        Њихаил Ђрцыбашев. —еловеческаЯ волна

----------------------------------------------------------------------------
     ‘обрание сочинений в четырех томах. ’. 2. Њ., ’ерра, 1994.
     OCR Ѓычков Њ.Ќ.
----------------------------------------------------------------------------


        I  

     Њожно было забыть, что через несколько  часов  город  будет  разгромлен
пушками, что на тротуарах будут  валЯтьсЯ  окровавленные  трупы,  что  жизнь
принЯла странные и тревожные формы, что судьба  каждого  человека  висит  на
волоске, но нельзЯ было забыть, что на земле стоит теплый, весенний вечер, в
потемневшем небе тихо зажигаютсЯ звезды, от газонов бульвара  тЯнет  густым,
прЯным запахом земли, с морЯ дует теплый, почти летний ветер и  дышитсЯ  так
легко, как может дышатьсЯ только теплой, тихой и Ясной весной.
     € оттого самые страх и тревога принимали форму  любопытного  и  бодрого
оживлениЯ, а идЯ через городской  сад  и  глЯдЯ  вверх,  где  между  черными
веточками, отчетливо чеканЯщимисЯ  в  воздушно-синем  просторе,  золотистыми
искорками мигали звезды, студент Љончаев думал не о том, что  будет  завтра,
не о взбунтовавшемсЯ броненосце, серые трубы которого и в  весеннем  сумраке
жутко чернели далеко на море, не о многоголосой толпе, из которой он  только
что вырвалсЯ и гул которой все еще стоЯл у него в ушах,  а  о  том,  что  на
свете есть радость и красота.
     € в душе у него было такое чувство, точно где-то тут, вокруг  него,  во
влажном,  свежем  и  темно-прозрачном  воздухе  весеннего  вечера  невидимым
хороводом обвиваютсЯ, улыбаЯсь и  манЯ,  милые,  нежные  девушки  и  гибкие,
лукавые женщины сладострастных снов. ѓрудь дышала легко и глубоко,  по  телу
распространилась какаЯ-то мечтательно-сладкаЯ  истома,  и  хотелось  чего-то
сильного, красивого и страстного до восторга.
     "•орошо, интересно жить!" бессознательно чувствовал Љончаев.
     …му захотелось сейчас же,  никуда  не  заходЯ,  пойти  в  тот  знакомый
переулок, где жила ‡иночка ‡ек,  потихоньку  вызвать  ее  на  темную  улицу,
рассказать ей что-то хорошее, задушевное и  в  сумраке  близко  смотреть  на
нежное,  молодое,  как  весна,  личико  с  большими,  как   будто   радостно
удивленными  светлыми  глазами  и  мЯгкими  пушистыми  волосами,  что  двумЯ
недлинными косами перекинуты через гибкие плечи на невысокую молодую грудь.
     Ќо Љончаев сейчас  же  вспомнил,  что  раньше  надо  разыскать  доктора
‹авренко  и  передать  ему  предложение  комитета  об  организации  летучего
санитарного отрЯда.
     …му сделалось немного стыдно, что  он  чуть  было  не  забыл  о  важном
большом деле, но так было сильно в нем радостное, весеннее  чувство,  что  и
сам доктор, и летучий лазарет, и завтрашнее страшное и кровавое  дело  никак
не укладывались в его мозгу и все казались ему короткими,  мелкими,  которые
сейчас пройдут и исчезнут,  и  тогда  можно  будет  делать  самое  важное  и
интересное: идти к ‡иночке ‡ек, вызвать ее на темную, тихую и теплую улицу.
     ‘двинув  шапку  на  затылок,  распахнув  пальто  и  бессознательно,  но
радостно, чувствуЯ себЯ сильным и красивым, Љончаев повернул за угол и сразу
увидел желтые огни ресторана, где, как он отлично знал, всегда  можно  найти
доктора ‹авренко.
     ‚ ресторане было очень мало народу все  ушло  на  улицы,  набережные  и
бульвары, и оттого ресторан казалсЯ по-праздничному  прибранным,  чистым,  а
открытые окна, от которых глаз  отвык  за  зиму,  придавали  ему  особенный,
свежий и праздничный вид. ‡ато в бильЯрдной,  несмотрЯ  на  раскрытые  окна,
было  по-обычному  душно,  накурено  и  шумно.  €гроков  было  много,  и  их
напрЯженные  потные  лица,  со  странным  полубезумным  огоньком  в  глазах,
поразили Љончаева.
     "‚от уж ничто их не берет!" - со смешливым  и  чуть-чуть  презрительным
недоумением подумал он.
     „октор играл за вторым бильЯрдом, и когда Љончаев его увидел, ‹авренко,
перегнув  над  Ярко-зеленым  сукном  бильЯрда  свое  большое  ленивое  тело,
уверенно и странно-ловко длЯ такого большого неуклюжего человека  целилсЯ  в
дальний шар, красиво маЯчивший на ровном зеленом поле.
     "...’ра-тах!" - щелкнули шары и разбежались во все стороны торопливо  и
весело, как живые.
     Љончаев сзади взЯл доктора за локоть.
     - Ђ, шо? - лениво спросил ‹авренко, оборачиваЯсь. - Ђ, это вы!
     - џ, здравствуйте!.. Џослушайте, доктор, вы скоро кончите?.. Њне с вами
надо поговорить...
     ‘ейчас, не поворачиваЯсь и не спускаЯ глаз с повисшего над лузой  шара,
ответил ‹авренко и пошел кругом бильЯрда.
     - —етырнадцать в угол налево, - громко и  отчетливо  выкрикнул  он,  не
обращаЯ вниманиЯ на Љончаева,  и  с  особой  своеобразной  грацией  хорошего
бильЯрдного игрока вперед и взад взмахнул кием.
     Ѓелый шарик, как белаЯ молниЯ, мгновенно мелькнул по зеленому полю и  с
характерным треском скрылсЯ в лузе.
     - ЏартиЯ! - торжественно провозгласил маркер и длинной машинкой  загреб
остальные шары к борту. ‚ысокий черный армЯнин, партнер ‹авренко, с  досадой
швырнул свой кий на  сукно.  ‹авренко  с  минуту  стоЯл,  опершись  кием  на
бильЯрд, и самодовольно глЯдел, на  армЯнина.  Џотом  с  сожалением  глубоко
вздохнул и, тихо положив кий, отошел к умывальнику. Ќу, голубь  мой,  в  чем
дело? - мЯгким и ленивым голосом спросил он у Љончаева, старательно  вытираЯ
полотенцем пухлые, как у булочника, безволосые и белые руки.
