. ђебенок... џ сказала, что такого реального напоминаниЯ  вы  не
вынесли бы, а, может быть, именно потому,  что  это  уж  слишком  грубо,  вы
скорее бы и примирились! Ќет, вам  мелочи  напоминать  будут!  џ  не  посмею
поцеловать вас, не посмею приласкать понежнее, потому что  при  каждом  моем
слове и движении буду знать, что вы думаете: вот так она и  его  целовала...
так и его называла... ‚едь правда? „а?.. Љонечно!.. ‘егоднЯ ночью менЯ вдруг
потЯнуло к вам... страстно потЯнуло!.. џ лежала на кровати, и  мне  страшно,
мучительно хотелось, чтобы вы были со мной...
     Ќелли вдруг покраснела и стала проще и красивее вдвое.  Ђрбузов  быстро
выпрЯмилсЯ и сделал к ней радостное страстное движение.
     - Џодождите... Я не все  сказала!  ќто  Я  тогда,  ночью,  думала...  -
заторопилась Ќелли, - Я думала: все кончено,  вздор,  ничего  не  было!..  Ђ
люблю Я только его одного, одному ему хочу принадлежать и  телом,  и  душой!
„умала, вот так Я его приласкаю, так положу голову его на грудь...
     ѓолос Ќелли зазвучал страстно и нежно, как музыка. Ћна  даже  приложила
руку к своей  небольшой  мЯгкой  груди.  Ђрбузов  слушал,  не  сводЯ  с  нее
восторженного взглЯда, не смеЯ пошевелитьсЯ, чтобы не испугать ее.
     - € вдруг менЯ точно ударило что: да ведь чем  Я  буду  страстнее,  тем
ужаснее... тем Ярче он будет представлЯть себе, что  такою  Я  была...  ‚едь
правда? Џравда?
     - Џравда! - глухо ответил Ђрбузов и встал.
     ѓлаза Ќелли сверкнули отчаЯнием.
     - —то ж, может быть, ты и права, Ќелли!  -  растерЯнно  улыбаЯсь  и  не
глЯдЯ, сказал Ђрбузов, - € ты очень  Ярко  все  это  расписала!  -  вдруг  с
неутомимой ненавистью прибавил он. - € ласки, и объЯтиЯ эти... "’акаЯ была!"
Ћчень Ярко! Ќу,  так  что  же  нам  делать?  ђазойтись  окончательно  и  уже
навсегда, что ли?
     - „а, - ответила Ќелли бледно и невыразительно.
     Ђрбузов помолчал.
     - Ђ если Я этого... не могу? - спросил он уже совершенно неслышно.
     Ќелли махнула рукой.
     - Њожете! ќто только так кажетсЯ! - возразила она.
     Ђрбузов опЯть помолчал. Ќа его мрачном лице с тЯжелым белым  лбом  было
отчаЯнное упрЯмство, и тени  ходили,  точно  тысЯчи  мыслей,  и,  как  тучи,
гонимые ветром, неслись за этим лбом.
     - џ даже скажу вам, - прибавила Ќелли, видимо,  слабеЯ,  -  что  только
потому и кажетсЯ, что Я еще не принадлежу вам...
     - Ќелли! - замотал Ђрбузов головой, как бык, пораженный обухом.
     - Ђ как только Я вам отдамсЯ, так вы и почувствуете, что можете и  даже
очень! - продолжала Ќелли. - ‚ы все одинаковы, что бы там ни  говорили,  что
бы ни чувствовали, а в конце концов  вам  только  этого,  только,  только  и
нужно! - прибавила она истерически, с ненавистью, болью и отвращением.
     Ђрбузов ответил не сразу. ’е же тени продолжали ходить по его лицу.
     - Ќу, слушай, Ќелли, - медленно  заговорил  он,  -  может  быть,  ты  и
права... „а, точно...  не  забуду  и  забыть  не  могу!  Ѓуду  думать,  буду
представлЯть! —то же, оно и понЯтно: Я тебе всю свою душу целиком отдаю, а Я
свою душу ценю! џ гордый, Ќелли,  хоть  и  всего-то  -  купеческий  сынок  и
никакими талантами не отличаюсь... …сли бы он тебЯ так же любил, как Я, если
бы это была ошибка и с его  стороны,  что  он  тебЯ  бросил...  если  бы  он
страдал, Я забыл бы! ’ут мы были бы равны: Я тебе отдаю  всю  душу,  Я  тебЯ
покупаю ценой всей жизни, и он тоже... что ж!  Ќо  тут  не  то:  Я  не  могу
вынести мысли, что Я к ногам твоим всего себЯ, без остатка кладу, что ты длЯ
менЯ - свЯтынЯ, а он взЯл тебЯ длЯ потехи на час, между  прочим,  и  бросил,
как ненужную трЯпку! ’ак неужто же он надо мною так высоко стоит?.. €  когда
мы все трое случайно сойдемсЯ, ведь он в душе  -  Явно-то  не  посмеет...  а
может, и посмеет даже... - будет думать: дурак!.. –еной всей жизни купил то,
что Я мимоходом взЯл и бросил!.. Ќе могу Я этой мысли  вынести!  џ  тогда  и
его, и тебЯ, и себЯ убью!
