‘ергей Ќиколаевич ‘ергеев-–енский. †естокость

Ћцените этот текст:
‘ергей Ќиколаевич ‘ергеев-–енский. †естокость

Џовесть

---------------------------------------------------------------------
Љнига: ‘.Ќ.‘ергеев-–енский. ‘обр.соч. в 12-ти томах. ’ом 2
€здательство "Џравда", Ѓиблиотека "Ћгонек", Њосква, 1967
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 12 октЯбрЯ 2002 года
---------------------------------------------------------------------

“ берегов поЯвились нумерованные, мрачного вида английские крейсера,
осторожно, но неуклонно-деловито пускавшие черные "колбасы" в небо. Ћт Љерчи
шли слухи, что там дело очень серьезно. "Љроют!" - говорили красноармейцы. ‚
‘евастополе тоже "крыли"... € красные снЯли телефоны и отступили в ночь на
21-е июнЯ 19-го года, чтобы успеть вовремЯ вылитьсЯ из этой кубастой
ликерной бутылки - Љрыма - через узкое горлышко перешейка.
‡анимали места в автомобилЯх, фаэтонах, линейках; иные же бросали
накопленные было вещи, а также семьи, которыми кое-кто успел уже
обзавестись, и двигались по шоссе пешком, надеЯсь пробратьсЯ затемно за
перевал в степную часть, а там затерЯтьсЯ на времЯ в большом городе и
выжидать, таЯсь и не спеша.
‚ крайнем случае всегда ведь можно было записатьсЯ в добровольцы и идти
до первой встречи со своими. Ќо этот "крайний случай" не представлЯлсЯ Ясно
сознанию: поезд, битком набитый вагон, стремительность хода, частые свистки
паровоза, движение, сжатое полосками рельсов, - это было Яснее, и в это
верилось.
ѓремели дороги.
ЌапрЯгаЯсь, как живые, пытались обогнать один другого автомобили.
’рещали по камню шоссе колеса линеек. Љричали:
- Ќе задерживай!.. ќй!.. „авай ходу!..
Ђ в лесу по сторонам кто-то гукал, гикал, огогокал, свистал.
€ногда раскатывалсЯ очень громкий в ночи выстрел... за ним другой,
третий... Џотом стихало, но автомобили и лошади громоздились друг на друга;
пышущие лошадиные морды сбивали фуражки с пассажиров легковых автомобилей;
лошади шарахались, ломали оглобли...
Ќочь была темнаЯ. Ѓеспокойно бились сердца. € кто-то кого-то ругал
отчетливо, убежденно и громко:
- ‚от так эвакуациЯ! Ќе могли вовремЯ дать знать, подлецы!..

Љогда небольшой шестиместный форд с шестью пассажирами выехал, наконец,
из лесу и пошел полЯми, начало уже светать, и беглецы присмотрелись друг к
другу и перекинулись несколькими словами... €з шести только трое были из
одного места, другие трое пристали уже в пути.
‚ каждом человеческом лице есть детское, и как бы глубоко ни прЯтали
его, бывают такие моменты, когда оно поЯвитсЯ вдруг, и окажетсЯ, что человек
еще совсем не жил. ќто - моменты смертельной опасности или следующие за
ними, когда опасность только что миновала.
“же то одно, что все шестеро были безусы и безбороды и весело настроены
(верст тридцать откатили от берега), приближало их к детЯм. Ќо они теперь,
при неуверенном еще свете утра, стали близки друг к другу, как бывают близки
только дети.
Њного было табачных плантаций по сторонам и полотнищ пшеницы, и табак
был могуче-зеленый, полосы пшеницы охрЯно-желтые, - так угадывал глаз.
Ћднако и пшеница лишь только чуть иссера желтела, и табак еще только слегка
зеленил утренний туман, и небо еще было младенчески-молочное, не совсем
отскочило от земных твердынь...
’ак же вплывали и эти шесть лиц из ночной неизвестности в дневную
внЯтность.
Ћдно - курносое... џсно круглились дырьЯ ноздрей над ощеренным щербатым
ртом. ѓлаз сначала не было заметно - щелки; потом проступили, когда стал он
говорить и смеЯтьсЯ: восхищенные, изумленные, откровенно жадные к жизни.
Љожа на щеках молодаЯ, мЯгкаЯ, немного бледнаЯ от бессонной ночи, и большие
серые глаза с крупными зрачками.
—уЯлось по этим глазам, что хорошо он играл в детстве в лапту, этот
курносый, и в городки, и в бабки; ловко лазил по деревьЯм, охотЯсь за
Яблоками в чужих садах, переплывал на тот бок речки, где тЯнулись вдоль
берега бахчи, и возвращалсЯ обратно, волоча в одной руке свои штанишки,
полные огурцов и скороспелых маленьких золотых дынь, а с берега беззубо
ругалсЯ ему вдогонку старый бахчевный дед и грозил колдашом.
ќто где-нибудь в ђЯзанской губернии, на Џроне, или ближе к ‘пасску, на
Ћке, под ‘тарой ђЯзанью, разоренной когда-то Ѓатыем... € с детства только и
говорили кругом:
- ‡Ямельки ба!.. ‚он у помешшика ‘терлингова аржица какаЯ нонча -
Я-дре-на-Я!..
Ќо в заливных лугах по Ћке хорошо было. Џосле Џетрова днЯ можно было
увЯзатьсЯ за охотниками из города, ночевать с ними в стогах, есть колбасу и
пить водку и на заре показывать им утиные озера...
Њежду делом можно было украсть у них рожок пороху, горсти две дроби,
шомпол... Њало ли на что годитсЯ эта гладенькаЯ палочка... Ќа кнут,
например... Ђ когда будут уходить домой и на прощанье дадут ему
двугривенный, неотступно идти за ними следом и приставать:
- „Яденьки!.. „айте еще хучь питЯлтынный!.. Њало, ей-бо, мало!.. Ќочь
не спамши... и комари... и цельное утро ходимши!.. Ѓарины, дайте!..
€, получив еще двугривенный и отойдЯ на приличное расстоЯние, начать
длинную, живописную, - что на ум взбредет, - ругань. ‡ачем?.. ’ак себе,
низачем...
Ќаругавшись всласть, идти к стогам, где ночевали, найти там украденную
и спрЯтанную еще вчера с вечера в сено салфетку, собрать в нее все брошенные
бутылки и окурки, разыскать на озере то место, где были спрЯтаны под камыш
две убитых матерки, поспешно, но так все-таки, чтобы не переукрала их у него
носастаЯ охотникова собака - лЯгаш, и, только забравши все это, идти
торжественно к себе, в ‘тарую ђЯзань, далеко видную, так как стоит она на
высоком берегу, и церковь в ней кирпичнаЯ, краснаЯ, с белыми разводами, на
четыре угла и одноглаваЯ, похожаЯ на большую часовню.
Ѓутылки в деревне, конечно, нужнаЯ вещь, - длЯ масла, длЯ квасу, длЯ
дегтЯ... Ќо он знал, зачем ему нужны были бутылки. Ћн сыпал в бутылку
известку, наливал воды, забивал потуже пробку, ставил где-нибудь на бугорке
и ждал, когда хлопнет бутылка, как выстрел из ружьЯ, и разлетитсЯ стекло в
мелкие дрызги... “х, здорово!.. Ђ если не было извести, - набирал ребЯт,
ставил бутылку где подальше и начинал игру: "Ђ ну, кто попадет в нее с
одного камнЯ?.." —аще всего сам и попадал, потому что мошенничал: набирал
заранее в карман таких круглых голышей, что сами летели в цель.
Ћтрезать у чужой лошади хвост, загнать свою лошадь в ночном на
помещиков хлеб, накормить соседского ‘таростина мальчишку навозом, а если
найти в сору булавку, то сразу сообразить, что ее надо закатать в хлебный
мЯкиш и подбросить через забор поповскому лохматому меделЯну, а потом идти с
желтой ромашкой-поповником около поповых окошек и безмЯтежно твердить, как
принЯто искони у ребЯт:
- Џоп, поп, высиди собачку!.. Џоп, поп, высиди собачку!.. Џоп, поп,
высиди собачку!..*
______________
* ѓусеницы в простонародье называютсЯ, как известно, "поповы собаки"; в
поповнике затаиваютсЯ личинки одного вида жука, чтобы перебратьсЯ на пчел.
(Џрим. автора.)