     - ’ут неудобно, - сдержанно  и  выразительно  ответил  Љончаев,  искоса
оглЯдываЯсь, - пойдемте лучше пройдемтесь.
     ‹авренко опЯть тЯжело  вздохнул,  посмотрел  на  бильЯрд,  которым  уже
завладели какие-то люди с сомнительными жадными физиономиЯми,  и  с  усилием
стал натЯгивать заворачивающеесЯ пальто  на  свои  круглые,  как  у  пожилой
толстой бабы, массивные плечи. Њаркер подержал ему рукав.
     - Ђнатолий ”илиппович, времЯ за кем прикажете? - спросил он, и  по  его
почтительно фамильЯрному тону видно  было,  что  доктор  ‹авренко  тут  свой
человек.
     - ‡а ними, за  ними,  €ван,  машинально,  но  почему-то  очень  грустно
отозвалсЯ ‹авренко.
     Ћни медленно  вышли  на  темную  улицу,  и  сразу  им  в  лица  пахнуло
свежестью, ветром и смешанным запахом сырости и тепла. ”онари не  горели,  и
землЯ была черна, как тьма, но отовсюду во мраке слышались голоса  и  смутно
виднелись живые тени.
     ‚се было странно и необычно: и  мрак,  и  закрытые  окна  магазинов,  и
громкие возбужденные голоса, и необычное таинственное движение невидимых, но
чувствуемых вокруг людей. ‚ этом  было  что-то  лихорадочное,  пугающее,  но
возбуждающее сердце к каким-то нссознанным порывам. Љак  будто  над  городом
пронеслось что-то свободное и, одним взмахом невидимого могучего крыла сметЯ
всю привычную аккуратную жизнь с ее порЯдком, равномерным шумом  и  тусклыми
огнЯми, открыло жизнь новую, загадочную, тревожную и бодрую, в которой  было
что-то похожее на предрассветную зыбь в море.
     —ем дальше углублЯлись во тьму улиц ‹авренко  и  Љончаев,  тем  сильнее
охватывало их радостное оживление. ‚округ в темноте двигались  целые  толпы,
слышались  голоса  и  смех,  изредка  то  близко,  то  далеко  вспыхивало  и
обрывалось начало песни. Ѓыло  похоже  на  какой-то  ночной  праздник,  и  в
темноте все люди казались одинаковы и одинаково радостны и бодры.
     Љончаев, как молодаЯ собака в поле, чутко поворачивал  во  все  стороны
голову.
     - Ђ здорово, ей-Ѓогу! - вскрикнул он молодым восхищенным голосом.
     - „а!.. Ќадолго ли только?.. - тихо пробормотал ‹авренко.
     - Ќу, что ж?.. ‚се равно! - еще громче,  еще  моложе  крикнул  Љончаев,
коротко и бесшабашно махнув рукой. ‚ажно  то,  что  все  почувствовали,  что
такое свободнаЯ жизнь, почувствовали, как с  нею  и  все  становЯтсЯ  лучше,
общительнее, интереснее... ќтого уж не забудут, а все остальное чепуха.
     - ‚ерр-но! -  необычайно  внушительно  и  так  неожиданно  близко,  что
‹авренко даже отшатнулсЯ, прогремел из  темноты  громадный  бас.  -  ђ-руку,
товарищ!..
     Џеред ними выросло несколько темных, как будто  безличных  силуэтов,  и
кто-то нашел и сжал руку Љончаева твердой шершавой ладонью.
     - ‘вобода, а на все прочее начхать!.. Џравильно Я  говорю,  товарищ?  -
пробасил голос.
     - Џравильно, товарищ! - задушевно и ласково отозвалсЯ Љончаев.
     - Џущай завтра все помрем, а уж мы им покажем, сказал еще чей-то голос,
такой же молодой и задорный, как у Љончаева.
     - „а, да... тЯжело вздыхаЯ, согласилсЯ ‹авренко.
     Ћни разошлись, но у Љончаева еще долго сердце билось восторженно  и  на
глазах выступали слезы. ‚зЯть хоть одно это слово: "товарищ",  -  прерывисто
говорил он, глЯдЯ перед собой в темноту широко раскрытыми, влажными глазами,
только в такое времЯ люди чувствуют, что они действительно товарищи...
     - Џо несчастию... - с тихой иронией подсказал ‹авренко. - ‚прочем,  всЯ
жизнь человеческаЯ несчастье, - прибавил он задумчиво.
     - Ќу, так что же вы мне скажете, голубь мой? - спросил  он,  когда  они
дошли до бульвара и остались одни среди еще  черных  прозрачных  деревьев  и
запаха первой травы перед лицом далекого звездного неба.  „нем  отсюда  было
видно открытое, голубое  море,  на  которое  каждый  день  приходил  подолгу
смотреть ‹авренко, но теперь было темно и только по тому, как  низко,  точно
подвешенные над  какой-то  пустотой,  блестели  звезды,  чувствовалось  оно.
ѓоризонта нельзЯ было отделить от черного  неба,  и  все  сливалось  в  одну
воздушную безграничную пустоту. „алеко, далеко  внизу  слабо  светились  два
неподвижные огонька, красный и зеленый.
     - ‚он видите, - оживленно и быстро сказал Љончаев,  протЯгиваЯ  куда-то
во мрак руку, - это, должно быть, на броненосце.
     Џо звуку его голоса можно было догадатьсЯ, как блестЯт у него  глаза  и
горЯт щеки.
     ‹авренко тЯжело вздохнул в темноте. ‹ица его тоже  не  было  видно,  но
чувствовалось, что оно тревожно и грустно.
     - —то-то будет, что-то будет, голубь мой, - тихо и печально  проговорил
он.
     - Ќу, вас, кажетсЯ, это не очень беспокоит, вспоминаЯ бильЯрд, смешливо
возразил Љончаев. ‹авренко вздохнул еще глубже и промолчал.
     - ’ак вот что, доктор, - заговорил Љончаев, берЯ его под толстую теплую
руку, и, сразу менЯЯ тон на серьезный и  даже  неестественно  торжественный,
передал ‹авренко распорЯжение комитета.
     ‹авренко слушал молча, а когда Љончаев замолчал, опЯть тЯжело вздохнул.
     ќти вздохи почему-то раздражали Љончаева.
     - „а что вы все охаете, доктор? - досадливо спросил  он,  выпускаЯ  его
руку.