     Ђрбузов схватилсЯ руками за голову и  закачалсЯ  от  нестерпимой  боли.
Ќелли слушала, опустив глаза.
     Ђрбузов, вдруг схватив свою шапку, пошел к двери и остановилсЯ.
     - ’ы только то помни всегда, Ќелли, -  грозно  и  тЯжело  заговорил  он
опЯть, - что Я тебЯ любил, люблю и всегда любить буду! џ бы не ушел, да что!
‹юбишь ты его, любишь! ‚от что Я вижу, и в этом ты менЯ не обманешь! ‚се это
пустЯки, что Я говорю: кабы верил, что точно разлюбила, махнул  бы  рукой...
Ќе  верю!  крикнул  он.  -  ‡ачем  ты  к  нему  ходила?  ЏрощатьсЯ?  ‘кажите
пожалуйста! џ не ребенок!.. Ќе прощатьсЯ ты ходила, а посмотреть в последний
раз, убедитьсЯ, что все кончено! Ќе одумалсЯ ли, мол? Ќе возьмет  ли  опЯть?
Њолчи! Ќе лги!.. ‘ама знаешь, что правда!.. „умала-то ты, может,  и  другое,
но в душе это было. Ќу, да ладно. ‘кажи хоть раз правду: не целовала ты  его
на прощанье?
     ѓолос Ђрбузова сорвалсЯ и упал. Ћн задыхалсЯ, на него жалко  и  страшно
было смотреть. Ћн ждал ответа.
     Ќелли поднЯла молЯщие глаза, пошевелила губами, прижала к груди  тонкие
бледные руки. Ћна всЯ порывалась к нему, как будто хотела и не  смела  стать
на колени. Ђрбузов горько покачал головой.
     - ’ак... Ќу, прощай же! Ѓольше не приду! Џо крайней мере, пока...  пока
он жив будет!.. Џрощай!
     Ћн с размаху ударил ногой в дверь и бросилсЯ во тьму. „верь ударилась в
стену и захлопнулась так, что гул прошел по всему дому.
     Ќелли  долго  стоЯла  неподвижно,  глЯдЯ  на  запертую   дверь,   точно
надеЯлась, что он вернетсЯ. Џотом голова ее  опустилась,  слезы  потекли  по
бледному, в бесконечной тоске искривленному лицу, и прижатые  к  груди  руки
бессильно упали вдоль тела.

        XXIII    

     ‚есь городок был потрЯсен:  всего  через  день  после  похорон  корнета
Љраузе повесилсЯ казначейский чиновник ђысков, выгнанный из казначейства  за
неожиданно дерзкий отпор распекавшему его казначею, а еще на следующий  день
разнессЯ слух, что в  слободке  застрелилсЯ  из  ружьЯ  мещанин-огородник  и
утопилась дочь купца ’регулова ‹иза.
     Ѓывало и прежде, что  мирную  тишину  сонного  городка  вдруг  прорезал
одинокий выстрел и сбежавшиесЯ люди узнавали, что ушел из жизни какой-нибудь
незаметный человечек, о котором и думать никто  не  хотел.  ‚  самом  глухом
уголке вдруг раскрывалась целаЯ драма, о которой никто  и  не  подозревал  и
которой никто бы не поверил. Љ трупу самоубийцы сбегались со всех сторон,  с
жутким любопытством смотрели в мертвое лицо, под  каменной  маской  которого
таилась какаЯ-то тайна, удивлЯлись, что никто не предвидел такого  конца,  и
скоро забывали. †изнь продолжала течь по прежнему неглубокому руслу.  ’олько
всего, что на кладбище было  одной  могилой  больше,  да  на  освободившемсЯ
местечке водворЯлсЯ и смиренно начинал  копошитьсЯ  по  заведенному  порЯдку
другой, такой же никому не нужный и не интересный человечек.
     Ќо целый рЯд самоубийств, разразившийсЯ над городом  и  задевший  самые
разнообразные круги общества, всколыхнул всю его жизнь. ђазговорам и  толкам
не было конца; весь городок кипел, и в охватившей его бестолковой  суете  на
этот раз было нечто большее, чем простое любопытство.
     Ћ мещанине из слободки, конечно, говорили очень мало, да и то больше на
базаре: это был горький пьЯница, и  даже  смерть  приЯл  в  нетрезвом  виде.
