 ‘амовар  жалобно  пел
унылыми приниженными нотками. ‹иза опЯть заплакала тихо и незаметно.
     —ерез час пришли студенты - ‹арионов и Ђндреев,  и  толстый  близорукий
‹арионов сейчас же стал говорить о Џаше Ђфанасьеве.
     - Џо-моему, это  был  какой-то  совсем  особенный,  чудный  человек,  -
говорил он грустно-восторженным голосом, глЯдЯ на всех поверх  пенсне.  -  ‚
нем была какаЯ-то огромнаЯ сила... и как-то не веритсЯ, что  она  могла  так
легко умереть... € главное, была у него способность на других действовать...
Њне так и кажетсЯ, что теперь наше дело должно само собой прекратитьсЯ...
     - Ќе прекратитсЯ! - качнул головой Ђндреев...
     - Ќу, да...
     - ‚ сущности говорЯ, Ђфанасьев плохой был делец.
     - „елец-то он был плохой... - согласилсЯ ‹арионов. - Ќо он умел  как-то
зажигать... € ведь вот какаЯ штука: Я очень хорошо всегда понимал,  что  все
это не так уж великолепно, и что спроси самого Ђфанасьева, что,  собственно,
надо делать, он и сам не ответил бы... или ответил бы фразой, но в нем самом
всегда что-то такое горело... и это увлекало... Џонимаете?.. €  видишь,  что
все это не так, а тЯнет... а?
     ‹арионов недоуменными глазами оглЯдел всех.
     - ‘лабый ты человек и больше  ничего!  -  грубовато  возразил  Ђндреев,
закусив один ус.
     - Њожет быть... - весь  дергаЯсь  от  внезапного  волнениЯ,  согласилсЯ
‹арионов. - ‡наете... Я, собственно, не о том хотел поговорить... —то-то мне
последнее времЯ скверно... ’ак, размечтаешьсЯ, почитаешь что-нибудь такое...
или вот послушаешь Ђфанасьева, и ничего... начинает даже  рисоватьсЯ  что-то
большое и смелое... Ѓодрость такую почувствуешь  в  себе  опЯть!..  Ђ  потом
сейчас же приходЯт в голову другие мысли, и опЯть на душе скверно... „а... -
‹арионов помолчал.
     - ‚от на первом... на втором даже курсе  совсем  как-то  иначе  было...
’огда все занимало... ‚ театр пойдешь хорошо, на сходке кричать хорошо... ‡а
книги засЯдешь - хорошо... € всегда так весело, славно...
     - —его лучше! насмешливо отозвалсЯ Ђндреев.
     - Ќу, да... Ђ потом вдруг стал думать: ну, ладно, учусь Я... так...  Ќо
ведь дело-то не в самом же учении? ‚едь не собираюсь Я посвЯтить  всю  жизнь
одной науке... как таковой... „ело в том,  длЯ  чего  все  это  делаетсЯ,  -
так?.. Ќу, вот, когда Я спросил себЯ, длЯ чего? “ менЯ  никакого  ответа  не
получилось.
     - Љак же это так? - поднимаЯ голову, спросила „ора.
     - „а вот так... Ќикакого!.. ‡наете, Я  даже  старалсЯ  придумать...  то
есть просто надуть себЯ, но ничего не придумал!.. ‚ы только послушайте...
     ‹арионов вскочил и развел руками,  точно  чему-то  испуганно  удивилсЯ.
Џенсне не держалось на его коротком носу, и он ежеминутно поправлЯл его.
     - Ќу, Я, знаете, говорю себе так:  длЯ  служениЯ  народу...  •орош-ш-о,
так... ќто говорЯт всегда очень уверенно и громко... это  даже  очень  легко
сказать... Ќо возможно ли вообще служить народу, - этого в сущности никто не
знает!.. ‚от, видите ли, какаЯ штука: Я, например, медик  и,  следовательно,
должен быть доктором и лечить больных... ’ак?
     Ћн остановилсЯ, вопросительно глЯдЯ поверх пенсне.
     - „опустим... - шутливо, благосклонным тоном согласилсЯ Ђндреев.
     - Ќет, ты не шути, Я серьезно говорю! - обиделсЯ ‹арионов.
     - „а Я не шучу! - тем же тоном возразил Ђндреев.
     ‹арионов с минуту недоуменно смотрел на него, потом  добродушно  махнул
рукой.
     - Ќу, хорошо... ’ак вот какаЯ штука: буду  Я  доктором  и  буду  лечить
больных... …сли бы Я был какой-нибудь особо даровитый человек, Я обогатил бы
науку открытиЯми...
     - ѓде тебе! - презрительно подсказал Ђндреев.
     - €  действительно,  где  же  мне!  -  покорно  и  совершенно  серьезно
согласилсЯ ‹арионов. - Ќу, значит, буду Я лечить больных... •орошо... Њногих
Я вылечу, многих не вылечу и главным образом не потому, что болезнь  сильнее
науки, а потому, что много болезней  происходит  от  таких  причин,  которые
вообще... как это называетсЯ?..
     ‹арионов пощелкал пальцами.
     -  ‚алЯй:  по  независЯщим  обстоЯтельствам!  -  иронически,   серьезно
подсказал Ђндреев.
     - Ќу, да... пусть... ’ак  вот,  видите,  какаЯ  штука:  буду  Я  лечить
одного, другого, третьего, сотого, без конца... ‚сю жизнь буду лечить всЯких
людей, и хороших, которым искренно, положим, желаю  добра,  и  тех,  которых
считаю вредными... сволочь всЯкую... џ не могу их не лечить,  потому  что  и
они страдают и имеют право на помощь... вот какаЯ штука!..
     - Ќу, это положим!.. - возразил Ђндреев.
     - Ќет, не положим... ’ы сам менЯ первый подлецом назовешь,  если  Я  не
пойду к больному, а начну справлЯтьсЯ, кто он, да что он...
     - Љонечно... - поддержала „ора.
     - Ќу, вот! - обрадовалсЯ ‹арионов. - ‡начит, надо безразлично  смотреть
на больных, только как на больных... так?.. ‡наете,  казалось  бы,  что  это
очень хорошо, человеколюбиво и прочее... а на самом деле  это  -  отсутствие
живой, сознательной любви, и только... ЉакаЯ-то чепуха!..
     - „а, - оживленно отозвалась „ора, радуЯсь,  что  ей  пришла  в  голову
удачнаЯ мысль, - Я сама думала об этом: выходит же так,  что  Я  одних  лечу
потому, что жизнь устроена скверно, а сама же вылечиваю тех, которые создали
и поддерживают это зло!..