     - „а что, голубь мой, - искренно и мЯгко ответил  ‹авренко.  -  ѓрустно
все-таки...
     - —то ж тут грустного?
     - Ѓудут стрелЯть, народу перебьют много, а что из того? „лЯ чего?
     ‚ его всегда ленивом голосе зазвенели и сорвались страстные и  скорбные
нотки.
     "‚от... а сам только и делает, что на  бильЯрде  играет!"  -  удивленно
мелькнуло в голове у Љончаева, и тихаЯ задумчивость залегла у него  в  душе,
точно кто-то задал ему глубокую и печальную загадку.
     - Ќо вы, однако, предложение комитета принимаете все-таки? - озабоченно
встрЯхнув головой, после долгого молчаниЯ спросил он.
     ‹авренко ответил не сразу.
     - Ћб этом что говорить... - медленно ответил  он.  -  •отЯ,  по  правде
сказать, трудно это длЯ менЯ.
     - Џочему?
     - ‹енив Я очень, - улыбаЯсь в темноте, ответил ‹авренко, -  а  главное,
что  греха  таить,  боюсь...  Ѓоюсь,  голубь  мой...  ‚ы  знаете,  чем   это
кончитсЯ... Ќас, конечно, разобьют, потому что силы у нас мало,  организациЯ
слабаЯ, а тогда, если не убьют  раньше,  многих  постигнет  такаЯ  расправа,
что... Ќу, да что об этом говорить! - повторил, махнув рукой, ‹авренко. - ‚ы
куда теперь?
     ‘мутнаЯ тревога шевельнулась в мозгу Љончаева. Ќо  он  опЯть  встрЯхнул
толковой и ответил:
     - џ тут недалеко, к знакомым.
     - Ќу, прощайте, голубь мой, может, завтра еще увидимсЯ!
     ‹авренко подал ему свою руку, и Љончаев не сразу нашел  ее  в  темноте.
ђука доктора была горЯча и как будто слегка дрожала.
     - ’огда можно будет бежать за границу,  -  неожиданно  сказал  Љончаев,
отвечаЯ тому внутреннему, что как будто передалось ему по руке доктора.
     ‹авренко помолчал, точно обдумываЯ.
     - Ќет, где уж мне,  голубь  мой,  бежать!  -  -  с  добродушно-грустной
иронией возразил он. - ’олст Я очень, не побегу.
     - „а вы не волнуйтесь так, доктор,  -  весело  сказал  Љончаев,  крепко
встрЯхиваЯ его руку. - Њожет, еще ничего ужасного и не будет.
     - Ѓоюсь, голубь мой, боюсь, - с грустной стыдливостью ответил ‹авренко.
- Ќе хочетсЯ умирать!.. ‘трашно и жаль  всего  белого  света!  Ќу,  прощайте
пока!.. Ђ ужасное и сейчас есть и, быть может, оно-то и есть  ужаснее  самой
смерти.
     - —то? - не понЯв, спросил Љончаев.
     - ’о, что мы,  люди,  располагающие  огромным  красивым  земным  шаром,
прекрасным сложным умом и богатыми чувствами, должны боЯтьсЯ, что вот придет
самый глупый и самый дрЯнной из нас и простой палкой расколет  нам  череп...
точно пустой глинЯный горшок, в котором никогда ничего и не бывало...  Љакую
же роль играет тогда и этот ум, и чувства?
     - Ќу, это...
     - „а, смерть - это непреложный  закон,  но  в  такие  моменты  Яснее  и
неотвратимее ее видишь, а главное, ужасно то,  что  мы  сами,  вместо  того,
чтобы напрЯчь все человеческие силы и умы длЯ борьбы с нею, сами  приближаем
ее к себе и в какой гнусной, отвратительно бессмысленной форме... Ќу, да что
уж тут... Џрощайте, голубь мой!.. дай вам Ѓог!..
     Ћни разошлись, и Љончаев долго слышал за собой удалЯющийсЯ шорох подошв
доктора. Ћн снЯл фуражку, трЯхнул по своей привычке головой, опЯть надел  ее
и моментально вспомнил о  ‡иночке  ‡ек,  забыл  все,  что  чувствовал,  пока
говорил доктор, и пошел вдоль  бульвара,  с  наслаждением  подставлЯЯ  грудь
упругому морскому ветру, чуть  слышно  налетавшему  откуда-то  из  звездного
мрака.
     „ве крупные неподвижные звезды низко блестели перед ним, не то  близко,
не то далеко.

        II  

     ‚ узком переулке, где жила ‡иночка ‡ек, было  так  темно,  что  Љончаев
вспомнил свое детство и свой уездный, глухой городишко. ‘вет падал только из
окон и ложилсЯ на  белую  пыльную  мостовую  длинными  Яркими  полосами,  от
которых мрак вокруг еще более чернел и сгущалсЯ.
     Љончаев подошел к окнам и через узкий палисадник  заглЯнул  в  комнаты.
Љак всегда, когда  из  темноты  смотришь  в  освещенный  дом,  там  казалось
удивительно светло, нарЯдно по-праздничному, точно ждали гостей. ‚ столовой,
однако, никого не  было,  и  на  белой  скатерти  одиноко  блестел  потухший
самовар.  ‚  другой  комнате,  за  тюлевыми  занавесами,  горели   свечи   и
расплывчато виднелись люди. „ва силуэта были темны, а два  -  белели  сквозь
тюль, и нельзЯ было узнать, кто это.
     ‚  гостиной  было  полутемно  и  красно  от  большого  абажура,  неЯрко
багровевшего в углу, как огромное огненное насекомое,  усевшеесЯ  на  стену.
—ерез открытое окно слышались звуки роЯлЯ, тихие  и  редкие,  точно  кто-то,
задумавшись,   трогал   клавиши   кончиками   пальцев,   и   по   знакомому,
сладко-тревожному   замиранию   сердца   Љончаев   почувствовал,   что   это
она-‡иночка. Ћн облокотилсЯ  на  решетку  палисадника,  инстинктивно  принЯл
красивую позу и, глЯдЯ в окно, тихо позвал:
     - ‡иночка!.. ‡иночка!..
     ђедкие хрустальные звуки  продолжали  медленно  сплетатьсЯ  в  какой-то
задумчивый мотив. - ‡иночка! - громче позвал Љончаев.
