 но тЯжелое, угнетающее чувство.
     Ќовые толпы встревоженных муравьев бежали из дальних углов муравейника,
и все крыши домов, балконы и окна были унизаны маленькими черными  фигурками
с  круглыми  муравьиными  головками.  Ћбщее   напрЯжение   становилось   все
тревожнее, и уже со всех сторон стали  быстро  возникать  и  так  же  быстро
потухать слухи о кровавых столкновениЯх и  человеческих  жертвах.  Љогда  же
пронессЯ слух, что против порта и  тою  места,  где  стоЯл  отрЯд  ‹авренко,
поставлены  пулеметы,  а  во  дворах,  против  бульвара,  спрЯтаны  солдаты,
невидимо, но ощутимо стала  расти  злоба.  ‹ица  стали  зловеще  изменЯтьсЯ,
вместо  бесшабашно  блестЯщих  глаз,  разинутых  в  веселом  крике  ртов   и
возбужденных оживленных лиц стали показыватьсЯ темные глаза, сжатые  губы  и
налитые кровью лица.  ‚ременами  гул  затихал,  и  в  воцарившемсЯ  коротком
молчании слышалось что-то глухое, как будто отдаленные приближающиесЯ тЯжкие
шаги.
     ‚се большаЯ и большаЯ  тоска  охватывала  ‹авренко,  и  все  острее  он
чувствовал, что длЯ него все кончено этим  днем.  Ђ  от  этого  предчувствиЯ
иногда как будто все заволакивалось черным флером,  становилось  безразлично
окружающее и хотелось уйти, пока еще  не  поздно,  куда-нибудь,  где  трава,
цветы и солнце - и нет людей. ’ам бы,  в  зеленой  тишине,  лечь  на  землю,
прижатьсЯ к ней усталым телом, смотреть  на  Яркие  цветы  и  далекое  небо,
плакать от грусти и счастьЯ, и все жить и жить.
     Ќо вместо  того  ‹авренко  оставалсЯ  в  центре  толпы,  на  взрытом  и
истоптанном сотнЯми человеческих  ног  бульваре.  €  как  муха,  попавшаЯ  в
паутину, то раздражаетсЯ и отчаЯнно  бьет  крыльЯми,  то  затихает  в  тупой
покорности, - так и ‹авренко то говорил себе, что все это ужасно,  не  нужно
ему, противно, жалко, что надо уйти куда глаза  глЯдЯт,  то  тупел  и  уныло
поглЯдывал на бегущие мимо разноликие человеческие волны.
     Њолоденькие студенты и барышни с белыми повЯзками на рукавах  толпились
вокруг него,  и  чувствовалось,  что,  несмотрЯ  на  их  искреннее,  молодое
возбуждение, им все-таки жутко  и  каждому  хочетсЯ  быть  поближе  к  этому
толстому пожилому человеку, который, должно быть, лучше их знает,  что  надо
делать.
     ‘лушайте, доктор, а они не имеют права  стрелЯть  по  красному  кресту?
несколько раз спрашивала ‹авренко маленькаЯ мЯгкаЯ курносенькаЯ барышнЯ, и в
ее черных воробьиных глазках темнело наивное откровенное чувство страха.
     "’очно может быть право стрелЯть по одним, а  не  стрелЯть  по  другим?
Љогда люди решили убивать вообще, не все ли равно им, кого убивать?" сердито
подумал ‹авренко, но сказал мЯгко и успокоительно:
     - ђазумеетсЯ, нет!
     Ќо вслед за тем в нем самом так вросла уверенность в противоположном  и
так стало ему жаль эту цветущую, радостную, даже в страхе  и  растерЯнности,
молодость, что он взЯл каретку и, поручив отрЯд старшему студенту, поехал  в
городскую думу, где собрались все выдающиесЯ общественные деЯтели юрода.
     "џ им скажу, что нельзЯ же!" -  мелькало  у  него  в  мозгу  совершенно
бессмысленно, как натревоженный мотив, и он сам не знал, кому и  что  именно
он хочет сказать.
     Љогда каретка проезжала площадь, в конце ее  ‹авренко  увидал  знакомый
графский  дворец,  величаво  и  спокойно  возвышавшийсЯ  своими   розоватыми
колоннами и витыми решетками с золочеными гербами.
     "Ђ им и горюшка мало! - подумал он. - „овели людей!.."
     € ему удивительно странно было в эту  минуту  думать,  что  есть  люди,
такие же, как и все, не с четырьмЯ руками, не с двумЯ головами, не  с  двумЯ
жизнЯми, а совершенно такие  же,  как  и  все,  но  которым  почему-то  были
выстроены  особые  жилища,  которых  пуще  ока  стерегут  сотни  вооруженных
обалделых людей, которые даже среди всеобщего страданиЯ, смЯтениЯ  и  гибели
живут своей особой, совершенно свободной,  роскошной,  красивой  и  приЯтной
жизнью.
     "‚едь  вот,  -  подумал  ‹авренко,  -  ЯвнаЯ   нелепость...   Ќелепость
очевиднаЯ, как дважды два четыре, а ведь даже самому себе иногда  приходитсЯ
напоминать, что это действительно  так,  что  эти  люди,  из-за  которых  мы
страдаем и не можем улучшить свою жизнь, как могли  бы,  совершенно  таковы,
как и Я, и он, и он!" - мысленно указывал ‹авренко на промелькнувших в  окне
каретки тонкого худого подростка  мастерового,  с  худым  испитым  лицом,  и
бородатого, грЯзного и неуклюжего, как мучной мешок, ломовика.
     - Ќо как мы допустили до этого?.. ‚ековое сумасшествие,  идиотизм!..  €
поделом тогда, да, поделом... Ђ они правы... Љак бы то ни было, они устроили
свою жизнь лучше нас... Џусть там насилием, жестокостью, обманом, а  создали
себе жизнь полную, свободную, удобную и приЯтную... Ђ мы, с нашей заботой об
очищении жизни от зла. от порока, болезни  и  подлости,  вечно  в  положении
загнанного зверЯ... или вьючного животного...
     ‚ большом зале думы было много народу, но в сравнении с улицей казалось
тихо, чисто и осмысленно. ‚округ большого стола,  покрытого  темным  зеленым
сукном, усеЯнным листами  бумаги,  карандашами  и  чернильницами,  сидели  и
стоЯли люди, одетые однообразно и нарЯдно, как  показалось  ‹авренко,  после
обмызганной, запыленной толпы, которую он только что оставил на улице.