€ коситьсЯ на окна.
Ћтец его объелсЯ крутой пшенной каши и умер от заворота кишок. ‘ тем и
умер, что все каталсЯ по полу и кричал в голос:
- Ћтведите от смерти!.. Ћй, смерть моЯ!.. Ћтведите от смерти!..
Ђ мать не могла взЯть в толк, как может умереть здоровый мужик от
котелка пшенной каши.
- ‚о-от, родимец!.. „иви бы Яд какой! Љаша!
Ћн же, курносый, вывел из этого твердое правило на всю свою жизнь: не
ешь каши - помрешь, поешь каши - тоже помрешь, потому - деревнЯ!.. Љабы
город...
‚ городе ‘пасске - напротив, через Ћку - был у него родной дЯдЯ по
матери - ‹юбим, ходил в городовых с селедкой. ’ам и всего-то их было трое
городовых на весь ‘пасск, и такой уж это был до чрезвычайности дикий город,
что даже и плотного, тЯжелого на вид человека в форме и с шашкой и
серебрЯной цепочкой часов навыпуск звали не ‹юбимом, а Ѓимкой, точно
собачку.
Ќо он ведал базаром, и только ему одному были известны все тонкости
законов, против которых грешили торговки, и в базарные дни он бывал грозен.
Ћн двигалсЯ по базару, медленный, величавый и зоркий, как Ястреб, и,
остановЯсь перед той или иной бабой, строго и проникновенно глЯдел на нее
из-под спущенных бровей, вынимаЯ в то же времЯ замасленную записную книжку и
карандашный огрызок. ‡атем, поглЯдев еще свирепее, начинал ставить в своей
книжке каракули.
- Ѓимка!.. Ѓимка, не пиши! - пугалась баба, брала из выручки два пЯтака
или даже больше и совала ему в карман.
Ѓимка смЯгчалсЯ, переставал сопеть, расправлЯл тугие усы и двигалсЯ
дальше. ЋглЯдев с головы до ног следующую бабу, опЯть начинал сопеть,
насупливал брови, как индюк, и принималсЯ мусолить свой карандаш.
- Ѓимка! —его ты там?.. Ѓимка! Ќе пиши! - пугалась и эта и тоже давала.
’ак набиралось к обеду достаточно, чтобы даже и квартального угостить
зубровкой и пирогом.
Ѓимка укоренилсЯ тут и завел порЯдочное хозЯйство, но ребЯта у него не
стоЯли, а у сестры его в ‘тарой ђЯзани хозЯйство было вдовье, и ребЯт содом.
‚от почему он, курносый, поселилсЯ у городового Ѓимки, и дЯдЯ даже в училище
устроил племЯнника, в единственный каменный дом во всем ‘пасске: наверху -
управа и казначейство, внизу - училище... Џротив училища - городской сад.
ЊесЯца три продержалсЯ он тут тихо и скромно, потом стало скучно. Ќа
улицах везде сыпучий песок, домишки - из бревен, как у них избы, крыши
тесовые, гнилым-гнилое все, только на слом. €ли поджечь если, - вот бы
горело здорово! ’оже называетсЯ го-род!..
‡аметил в шкафу у дЯди пЯтирублевку и присвоил. Џошел в трактир
Њаврина, пил пиво, курил папиросы "Ђмур", раз десЯть приказывал заводить
граммофон... Џоловому, уходЯ, дал целковый на чай, вышел и стал кричать:
- ѓор-родовой!.. Љара-ул, - грабЯт!..
Ђ городовой Ѓимка как раз проходил невдали.
Ќа другой день Ѓимка говорил его матери:
- ‚идала, куда твой малый смотрит?.. Ќа мой сгад, смотрит он на свои
хлеба, на Љасимов: потому - проворен, однако и вороват и поведениЯ
нетрезвого... ’ам, в Љасимове, на какой ни на есть кожевенный завод
поступит, - найдет свою линию жизни... Ђ мне, Я тебе скажу, такой ни к
чему!.. џ на такого племЯнника, если ты хочешь знать, - очень сурьезно даже
могу осерчать... € на тебЯ тоже.
Ќашли подходЯщего человека и отправили его с ним в Љасимов, город куда
более веселый, чем ‘пасск: в каждом доме гармоника.
€ курносый стал заводской в четырнадцать лет, а к семнадцати вполне
прилично играл на бильЯрде, играл на гармонике, играл в карты и пел:
"‚ставай, подымайсЯ..."
€ это он в мартовские дни прикатил из Љасимова в чрезвычайно дикий свой
город ‘пасск организовать тут революционный комитет и в первую голову
низложил Ѓимку, собственноручно снЯл с него селедку и арестовал, чтобы
отправить на фронт.
- Ља-ак? - совсем опешил Ѓимка. - ќто ты?.. ЏлемЯш называемый?..
ђодного свово дЯдю так?..
Ђ он ответил:
- ’еперь дЯдей-теток нет - теперь революциЯ!
Ћна захватила его всего целиком - революциЯ. ‘ того времени, как она
началась, она без передышки пела в его душе: революциЯ! …му казалось, что
это и не слово даже, а какаЯ-то голосистаЯ, горластаЯ песнЯ, котораЯ никогда
и никак не в состоЯнии будет надоесть, а всегда будет звучать лихо, удало,
завлекательно, раскатисто на весь свет: ре-во-лю-ци-Я!.. Ћно было найдено
им, наконец, средство от скуки жизни. Ѓыли такие хозЯева у жизни, которые
сделали эту жизнь прежде всего почему-то скучной, - просто до тошноты
скучной, - и теперь он готов был им без конца мстить за это.
- €х надо всех поуничтожать, чертей! ‚конец! - кричал он звонко и
отчетисто, намекаЯ на этих бывших хозЯев жизни и подымаЯ кулак.
€ казалось ему совершенно простым и Ясным, что не в ремонте только
нуждаетсЯ жизнь, а в окончательной перестройке.
‘ началом революции у него поЯвилась способность говорить речи. Џравда,
речи эти были не очень длинны (скука длинных речей была ему совсем не к
лицу), но зато выразительны, и кончались они большей частью так:
- € потому, стало быть, товарищи, все надо к чертовой матери!
Ћднако подсохла как-то революциЯ к лету, вступила в затЯжную какую-то
скучную полосу: хозЯева жизни оставались на своих местах, война
продолжалась, и, если бы бросил он завод, его бы забрали в армию.
€ от начавшей было сосать его новой тоски, еще более тошной, он
избавилсЯ только в октЯбре.
€, как пылинка среди пылинок, поднЯтых вихрем из-под давЯщих ног, он
закружилсЯ радостно. Ћн успел уже побывать и на „ону и на Љубани... Ѓыл в
квартире генерала Љаледина... Ќа бронепоезде под ђигой помогал обстреливать
немцев, - подносил к шестидюймовке снарЯды... ‘юда, в Љрым, он приехал как
комиссар труда и с огромной энергией уничтожал хозЯев, реквизировал, жучил,
обобществлЯл.
Ќо, налетевши в вихре, как пылинка среди пылинок, он улетал теперь в
том же вихре, без сожаленьЯ и без грусти, с одной только жаждой нового
полета, и из шести лиц, столкнувшихсЯ вместе в тесном вместилище каретки
форда, это было наиболее беззаботное, наиболее веселое, наиболее верЯщее в
счастье, наиболее избалованное счастьем, насквозь пронизанное лучами счастьЯ
лицо... € счастье это было все то же - певучее, вместившее в себЯ тысЯчу
песней, истиннаЯ "Џеснь песней" - слово "ре-во-лю-ци-Я"!..
Ќа другом лице были блестЯщие, как стекло, черновекие глаза, от темных
подглазий огромные, нос серпом и уши, как у летучей мыши.
‚ Љаменец-Џодольске, над извилистым и быстрым ‘мотричем, на польских
фольварках или потом в Џодзамчье, в узеньких, кривых, помнЯщих турок
уличках, около бывшей турецкой крепости, ныне тюрьмы, в воротных каменных
устоЯх которой сидели, прочно влипнув, круглые бомбы, - прошло детство.
Љакой крупный, исчерна-сизый виноград бессарабский привозили из •отина,
за двадцать шесть верст, и как приманчиво на площадке около моста, на возах
молдаван, горели по вечерам фонарики!..
ќто было как таинство. Џролетки извозчиков дребезжали по булыжнику
мостовой, заглушаЯ все остальные звуки; стены домов около чуть белелись и
казались совсем легкими, как из оберточной бумаги, и единственным, плотно
закругленным, существующим самостоЯтельно и в то же времЯ недосЯгаемым, как
мечта, были эти возы с фонариками над грудами терпко пахнущего винограда.
Џодходили к этим возам, пробовали, торговались, но спокойно, как сама
судьба, говорили молдаване:
- ’илько дэсЯт копэек...
„остать бы гривенник и купить фунт!.. Ќо разве можно было где-нибудь
достать целый гривенник?
Њелом на старых серых досках, кое-где даже черных от гнили, на фронтоне
кривого крылечка было начерчено кривыми, пьЯными буквами по-русски: Њеламед.
‘юда он бегал каждое утро, подтЯгиваЯ на бегу шлейки коротеньких гультиков.
Њеламед был в рыжем, густо заплатанном длинном сюртуке и сам рыжий, с
закрученными концами длинной бороды и волос над ушами. Њуаровый вздутый
картуз носил внахлобучку; имел козий голос. —асто кричал, сердЯсь, и больно
бил его указательным скрюченным пальцем в затылок...
‚ этом хедере было их человек десЯть, и так громко учились они читать
по-еврейски, что русские прохожие затыкали уши.
ЏроходЯ мимо аптеки Ђнгле в ’роицком переулке, мечтал он быть
аптекарским учеником, ходить в чистеньком костюме, в воротничках и манжетах,
с блестЯщими запонками, может быть и из нового золота, но совсем как
настоЯщие золотые, приносить домой разные духи и пахучие мыла в красивых
обертках... Ќо разве так много аптек в Љаменце?.. € разве же так много нужно
туда учеников?.. ‚ декабре, когда выпадал снег даже и в Љаменце, по
первопутку к польскому и русскому ђождеству привозили битых гусей, накрест
перевЯзанных тонким шпагатом, и горы гусиных потрохов лежали на мешках,
постланных на земле на ‘таром базаре, и целый гусь тогда продавалсЯ по
рублю, даже по девЯть гривен, а потроха (все в сале!) за четвертак!..
Ќо где же было взЯть целый рубль, когда в семье - восемь человек, и
когда отец всего только шмуклер, и может вышивать только звездочки на
погонах этих страшных офицеров казачьего полка?..
ђазве один из этих офицеров не отрубил своей шашкой четырех пальцев
купцу ђозенштейну? Ћни - урюпцы, и у них - вишневаЯ епанча сзади на
бешмете... Љогда они учились на площади, то на всем скаку соскакивали
наземь, и по команде тут же бросались наземь их лошади... Ђ казаки из-за
лежащих, как мертвые, лошадей открывали стрельбу.
€спуганный, он бежал тогда от этих непостижимых людей с их колдовскими
лошадьми, как мог дальше, и даже боЯлсЯ обернутьсЯ назад.
‚ узеньких уличках ЏодзамчьЯ, где отовсюду пахло жареным луком, где все
чем-то торговали и все знали обо всех все, было гораздо спокойнее, потому
что не было непостижимых загадок. „аже козы, кое-где на двориках в три
аршина обгладывающие, стоЯ на задних ногах, последнюю кору с каких-то
деревьев, даже и эти умные козы с наблюдательными глазами, чем же они
загадочны? ќто - еврейские козы, и от них ЯвнаЯ польза: три стакана молока в
день!
Џо воскресеньЯм гудел орган в кафедральном костеле, и с молитвенниками
в руках шли туда все красивые, нарЯдно одетые, в конфедератках на головах
паненки.
Љостел красивый, музыка органа красиваЯ, паненки красивые... но ведь
чужие!.. Ќо ведь это же все чужое!.. Ђ разве можно полюбить чужое?
- Ќухим! Ќухим!
‚от около костела - Ќухим: это свое.
Ќухим - его старший брат, извозчик от хозЯина. Ќа нем синЯЯ чумарка,
подпоЯсаннаЯ ремнем с блЯхами, и дранаЯ шапка. Ћн ждет у костела - может,
какой пан вздумает прокатить свою пани из костела домой в фаэтоне.
€ пан - длинные червонные усы, и сам такой важный, - выходит под руку с
пани, и пан смотрит презрительно на нухимовых клЯч и на ободранный старый
фаэтон, и пан говорит сквозь зубы: "†идивска справа!" - и идет пешком.
Ђ Ќухим подтЯгивает кнутовищем шлею на одном из пары своих одров и ждет
другого пана, который не так важен, как этот, который, конечно, так же
скажет, как этот: "Ћт-то-ж жидивска справа!" - но все-таки сЯдет в фаэтон и
даст ему что-нибудь заработать.
Ќет, когда он вырастет, он никогда не станет извозчиком, как Ќухим!..
Ћн может поступить приказчиком в книжный магазин ‹ахмановича и будет
продавать книги... ‹ахмановичей не так много, как извозчиков, ‹ахманович -
один, и всЯкий, даже самый важный пан, если он захочет купить книгу, зайдет
в магазин ‹ахмановича на "арлоттенбурге", где так хорошо гулЯть по
вечерам... €ли в магазин апиро, или в магазин ‚аргафтига он поступит, -
мало ли магазинов? Ћн будет такой умный, что даже во сне будет думать, и так
будет слушать хозЯина, что его уж ни за что не прогонЯт, только бы принЯли.
Ћт их дома далеко был сквер, где играл оркестр. Ќужно было идти туда
через мост к Ќовому городу. Џод мостом, внизу и вправо, - русские фольварки.
Џод русское ђождество отсюда ночью выходили парни с большими звездами,
склеенными из красной бумаги и картона. ‡везды эти несли на палках, и в
середине каждой звезды горела свечка. Џарни пели...
€здали это было очень красиво, и можно было долго смотреть с моста, как
колыхались внизу красные звезды в темноте, и слушать, как согласно пели
парни... Ќо это было чужое... Ђ разве можно было привыкнуть к чужому?
‚от что было свое: когда старшей сестре уже пришло времЯ выходить
замуж, у нее было два жениха, оба портные. € она привела их обоих домой и
сказала:
- ‚озьмите иголки и нитки и начните шить, а Я посмотрю уж, кого мне
выбрать.
€ оба начали шить, и он, маленький, тоже глЯдел на обоих.
Ћдин был помоложе и покрасивее и дал ему, придЯ, конфетку в бумажке, а
другой, постарше, не понравилсЯ ему: худой и даже немножко хромой...
Ќо только они начали шить, сестра ‹еЯ уже выбрала себе в мужьЯ именно
этого, немножко хромого, потому что он шил короткой ниткой, а другой -
длинной.
- Ќу, Я уж зараз вижу, кто менЯ с детьми лучше прокормит, - сказала
‹еЯ.
Ђ он тогда этого не видел и не знал даже, - можно ли ему есть конфетку
или отдать обратно отвергнутому жениху, - и плакал.
€ вот еще что было свое... ‚ театре давали оперу "†идовка", но, чтобы
попасть даже на галерку, надо было заплатить целых семьдесЯт копеек!.. ѓде
же было маленькому еврейчику достать такие большие деньги?.. € он ходил
около дверей, и всех, кто шел в театр, просил, чтобы взЯли и его...
Ќикто не взЯл.
€ еще было свое, - древнее, как сами евреи: боЯзнь погрома... ’акого
погрома, как в Љишиневе, в Ћдессе, в ѓомеле, в “мани, в ѓренаде, в Љордове,
в Џруссии, в Ђнглии, в Џалестине, в …гипте...
‚ партию, обещавшую сделать бесплатными все театры, отнЯть у хозЯев
лошадей и фаэтоны и отдать их Ќухимам; дать ‹еЯм хороших мужей, не свЯзываЯ
их выбор с короткой или длинной ниткой, сделать общим достоЯнием
бессарабский и иной виноград, открыть всем доступ в аптеки и в книжные
магазины; сделать так, чтобы казачьи офицеры не рубили уж больше шашками
пальцев ђозенштейнам и чтобы полициЯ не устраивала бы уж больше погромов, -
он вступил, когда ему было только шестнадцать лет.
€ в том городе, откуда он бежал теперь на север, он был комиссаром
продовольствиЯ, то есть ведал мукой и пайками, однако, глЯдЯ на него теперь,
никто не заподозрил бы его в том, что сам он съедал два-три-четыре пайка: он
был желт, худ, костлЯв, а револьвер в кобуре желтой кожи казалсЯ на нем
совершенно лишним и даже делал его смешным, так как до колен оттЯгивал его
поЯс, точно не он нес револьвер, а револьвер - его.
€ была страннаЯ особенность у этого лица, сбегающегосЯ вниз от линии
лопоухих ушей к узкому бескровному подбородку правильным равнобедренным
треугольником, - особенность взглЯда.
Љто бы и что бы ни сказал, эти два неверно-блестЯщих выпуклых глаза тут
же скользили по другим, ища ответа: так ли сказано или нет, в насмешку это
или серьезно, умно это или глупо?.. € только тогда успокаивались на
чем-нибудь одном эти глаза, когда схватывали общее впечатление от сказанных
слов, и, если оно было "серьезно", - сами становились серьезными, если же "в
шутку", - смеЯлись. ќто были очень беспокойные, шарЯщие глаза; но так же
беспокойны были и тонки мускулы на его лице, на котором никак не могло
прочно улечьсЯ ни одно настроение: подозрительность ЯвнаЯ была в нем ко всем
настроениЯм вообще и к их прочности.
—то бы ни начинал говорить он сам, он все начинал со слова, казавшегосЯ
ему совершенно бесспорным, всегда и везде уместным, в которое он поверил,
как в любую строку из таблицы умножениЯ, - со слова "товарищи"; и видно
было, что десЯтки тысЯч раз за свою недолгую партийную жизнь успел он
сказать это слово, но когда говорил: "товарищи!" - то, странно, - делал
ударение то на "ва", то на "щи".
’ретье лицо было крупное, с квадратным подбородком, широкое к вискам,
похожее на опрокинутую пирамиду, мЯсистое, светлоглазое, большеносое, очень
полнокровное, близкое к русским лицам, но в чем-то не вполне Ясном, однако
бесспорно - не русское лицо.
ќто там, в былой ЉурлЯндии, около ’альсена, в сосновом лесу, на мызе,
сыто рос этот плечистый, здоровый чистЯк латыш, высокий, как сосна среди
сосен. ќто там, где так много озер кругом, и к озерам на водопой выходЯт из
лесу пугливые дикие козы, но в озерах нельзЯ было ловить рыбу, и нельзЯ было
в лесу охотитьсЯ на коз.
Њожно было арендовать землю у барона и оставлЯть ему обработанные полЯ
и устроенные мызы, если не можешь выполнить договор, или идти батраком в его
имение, или служить на его лесопилке.
Ќа одной такой мызе рос и он, и, когда был совсем маленький, его
друзьЯми были добродушнаЯ, мЯгкаЯ, сераЯ мурчалка-кошка ”иуль и облезлаЯ
стараЯ канарейка ”огель ѓанс, тоже добродушное, давно привыкшее к людЯм
существо, и все кругом его было доброе, добротное, добродушное: и сама
широкаЯ изба на мызе, и широкие вдоль стен крепкие дубовые лавки, и
широченнаЯ печь, из которой так часто и так вкусно плотно пахло круглым и
мЯгким ржаным хлебом, и широкоплечаЯ грудастаЯ мать, и исполин отец, и два
старших брата - Љарл и џн, как два хороших дубка, и, наконец, все эти слова
родного их Языка, полноголосые, круглые, упругие, как литые резиновые мЯчи,
которыми они перебрасывались неторопливо:
Љуа?.. Ќу йЯ!.. Ќэ кас нэбус!..
(—то?.. Ќу да!.. Ќичего не будет!..)
Ќо говорили в семье и по-немецки, так как край был искони немецкий, и
даже по-русски, так как отец его долго служил в солдатах.
…му было тогда семь лет, когда началось восстание против господ...
’еперь, когда ехал он на форде, ему шел двадцать первый, но помнил он хорошо
и хранил в памЯти свЯто тот год.
Љогда, в отместку за разоренные и сожженные замки баронов, край
наводнили казаки и драгуны, Љарл и џн стали "лесными братьЯми", и тогда, в
семь лет, окончилось его детство.
€х мызу сожгли казаки, отца и мать погнали нагайками прочь. Џоспешно
убегаЯ вперед по вЯзкому снегу, он оборачивалсЯ испуганно назад посмотреть
на то, как горит их изба... и старый ”огель ѓанс и ”иуль... Ћтец вел в
поводу лошадь, мать - ревевшую в тревоге пеструю комолую корову... Ѓольше
ничего не позволили взЯть, - даже саней. ‘ам барон приказал сжечь мызу: он
не хотел их терпеть еще два года до срока аренды.
€ зимою, втроем, плохо одетые, пошли они в другой приход, и от холода и
усталости он плакал тогда: он был еще ребенком и хотел, чтобы ему сказали,
зачем русские сожгли избу и что им сделали ”иуль и ”огель ѓанс.
€ была одна такаЯ ночь... это уж весною, когда отец устроилсЯ батраком
у ђысинЯ, своего шурина.
Ћн спал на лавке, маленький, и проснулсЯ вдруг среди ночи, и не в силах
еще был открыть тЯжелых глаз, но слышал, даже вслушивалсЯ в полудремоте,
даже узнавал чей-то близкознакомый голос:
- џ порЯдочно тащил творогу и хлеба, - все-таки он был хороший малый,
этот лесник, - говорил кто-то очень знакомый: - ‚от, думаю, обрадую Љарла...
и всех наших...
Ћн поднЯл голову, маленький: Љарла... Љакого Љарла?
- Ћставалось мне идти шагов сорок, ну, пЯтьдесЯт до шалаша... смотрю...
‡амолчал вдруг говоривший, потом продолжал тихо:
- €х всех четверых, должно быть, сонных захватили... “ всех уж были
свЯзаны руки... € у Љарла...
‘ердце начало как-то ходить кругами, и глаза маленького открылись вдруг
широко, смаху...
’олько луна светила в окно, - нельзЯ было различить, кто же это говорит
так тихо и так почему-то страшно: "€ у Љарла"...
- ‚осемь человек драгун было... џ остановилсЯ в кустах и... смотрел...
—то же Я мог сделать один? €х было восемь!.. џ думал стрелЯть, выставил
браунинг... Ђ Љарл... а Љарл сказал в это времЯ: "Љто попадет мне с одного
выстрела в сердце, получит золотые часы!" Ћн был совсем молодец, наш Љарл!..
•оть бы немного струсил... Ќи капли!
Њаленький сел на лавке: "наш Љарл"!..
- ‚идно было, что застали врасплох: драгуны были не злые, - не
ругались, не кричали... Ђ один, унтер ихний: где, говорит, у тебЯ часы? - ‡а
голенищей, - Љарл говорит, - в правом сапоге. - “нтер полез за голенище,
вынул часы... ќто из Ќейгофа были часы, из замка... —асы были большие,
крышки толстые... Ћткрыл унтер крышку, посмотрел... Ђ Љарл:
- ’ак ты попадешь в самое сердце?.. ’ы не промахнешьсЯ?
- ќто уж, - унтер говорит, - будь, парень, покоен... “ менЯ же ведь,
если ты хочешь знать, - кроме того, что первый разрЯд, - за стрельбу
призовую - приз.
Ќи у кого из четверых наших такого лица не было, как у Љарла... ќто Я
не потому так говорю, что он - наш Љарл.
- Ќу, вот и хорошо! - так сказал Љарл. џ Ясно слышал: - ‚от и хорошо!
Ђ унтер:
- ђебЯта! (это он драгунам). ‚ моего никто не стрелЯй! „ругих бери на
прицел!..
’ут Љарл крикнул:
- ‚ самое сердце! ‘мотри!
“нтер часы приложил к уху, - послушал, какой у них ход, - потом их в
карман спрЯтал.
- џ, - говорит, - порЯдочный человек... “ менЯ раз сказано, - свЯто.
‚интовку поднЯл.
- Ћтделение!..
‚се прицелились в тех, а унтер в нашего Љарла... Ђ Љарл как крикнет:
- „олой господ!
’ут же унтер сразу:
- Џли!
Ќа левый бок Љарл упал... Џотом повернулсЯ ничком... ’ут же... Ћн не
мучилсЯ... Ќет... Ќисколько...
- ЋказалсЯ унтер этот порЯдочный человек! - отозвалсЯ голос отца, -
глухой и мало похожий на его голос...
Њать заплакала тихо...
- џн? - догадалсЯ он, маленький, и слез с лавки. - џн? - и крикнул
громко: - ќто ты, џн?
- ш!.. шш!.. шш!..
‡ашикали на него кругом испуганно, но рука џна нашла его, и он,
маленький, тут же влез к нему на колени и прижалсЯ губами к его губам и
зашептал ему на ухо, весь в слезах:
- џ им покажу, постой!.. џ им покажу!
Ћн был и тогда крепко сбитый бутуз, и џн, спускаЯ его с колен на
землЯной пол, потрепал его по тугой щеке и проговорил тихо:
- Џокажи, покажи!
‘коро он ушел, боЯсь рассвета, и ушел навсегда. Ќикто потом, сколько ни
ждали они трое, не пришел сказать, где убили его драгуны или казаки, и
нашелсЯ ли и длЯ него, как длЯ Љарла, порЯдочный унтер, чтобы убить с одной
пули в сердце.
Љак долго, упорно, упорнее отца, даже матери, ждал он письма от џна из
Ђнглии, ”ранции, Ђмерики, - мало ли свободных стран, куда он мог уехать, - и
когда он начал учитьсЯ, он подолгу мечтал над картами обоих полушарий о том,
где и кем теперь может быть џн. € читал ли он об охоте на китов в океане, он
представлЯл себе ловким гарпунщиком, опытным морским волком џна; читал ли он
о бое быков в ‘евилье, џн представлЯлсЯ ему пикадором или матадором... Ќо и
золотоискателем в Љлондайке мог быть џн, - а письма... письма просто не
пропускают русские жандармы.
“чилсЯ он в ’альсене, жил на квартире у фрау мидт, неизменно кормившей
его вкусной и сытной рыбой - штреммингами и супом из телЯчьих костей, за что
отец, опЯть уже взЯвший в аренду мызу в приходе ђысинЯ, привозил ей масла,
кур и ржаной муки.
Ѓыла какаЯ-то торжественность во всем укладе жизни этого маленького
заштатного городка, где все улицы были чистенько мощены, все дома с
мезонинами и под черепицей, в чинном немецком стиле; где по одной стороне
улицы гулЯли девицы, а по другой молодые люди, и если поЯвлЯлась
какаЯ-нибудь парочка, то все знали, что это - жених и невеста... ѓде вывески
были или строго-немецкие, или мило-латышские, и только две были по-русски:
на воротах постоЯлого двора охрой по белому было налЯпано на одной половине
"ночь", на другой - "лех", что вместе означало "ночлег", да над одной
грЯзной бакалейной лавчонкой на окраине было начертано: "Џродажа овса,
дехтЯ, керосину и продчих лакомств".
€ в училище, где преподавали по-русски, псалом перед учением пели хором
под руководством пастора Љазина, так как все были протестанты.
Ћн поступил было на почту, когда окончил школу, но скоро началась
война. —то война эта кончитсЯ длЯ ђоссии революцией по примеру Японской,
стало видно уже на второй год, но многие говорили об этом еще и раньше,
когда немцы взЯли ‹ибаву. Ћн терпеливо ждал и дождалсЯ. Ћн сбросил тогда с
себЯ форму почтарЯ, расправил плечи и, уезжаЯ в Њоскву, писал отцу: "џ
сказал тогда џну, что покажу им, и Я покажу!.."
Џосле октЯбрьских дней он стал чекистом и при всей молодости своей был
исключительно работоспособен, хладнокровен, методичен, неподкупен и
совершенно неумолим.
Ќе раз слышал он, что учреждение, в котором он служил, - грозный,
стальной оплот революции, и он точно рожден был именно длЯ этой роли - быть
грозным и стальным оплотом. Ћн действовал спокойно, как автомат, как
гильотина на двух сильных ногах. € теперь, когда началась эвакуациЯ из
Љрыма, он отстал от своего отрЯда только потому, что был слишком
уверенно-спокоен.
—етвертое лицо было с небольшими, несколько запавшими, ласково веселыми
карими глазами, при довольно дюжем носе с широким переносьем и загорелых
щеках, собранных подвижными комочками близко к носу.
ќтот, прежде, чем что-нибудь сказать, подмигивал лукаво и проводил
Языком по губам. Ћчень живо впитывал впечатлениЯ и отбрасывал их другим,
непременно обернувши в шутку. Љазалось так, что и не было ничего в жизни,
что бы мог он принЯть всерьез.
Ћн родилсЯ в селе ‡асулье, в трех верстах от ђомен, где с хорошие
решета бывают шапки подсолнухов, а гарбузы пуда по два, где серые волы не
меньше хваленых зубров, а борова в сажа, как бегемоты, и где так звонко и
занозисто хохочут дивчата на вечорницах, что аж дух занимает у хлопцев.
- ’ату, - говорил он маленький, когда отец собиралсЯ везти на волах
солому в ђомны. - Љупить мене бубон, - Я буду грать!
Ђ грузный, с широчайшим очкуром, отец отвечал:
- ’ы, хлопчик, и без бубона граешь, хочь з хаты тикай!.. Ѓу-бон!
€ когда тот приставал, идЯ и канюча за возом, то даже гналсЯ за ним с
батогом.
Ћднако привозил ему глинЯную свистульку или пищалку и ждал, когда она
провалитсЯ в дыру его кармана и пропадет бесследно.
Ѓыла скрюченнаЯ трЯсучаЯ бабка, как все бабки, возившаЯсЯ и воевавшаЯ с
поросЯтами, и часто привередливый пацюк опрокидывал ее кислое корыто с
помоЯми, а бабка ворчала сокрушенно:
- “-у, подлюга!.. …му Як бы кору, Як бы вуголЯ, то вiн бы iв, а Як шо
доброе, то ты не йiсы, полiщук триклЯтый!.. –е ж люди iлы!
Ѓыл дед, который зимою больше лежал на печи, укутавшись кожухом, а
летом выходил гретьсЯ на солнышко, и дома и на солнышке все сосал люльку.
€ уже плохо различал он глазом и ухом и, слыша чириканье кругом в
летний день, спрашивал его, внучка:
- о ж це таке усе свиринчить, га?
‚нучек только махал досадливо и важно рукой:
- Ћдчепись!
Џеред сном он молилсЯ за них обоих, за бабку и деда. Ќо в хате жила еще
под печью рЯбаЯ жаба, и иногда она выползала и шлепала животом по полу. Ќе
то, чтобы он ее боЯлсЯ, но была она ему очень противна, и, молЯсь на сон
грЯдущий, в углу, перед иконой, на коленЯх, он бормотал:
- Џомилуй, господи, дiдусю и бабусю... а жабу не треба!
Ѓабка пугалась.
- о це ты, неслух!.. •иба ж от так можно?
Ђ он оправдывалсЯ глухим шепотом:
- Ђ на шо вона кому здалась, та жаба?
ќто неторопливо, в полутемном углу, когда батько за столом возле
каганца чинил свои чоботы, а мать большой деревЯнной гребенкой чесала волосы
его старшей сестре, невесте ‘тешке.
ЏЯтилетним мальчишкой он "продавал" ‘тешку ее жениху. Ћн стоЯл на
столе, а жених, парень чужой, из ‚ербок, покупал и давал деньги. Ћколо стола
столпились девки, - это были приставлены к нему такие будто бы нЯньки, чтобы
он не продешевил сестру: он пытливо глЯдел на них, когда принимал деньги.
‚ первый раз дал жених деньги, - посмотрел он на них, и девки
потЯнулись смотреть, и ахнули, и головами закачали:
- Ћ-от то ж жених! ‘купый Який!..
- Њало! - сказал он, насупЯсь. - Ќе треба!..
‚ынул еще из кишени пачку бумажек жених и передал ему.
ЏоглЯдел он на девок, - опЯть те головами закивали:
- Ћт скупый Який!.. џк бондарь Ћпалько.
Ѓыл такой в ‡асулье старик-бондарь Ћпалько.
- Ќе треба! - рЯвкнул он обиженно. - Ќе дам ‘тешки!
€ только в третий раз, когда еще добавил жених, девкам показалось, что
довольно, и он сказал важно:
- ќто грошi!
€ принЯл деньги, а жених взЯл ‘тешку за руку и вывел из круга.
Ќо зачем же девки запели около него укоризненно и заунывно:

...Ѓратец-татарин
Џродав сестру задарма!..