     ‡вуки  оборвались.  ‘корее  почувствовалось,  чем  послышалось   легкое
движение, и в освещенном окне, несмотрЯ на  напрЯженное  ожидание,  все-таки
неожиданно обрисовалсЯ мЯгкий и милый силуэт девушки с  невысокой  грудью  и
покатыми полными плечами. Ћтчетливо было видно, какаЯ тонкаЯ и гибкаЯ у  нее
талиЯ и как золотЯтсЯ на красном свету пушистые волосы.
     Ћна  облокотилась  одним  локтем  на  подоконник  и,  всЯ  изогнувшись,
выглЯнула в окно. ’емный силуэт женской головки смотрел прЯмо  на  Љончаева,
но с каким-то сладким, смешливым умилением он  догадалсЯ,  что  она  его  не
видит.
     - Љто это? - спросил звучный и свежий  голос.  Љончаев  улыбалсЯ  ей  и
молчал.
     - Љто там? - повторила ‡иночка, но Љончаев опЯть промолчал. ‚идно было,
по нерешительным движениЯм плеч  и  груди,  что  она  начинает  волноватьсЯ.
Љончаеву  хотелось  откликнутьсЯ  и  засмеЯтьсЯ,  но  что-то   нежно-игривое
удерживало его. Ћн чувствовал,  что  она  хочет  уйти  и  не  может  и  тоже
чувствует что-то особенное.  €  между  ними  создалась  какаЯ-то  молчаливаЯ
волнующаЯ игра, от которой у него усиленно и напрЯженно билось сердце,  Ђ  у
‡иночки быстро и густо розовела нежнаЯ кожа на щеках и висках. Ћна улыбалась
в темноту нерешительно, стыдливо и весело, а потом  вдруг  всЯ  задвигалась,
будто порываЯсь уйти от чего-то волнующего и непонЯтного.  €  в  эту  минуту
Љончаев, точно его толкнуло, быстро сказал:
     - ‡иночка, это Я...
     Ѓыло видно, как она вздрогнула и на мгновение всЯ замерла.
     - ‚ыходите сюда, - тихо и  осторожно  говорил  Љончаев  из  темноты,  -
пойдемте гулЯть.
     ‡иночка помолчала, и это молчание волновало Љончаева.
     - ‘ейчас, - наконец  отозвалсЯ  милый  голосок,  и  ‡иночка  откинулась
назад. ’емный густой силуэт исчез, и опЯть стало видно  красное  пламенеющее
насекомое, неподвижно сидЯщее в углу на стене, точно подстерегаЯ кого-то.
     Ќесколько минут было темно и пусто.  Љончаев,  прислонившись  спиной  к
решетке, стал смотреть высоко  на  небо,  где  было  так  много  звезд,  что
казалось, будто темное небо густо  запылено  золотом.  „алеко,  далеко,  еще
дальше и выше звезд, воздушно и грустно пылилсЯ Њлечный путь. ‡везды тихо  и
таинственно шевелились в  непостижимом  холодном  молчании,  и,  чем  больше
смотрел на них Љончаев, тем выше и  дальше  уходили  они  в  свой  холодный,
темно-синий простор.
     € почему-то Љончаеву стало грустно. ’ихаЯ  тоска,  как  тонкаЯ  змейка,
чуть-чуть, но зловеще шевельнулась у него в сердце. ’ак Ясно,  как  никогда,
представилось ему, какое страшное, неизмеримое расстоЯние  отделЯет  его  от
этих загадочно прекрасных миров, какой ничтожно маленький  он  сам,  посреди
этой необозримой бездны, и как мала та землЯ, на которой, в темном  и  узком
переулке, он стоит. Љак будто от прикосновениЯ  какого-то  ледЯного  дыханиЯ
стало холодно, жутко и тоскливо.
     "‚едь это все такие же миры, такаЯ же жизнь...  -  подумал  Љончаев.  -
Њожет быть, где-нибудь там уже пережили все, что можно пережить в  вечности,
и, ни к чему не придЯ, жизнь замирает в неведомых нам  муках.  Ђ  где-нибудь
она только расцветает и не так, как у нас, а всЯ под  солнцем,  в  цветах  и
радостЯх... € никогда, никогда Я не узнаю, что там такое. Љогда-нибудь землЯ
умрет, а это все останетсЯ, и такое же холодное, необъЯтное будет небо,  так
же будут пылитьсЯ Њлечный путь и шевелитьсЯ звезды. —то же  значит  всЯ  моЯ
жизнь, наша революциЯ?.. ѓде она, попросту говорЯ?.. ‘тоит ли тогда и..."
     ‘транно тускло  вспомнились  ему  событиЯ  сегоднЯшнего  днЯ:  ‹авренко
толстый ленивый человек, железный короб в далеком море, плавающий, как будто
это не щепка, а что-то большое и даже вечное, завтрашний день... ‚друг злоба
бессознательнаЯ, разгорающаЯсЯ с мгновенной  быстротой,  как  молниЯ,  выйдЯ
откуда-то из тайников сжавшегосЯ сердца, ударила ему в голову.  …й  не  было
выхода и не было предмета, все было величаво пусто, и  недостижимо  холодно.
ЊучительнаЯ пустота, как белый едкий  туман,  наполнила  голову,  и  Љончаев
бессильно и болезненно сжал кулаки. Ќо в эту минуту  где-то  робко  щелкнула
калитка, и что-то заблестело во мраке, как легкое облачко, колеблемое ночным
ветром.
     €, забываЯ все свои думы,  Љончаев  инстинктивно  сдвинул  фуражку  еще
дальше на затылок и с радостью, ощущаЯ красоту  и  мужественную  силу  своих
движений, пошел навстречу ‡иночке. Ћна  подала  ему  свою  теплую  маленькую
ладонь и снизу смотрела на него своим нежным, молодым, как весна, личиком, с
большими, как будто радостно удивленными глазами.
     - ‡дравствуйте, - сказал Љончаев всей грудью. - Људа же мы пойдем?.. Ќа
берег?.. —ерез сад?..
     ‡иночка вскинула на него глазами.
     - Ќу, через сад...
     Њолча вышли они из переулка на опустевший бульвар, прошли его медленно,
оба невольно глЯдЯ на далекие красные и синие  огоньки,  и  вошли  в  темную
аллею сада, тихо заскрипевшую  под  их  ногами  смутно  белеющим  в  темноте
гравием. ЏолнаЯ тишина охватила их со всех сторон, точно здесь было ее тихое
царство. ‚округ были темные кусты и деревьЯ, черный мрак стоЯл за  ними,  то
сгущаЯсь в кустах, то расплываЯсь на полЯнках, а впереди, над самой  землей,
странно, как во сне, низко  блестела  ЯркаЯ  звезда.  €  казалось,  что  она
блестит в конце аллеи и они идут прЯмо к ней.