     - ‘овершенно верно! - закусив усы, усмехнулсЯ Ђндреев.
     - Ќу, вот видите, какаЯ  штука!..  ‡начит,  Я  просто  буду  врачом  по
ремеслу, ремесленником, и между мною и людьми не будет никакой  сознательной
свЯзи. џ, знаете, на днЯх внимательно прочел биографию ѓааза и вижу, что все
это чепуха!.. ‘только же пользы, сколько и вреда!.. „а...  Џотом,  Я  как-то
чуть не попал в заговор, мне уже даже револьвер дали... Ѓраунинга, что ли...
черный такой, тЯжелый... Ќу, Я,  было,  и  подумал:  вот  оно!..  начинаетсЯ
настоЯщее дело!.. Ђ потом вижу, что и это не то... Ќадо убивать, а  потом  и
тебЯ самого повесЯт...  ‡начит,  такаЯ  штука:  Я  убью,  скажем,  человека,
которому хочетсЯ жить, потом убьют менЯ, - мне тоже хочетсЯ жить!.. € то,  и
другое совсем  неприЯтно:  смерть,  а  не  жизнь...  ”орменное  несчастье  и
только!..
     ‹арионов высоко поднЯл толстые, как у женщины, плечи, и его близорукое,
доброе лицо выразило отчаЯние.
     - ’ут у менЯ в душе пошла такаЯ разладица, что Я чуть не удавилсЯ!..  ‘
одной стороны, дело большое, несомненно важное, а с другой стороны - с какой
стати? Љто смеет  требовать  от  менЯ  моей  жизни  и...  чтобы  Я  сделалсЯ
убийцей?.. €... и... Я, кажетсЯ, скоро совсем перестану понимать, в чем  тут
дело!.. ‚от, ведь какаЯ штука...  что  хорошего  ни  придумаешь,  длЯ  всего
требуетсЯ либо жертва, либо самопожертвование!.. €... и вообще... џ не  могу
объЯснить всего, но... Љогда Я начал, то думал,  что  легко  высказатьсЯ,  а
теперь вижу, что не выходит... Ќу, да вы поймете...
     ‚ комнате было жарко и душно. ‹ампа  горела  уныло,  освещаЯ  небольшой
круг, в котором желтели стаканы с жидким чаем и тускло блестели ложечки. Ќад
лампой ходил синий табачный дым,  и  было  трудно  дышать  в  нем.  •отелось
открыть форточку, но почему-то никто не догадывалсЯ  сделать  это.  ‹арионов
молчал и вопросительно глЯдел на всех поверх пенсне, и на его круглом потном
лице было написано страдание  и  недоумение.  „ора  положила  подбородок  на
подставленные руки и задумалась, глЯдЯ на  огонь  лампы.  Ђндреев  дергал  и
крутил усы, а ‹иза сидела на кровати и ее не было ни слышно,  ни  видно.  …й
было до слез жаль  ‹арионова  и  хотелось  приласкать  его  как  мальчика  и
утешить, но она не умела ничего сказать и молчала.
     - „а, жизнь сложнаЯ... тЯжелаЯ штука! - задумчиво проговорила „ора.
     ‹арионов быстро сел и испуганно посмотрел на нее.
     - € удивительно же, - продолжала „ора медленно и  раздумчиво:  -  всего
какой-нибудь год... меньше, полгода всего тому назад,  ехала  же  Я  сюда  с
таким восторгом! €, главное, что  представлЯла  Я  себе  именно  то,  что  и
нашла... ‚се это тут и есть: газеты и наука, и сходки, и театры... все то, о
чем Я всегда слышала и читала. € вот все-таки, полгода прошло, а  у  менЯ  в
душе одна пустота и все надоело, опротивело! ’ак иногда все противно, что Я,
кажетсЯ, скоро Џаше Ђфанасьеву завидовать начну...
     Ћна замолчала, и стало совсем тихо. ‡а стеной вдруг послышались  голоса
и звон посуды.
     - џ иногда припоминаю теперь, как Я два года занималась в одной школе и
каким бедным и невыносимо скучным казалось мне тогда  все...  „еревнЯ  такаЯ
сераЯ, мужики  пьЯницы,  ребЯтишки  глупые...  существование  мое  такое  же
серенькое, глупое... Ђ "там", думаю себе, где-то идет жизнь!.. Ђ теперь  все
это кажетсЯ мне  иногда  таким  милым...  до  слез!..  €  деревнЯ,  и  лесок
березовый, в который Я каждый день от скуки ходила  гулЯть,  и  ребЯтишки...
особенно один... мальчуган там был... € не понимаю себЯ,  как  это  Я  могла
обнимать березы и плакать от тоски?.. Ќу, начинаю думать, может быть, Я себе
ошибалась и надо ехать назад, жить, как жила?  Ќет  же!..  ЋпЯть  становитсЯ
скучно... и не то, что скучно, а обидно же: неужели так и прозЯбать там  всю
жизнь?
     ‹иза глубоко вздохнула в своем уголке.
     - Ќу, хорошо!.. - сказал Ђндреев, кусаЯ усы. - —то же,  собственно,  вы
воображали, когда ехали сюда?.. —его вам хотелось?
     Љак чего! - удивилась  „ора.  -  †изни...  только!  -  добавила  она  с
иронией.
     Ђндреев сердито дернул себЯ за усы.
     - †изни!.. —то такое жизнь, скажите мне,  пожалуйста?..  „ай  папиросу,
‹арионов!
     - Ќу, это понЯтно! - скривив губы, протЯнула „ора.
     - Ќет, вы скажите... ‚ чем эта жизнь: в том, чтобы ходить в  театр,  на
лекции... учитьсЯ, заниматьсЯ политикой... ну?
     - Ќу, да... и в этом, конечно...
     - Ќо все это у вас есть, чего же вам еще не хватает?
     - џ сама не знаю этого, но чувствую, что  чего-то  самого  главного  не
хватает.
     - џ вам скажу, чего вам всем не хватает! - решительно сказал Ђндреев.
     - Ќу, ну... это любопытно! -  насмехаЯсь,  проговорила  „ора,  и  в  ее
темных глазах мелькнуло злое выражение. …й было  досадно  и  неприЯтно,  что
Ђндреев может думать, что он знает что-то такое, чего не знает она, „ора.
     - Ќе хватает у вас любви и уважениЯ к самим себе.
     - ќто же из чего видно? - тем же голосом и краснеЯ, спросила „ора.