Ћн заплакал и даже ногами затопал на столе:
- Ќа тобi грошi - вiддай ‘тешку назад!
Ќо его успокоили прЯником на меду, а потом до церкви (близко от них
была церковь) он шел с иконой, и та икона была убрана новым рушником, и
хорошо от нее пахло сухою рутой, и нарЯженнаЯ в шелка шла ‘тешка с женихом,
и батько, и маты, и дружки, и весь народ.
Ћн, оборачиваЯсь назад, смотрел на нарЯженную ‘тешку и думал, что за
такую, как она теперь, можно бы было взЯть много денег.
Џосле венчаньЯ - поезд. ‹ошади все в бубенцах и лентах, дружки - в
лентах, и длиннейшаЯ краснаЯ кумачнаЯ лента через весь поезд от лошади к
лошади!..
Ќесколько дней тЯнулась свадьба, но самое памЯтное в ней был поезд.
‚ ђомны ездили и промчались по улицам с гиканьем, песнЯми, бубнами,
гармоникой. ‚ ‚ербки ездили к жениху... „умал он, что и конца не будет этой
свадьбе, однако кончили на шестой день.
€ тогда-то запала ему в памЯть вереница бойких колес, грохочущих,
догонЯющих одно другое (свадьба была о Џокрове, когда дороги особенно крепки
и звонки)... € в шесть лет смастерил он из дощечек свою первую игрушку -
гарбу: колеса он сделал из катушек.
Ќо потом колеса становились в его гарбах все больше... ќти колеса и
гарбы не давали ему покоЯ. ѓлавное было - вырезать из доски колеса столовым
ножом, каким резали хлеб, так, чтобы они катились... Љогда на одну свою
гарбу выменЯл он старую садовую пилку у ребЯт на селе, - дело пошло гораздо
лучше. Џотом как-то дома в сарае нашел он ржавую стамеску с отбитым углом.
’огда поЯвились у него почти что настоЯщие колеса со спицами и ступицей... €
однажды, в восемь лет, незабываемую испытал он радость.
Ѓыл у него крестным оборотистый мужик ’рохим ‡начко, - торговал он в
‡асулье, потом открыл лавочку при въезде в ђомны.
Џод ђождество, как полагалось, понес он своему крестному "вечерю", -
узвар и кутью, а крестный, чтобы отдарить его, сунул ему в руку новенький
складной ножик с двумЯ блестЯщими острыми лезвиЯми!
Ќе шел, а прЯмо летел он к себе в ‡асулье эти три версты, крепко зажав
ножик в кармане, и такую справную гарбу, с дробинами, как настоЯщую, сделал
и тайком понес крестному.
- ќге-ге-ге! - сказал ’рохим. - €з тебЯ, хлопче, Як Я бачу, гарный
каретник выйдет!
€ ’рохим оказалсЯ вещим: из его крестника действительно вышел хороший
каретник, так как, поговоривши с кумом, батько отдал его в ђомны в каретную
мастерскую Ѓезверхого.
- Ќа шо тобi, хлопцу, таки рiсныцы?.. ‚иддай их мiнi!.. „аси? -
завидовали городские дивчата его длинным ресницам и прижимались к нему
теплыми плечами.
€ он хорошо пел "Џропала надiЯ", "‚iют вiтры" и другие песни, и - в
семнадцать лет Ясно стало ему, что должна быть самостийна “краина и будет...
как же иначе?
’ихий старик был каретник Ѓезверхий, с веками вспухшими и красными, как
у пожилого сенбернара. Џил, но средственно. ‚сю долгую жизнь делал кареты и
откидные ландо помещикам, фаэтоны извозчикам, шарабаны, плетенки, дрожки, но
сам никогда в них не ездил, однако за большую длЯ себЯ обиду этого не
считал. „аже тачанки, даже простые дроги он делал с огромной любовью к
каждому куску дерева в них, к каждому винту и шкворню, и такие ставил
подушки, ручицы и биндюги, и в такие прочные тона их красил, и такими
украшал цветами, что сразу понЯли и признали они друг друга: старик
Ѓезверхий из ђомен и маленький хохленок из ‡асульЯ, как понимают и признают
друг друга два артиста, но...
‚ыкатывались со двора мастерской Ѓезверхого и катились, катились,
катились в разные стороны разные экипажи, а он оставалсЯ на месте, и только
когда видел сквозь ограду, как едет по улице знакомый ему заказчик, - а все,
кто держал лошадей в ђомнах и во всей округе, были его заказчики, - он
следил, как работает ход, не облупилась ли краска, - и вспоминал, когда
именно делал и кому.
Њолодой же его подмастерье любил кататьсЯ сам, - чтобы не около только
кто-то ездил, а чтобы под ним самим катились, катились, катились колеса!.. €
когда загремела гроза революции, открыт был фронт, и все газеты были полны
статьЯми о самостийной “краине, и начали выкуривать панов из экономии, -
когда все завертелось и замелькало и засверкало кругом, как карусель на
Ярмарке, - он выкатилсЯ со двора Ѓезверхого и из ђомен, и из ‡асульЯ, и из
Џолтавщины, сначала в Љиев, где, при немцах уже, днЯ два-три даже нравилось
ему, что вот наконец-то, как встарь, опЯть "гетьман" у них на "‚краинi", и
"знова ‘коропадский", и не какой-то там "Џавел", как у москалей, а "Џавло,
Як и треба казаты".
Џотом он помогал свалить панского гетмана, и рад был, когда объЯвилась
“краиньска республика, и из Љиева шли витиеватые "универсалы".
Ќаконец, невозможно уж было что-нибудь понЯть. Ѓурлила “краина, как
котел, - разные в разных городах нашлись атаманы, даже трудно было бы и
сосчитать всех, - и все только барахтались на одном месте, но никуда не
катились.
Ђ ему хотелось катитьсЯ, и он пристал к тому, что катилось, к тому, что
заполнило, наконец, “краину и полилось в Љрым.
Ћн не был большевиком по партии, но работал не хуже любого партийного,
и в том ревкоме, в котором еврей из Љаменца ведал продовольствием, устраивал
он земельный отдел.
ЏЯтое лицо было тоже смуглое, но сухое, с ущемленным носом, тонкими
губами, с несколько бараньим выражением маслЯных глаз и с таким угловатым и
прочным лбом, что не страшна ему была бы и палка средней толщины; скорее
разлететьсЯ вдребезги могла бы палка, набивши разве только порЯдочную шишку
на такой лоб, - и это не потому так казалось, что каракулеваЯ круглаЯ шапка
прикрывала емкий монгольский череп.
ќтот родилсЯ в „егерменкое. "„егермен" - по-татарски мельница, "кой" -
деревнЯ. Џротекает с џйлы тут много воды и вертит колеса двух маленьких
мельниц.
€з деревни виден Ђю-„аг, а за ним полоса синего морЯ; это - налево и
вниз, а направо и вверх - џйла. …сли перевалить через џйлу, придешь в
Ѓахчисарай, - бывшую столицу крымского ханства, где есть еще ханский дворец
и много мечетей. Џод Ђю-„агом, у морЯ - ѓурзуф.
„егерменкой - высоко. ќто - горнаЯ деревнЯ. ’ут - бурые буйволы с
покорно вытЯнутыми плоскими шеЯми; ишаки - пегие, с черными полосами вдоль
спины и с черными хвостами; два фонтана, к которым ходЯт за водой татарки с
медными кувшинами на плечах и где в медных тазах полощут белье.
‚иноград, табак, груши, фундук, шелковицы, черешни, орехи - это его
детство. Ђ по зимам еще сосновый лес на предгорье, куда ходил он за дровами
со своим бабаем и откуда, согнувшись, но бодро приносил свою вЯзанку; втрое
больше его нес бабай, втрое больше бабаЯ - ишак.
Ђ потом дома весело трещали дрова в печке, и мать кормила его,
уставшего и иззЯбшего, чебуреками на бараньем сале и говорила:
- џхши баранчук!.. Ључук арабаджи! (•ороший мальчик!.. Њаленький
хозЯин!)
Ђ сестренка Ђйше, в красной феске, разукрашенной старыми татарскими
монетами, тормошила его, подхватывала с полу корЯвые сосковые поленьЯ,
которые казались ей похожими то на птиц и животных, то на ее подруг, и
спрашивала, бойкаЯ:
- Ђбу?.. Ђбэ?.. (ќто кто? ќто что?)
‘ама себе отвечала и хохотала.
‡имою тут дули сильные ветры с гор, зимою невольно хваталсЯ глаз за
синюю полосу морЯ, видную за Ђю-„агом: она уводила душу куда-то на юг, в
теплую турецкую землю, где своим среди своих хорошо было бы жить татарам.
Ќо наступала весна, и все цвело кругом: кизил и миндаль, персики и
черешни, груши и абрикосы, Яблоки и айва...
’огда уж не смотрелось на море: тогда землЯ кругом обещала каждый месЯц
новые сладости, и каждый месЯц бросал в глаза свои краски и обвеЯн был своим
ароматом.
‘начала поспевала черешнЯ разных сортов: скороспелка, бычье сердце,
розоваЯ, белаЯ, чернаЯ, и везде по деревне валЯлись свежие косточки; потом
наливались нежные Ягоды шелковицы, - и губы, и пальцы, и рубашка его были
точно в чернилах. Џотом персики миндальные и персики-арабчики, и урюк...
„аже осенний сбор грецких орехов со столетних огромных орешен, - когда очень
прочно выкрашивались в черное концы пальцев, - веселил душу.
Ќи одного бесполезного дерева не было в деревне: все давали доход. €
когда в первый раз с бабаем пошел он в ѓурзуф и увидел там аллею белых
акаций на одной даче, он спросил отца изумленно:
- Ѓабай!.. ќто какие деревьЯ, бабай? ‡ачем их сажали?
Ћтец и сам не понимал, почему не посадили тут в два рЯда хотЯ бы
абрикосы или сливы изюмэрек, а он, маленький, решил тогда сразу и навсегда:
- ќти русские помещики, бабай, - какой это глупый люди, - це-це!..
„аже по лбу себЯ ударил.
‘амое милое времЯ был август, а за ним и почти весь сентЯбрь, когда
поспевал виноград, делали сушку из груш, варили на зиму сладкий бекмес...
Ћн любил свою деревеньку и мечеть, и нравилось ему, когда мулла аджи
Ћсман посылал его на минарет кричать молитву.
Ћн истово, с большим выражением, звонким мальчишеским голосом пел
свЯтые арабские слова:
- Ђллагу экбер!.. Ђллагу экбер!.. ќшгеду еннэ, Њугамед эррэ ресюл
улла!.. ЂйЯ лес аллЯ!.. ЂйЯ лель фелЯ!.. Ђллагу экбер!.. Ђллагу экбер!..
€ сам аджи Ћсман хвалил его, а он три раза ездил в Њекку и училсЯ в
Љонстантинополе, где живет сам султан, их султан, - также и их султан:
повелитель всех правоверных на свете.
Ќиже „егерменкоЯ, и ниже Ључук-коЯ, и ниже Ѓиюк-‹амбата, вблизи морЯ, в
долине была могила татарского свЯтого.
‡лодеи отсекли свЯтому острой саблей голову где-то там, на џйле, и
свЯтой взЯл свою голову в руки и пошел вниз, в долину. € где капали чистые
слезы из глаз свЯтого, там растут теперь белые подснежники, а где капала
кровь из шеи свЯтого, там растут красные, как кровь, пионы... Ђ в долину к
могиле свЯтого каждый год в праздник “раза в мае сходЯтсЯ татары изо всех
окрестных деревень: там борютсЯ, скачут на лошадЯх (в какой деревне окажетсЯ
лучшаЯ лошадь), режут баранов, тут же жарЯт и едЯт шашлык...
€ когда был он маленький, больше всего мечтал он иметь такую быструю,
как ветер, лошадь, чтобы всех обогнала у могилы свЯтого.
Ћ том, чтобы всех победить в борьбе, он не мечтал: он рос слабым, -
даже Ђйше одолевала его. ‡ато он училсЯ в школе, писал и читал по-русски и
хорошо говорил, и когда пришли коммунисты в Љрым, он стал комиссаром в своем
ѓурзуфе, чтобы отстаивать татар, которых могли обидеть пришлые чужие
комиссары.
€ если бежал он теперь вместе с другими, то совсем не из боЯзни, что
кто-нибудь из татар в „егерменкое выдал бы его белым, но на русских он не
надеЯлсЯ, также на греков, поэтому на первое времЯ думал скрытьсЯ в
какой-нибудь татарской деревне на севере Љрыма, а отсюда всегда можно бы
было перебратьсЯ домой и в том случае, если белые долго пробудут в Љрыму, и,
тем более, в том случае, если их выкинут в море красные.
‚ это последнее он почему-то больше верил, и среди всех, сидевших
теперь в карете форда, он имел вид хозЯина: точно и не бежал вместе с ними,
а ехал по своим владениЯм с гостЯми, и рад был, если кому-нибудь нравилсЯ
тот или иной вид, та или инаЯ окраска полЯ или неба, даже просто свежий
утренний воздух... Џравда, это был уже не южный берег, но все-таки...
"все-таки это - Љрым, гаспада!"
Ћн часто говорил по привычке "гаспада" вместо "товарищи" и извинЯлсЯ,
когда его поправлЯли.
€, наконец, шестое лицо.
Ћно - овальное, очень правильной формы. Љожа - белаЯ, тонкаЯ, не
поддавшаЯсЯ даже жаркому причерноморскому солнцу, и странный такой девичий
румЯнец на щеках. ѓлаза зеленовато-серые, и над ними ровные, опЯть девичьи
брови... и лоб гладкий, а надо лбом небольшой козырек аккуратной
студенческой фуражки. ‹ицо было бы красивое, если бы не очень большие
верхние зубы... ‘трашно даже, - откуда они у него? - Ќе то волчьи, не то
кабаньи... € хоть бы улыбалсЯ меньше, но он улыбалсЯ часто и охотно, этот
волкозубый студент, видно было даже, что зубы эти мешали ему и говорить
Ясно: он как-то запиналсЯ на "д", "т", "н", а гласные выходили у него
глуховато, в нос, но он говорил охотно, как улыбалсЯ. ’ембр голоса был у
него красивый... € была какаЯ-то бездумность на его гладком лбу без единой
морщинки, впадинки, бугорка.
ќтот родилсЯ в ’амбове, но детства у него почти не было, так как был он
потомственный русский интеллигент, - не было детства, не было религии, даже
национальности не было, хотЯ отец его, земский врач, носил русскую фамилию и
числилсЯ православным, а так как он тоже был природным тамбовцем, то имел
довольно редкое вообще имЯ Џитирима, местного подвижника, мощи которого лет
двести хранились в соборе.
Ќо о Џитириме Џетровиче, отце студента, все знали, что он - левый, что,
еще будучи гимназистом седьмого класса, он осталсЯ в нем на второй год, так
как во времЯ экзаменов удалось ему достать и нужно было спешно переписать
статью Џисарева "ђеалисты".
Џравда, через год и эта статьЯ, и весь Џисарев безвозбранно продавались
в магазинах в новеньком издании Џавленкова по рублю за книгу, но зато
поЯвилсЯ тогда в гимназии гектографированный €оганн Њост, кратко излагавший
"Љапитал" Њаркса. •орошо, что поЯвилсЯ он к концу экзаменов, и Џитирим
Џетрович безвредно просидел над ним все каникулы, перейдЯ уже в восьмой
класс.
€ когда, лет через восемь, поступил он в здешнюю земскую больницу
помощником ординатора, а потом стал ординатором сам, все в городе знали, что
он - левый, и говорили с ним не о болезнЯх, а о политике.
‚месте с интеллигентностью он передал своему сыну и левизну, и это он,
сын, смутил, - к удовольствию отца, - законоучителЯ гимназии дерзким длЯ
первоклассника вопросом:
- Ѓатюшка!.. •отел бы Я знать, - если бог всемогущ, то зачем ему нужны
ангелы?
Ѓатюшка затопал ногами и выгнал его вон из класса, и с этого днЯ,
десЯтилетний, он стал атеистом.
„етства у него не было, - только проблески детства, - намеки...
‘алазки с розовыми пЯтнышками и кружочками, - изделие какого-то
кропотливого кустарЯ... ЏривЯзать к ним веревочки и мчатьсЯ с ними до
желтого древнего деревЯнного дома виннозаводчика —урина по Ѓольшой улице и
потом скакать по „убовой целый квартал. ќто утром рано, еще до уроков...
Њороз... Ћн трещит под ногами, леденит щеки, щиплет уши даже под башлыком,
захватывает дыхание, но гонит вперед надежда увидеть маленький красный флаг.
Ћ, это глубоко-правый красный флаг, и висит он на будке городового, когда
мороз доходит до 25, но значил этот красный флаг тогда то же самое, что и
гораздо позже, именно, - что можно не ходить в класс.
Ћднажды была беленькаЯ девочка, в белом капоре, с белым кудрЯвым
пуделем впереди и с чопорной, тоже белой, фрейлен рЯдом...
ќта девочка была его перваЯ любовь. Ћн знал, что она - дочь богатого
помещика Ђрапова, семьЯ которого жила эту зиму в своем доме на Ѓольшой, и он
любил в этой маленькой красавице все: ее важную походку с развальцем, ее
пухленькое, но большое, породистое лицо, ее белый изумительный капор с
бантиками из либерти, ее муфту из длинного белого меха, даже ее пуделЯ с
необыкновенными человечьими глазами, гордо носившего свой ошейник.
Ћна гулЯла в двенадцать днЯ исключительно по Ѓольшой, отнюдь не
сворачиваЯ на „убовую, где обитала разнаЯ городскаЯ мелкота, даже сапожник
Ђфанасьев и портной ‘орокин.
’огда еще не ходивший в гимназию, он впервые стал мучитьсЯ жаждой
свиданий. Ћн поЯвлЯлсЯ со своими салазками задолго до двенадцати и ждал,
когда она выйдет из дому, на воротах которого лежали два гипсовых льва с
отбитыми носами.
Љогда показывалась она, он делал вид, что смотрит куда-то в сторону, на
вывеску "Љурсы рисованиЯ", но видел только ее.
‚первые тогда он стал заботитьсЯ о том, чтобы вЯзаные варежки его не
были порваны и если замечал дырку, то с вечера отдавал сам штопать их нЯньке
Ђрише. Ќо так часто рвались они, что он привычно прЯтал руки назад, когда
она проходила, выставлЯЯ вперед салазки, которыми он гордилсЯ.
Ћн долго искал возможности заговорить с маленькой красавицей. Љогда ее
не было, это казалось ему так просто, но лишь только она проходила, в нем
застывали все возможности и все слова.
Ћднажды все-таки он решилсЯ крикнуть ей, запинаЯсь и сильно краснеЯ:
- •очешь, Я тебЯ покатаю?.. ‘адись.
Ћна поглЯдела удивленно на него и его салазки, пожала плечиками,
обиженно выпЯтила хорошенькую, круглую нижнюю губку, взглЯнула на фрейлен...
”рейлен сказала гневно и презрительно: - Џфуй! - взЯла за руку девочку и
повернула назад, чмыхнув длинным, белым на морозе носом, а так как пудель
шел впереди, то она крикнула ему: - ‹орд! €си!.. - ‹орд обернулсЯ и, проходЯ
мимо него, посмотрел Явно уничтожающим взглЯдом.
€ они ушли, трое белых, чинно гулЯть по „ворЯнской, где пока еще не
было столь дерзких мальчишек, а он усадил в салазки своего плюшевого мишку
(тогда только что поЯвились и были в моде эти мишки) и остервенело катал его
по Ѓольшой и „убовой и вновь по Ѓольшой, пока не потерЯл где-то.
- ‚от Я тебЯ высеку за это, - сказал отец вечером.
Ћн знал, что не высечет, но ему не нравилось даже самое это слово
"высеку".
- ‡а что? - спросил он угрюмо.
- —тоб ты не терЯл дорогих игрушек, болван!
- џ не люблю этого! - сказал он мрачно.
- …ще бы!.. ѓм... "Ќе люблю"! ‘кажите, пожалуйста!.. —то же ты любишь?
…му хотелось сказать: "маленькую девочку в белом капоре. ’олько девочку
в белом капоре, - ту, что гулЯет с сердитой фрейлен и кудрЯвым пуделем"...
Ќо он сказал задумчиво и кротко:
- †ареную картошку.
Џотом долго над ним смеЯлись и отец, и старшие братьЯ, и сестра ‚арЯ, а
он - плакал, плакал оттого, что уж перестала гулЯть по Ѓольшой улице она,
девочка в капоре.
Ќо была у него в детстве еще любовь: птицы. ‡а то ли любил он их, что
они были многокрасочны, за то ли, что они были непостижимаЯ тайна, или за
то, что летали, а он не мог, только он без ума был зимою от черноклювых
снегирей, розовых, как пасхальные Яйца (это были его райские птицы, он видел
их редко), и щеглов (это была его ошеломлЯющаЯ радость). ‘негири подбирали в
снегу упавшие с никлых берез сережки, а щеглы шелушили шишки репейника, и
когда он видел их, то затаивал дыхание, чтобы их не спугнуть, становилсЯ на
цыпочки и смотрел, смотрел, только смотрел, не отрываЯ глаз.
€ когда все-таки, слишком недоверчивые к людЯм, они улетали, пугаЯсь, -
каким горючим горем это ему казалось!
- “летели! - жаловалсЯ он, весь в слезах, нЯньке Ђрише. - џ им совсем
ничего, Я их ничем, никак, а они... взЯли и улетели!
ѓорбатаЯ и глухаЯ нЯнька Ђриша долго не могла даже понЯть, о чем он, а
когда понимала: - ќ-э, - диви бы что путевое! - и отмахивалась от него
черной корЯвой рукой.
Ќа „убовой жило таинственное существо - птицелов ђоманыч. ‚о всех трех
окошках виднелись у него клетки с птицами, - сказочный птичий дворец!.. „аже
с улицы было слышно зимою, как там заливались чижи, репела, дрозды!.. Ђ сам
ђоманыч - сутулый старик в черных очках, каждое воскресенье выносивший на
базар свои клетки и западни!.. Ћн их делал сам, деревЯнные и железные, и длЯ
канареек и даже длЯ попугаев. Џро него говорили мальчишки на улице, что он
сам учит своих птиц петь, что ему вздумаетсЯ, и что такой у него есть
скворец, который поет и вальс "„унайские волны", и "Џа-д'эспань", и
"ђазлуку", и слова выговаривает Ясно, как человек. ђоманыч играет на
скрипке, а он подтЯгивает.
—уть видно летели журавли в небе и кричали: - ‚есна! - кричали: -
‚есна!.. Џотом распускалсЯ крыжовник, и серенькие пеночки - ка-ки-е
хитренькие! - вили в нем гнезда. ’огда были в саду: он и пеночки. ќто была
увлекательнаЯ игра в прЯтки: они всЯчески прЯтали от него гнезда, а он их
искал. Ћни с разных сторон наблюдали за ним, стрекоча, и хитрили, хитрили!..
ЌырЯли с пушком и всЯким прочим сором в совершенно пустой куст, и чуть
только он туда, летели за его спиною к себе в гнездо.
Ђ он притворЯлсЯ, что верит, и даже глаза жмурил, чтобы показать им,
пеночкам, что играет он честно. Ќо в самые узенькие щелки ресниц зорко
наблюдал, тоже хитрЯ.
Ќо, находЯ гнезда, он только глазами пересчитывал Яички, и когда
поЯвлЯлись птенчики, до перебоев сердца было жалко их - ротастых, плачущих,
ободранно-красных. € он никак не мог терпеливо дождатьсЯ, когда, наконец,
оперЯтсЯ они и вылетЯт. ќто было его летнее хозЯйство - пеночкины гнезда, и
сколько было самой тошной тоски, если их разорЯли кошки, оставлЯЯ на земле
отгрызанные крылышки, хвостики и пух.
Ћн и бабочек не ловил сеткой, как другие. Ћн просто боЯлсЯ их ловить,
такие они были квелые: как ни старайсЯ, непременно поломаешь им крылышки, и
полинЯют они в пальцах ни на что не похоже, - лучше не брать; лучше смотреть
на них издали, шагов за пЯть.
Ѓольше всего нравились ему бабочки осенью, когда паутина - флаги
бабьего лета - за все цеплЯлась и везде сверкала длинно, и такие же, как
бабочки, Яркие падали листьЯ и пахли медом.
€ такаЯ была тоска тайнаЯ видеть эти осенние флаги, и последних
бабочек, и зрелые листьЯ: близость конца какого-то, зимы: осенью маме хуже.
Ћна и умерла осенью. Џоловина его детства - была больнаЯ мама. Ћна даже
редко целовала его: ведь она была женою врача, и знала, что может его
заразить, и боЯлась его целовать. “ нее была своЯ комната, где,
прозрачноликаЯ, как икона, проводила она на шезлонге целые дни, читала
толстые журналы в цветных обложках, спала при открытой форточке и кашлЯла.
‘ двумЯ старшими братьЯми или с отцом он любил ходить купатьсЯ в …рике,
в купальнЯх Њихайлова под семинарией; но с соседЯми-кадетами иногда уходил к
собору, где стоЯла спасательнаЯ будка, обвешаннаЯ пробковыми кругами, и жил
спасатель, здоровенный мужчина, вечно пьЯный: летом он спасал, а осенью и
зимою ходил к своим "спасенникам" просить на водку.
Ќа берегу в этом месте росли старые ветлы, и в воде на песчаном дне
переплетались их корни. Џереплет этих корней и был точно невод водЯного:
каждое лето здесь тонуло несколько человек, запутавшись ногами в корни, и
каждое лето спасателю удавалось выволочь за волосы человек двадцать -
тридцать. ђебЯта говорили даже, что живет тут в омуте чудовище сом, пудов в
сорок, и что это он хватает за ноги народ.
’ем любопытнее было купатьсЯ именно здесь, а не в бессомовных купальнЯх
с деревЯнным полом, где и утонуть-то даже было нельзЯ. € однажды запуталсЯ в
корнЯх, нырЯЯ, его товарищ, маленький кадет ‚асЯ, а дежуривший на лодке
спасатель кинулсЯ его вытаскивать и вытащил.
‚асЯ был сын пехотного капитана, жившего рЯдом с ними, и спасатель
заходил к нему в тот же день, и потом стал ходить часто, когда олень
испортил воду и народ перестал уж купатьсЯ.
Ќо один раз осенью он зашел и к ним, пьЯный, и стал требовать на водку
у отца, - за что? - за то, что и его маленького сына он мог бы вытащить в
случае чего, как вытащил кадета, что он - спасатель, и ему все равно, кого
спасать, и раз спасательство его ремесло, то должно оно кормить его круглый
год: он не виноват, что зимой люди не купаютсЯ и не тонут.
Ћтец вздумал прогнать его, ничего не давши, а он, пьЯный, накричал на
отца. Њать из своей комнаты понЯла это так, что кто-то из ее мальчиков
утонул, и, слабаЯ, умерла от страху.
…е хоронили в Ясный теплый день, когда падали листьЯ и сверкала,
мелькаЯ в глазах, паутина.
Џотом началась гимназиЯ, длиннаЯ, почти бесконечнаЯ... „ревний чех,
директор, крикливый старец, по фамилии ’ихий, синие мундирчики, серые
шинели, отметки.
‚ партию вступил он в восьмом классе и был эсер, как и старшие братьЯ,
уже студенты. ”евральскаЯ революциЯ застала его тоже студентом-юристом, но
уже к августу он называл себЯ левым эсером, а в октЯбре стал убежденным
большевиком.
€ там, откуда ехал теперь в форде, был комиссаром суда...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- “ вас есть еще папиросы, товарищ? - чинно говорит рЯзанец студенту.
Ѓыть чинным, когда за тобою, возможно, гонЯтсЯ, когда ты, возможно,
обойден, отрезан... - это входит в законы игры.
- ‚ам ‘тамболи или Ђсвадурова? - осведомилсЯ студент так же чинно.
’рещали спереди и сзади колеса линеек, фыркали лошади, гудели и пыхтели
машины.
- •о-ду... „авай хо-ду!..
‚се тверже становилось длЯ глаза кругом, все резче желтела пшеница, все
могучее зеленел табак...
“тро. Џрекрасное крымское шоссе. Ђвтомобиль... Џравда, не пришлось
заснуть ночью, но это что же? €ногда это тоже входит в законы игры.
’ак, развиваЯ возможно полный ход, в белизну, Ясность и свежесть утра,
вместе со многими другими спереди и сзади, ворвалось шесть человек, не так
давно бывших детьми, похожих на детей и теперь, - на детей, рожденных в
разных концах ђоссии.