     ‹авренко протискалсЯ к  председателю,  высокому,  черному  человеку,  с
длинной блестЯщей бородой, и шепнул ему на ухо взволнованно и несвЯзно:
     Ќиколай €ванович, Я должен сделать срочное заЯвление!..
     Џредседатель наклонил к  нему  голову  с  гладко  причесанным  седеющим
виском и тонким острым ухом и торопливо ответил:
     - Џодождите немного... Џусть Љобозеев закончит!..
     ‹авренко хотел возразить, но председатель  уже  отвернулсЯ,  и  доктор,
потираЯ руки от охватившего того вдруг нетерпениЯ, отступил немного назад  и
стал слушать оратора. ‚  эту  минуту  он  испытывал  странное  и  неприЯтное
чувство, как человек, куда-то разбежавшийсЯ и вдруг  остановленный  в  самый
момент прыжка.
     Ћратор был невысокий, энергичного вида  брюнет,  с  большими  усами,  в
пенсне. Ћн не стоЯл, а почему-то двигалсЯ на  небольшом  пространстве  между
двумЯ столами, и оттого на первый  взглЯд  казалось,  что  ему  тесно  и  он
терзаетсЯ этим. ѓоворил он громко, в конце каждой  фразы  коротко  и  сильно
взмахивал сжатым кулаком, точно расшибаЯ что-то в пух и прах.
     ‹авренко прислушалсЯ, почему-то обратив внимание не столько на оратора,
сколько на сухонького седенького старичка, который, приставив ручку к уху, с
детским интересом на глазах, старалсЯ не проронить ни одного слова.
     - џ говорю, что мы можем сделать только одно, - разобрал он, - на улице
умирают наши братьЯ, наши дети, плоть от плоти и кость от кости  нашей...  Љ
ним!.. ‘ ними!.. —то тут рассуждать и спорить о форме, когда  каждаЯ  минута
дорога и секунда оплачиваетсЯ человеческой жизнью!
     Ћн говорил долго и совершенно правильно, но было очевидно, что  ни  он,
сытый и слишком выхоленный человек,  ни  представительный  председатель,  ни
седенький старичок физически не могут идти "к ним и с ними",  и  потому  всЯ
речь казалась произносимой только длЯ эффекта самой речи.
     "Ќу, к чему это говорить..." - страдальчески морщась, подумал ‹авренко.
     Ћратор на секунду помолчал, как бы прислушиваЯсь  к  отзвуку  улетевшей
красивой фразы, и, круто  повернувшись  в  другую  сторону,  продолжал,  все
возвышаЯ и возвышаЯ голос.
     - …сли мы точно граждане, а не обыватели, мы должны, не терЯЯ  времени,
выйти на улицу, к нашим детЯм и братьЯм,  и  вооруженной  рукой  дать  отпор
насилию... €наче  мы  недостойны  называтьсЯ  гражданами,  и  Я  еще  раз...
призываю вас бросить бесполезные споры и вместе идти... на улицу!..
     Џоследние два слова он выкрикнул громко и отдельно  и,  круто  взмахнув
рукой над головой, с энергией опустил вниз  кулак  и  так  быстро  сел,  что
показалось, будто он куда-то провалилсЯ.
     ‹авренко отер потное лицо и не стал смотреть в ту  сторону,  ему  стало
неловко.  Ќо  что-то  с  сухим  треском  разорвалось  и  вдруг   просыпалось
оглушительной дробью хлопков, на мгновение покрывших все звуки.
     ‹авренко опЯть вытер лоб платком. Ѓыло  жарко,  и  под  потолком  висел
синеватый нагретый туман,  в  котором  дальние  фигуры  казались  безличными
синими силуэтами. Ѓыло очевидно, что здесь уже давно толпитсЯ много народу.
     ‚ысокий председатель встал и, с достоинством опершись  одной  рукой  на
стол и слегка приподнЯв  другую,  ждал,  пока  утихнут  аплодисменты.  Љогда
последние хлопки разрозненно замерли в  отдаленных  углах,  он  поднЯл  руку
выше, призываЯ к вниманию, и громко проговорил:
     „октор ‹авренко, заведующий санитарным отрЯдом, желает сделать  срочное
заЯвление. †елает ли собрание выслушать?
     Џросим,  просим!..  -  слабо  раздалось  несколько   голосов,   и   все
надвинулись на стол.
     Џредседатель сделал ‹авренко пригласительный жест, точно приглашаЯ  его
спеть что-нибудь, и сел,  принЯв  вид  достойный  и  внимательный.  ‹авренко
машинально выдвинулсЯ вперед, опЯть отер платком лоб и, ничего не видЯ перед
собой, кроме стены черных сюртуков, синеватого  тумана  и  светлыми  пЯтнами
расплывающихсЯ в нем разнообразных лиц, заговорил:
     -  ѓоспода,  как  представителЯм  всех  руководЯщих  слоев   городского
общества, Я заЯвлЯю вам, что против моего отрЯда,  на  бульваре,  поставлены
пулеметы, и каждую минуту Я жду, что нас расстрелЯют...  Ќеобходимо  принЯть
какие-нибудь меры...
     Ћн замолчал, и ему показалось  странным,  что  так  мало  было  сказано
тогда, как чувствовалось нечто огромное, ужасное. ‚ словах это вышло  совсем
просто и не выражало того напрЯженного озлоблениЯ и тревоги, с  которыми  он
ехал сюда. € казалось, что и все ожидали большего, потому что еще  несколько
мгновений все лица молча смотрели на ‹авренко.
     Џослышались   негромкие    голоса.    Џервым    заговорил,    почему-то
недоброжелательно глЯдЯ на ‹авренко, пожилой толстый человек с рыжей бородой
и круглыми щеками.
     - —то же тут можно сделать... Њне кажетсЯ, что если начнут стрелЯть, то
не по одному лазарету... …го постигнет общаЯ участь, и Я  не  нахожу,  чтобы
этот вопрос можно было выделить из  общего...  ќто  значит  раздробитьсЯ  на
мелочи...
     - ’о есть позвольте, какие же  мелочи?  вскрикнул  ‹авренко,  мгновенно
озлоблЯЯсь.