     - ќто видно из того, что та  жизнь,  к  которой  вы  способны,  котораЯ
доставлЯет вам удовольствие,  всегда  кажетсЯ  вам  ничтожною...  в  ней  вы
томитесь и хотите быть выше себЯ!
     - ‘транно, право! - обиженно и возмущенно фыркнула „ора.
     - Ќет, что ж... это, в сущности, правда... - заметил ‹арионов.
     - …ще бы не правда! - пожал плечами Ђндреев. - Љак  вас  воспитывали?..
‚ы привыкли с раннего детства считать одну жизнь хорошей и гордой, а  другую
скверной и ничтожной... Ѓыть писателем, артистом или, положим,  политическим
деЯтелем - это прекрасно, а быть, например, деревенским  учителем,  мужиком,
рабочим - унизительно...
     - —то ты говоришь, что ты говоришь, - в ужасе закричал ‹арионов.
     - Ћставь, пожалуйста!.. - с досадой  отмахнулсЯ  Ђндреев.  -  џ  правду
говорю. ‚ы ведь порЯдочные иезуиты:  вы  всегда  готовы  преклонЯтьсЯ  перед
свЯтым трудом рабочего, учителЯ, крестьЯнина и прочее,  а  если  вас  завтра
судьба заставит выгребные Ямы чистить, каменьЯ  да  глину  драть,  ребЯтишек
сопливых учить азбуке, так вы в такую меланхолию впадете,  что  вам  свет  с
овчинку покажетсЯ и стыдно будет  со  знакомым  встретитьсЯ!..  Ђ  почему?..
Џотому, что в вас гордости нет, нет любви и уважениЯ к самому себе... ‚ы  не
можете верить в то, что не жизнь красит вас, а вы жизнь!  что  всЯкаЯ  жизнь
интересна и важна длЯ вас только постольку, поскольку она - ваша!
     - Ќу, что ж это! - с  негодованием  закричал  ‹арионов,  дергаЯсь,  как
паЯц.
     - џ мужик! - не слушаЯ, громовым голосом кричал Ђндреев, любуЯсь своими
словами и их выражением и сжимаЯ кулак. - џ с детства жил сам, своим  трудом
и жизнь видел  не  в  книжках  только!..  џ  всю  жизнь  своим  горбом  хлеб
зарабатывал и привык думать, что длЯ менЯ Я сам - все... что мне все  равно,
какое Я место занимаю в рЯдах других людей, черт с ними со всеми, когда  мне
сытно и весело!.. € потому Я люблю себЯ и  знаю,  чего  мне  нужно...  делаю
только то, что мне нравитсЯ. Ђ вы пристраиваетесь к чужим взглЯдам, к  чужим
способностЯм и... сами не знаете, чего вам нужно,  что  вы  можете!  ’ы  вот
рассказывал так: "џ "чуть" в заговор не попал... мне  "дали"  револьвер!"  -
передразнил Ђндреев. € в заговор вы попадете  случайно,  потому  что  другие
попадают, и в жизнь  идете  только  потому,  что  другие  говорЯт,  что  это
хорошо!.. Ќет, если Я в заговор пойду, так  потому,  что  мне  это  нужно  и
приЯтно будет - мне самому!.. џ тогда и умру без антимонии и другого убью  -
не поморщусь!.. ‚от!
     Ђндреев замолчал и взволнованно дергал себЯ за усы.
     - Љак это все чересчур уж просто! - проговорила „ора сердито.
     - Ђ  вам  непременно  хочетсЯ,  чтобы  было  сложно?  -  с  озлобленной
насмешкой спросил Ђндреев. - ‚ том-то и горе ваше, что вы дети того времени,
когда человек был так глуп и жалок, что тЯготилсЯ своей простой и  красивой,
жизнью, и думал, что его долг уважать и любить все, что угодно, кроме самого
себЯ. ќх, вы, путаные люди!.. Џутали вы, путали и запутались окончательно...
—его вы только не придумали, чего только не намудрили над собой!.. ’ут у вас
и •ристос, и родина, и человечество, и ближний,  и  дальний...  идеализм,  и
марксизм, и прочее... ‘ одной стороны, все это прекрасно, а с другой  -  где
же вы сами?.. ѓде ваша собственнаЯ свободнаЯ, индивидуальнаЯ жизнь?..  Њеста
вам как будто бы и не  осталось...  то  есть  осталось,  но  какое...  чисто
жертвенное!..
     - „а постой! - перебил ‹арионов, терЯЯ пенсне и нырЯЯ за ним под стол.
     - „а чего там, постой!  -  рванул  головой  Ђндреев.  -  Љонечно,  так.
’еперь, по-моему, поворотное времЯ настало... Џройдет десЯть, двадцать лет -
и вас будут как уродцев рассматривать... Љак  это,  мол,  могли  жить  такие
несамостоЯтельные, робкие, трусливые людишки!..
     - ‚  чем  же,  скажите,  пожалуйста,  -  насмешливо  спросила  „ора,  -
заключаетсЯ это ваше уменье любить себЯ?
     - ‚ чем?.. ‚ том, чтобы любить себЯ всего, как  есть  Я  -  человек  из
плоти, крови и духа равно!.. ‹юбить  свое  существование,  свое  тело,  свои
наслаждениЯ,  свою  самостоЯтельность,   свое   настоЯщее,   не   фальшивое,
подкрашенное и подстроенное миропонимание... вот!
     - „а ведь этак каждый лавочник себЯ любит! - сказал ‹арионов.
     - Ќет, лавочник не так  любит...  ‹авочник  -  несчастный  человек:  он
совершенно  не  умеет  любить  себЯ...  он  окружает   свою   жизнь   самыми
неестественными условиЯми, всю  жизнь  пресмыкаетсЯ,  боитсЯ,  не  видит  за
заботами, как бы жить, как все, ни солнца, ни радости общениЯ с  природой  и
людьми, как людьми... не понимает ничего изЯщного, красивого; наполнЯет свое
существование самыми уродливыми, грЯзными, грубыми  деЯниЯми...  Ћн  сам  не
видит этого, он даже воображает, что любит себЯ; но всЯ жизнь его - сплошное
страдание, и смерть у него неудовлетвореннаЯ, глупаЯ... Ћн не  умеет  любить
себЯ... как и вы... ‚от!
     Ђндреев неожиданно встал и взЯлсЯ за фуражку.
     - „о свиданьЯ! Џора домой... “же двенадцатый час.
     - Ќет, ты вот что скажи...
     - Ќичего Я тебе не скажу... пошел ты к черту,  дурьЯ  голова!  …сли  не
понимаешь сам, так этого не втолкуешь!..  ‚се  равно  будешь  пичкатьсЯ  всю
жизнь всЯкой трухой...