ѓромозд автомобилей, фаэтонов, линеек и подвод как-то осел на полевом
шоссе, как мыльнаЯ пена; попадались встречные из города и говорили, что ни
со стороны Љерчи, ни от ‘евастополЯ, ни от …впатории пока еще не слышно,
чтобы шли белые, а вагоны, - товарные и цветные, - усиленно, поезд за
поездом, гонЯт на север.
Џерестали ругать эвакуацию. Џошли свободнее. ‚змыленным лошадЯм дали
вздохнуть.
”орд въехал в город в шесть утра по-советски.
офер был грузин Џааташвили, низенький, но ловкий человек, лет тридцати
двух, с небольшой, смолЯной, поседевшей теперь от пыли, бородкой, весь в
коже с головы до ног: кожаный картуз, куртка, шаровары, высокие сапоги. Ћн
так же, как и другие, не знал, кому принадлежал раньше тот форд, которым он
правил. Љонечно, была когда-то она чьЯ-то частнаЯ, эта новенькаЯ
ультрамариноваЯ каретка, очень нежнаЯ и хрупкаЯ на вид, но крепкаЯ, легкаЯ,
красиваЯ. ’ри месЯца назад он возил в ней министров бывшего крымского
правительства, а при большевиках осталсЯ возить комиссаров, теперь же вместе
с ними ехал куда-то, однако дальше этого города, по улицам которого не так
давно он возил крымских министров, ему не хотелось двигатьсЯ. Ѓыло упрЯмое
желанье не только не ехать дальше, но и машину присвоить себе в общей
суматохе, а потом продать ее англичанам. Ѓыл слух, что вместе с „еникиным
идут англичане, и он думал, что они могли бы ее купить. ’огда с деньгами он
уехал бы в ѓрузию.
Ќо комиссары привыкли уже к тому, что никакой извозчик и никакой шофер
не везет в подобных случаЯх по доброй воле, и, не сговариваЯсь даже, а
только переглЯнувшись, стали следить за ним, а когда подъехали к вокзалу, -
трое пошли узнать, нельзЯ ли сесть в поезд, а трое остались стеречь шофера и
машину.
Ќебольшой дворик вокзала был весь забит людьми и подводами, и форду
пришлось остановитьсЯ в хвосте других автомобилей и подвод, далеко за
воротами на улице, против скучного серого зданиЯ тюрьмы.
Џааташвили оглЯделсЯ кругом, потер что-то в машине маслЯной трЯпочкой,
налил воды в резервуар (рЯдом была будка с краном) и сказал, беспечно
вытираЯ руку о свою куртку:
- •леба купить надо... •леба-хлеба-хлеба... - и пошел было к одной из
лавчонок, приютившихсЯ между тюрьмой и вокзалом.
Ѓежать теперь он не хотел, он думал только сообразить на месте, где
можно спрЯтать машину, когда комиссары уедут с поездом.
Њелькнула ЯснаЯ мысль, что лучше всего спрЯтать здесь в каком-нибудь
скверном коровнике, где никто не подумает искать автомобиль. Љак раз тут у
него был хороший знакомый, лавочник, тоже кавказец.
Ќо только что он двинулсЯ было, легко, как все горцы, шагаЯ, - его
нагнал латыш и положил на плечо левую руку, а в правой уже блестел матово
наган, и рука эта оказалась так крупна, что наган в ней был, как детскаЯ
свистушка...
- Људа, товарищ?
- џ куда - сказал тебе... •леба.
€ сердито вскинул на него грузин огненный глаз.
- ’оварищи купЯт.
€ латыш слегка повернул его обратно к форду.
Џааташвили циркнул через зубы, дернул плечом.
- …ще хорошо... пускай куплЯют.
Њожно было и подождать. —то они уедут с поездом, казалось непременным,
а тогда при машине останетсЯ он.
‚есело сказал латышу рЯзанец, кивнув на вокзал головою:
- Љажись, ничего, спокойно.
Ђ полтавец презрительно махнул рукой на южный берег:
- ќ-э... горЯчку там пороли здрЯ...
Ќо сердитый грузин метнул правым глазом, - левый он щурил, - в небо к
востоку.
- Ђ это тебе что?.. Ђ? Џилав?.. €ли это кебаб?.. Ѓатум бывал?
Џилав-кебаб кушал? ‚он! ‘мотри!
„овольно глЯнул на полтавца, уничтожающе на латыша и раздул тонкие
ноздри.
‘ востока двигалсЯ аэроплан, казавшийсЯ пока еще не больше орла, но не
"альбатрос", не "таубе", не "блерио", не "фарман", к которым приглЯделсЯ
глаз на германском фронте.
- Ђнгличанин, - сказал сердито-довольно грузин. - орт.
ђЯзанец свистнул.
- ’еперь держись наши... начнет, сукин сын, бомбы в поезда швырЯть.
- Ђ вокзал!.. Љакой же смысл в поезда, товарищ? Ќалицо ведь вокзал, -
встревожилсЯ латыш.
Џолтавец энергично махнул сверху вниз обеими руками, сам присел в
коленЯх и поЯсе и добавил:
- Ћт-туда, к черту!
Ќо тем же торжествующим тоном спросил грузин:
- Ђ это?.. ешлык? - и указал пальцем пониже в ту же сторону неба.
Џрисмотрелись, закрывшись руками от солнца, и увидели новую черточку:
второй шорт.
- •леба! •леба готовить надо! - ‘ердито и решительно грузин шагнул было
снова к лавочке, но латыш снова удержал его за плечо.
- ‡ачем тебе тратитьсЯ? - кивнул рЯзанцу, и тот пошел косопузой своей
общегубернской мещерЯцкой походкой, как петух на Ястреба в небе, поглЯдываЯ
на бипланы.
Ћднако не одни они только заметили врага. Љругом затыкали руками в
небо, заволновались, и уж различалось среди нестройного живого шума ровное,
тихое пока жужжанье машины. Ђ какой-то молодой парень, около стоЯвший с
возом, вскрикнул вдруг, точно увидал судьбу:
- €м же оттеда всех нас видать! ‚ любого бей!
€ другой, постарше, в солдатской шинели внакидку, влил в слова общую
догадку:
- ‘тало быть, поэтому наших гонют!.. Ћни, может, часа через три тут
будут!..
Џоспешно скользЯ в толпе, подошли к своему форду студент, еврей и
татарин. ‘тудент был возбужден и пререкалсЯ с татарином.
- „ернуло его сказать: "на машине"! ‚от и поезжай теперь на машине!
- ‘корей ихнего поезда на Џерекоп будем! —то? скажешь - нет? Ќеправда Я
говорю? - горЯчилсЯ и татарин.
Ђ еврей смотрел тревожно на подходивший биплан и говорил:
- ќто таки так, что ему ровно ничего не стоит послать сюда пару бомб!..
—ем он рискует? Ђ?
Џотом студент передал латышу и полтавцу, что коменданта на вокзале рвут
на части, и его так и не добились, что какой-то его помощник, матрос,
спросил на ходу: на чем приехали? - а татарину вздумалось сказать: - Ќа
машине! - €м ответили: - Ђ на машине, так и гоните ее за Џерекоп!.. - Џотом
все стали кричать: - Ђэропланы!.. - ЏоднЯлась суматоха. Њатрос кричал уже
где-то дальше, что беспорЯдку и паники он не допустит, что эвакуациЯ
плановаЯ...
Џодошел рЯзанец с целым белым хлебом в руках и сказал:
- „ерут, однако, черти!.. Ќу Я им свою цену поставил, чертЯм!
Ђ когда услышал, что говорил студент, сразу решил:
- —то нам, плацкарту что ли ждать? ‚али в вагоны, куда попало!.. Ђйда!
Ћднако татарин, который все еще держалсЯ хозЯином Љрыма, сказал своим
гостЯм горЯчо и убедительно и даже руку прижал к сердцу:
- ѓаспада!.. џ извинЯюсь!.. Њы скорей их на Џерекоп будем, честное
слово даю! ’ут оно сейчас бомба кидать будет! —естное слово!
†ужжанье мотора вверху стало Явственней.
- ќх, зенитного орудиЯ нет! - пожалел латыш.
Љак раз в это времЯ двинулсЯ уже до краев переполненный поезд: даже на
крышах сидели.
- •лопцы! - горестно выкрикнул полтавец. - ќ-эх!.. Ѓыло бы сидать на
крышу! •о-ди-ли, матери вашей черт! - перекатил он глаза с татарина на евреЯ
и с евреЯ на татарина.
- Ќу, однако, товарищи, сейчас мы можем добыть себе места! Ќовый поезд
составлЯть будут. џ думаю! - выкрикнул еврей.
Ђ полтавец ответил ему шутливо, но с сердцем:
- „умай, Њойше, думай!..
- Џока они подадут поезд - бомбардировка начнетсЯ, - спокойно вставил
латыш, а студент, может быть, считаЯ себЯ несколько виноватым, что ничего не
добилсЯ на вокзале, продолжил:
- Ђ этот поезд непременно обстрелЯют, какой пошел!.. Ћдним словом
теперь: не скоплЯйсь! ђасходись!
€ курносый рЯзанец решил дело одним лихим подбросом головы:
- Ќу-к что ж! „елов куча!.. Ќа своей машине и поедем!.. Ѓелым чертЯм ее
оставлЯть, в сам деле? …дем!..
- ‘адимсЯ, ну! - заспешил еврей.
€ сбитый было с позиций татарин просиЯл и опЯть принЯл хозЯйский вид,
уверЯл честным словом, что они скорее поезда приедут в Џерекоп.
- € даже с комфортом, - согласилсЯ теперь с ним и студент.
- Љонечно... Љак у себЯ дома, - подхватил рЯзанец. - Ђ то "на крыше"!
Љрыша, брат, вещь такаЯ: за железо зубами держись, а то слетишь!..
- Ќу-ка, товарищ шофер! - кивнул грузину латыш, но кожаный маленький
человек ответил твердо:
- џ нэт!.. Њене жена тут... двое дети... Ќэт!..
€ замотал головой.
‹атыш поднес ко лбу его свой наган и, нагнувшись к самому уху,
прошептал:
- ‘ейчас же садись на место!.. ‘лышишь?
ѓрузин оглЯнулсЯ и поглЯдел на него долго, зло и дико, как оглЯдываетсЯ
и глЯдит норовистаЯ лошадь на того, кто ее ударил кнутом по лЯжкам, потом
стал привычно возитьсЯ над машиной.
€ когда после обычного шипеньЯ, фырканьЯ и перебоев ультрамариновый
форд, от шоссейной пыли почти белый, приобрел, наконец, вновь способность
пожирать пространство, латыш, держа в большой своей, тугой, красной руке
матово-черный наган, уселсЯ спереди, рЯдом с кожаным человеком, надевшим на
глаза сетчатые консервы.
- Људа? - кратко и мрачно спросил Џааташвили.
- Ќа Џерекоп! - ответил латыш. - “лицу знаешь?
Џааташвили чуть кивнул головой.
†ены у него тут не было, - были две-три знакомых девицы из гулЯщих, - и
он знал, что в таких случаЯх, как теперь, беглецы беспощадны, что выбора у
него нет, что извозчиков избивают до полусмерти и все-таки заставлЯют
везти... Ќо он думал, что где-нибудь в дороге удастсЯ намеренно испортить
машину. „есЯток способов того, как можно привести машину в негодность, было
известно и ему, как всем шоферам. €спортивши машину, он вынудил бы
комиссаров ехать дальше на мужицкой подводе, а сам бежал бы. Џотом,
вернувшись, исправил бы, что надо, а сам уехал обратно.
€, точно незаметно все времЯ следЯ за тайным ходом его нехитрых мыслей,
латыш приблизил к нему большое мЯсистое бритое лицо и прошептал на ухо:
- Ђ если машина у тебЯ испортитсЯ - убью!
€ замелькали около дома города, который еще вчера утром считалсЯ своим,
в котором вчера еще чуЯлось свое начальство - Љрымревком, от которого, может
быть, идут еще к ним, комиссарам, на места деловые бумаги. ’еперь
начальство, конечно, уехало, город почти ничей, а через два-три часа, может
быть, будет определенно чужой, и шестерым, катившим в форде, было несколько
неловко глЯдеть на дома и на прохожих.
Љакой-то толстый, прилично одетый, насмешливо кивнул им головой и
прокричал: - ‘частливой дороги!.. - „ве барышни в открытом окне весело
захлопали при виде их в ладоши и запищали: - “ра! - Ђ мальчишка бросил им
вдогонку камень, пропевши пронзительно:

џблочко, Яблочко ка-тит-сЯ!
‚ласть советскаЯ д'убираетсЯ!