     ЏоднЯлсЯ высокий худой человек с честными большими  глазами  и  прЯмыми
волосами, о котором, не знаЯ его, можно было сказать, что это  литератор,  и
негромким, но  чрезвычайно  убедительным  голосом  стал  возражать  толстому
господину. ѓоворЯ, он смотрел ему прЯмо в лицо, и выражение  глаз  его  было
правдиво и твердо,  но  ‹авренко  почему-то  показалось,  что  литератор  из
деликатности стараетсЯ вывести его, ‹авренко, из неловкого положениЯ.
     Ћн  говорил  так  хорошо  и  убедительно,  а  главное,   было   столько
искренности в его глазах, что все,  даже  те,  которые  раньше  были  против
выделениЯ вопроса о санитарах из общего  обращениЯ  к  графу,  не  могли  не
согласитьсЯ.
     Ќо толстому господину было трудно отказатьсЯ от своих слов. ‘начала он,
видимо, хотел с достоинством промолчать, но в самую последнюю  минуту  нашел
удачное возражение и поспешно заговорил.
     - ѓраф совершенно резонно может заметить нам, что  когда  лес  рубЯт  -
щепки летЯт и что он не может же не стрелЯть по порту оттого,  что  на  пути
мы, вместо баррикад, расположим  свои  перевЯзочные  пункты...  ќто  наивно,
господа...
     Ќекоторые слегка засмеЯлись.
     ‘кулы  литератора  чуть-чуть  покраснели.  ‚  глазах  загорелсЯ  огонек
задетого самолюбиЯ, и он опЯть возразил. Ќо  смешок  был  пущен  вовремЯ,  и
стало очевидно, что теперь уже что-то утерЯно и литератору ничего не удастсЯ
доказать. Њежду его словами и пониманием слушавших возникло нечто совершенно
пустое, но непроницаемое.
     ‘пор разгоралсЯ. Џо вопросу высказалось еще несколько  ораторов,  и  он
был решен в отрицательном смысле.
     ‚се времЯ ‹авренко по-прежнему испытывал глупое  и  неловкое  положение
человека, который  куда-то  изо  всех  сил  разбежалсЯ  и  не  прыгнул.  …му
становилось скверно, жарко, потно и под ложечкой засосало. Ћн вспомнил,  что
не ел целый день, и вдруг, совершенно  нелепо,  у  него  выскочила,  лукаваЯ
перед самим собою, мысль, что он имеет право заехать в ресторан  перекусить,
а пока подадут, сыграть партию на бильЯрде.
     - Ќе то что сыграть, а... - попробовал он  извернутьсЯ,  но  ничего  не
вышло, и раздражение стало овладевать им.
     ‚се в нем кипело, и каждое новое слово,  каждый  новый  оратор  вызывал
новый и новый прилив тоскующего бешенства.
     ‚опрос уже шел опЯть о том, в какой форме должно состоЯтьсЯ обращение к
графу. € здесь ‹авренко невольно занЯла и  поразила  неуловимаЯ  спутанность
чувств и слов.
     Ћдни предлагали послать депутацию  словесную,  другие  -  с  письменным
заЯвлением, третьи - просто поговорить по телефону.
     -  ‘  этими  скотами  церемонитьсЯ  нечего...  -  вскидываЯ  руками   и
презрительно кипЯтЯсь, говорил рыженький тоненький и, очевидно, высохший  за
письменным столом господин. - ќтим мы покажем свое отношение к ним!..
     Ћн говорил так презрительно и злостно, так возбужденно  поправлЯл  свое
пенсне, что  многим,  должно  быть,  действительно  показалось  возможным  и
заманчивым выразить  свое  презрение  зазнавшимсЯ  жестоким  и  ограниченным
зверЯм.
     - Џозвольте, да граф просто не станет говорить с нами  по  телефону,  -
порывисто вскочил какой-то желчный, толстый человек в сверкающих очках.
     € это было так очевидно, что непоколебимое сознание неодолимой  силы  и
власти за "теми" как бы  воочию  встало  перед  слушателЯми.  Љое-кто  опЯть
засмеЯлсЯ, как будто эти люди были даже довольны сознанием своего бессилиЯ.
     - ’о есть как это, не станет говорить?..  -  вскидываЯ  руками  и  весь
краснеЯ, вскрикнул высохший рыженький господин.  -  Ћн  обЯзан  считатьсЯ  с
мнением общества, как бы  оно  ни  было  выражено.  —то-нибудь  одно  -  или
общество, или мы - стадо, которому довольно только кнута... џ не могу с этим
согласитьсЯ!
     € как раньше казалось, что предложение его  было  сделано  только  ради
хлесткого желаниЯ выказать себЯ смелым и твердым, так теперь стало казатьсЯ,
что он искренно  страдает  о  бессилии  и  унижении  общества.  Ќо  все-таки
слышались и прежние хлесткие нотки и нельзЯ было ничего понЯть в его душе.
     - ‚ы можете соглашатьсЯ или не соглашатьсЯ а граф все-таки слушать  вас
не станет-с, только и всего
     - Њы заставим!  -  запальчиво  крикнул,  вскинув  руками  выше  головы,
рыженький господин.
     -  Љак-с?  -  Язвительно  спросил  господин  в  очках  захлебываЯсь  от
удовольствиЯ. - Ѓаррикады пойдете строить,  вы,  Я,  вот  €ван  €ванович!  -
показал он на седенького старичка, с детским интересом переводившего глаза с
одного на другого.
     ‚се невольно взглЯнули на этого старичка и тоже  увидели,  что  говорит
выражение его личика.
     - џ не знаю, но это интересно... џ, право, с величайшим  интересом  все
слушаю... ‘ величайшим интересом! - говорило это розовое, старчески  наивное
личико.
     € всем стало неловко и очевидно, как нелепа даже самаЯ отдаленнаЯ мысль
о возможности поЯвлениЯ на баррикадах этого старичка и всех бывших  в  зале.
Ќи кто уже не помнил, что хлопали оратору именно за такое предложение.
     € тот самый оратор, точно коснулись  больного  места,  вдруг  порывисто
вскочил и закричал, взмахиваЯ кулаком:
     - ќто не так смешно, как вам кажетсЯ!.. €  если  мы  действительно  так
бессильны, беспомощны, что не можем умереть с  нашими  братьЯми,  так  самое
лучшее, что мы можем сделать, это - разойтись!..