Џравда, накануне в пивной он что-то кричал, бил  себЯ  кулаками  в  грудь  и
кого-то проклинал, но на эту пьЯную  истерику  никто  не  обратил  вниманиЯ,
потому что это было обычное Явление среди пьющих мастеровых.
     ‘амоубийство ђыскова сначала всех поставило в тупик:  его  неожиданный,
безмерно дерзкий срыв уже сам говорил о катастрофе,  и  потому  казначеЯ  не
обвинЯли, но никто не ожидал  такой  прыти,  такого  трагического  конца  от
какого-то казначейского писца. ‘амоубийство всегда вызывает к себе  какое-то
странное уважение,  и  всем  кажетсЯ,  что  самоубийца  какаЯ-то  особеннаЯ,
перстом рока отмеченнаЯ личность; а тут вдруг в  этой  роли  выступил  самый
обыкновенный, заурЯдный чиновник с бесцветным лицом и волосами  как  солома.
ќто показалось даже как будто обидно, но в городе припомнили  обстоЯтельства
дела и сразу поставили  смерть  ђыскова  в  свЯзь  с  самоубийством  корнета
Љраузе. ‡аговорили о заразительности самоубийств, о том,  что  торжественные
похороны и  всеобщее  сочувствие  только  толкают  на  тот  же  путь  других
впечатлительных людей,  кто-то  сболтнул  об  эпидемии,  родилсЯ  совершенно
нелепый слух, что еще восемнадцать человек должны покончить с собою,  и  тут
же смутно всплыло имЯ инженера Ќаумова.
     Ќикто ничего определенного сказать не мог, да и слишком было  очевидно,
что если Ќаумов и мог повлиЯть на корнета Љраузе или ђыскова, то  уж  никоим
образом не на мещанина из слободки или ‹изу ’регулову. Ћднако  заговорили  о
нем очень упорно и даже вспомнили о полиции.
     Џод давлением этих толков перепуганный исправник  зачем-то  и  в  самом
деле бросилсЯ к Ќаумову, но инженер оказалсЯ на заводе, а потом прошел слух,
будто он и вовсе уехал куда-то. ‚ городской конторе исправника встретил один
растерзанный, совершенно и даже безобразно пьЯный Ђрбузов, сумрачно выслушал
его и мрачно сказал:
     - …рунда!.. “бирайсЯ ты к черту!
     Ђ волнение в городе росло. Ѓыло какое-то  тревожное  ожидание,  и  хотЯ
большинство и смеЯлось над фантастическими  предсказаниЯми,  но  втайне  все
были подавлены.
     Ѓольше всех волновалась  молодежь.  ѓимназистки  и  гимназисты  старших
классов собирались кучками и  горЯчо  спорили  о  самоубийствах.  Ќеожиданно
оказалось, что среди них  есть  убежденные  сторонники  наумовских  идей,  о
которых им стало известно каким-то совершенно непонЯтным образом.
     Ѓарышни и в самом деле отправились с цветами на могилы корнета Љраузе и
‹изы ’регуловой. ’олько мечты бедного ђыскова не сбылись: на похоронах  его,
кроме матери, не было никого, да и похоронили его в  самом  отдаленном  углу
кладбища, вблизи сточной канавы, не только без цветов и трубных  звуков,  но
даже почти что и без попов. Џравда, зашел к нему на могилу студент  —иж,  но
постоЯл в недоумении минуты две, пожал плечами и ушел в самом неопределенном
настроении духа.
     „иректор гимназии почему-то счел необходимым после утренней  молитвы  в
присутствии учителей и свЯщенника перед всей гимназией  произнести  речь,  в
которой доказывал,  что  самоубийство  есть  акт  преступного  малодушиЯ,  и
предостерегал своих воспитанников от этого греха перед отечеством,  –арем  и
Ѓогом. ѓимназисты выслушали его  внимательно,  но,  кажетсЯ,  никого  он  не
растрогал. ’олько многие родители после этой речи  стали  прЯтать  от  детей
всЯкое оружие.
     Ѓыло нечто странное в этой всеобщей растерЯнности: похоже было  на  то,
что все в глубине души знали, как незначительна приманка жизни,  и  боЯлись,
что достаточно  одного  толчка,  чтобы  величественное,  веками  отстроенное
здание рухнуло и люди толпами стали бы уходить из жизни.
     Ѓольше всего в городке говорили о ‹изе ’регуловой. …е неудачнаЯ  любовь
стала достоЯнием всех, о ней говорили, захлебываЯсь от любопытства, и,  даже
не  замечаЯ  этого,  облили  ее  могилу  отвратительнейшей  грЯзью.  Џравда,
некоторые искренно жалели  девушку,  но  пикантность  истории  была  сильнее
жалости и негодованиЯ.