III

‘ело Ѓешурань было когда-то татарской деревней с мечетью, но ушли
отсюда татары в тот злой год, когда ушло их не меньше трехсот тысЯч в
’урцию, а здесь поселились выходцы из Њелитопольского уезда, отцы которых
попали в Ќовороссию незадолго перед тем, при светлейшем Џотемкине, из
Ђстраханской губернии, с ‚олги.
Љрым так Љрым. Џочистили колодцы, напЯлили соломенные поволжские крыши
на безверхие татарские сараи; заново обмазали стены глиной; позапахали
земли, обсеЯлись и стали быть. Џлодились, умирали... Ќа месте мечети
построили церковь, и на открытии и освещении храма тогда первый их батюшка,
о.‚асилий, сказал памЯтное слово о бескровной победе креста над полумесЯцем.
€ так прочувствованно сказал он это слово, что все плакали и обнимались, как
на Џасху, и семнадцать ведер вина выпили тогда, и все были врозволочь пьЯны,
даже бабы и малые ребЯта, и о.‚асилий устроил тогда борьбу на поЯсках, и ни
один мужик побороть его, грузного, хоть и молодого, не мог, и перепить не
мог, и переплЯсать не мог... € пока жив был о.‚асилий, - а он до
севастопольской войны дожил, - бешуранцы хвалились даже и в городе своим
попом. "—то, - скажут, - у вас тут за попы? Њелочь! Ђ вот у нас, в Ѓешурани,
поп, отец ‚асилий, так это уж истинно по-оп!.. Ћрел!.."
Џоначалу не было жалоб на землю: земли хватало. Ќо поселились невдали
немцы-колонисты с огромными красными и пестрыми коровами и курносыми
свиньЯми, болгары-капустники и овцеводы, и год от году больше трещал полевой
зипун на мужицких плечах, а десЯтка через два лет после турецкой войны и
совсем из этого зипуна выросла Ѓешурань, стали почковатьсЯ и уходить: в
извозчики на южный берег, в портовые в ‘евастополь и …впаторию, девки - в
горничные и нЯни.
‘ильно убавила народ война с германцем, так что стали даже
задумыватьсЯ: ловко ли? •орошее, конечно, средство от малоземельЯ, однако не
задичала бы в отделку землЯ?..
€ когда свалили царЯ и бросили фронт вместе с другими русскими мужиками
также и бешуранцы, встречали их столь же радостно, как прадеды когда-то речь
о.‚асилиЯ о победе креста над полумесЯцем. ‚се казалось Ясно Я просто, и
никакой не было опаски.
- Ђ немцу, - говорили, - нешь не надоело в окопах жить? € немец тоже,
брат, вот-вот по домам рассыплетсЯ. - †дали этого. Ћднако немец пошел не
домой, а прЯмехонько в Ѓешурань за ними следом. Џрогромыхал через село
тЯгчайшими обозами, прогремел оркестром музыки, просверкал на солнце
лакированными касками, показал, какие у него кони (шею вдвоем не обхватишь),
брал овес, сено и правильные давал расписки, у кого именно и сколько взЯл;
понимал, когда спрашивали: когда и кто уплатит? - и отвечал важно: -
Љо-мен-да-тура. - Ѓешуранцы снимали шапки и смотрели вслед форменно
подвЯзанным хвостам на жирных лошадиных крупах и блиставшим шинам крепких
зеленых колес.
Ћт немцев хоть расписки остались, но перед немцами то же самое делали
свои: брали овес и сено, лошадей и повозки, хлеб и скот, - и денег не
платили, не давали даже расписок.
Њного твердых хозЯев было в Ѓешурани, и тверже всего знали они одно:
кто друг мужику, тот должен ему давать, а не с него брать, а кто у него
берет, тот - Явный враг. —то помещичьи земли надо было взЯть и поделить
миром, это было Ясно, как божий день, но не было никаких помещиков вблизи
Ѓешурани. ‡авидовали ‹иповатке - за двадцать верст, ‡уе - за двадцать пЯть,
- там были имениЯ богатых караимов, и точно известно всем было: по скольку
десЯтин прирезу досталось там на каждый двор.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
€ как-то само собою так вышло, что миром стали править пЯть стариков:
Ќикита ”ролов, …влахов Ђндрей, Ђкишин €ван, Џатрашкин Џров, самый зажиточный
на селе, и церковный староста, Њатвей Љондратьич, слегка припадающий на
левую ногу.

Ћбогнувши город слева, по старой перекопской дороге, каретка ехала
плавно, четко стуча мотором, чуть покачиваЯсь на тугих рессорах.
’у матерински ласкающую благодать земли, которую люди чувствуют во всю
ширь и глубь только в летних полЯх, когда хлеба кругом, уже начинаЯ желтеть,
волнуютсЯ тЯжко и сыто, - чувствовали каждый по-своему и эти шестеро
убегавших.
Џравда, осторожный еврей из Љаменца, когда проезжали невдали от
‘арабуза и пришлось пересекать евпаторийскую ветку на полустанке, предлагал
попытатьсЯ устроитьсЯ на поезде здесь, бросив свою машину, но так как грузин
поддержал евреЯ, то латыш упрЯмо решил ехать дальше на форде хотЯ бы до
самого ЊелитополЯ, не только до Џерекопа, и опЯть пригрозил кожаному
человечку наганом.
Ћстальные даже не думали: за них решила всесильнаЯ детскаЯ жадность к
простору, к свободе, к ласке земли под теплым солнцем... Џроснулось детское,
но разве знают дети, что такое опасность! „а и какаЯ опасность может
почудитьсЯ в колдовской летний день!.. €менно эти-то тихие полЯ и казались
гораздо более безопасны, чем рельсы и поезд: никакой шорт не будет гнатьсЯ
за маленькой кареткой и бросать в нее бомбы. „еревни же, через которые
пришлось проехать, были мирны, и хотЯ вынимались на всЯкий случай
револьверы, когда мелькали улицы, но улицы эти везде почти были пустынны, и
только собаки вели себЯ, как все собаки на земном шаре: страстно лаЯ, стаЯми
гнались за кареткой, потом отставали, чихали от пыли и гари, терли лапами
носы и умолкали.
Њашина работала неутомимо, и, уклонившись по исторической дороге круто
в степь, вдаль от всЯких рельсовых путей, все стали чувствовать себЯ так,
как в открытом море: мы и никого больше... чуть повыше - небо, чуть пониже
землЯ, а мы - в середине.
„аже остановились, отъехав верст двадцать от полустанка. Џравда, нужно
было что-то сделать над машиной, но не мешало и радостно оглЯдетьсЯ кругом и
размЯтьсЯ.
‘тудент, любивший в детстве снегирей и зимние березы, пеночек и кусты
крыжовника, успел сорвать десЯтка два васильков и куколЯ и, вертЯ их в
руках, говорил шутливо:
- ќка историЯ!.. Љрасивые цветы, и растут они рЯдом, а сложить вместе -
дико: розовые с синим - никак не вЯжетсЯ... € не пахнут... џ, когда
мальчишкой был, любил в „евичинский лес ходить за ландышами... ‚о-о какой
веник приволокешь!.. Ѓыл там какой-то бабий скит, в лесу, в дубовом, -
потому и лес „евичинский... Љак раз напротив, длЯ пущей веселости этих баб,
через речку, был лес Ђрхиерейский, - монахи там кое-какие жили... Ђ то еще
есть у нас под ’амбовом ’регулЯевский монастырь... —удное название!.. ’ри
монаха будто гулЯли там в сосновом лесу, - в результате, конечно,
монастырь... ‘молой там здорово пахло!.. ЉостЯника, грибы - волнушки,
сыроежки, разнаЯ такаЯ штуковина... ’уда летом, бывало, на лодках едут по
…рику, потом по Љоренной... ‚ праздники, например, - весь ’амбов!.. ‚
"ќльдорадо", в ’регулЯев... Њастеровщина, чиновнички с ливенками!.. ’ак
задували, - мое почтенье! ѓимназисты, семинары... ‘еминары, конечно, голоса
свои показывали... Ћттуда ночью - пьЯным-пьЯно!.. € главное, ведь в
перегонку!.. Ђ речка узкаЯ, - хлоп! - сцепились веслами, - весло пополам!..
Џой-дет ругнЯ!.. Љ утру кое-как до ’амбова доберутсЯ...
ѓоворил он не "’амбов", как пишут, а "’анбов", как говорЯт все
природные тамбовцы. ѓолос у него был мЯгкий, бархатный, рокочущий от
крупного кадыка на шее, длинной и белой.
- Ђ черногузы у вас там е? - справилсЯ, лучась карими глазами,
полтавец. - Њабуть, черт мае?
- Ђисты, что ли?.. Ќет... у нас аистов нет.
- ќге! Ђ у нас же их!.. —уть дэ калюжа у полi, - там зараз и черногуз:
жаб ловэ!
‹атыш забрал в руку несколько колосьев пшеницы и считал зерна. Џотом
сказал, крутнув головою:
- Ѓо-ольшой урожай!.. “ нас, в ‹атвии, немыслимый...
Џотом ударил каблуком подкованных немецких ботинок в землю и еще глубже
ударил в то же место, взЯл горсть земли на ладонь и всмотрелсЯ, пригнув
голову, втЯнул запах сыроватого чернозема и опЯть крутнул головою:
- Ќу и землЯ тут!
- џхши?.. •ороша? - спросил польщенный татарин.
- ‘ильнаЯ землЯ!
- ’атарин пахал!.. ‘колько... может, тыщу лет, Я не знай, - татары тут
жили.
‘мотрел на всех победно, и глаза гордо сиЯли.
- †или-то татары, а пахали, должно, наши: пленные, - вставил студент. -
‚едь ваши татары крымские известные разбойники были! Ћни ведь даже и нашу
губернию разорЯли во времЯ оно. ќто, может, мой прапрадед у твоего
прапрадеда в плену был да землю ему пахал! ‚от как, скажи лучше!
€ студент дружелюбно похлопал татарина по спине, а тот поднЯл брови,
выпЯтил губы, пожал плечом:
- Џочем ты знаешь?.. ‡ачем так говоришь?.. Ќе надо так говорить!
Ќо, видимо, был доволен, что не его прадед пахал тамбовскую землю.
ЏредставлЯЯ свое, сказал латыш:
- “ нас около городов в апреле месЯце плохой очень воздух в полЯх:
удобрЯют из ватеров.
- Ћтличное удобрение, что ж! - знающе отозвалсЯ еврей. - ‚от в Љитае,
например, Я читал, - то же самое... Љонеч-но, чем народ... или лучше, так
сказать, нациЯ - культурнее...
- ’ем она больше насчет ватеров понимает, - проворно закончил рЯзанец.
Ђ Џааташвили, который уже облазил кругом машину, вставил в общий смех
мрачно:
- Љушать хочу... •леба!
„али хлеба ему и сами ели, и татарин сказал, нарочно коверкаЯ слова:
- Њаладэц, брат Љавказ!.. џх-ши!.. Њидаль ‘оветской власти тибе
дадим!.. ЉраснаЯм доскам писать будим!.. џх-ши!
ѓрузин с полным ртом ситника покосилсЯ на него, зло блеснув белками
глаз, и презрительно передернул ноздрЯми.
Ќо татарин хотел поговорить с ним и спросил:
- Ђ в ваших местах как пшеница?
- Ќэт пшеница! - сердито и срыву отозвалсЯ грузин. - •ылопок...
‚ата-вата... „ругом месте ѓрузиЯ есть, - нашем нема... не хочу сеЯть...
Џсс... пышеница!..
€, желаЯ, должно быть, полнее выказать свое презрение к ним ко всем, к
этим шестерым комиссарам, и показать свое превосходство, добавил отчетливо:
- Њандарин есть, алимон есть, гранат...
- ќх, крымский виноград, говорили, сладок! - вздохнул рЯзанец. - Ќе
дали, черти, и попробовать!
- Ћ-о!.. Ќаш виноград! - поднЯл палец татарин.
- ’аки и бессарабский наш тоже сладкий! - вспомнил еврей ночные
молдаванские воза с фонарЯми. - џ-таки много его скушал!.. Ђ вино наше
бессарабское!.. ќто ж... Ђ?
€ он попыталсЯ придать своему древнему трезвейшему костлЯвому лицу
выражение лихого пьЯницы и большого знатока вин и всех вообще сладостей
жизни.
- Ѓес-сарабское?.. Љис-лЯ-тина! „рЯнь! - покривилсЯ студент. - ’оже еще
вино!
- Ќ-ну, уж если вам там, в вашем ’амбове, попалась одна кислаЯ бутылка,
то это ж совсем не значит! - защищал свой Љаменец и соседнюю Ѓессарабию
еврей.
- ‚ Џерекоп чумаки наши колысь по сiль iздылы, - неожиданно вспомнил
полтавец. - Ћсь, побачимо, Який такий Џерекоп!
Ќо латыш проходил через Џерекоп с отрЯдом, вступавшим в апреле в Љрым,
и сказал презрительно:
- „аже и смотреть нечего, товарищ! ‘равнительно наш ’альсен - это
столица.
€ он протЯнул "’а-альзен", как называют этот заштатный городок местные
жители, латыши и немцы.
Џолевое солнце было так щедро на тепло и свет и так по-родному длЯ всех
травами пахло... †елтаЯ песочница чиликала рЯдом и вздрагивала узеньким
длинным хвостиком, готоваЯ каждую секунду вспорхнуть и чиликнуть дальше.
Ѓыла кругом та неторопливаЯ творческаЯ лень, та неслышность и в то же времЯ
полнота жизни, которую душа хорошо понимает только в детстве. € дальше в
степь ехали с веселыми лицами.
Џолтавец даже пел смешную песенку про какую-то ѓапу:

Ќапысала ѓапа •вэсi,
™о вона теперь в Ћдэсi,
™о вона теперь не ѓапа,
Ѓо на неi бiла шлЯпа,
€ така на ней спiдныцЯ,
™о сама кругом вертыцЯ!

€ всем заочно понравилась эта одесскаЯ ѓапа, только рЯзанец справилсЯ,
что такое "спiдныцЯ" и как она может сама кругом вертетьсЯ, а студент решил,
что ѓапа была не иначе, как одесскаЯ балерина, и, сам улыбаЯсь этой догадке,
выставив красивую белую шею с рокочущим кадыком, добавил:
- Ђх ты, не хватает нам сейчас этого бабьего элемента!.. ‘овсем не
модель без баб ездить!.. и-карно бы мы с какой-нибудь ѓапой катили!..
€ толкнул коленом в колено сидевшего напротив татарина.
€ потом все, даже черновекий еврей из Љаменца, начали говорить о
женщинах, так как все были здоровы, молоды, сыты, считали себЯ в
безопасности и отдавались солнечной ласке и быстрому бегу машины.
’атарин даже показал всем карточку задорноликой блондинки с надписью:
"Ћт твоей ‘ашок" - и поЯснил:
- ќто Я ее звал так: ‘ашок... Ќе люблю, как говорЯт ура - некрасивой
слово!
’олько латыш, сидевший рЯдом с грузином, препиралсЯ с кожаным человеком
из-за дороги. ѓрузин свернул с большака и ехал проселком, и латышу казалось,
что тут какой-то подвох, а грузин сердито доказывал, что так вдвое короче,
что он тысЯчу раз ездил в этих местах и отлично знает все дороги.
‹атыш соображал, оглЯдываЯсь кругом, видел ли он эти места, когда шел
тут два с чем-то месЯца назад с отрЯдом, и ему казалось, что видел, и втайне
он соглашалсЯ с шофером, что так действительно будет короче, но на всЯкий
случай повторЯл внушительно:
- …сли что, - то живой не будешь, - знай!
- ‚он деревнЯ - видал? - указал вперед грузин. - ’ам спроси, - так еду,
- не так еду.
‚ деревне, - деревнЯ была болгарскаЯ, - сказали, что дорога эта на
Џерекоп и что так гораздо короче, чем по большаку, и это успокоило латыша.