     ќто было очевидно и оттого испугало всех. ‡а  этим  словом  оказывалась
уже пустота, которую нечем было наполнить. € оттого снова стали возражать...
     "‡ачем Я сюда пришел? - с бесконечным негодованием  мысленно  вскрикнул
‹авренко. - ђазве это люди?.. —то это такое?.."
     Ћн недоуменно оглЯнул зал, где еще больше навис  человеческий  туман  и
дальние силуэты окончательно  расплылись  в  синеватой  мгле.  ‚округ  также
чернела  непроницаемаЯ  чернаЯ   стена   сюртуков   и   расплывчатых   пЯтен
человеческих лиц. ‹авренко стало невыносимо душно  от  злобы  и  духоты,  от
страшной потребности крикнуть, хватить чем попало от  одного  краЯ  зала  до
другого и, наконец, и от физической усталости. ‚се тело его неприЯтно ныло.
     Ћн отошел от стола, чувствуЯ, что если не выскажетсЯ, не сделает  того,
что требует его возмущение, то будет так же презирать и самого себЯ.
     Ќо почему-то высказатьсЯ было невозможно и раскрытый длЯ громовых  слов
рот не давал звуков, точно в него вместо Языка запихали мЯкину.
     ‹авренко, весь потный, с инстинктивным отчаЯнием оглЯнулсЯ вокруг.
     - Џослушайте, голубь мой! сердито заговорил  он,  схватив  за  пуговицу
знакомого ему инженера, высокого, с красивой, как  у  председателЯ,  бородой
человека, у которого был такой вид, точно все, что  делалось,  было  сделано
только длЯ того, чтобы он и другие,  такие  же,  как  он,  суетились  и  все
устраивали и улаживали.
     - Ђ, это вы, доктор?.. —то вам?..  Џростите,  Я  спешу!..  -  торопливо
пробормотал инженер, мельком пожимаЯ руку ‹авренко.
     - ќто  невозможно,  Я  говорю,  что  против  красного  креста  пулеметы
ставЯт... Ђ тут!.. ‚ы же  граждане  города...  у  вас  значение...  надо  же
что-нибудь предпринЯть, - обидчиво и сердито говорил ‹авренко, чувствуЯ, что
делает и говорит что-то, в сущности, совершенно  не  нужное  и  не  то,  что
хотел.
     - Ќу да, конечно!.. - закивал головой инженер, поправлЯЯ пенсне.  -  Ќо
вы и сами можете присоединитьсЯ к депутации? ‚ыделЯть вопрос  в  самом  деле
нельзЯ!.. ‚ы понимаете?..
     - Ќо к чему же эти?.. словопрениЯ... - со злобой возразил ‹авренко.
     Ќадо же сговоритьсЯ!.. ’ак нельзЯ!..
     ‹авренко вдруг охватила такаЯ злость, что он громко вскрикнул:
     - „а что это такое?..
     Ќо в поднЯвшемсЯ шуме и аплодисментах голос его бессильно заглох.

        XI  

     Љогда  собственные  экипажи,  блестЯщие   и   аккуратные,   наполненные
пожилыми, чистыми и важными на  вид  людьми,  катились  по  улицам,  все,  и
обтрепанные мастеровые, и матросы, и кучки дружинников с красными повЯзками,
всЯ огромнаЯ масса людей, котораЯ здесь, далеко от порта, была тише и больше
в ней  было  растерЯнности  и  недоумениЯ,  смотрела  им  вслед  серьезно  и
внимательно.
     - „епутаты, депутаты! - слышались голоса, и  в  них  было  определенное
выражение неопределенной надежды.
     Љазалось, что если такие важные, всеми  уважаемые,  солидные  люди,  из
которых почти каждый был  каким-нибудь  начальником  большего  или  меньшего
числа людей, взЯлись за дело, то оно должно принЯть  новый,  нужный  оборот,
после которого минуют тЯжелаЯ тревога и растерЯнность.
     € даже самому ‹авренко стало легче и веселей.
     "„олжны же там понЯть", - успокоительно думал он и старалсЯ не замечать
кроющегосЯ где-то глубоко в душе недоумениЯ, -  что  именно  понЯть?  €  что
делать, если не поймут, - а не поймут наверное!
     “ дворца, который вблизи показалсЯ ‹авренко еще больше и  значительнее,
стоЯли пушки и рЯды солдат, среди которых виднелись кучки блестевших  своими
серыми шинелЯми офицеров. Ћни и  солдаты  смотрели  на  вылезающих  солидных
людей, в пальто и цилиндрах, с ожиданием, без вражды.
     Љогда они поднимались по ковру  широкой  красивой  лестницы,  ‹авренко,
оглЯдываЯсь вокруг, еще раз подумал:
     "‚от жизнь... Ќастанет ли когда-нибудь времЯ, когда людЯм  не  придетсЯ
завидовать этим лестницам, цветам и  коврам,  потому  что  это  будет  общаЯ
радость жизни..."
     Ќо ему почему-то  стало  неловко,  точно  он  подумал  что-то  наивное,
избитое и даже пошлое.
     ‘транно было только смотреть на стоЯвших повсюду солдат, одетых как  на
дворе, в шинелЯх, с ружьЯми и патронными сумками,  и  оттого  даже  казалось
иногда, что этот дворец не дворец, а чьЯ-то тюрьма.
     „епутацию принЯли с преувеличенной вежливостью. †андармские офицеры,  в
голубых  мундирах,  с  аксельбантами,  любезно  склонЯлись  им  навстречу  и
говорили мЯгко и предупредительно, соглашаЯсь и киваЯ головами.
     Ќо ‹авренко стало неловко, показалось ему, что  офицеры  любезны  не  с
ними самими, а с чем-то посторонним, может быть, даже  с  их  сюртуками,  но
только не с живыми людьми, приехавшими  говорить  о  своей  и  чужой  жизни.
ЉланЯЯсь и соглашаЯсь, они смотрели в  глаза  холодно,  и  в  этих  холодных
взглЯдах чувствовалось сознание силы механической, жестокой и неодолимой.
     „епутатам долго пришлось ждать посреди огромной залы, как-то одиноко  и
неловко маленькой кучкой черных сюртуков столпившись на  блестЯщем  паркете.
Ѓыло обидно ждать, встревоженно билось сердце, и  хотелось  чего-нибудь,  но
только поскорее.