     ‘туденты ушли. ‚ комнате стало тихо, и опЯть слышно было, как за стеной
говорЯт.
     - Ќу, и философиЯ! - с иронией сказала „ора  и  встала.  -  ‡начит  же,
назад... к первобытному состоЯнию!..
     ‹иза вздохнула  и  потЯнулась.  €  опЯть  острое  воспоминание  о  Џаше
Ђфанасьеве защемило у нее в сердце.
     Ќочью она шла домой по пустым мокрым улицам, в  мокрых  камнЯх  которых
дрожали и искрились отблески фонарей. —ернаЯ свободно-мрачнаЯ  широкаЯ  река
шла под мостом и уплывала в черную даль, сливаЯсь с черным  небом.  Ћгромный
темный купол, отражаЯ  зарево  огней,  в  невероЯтном  просторе  уходил  над
головой. „ул с морЯ упругий сырой ветер и  влажною  волной  ударЯл  в  лицо.
ѓде-то далеко глухо и предостерегающе бухала пушка.
     - Ѓух... бух!..
     ‹иза  серьезно  и  строго  посмотрела  на  реку,  и  что-то  заныло   и
затосковало в ее сердце и потЯнуло за  упругим  ветром  куда-то  вдаль  -  в
простор, мрак и ветер, откуда Ясно  слышалсЯ  сырой  и  торжественный  запах
весны.
 
        VI 
 
     ‹иза приехала домой.
     ЋпЯть была весна, но уже не было Џаши Ђфанасьева, и когда ‹иза в первый
же вечер пошла в сад и стала у забора, тихаЯ грусть охватила  ее.  Љазалось,
где-то здесь еще слышатсЯ слова Џаши, его страстный и слабый голос,  и  было
невозможно Ясно представить себе, что его нет, совершенно нет нигде, на всем
свете.
     Ќе было в городе и „оры ‚аршавской: она осталась в Џетербурге, поступив
на лето длЯ заработка в какую-то контору по хранению мебели.
     „ома все были рады ‹изе, и больше  всех  был  рад  корнет  ‘авинов.  Ћн
прибежал в тот же вечер, запыхавшись и блестЯ глазами, и целый вечер молчал,
не спускаЯ с ‹изы наивно восторженного взглЯда. …й было радостно  и  приЯтно
видеть его, но по обыкновению она смотрела на корнета строго и серьезно.
     Џосле ужина пошли гулЯть. ‚ душе ‹изы была какаЯ-то радостнаЯ истома, и
не терпелось сейчас же пойти  по  знакомым  улицам,  мимо  старых,  знакомых
домов, церквей, заборов и садов.
     Ќочь была безлуннаЯ, темнаЯ, и  после  белесых  весенних  петербургских
ночей ‹изе казалось темно, как в погребе.
     Ћна с ‘авиновым шла впереди, а Џавел  €ванович  шагал  сзади  с  Ћльгой
Џетровной.
     - ’ы не простудишьсЯ, Џавел €ванович? - спрашивала по обыкновению Ћльга
Џетровна, и ‹иза слышала этот, с давних пор знакомый вопрос, ждала знакомого
ответа, и ей было до слез весело и смешно.
     - —его ради Я буду  простуживатьсЯ?..  Ќе  понимаю,  право!  -  сердито
недоумевал Џавел €ванович.
     ‚оздух был густой, как мед, и  с  каждым  вздохом,  казалось,  в  грудь
входило что-то могучее, сладкое, полное жизни и доходило до самого сердца.
     - Ђх, как хорошо... прелесть, как хорошо! - повторЯла ‹иза.
     ‚осторг и робкаЯ надежда расцветали в груди корнета.
     - —уднаЯ ночь! - немного в нос сказал он.
     € ‹изе показалось, что он прекрасно выразил именно то, что нужно.
     ’ишина на улицах была полнаЯ, и звезды беззвучно мигали в  недосЯгаемой
вышине.
     Ђ со следующего днЯ жизнь пошла простаЯ, спокойнаЯ  и  солнечнаЯ.  „ень
проходил за днем радостно и мирно, а когда в голову приходило воспоминание о
Џетербурге и о том, что лею пройдет, ‹изе становилось тЯжело и тоскливо.
     “же в июле, когда после жарких  и  сухих  дней  наступили  удивительные
истомные ночи и сад блестел фосфорическими огоньками светлЯков, а небо роЯми
бриллиантовых звезд, ‹иза с корнетом поехали кататьсЯ на лодке.
     Љорнет сидел на веслах, а ‹иза на руле. Ћт  одного  берега  до  другого
ровно колыхалась темнаЯ глубокаЯ вода, и в ней отражались и качались звезды.
Ќа берегу стоЯл темный и задумчивый лес, полный мрака  и  теплого,  влажного
дыханиЯ.
     - Ђх, ‹изавета Џавловна... если бы вы знали, как Я скучал по вас!.. ‘то
раз думал: застрелюсь, и кончено... Ђ потом думаю: вот придет лето, ‹изавета
Џавловна приедет, а менЯ не будет, и Я ее никогда больше не увижу...  ’ак  и
не застрелилсЯ... - тихо говорил корнет.
     - ’ак и не застрелились!.. - повторила ‹иза и смеЯлась чисто, звонко  и
стыдливо-счастливо.
     -  —уднаЯ  ночь!  -  повторЯл  корнет  в  нос,  не   спускаЯ   глаз   с
расплывающегосЯ во мраке мЯгкого и изЯщного силуэта ‹изы.
     Ђ ей бессознательно хотелось быть еще изЯщнее, еще  привлекательнее,  и
каждое движение, которое она делала, было полно  милой  прелести,  и  каждый
звук голоса - нежности и красоты.
     “ одного островка они высадились и  пошли  в  лес,  прижавшись  друг  к
другу. Џод деревьЯми было совсем темно и пахло сыростью и  влажными  мЯгкими
травами. ‘о всех сторон тихо светились слабые огоньки  светлЯков,  в  полной
тишине и тайне, казалось, делавших в траве какое-то свое важное, углубленное
дело.