‘ело, - и довольно большое, - к которому подъезжал форд часов в
двенадцать днЯ, и была как раз та самаЯ Ѓешурань, где еще утром в этот день
узнали, что коммунисты уходЯт, и арестовали свое начальство.
€здали оно казалось совершенно тихим, несколько даже убогим, как все
лишенные почти зелени великорусские села, в которых, если кто, глупый,
вздумает посадить какую-нибудь ветлу около своей избы, то непременно
найдетсЯ умный, который ветелку эту вырвет из земли себе на палку.
’ихаЯ церковка стоЯла в середине с давно, видно, некрашеным порыжелым
куполом, раньше зеленым, и по церковке этой вспомнил латыш, что проходил как
раз через это село с отрЯдом, наступавшим по лобовой линии от Џерекопа.
‚спомнил даже, что именно здесь какой-то старик спрашивал его строго, -
настоЯщие ли они большевики, которые за народ стоЯт, чтобы больше нарезать
земли народу, чтобы как можно больше, зато они и зовутсЯ "большевики", - и
как он ответил тогда, смеЯсь:
- ‘амые настоЯщие, дед!
Ђ дед воззрилсЯ на него голубыми глазами, с очень маленькими точками
зрачков, и, мигаЯ седою бровью, сказал:
- Ђ то... вот Я к чему: были у нас тут в прошлом годе - тоже большевики
будто назывались, - ну уж такие ж были арестантюги проклЯтые, не дай бог!
€ он утешил его, смеЯсь и хлопаЯ по плечу:
- ’еперь хорошо будет, дед!
€ еще вспомнилось, что дед этот спросил его:
- Ђ ты же сам из каких будешь? Ќе из немцев?
€ он почему-то обманул тогда старика и сказал твердо:
- Ќет, Я настоЯщий русский.
„ед просиЯл как-то изнутри пасхально и протЯнул ему жесткую руку:
- Ќу, когда такое дело, - здравствуй.
ЌаклонЯсь к уху грузина, спросил латыш:
- Љак это село?.. Ќазвание?
- Ќе знаю, - ответил грузин. - —ерт знает.
Ћн и действительно не знал, - точнее, забыл, как это село называют, но
самое село помнил, - был здесь с одним из министров Љрымского краевого
правительства, который говорил здесь, на площади, около церкви речь.
Ќо у него и еще было тут: …лисей, привозивший, бывало, по пЯтницам в
город капусту, картошку, кореньЯ. Ћн вспомнил, что видел его как раз в этом
селе, а в городе часто выменивал у него кореньЯ на бензин длЯ зажигалок, и
кореньЯ эти возил на южный берег и выменивал их там на вино.
€ твердо решил он, подъезжаЯ, остановитьсЯ именно в этом селе, спросить
…лисеЯ и как-нибудь устроить через него так, чтобы дальше не ехать. ‚
крайнем случае бросить машину, и бежать на задворки, и спрЯтатьсЯ там
где-нибудь в риге или на гумнах. Љстати, шепнуть кому-нибудь, если даже и не
попадетсЯ …лисей, что это бегут комиссары и везут с собой уйму денег.
€ так показалсЯ ему правилен и неотложен этот план, что он даже
название этого села вспомнил и сам сказал латышу:
- Ѓешурань!
€, когда переспросил латыш, не понЯвши, повторил это слово выразительно
и раздельно:
- Ѓе-шу-рань!
‹атыш сказал:
- “ менЯ в этом селе один старый знакомый есть.
ѓрузин недоуменно поглЯдел на него сквозь сетку консервов.
- …ще хорошо!.. Њене тоже один старик тут есть: ќлисей звать.
€ в улицу села въехал он бодро, шарЯ кругом глазами.
‘транно непохоже было это село на те мирные деревни, мимо которых они
проехали.
Ќарод оживленно толпилсЯ на улице, хотЯ день был будний. ‘идевшие в
каретке встревоженно переглЯнулись и крепче зажали в руках свои револьверы,
и такое было идущее из глубины каждого тела острое желанье как можно скорее
промчатьсЯ через улицу села, в степь, что все невольно наклонились вперед и
сжались, точно скакали верхами. ‚се глаза спрашивали, каждаЯ пара другую
пару, - и немой вопрос был понЯтен: уж не бунт ли тут против ‘оветской
власти? €ли, может быть, здесь разъезд белых?
- ‘вадьба? - спросил рЯзанца студент.
- Ќе должно быть, - ответил рЯзанец.
- Њы погибли! - чуть шевельнул губами еврей.
“лица была не из широких, и народ, столпЯсь в середине, запрудил ее:
красное, белое, защитное...
- ‡вони! - крикнул грузину латыш.
ѓрузин нажал резину и замедлил ход.
‘игнал машины показалсЯ всем придушенно хриплым, совсем бессильно
слабым, как лай старого ожиревшего мопса. Џааташвили сдернул консервы и
сунул в карман.
- Џолный ход! - крикнул сзади студент.
- •оду, - приказал латыш.
- Љакой "ходу"? Ќарод давить? - € навстречу требующим глазам латыша
поднЯлись решившие глаза грузика. Ћн еще дергал что-то правой рукой и давил
резиновый шарик левой, но машина уже тащилась, вздрагиваЯ, и шипЯ стала
вдруг шагах в пЯти от толпы, и ловко, как кошка, выпрыгнул Џааташвили перед
тем, как ей стать, и кинулсЯ в толпу, прЯча голову в плечи, корпусом вперед.
Њомент был слишком долгожданный длЯ кожаного человечка и слишком
неожиданный длЯ остальных, даже длЯ латыша рЯдом. Ћн выскочил было за ним и
поднЯл наган, но мысль опередила нажим курка: стрелЯть в шофера - стрелЯть в
толпу... Ђ в толпе человек двести.
- Љомиссары бегут!.. Ѓалшой мешок денег везут! - шептал в толпе
Џааташвили и громко кричал:
- ќлисей!.. ќй!.. ќлисей здесь?
- Ѓежал! - с полинЯвшими щеками стал рЯдом с латышом студент. - Ќадо
пустить мотор!
- ‚ы можете? - быстро спросил латыш.
‘тудент сделал знак, что не может, но полтавец уже хлопотал проворно
над чем-то на месте шофера, однако только сирена прогудела хрипло, когда он
надавил резинку; машина же стала прочно, как неживаЯ.
- €спортил? - спросил студент.
- Њабудь!.. - ответил полтавец, еще раз стукнул ручкой рулЯ и поглЯдел
кругом на толпу.
Ђ толпа уже придвинулась. € она сгустилась. € она молчала.
Ћна сгрудилась как-то так решенно, точно давно уж стоЯла на улице тут,
готоваЯ, терпеливаЯ, и ждала, когда поЯвитсЯ, наконец, синий, - белый от
пыли, - легковой автомобиль, а в нем шестеро с револьверами. € как будто
даже без слов маленького грузина были разгаданы они: хотели внушить, что они
страшны, что они сильны, что они мчатсЯ куда-то и что за ними много еще,
бессчетнаЯ масса, а они, - вот они, бессильны, совсем не страшны, даже сами
испуганы и никуда не мчатсЯ: стоЯт, - и всего их только шесть человек.
Џод солнцем, стоЯвшим в зените, приземистые избы с крутыми пухлыми
соломенными серыми крышами слились неотрывно с толпой; от этого толпа
казалась еще больше, чем она была, и еще теснее: огромной, непролазной, как
дремучий лес.
‘ режущими ладони револьверами в руках, побелевшие, смотрели и на
толпу, и друг на друга, и на свою жалкую теперь каретку все шестеро, понимаЯ
пока только одно, что нехорошее что-то с ними или случилось уже или вот-вот
должно случитьсЯ.
‘вои тамбовские русские лица, - мужичьи, бабьи, - отпечаток сотни
монгольских, финских, славЯнских и прочих лиц, - увидел во множестве вокруг
себЯ студент. ѓлаза у этого общерусского лица были Ясно враждебны... € оно
как-то только тихо толклось, точно плыло, оплывало кругом, как море камень,
это лицо, однако круг около форда стал совсем маленький, и машина безучастно
стоЯла...
- Ђ ну!.. Ћсади назад! - крикнул вдруг он, поднЯв револьвер, и певучим
своим рокочущим голосом, четко отделЯЯ от слога слог, позвал: -
Џа-а-та-шви-и-ли!
€ только после этого, непонЯтного, странного в русской деревне крика
заговорила толпа.
- ‚ы что за люди такие? - спросил один за всех, лет сорока, с выпуклой
грудью, безбородый, в усах, - в зеленой суконной, рваной под мышками,
солдатской рубахе, вида бравого и строгого, - должно быть, недавний
взводный.
- Ђ ты кто здесь?.. Џредревком? - стараЯсь найти прежний голос, спросил
студент.
- ‚от-вот... Ћн самый!.. - и зло вглЯдывалсЯ в его глаза (своими серыми
в его серые) и еще выпуклее развернул грудь взводный.
- Ђ мы - комиссары... €з города... Ќайди-ка нам нашего шофера... Људа
он там пропал?
- ’а-ак! - протЯнул взводный, верЯ и не верЯ будто тому, что знал уже и
что вновь услышал, и оглЯнулсЯ на толпу направо от себЯ и налево.
- Ђга!.. Љомиссары, - загудела довольно толпа, и латыш увидел, что они
открыты, будто о них уже знали раньше, чем они поЯвились здесь, что они -
комиссары и что они бегут. Џоказалось, что нужна какаЯ-то оттЯжка времени,
что на что-то другое оперетьсЯ нужно теперь, и он сказал взводному глухо:
- Џомню Я в вашем селе старика одного... ‹юбопытно, жив или нет?
- Љакого старика? - начальственно уже и строго спросил взводный. -
‘тариков у нас хватит...
Ќо, усиленно блуждаЯ взглЯдом по толпе, вдруг увидал своего старика
латыш: стоЯл его старик, - ростом не ниже, чем он, - опершись на степную
герлыгу подбородком, глЯдел на него суровым взглЯдом голубых глаз.
- Ђ-а! „ед!.. Ќе узнал менЯ? ‡дравствуй!.. - неверно улыбаЯсь, закивал
латыш головою.
€ толпа глЯнула, обернувшись туда, куда глЯдел длинный латыш, а старик
заискрил глаза и отозвалсЯ:
- ‚о-от!.. ‚нучек мне нашелсЯ!.. Ќикита ”ролов Я... а ты кто такой?
- џ?.. Ќе узнал ты менЯ?.. џ тебЯ видел раз...
€ спал, было, с голосу, припомнив, когда его видел и что говорил он
тогда, и понЯл, что терЯть уже нечего больше, что уже все потерЯно, - и
крикнул:
- „авай дорогу! ‘трелЯть будем!
- Ћго-го!.. ‘трелЯть! - охнула толпа. - Љакой стрелок!
- ’ы думаешь, у нас стрелЯть нечем? - твердо спросил взводный. -
ђазговор этот оставь!.. ‘прашивают вас, кто вы за люди? должны ответить... и
все!
- ‚от ты сам за это ответишь! - крикнул студент. - ЏьЯница!
џсно показалось, что всЯ толпа кругом пьЯна, и больше всех вот этот, -
взводный, назвавшийсЯ предревкомом.
- ‘ вашим братом напьешьсЯ!.. ’ы что ли менЯ поил? - подступил он ближе
на шаг, этот строгого вида взводный, и еще к нему пробрались вперед
несколько широких, грудастых, коричневых, бородатых людей с расстегнутыми
воротами солдатских рубах, и вдруг, что было еще страшнее, взглЯнув поверх
толпы, увидел он - бежали от дальних изб два парнЯ с винтовками.
- „а вам, братцы, чего от нас нужно-то? - певуче и мирно, как толковый
парень и свой среди своих, вступил в разговор рЯзанец.
- ’еперь всЯкий народ ездит, - понЯл? - вразумительно начал взводный. -
ѓоворЯт люди, и белые идут тоже... „олжны вы предъЯвить пачпорта свои
поэтому... длЯ проверки.
- Џа-а-та-шви-и-ли! - крикнул по-прежнему раздельно, но только еще
громче студент.
"‚друг поЯвитсЯ грузин, пустит машину, и как-нибудь обернетсЯ все", -
так подумалось.
Ќо грузин пропал, и только встревожилсЯ один из стариков, стоЯвший
рЯдом с тем, который назвал себЯ Ќикитой ”роловым.
- Џостой!.. ќто кому он знак подает? Љого это он кличет к себе? Џостой!
- ‚ы скажите нам одно - коротко: товарищи вы, или же вы белые? -
спросил решительно взводный, как будто все еще не верЯ тому, что эти шестеро
действительно комиссары.
- Ѓелые! - за всех выскочил с ответом татарин, другие только покосились
на него, ничего не сказав, а взводный точно этого только и хотел и даже
улыбнулсЯ левым углом рта:
- Ќу вот, - значит, вы - наши... Ќу, здравствуйте, когда так.
€ подошел вплотную к татарину, протЯнул ему руку, а сзади уж пролезали
вперед добежавшие тем временем парни с винтовками...
€ когда один, в белой рубахе и солдатской фуражке, толстогубый,
проворно сверлЯ толпу, выскочил прЯмо против студента и крикнул от запала
сипло: - ‘давайсь, сволочь! - студент, державший револьвер высоко, обернул
его дулом книзу и нажал вдруг курок... € так ошеломлЯюще громок был выстрел,
что он откачнулсЯ сам в испуге. Ќо парень вдруг упал ему в ноги, и винтовка,
падаЯ из его рук, больно ударила его в грудь против сердца.
Џотом через два-три мгновеньЯ вой и крик кругом, и все кинулись на
шестерых, и никому уж не пришлось больше пустить в дело своего револьвера.
‹атышу Ясно было, что конец, что борьба с толпой немыслима, но большое
сильное тело просто не могло сдатьсЯ без борьбы: мускулы сокращались сами
собою. ‡а руку с наганом его схватило сразу, как по команде, трое, но,
бросив наган, он вырвалсЯ и свалил было двоих, однако и его свалили
подножкой, и, падаЯ, он ударилсЯ головой о ступицу колеса автомобилЯ.
Ћтобрали у всех револьверы. ‚сех обыскали. ‡олото, деньги пересчитали и
прикинули примерно к числу дворов в селе. ‚ышло что-то не так и много на
каждый двор, так что остались не совсем довольны.
Ѓабы между тем столпились перед парнем, наповал убитым пулей студента в
темЯ сверху, и уж причитали над ним мать и бабка …всевна.
Ќа сильно избитого студента надели затоптанную было во времЯ борьбы
форменную фуражку, чтобы он был у всех на отличке: - Љоторый убил?
- ‚он кто убил - злодей, - картуз синий!
Ђ кожаный грузин разыскал …лисеЯ.
Ћн был весел. Ћн подошел к своей машине, объЯснив предварительно, что
машина эта будет теперь ихнЯЯ, сельскаЯ, бешуранскаЯ машина, вроде как
военный приз, и кричал залихватски:
- ‚от катать!.. ‚от катать!.. Ѓабы-девки! Ѓабы-девки!.. ‘адись, катать
будем!..
Ћсмелились сесть несколько визгливых девок, и он прокатил их по селу
вдоль и вперед, потом вернулсЯ и снова прокатил по улице.
Ђ за околицей, невдали остановилсЯ, скомандовал им грозно: - ‘лезай! -
и когда те высыпались вон, как картошка из мешка, развил полный ход и
покатил назад по только что сделанной дороге, думаЯ в болгарской деревне
дождатьсЯ белых и англичан.
Ђ шестерых под конвоем всего села повели в холодную, перед которою
стоЯл часовым средних лет мужик с килой на шее и большим синим носом.
Љогда отперли двери, он пропускал в нее каждого из шестерых,
подталкиваЯ правой рукой и считаЯ вслух, точно готовилсЯ принЯть этак
человек двести.

‘тадо уже пригнали с выгона, и лег зелено-прозрачный вверху и
розово-пыльный внизу степной июньский вечер, пахнущий парным молоком и
полынью. Ќо село все еще жило напрЯженной боевой жизнью.
‚озле избы старой …всевны, потерЯвшей внука, толпилсЯ народ.
“битый лежал на лавке под образами, перед ним горели три восковых
свечки, и по избе ходила, задравши хвост, и светила большими зелеными
глазами, жалобно мЯуча, чернаЯ стараЯ кошка, только что окотившаЯсЯ, и
облизавшаЯ котЯт, и теперь просившаЯ чего-нибудь подкрепить силы.
Њать убитого, „омаха, баба еще не стараЯ, но хилаЯ, билась об лавку
лбом, голосЯ и воЯ. ’ребовательно и зло мЯуча, кошка царапала ее легонько, и
та отшвыривала ее ногой. ЉотЯта повизгивали на лежанке, и кошка вскакивала
туда, к ним, а баба остолбенело вглЯдывалась в лицо сына, - странное, желтое
при свете свечей, - не в силах понЯть того, что случилось: утром еще был
живой, почему же он мертвый теперь? Љак это?.. € зачем?.. € правда ли это?..
€ снова билась и голосила баба, а кошка, соскочив с лежанки, опЯть
царапала ее лапой, требовательно мЯуча.
„вери в избу не затворЯлись. Џриходили бабы, чтобы поплакать вместе;
приходили ребЯта и смотрели пучерото и боЯзливо; иногда заходили и мужики с
винтовками.
ќти крестились на образа, взматываЯ косицами, качали в стороны
головами, коротко стучали прикладами в пол и говорили, что комиссары все
теперь будут помнить это и не забудут.
‹ица у них были мрачны.
Ђ недалеко от холодной медленно двигались старики вдоль порЯдка изб и
думали вслух, что и как сделать.
Џрожившие долгую жизнь, седобородые, с косными, сермЯжными мыслЯми, не
раз они видели смерть, видели и сегоднЯ днем, но теперь, в зелено-розовый
вечер, в первый раз они задумались над смертью и, близкие к смерти сами,
говорили о ней спокойно.
- ђасстрел им если, - так это ж самаЯ легкаЯ смерть, - думал вслух
Ќикита ”ролов, - разе это что?.. ’ак... Ќичто... ‚роде, как они парнЯ нашего
убили... Ѓезмыслено.
- ‚о-от, это самое! - подхватил …влахов Ђндрей, ростом помельче и с
кривым глазом. - „ругой и живеть-то цельную жизнь, только муки одни
принимает, и даже так, что помирать зачнеть, не разомретсЯ никак... Џра! ‚
сухотке какой, а то в паралику по году лежать, а то поболее... как молют
еще, чтоб господь час смертный послал, а его все нет, а его все нет...
часу-то эфтого!
- Ќу, если этих нам в сухотке год держать, их тоже и кормить надоть, -
вставил Џатрашкин Џров, старик обстоЯтельный.
- Љто ж тебе говорит - "год"?.. —то они, в турецкую неволю к нам
попали?.. ’урки имели, может, времЯ слободное али антирес какой с ними
возитьсЯ, с пленными, а мы не турки, - нам некогда!
ќто - четвертый, Ђнишин €ван, который жил рЯдом с Џатрашкиным и всю
жизнь свою провел только в том, что с ним спорил, вздорил и ругалсЯ. Ќо
теперь такой был час, что ругатьсЯ было нельзЯ.
- ‡ничтожить их надо завтра, поране: до сход солнца! - сказал
решительно пЯтый, свечной староста, Њатвей Љондратьич.
€ все согласились:
- Љонечно, завтра... Ђ то когда же... „о сход солнца!
€ все замолчали.
’ускнеющие вечерние полЯ глЯдели на них в междуизбЯные прозоры, их
полЯ, но ведь вчера еще говорили им, чтобы не считали они этих полей
своими... € вчера, и неделю назад, и месЯц, и два, - изо днЯ в день... ’ак
что хоть бы и глаза их не глЯдели уж на эти полЯ.
Ќо они смотрели теперь на стариков сами, - вечерние, тускнеющие, свои
полЯ... € много было густой, как запекшаЯсЯ смола, тоски в голосе Ќикиты
”ролова, когда он сказал вдруг:
- ‡агадили нам всю землю, стервецы!.. Ђх, загадили, гады!.. —ем мужик
жив?.. ‡емлицей мужик жив!.. —то у него еще есть акромЯ? Ќичего у него нету
акромЯ!.. € тою землицу загадили!..
- ‚от за то самое их в земь и закопать! - подхватил Њатвей Љондратьич.
- †ивьем! - добавил Ђнишин. - Ќехай голодают, вроде, как гадюки!
Ќо не картинно это показалось …влахову. Џоначалу как будут засыпать их,
может быть, и покричат немного эти люди, но, засыпанные, задохнутсЯ и
замолчат... и землЯ замолчит... Ќо она и так молчит... ‡емлЯ молчалива...
‘покон веку молчит землЯ.
€ он сказал:
- ‚от, братцы, как надоть... ‚ыкопать такую Яму, - свЯзать их рука с
рукой, нога с ногой, поставить перед Ямой задом, да, стало быть, дать по
ним, гадам, залоп!.. ‚от и загремЯт они таким манером в Яму... Џо правилам
выходит так...
- „иствительно, по правилам так, - одобрил Џатрашкин, но тот, который
спорил с ним всю свою жизнь, Ђнишин €ван, подхватил живо:
- Џо пра-вилам!.. Ќам правилов никаких не надоть... Њы их без правилов
должны зничтожить, - понЯл?..
€ всем показалось, что это - правда.
- ЋпЯть же вышел у тебЯ расстрел, - укорил Ќикита ЂндреЯ.
- Ќу, а то чего же!.. Џатроны чтоб тратить...
- Ќе гожаетсЯ... Ќет...
Њедленно двигались они и медленно думали. ѓусак гоготал одиноко и
упорно на чьем-то дворе, а куры уж сели... ђедеть уж начал порЯдок изб и
темнеть небо, когда из одной избы выскочила девка ”еклунька и, не разобрав
из-за саманного тына стариков, с размаху уселась возле ворот, подобрав юбку,
и прЯмо к старикам покатилсЯ от нее ручей.
- ђас-сох-лась! - строго сказал Њатвей Љондратьич, а Ќикита ”ролов,
коренной здешний мужик, никуда и никогда из села не выезжавший, уткнул в
этот ручей свою герлыгу и сказал разрешенно и найденно:
- ‚от!.. ќто оно и есть, братцы мои!..
€ обвел всех кругом светлым голубым взглЯдом.
‡астыдЯсь, убежала широкозадаЯ ”еклунька в избу, хлопнув истово дверью,
а Ќикита ”ролов сказал медленно:
- ‚от им что надоть, - слухайте!.. Љак они, собаки, над трудом нашим
хресьЯнским, над землицей знущались, будто она не нашим потом-кровью полита,
не нам предлежит, а, стало быть, им что ли-ча, то земле их, матушке, и
передать живыми: вкопать их в земь по эфтих вот пор (он показал сухую свою,
черную, всю из жил и провалов шею), а головы им оставить всем наружи... и
бельмами своими пусть на нас лупают... € как они всю жись нашу хресьЯнскую
обгадили, то так чтоб и их обгадить!.. ‚от!..
Џожевал беззубым ртом и вновь оглЯдел всех Ясно и найденно.
ЏостоЯли недолго старики, представив, как это выйдет, и решили:
- ’а-ак!.. ќто сказано дело!..
Ќо вспомнил еще что-то Џатрашкин Џров.
- Ђ помните, как межу нам нашу сельскую в башки вбивали?.. ‘колько ж
это тому, - годов шестьдесЯт, али помене?.. Њне тогда двенадцать годов было,
за других не скажу. Џоложили нас, мальчишек - девчонок, на межу носом, да
та-ак влили по заднице, - бра-ат!.. Ћри не ори, - не поможет!.. ќто затем,
стало быть, чтобы помнили мы на всю жись нашу, игде эта самаЯ межа идеть...
…всевна была тоже... Џаранька... …е Џаранькой звали... ђЯдом со мной ее
секли... Ћх, и визжала ж девка!.. Ќу, опослЯ нам конхаветов, орехов, жамков
всЯких, - ешь, не хочу!.. "Ѓудете, - говорЯт, - межу теперь помнить, сукины
коты?" - "Ќу, а то, - говорим, - не иначе, как после такой бани забыть
нельзЯ!" Ђ они говорили распахать!.. Њежи-то!.. —тобы ни одной межи нигде...
€ все, чтобы обчее...
- ќто ты к чему? - хотел было повздорить Ђнишин, но Ђндрей Љривой
сказал:
- ‚едь и Я помню... € менЯ ведь тоже!
- Ќу да, и ты был... Љ тому Я, - всех робЯт на это надо скликать, - до
сход солнца поднЯть: помнили чтоб, как в комиссарах ходить.
- €м жить, не нам... ќто ты, диствительно, правильно сказал...
- ‡намо, правильно... как нас учили, так чтоб и их...
€ обратно к холодной пошли уже молча, но твердо, по ветхой земле, все
видавшей, медленно переставлЯЯ натруженные за долгую жизнь ветхие ноги.
Љанаву длЯ казни решено было выкопать у запруды.
Ѓыла в низине за селом в глинистой прослойке запруда, в которой долго,
почти все лето держалась дождеваЯ вода. ‚ запруде этой валЯлись обыкновенно
свиньи, плескались гуси и утки... Ќо немного поодаль землЯ уже шла мЯгкаЯ -
супесок. ‚ этой-то мЯгкой земле около запруды и копали канаву, пока светила
луна, назначенные стариками.
„ело это было нетрудное, и справились с ним за какой-нибудь час.
Љопали молча и споро, по-рабочему хекаЯ и пыхтЯ.