     € когда уже становилось совершенно глупо стоЯть и ждать  посреди  залы,
вышел генерал-губернатор, тот самый  человек,  от  которого,  как  казалось,
зависела жизнь многих людей.
     ќто была огромнаЯ туша  красного  мЯса,  выпирающего  из  генеральского
мундира, лезущего на толстый, важный живот. “  него  было  огромное,  пухлое
лицо, седое и лысое,  с  маленькими  серыми  пронзительными,  как  у  самого
свирепого и хитрого зверЯ, глазками.
     Ћн вышел из дверей  тЯжелыми  и  грузными  шагами,  в  самой  грузности
сохранЯЯ бодрую, военную выправку,  и  остановилсЯ  в  нескольких  шагах  от
депутатов. € вдруг в том, как  он  остановилсЯ,  сквозь  внешнее  величие  и
грозность мелькнуло что-то быстрое и  робкое,  затаенный  в  самых  тайниках
души, никому не высказываемый, старчески дрЯблый, животный страх.
     Њаленькие глазки зверЯ быстро обежали кучку пожилых, солидных и  мирных
фигур в черных сюртуках  и  дольше  других  остановились  на  ‹авренко.  …го
пухлаЯ, небрежно и просторно одетаЯ, с задумчиво напрЯженным  лицом  фигура,
очевидно,  что-то  напомнила  генералу  и  как  будто  внушила  ему  смутные
опасениЯ. Ћн сделал маленький шаг назад, как будто  длЯ  того,  чтобы  лучше
окинуть глазами всех депутатов.
     - ‡дравствуйте, господа! - взЯвшись одной рукой  за  борт  лезущего  на
живот мундира, заговорил он громким и хрипло звучным голосом,  каким  привык
командовать массами людей, лошадей, пушек и обозов. - —ем могу служить?
     Ћн не поклонилсЯ, но сделал  вид,  что  поклонилсЯ,  и  эта  неуловимаЯ
тонкаЯ  игра  привычного  величиЯ,  лукавства  и  самоуверенности   поразила
‹авренко.
     "“дивительнаЯ выдержка! - подумал он, на MIHO-вение забываЯ даже, зачем
они тут. - ‘колько нужно было школить и дрессировать человека, чтобы научить
его жить не своею жизнью, двигать не своей  стариковской  грузной  и  жирной
фигурой, а чем-то другим, что надето сверху, как маска..."
     ‘ухонький, маленький и седенький старичок, в  длинном  черном  сюртуке,
который почему-то напоминал о том, что уже  скоро,  в  этом  самом  сюртуке,
чинно и навеки недвижимо, скрестив костЯные тонкие  пальцы,  старичок  будет
лежать на столе, выступил вперед и  полупоклонилсЯ,  видимо,  изо  всех  сил
стараЯсь не терЯть такого же достоинства, как  у  генерала,  но  волнуЯсь  и
робеЯ и сам возмущаЯсь этим.
     € вместе с ним начал волноватьсЯ и ‹авренко; ему стало до боли  обидно,
что огромнаЯ по своему значению длЯ  людей,  полнаЯ  ума,  таланта  и  труда
ученаЯ жизнь этого старичка тут, в дворцовой зале, ровно ничего не значит. €
опЯть он подумал, что все, во что он  привык  верить,  вздор,  а  настоЯщаЯ,
сильнаЯ и не рабскаЯ жизнь только у этого сановника и ему подобных.
     ‚аше  высокопревосходительство,   -   заговорил   старичок   негромким,
сухоньким костЯным говорком, -  мы,  представители  университета,  города  и
различных союзов и обществ, ввиду событий,  разразившихсЯ  в  нашем  городе,
сочли  своим  прЯмым  гражданским  долгом   обратитьсЯ   к   вашему   пре...
высокопревосходительству...
     ѓенерал чуть-чуть наклонил голову, и его толстаЯ, краснаЯ,  мЯгкаЯ  шеЯ
студенисто навалилась на твердый  красный  воротник.  ‡вериные  глазки  были
внимательно непроницаемы, и за их  холодно-серой  стекловидной  поверхностью
Ясно показалсЯ кто-то юркий, серый и хитрый, говоривший без слов:
     "џ вас знаю... ЊенЯ не проведете... џ наперед  знаю  все,  что  вы  мне
скажете и что Я отвечу. € то, что Я отвечу, будет самое главное, хотЯ бы то,
что вы мне скажете, и было бы справедливо".
     € под этим неодолимым взглЯдом сухонький старичок,  знаменитый  ученый,
видимо, терЯлсЯ.
     ...Њы надеемсЯ, что  вы,  ваше  высокопревосходительство,  примете  все
зависЯщие от вас меры, чтобы избежать ненужного и жестокого кровопролитиЯ...
     ‘тарик замолчал и вдруг  побледнел,  а  костлЯвые  пальцы  его  заметно
задрожали. ѓенерал, все так же склонив набок огромную  седую  и  лысую,  как
колено, голову, еще послушал мгновение, точно ожидаЯ, не скажут ли  ему  еще
чего-нибудь, и вдруг,  быстро  поднЯв  голову,  остро  сверкнул  глазками  и
побагровел.
     - џ должен вас предупредить, господа, что  в  силу  законной  власти  и
сознаниЯ огромного долга и ответственности перед родиной и  ѓосударем  моим,
лежащей на мне, Я не могу, даже если бы захотел, остановитьсЯ перед крайними
мерами при подавлении преступных замыслов,  угрожающих  спокойствию  и  даже
целости государства.
     - ‚аше... - начал было высокий, плотный  и  красивый  господин,  слегка
поднимаЯ удивительно холеную руку с перстнЯми.
     - Џрошу дать мне кончить! - негромко  бросил  генерал  с  непоколебимой
уверенностью в том, что это так и будет, и продолжал громко и  звучно:  ‚се,
что от  менЯ  зависело,  Я  уже  сделал.  ЊЯтежники  упорствуют  в  безумных
замыслах, и все, что Я  могу  вам  посоветовать,  это  употребить  все  ваше
немалое влиЯние на то, чтобы заставить их сдатьсЯ... и немедленно...
     - Њы этого сделать не можем! - вдруг сказал  ‹авренко,  сам  не  ожидаЯ
этого.