     Ћни остановились на лужайке и смотрели вверх на клочок далекого темного
неба со звездами и на обступивший  их  темный  таинственный  лес.  €  что-то
жаркое и властное тЯнуло их друг к другу. —уть  заметно,  робко  и  стыдливо
вздрогнула рука ‹изы, и плечо, круглое, теплое и мЯгкое, прижалось  к  плечу
корнета. †ар и холод охватили большое мускулистое тело корнета; одну секунду
он чуть не схватил ‹изу за круглые мЯгкие плечи, чтобы всем вздрагивающим  и
млеющим телом прижатьсЯ к ней и прижать ее к  себе,  раздавить  и  подчинить
властной ласке, но он не посмел и,  скользнув  вниз,  опустилсЯ  коленЯми  в
мокрую траву и прижалсЯ головой и губами к ее руке, нежной  и  маленькой,  с
беспомощными, слабыми пальцами.
     - €демте... - вздрагиваЯ и путаЯсь, проговорила  ‹иза.  -  €демте!..  -
повторила она серьезно и строго, как всегда, но  в  голосе  ее  было  что-то
сладкое, как песнЯ, и нежное.
     Љорнет встал, покорно подал ей руку, и они пошли.
     ‹ес молчал, и светлЯки тихо светились в траве, и было тЯжело дышать  от
счастливого, проникающего во все тело, бесконечного сладкого напрЯжениЯ.
     ‚сю дорогу они молчали и боЯлись смотреть друг на друга; но  стыдливые,
счастливые улыбки не сходили с их лиц, и между ними все времЯ  чувствовалась
какаЯ-то таинственнаЯ счастливаЯ свЯзь.
     „ома ‹иза долго и  странно-серьезно  смотрела  на  себЯ  в  зеркало  и,
раздеваЯсь, все движениЯ делала медленно и лениво. Ђ  корнет,  придЯ  домой,
кинулсЯ головой в подушку и замер.
     - ЉакаЯ чуднаЯ ночь... какаЯ чуднаЯ ночь! - вертелось у него в  голове,
и все богатырское тело дрожало и млело от счастьЯ.
 
        VII 
 
     „нЯ  через  три  после  этого  вечера  ‹иза  получила  письмо  от  „оры
‚аршавской.
     "„орогаЯ ‹изочка! - писала „ора неаккуратно и размашисто. - …сли бы  ты
знала, как скучно и скверно на душе! ЏроклЯтаЯ контора вымотала из менЯ  всю
душу. ‚ городе пустота и скука, жара... ‹арионов уехал, и теперь  Я  совсем,
совсем одна. Џрежде хоть он, бывало, ходил ко мне, - все не так было скучно.
Ђ воображаю, как ты  там  веселишьсЯ!..  ’вой  корнет  опЯть  возле  тебЯ...
Љатаетесь, конечно,  в  лунные  ночи  на  лодке,  гулЯете  в  темных  аллеЯх
задумчивого сада... ‚оображаю, какаЯ прелесть! •оть замуж-то, Ѓога  длЯ,  не
выйди! Ђ, впрочем, это твое дело...  ’ы  не  сердись  на  менЯ,  но  у  тебЯ
порЯдочнаЯ-таки склонность к мещанскому счастью, - это  еще  Џаша  Ђфанасьев
замечал. —то ж, может быть,  это  и  к  лучшему:  выйдешь  замуж  за  своего
корнета, народишь дюжину младенцев и будешь себе счастлива и  долголетна  на
земле!.. Ќу, пока, до свиданьЯ! ’воЯ „ора Ѓ... ‹изочка, прости менЯ! џ злаЯ,
сквернаЯ... ‘ейчас перечитала это письмо и вижу, какое оно подлое и злое. Ќо
Я все-таки пошлю его, чтобы ты знала, какаЯ Я дрЯнь. Ќо Я  такаЯ  бедненькаЯ
сиротинка! ’ак мне скучно, тошно все!.. ’акаЯ Я несчастнаЯ, что ты не будешь
сердитьсЯ и простишь свою бедную „ору".
     ‹иза серьезно прочла это письмо два раза, сделала строгое лицо  и  тихо
пошла в сад, где светило солнце и  чирикали  воробьи.  Ћна  медленно  прошла
через всю аллею и пришла к тому месту, где в прошлом году был перелаз в  сад
Ђфанасьевых.  ’ам  она  долго  стоЯла   и,   неподвижно   глЯдЯ   на   серый
полуразвалившийсЯ плетень, о чем-то думала. ‘олнечные  пЯтна  шевелились  на
дорожке и на ее сером платье, а над головой тихо шелестели  зеленые  листьЯ.
ЋпЯть ей послышалось, что где-то тут, в прозрачном воздухе,  неслышимые,  но
Ясно звучат слова покойного Џаши Ђфанасьева, как будто они навеки остались и
живут тут одинокие, тихие и печальные, трогаЯ в сердце невыразимо  нежные  и
грустные струны. ‘тало больно, -  и  ‹иза  тихо  заплакала.  ‘лезы  медленно
выступали  на  светлых  глазах  и  расплывались,  а  в  них  расплывались  в
неопределенно зеленые пЯтна и плетень, и листьЯ, и трава, и голубое небо.
     €дЯ назад, она наткнулась на ‚асилису,  котораЯ  за  зиму  растолстела,
раскраснелась и теперь  вольно  и  грубо  шутила  с  краснорожим  плотоЯдным
кучером ‘еменом. ‹изе показалось, что  от  них  пахнет  салом,  и  ей  стало
противно. Ћна ушла, строго глЯдЯ себе под ноги.
     ‚ечером, как всегда, пришел корнет. „олжно быть, он чуЯл что-то, потому
что с его красивого добродушного пустого лица не сходило  робкое  выражение.
‹иза была холодна, сурова и молчалива.
     Љогда они остались одни, корнет робко спросил:
     - ‹изавета Џавловна... что с вами?
     ‹иза холодно посмотрела на него.
     - ‘о мной?.. Ќичего... - строго ответила она.
     Љорнет уныло помолчал, и сердце у него сжалось тоской.
     - Ќо Я вижу, что вы... ‹изавета Џавловна...
     ‹иза опЯть посмотрела на него, потом вдруг вытащила из  кармана  письмо
„оры и подала ему:
     - —то это? - испуганно спросил корнет.
     ‹иза не ответила и пошла в сад.
     Љорнет осталсЯ на месте, долго и оторопело смотрел ей  вслед,  а  потом
стыдливо развернул письмо и прочел.  ‘начала  он  весь  покраснел  и  тЯжело
задышал, так что на него страшно было смотреть, и в первую секунду казалось,
что он порвет письмо в клочки, броситсЯ на кого  попало,  закричит.  Ќо  тот
обожательный  страх,  который  он  всегда  питал  к  ‹изе,  смирил  его.  Ћн
сконфуженно оглЯнулсЯ по сторонам, аккуратно сложил письмо и пошел за ‹изой,
звонко гремЯ шпорами и сам пугаЯсь этого звука.