VII

Ћдин из четырех сумрачно говорил одному из шести - рЯзанцу:
- Њы что ж?.. Њы - совсем ничего... Џроезжали тут мимо такие, как вы,
говорили: "’оварищи, гарнизуйте на месте ‘оветскую власть!.." Ќу, мы,
конечно, гарнизовали...
- ‚ы бы им пониже поклонились, старикам своим: "’ак, мол, и так,
ошибочка у нас вышла, дорогие папаши, простите!.." Ћни бы, глЯдишь, и
простили, - заулыбалсЯ криво рЯзанец.
- Ќе-е!.. Љу-уда!.. ’ак рассерчали, - стра-асть! ’еперЯ нам то-ошна
дорожка будет!
ќто скулил сухорукий председатель комбеда. Ћн был утлый на вид парень,
- верблюжьи губы, утиный нос, а голова с перехватом, как лежачаЯ просвирка
печаткой вперед, и глаза выпуклые, как у близоруких.
’еперь они были натруженно красные, эти глаза, и все изумленно мигали.
- ‚идать, что не из очень ты умных, - решил, оглЯдев его всего,
рЯзанец.
- Ћчень умных у нас игде взЯть?..
- Ћсь, слухай, - тем временем вполголоса говорил другому полтавец, - чи
такi дурни у вас тут живут, що им абы сiрое, то и вовк... о вiн, партийный,
чи шо, - от той лЯдачий? - и кивнул на сухорукого.
- Ђ ты, значит, по-русскому балакать не можешь, - отозвалсЯ тот не без
насмешки. - Ђ Я, видишь ли, по-хохлацки не понимаю.
- ѓм... Ђ революцию понимаешь?
- ќто дело совсем особое... Џотому как Я сам год пЯть месЯцев во флоте
служил.
- Ѓез году пЯть месЯцев?.. Њного!
- ’ак что вашего брата-хохла мы тоже знаем отлично... "‘амоприделение
народностей без анекси и контрибуции!.." ‡на-аем!.. “че-ены! Љак зачали в
семнадцатом году определЯтьсЯ, черноморский флот делить, - так они себе,
ваши хохлы, "Љагул" забрали!.. Ќу, молдаванов у нас восемьсот человек
нашлось, - тем давай "‚олю", - дредноут самый лучший. "Њы, - говорЯт, - на
нем свой флаг выкинем!.." Ђ мы тогда, - великороссы назывались, - собрались
это всего-то нас девЯносто человек на весь флот, - ни одного кораблЯ нам не
досталось!.. „о того досада взЯла! ‘ошли мы все на берег, анархистами себЯ
объЯвили да с черным флагом по улицам пошли... Ђ один с дурной головой так
даже в море кинулсЯ!
- ‚идал такого? - кивнул на него татарину полтавец и уж заискрилсЯ
весь, чтобы отмочить шутку, но татарин спросил матроса:
- ‚ы тоже комбед?
- Ќет... ђевком.
- Џредседатель?
- Ќу да... а то кто же?.. - € довольно строго наморщил немудрый, но
упрЯмый, четырехугольный, сектантский лоб, закусил заЯчью губу, поиграл
тЯжелой челюстью.
Џлечи у него были дюжие и шеЯ, как налитаЯ. Ћдет он был в матроску и
сподники - по-домашнему.
Ћстальные двое здешних держались вместе и лицами были схожи. Ћба
кудреватые, веснушчатые, мелкозубые; глаза беспокойные, мышиные. € когда они
перекидывались отдельными словцами насчет комиссаров, то понЯть их было
невозможно.
- ќто там какие? - спросил сухорукого еврей. - ‚аши или же чужие?
- Ќаши... ЃратьЯ они... - Џомолчавши, добавил: - ‚оры.
- Ђ-а!.. ‡а бандитизм тут сидЯт? - догадалсЯ еврей.
- Ќе-е... ќто тоже комбед.
€ совсем понизил голос до шепота:
- €з-за этих двух чертей и Я-то сижу... Љонокрады... €х сколько времЯ в
острогу держали, а как тюрьмы открыли, и они, вот они, тут! ’ак зачали
главировать - ку-да!.. ‚сю правилу наизуст знают, что и как делать... ‚есь
народ поразорили!..
- Ђ кто же был председатель?.. ‚едь вы же, товарищ?
- ‚о-от! џ!.. Ќешь Я спротив их могу!.. Љогда их в острогу
напратиковали во-он как!.. џ ничего не мог!.. "Ћтбирать у богатых все
дочиста!.." Ќу и отбирали... ‘проти нас, конечно, все богатые вышли.
•олоднаЯ была с землЯным полом, но в ней стоЯли нары. ‚ углу на нарах
спиной к окну лежал латыш и хрипел. Њожет быть, ему переломили ребро: иногда
он тихо, сквозь зубы, стонал и кашлЯл кровью. Љак наиболее сильного, его
сильнее всех избили; однако был жестоко избит и студент. Љто-то ударил его
по лицу таким жестким - прикладом ли, кулаком ли, твердым, как приклад, или
подкованным сапогом с размаху, - что вбил ему зубы в левую часть Языка. „ва
зуба он выплюнул, но Язык сильно распух, левый глаз заплыл, говорить было
мучительно.
’олько раз, когда он застонал протЯжно, и татарин участливо спросил
его:
- Ѓолит?
- Ђ-а, - протЯнул он, узнав его по голосу, - ну что... доехал?.. „о
Џерекопа?..
‚ечером, когда стемнело в холодной, татарин поймал у себЯ в кармане
чью-то узкую руку и чуть различил мелкое лицо одного из воров.
- ’ы что это, а-а? - повысил было он голос правого над виноватым.
Ђ тот ответил спокойным вопросом:
- ’абаку, товарищ, тебе не оставили?.. Љурнуть бы...
…врей, снЯвши френч, то закрывалсЯ им с головой, лежа на досках, то
вскакивал, чуть только собачий лай становилсЯ гуще, и тревожил лежавшего с
ним рЯдом полтавца, который сказал наконец:
- ‘пал бы ты, что ли, Њойше, - ну тебЯ к чертовой мамi!
- Ђ может, наши!
- Ќаши и наши... ’одi найдуть... ‹ежи мовчки...
€ шепотом на ухо полтавцу бормотал еврей:
- Ђ если они нас... если они нас... расстрелЯют завтра?..
- ‘трусил?
Ќо было так жутко об этом думать и говорить, что сказал еврей:
- Ђ ты в нашем Љаменце не был?
Џолтавец ответил зло:
- Ђ на черта вiн мiнi здавсЯ, той Љаменец?
€ замолчал еврей.
ђЯзанец, пока видно было, неутомимо смотрел в окошко.
—асовые менЯлись, как и полагаетсЯ по уставу, через каждые два часа, но
большей частью позволЯли это, и только один, из молодых, тот самый, который
бежал вместе с другим парнем, теперь убитым, оказалсЯ так строг, что с
первого же раза крикнул:
- Ћтойди прочь! ‘трелЯть буду!
€ ловко в два приема взЯл с плеча на изготовку. Ђ когда рЯзанец,
улыбаЯсь, сказал:
- Ћго!.. ‘урьезный дЯдЯ!.. - так решительно взЯл на прицел, что тот
мгновенно сел на пол и бормотнул оторопело:
- ‚от так сукин сын, черт!
‡ато сменивший этого к ночи Њитрий Џашков, если и служил когда, то
разве только в ополченцах, винтовку держал как грабли, а главное, был он
как-то необычайно добродушен и говорлив, твердо верил в прочность дверей и
решетки, и в здравый смысл арестантов, и, может быть, хотел им что-то
разъЯснить и внушить.
Ќочь в первой половине своей была месЯчнаЯ: новаЯ, девически узкаЯ в
талии луна дробила свой тонкий свет на серебрЯной серьге мужика, на
лакированном переломанном козырьке его нахлобученного картуза и на мощной
запутанной бороде, когда, походив немного около, он стал против окна,
затЯжно зевнул и сказал:
- ’о бы Я себе лежал кверху жаворонкой, спал теперь, а то, беды-горЯ,
ходи тут возле вас, суматошные!..
- „ЯдЯ Њитрий!.. Љак они нас? - тихо спросил сухорукий, тщательно
отделЯЯ его от них.
- Ђ вот завтра все узнаешь, - все, все решительно, как и за что, -
точно с малым ребенком говорЯ, ответил Њитрий, но осерчал тут же: - ‘волочь
вы, сволочь!.. —тоб спроти свово брата хресьЯнина итить, а?.. ђазве это
революциЯ?.. ЌазываетсЯ это денной грабеж, а не то!.. џ когда в џлтах за
дворника на постоЯлом дворе жил, Я, брат, сам видал, как надоть!.. Љ
примеру, будучи сказать, посты... Џрисматриваюсь Я, - чего это чуть
благородные - никаких постов не соблюдают?.. †рут себе барашку почем зрЯ,
как так и надо!.. Ќужно, думаю, допытатьсЯ, - полагаютсЯ им посты,
благородным, или не полагаютсЯ?.. џ к учителю, тут наспроти жил. - ’ак и
так, - почему это?.. Ћн и давай объЯснЯть: "ЏишшаЯ, - говорит, - ваша
простаЯ, грубаЯ... …е ежель под стекло такое положить - посмотреть, так там
кишат, там кишат, - прЯмо, кишмЯ-кишат черви такие вроде, - несосветимо!..
’ак что простую пишшую вашу мы, благородные, есть не можем... ‚от поэтому мы
постов не блюдем..." - Ђга! - говорю... - ’а-ак!.. Ќе ндравитсЯ, стало быть,
вам?.. ’а-ак!.. Џони-маем!.. - ЏодалсЯ Я от него, - аж сумно мне стало... Ђ
тут еще зачали говорить все: - Ќиколай, мол, наш не по закону себЯ ведет:
никудышный совсем царишка!.. ‚ертит им его баба, как хочет, - царица-то,
немка... € пьЯница!.. "Ђга, - думаю себе, - та-ак!.. ’ы эдак, сукин сын?
‚олю себе дал?.. ђаз ты в царЯх сидишь, как же ты смеешь волю себе давать?..
“ тебЯ дед, Ђлександр Ќевский был, хресьЯн ослобождал, - вроде как за
свЯтого его за это почитают, - тридцатого августа памЯть, и войскам апарад,
а ты со шлюхой своей тут?" - Љазнить его, говорю, бесприменно надоть, и чтоб
другого царЯ построжей! –а-арь!.. ’ы ежель царь, - должон войско свое в
порЯдке содержать, а не та-ак!.. ‘проти Японца вышли - не можем, - один
только на себЯ принЯли страм; спроти немца - опЯть все не можем!.. ‚от через
что Я полковников, енаралов в џлтах с молу за ноги кидал!.. Ќехай по морю
плавають, ежели они на сухом берегу не могут!.. € пишшую грубую есть не
могут, и воевать тоже их нет... нехай плавають!..
- Ћтпусти, дед! - перебил тихо и просительно, как мальчик, курносый
рЯзанец.
- Љого это? - удивилсЯ, точно не понЯл Њитрий.
- „а нас.
- ‚а-ас?.. ’а-к! Ќет, вас, должно, только завтрЯ утром отпустють...
€ прихлынули все к окну, давЯ на плечи передних.
- ЋтпустЯт?.. —то он сказал?.. ‡автра отпустЯт?
- ‘удить нас будут, а? - спросил татарин.
- ‘у-ди-ить?.. ‡ачем это?.. „олжно, уж обсудили... Ќе иначе, - удумали,
как теперь вас приделить...
- Љто удумал?
- •то, хто... ЋпЯть они свое: хто!.. Ѓез вас как же мы теперь?.. ‚ы у
нас умница, а мы - дураки... ‘тарики, - вот кто!.. Љто труда свои клал,
хозЯйство сгондоблЯл, а вы, чтоб все, значит, изничтожить, чтоб ни у кого -
ничего... под метелку!.. Џо всем избам шарить!.. Љому-на!.. Љому - на, у
кого - возьми!.. —тоб все под командой вашей без порток ходили! ’а-ак!..
‘тарики - они мир держут, а вы наживи-ка себе портки эти самые, а потом,
если хошь - сымай, - твое дело, - ходи в босЯках...
- Џапаш!.. Љогда, говоришь, отпустЯт? - нежно перебил рЯзанец.
- €шь нетерпЯчка!.. Љогда времЯ придет! Ѓезо времЯ не отпустють... и не
жди зрЯ! - осерчал вдруг часовой и отошел с ружьем дальше.
„робилсЯ на дуле винтовки свет месЯца только в одном почему-то месте -
около мушки.
- Ћтпустють они нас червей кормить! - проскулил сухорукий.
- Ќе-ет?!. Ќу, и что вы, товарищ, им делали такого, что и мы через вас
попали? - смертельно встревожилсЯ еврей.
- Ђ что вы, такие, нам говорили, то мы и делали! - ответил матрос за
сухорукого.
- Ќу, само собой разумеетсЯ, товарищ, раз если они - кулаки, то
они-таки и есть наши враги, буржуи!.. ќто-таки правда!.. ’олько что это
значит: червей корми-ить?.. ‚ы думаете, они все-таки нас...
€ не договорил. Ђ смотревший на него с ненавистью матрос толкнул его во
впалую грудь выпадом левой руки:
- Џшел, черт!.. Ђ то раньше времЯ убью!.. ’ут и сдохнешь!..
‘тудент промЯмлил невнЯтно, но упрЯмо:
- Ќе пос... меют!.. Џосмели бы... давно бы... убили! ЃоЯтсЯ... Љаждую
минуту... наши могут идти.
- Ќо почему же они все не идут, а?.. Џочему же не идут?.. - отчаЯнно
вскрикнул и от обиды, и от боли, и от тоски еврей.
- ќвакуациЯ тiм боком пошла! - мрачно догадалсЯ полтавец.
- Ђ не могли разве остановить?.. —естное слово, наши их назад погнали!
- пробовал убедить себЯ вслух татарин.
- Љого? „еникинских?.. ”ю-ю! - рЯзанец свистнул длинно.
- —то шум поднЯли?.. Ђ?.. —его свистишь? - придвинулсЯ Њитрий к окну. -
Ђ ну, сидеть у менЯ смирно!.. Џо своим местам!
- Џа-паш! - опЯть нежно заговорил рЯзанец. - ‚ы нас к белым отправите?
Ќо Њитрий сердито отозвалсЯ не на вопрос:
- Њы, выходит, старые черти, лысые да седые, и ума уж решились, а они -
молодые, свой, дескать, порЯдок заведут, такой, что аж все державы ахнут!..
‡а-ве-ли, мать вашу суку!.. ‡а-ве-ли порЯдок... Ѓелые? Ѓелые нам без
надобности... …наралы-то эти?.. Људы им?.. Ћни вас еще выпустють, поди... а
уж мы вас... отпустим!..
‹атыш заворочалсЯ и застонал сильнее и попросил воды. Ѓлиже всех
стоЯвший к решетке рЯзанец сказал Њитрию:
- ‚одицы не расстараешьсЯ?.. €зувечили вы тут одного... а вернее
сказать - двух...
- ќто который стрелЯл-то?.. Љоторый парнишку нашего убил?.. Љартуз-то
синий?
- Џить другой хочет, - не этот.
- ‡доровый-то?.. Џотерпит, небось!.. Њы, сынки, вас сколько месЯцев
терпели, а вам одну ночку всего... ѓм... Љартуз синий!.. ЌазываетсЯ это -
образованный человек!.. Ћн в семье-то один работник был, убитый-то, понЯл?..
Џокрутил головою и отошел. € почему-то этим и кончил он весь разговор
свой. Џредставил ли он Яснее, чем раньше, как именно будут "отпущены" эти
десЯть человек; стал ли вновь про себЯ взвешивать все, что уже было решил
прочно и окончательно, и почувствовал тЯжесть судьи, только он сел в
отдалении на бревне и просидел там до смены. Њожет быть, он просто дремал.
Џерелаивались на селе собаки; когда они угомонились, стали
перекликатьсЯ петухи.
’ак как вторую ночь комиссары проводили без сна, то к утру кое-кто
забылсЯ.
Ќо чуть только стало белеть, подошли к холодной один за другим и
по-двое - Ќикита ”ролов, Ђндрей …влахов и другие трое. ‘просили у часового
пожилых лет, - все ли в порЯдке, и тот по-солдатски ответил:
- ’ак точно!
Џрипомнил и добавил:
- ‚се обстоит благополучно!
€ стал смирно, правильно взЯв винтовку "к ноге", и глЯдел на всех не
как равный, а подчиненно, почтительно и с готовностью.
€ тут же загомонило село... € этот чуть-светный гомон был понЯт в
холодной так, как там мучительно хотели всю ночь:
- Ќаши идут!.. Ќаши!
€ полтавец не совсем уверенным тоном, но уже почти весело, запел тихим
речитативом:

Ќасыпала ѓапа •вэсi,
™о вона теперь в Ћдэсi...

€ подтолкнул плечом татарина. Ђ еврей, смотрЯ на всех вопросительно,
повторЯл:
- „а?.. ‚ы думаете, наши идут?.. Ќо если же это только грузовики?.. Ћни
так себе проедут мимо и все!.. ’огда мы должны кричать, как... как в
хедере!.. ‚се зараз! „а?..
€ вдруг, не в силах удержатьсЯ, крикнул пронзительно:
- ’оварищи-и-и!
- —то ты, идол! - легонько, поддаваЯсь его возбуждению, пнул его
рЯзанец. „аже поднЯлсЯ на шум и пришедший за ночь в себЯ латыш, и стал на
голову выше всех, с опухшим хмурым лицом.
- Ќе-у-жели наши?
Ќо шум на селе был поднЯт не приезжими (никто не сбилсЯ пока с большака
на проселок), не чужими, а своими, родными тех четверых, длЯ которых ночью
так же, как и длЯ шести, копали могилу у свиной запруды.
‘ плачем кидались в ноги старикам бабы:
- ЋслобонитЯ!.. Ћх, ослобонитЯ!
‘о сбившимисЯ на плечи платками, простоволосые, голосили, надрываЯсь:
- ‚ам самим помирать скоро!.. Ѓогу ответ дадитЯ!
- „адим!.. € дадим, нЯбось!.. „ади-им!
“прЯмо задирались кверху седые бороды, запавшие глаза глЯдели
неумолимо, жестко, как у всех судей.
Џодбежал было рыжий, всклокоченный мужик, отец сухорукого, в валенке
разбитой одна нога, другаЯ - босаЯ... Ќо ему даже не дали и упасть в ноги
старикам, - оттащили назад.
€ тот, - взводный с выпуклой грудью, кричал вслед тащившим:
- ‚озле халупы его пост поставь! ‘лышишь?.. € баб этих туда тоже
тащи!..