     - Ђга! - совсем не удивившись и как будто даже  чему-то  обрадовавшись,
зловеще подхватил  генерал.  -  џ  знаю,  что  вы  не  можете...  ‚ы  можете
постановлЯть резолюции, выражать порицаниЯ  действиЯм  правительства,  сеЯть
возмущение среди темных масс, но помочь власти справитьсЯ со смутой  во  имЯ
общего блага и порЯдка вы не можете.
     - ‚аше... - опЯть начал высокий господин с перстнЯми.
     - —его же вы от менЯ хотите?.. - все более и более багровеЯ и  возвышаЯ
голос, продолжал генерал. -  —тобы  Я  дал  возможность  захватить  город  и
арсеналы и способствовать мЯтежу?
     Ќаступило короткое молчание, и все вдруг понЯли, что между  ними  стоит
глухаЯ и непоколебимо непроницаемаЯ стена. Ќечего было сказать,  потому  что
сказать можно было одно: "„а, - откажитесь немедленно и за себЯ и за всех от
своей привилегированной, властной жизни и дайте другим взЯть свое".  €  было
так очевидно невозможно ни им сказать, ни ему  сделать  это,  что  наступила
холоднаЯ и тупаЯ пустота.
     - „а... ‚ы просите за мЯтежников, а  разве  не  гибнем  мы?..  -  вдруг
неожиданно заговорил генерал, и что-то совсем другое, как будто жалостное  и
искренно робкое, зазвучало в его понизившемсЯ голосе. - …ще вчера был пойман
какой-то злоумышленник...
     ‚се уже знали об этом и знали, что пойманного человека  расстрелЯли  на
дворе генерала, и труп его целый день лежал под окнами дворца. ‹авренко Ясно
представилсЯ этот важный, толстый,  с  крупным  орденом  на  шее,  старик  в
генеральском мундире, не раз подходивший, должно быть, к окну  и  смотревший
на жалкий, изуродованный труп  своего  побежденного  "на  этот  раз"  врага.
„олжно  быть,  на  огромном  лице  его  было   выражение   злобно-радостного
торжества, животной радости  и  злобной  трусости,  того  сжимающего  сердце
чувства, которое испытывает человек, смотрЯщий на убитую им,  чуть  было  не
укусившую его змею. "’от" убит, а он жив еще, но могло быть иначе  и,  может
быть, будет. € тогда, где-нибудь на мостовой, будет так же  лежать  толстое,
обращенное в кровавый ком или кровавые клочьЯ, тело генерала. €  кто  знает,
быть может, тут же, где-нибудь близко, невидимо и неслышно  уже  крадетсЯ  к
нему эта беспощаднаЯ, вернаЯ месть - смерть. €  там  или  здесь  неожиданно,
неумолимо и неотвратимо грЯнет выстрел или взрыв  и  обратит  его  в  то  же
ужасное и безобразное, во что обращен этот  неизвестный,  расстрелЯнный  под
его окнами человек.
     € тут впервые Ясно и сознательно ‹авренко  понЯл  свою  ошибку,  и  ему
представились весь ужас и всЯ убогость  этой  пышной,  важной  жизни,  с  ее
постоЯнной  злобой  и  жестокостью,  убивающими  душу,   с   узким   культом
собственного блага во что бы то ни стало, которое незаметно  отнимает  самую
лучшую часть жизни  -  свободу  и  сводит  величественное  существование  до
мучительных размеров прозЯбаниЯ загнанного зверЯ.
     Ќо генерал мгновенно оправилсЯ. ‘ерые глазки зверЯ засверкали упрЯмо  и
зло, лицо побагровело так, что побелел и Ясно выступил на висках  и  затылке
белый венчик седых волос, и голосом, в котором Ясно слышалась месть за  свой
страх и минутную слабость, он проговорил:
     - Њне не о чем больше говорить с вами, господа! Њне дорого времЯ...  Ќо
прошу помнить, га-спада, - повысил генерал голос и  поднЯл  кверху  короткий
толстый  палец  с  красным  рубином,  -  что  со  всеми,   так   или   иначе
потворствующими мЯтежникам, Я расправлюсь беспощадно...
     Ћн быстро повернулсЯ и, ступаЯ быстрее, чем нужно, скрылсЯ в дверЯх,  и
по его широкой спине, обтЯнутой мундиром, и по  втЯнутому  в  плечи  жирному
затылку опЯть прошло что-то трусливое и торопливое, точно  он  боЯлсЯ  удара
сзади.
     ѓруппа депутатов, не глЯдЯ друг на друга, медленно спускалась с широкой
лестницы, и их черные сюртуки казались удивительно жидкими и щуплыми  на  ее
массивных ступенЯх. ‚переди ‹авренко, сгорбившись, с дрожащими пальцами, шел
знаменитый старичок, и по узкой сгорбленной спине  тоже  было  видно  что-то
жалкое, пришибленное и униженное.
     "Ђ ведь громадный ум и сила, - пришло в голову ‹авренко. - ‚едь он  мог
бы сказать огненные слова... Љ чему же тогда и всЯ его слава,  его  ум,  его
таланты, если из-за самого маленького животного страха за жизнь... Ђ Я сам?"
- вдруг мелькнуло у него в голове.
     Ћн побледнел, как давеча  знаменитый  старичок,  криво  усмехнулсЯ,  не
глЯдЯ по сторонам, вышел из дворца и поехал обратно на бульвар.
     Љак только каретка отъехала от площади с ее величавым  дворцом,  рЯдами
серых солдат и неуклюжих пушек, ее подхватила и окружила невероЯтнаЯ  толпа,
точно она сразу окунулась в сплошную крутЯщуюсЯ массу. Ћдну секунду ‹авренко
показалось, что движетсЯ все: и дома, и  деревьЯ,  и  церкви,  и  небо,  все
поплыло за толпой. ЃлестЯщаЯ от солнца мостоваЯ сразу  исчезла,  растаЯла  в
черной многоголосой массе, налезающей на стены домов, точно волны  какого-то
черного канала.
     „альше нельзЯ было проехать. Ѓлижайшие люди оглЯдывались  на  ‹авренко.
Љто-то ударил лошадь кулаком по морде и крикнул:
     - Људа лезешь, черт?
     ‹авренко встал и пошел пешком, пробираЯсь в толпе.
     "Ќет, это не страх за жизнь... - вынырнула у него мысль все о том же. -
Ќе страх, а что?.." - мучительно спросил он себЯ и не нашел ответа.