     ‹иза стоЯла у калитки и  смотрела  на  улицу,  по  которой  с  пылью  и
дребезжащим блеЯнием проходило стадо.
     - ‹изавета Џавловна!.. - тихо позвал он.
     ‹иза обернулась и серьезно уставилась ему в глаза. Љорнет  потупилсЯ  и
почувствовал,  что  все  пропало,  что  то  огромное  и   светлое   счастье,
приближение которою с таким восторгом он чувствовал, погибло и  безвозвратно
ушло куда-то далеко-далеко. •олод и мрак обнЯли его душу.
     - џ не  понимаю,  ‹изавета  Џавловна...  -  начал  он  упавшим,  унылым
голосом.
     - Ќе понимаете? - со странным выражением переспросила ‹иза, и  лицо  ее
исказилось.
     - џ  сама  ничего  не  понимаю...  оставьте  менЯ,  оставьте!  -  вдруг
истерически закричала она и бросилась бежать  от  него  к  дому,  путаЯсь  в
длинной серой юбке и размахиваЯ мЯгкой косой, колотившейсЯ по плечам.
     Љорнет не спал всю ночь и все ходил из угла в угол по комнате. Ќа столе
горела свеча, было пусто и неуютно  в  голой  комнате,  и  уродливо-огромнаЯ
чернаЯ тень кривлЯлась на потолке  и  стенах  вслед  за  корнетом.  —асов  в
двенадцать он сел и написал прошение о переводе и об отпуске, а потом встал,
подошел к своей шинели, висевшей в углу на гвоздике, хотел  было  вынуть  из
кармана револьвер, но вместо того  отчаЯнно  ударилсЯ  головой  о  шинель  и
несколько раз произнес тихо и внЯтно:
     - ‹иза... ‹иза... ‹изочка!..
 
        VIII 
 
     ‚ половине февралЯ была оттепель и болезненно чувствительно  напоминала
весну запахом талого снега, темным сырым небом  и  оживленно  резким  стуком
колес по обнажившейсЯ местами мостовой.
     ‹иза и студент Љоренев, высокий  черноволосый  и  смуглый  человек,  со
жгучими черными глазами и  горбатым  носом,  шли  к  нему  на  квартиру.  Ќа
Љореневе была студенческаЯ шинель нараспашку, шапка сидела у него  на  самом
курчавом затылке, и крепкий, звучный голос заглушал стук колес и  шум  воды,
бежавшей через тротуары из труб.
     - џ не понимаю вас, ‹иза... - говорил  Љоренев,  сверкаЯ  глазами,  как
злое и хищное животное. - …сли вы любите менЯ, а  Я  знаю,  что  любите,  то
какой смысл уродовать свое счастье и вам, и мне?.. Ќадо брать от жизни  все,
что  она   может   дать!..   џ   не   люблю   трусости,   половинчатости   и
нерешительности!..
     ‹иза молча смотрела себе под ноги и чувствовала, как странно, сладко  и
страшно дрожат у нее ноги и руки и как щемит в груди. ’о ухо, которое  видел
Љоренев, маленькое и красивое, алело у нее, как нежный густо-розовый цветок.
     ‚ комнате Љоренева она не раздевалась и стоЯла у  стола,  распространЯЯ
от своей черной гладкой кофточки  запах  свежести  и  холода,  пока  хозЯйка
Љоренева не внесла самовар и не ушла, любопытно оглЯдев ее с ног до головы.
     Љоренев,  видимо,  был  возбужден,  и  глаза  у  него   горели   темным
решительным блеском. Ћн был очень  красив,  и  все  движениЯ  его  приобрели
властный и дерзкий оттенок.
     - ђаздевайтесь же, ‹иза! - сказал он, заперев дверь, и подошел к ней.
     ‹иза быстро взглЯнула на него, и тот страх,  безотчетный,  полудетский,
который  она  всегда  испытывала  перед  ним  с  самого  начала  знакомства,
отразилсЯ на ее побледневшем, но по-прежнему серьезном лице.
     - Ќу, раздевайтесь же! - повторил  Љоренев  и,  протЯнув  вздрагивающие
руки, стал сам расстегивать ее кофточку.
     - џ сама... - тихо проговорила ‹иза... Ћна отколола шапочку  и  села  к
столу.
     - Ќет, что же вы... раздевайтесь! - возразил Љоренев.
     Ћна послушно встала и начала снимать кофточку, Љоренев стал ей помогать
и вдруг быстро и грубо обнЯл ее, швырнул кофточку на пол и, поднЯв  ‹изу  на
воздух, одним движением повернул так, что коса ее мЯгко ударила его по лицу,
и опустил на кровать.
     “ ‹изы закружилась голова; страх и отчаЯние, как при падении во  сне  в
страшную  пропасть,  охватили  ее;  она  сделала  слабое  усилие  вырватьсЯ,
изогнулась на подушке, и вдруг затихла и закрыла глаза. € все поплыло вокруг
в жгучем и страшном хаосе страданиЯ и наслаждениЯ.
     Ћна встала тихо и, не глЯдЯ на Љоренева, прекраснаЯ и  жалкаЯ  в  своем
сером измЯтом платье, с рассыпавшимисЯ волосами и опущенной головой. Љоренев
дышал тЯжело и редко. ѓлаза у него блестели и ноздри раздувались восторгом и
силой. ‘транный теплый запах окутывал их, и всЯ комната, казалось, тонула  в
каком-то горЯчем, сладострастном тумане.
     ‹иза ушла поздно. ‚ коридоре было темно, и  она  старалась  пройти  его
неслышно и незаметно. Ќо из двери хозЯйки  падала  полоса  света,  и  тощаЯ,
худаЯ чиновница вышла на порог.
     -  ‡атворЯйте,  пожалуйста,  дверь!  -  скрипучим  голосом,  в  котором
слышались презрение и насмешка, сказала она.
     Ќа лестнице ‹иза  остановилась,  упала  грудью  на  перила,  твердые  и
холодные, и замерла, закрыв глаза. Џерила вдавливались в упругую,  небольшую
грудь... Ѓыло холодно и пусто. Љто-то хлопнул внизу  дверью,  и  стук  гулко
пронессЯ по всем этажам. € представилось ‹изе, что она  маленькаЯ-маленькаЯ,
несчастнаЯ и униженнаЯ, и что во всем свете она одна. ‚ голове  ее  мелькнул
образ Љоренева, странно светлый и Яркий, точно в каком-то  ореоле,  и  погас
бессильно в ее потемневшей и опустевшей душе.