     ‚се кипели, волновались, бегали из дома в дома, удивлЯлись и ужасались.
’ревога росла, и городок стал в самом деле  походить  на  город,  охваченный
какой-то странной болезнью, свойств  которой  никто  не  понимал  и  средств
против которой никто не знал.

        XXIV   

     ‚ечером, в  тот  самый  день,  когда  Ќелли  была  в  последний  раз  у
Њихайлова, старый доктор Ђрнольди один сидел дома и пил чай.
     ‹ампа освещала только блестЯщий бок самовара да толстые руки доктора, и
комната тонула в сумраке. Ќа окнах не было ни ставен, ни  занавесок;  в  них
угрюмо смотрел холодной синий вечер, придаваЯ обстановке  старого  холостЯка
еще более неуютный и запущенный вид.
     „октор машинально помешивал ложечкой густое вишневое варенье,  смотрел,
как оно стекало тЯжелыми рубиновыми каплЯми, и о чем-то думал.
     Џо целым вечерам просиживал он так,  в  полном  одиночестве,  пил  чай,
смотрел в какую-нибудь одну случайную точку  и  машинально  ворочал  тЯжелые
ненужные мысли. Ћни ползли, как тучи над полем, смутно и медленно, и сам  он
почти не замечал их.
     Џосле смерти Њарии Џавловны  он  вообще  сразу  постарел  и  опустилсЯ:
голова у него сильно поседела, губы обвисли, руки заметно стали  дрожать,  а
костюм принЯл нерЯшливый, грЯзноватый вид.
     ‘ветлый огонек, так поздно на мгновение загоревшийсЯ  у  него  в  душе,
потух уже навсегда, и она доживала бесцельно  и  уныло,  как  сухое  дерево,
качающеесЯ от ветра у краЯ дороги.
     € если иногда перед ним выплывало и печально улыбалось ему  прозрачное,
в долгой смертельной болезни просветленное личико с грустными  глазами,  как
будто спрашивающими издалека:  "Ђ  вы  не  забудете  менЯ,  доктор...  милый
доктор?.." он только вздрагивал и моргал глазами, стараЯсь поскорее  уйти  в
свое мертвое отупение.
     Ќе было у него в душе ни желаний, ни протеста, ни отчаЯниЯ. …му даже не
приходило в голову меч гать о том, что было бы, если бы она  не  умерла.  Ћн
уже так привык к своему унылому одиночеству, что, быть может, даже находил в
нем какое-то мучительное наслаждение, тихонько сосавшее сердце, точно незлаЯ
пиЯвка медленно высасывала из него кровь. € его даже раздражало, что  он  не
может не думать, когда мысли тЯжелы и  совершенно  не  нужны,  не  может  не
вспоминать, когда воспоминаниЯ только мучительны.
     "„аже и в этом воли человеку не дано!" - думал он с тоской,  но  сейчас
же смирЯлсЯ.
     ‚се равно! "
     € в этих двух словах замирало все, точно туман обволакивал душу.
     ђазразившаЯсЯ катастрофа не испугала, не удивила и не ужаснула его.  Ћн
отнессЯ к  событиЯм  так,  точно  ничего  другого  и  не  ожидал.  Џочему-то
единственные живые мысли вызывало в нем  самоубийство  мещанина,  о  котором
меньше всего думали все другие.
     € даже не самое самоубийство, а одно слово, услышанное им в этот день:
     "ЏьЯница, - со страшным раздражением думал он, пьЯница?.. Џочему же  он
стал пьЯницей, если жизнь так хороша, что... сами же  люди  выдумали,  будто
настоЯщаЯ жизнь не здесь, а где-то "там"?..  Ќе  нашел  себе  в  ней  места?
Џочему же? Ќе хотел?.. ‘транное дело! Љто же не хочет  найти  себе  места  в
жизни?.. Ќе мог?.. „а вот... не мог!.. Ђ почем вы знаете, какой размах  души
был у этого пьЯненького мещанишки? ‚от вы миритесь с тем, что  вам  дают,  а
он, однако же, не примирилсЯ!.. Ѓыть может, он  не  меньше  всех  ’олстых  и
Ќаполеонов хотел быть и мудрым, и большим, и сильным, а кто-то там родил его
маленьким, бездарным и глупым!.. Љонечно, не всем быть талантами и  гениЯми,
но зато кто же имеет право требовать от человека,  чтобы  он  примирилсЯ  со
своей ничтожностью, удовлетворилсЯ своей грЯзной и темной щелкой и забилсЯ в
нее, чтобы оттуда, издали, с благоговением взирать на  великих  счастливцев,
творЯщих жизнь?.. ‚зирать и радова