     "…хать опЯть в думу? ‘казать  им!.."  -  перебил  он  свои  мысли,  но,
поддаваЯсь непреодолимому отвращению, махнул рукой, уныло влез в  каретку  и
поехал дальше.
     Ќа бульваре ‹авренко встретили  молодыми  радостными  восклицаниЯми,  и
первое лицо, бросившеесЯ ему в глаза, было, в синей фуражке  на  затылке,  с
курчавЯщимисЯ волосами и весело возбужденными глазами, лицо Љончаева.
     - ѓолубь мой, вы здесь?.. - с неизъЯснимой лаской и грустью и мгновенно
болезненно вспоминаЯ ‡иночку ‡ек, сказал ‹авренко.
     Ћни отошли немного в сторону, на край площадки, с которой не было видно
порта, но виден был Ясно серый броненосец в синем море, и,  глЯдЯ  на  него,
‹авренко спросил Љончаева:
     - Ќу, что ‡иночка? Џроводили?..
     - „а!.. - весь краснеЯ, молодо и счастливо, очевидно, вовсе не думаЯ  о
том, что была возможна разлука навсегда, ответил Љончаев.
     "ЊилаЯ маленькаЯ молодость, придетсЯ ли  еще  увидеть  тебЯ  когда?"  -
грустно и стыдливо подумал ‹авренко,  и  перед  его  глазами  проплыл  юный,
стройный силуэт девушки со светлыми,  наивно  счастливыми  глазами  и  двумЯ
пушистыми недлинными косами.
     Ђ  Љончаев,  блестЯ  глазами  и  весь  загораЯсь,  рассказывал  ему   о
броненосце, о матросах, морском офицере и человеке в пальто.
     - „а!.. сказал ‹авренко задумчиво. -  ќто  удивительные  люди,  но  длЯ
жизни они непригодны: величайший акт их жизни это их смерть...


        •II  

     –елый день огромнаЯ возбужденнаЯ  толпа,  то  рассыпаЯсь  на  отдельные
кучки, то  сливаЯсь  в  общую  массу,  двигалась  туда  и  сюда  по  городу,
переливалась  из  квартала  в  квартал,  как  ртуть,  движимаЯ   собственной
тЯжестью, случайными сочетаниЯми своих человеческих атомов.
     Ћна  то  бессмысленно  топталась  на  месте,  сталкиваЯсь  и  уничтожаЯ
собственное движение, то вдруг начинала катитьсЯ  в  одну  сторону  и  тогда
казалась  осмысленной  и  дружной.  Ќо  организованность  ее   была   только
кажущейсЯ: когда большее или меньшее число людей случайно двигалось в  одном
направлении и когда их становилось много, толпа,  как  ком  снега,  начинала
расти, увлекать на своем пути все и стихийно обращатьсЯ в  тЯжелую  дробЯщую
лавину, но лавина так же быстро таЯла, как и вырастала, и  там,  где  только
что была грознаЯ масса, вдруг оказывалась жалкаЯ кучка бесцельно слонЯющихсЯ
людей.
     € целый день отдельные  единицы,  незаметные  в  толпе,  вели  упорную,
напрЯженную борьбу, стараЯсь овладеть этой многоликой  бесчисленноголосой  и
разно чувствующей массой, чтобы направить ее в одно русло.
     ’ак  было  многообразно  движение,   так   необычно   такое   скопление
разнообразных  людей,  так  мучительно  невозможна  борьба  с  мгновенно   и
непрестанно возникающими порывами, так  велико  требующее  какого-то  исхода
напрЯжение,  что  к  вечеру  уже  и  самым  уверенным  стало  казатьсЯ,  что
происходит нечто совершенно бессмысленное и бесцельное, и зловещие  признаки
утомлениЯ и раздражениЯ стали вспыхивать то тут, то там.
     ‹авренко, целый день пробывший на бульваре, видел это, и  ему  казалось
совершенно понЯтным, что толпу не удержать и что с  минуты  на  минуту  надо
ожидать  взрыва  жестокости  и   жадности,   естественных   в   этом   хаосе
изголодавшихсЯ, измученных и обиженных людей.
     "…стественно, - думал он, - что свобода, революциЯ и все прочее  сейчас
в этой бестолковщине никому не Ясны и утратили значение...  Ќадо  что-нибудь
реальное... Ќадо схватить то, чего никогда они не имели, чего им хотелось  и
чего, собственно, они  добиваютсЯ...  ЌачнетсЯ  грабеж!..  €  как  голодный,
дорвавшийсЯ до хлеба, обжираетсЯ и умирает в судорогах, так и толпа..."
     € когда, уже в сумерки, слившие толпу в одну ревущую  темную  массу,  к
отрЯду прибежал какой-то человек и крикнул испуганным, хриплым голосом:
     - ‚ порту громЯт!..
     ‹авренко не испугалсЯ, не удивилсЯ и только,  вздохнув,  снЯл  фуражку,
точно ему вдруг стало жарко.
     Ќе ему  одному,  а  и  всем  становилось  жутко.  ‚  темноте,  скрывшей
человеческие лица, толпа сделалась страшной.  —то-то  огромное  двигалось  в
темноте, ворчало, как-то ухало, то останавливалось,  то  вдруг  двигалось  и
казалось бесконечно громадным. „нем было видно, что  это  рабочие,  солдаты,
женщины, дети, лавочники, оборванцы, студенты, теперь это было что-то общее,
громадное, совершенно непонЯтное и зловещее.
     ‘ бульвара было видно, как внизу, в темном порту, где уже  нельзЯ  было
отличить море от берега, воровато и быстро, то пропадаЯ, то вновь вспыхиваЯ,
забегали огоньки. Њимо отрЯда, через бульвар,  начали  торопливо,  возбуждаЯ
панику, бежать отдельные кучки людей,  и  послышались  новые,  испуганные  и
недоуменные голоса.
     - ‚сех бьют!.. ’икай, братцы!.. - расслышал в одной из них ‹авренко.
     - Ќ-ну, теперь  только  держись!  -  еще  испуганнее  прокричал  кто-то
дальше.
     ‚ысокий  оборванный  матрос  набежал  на  самого  ‹авренко   и   широко
раскрытыми, видными даже во мраке глазами посмотрел ему в лицо.
     - Љто такие? - хрипло спросил он.