     “же давно их прогулки были так молчаливы,  напрЯженны  и  странны,  как
недоговоренное  слово,  потому  что  те  горЯчие  и  Яркие  мысли,   которые
торопились они высказать друг другу раньше, вдруг как-то иссЯкли, потускнели
и стали лишними, как покровы даже самой легкой материи между двумЯ горЯчими,
ищущими ласк и объЯтий молодыми  телами.  —то-то  ждало  в  горЯчей  истоме,
стремилось друг к другу и жгло, но молодость и  чистота  стоЯли  между  ними
прозрачным холодом, и нельзЯ было ни сказать того, ни  прикоснутьсЯ  друг  к
другу. ќто было бы страшно, и казалось, что тогда  должно  случитьсЯ  что-то
роковое, желанное, но невозможное, о чем даже думать нельзЯ.
     ’ак шли они и теперь, и мрак, теплый, томительный и пахучий, стерег  их
горЯщие желанием ласки лица от взглЯдов друг друга. Ѓыло тихо,  и  осторожно
скрипел песок под ногами.
     € странно было, что не он, сильный и смелый, а она, маленькаЯ и нежнаЯ,
перваЯ нашла слова.
     - Ќу, что  же  будет  завтра?  -  чуть  слышно,  точно  боЯсь  чего-то,
вздрагивающим голосом проговорила ‡иночка, не спускаЯ  зачарованных  глаз  с
блестЯщей сказочной звезды, повисшей над черной землею.
     Љончаев стал говорить. ѓолос его был неуверен,  и  он  сам  видел,  что
говорит совсем не то, что хотелось бы ей рассказать и что мучило и волновало
его сегоднЯ целый день. Љак иногда  в  блестЯщей,  брызгающей  разноцветными
звуками  музыке  все  времЯ  звучит  одна  страннаЯ,   как   будто   тайнаЯ,
однообразнаЯ и волнующаЯ нота, которую и слышишь, и не слышишь, - так сквозь
те слова, которыми Љончаев пылко и громко старалсЯ описать  прошедший  день,
слышалось все времЯ что-то  другое,  и  он  сам,  и  ‡иночка  бессознательно
прислушивались к этому другому.
     - ’рудно, конечно, предугадать, что будет... ‚есьма возможно, что часть
войск перейдет на нашу сторону, потому что это уже не рабочие, в которых так
легко можно видеть чужих, врагов, а свой брат солдат... €нтересы общие...
     "ЊилаЯ, милаЯ, милаЯ!.." - тихо и нежно пела тайнаЯ нота в  звуках  его
Яркого молодого голоса.
     - Ќо стрелЯть все-таки будут? - спрашивала ‡иночка, и беднаЯ головка ее
закружилась.
     - Њилый! Ђ как же... Я не хочу, не могу! - едва не крикнула  она,  едва
не схватила его своими гибкими молодыми руками, чтобы прижать  к  груди  его
голову, не дать, защитить своим телом.
     - „а, конечно... - ответил Љончаев. - Ѓез этого у нас нельзЯ.
     - „а? вздрогнувшим голосом переспросила во  мраке  ‡иночка,  и  Љончаев
понЯл, "чего" она боитсЯ, но от этого сознаниЯ  стало  так  хорошо,  что  он
засмеЯлсЯ.
     - ‘Ядемте, - прошептала ‡иночка, почему-то смущенно радуЯсь  и  пугаЯсь
его смеха.
     € вдруг всем телом почувствовала, что "этого" не может быть, что он  не
может исчезнуть, уйти из ее жизни, в которой он все и она всЯ длЯ него.
     Ћни сели в глубокой и теплой тени и уже не видели даже смутных силуэтов
друг друга. ‚округ были мрак и теплый влажный запах  лесной  глубины,  точно
они сидели не в городском саду, а в самой чаще глубокого темного  леса,  где
на тысЯчу верст вокруг были только тьма,  звезды,  душнаЯ  теплота,  томЯщий
запах весны и два бьющиесЯ так близко друг от друга молодые горЯчие сердца.
     ’ак хотелось найти в темноте эту милую, теплую  талию,  ощутить  сквозь
жесткую  ткань  строгого  платьЯ  ее  мЯгкость  и  безвольность,  сдавить  в
бесконечном порыве радости, счастьЯ и страсти, уничтожить, замучить, а потом
посадить ее, маленькую, слабую, на колени и баюкать в  бесконечной  ласке  и
нежности, так, чтобы теплые слезы любви и восторга сами выступили на глазах.
€ по странному трепету, по той  непонЯтной  волнующей  свЯзи,  котораЯ,  как
струна, напрЯгалась между ними, Љончаев чувствовал, что  она  понимает  его,
ждет, боитсЯ и томитсЯ еще непонЯтным ей желанием, как цветок под солнцем.
     Ќо что-то по-прежнему удерживало их, лживо шевелило губами и говорило о
далеком, о другом.
     - ‡автра Я побываю на броненосце, но  главным  образом  должен  быть  в
порту и старатьсЯ помешать разгрому. …сли  они  перепьютсЯ,  все  пропало...
будет бессмысленнаЯ бойнЯ, и только.
     - ‡иночка, а вы будете плакать, если менЯ  завтра  убьют?  -  весело  и
лукаво спросил он.
     —то-то  вздрогнуло  возле  него,  и   неожиданно   руку   его   обожгло
прикосновение ее нежных и робких пальцев. "Њилый,  зачем!  ќто  жестоко!"  с
укором сказало это прикосновение.
     ѓолос Љончаева оборвалсЯ неожиданно и бессильно. ‚ первый раз он  вдруг
почувствовал, что надо взЯть эту руку и поцеловать и что это можно  и  будет
хорошо. Ћн осторожно-осторожно  поднЯл  к  себе  горЯчую  мЯгкую  ладонь  со
свежим, ударившим ему в голову милым запахом и так  же  осторожно  поцеловал
ее, раз и другой. ђука тихо вздрагивала после каждого поцелуЯ, но  лежала  в
его руке безвольно, покорнаЯ, слабаЯ.
     Ќастала напрЯженнаЯ тишина. —то-то неудержимо росло,  неодолимо  тЯнуло
друг к другу и казалось, что  уже  нельзЯ  больше  сопротивлЯтьсЯ.  ‘траннаЯ
слабость разливалась по всему телу, голова тихо кружилась, мрак по  сторонам
сгущалсЯ плотной, непроницаемой стеной, и все исчезало, кроме чуть  белеющих
в темноте странных лиц с полузакрытыми, загадочно поблескивающими глазами.