 
        IX 
 
     Џочти каждый день к  „оре  и  ‹изе,  жившим  теперь  в  одной  комнате,
приходили ‹арионов и Ђндреев и целыми вечерами постоЯнно спорили об одном  и
том же.
     - џ понимаю теперь, - разводЯ руками, вскакиваЯ и глЯдЯ поверх  пенсне,
говорил толстый белобрысый ‹арионов, - теперь времЯ борьбы длЯ борьбы, - вот
какаЯ штука!.. Џрежде на борьбу смотрели, как на долг или как  на  печальную
необходимость, понимаете?.. Ђ  теперь  находЯт  наслаждение  в  самом  факте
борьбы... наслаждение чисто животное, эгоистическое, длЯ самого себЯ, вот  в
чем штука!..
     - ‚ерно! - одобрительно соглашалсЯ Ђндреев.
     - Ќу, да... ’олько это очень просто, этак всЯкий обратитсЯ в зверЯ!..
     - Ќет, брат, врешь! - усмехнулсЯ Ђндреев. - ќто надо умеючи...  ‡верем,
как ты говоришь, таким зверем, как Я  понимаю,  надо  или  родитьсЯ,  или  с
детства воспитатьсЯ!.. Ђ то будешь просто скотиной и больше ничего!
     ‹иза внимательно слушала их, сидЯ в углу кровати, и  представлЯла  себе
Љоренева таким, каким  не  раз  после  того  вечера  он  приходил  к  ней  в
отсутствие „оры. ‚ первый раз  она  почувствовала  к  нему  какую-то  нежную
жалость и хотела приласкать его, прижатьсЯ к нему и сказать что-то  хорошее,
нежное, со слезами на глазах.  Ќо  он  был  требователен,  весел  и  жесток,
смеЯлсЯ и ласкал ее так, что после его ухода у нее болело все тело  и  целый
день она была слаба и нездорова. ‚еЯло от него силой и холодом, и ‹иза стала
боЯтьсЯ его по-прежнему, и даже больше. ’о, что он  делал  с  ней,  было  ей
противно и стыдно. Ќо она не смела ему противитьсЯ и подчинЯлась  покорно  и
робко. € теперь, слушаЯ Ђндреева, она представлЯла себе Љоренева именно  тем
зверем, о котором он говорил; и ей было  стыдно,  больно  и  страшно,  чтобы
никто не узнал о ее ужасе, унижении и страдании.
     „ора была молчалива и сосредоточена. Ћна почти не  слушала  спорЯщих  и
всЯ жила мыслью о том, что по ночам писала, прЯча даже от ‹изы. …й  казалось
теперь, что, наконец, она нашла то, что ей было нужно, и, когда ночью иногда
в жгучем волнении вставала от стола и  начинала  тихо,  чтобы  не  разбудить
‹изу,  ходить  по  комнате,  голова  у  нее   горела,   глаза   расширЯлись,
необъЯснимое волнение, сладкое и мучительное, теснило грудь.  Ћна  проводила
рукой по  сухому  горЯчему  лбу,  и  что-то  светлое,  славное  и  громадное
рисовалось ей впереди.
     Ќо в один серый и холодный день в пустой и холодной комнате редакции ей
вернули ее рукопись холодно и равнодушно.
     Ћна шла домой через большой мост и тупыми, жалкими глазами  смотрела  в
мутную, серую, уползающую вдаль воду. ‚ душе стало сразу пусто, холодно,  не
хотелось жить.
     Ќавстречу ей попались две товарки по курсам,  одна  высокаЯ,  полнаЯ  и
красиваЯ, другаЯ маленькаЯ и веселаЯ, как кошечка. Ћни остановили „ору и  со
смехом,  блестЯ  глазами  и  оглЯдываЯсь  по  сторонам  без  причины,  стали
рассказывать о состоЯвшейсЯ сходке.
     - …сли б ты слышала, как говорил ’очников!..
     € они передавали содержание его речи бессвЯзно и восторженно,  а  потом
стали восхищатьсЯ его наружностью.
     - џ не выношу блондинов!.. - говорила быстро и дробно,  точно  рассыпаЯ
бисер, маленькаЯ курсистка. - Ќо это что-то особенное!..
     Ћна блестела глазками, и  щечки  у  нее  розовели,  точно  от  поцелуЯ.
ЃольшаЯ смеЯлась полным и круглым звуком, закидываЯ голову. Ђ „оре были  они
противны и докучны. Ћна бросила их и  ушла.  „евушки  пошли  дальше,  звонко
смеЯсь, а „ора, стискиваЯ зубы, думала:
     "Љак мало им нужно, чтобы жить...  ЉакаЯ  пошлость,  какаЯ  пошлость!..
ѓосподи, хоть бы умереть же"...
     …ю  овладела  страшнаЯ  злоба.  …й  захотелось  пронзительно  крикнуть,
ударить кого-нибудь, броситьсЯ ничком в грЯзный талый снег,  битьсЯ  в  нем,
царапать его руками, грызть и кого-то проклинать; проклинать так отчаЯнно  и
злобно, как когда-то при ней худаЯ, замореннаЯ еврейка с  безумными  глазами
проклинала Ѓога и людей над трупом погибшего во времЯ погрома сына.
     ќто было такое острое и мучительное чувство, что ей самой стало страшно
и тЯжело.
     "„а что, в самом деле, случилось? - пыталась она спросить себЯ. - Ќу, и
пусть у менЯ нет таланта... что ж из этого?.."
     "Ќе таланта, - отвечала она сама  себе:  -  у  менЯ  ничего  нет...  Ќа
сходках  Я  только  молчу,  учитьсЯ  мне  только  скучно...   Я   заурЯднаЯ,
ничтожнаЯ... Ќо это не может быть!.. ’огда лучше не жить!.."
     „ома она впала в тЯжелую и безнадежную апатию, и ‹иза не могла  вывести
ее из напрЯженного тупого молчаниЯ.
     -  „орочка,  милаЯ...  да  что  с  тобой?  -  спрашивала  она  тихо   и
трогательно. - ‚едь ничего не случилось.
     € почему-то „оре казалось  обидным  это  предположение  ‹изы;  хотелось
раскрыть перед  нею  какую-то  мрачную  и  унылую  бездну  и  осветить  себЯ
трагическим светом.
     Ћднажды ночью „ора вдруг встала с кровати, босаЯ  и  в  одной  рубашке,
маленькаЯ и тоненькаЯ, с растрепанными сухими черными  волосами,  подошла  к
‹изе и села к ней на кровать.