     - ‘анитары! - ответил ‹авренко, приглЯдываЯсь к нему.
     - Љакие тут, к черту, санитары,  уносите  ноги,  пока  целы,  -  не  то
сердито, не то сочувственно крикнул матрос и, махнув рукой, побежал прочь.
     Љакие-то смутные тени воровато шмыгали из города вниз в порт.
     "ЃосЯки! - подумал ‹авренко. - €шь, как вороны на падаль!"
     Ќа  бульваре  стало  пустеть,  утихать,  и  тогда  из  порта  Явственно
послышалсЯ смутный и тЯжкий гул, похожий на грохот приближающегосЯ поезда. Ђ
вслед за тем, над темными массами, в которых нельзЯ было  отличить  крыш  от
судов и толпы, показалсЯ огонь и заблестел в воде, внезапно оказавшейсЯ там,
где ее не  ожидал  глаз.  €з  мрака  нарЯдно  выступили  бело-розовые  борты
пароходов, красиво и жутко посыпались вверх фонтаны  искр,  повалил  густой,
освещенный снизу дым, и  послышалсЯ  Явственный  многоголосый  и  нестройный
крик:
     - Ђ-а-а!..
     —то-то треснуло, лопнуло и раскатилось, а в стороне темного  городского
сада послышалсЯ отдаленный лопочущий нервный и непрерывный звук.
     - ќто пулеметы, - с ужасом сказал подле ‹авренко молодой голос.
     ‹авренко оглЯнулсЯ и увидел за собою рЯд освещенных снизу, с блестЯщими
стеклЯнными глазами испуганных лиц.
     ѓул в порту то рос, то падал, и в короткие промежутки его  падениЯ  все
Явственнее, точно приближаЯсь, слышалось ужасное, бессмысленно  однообразное
лопотание.
     - Ѓоже мой, что же это такое? - пробормотал в темноте женский голос.
     „алеко, в темном пространстве морЯ, чуть видно мелькнула слабаЯ вспышка
молнии, и через минуту долетел отдаленный глухой удар.
     € что-то невидимое, высоко, под самым куполом темного звездного неба, с
нагнетающим тЯжелым свистом, пронеслось с морЯ в город.
     "‘ броненосца стрелЯют!.. Ќачалось!" - подумал ‹авренко.
     ’ак же далеко в городе послышалсЯ глухой удар, мгновенный свет выхватил
из мрака вдруг показавшиесЯ и пропавшие силуэты крыш, и резкий звук  разрыва
Явственно донессЯ оттуда.
     - Ђ-ах, - вырвалось у кого-то.
     - Људа лезете?.. не видите, черти, здесь красный  крест?  -  неожиданно
прокричал позади знакомый ‹авренко голос санитара.
     ‹авренко, ошеломленный и  растерЯнный,  кинулсЯ  на  голос.  Љто-то  со
странным звуком, хрипЯ, как умирающий, покатилсЯ ему под ноги, чуть не  сбив
его самого.
     - Љто?.. раненый, что ли? - с трЯсущимисЯ руками наклонилсЯ ‹авренко.
     Џодбежали еще двое, студент опустил зажженный фонарь, и ‹авренко увидел
совершенно бессмысленное, разбитое в кровь лицо.
     -  ‚ы  ранены?..  куда?..  -  торопливо  спрашивал  санитар,   стараЯсь
перевернуть лежавшего человека.
     ’от что-то проговорил, но нельзЯ было ничего понЯть.
     ‹авренко нагнулсЯ ниже и  вдруг  почувствовал  тЯжелый  запах  водки  и
увидел развалившийсЯ узел, из которого рассыпались свертки  чаю,  бутылки  и
какаЯ-то шелковаЯ материЯ, изорваннаЯ и забрызганнаЯ чем-то темным.
     - ЏьЯный? - удивленно вскрикнул студент.  —еловек,  шатаЯсь,  встал  на
четвереньки и поднЯлсЯ совсем, ухватившись за ‹авренко и пахнув ему  в  лицо
вонючим, кисло-тЯжелым запахом рвоты и перегара.
     —то-то бросилось ‹авренко в голову: какаЯ-то непонЯтнаЯ обида, злоба  и
беспомощное негодование.
     - ‘котина! - неожиданно длЯ самого себЯ крикнул  он  и  изо  всей  силы
толкнул пьЯного в грудь.
     ’от отшатнулсЯ назад, запнулсЯ и, тЯжко рухнув навзничь, перевернулсЯ и
затих.
     "—его доброго, убилсЯ?" - мелькнуло в голове ‹авренко, но,  весь  дрожа
от  мучительных  непонЯтных  чувств,  он  только  стиснул  зубы  и   отошел,
конвульсивно вытираЯ платком мокрую руку.
     - „октор! - растерЯнно сказал один из санитаров. -  Њы  тут  ничего  не
поделаем!.. надо куда-нибудь в дом!..
     - ‚ аптеку раненых сносить начали!.. ‚ Њорозовскую аптеку!.. отозвалась
курсистка.
     Њинута величайшего раздумьЯ овладела ‹авренко: ему вдруг стал  противен
человек.
     ‚се времЯ, пока в темноте,  сквозь  толпы  людей,  налетающих  друг  на
друга, ругавшихсЯ, кричавших и угрожающих кому-то, его  отрЯд  пробиралсЯ  к
аптеке, подобрав по дороге двух, неизвестно где, кем и когда раненных людей,
‹авренко думал об одном, и мысль его была полна отвращениЯ и грусти.
     "Џусть они все правы в том, что несчастны и что  им  есть  хочетсЯ,  но
если в первый день, когда они почувствовали свободу и  должны  были  ощутить
первые проблески человеческой жизни, после жизни угнетаемых скотов,  они  не
нашли ничего лучшего, как начать грабить  и  убивать,  то  не  есть  ли  это
указание на то, что при всЯком положении  их  жизни,  при  всЯких  условиЯх,
конечной точкой их действиЯ ЯвитсЯ не радость жизни, а новаЯ  и  бесконечнаЯ
борьба за кусок... было - два, будут  добиватьсЯ  третьего,  будет  три  они
станут рвать друг другу горло из-за четвертого куска... € так без конца".
     –елый рой привычных  мыслей  о  том,  что  люди  не  виноваты  в  своем
невежестве, прилетел ему в голову, но чувство отвращениЯ пробивалось  сквозь
них, прин