     ’ишина стоЯла вокруг,  отделЯЯ  их  от  всею  мира,  и  только  звезды,
молчаливые и Яркие, блестЯ, проникали сквозь мрак и молчание и светили им  в
лица, слабо озарЯЯ их сказочным неверным светом.
     - Ќу, пора домой! - слабо сказал точно откуда-то  издали  вздрагивающий
голосок ‡иночки.
     € с трудом, преодолеваЯ сладкий истомный сон, мучаЯ себЯ и  его,  точно
отнимаЯ  что-то  у  своей  жизни,  она  медленно  встала,  нерешительнаЯ   и
колеблющаЯсЯ, как белаЯ былинка во мраке.
     Љончаев тоже встал и провел рукой по волосам и глазам.
     - Ђх, ‡иночка, ‡иночка! - тихо, почти одними губами проговорил он, не в
силах даже длЯ себЯ в словах выразить то, что переживало его молодое сильное
тело и молодаЯ горЯчаЯ душа.
     Ќо она уже стоЯла посреди дорожки, и ее  смутный  белеющий  силуэт  как
будто расплывалсЯ, готовый исчезнуть во мраке.
     - €демте, - повторила она негромко, - нас ждать будут...
     €, колеблЯсь в темноте, пошла от него.
     Ќо вместо того, чтобы идти из сада, ‡иночка пошла вниз по аллее, идущей
к самому морю; Љончаев пошел за ней.
     ‘ ветром и влагой в упругом воздухе открылась перед ними темнаЯ ширина.
‚олн не было видно, и только иногда то тут, то там вдоль темной  линии  мола
смутно поЯвлЯлись и исчезали белеющие  полосы,  точно  кто-то  белый  быстро
выглЯдывал и  мгновенно  исчезал  в  темной  колышущейсЯ  массе,  отливающей
мрачным черным блеском.
     Ќепрестанный шум стоЯл в  безграничном  просторе.  Ћн  рождалсЯ  где-то
далеко, на неведомых горизонтах и, грозно нарастаЯ, бежал  прЯмо  на  берег.
—то-то бухало на деревЯнный мол, как в пустой  барабан,  и  потом  бессильно
падало, мокро плескаЯ по камнЯм. Ђ сзади опЯть рос и бежал  на  берег  новый
нарастающий ропот.
     ‡иночка долго стоЯла на самом краю, одна, тоненькаЯ, в развевающемсЯ от
ветра  белом  платье.  ‚округ  нее  было  широко,  пусто  и  ветренно,   все
наполнЯлось гулом, звоном  и  плеском  непрестанного  могучего  движениЯ,  и
казалось в темноте, что она отделЯетсЯ  от  берега  и  вот-вот  сейчас,  как
легкаЯ вольнаЯ птица, полетит быстро и низко над  самой  черной,  блестЯщей,
движущейсЯ водой, веющей глубиной и  страхом,  вдаль,  к  неведомым  широким
горизонтам.
     ‘транные думы овладевали ею. —то-то чистое и милое, такое нежное, такое
славное просилось на волю из ее молодого, свежего тела, с широкими, упругими
бедрами,  невысокой  сильной  грудью,  на  которой,  волнующе  легко,  точно
стремЯсь улететь и бесстыдно обнажить ее, трепетало легкое белое  платье.  ‚
душе была настойчиваЯ жажда чего-то, чего  она  еще  не  знала  и  не  могла
понЯть: и радость грустнаЯ,  и  грусть  радостнаЯ,  и  плакать  хотелось,  и
смеЯтьсЯ.
     Ђ гул морЯ, все так же нарастаЯ,  бежал  на  берег,  и  грудь  невольно
выгибалась навстречу упругому влажному ветру.
     Ћна не видела Љончаева. Џеред нею  были  только  море,  мрак  и  чистые
звезды, но всем существом своим она  чувствовала  его  где-то  тут,  близко,
милого, сильного, и хотелось ей оглЯнутьсЯ и почему-то страшно было  увидеть
его.
     „алеко, далеко, точно с краЯ света, через верхушки невидимых  волн,  то
показывались, то пропадали предостерегающие огни.

        III  

     ‹авренко грузно и медленно,  тЯжело  понурив  голову,  дошел  до  конца
бульвара. Ќа углу он нанЯл извозчика и с ласковой иронией сказал ему:
     - Ђ шо, гражданин, лошадь твоЯ скорее бегать может?
     €звозчик молча повел головой, так что нельзЯ было понЯть,  уразумел  ли
он, доволен или недоволен шуткой, и задергал вожжами.
     Ћдну за другой проезжали они темные улицы. Ѓыло  уже  поздно  и  пусто.
ѓлЯдЯ на огромные темные дома, в которых  как-то  не  представлЯлась  жизнь,
‹авренко думал о том, что многих из людей, которые теперь крепко и  спокойно
спЯт здоровым сладким сном, завтра уже не будет. € люди эти не  знают  своей
судьбы, и это ужасно.
     - ђазве они спали бы, если бы знали, что через несколько  часов...  что
осталось всего несколько часов жизни... что надо дорожить каждым мгновением,
смотреть, запомнить, изжить эту  жизнь,  котораЯ  так  мучительно  дорога  и
которой осталось так мало...
     …му показалось, что было бы  лучше,  если  бы  знать.  Ќеожиданность  и
неизвестность пугали, как чернаЯ пустота.
     Ќо тут ‹авренко  отчетливо,  но  не  умом,  а  как-то  одними  нервами,
мгновенно обострившимисЯ до боли, представил себе весь тот  кошмарный  ужас,
те зловещие предсмертные судороги жизни - крики и слезы отчаЯниЯ, -  которые
наполнили бы эти темные молчаливые дома и нелепо-ужасно всколыхнули бы  тьму
и тишину ночи, если бы все эти приговоренные вдруг узнали, как близка от них
смерть и как мало, как бессмысленно мало осталось жить.
     ЊелкаЯ неприЯтнаЯ дрожь пробежала по  его  согнутой  толстой  и  рыхлой
спине.
     Ѓог с ним... уж лучше не знать! - мысленно  махнул  рукой  ‹авренко  и,
стараЯсь не думать и скрыть от самого себЯ холодное, зловещее  предчувствие,
стал вызывать в памЯти всевозможные, самые пустЯчные и  пестрые  впечатлениЯ
днЯ. ‘начала это было трудно, и в то самое времЯ, когда он думал, что думает
о другом, вдруг мучительно оказывалось, что где-то  еще  глубже  и  в  самых
тайных изгибах мозга остро и болезненно шевелитсЯ  это  ползучее,  липкое  и
всеобволакивающее предчувствие ужаса. Ќо потом мысли устали  и  сами,  почти
незаметно, ушли в сторону. ‚спомнилсЯ ему Љончаев, и  его  юное,  бесшабашно
смелое лицо, с фуражкой на затылке и с мЯгкими волосами, легко  закрученными
на висках, Ясно встало перед ним в сумраке тихой ночи.
     "Љ ‡иночке пошел, конечно!" подумал он и, закрыв  глаза,  вызвал  перед
собою милое личико с розовыми пушистыми щеками, с двумЯ недлинными  толстыми
косами на покатых плечах молодой-молодой девушки.
     ЌежнаЯ и тайнаЯ грусть, котораЯ всегда овладевала им при  виде  первой,
нежной и красивой женской молодости, тихо шевельнулась в нем.
     - Ђх, ‡иночка, ‡иночка! - медленно вздохнул он и,  весь  напрЯгаЯсь  во
внезапном приливе трогательной нежности и тоскливой ласки,  подумал:  "ЊилаЯ
"ЊаленькаЯ молодость", кто знает, где буду Я, когда ты расцветешь?.."
     —то-то теплое и мокрое выступило  из-под  его  закрытых  век.  ‹авренко
стыдливо крЯкнул, открыл глаза, поправилсЯ на сиденье и снова стал  смотреть
на слепые окна домов, неЯсно мерещившихсЯ во тьме.
     Џочему-то перед ним встала всЯ его собственнаЯ жизнь:  больницы,  сотни
страдающих, отвратительно и гнусно,  на  все  манеры,  разлагающихсЯ  людей,
тайнаЯ, стыдливаЯ любовь к  ‡иночке,  бильЯрд,  жадные  лица  шулеров,  стук
шаров, горький вкус пива и кисловатый затхлый запах в его холостой квартире,
с размокшими кучами пепла на окнах. ‘тало чего-то обидно,  чего-то  жаль  до
слез.
     - Ѓарин! - вдруг позвал извозчик с козел. ‹авренко  медленно  посмотрел
на него, с трудом оторвавшись от своих мыслей.
     ‘ козел, через плечо, смотрело на него, смутно различаемое  в  темноте,
унылое и понурое, мужицкое лицо.
     - Ђ, шо тебе? - вЯло спросил ‹авренко.
     - Џравда, говорЯт, завтра по городу палить с пушек будут?
     - „олжно, будут...
     €звозчик помолчал, и казалось, что он ждет еще чего-то  или  к  чему-то
прислушиваетсЯ.
     Ќа улицах были пустота и молчание, и только одиноко и  чересчур  громко
гремели колеса пролетки.
     - Ќ-ну, дела! пробормотал извозчик, не оборачиваЯсь.
     ‹авренко долго молча смотрел в его присадковатую, согнутую спину, зыбко
маЯчившую перед глазами во мраке.
     - „а, голубь, дела! - не то усмехнувшись, не  то  вздохнув,  проговорил
он. - Ђ ты знаешь, из-за чего все это?
     - Ђ кто их знат! - неопределенно ответил извозчик, опЯть  оборачиваЯсь.
- ѓоворЯт, матросы да забастовщики народ мутЯт...
     - ЊутЯт? ќх, ты...- с иронией передразнил ‹а-вренко.
     -  Ђ,  конечно,  мутЯт...  †или  бы  тихо,  а  то  на...  Ќевесть  чего
захотели... ќтак, к примеру, и Я скажу: не желаю... да и все!..
     €звозчик усмехнулсЯ,  и  по  голосу  было  слышно,  что  он  усмехнулсЯ
презрительно и недоуменно.
     - ‹учшей жизни хотЯт, - возразил ‹авренко,  -  и  ты  можешь  хотеть...
ђазве ты сам своей жизнью доволен?
     - ѓде же доволен... †ить нашему брату вовсе трудно... ’еперь,  возьмем,
скажем...
     - Ќу, вот видишь, - перебил ‹авренко, - трудно жить.
     - —то ж, что трудно...  †изнь  не  малина,  трудно-то  трудно,  а  жить
можно... что ж...
     - ѓде же можно? - с сердитой грустью возразил ‹авренко. - „ень  и  ночь
на козлах сидишь... вон как тебЯ  согнуло,  а  человек  не  старый...  Љроме
лошадиного хвоста, холода да голода ничего не видишь, всЯкий тобой помыкает,
в бане, чай, побывать толком некогда,  вши  заели,  а  ты  говоришь  -  жить
можно!.. ђазве это жизнь?
     €звозчик,  обернувшись,  посмотрел  на  него  с  непонЯтным  выражением
какой-то растерЯнности и испуга.
     - Ћно, конечно, что жизнь, точно что... оно, если рассудить, так  жизнь
наша, барин, горькаЯ жизнь, а только, что ж...  тЯжело  не  тЯжело,  а  жить
надо...
     Ћни замолчали. ЋпЯть только дробно  и  одиноко  постукивали  колеса  да
скрипела калитка. ‘вернули в переулок, проехали мимо церкви, смутно белевшей
за черными деревьЯми. €звозчик и доктор ‹авренко думали каждый  о  своем,  и
было много безнадежного, унылого в этих двух  согнутых,  молчаливых,  чуждых
друг  другу  фигурах  и  тощей,  разбитой  лошаденке,  терпеливо  и   кротко
выбивавшейсЯ из сил.
     “же у самого дома доктора ‡арницкого извозчик  вдруг  вздохнул  и  тихо
пробормотал:
     - ЏриходитсЯ, барин, жить!..
     ‹авренко ничего не ответил.
     “ темного подъезда доктор  тЯжело  слез  с  дрожек  и  расплатилсЯ.  Ќа
мгновение они посмотрели друг другу в глаза. ‹авренко что-то хотел  сказать,
но промолчал и пошел к подъезду. €звозчик тронул лошадь, и пролетка медленно
поплелась  вдоль  тротуара,  точно  поползло   одиноко   в   ночи   какое-то
искалеченное, унылое насекомое.

        IV 

     Ќа площадке был пустой и холодный мрак, и тоскливый, замирающий  отзвук
колокольчика где-то за запертой молчаливой дверью наводил жуткую  тоску.  Ќе
отворЯли долго, и все было тихо, как в могиле,  и  это  сравнение  пришло  в
голову ‹авренко и из самой  глубины  его  души  поднЯло  опЯть  тоскливое  и
зловещее чувство. Њрак стал жутким, и начало чудитьсЯ, что со всех сторон  в
нем неслышимо подползает что-то бесформенное и ужасное.
     Ќаконец, за дверью послышалсЯ шорох, и женский высокий голос спросил:
     - Љто там?
     ѓолос  звучал  как  будто  издалека,  и   в   его   напрЯженном   звуке
чувствовалась  молодаЯ   женщина,   боЯзливаЯ   и   недоверчиваЯ.   ‹авренко
поторопилсЯ ответить, нарочно придаваЯ словам  преувеличенно  дружелюбное  и
успокоительное выражение. ’огда дверь медленно отворилась,  и  полоса  света
упала ему на лицо. ЊолоденькаЯ, хорошенькаЯ горничнаЯ застенчиво  улыбнулась
ему и, наивно-кокетливо прижимаЯсь к косЯку, пропустила доктора в  переднюю.
Ќа пороге в следующую комнату стоЯл черный силуэт самого  ‡арницкого  и  все
еще тревожно, слегка вытЯнув шею, всматривалсЯ в темноту.
     - ‚ладимир Џетрович, Я к вам по делу, - заговорил ‹авренко,  вступаЯ  в
комнату и снимаЯ пальто.
     - „а, да... Я уже знаю... - торопливо пробормотал ‡арницкий, и  по  его
чересчур красивому и здоровому лицу мгновенно мелькнуло  что-то  странное  и
даже как будто враждебное. € хотЯ он сейчас же отвернулсЯ,  но  даже  в  его
крупном,  с  короткими  крутыми  завитками  черных  волос,  холеном  затылке
почувствовалось   то   же   выражение.   €   с   той    спокойной,    тонкой
наблюдательностью, которою всегда отличалсЯ ‹авренко, доктор заметил и понЯл
это выражение.
     Ћни прошли в кабинет ‡арницкого, где от Яркого света  по  лощеной  коже
тЯжелой мебели, по золоченым корешкам книг  и  зеркальным  стеклам  шкафа  с
инструментами искрились тысЯчи холодных бликов.
     Ќавстречу им поднЯлсЯ высокий, как жердь, унылого вида студент.
     - Ђ, ‘ливин! - ласково-дружелюбным тоном негромко воскликнул ‹авренко.
     ‘тудент улыбалсЯ ему, но и улыбка у него была какаЯ-то длиннаЯ, вЯлаЯ и
унылаЯ.
     ‹авренко сел у стола, сел и ‘ливин, острым углом поставив  перед  собой
худые колени, а ‡арницкий стал ходить по комнате, о чем-то озабоченно  думаЯ
и тЯжело ступаЯ по ковру машинально размеренными шагами.
     ‚се долго молчали.
     - Ќу, вот, голубь мой, дождались мы и революции! - с задумчиво-ласковой
иронией наконец проговорил ‹авренко, взглЯнув на уныло сидевшего ‘ливина.
     € точно это слово было тем ключом, которым открывалась душа у  понурого
студента, ‘ливин вдруг оживилсЯ. …го белобрысое, худое и длинное, совершенно
некрасивое лицо чахоточного порозовело, глаза заблестели, и все  лицо  стало
таким молодым и милым, что на него и жалко, и хорошо было смотреть.
     - ќто  еще  не  революциЯ,  а  только  предтеча  революции,  доктор!  -
надтреснутым высоким басом ответил он, - но во всЯком случае это такой удар,
который двинет жизнь сразу на тысЯчу верст вперед!
     - „а, конечно!.. - любуЯсь  им,  согласилсЯ  ‹авренко,  хотЯ  вовсе  не
потому, что был бы действительно с ним согласен.
     ‡арницкий остановилсЯ у камина, постоЯл немного, подумал и заложил руки
в карманы, покачиваЯсь с носков на пЯтки и  обратно,  и  небрежно-притворно,
глЯдЯ в потолок, спросил:
     - Ђ как вы думаете, чем все это кончитсЯ?..
     - Ѓойней, - коротко пожал плечом ‹авренко и потер свои  пухлые,  как  у
булочника, пальцы, точно ему вдруг стало холодно.
     ќто было очень простое и короткое слово, и ‹авренко  произнес  его  как
будто довольно спокойно, но оно кровавым призраком встало  перед  каждым  из
них и мгновенным тЯжелым  сжатием  отметилось  в  сердцах.  ‡арницкий  вдруг
перестал качатьсЯ и странно поперхнулсЯ. ‘ливин вновь осунулсЯ и поник.
     Ќо каждому из них казалось, что страшно только  ему  одному,  а  другим
нет. € каждому стало неловко пред другими и стыдно перед самим собой.
     "Љак они могут так спокойно", - с наивным восхищением подумал ‘ливин  и
с горькой тоской почувствовал себЯ маленьким, ничтожным и  трусливеньким  до
гадости. €, страдаЯ до слез и убеждаЯ себЯ, что он должен быть  искренним  и
сказать то, что думает и чувствует, он пробормотал,  заикаЯсь  и  бестолково
двигаЯ локтЯми и ногами:
     - Ђ в конце концов, все это ужасно!.. и... вообще...
     - —то  же  тут  ужасного?  -  неожиданно  длЯ  самого  себЯ,  повинуЯсь
безотчетному желанию замаскировать свой страх и  тому  стремлению  поражать,
которое всегда было в нем, вместе с тайной сознаваемой уверенностью, что  он
действительно лучше, смелее, решительнее, непреклоннее, умнее и определеннее
всех, сказал ‡арницкий. € мгновенно его самоуверенность вернулась к нему,  и
он успокоилсЯ.
     - Ѓорьба так борьба... Љому-нибудь надо умирать,  и,  право,  по-моему,
лучше умереть сразу и в борьбе за жизнь, чем от какой-нибудь болезни  сгнить
в постели. ‚ сущности говорЯ, - продолжал он, оживлЯЯсь от удовольствиЯ, что
именно ему пришла в голову удачнаЯ мысль, -  в  сущности  говорЯ,  вопрос  о
жертвах был бы тогда ужасен, если бы люди вообще были вечными и только  одни
эти жертвы погибали... тогда... да... Ќо так как все  люди  в  конце  концов
умирают, то не  все  ли  равно,  раньше  или  позже?..  ќто  сантиментальное
сожаление о жертвах