     - ‹иза, - исступленно зашептала она, ломаЯ сухонькие смуглые руки, -  Я
говорю тебе, что Я больше не могу!.. “ менЯ была одна надежда поднЯтьсЯ  над
толпой... џ не знаю, что теперь делать с собой и чего желать!.. ‚се  кажетсЯ
безнадежным, серым... € это жизнь!.. …сли бы ты знала, что  Я  передумала  и
перечувствовала за это лето в этой проклЯтой конторе, где на  менЯ  смотрели
как на какое-то ничтожество... € каждый контролер смотрел на менЯ сверху!..
     - „орочка, это пройдет...
     -  —то  пройдет?  -  почти  крикнула  „ора,  с   каким-то   болезненным
наслаждением прислушиваЯсь к собственным мрачным и резким  словам.  -  џ  не
ребенок, чтобы впасть в отчаЯние от случайной неудачи...  Ќет,  Я  чувствую,
что у менЯ в душе нет того, что дает людЯм возможность жить. џ не так глупа,
чтобы утешатьсЯ какими-то игрушками... џ могла бы жить, если бы  чувствовала
себЯ вверху... над всеми...  большой,  смелой,  гордой!..  Ђ  так,  учитьсЯ,
ехать, одною из тысЯч, в  глушь  какую-нибудь,  лечить  всю  жизнь  каких-то
идиотов, состаритьсЯ и умереть так же незаметно, как жила... Ќеужели  ты  не
понимаешь, какой это ужас!.. Џойми, целую жизнь! ‹учше  смерть!  -  страстно
выкрикнула „ора, трагически вытЯгиваЯ голые смуглые руки.
     ‹иза смотрела на нее большими серьезными и строгими  глазами  и  лежала
неподвижно. ‘лышно было, как на хозЯйской половине  что-то  скрипело,  точно
там качали деревенскую люльку.
     „ора молчала  и  смотрела  прЯмо  перед  собою,  широко  открыв  черные
миндалевидные глаза. € ей казалось, что в  этих  глазах  ‹иза  видит  сейчас
что-то роковое, трагически прекрасное. ‘лучайно высказаннаЯ мысль,  казалось
ей, осветила ее ужасным и красивым светом. € „ора подумала, что  ничего  нет
красивее, величественнее и легче, как убить себЯ.
     - ‹учше смерть! - повторила она, сжав брови  и  прислушиваЯсь  к  своим
словам.
     ‹иза поднЯлась на локте и серьезно кивнула головой.
     - џ уже думала об этом... - просто, но с какою-то зловещей серьезностью
сказала она.
     „ора долго молчала и думала. …й показались странными слова и тон  ‹изы,
но долго останавливатьсЯ на них она не могла. …й  хотелось  думать  о  себе.
‹иза хотела еще что-то сказать, побледнела, шевельнула губами, но  вздохнула
и промолчала. Џотом „ора тихо встала и сказала:
     - Џойдем, пройдемсЯ... Њне что-то нехорошо...
     ‹иза кивнула головой и встала,  откинув  одеЯло.  €  почему-то  „ора  в
первый раз за все времЯ обратила  внимание  на  ее  мЯгкую  стройную  спину,
покатые голые плечи и точеные круглые ноги.
     Ћни оделись и вышли. Ќа лестнице было темно и мрачно, под воротами спал
дворник, похожий на кучу вонючей овчины. Ќа улицах, слабо освещенных  рЯдами
мертвых желтых фонарей, было пусто и просторно, как на площадЯх.  Ћни  долго
ходили по пустому городу, мимо молчаливых домов, с черными  слепыми  окнами.
Џопадались им навстречу черные люди и исчезали, как тени. „ора тихо говорила
о бесцельности и никчемности  жизни,  о  своем  решении  уйти  из  нее.  Ћна
старалась подбирать только самые грустные, значительные слова, и  когда  они
не подбирались и выходило шаблонно, ей почему-то было мучительно неловко
     Ћни были на набережной, когда  за  серовато-синими  силуэтами  крепости
небо стало прозрачно и  холодно  розовым.  €  вода  также  стала  розовой  и
холодной. ирокие волны тихо ударЯли внизу  о  камни,  а  вокруг  все  стало
серовато-синим и  прозрачным.  ‘текла  окон  заблестели  стеклЯнным  розовым
блеском и сделались еще безжизненнее и глуше. Ќаступило утро.  Ћни  сели  на
каменную, сквозь платье проникавшую холодом, скамью и долю молча смотрели на
реку.
     ѓде-то, еще невидимое, всходило солнце. “же шпиц  крепости  и  верхушки
домов засверкали красным светом, в котором стекла окон засиЯли, как  звезды;
а над широкой, то розовой, то синей рекой все  еще  было  холодно  и  пусто.
’олько чуть видный туман скользил вдоль  берегов,  и  его  бледные  утренние
тени,  колыхаЯсь,  поднимались  навстречу  солнцу  и  бессильно  таЯли   над
холодной, мутной водой.
 
        X 
 
     ‘ этого днЯ жизнь двух  девушек  пошла  странно  и  тЯжело.  ‘тоило  им
остатьсЯ одним, и „ора начинала говорить все о том же, точно кто-то, сильнее
ее, толкал ее. …й было страшно  и  интересно  говорить  и  думать,  что  она
действительно может сделать так. ‹иза  смотрела  на  нее  страдальческими  и
покорными глазами и казалась „оре жалкой и подчиненной.  €  „оре  доставлЯло
почти сладострастное наслаждение мучить ее своими речами. Њучить и  страдать
от ее страданий самой.
     ‚ угнетающей атмосфере постоЯнных разговоров о смерти становилось душно
и невыносимо, и начинала вставать грознаЯ необходимость найти тот или другой
выход.
     € чем ближе приближалась „ора к этой  необходимости,  тем  острее  было
какое-то странное наслаждение. ‚ременами ей казалось, что она  все  ближе  и
ближе наклонЯетсЯ над пропастью,  и  хотЯ  в  глубине  души  она  не  верила
возможности упасть, ей хотелось верить и заставить поверить и ‹изу. €  когда
ей удавалось, „ора чувствовала себЯ сильной, красивой и  наслаждалась  этим.
‚ременами, когда ей почему-либо становилось весело и легко,  „ора  стыдилась
своего весельЯ, точно оно  снова  делало  ее  маленькой  и  обыкновенной,  и
насильно опускалась в  мрачное  и  решительное  отчаЯние.  €  то,  что  ‹иза
постоЯнно была грустна и бледна, часто  плакала  и  слушала  ее  серьезно  и
печально, помогало „оре настраиватьсЯ и верить в свое реше