VIII

…ще не вставало солнце, но было уже перламутрово, и, как всегда в степи
летом по утрам, - звонко.
—еловек двадцать в два рЯда около дверей холодной стали с берданками,
похожими на пики от больших лиловых штыков.
‚се они были пожилые или средних лет, бородатые, загорелые люди, больше
в солдатских фуражках и даже в серых капелюхах из фальшивого барашка,
принесенных с фронта, в гимнастерках защитного цвета, подпоЯсанных поЯсами
или ремешками, и больше в сапогах, редко кто в чириках.
€ сразу показалось страшным всем арестантам, что лица у них чересчур
значительны и строги одинаково у всех.
- Љон-вой! - тихо шевельнул толстым больным Языком студент.
- Џо-ве-ли к белым! - горестно вытЯнул полтавец, всех своих обводЯ
пустыми глазами.
„олжно быть, народ по селу скликали из дому в дом, потому что шел он
отовсюду густо: мужики, бабы, старухи, ребЯта, протирающие глаза.
€ открылась наконец дверь.
Ѓыл момент, когда, выходЯ гурьбой, широко глотнули свежего воздуху,
потом, уколовшись о строгие эти лица, слившиесЯ с лиловыми штыками, все, как
десЯтерное одно тело, попЯтились снова назад: в холодной была еще надежда
жить, - здесь ее не было.
Ќо закричали строгими голосами отсюда, с воли:
- ‚ыходи!.. ‚ыходи, эй - чего стали!
€ первым выпал из общего тела курносый рЯзанец.
- Џа-па-ши!.. - сказал совсем по-детски изумленно и непонимающе, не
знаЯ, что именно сказать и кому сказать.
Ќо, уже грубо хватаЯ за руки, вытащили его дальше двое ближайших к
двери: один со странной бородою, точно нарочно намыленной длЯ того, чтобы ее
сбрить, седою только на концах курчавых волос, а ближе к лицу - черной;
другой - красноносый, с усами вниз, как у запорожца.
€ вот выпали также и полтавец, и татарин, и весь белый - только глаза
очень темные и блуждающие - еврей, и глЯдЯщий одним правым глазом исподлобьЯ
студент, и прЯчущий глаза внизу высокий, наполовину отошедший уже от жизни
латыш, и сухорукий - бесшапаЯ голова просвиркой, а кроличьи красные глаза
выкаченные, точно душили его сзади, и дюжий в матроске, с мутным взглЯдом.
ЃратьЯ-воры залезли под нары... их выволакивали за ноги человек шесть;
едва справились с ними и свЯзали веревкой руки, но, когда выпустили их из
холодной, они так остервенело ругались: один - в правую сторону толпы,
другой - налево, что им завЯзали платками рты.
Џовели всех по четыре в рЯд, воров сзади. Њелькала еще у шестерых
надежда на то, что свои где-то близко: движутсЯ, может быть, по той большой
перекопской дороге, по которой надо бы ехать и им, если бы не грузин, и что
белые, куда их ведут (куда же больше?), не расстрелЯют их, как думают эти
мужики, а вольют в строй под присмотр своих: они нуждаютсЯ в людЯх.

Ѓабка …всевна, выплакавши по внуке все свои старые скупые слезы,
прикурнув немного на лавке, вскочила, чем свет, топить котЯт.
Ћдного оставила на забаву кошке, а остальных сгребла в подол и пошла.
’опить котЯт негде здесь было, кроме как в свиной запруде (не в колодец
же их бросать?), и бабка пошла задами, с трудом перелезаЯ через низенькие
загорожи из кизЯка, и уж дошла, почитай, до самой запруды, когда споткнулась
на ком земли, далеко отброшенной от канавы, которую копали ночью, и упала,
широкаЯ в поЯсе, ничком, раскорЯчив руки и ноги, как жаба... € даже ушибла
себе колено, и в голове потемнело с перепугу, и несколько минут она так
лежала, а котЯта из подола расползлись черными слепыми клубочками и
запищали.
Ђ когда очнулась …всевна, - забормотала:
- ќто ж менЯ бог наказал, что Я котЯток безвинных топить хотела,
злодейка!
€, трЯсЯ головой, стала вновь собирать котЯт в подол, высоко обнажив
дрЯблые, рыхлые, синежилые, слабые, толстые старушечьи свои ноги, и, когда
уж пошла назад, заметила канаву. Џодошла - и ужаснулась, - такаЯ глубокаЯ,
как могила!.. € вспомнила убитого внука и заплакала снова стараЯ, трЯсЯ
седой головою, и засеменила было к селу, когда увидела, что так же задами,
как и она шла, идут четверо без шапок и тащат на ручниках новый гроб, а за
ними несколько баб, и голосит дочь ее, „омаша, и малые тащат крышку гроба и
какие-то кельЯ или лопаты.
€ так осталась она с котЯтами в поднЯтом подоле, ошеломленнаЯ, почему
здесь, а не на кладбище, хотЯт хоронить внучка, и откуда взЯлсЯ, как это
успели спроворить гроб, и зачем ему такаЯ длиннаЯ могила?..
Ќебо уже стало густо червонное... Џерекликались иванчики на кочках.
Џара куличков с белыми крылышками слетела с запруды, где ночевала, и на лету
свистала встревоженно.
Ќачалась ширина, Ясность и четкость нового днЯ, и в ширину и белизну
эту степную влились - с одной стороны, с задов, гроб с убитым, с другой, с
улицы, - все село.
€ как стала …всевна, подслеповатыми глазами вглЯдываЯсь в большую
толпу, так и стоЯла, забывчиво держа подол с котЯтами.
Ќо толпа двигалась быстро, как щупальца, выбросив из себЯ вперед
белоголовых ребЯт, вперегонку бежавших к запруде.
ѓроб поставили на комьЯх земли невдали перед могилой, и сурово
выставлЯл из него желтое лицо мертвец.
€ когда подвели десЯтерых к канаве, их поставили лицами к мертвецу и
окружили плотным кольцом: впереди - старики и те человек двадцать с
берданками, сзади - прочие мужики и бабы, и ребЯта высовывали из-за юбок и
шаровар широкие глаза.
€ все десЯть понЯли, наконец, что отсюда никуда уж не уйдут они, -
только в землю, и что поведет их вот этот желтый, деревЯнный, в деревЯнном
желтом гробу.
- Ќа ррру-у-ку! - громко, откачнув голову, скомандовал взводный.
‡вЯкнули враз винтовки. Ћстро уперлись вперед штыки.
- ђаздева-айсь!
ќто - им команда.
€ шестеро детей, так недавно, - вчера еще! - мчавшихсЯ в
ультрамариновой каретке в какую-то несказанную голубизну и Яркость, в
будущее, которому не видно было конца, немо переглЯнулись и поглЯдели на
четверых.
€з четверых один, - сухорукий, - вдруг зарыдал в голос, с визгом, с
причитаньЯми, по-бабьи, по-ребЯчьи... „олжно быть, рассудок отлетел от него.
Ћн упал и тыкалсЯ головою в комьЯ свежей земли, катаЯсь и голосЯ, как дети.
- Ћй, не буду, не буду, не буду!.. ѓолубчики, золотые, не буду!
Џовернув винтовку штыком к себе, тот, с намыленной будто бородой,
стукнул его в затылок прикладом, и плач утих, только голова дергалась к
левому плечу.
…го поднЯли, и опЯть скомандовал взводный:
- ђаздева-айсь!
- ’оварищи! - высоко вскрикнул еврей. - ’оварищи!
Ќо в ответ закричала сразу в несколько голосов толпа:
- Ќет тебе здесь товарищей!.. Ќе митинг тебе здесь!.. ђаздевайсь!
- Џостойте, господа! —то такое?.. Ќе коммунист Я! џ... џ не коммунист!
—то такое! - в ужасе крикнул татарин, бегаЯ по всем дрожащими глазами.
€ тут же полтавец - неуверенно, глухо, с полной безнадежностью в
голосе:
- џ тоже не коммунист!.. ‡а что?
‘тарики закричали вперебой:
- Џо одному выводи!.. ’ак не будет дела! Џо одному!
Ѓлиже всех к ним стоЯл студент, и его оторвали от кучки и подвели к
гробу.
Љриво жмурЯсь, глЯнул студент на твердое, желтое, губатое лицо, - живой
еще мальчик на мертвого, который вчера еще только был тоже жив, и жив был бы
теперь, если бы не его пулЯ.
Ќо опухший Язык, шевелЯсь с трудом, проговорил вдруг что-то странное:
- Џрави-тель-ство... право... имеет судить... Ђ вы... кто?
- Њы?.. Ќарод! - ответил …влахов Ђндрей. - ‘кидавай портки!
‘апоги у студента были тугие, - сам он снЯть их не мог, дрожали руки
так, что их отбрасывало в стороны даже против воли, - и два степенных и,
видимо, сильных мужика, повалив его на спину, как корову на бойне, и
упершись ногами в живот, быстро стащили с него сапоги, шаровары из диагонали
защитного цвета, потом выпростали из френча. Ћстановились было перед
рубахой, но решительно сдернули и сатиновую синюю, красными розами по вороту
и груди вышитую рубаху, и все это бережно положили около гроба.
- ‘ледующий, выходи! - скомандовал взводный.
Ќе вышел никто, но вытащили дико озиравшегосЯ татарина и так же,
повалив его на землю, насильно раздели, и так же положили у гроба его
щеголеватую куртку из полосатого, табачного цвета, Њанчестера, брюки и
ботинки.
ђубашка на нем оказалась порвана во вчерашней свалке, и ее просто
разорвали у ворота пополам, потом стащили с рук рукава и бросили в кучу,
сказавши: - Ќа трЯпки!
€ рЯдом с белым девичьим телом студента стало его желтое, медное,
южное, с жидкими ребЯчьими мускулами.
‹атыш начал раздеватьсЯ сам. Ћн слабо шевелил руками, однако размотал
обмоты, расшнуровал толстые немецкие, подбитые шипами башмаки... ’олько
френч с него пришлось стЯгивать, и при этом он сильно морщилсЯ от боли. Ђ
рубашка в двух местах на спине присохла к кровавым ссадинам, и ее не стали
снимать.
Џолтавец тоскливо оглЯдел всех кругом, бессильно махнул перед собою
рукой и сказал:
- Ћсь де помирать прiйшлось! - и шевельнул головой, точно петлЯ давила
и резала ему шею.
Ћн медленно, но споро разделсЯ сам, точно длЯ купаньЯ, и, оставшись в
одних сподниках, поежилсЯ от утреннего ветерка и погладил узловатой рукой
несколько впалую грудь.
ђЯзанца тащили, и он, отбиваЯсь, ругалсЯ. Ћн кричал, что за них
отомстЯт.
- Џридут наши, не думай! при-ду-ут! ни одной избы не оставЯт! Џоубивают
вас всех, чертей!
Ћн был в неистовстве и только, избитый прикладами, присмирел, и его
раздели.
…врей окаменел как-то... €здали даже видно было, что он стал холодный
весь, что и говорить он уже не мог, - только глЯдел огромными от черных
кругов глазами и послушно то подымал, то опускал руку или ногу, то
выворачивал плечи. € тело у него было совсем бессильное, костлЯвое, с
узенькими детскими плечиками, с резко выступающими лопатками, похожими на
крыльЯ.
‘вои четверо были в рубахах только и сподниках. €х не раздевали дальше,
а братьЯм развЯзали платки: хотите ругатьсЯ, - ругайтесь. ‘пешили уж кончить
до восхода солнца.
‚ канаве сделаны были спуски с обеих сторон. Ѓыстро пододвинули
шестерых первых к одному краю, остальных к другому... ‡агонЯли их в канаву
штыками.
Љрик сделалсЯ общий, - звериный, страшный крик... ‚ой... ‚ысоко в общей
свалке звенел совсем свиной, режущий сердце пронзительный визг председателЯ
комбеда.
- ‘трелЯйте!.. ‘трелЯть должны!.. ‘трелЯйте!.. - кричали и рЯзанец, и
полтавец, и тамбовец.
Њатрос с дюжей шеей боролсЯ Яростно и, сброшенный, наконец, в канаву,
был в нескольких местах исколот штыками.
‹атыш грузно упал навзничь и свалилсЯ в канаву плашмЯ.
ЃратьЯ-воры кусались...
- ‡асыпай!.. ‚али живей! Љажный номер займет свое место... ‡асыпай! -
командовал взводный.
€ оказалсЯ верен расчет: чуть только первые комьЯ стали сыпатьсЯ вниз,
ужас быть засыпанным заживо выкинул все головы кверху. Љанава была узкаЯ, и
все могли стать в ней только в рЯд, но смотрели одни - в одну сторону,
другие - в другую, как пришлось.
‹опаты работали лихорадочно, и над каждым в канаве стоЯли двое вверху,
направив винтовки вниз, и чуть за край канавы хватались руки, их кололи
штыками...
‚ две-три минуты все было кончено: засыпаны девЯть по шею, а высокому
латышу край канавы пришелсЯ только на высоте подмышек, но его обсыпали
бугорками все-таки по шею и даже слегка притоптали, как садовник, когда
сажает дерево в саду, или плотник, когда вкапывает на дворе столб длЯ сараЯ.
‚се эти десЯть страшных как-то, хоть и маленьких, голов, точно
отрубленных и поднесенных толпе на блюде земли, ждали, что вот теперь дадут
по ним залп, и глЯдели немо мигающими глазами, и как-то сразу зачугунели у
них лица.
†алобно прокричала было нараспев, несколько раз подрЯд кочелобаЯ голова
татарина, с каждым разом слабее:
- Ђллагу-у!.. Ђлла!.. Ђлла-а!
Њожет быть, он хотел пропеть в последний раз перед смертью ту молитву,
которую пел когда-то с дегерменкойского минарета, но задохнулсЯ и смолк.
’огда старый Ќикита ”ролов, отделЯсь от других стариков, вышел и стал
между гробом с убитым парнем и этой страшной грЯдой человечьих голов,
оглЯдел всех своих кругом голубыми, как небо, светлыми детскими глазами (как
у детей, светлы глаза стариков), снЯл шапку, перекрестилсЯ истово на восток,
где показывалась уже всЯ багроваЯ горбушка солнца, и сказал раздельно:
- ‚о имЯ отца... и сына... и свЯтого духа... Ђминь!
€ все истово перекрестились следом, и лица у всех стали степенные,
встревоженно-чуткие к каждому слову, суровые, строгие, даже у большеротых
ребЯт.
- Џравославные хресьЯне!.. Љак отца ‚ихтора нашего нету, - зничтожили
нашего отца ‚ихтора... и как церква наша стоит теперь пустаЯ... Љто этому
виноват?.. ‚от кто этому делу виноват (и показал твердым пальцем на чугунную
голову матроса, блиставшую белками раздвинутых ужасом глаз)... “битый у нас
вот он... Џанихиды по нем спеть некому!
„омаша зарыдала было, - ее унЯли.
- ’руда наши мужицкие кто поганым словом обозвал, быдто баржуи мы,
помещики те же?.. Ћни вон, - комиссары!.. Њужицкому нашему хлебу-квасу
позавистовали!.. Њыто себе думаем, уж беднее нас, мужиков деревенских,
никого и нетути, а они - вон они нищие-то нашлись!.. ’ак что мы богачи
баржуи спроти их стали!.. Ќаши труда округ (широко обвел он полЯ руками) -
потом-кровью нашей, и теперича все отымай?.. Ђ нам, стало быть, к ним, к
комиссарам, в работники?.. Ќичего как есть вашего нет, а все наше!.. Џшенца,
скажем, десЯть хунтов на стреху сховали, - и то нашли! "ЌЯ-бось, -
сказывали, - го-лод - он придет. Џокоритесь нам тогды, нЯбось!.. Ђ то живьем
вас в земь загоним!.." Ђ-а?.. Ќу вот, и обсудили мы, старики, - чем нам,
миру усему, вземь итить, мы их лучше ж самих в земь заховаем!.. € как они
всею жись хресьЯнскую загадили, так чтоб и их обгадить!.. ‚о-от!..
€, положив герлыгу свою наземь и твердо надев шапку, оглЯдел кругом всю
грЯдку голов, пожевал губами от затруднениЯ и спросил других стариков:
- €где тут? мнучек мне нашелсЯ... не вижу!
€ ему указали голову того, который родилсЯ на мызе в лесистой ‹атвии,
тискал и мЯл добродушную серую старую кошку ”иуль, слушал, как заливаетсЯ в
желтой клетке ощипанный, но бодрый ”огель ѓанс, видел в один страшный день,
как жгли зимою их мызу и гнали их нагайками прочь в бездорожный снег; слышал
в одну темную весеннюю ночь, как брат џн говорил о смерти брата Љарла;
училсЯ в тихом ’альсене и ходил в школу мимо русской вывески: "Џродажа овса,
дехтЯ, керосина и продчих лакомств"...
€ Ќикита ”ролов подошел к этой голове, немо глЯдЯщей, только слабо
мигающей ресницами набрЯкших глаз, покачал укоризненно своей головою и,
долго шарЯ по животу руками, развЯзал очкур...
€ когда стоЯвшаЯ возле гроба бабка …всевна понЯла, наконец, что надо
было делать с этой непугающей ее грЯдкой голов, она с любопытством спросила
ЊитриЯ Џашкова, который стоЯл тут же с берданкой к ноге:
- Ђ мой-то игде?
- Љакой твой? - не понЯл Њитрий.
- Њово мнучка-то, ѓаврюшку, какой убил?
- Ђ-а!.. Љартуз-то синий?.. ‚он он твой!
€ над головой потомственного интеллигента, родившегосЯ в ’амбове,
бегавшего с зимними салазками, розово покрашенными, по улицам Ѓольшой и
„убовой, любившего маленькую красавицу в белом капоре, пеночек, снегирей и
щеглов, томимого дерзким вопросом: "„лЯ чего богу нужны ангелы, ежели он
всемогущ?" - стараЯ …всевна, облизнув западающие губы и утершись левым
рукавом, присела, как девка ”еклунька...
„аже подола не пришлось подымать ей; она все еще матерински держала в
нем, поднЯтом, своих безвинных котЯток, обнажив синие, дрЯблые, толстые,
отечные ноги...
...‚стало солнце, но и ему, всевидЯщему, трудно уж было рассмотреть,
над чем трудилась усердно эта большаЯ толпа народа у свиной запруды.
Њожно было понЯть только, что немного поодаль снова поднЯли гроб на
полотенцах на плечи четыре бородатых, коричневых, широких мужика, готовЯсь
нести его куда-то еще, должно быть на кладбище, а с севера к Ѓешурани
подвигалась туча, таЯщаЯ проливной дождь.

ЌоЯбрь 1922 г.

Џђ€Њ…—ЂЌ€џ

†естокость. ‚первые напечатано в "Ќовом мире" ќќ 2 и 3 за 1926 год.
‚ошло в восьмой том собраниЯ сочинений изд. "Њысль". ЏечатаетсЯ по книге:
‘.‘ергеев-–енский. €збранные произведениЯ. ѓ€•‹, 1933.
‚ статье "Њое знакомство с €.….ђепиным" ‘.Ќ.‘ергеев-–енский приводит
письмо к нему ђепина, в котором есть отзыв о "†естокости": "Ѓлагодарю,
благодарю за книгу "Ќовый мир" - ну, конечно, за "†естокость". ‘ упоением
читал все времЯ (давно уже не читывал с таким упоением)..."

H.M.‹юбимов
Last-modified: Tue, 03 Dec 2002 18:53:46 GMT
Ћцените этот текст: