        ‚ладимир ѓалактионович Љороленко. €скушение


                        ‘траничка из прошлого


     ---------------------------------------------------------------------
     Љнига: ‚.ѓ.Љороленко. "‘ибирские рассказы и очерки"
     €здательство "•удожественнаЯ литература", Њосква, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 маЯ 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


        I

     15  августа 1881  года  около  шести  часов  вечера менЯ  "доставили" в
’обольск.  Љрасивый полицмейстер в папахе сибирского казачьего войска выехал
из  своих  ворот,  когда увидел нашу  тройку.  Ћн  быстро соскочил со  своей
пролетки,  подошел к  нам,  поговорил с  жандармами,  потом подошел ко  мне,
вглЯделсЯ в лицо и сказал:
     - Ќеужели...  ѓосподин N...  Ђй-ай-ай! Ђ помните, что Я вам говорил год
назад?
     ѓод назад,  в период лорис-меликовской "диктатуры сердца",  начиналось,
как мы  тогда говорили,  "веЯние на  запад".  €з большой партии политических
ссыльных восемь человек возвращены были с  дороги обратно в ђоссию.  џ был в
числе этих первых ласточек.
     ЊенЯ возвращали из ’омска под надзор полиции в …вропейскую ђоссию...
     ’огда-то Я  и  познакомилсЯ с красивым полицмейстером.  ‘начала у нашей
маленькой партии  вышла  с  ним  ссора,  так  как  нас  хотели  рассадить по
одиночкам. “ нас же были женщины и дети. Ћдна из них, г-жа Њ., мать грудного
ребенка,   сама  не  могла  его  кормить  (она  была  очень  болезненна),  и
‚.Џ.ђогачева кормила своего и  чужого.  ђассадить их по одиночкам значило бы
убить одного из этих младенцев.
     Џолицмейстер после моих сравнительно спокойных объЯснений понЯл это,  а
сообразив вдобавок,  что мы не подследственные и не высылаемые, а, наоборот,
"возвращаемые",  он  и  совсем махнул рукой.  †енщинам нашли большую камеру,
менЯ с спутником отвели в "подследственное".  Ќе злой и не глупый по натуре,
тобольский  полицмейстер  был,  в  сущности,  благодарен  мне  за  спокойное
разъЯснение положениЯ,  которое помешало ему сделать бесполезную и  ненужную
жестокость. Џоэтому, провожаЯ нас, он пожал мне руку и сказал:
     - Ќу,  желаю всего хорошего.  ‡наете что?  џ  служу уже немало лет и не
видал еще, чтобы люди, которых везли как политических в ‘ибирь, возвращались
обратно.
     - Ѓывало, господин полицмейстер.
     - ‡наю,  да  Я  не  видал.  Ќо  вот чего уж  наверное не бывало:  чтобы
попавшие вторично когда-нибудь  опЯть  возвращались.  €так,  не  говорю  "до
свиданьЯ". €скренно желаю более вас здесь не видеть.
     џ  поблагодарил,  и  мы  весело двинулись из  ’обольска "на запад" -  в
…вропу!..
     Џосле этого прошло около года. џ жил это времЯ в Џерми и успел написать
очерк, где были изображены ужасные порЯдки тобольской тюрьмы.
     ‚след за  тем произошло событие 1  марта.  Ќачалось опЯть "веЯние" -  с
запада на восток, которое прихватило менЯ с собой...
     Ћдиннадцатого августа мои  пермские товарищи и  сослуживцы прощались со
мною  на  дебаркадере.  џ  кланЯлсЯ  из  уходЯщего  вагона,  сидЯ  меж  двух
жандармов, а мне махали платками...
     ЏоднЯлсЯ какой-то шум,  кого-то оттеснЯли, кого-то вели длЯ составлениЯ
протокола...  —то-то туманило мне глаза,  и суровые виды “рала, ель, сосна и
камень неслись мимо быстро улетающего поезда...  Ђ пЯтнадцатого августа, как
уже сказано выше,  красивый тобольский полицмейстер качал головою и  говорил
мне укоризненно:
     - Ђй-ай-ай!  ѓосподин N.  Ќу,  теперь уже кончено!  ѓоворил Я  вам,  не
послушались!  Ќе  видать вам теперь ђоссии,  так и  знайте!  †енитесь здесь,
обзаводитесь хозЯйством и считайте себЯ сибирЯком... Љончено.
     ЃеднЯга, очевидно, был плохой пророк. —ерез три года Я еще раз ехал "на
запад",  но тобольский полицмейстер не был уже тобольским полицмейстером. Ћн
был  человек  веселый,   с  эпикурейскими  взглЯдами  на  жизнь,   и  как-то
проштрафилсЯ столь серьезно,  что  даже  сибирскаЯ ”емида не  могла остатьсЯ
слепой:  красивый полицмейстер попал  под  суд  и  сам  сидел  в  тобольском
"замке"...
     Ќо все это случилось после, а пока продолжаю рассказ.
     Џогрозив мне,  в  сущности,  довольно весело,  он опЯть вскочил на свою
пролетку и приказал Ямщику: "‡а мной!"
     Ќаша тройка вихрем помчалась за  его мохнатой папахой,  обращаЯ на себЯ
внимание редких прохожих сибирского города, к губернаторскому дому.
     ‘видание с  его  превосходительством было  коротко.  ѓубернатором в  то
времЯ был ‹ысогорский,  прославившийсЯ впоследствии суровостью своего режима
по  отношению к  ссыльным.  ЊенЯ  он  почему-то  принЯл любезно,  согласилсЯ
исполнить мои  маленькие просьбы относительно писем  и  телеграмм к  родным,
потом пошепталсЯ о  чем-то  с  полицмейстером,  то и  дело поглЯдываЯ в  мою
сторону,  как  мне  показалось,  многозначительными взглЯдами...  Ќаконец он
сказал с благодушным видом:
     - Ќу-с, а теперь в тюремный замок.
     € мы опЯть помчались за казацкой папахой.
     ‚  конторе тюрьмы  Я  увидел знакомое лицо  "его  благородиЯ" тюремного
смотрителЯ, жестокости которого Я описал в своем очерке. Ћн тоже сразу узнал
менЯ,  и  на  его  сухом,  еще  не  старом,  но  несколько  мрачном  лице  с
деревЯнно-неподвижными    чертами    промелькнуло   загадочное    выражение.
Џолицмейстер распорЯдилсЯ,  чтобы у менЯ не отнимали моих вещей и оставили в
собственном платье,  шепнув еще два-три слова смотрителю,  лицо которого при
этом оставалось все так же неподвижно, а затем приветливо кивнул мне головой
и уехал.
     џ с невольной грустью проводил его глазами.
     Њне  было  приЯтно его  красивое,  беспечное,  незлое лицо  среди  этой
мрачной обстановки...  џ  вспомнил свое  "возвращение" год  назад,  вспомнил
друзей и  товарищей,  с которыми тогда ехал,  и почувствовал еще острее свое
одиночество...
     - ‚ военно-каторжную,  -  сказал смотритель надзирателЯм,  окончательно
"принЯв менЯ" у жандармов.
     - Љак,  в  военно-каторжную?  -  удивилсЯ Я.  -  ‚едь Я не военный и не
каторжный,   даже  не  осужденный.  џ  только  пересылаюсь  административным
порЯдком.
     ‘мотритель не ответил ничего,  а двое служителей уже взЯли мои вещи.  џ
увидел,  что  здесь никто не  расположен обсуждать со  мной  этот вопрос,  и
последовал за надзирателЯми.
     Њы  вышли  из  конторы  в   ворота,   потом  прошли  небольшой  двор  и
остановились у запертых ворот другого. Њой провожатый приложил лицо к оконцу
в  воротах  и  крикнул  дежурного.  ‡а  воротами послышалось звЯкание свЯзки
ключей,  потом калитка отворилась и опЯть захлопнулась за нами.  ’еперь трое
крепко запертых ворот  с  тремЯ огромными висЯчими замками отделЯли менЯ  от
вольного божьего мира.
     „вор,  в который мы вошли,  был узок. ‘ левой стороны бревенчатый сарай
цейхгауза примыкал к  высокой тюремной стене,  с  правой тЯнулсЯ одноэтажный
корпус,  с  рЯдом небольших решетчатых окон,  прЯмо -  глухаЯ стена тюремной
швальни,  без окон и дверей. ‘зади ворота, в середине будка, у будки часовой
с ружьем, над двором туманные сумерки.
     ‚ этом тесном пространстве, наверное, гулЯли весь день военно-каторжные
арестанты,  но теперь их угнали,  может быть,  потому,  что уже приближалось
времЯ поверки,  а  может быть,  в  честь моего прибытиЯ.  Џока Я шел в своем
черном пальто и шлЯпе, столь необычных в этом месте, на менЯ из каждого окна
смотрело  по  паре  внимательных глаз.  Ћдиночные  арестанты изучали  нового
пришельца,   держась  руками  за  решетки  и  прильнув  бритыми  головами  к
отверстиЯм...  €х бледные,  тюремные лица выделЯлись в  темноте окон резко и
странно. „лЯ военно-каторжного отделениЯ мое поЯвление было целым событием.
     Њои провожатые прошли весь дворик.  ‚ходнаЯ дверь была в конце. ‚ступаЯ
в  нее,  Я  ждал увидеть длинный коридор и  уже предвкушал интересные минуты
первого знакомства с моими будущими соседЯми. ‚от, казалось мне, захлопнетсЯ
дверь коридора,  провожатые уйдут, Я подойду к своей двери с круглым глазком
и прислушаюсь. € наверное, услышу какое-нибудь приветствие или вопрос:
     - ќй, политический, хочешь цигарку?
     Ђ  затем пойдет в  ход изумительнаЯ по  изобретательности и  ухищрениЯм
тюремнаЯ почта,  и  не  одно,  быть  может,  доброе движение души,  не  один
задушевный рассказ из-за запертой двери вновь скрасЯт мое пребывание в  этой
тюрьме, как это бывало не однажды... € еще раз Я повторю себе старую истину,
что люди - всюду люди, даже и за стенами военно-каторжной тюрьмы.


        II

     Њне,  однако,  пришлось горько  разочароватьсЯ.  ЏройдЯ  узкий  входной
коридорчик,  мои провожатые повернули не  направо,  как Я  ожидал,  в  общий
коридор  военно-каторжного корпуса,  а  налево.  Њы  очутились  в  маленькой
конурке с  кроватью и  с  сильным жилым  запахом,  не  похожей,  однако,  на
тюремную камеру.  „ело объЯснилось,  когда ключник отпер еще  одну дверь,  и
менЯ пригласили войти в открывшуюсЯ "одиночку".
     ’еперь Я понЯл! Њне как заключенному придают особенную важность: Я буду
отрешен от всего,  даже от тюремного мира.  ЊенЯ запрут здесь,  а  в  первой
комнатке всегда будет  находитьсЯ сторож,  чтобы мешать всЯкому сообщению со
мной арестантов.  €так,  к трем воротам,  отделЯвшим менЯ от вольного света,
присоединились еще  трое  дверей,  которые должны были отделить менЯ даже от
мира тюремного.
     - Ќу,  пожалуйте,  -  сказал мне один из тюремщиков,  увидЯ,  что Я  не
решаюсь переступить порог камеры. Ђ другой прибавил грубо:
     - ‘тупай, ступай, нечего!
     - Ќечего, - сказал и дежурный унтер-офицер, начальник нашего караула.
     —то-то поднЯлось во мне неопределенное,  но тЯжелое. ќто было сожаление
к  себе,  точно к кому-то другому,  но такое острое и жгучее,  соединенное с
таким  сознанием  несправедливости и  насилиЯ,  что  Я  был  готов  кричать,
ругатьсЯ, сопротивлЯтьсЯ. Ќо это было именно только мгновение. ’емперамент у
менЯ несколько иронический и спокойный,  и,  кроме того,  во многих подобных
случаЯх менЯ спасало любопытство.  …сли Я окажу сопротивление караулу,  -  Я
знал,  что буду избит,  может быть,  изувечен,  может быть,  умру в тюремной
больнице,  и  мои родные будут извещены,  что Я умер от тифа.  ‚ этом будет,
пожалуй,  убежден искренно даже и  сам его превосходительство г.  губернатор
‹ысогорский  и  только  разве  красивый  полицмейстер  сомнительно  покачает
головой.  Ђ впрочем,  ему какое дело... Ќу, а если Я войду в назначенную длЯ
менЯ камеру, то еще не знаю наверно, что будет дальше.
     €   Я   вошел  и  слышал,   как  последний  замок  щелкнул  за  мной  с
металлическим,  довольно музыкальным звоном,  который Я  до  сих пор слышу в
памЯти, точно это было вчера. Џотом еще хлопнула дверь, и Я осталсЯ один.
     ЊоЯ камера имела три с половиной шага в ширину и шесть в длину. Џотолок
у  нее был сводом,  стены выбелены известкой.  Ќо так как от ветхости с них,
очевидно,  много раз отваливалась штукатурка и  белили их  по образовавшимсЯ
неровностЯм,  то  все  они были как-то  пестры и  грЯзны,  на  неровностЯх и
выступах сидела  траурными темными  каемками густаЯ  пыль.  “  задней  стены
стоЯла круглаЯ печка,  у двери в стене было проделано отверстие, закрываемое
железной заслонкой.  ‘юда  подавали заключенному пищу  и  воду  (очевидно из
этого,  подумал Я,  что ключи от  двери хранЯтсЯ не  у  моего сторожа,  а  в
конторе).  „рЯннаЯ "парашка" -  старое и  ржавое железное ведро с  крышкой -
распространЯла  острый  аммиачный  запах,   к  которому  Я,   однако,  скоро
притерпелсЯ.   „еревЯннаЯ  кровать   и   небольшой  столик   составлЯли  всю
меблировку.
     ‘вету  в  камере  было  совсем  мало.  Џравда,  начинались сумерки,  но
все-таки на дворе еще было светло.  џ подошел к окну,  которое было довольно
высоко,  и убедилсЯ,  что пространство против окна,  выходившего во дворик и
находившегосЯ между крыльцом и глухой стеной швальни,  было забрано высокими
досками, позволЯвшими видеть только небольшой клочок неба.
     џ  скинул с себЯ пальто и,  подойдЯ к этому окну,  облокотилсЯ на стол,
поднЯл  лицо   кверху  и   долго   смотрел  на   клочок  неба,   прорезанный
четырехугольными силуэтами высоко поднЯвшихсЯ досок. Ѓольше, правду сказать,
мне и делать-то было нечего.  Ђ в этом клочке неба, светившем и мерцавшем ко
мне  сверху,  тихо продвигались облака,  лотом поЯвилсЯ рог молодого месЯца,
который  медленно проплыл в  своей  вышине,  причем  мне  казалось,  что  он
осторожно пробираетсЯ по  ребрам моего дощатого забора.  Ћн  напоминал мне о
широком и  вольном божием свете,  о  полЯх  и  холмах,  которые Я  видел так
недавно,  о  том,  что через несколько часов на  него так же  будут смотреть
глаза дорогих и близких мне людей и,  может быть, вспомнЯт обо мне. Ќо никто
не угадает, что Я теперь отделен от всего живого мира в этой странной келье,
где  даже  клочок неба  и  месЯц  вижу,  пожалуй,  лишь  по  начальственному
недосмотру...
     Џотом  месЯц  стал  углом  на  последнюю из  досок,  постоЯл на  ней  с
полминуты и скрылсЯ из моего тесного горизонта,  оставив менЯ в моей конурке
с   сердцем,   преисполненным  тоской,   разнеженностью  от  воспоминаний  и
сожалением о себе...  Љ глазам в этой темноте подступали слезы. Њне хотелось
кинутьсЯ на свою кровать,  уткнутьсЯ лицом в подушку и,  пожалуй, заплакать,
как Я плакал когда-то ребенком.
     Ќо  Я  этого себе не позволил.  ‚о все времЯ моих скитаний по тюрьмам Я
старалсЯ строго держать себЯ в руках и никогда не позволЯл себе в заключении
трех вещей:  спать днем,  валЯтьсЯ на  кровати,  когда не спишь,  и  затем -
отдаватьсЯ этим порывам разнеженности,  когда к  ним соблазнЯло одиночество,
тоска и порой расстроенные нервы.
     € теперь Я не поддалсЯ,  даже не лег,  и стал думать:  что же,  однако,
значит это странное обращение со мной?  €  зачем менЯ посадили в эту клетку,
Явно назначенную длЯ самого строгого,  из рЯду вон, заключениЯ? ’ысЯча самых
диких мыслей приходила мне в голову.  Њне стало казатьсЯ,  что Я никогда уже
не  выйду  отсюда:   Я   вспоминал  выражение  лица  ‹ысогорского  и   тихое
перешептывание с  полицмейстером,  ласковое сожаление в красивых и беспечных
глазах последнего,  новый  шепот его  со  смотрителем и  каменное лицо  "его
благородиЯ". Џотом вспоминалсЯ самый род моего исключительного преступлениЯ,
которое, как мне сказал добрЯк губернатор в Џерми, не предусмотрено кодексом
обыкновенных наказаний,  но и безнаказанным остатьсЯ не может.  Џотом пришло
на памЯть обстоЯтельство,  которое вовсе не казалось странным в  свое времЯ:
что этот добрЯк уехал из города накануне моей высылки, - и теперь Я объЯснил
это побуждением Џилата, умывающего руки...
     ‚се это было дико,  мрачно,  нелепо,  но ведь положение мое тоже было и
дико,  и мрачно...  џ посмотрел на крепко запертую дверь, на железную печку,
на  стены каменного мешка...  ‡десь можно погибнуть безвестно и  навсегда...
Џотом пришло в голову, что если закрыть эту печку с угаром...
     ‚ообще начиналсЯ какой-то странный кошмар...


        III

     - Ѓарин, возьмите свечку!
     Ћтверстие в  стене,  вроде печной дверки,  открылось;  в  него мелькнул
свет,  и  протЯнулась рука с  подсвечником.  Љамера осветилась,  но не стала
приветливой.  џ  взЯл  свечу не  торопЯсь.  Њне  хотелось заговорить с  моим
сторожем.  ѓолос, которым он сказал эти слова, был грудной и приЯтный. ‚ нем
слышались простые ноты добродушного человека,  и  Я тотчас же вспомнил,  что
это тот самый, который первый пригласил менЯ в келью деликатным "пожалуйте".
     €,  взЯв  свечу  из  руки,  Я  сказал,  наскоро  придумавши предлог длЯ
продолжениЯ разговора:
     - Џослушайте, Я голоден.
     - Ђх, барин, - ответил невидимый сосед, - нынче вы уже не записаны, вам
не полагаетсЯ.
     - ‚ конторе мои деньги, нельзЯ ли сходить купить чего-нибудь.
     - €,   барин,   невозможно!   ‡десь  строго.   Љабы  в   общей  или   в
подследственной, а здесь ведь военно-каторжнаЯ.
     Ћн говорил тихо, как будто боЯлсЯ, что наш разговор кто-нибудь все-таки
может услышать. Џотом как-то нерешительно протЯнул руку, взЯлсЯ за заслонку,
чтобы закрыть ее,  рука  еще  задержалась,  как  бы  в  нерешительности,  и,
наконец, он захлопнул дверку.
     ’огда Я сразу почувствовал, что Я действительно очень голоден. ‘ утра Я
напилсЯ только чаю,  рассчитываЯ,  что  мы  приедем еще рано в  ’обольск.  џ
думал,  что мы  только ЯвимсЯ к  полицмейстеру и  тотчас же поскачем дальше.
Ћстановка в этом мешке совсем не входила в мои расчеты.  ’еперь, несмотрЯ на
волнениЯ этой неожиданности,  голод вступил в свои права.  џ поставил свечку
на  уступе железной печки и  разложил свою постель на  кровати.  Џотом опЯть
сел,  попробовал было взглЯнуть в  окно,  но клочок неба был темен,  а доски
подошли совсем близко, освещенные желтым огнем из моего окна. џ отвернулсЯ и
стал оглЯдывать стены. ‡аслонка опЯть тихо отворилась. џ подошел к ней. ђука
протЯнулась, и сторож просунул деревЯнную чашку, в которой было немного щей,
и кусок хлеба.
     - Ќе побрезгуете, может, - сказал он с радушием простого человека.
     џ немного колебалсЯ.
     - Ќе побрезгуйте, - повторил он.
     - Ђ сами вы? - сказал Я нерешительно.
     - Њне что. џ обедал. Ђ вам с дороги.
     ќто была правда.  џ  победил в  себе легкий протест против этой подачки
тюремщика,  в  лице  которого видел теперь простого,  доброго и  деликатного
человека.  џ взЯл чашку и хлеб...  —ерез четверть часа он заглЯнул в круглое
отверстие двери и сказал:
     - Љончили, господин?
     - Љончил, спасибо.
     - Џожалуйте чашку.  Ђ  то скоро поверка будет.  ‘мотритель увидит у вас
мою чашку. Ќеловко.
     „обрый человек,  очевидно,  опасалсЯ обнаружить перед "его благородием"
излишнее по отношению ко мне добросердечие.
     „ействительно,  вскоре в  мою  конурку проник заглушенный стенами рокот
барабана,  и  через четверть часа в  комнате сторожа столпились звуки шагов,
голоса,  звЯкание шпор и стук прикладов.  ЊоЯ дверь быстро отворилась, и все
эти звуки хлынули в  мою одиночку.  ЌесмотрЯ на привычку,  трудно преодолеть
некоторое  смущение,  когда  дверь  отворЯетсЯ  и  десЯток  незнакомых людей
смотрЯт на вас лишь затем, чтобы смотреть. ‚переди стоЯл офицер, еще молодой
и  потому  тоже  несколько смущенный.  ђЯдом  виднелось каменное  лицо  "его
благородиЯ".  Џоследний окинул опЯть мою конурку, менЯ и мои вещи загадочным
взглЯдом, в котором Я прочитал что-то вроде внутреннего удовлетворениЯ. "…го
благородие" находил, по-видимому, что все идет совсем хорошо.
     - ’ридцать четыре! - прочитал офицер по списку.
     ”ельдфебель ответил: "…сть!" - и дверь опЯть захлопнулась.
     џ  чувствовал себЯ усталым,  не спал от самого …катеринбурга,  где в то
времЯ  кончалсЯ железнодорожный путь,  или  спал  только в  почтовой телеге.
Џоэтому Я позволил себе лечь раньше обыкновенного.
     ќпизод с чашкой и присутствие за стеной добродушного человека разогнали
пока мои мрачные мысли. џ лег и заснул вскоре крепким и беззаботным сном.


        IV

     Ќаутро,  проснувшись довольно рано,  Я быстро оделсЯ,  умылсЯ из кружки
над "парашкой" и стал оглЯдывать свое жилище...
     Џрежде  всего   мне   бросилось  в   глаза  на   стене  большое  пЯтно,
продолговатое,  точно написаннаЯ строчка.  ЏодойдЯ ближе,  Я увидел, что это
была  действительно надпись,  глубоко  врезаннаЯ гвоздем  в  стену  и  после
тщательно  сцарапаннаЯ  скребком.   Ћчевидно,   это   была   фамилиЯ   моего
предшественника,  прежнего жильца этой камеры.  Љазалось,  разобрать ее было
совершенно невозможно.  џ  подумал,  что мне может разрешить этот вопрос мой
сторож, и потому, тотчас после поверки, постучал в дверку.
     - Џослушайте, - сказал Я.
     - —его тебе? - ответил грубый голос.
     џ с грустью убедилсЯ, что у менЯ сменили сторожа. ќто был теперь тот из
двух моих вчерашних провожатых,  который первый назвал менЯ на "ты" и  грубо
требовал, чтобы Я вошел в камеру.
     - ‚о-первых, незачем "тыкатьсЯ", - сказал Я, по возможности спокойно.
     - Џоговори у менЯ!
     џ отошел от двери.
     Ќет  таких  иероглифов,  которых  нельзЯ  было  бы  разобрать,  сидЯ  в
одиночке. џ по десЯти раз подходил к затертой надписи и простаивал перед ней
по  получасу.  Ћна  интересовала менЯ тем более,  что,  кроме нее,  нигде на
стенах камеры не  было написано ни  одного словечка,  тогда как  обыкновенно
стены всех камер исписаны кругом.  Љусок карандаша,  а то уголек, гвоздь или
обожженный конец  спички  служат орудиЯми этой  стенной тюремной литературы.
"‡десь еврей N страдал без вины",  -  такова была перваЯ надпись этого рода,
которую Я  прочитал во времЯ первого же моего ареста в  полицейском участке.
‡атем утомительный рЯд  черточек на  стене отмечал день за  днем бесконечную
вереницу  этих  дней,  проведенных страдавшим  без  вины  евреем.  Џомню,  Я
насчитал их тогда семьдесЯт две, и мне казалось совершенно немыслимым, чтобы
менЯ,  именно менЯ,  ‚ладимира Љороленко,  ни  в  чем не обвинЯемого,  могли
продержать дольше этого срока.  Џотом и  Я начал ставить свои черточки,  и -
увы! - если сосчитать все число дней, которое Я провел, как и этот неведомый
страдалец,  в  четырех безмолвных стенах,  то  их  оказалось бы во много раз
больше!
     Ћбыкновенно к этим начертаниЯм начальство относитсЯ довольно терпимо. ‚
пересыльных тюрьмах ‘ибири стены сплошь исписаны этими обращениЯми к будущим
жильцам камер.  "‘кажите,  братцы,  „уньке  Џолтавской,  станет  ее  Ќикифор
поджидать в Ђчинске".  "Ѓратцы, €ван ‘еменов из ’юмени - изменник общества".
"Џрошел в сентЯбре месЯце Џавел ѓаркушин на каторгу.  ЉланЯюсь землЯкам".  €
т.д.,  и  т.д.  Џорой лирическое излиЯние,  в  прозаической или стихотворной
форме,  разнообразит эти своего рода публикации, вызванные желанием оставить
где-нибудь слух о своей горькой жизни или передать деловое сообщение.
     ‚  моей камере все  эти надписи были тщательно затерты,  и  по  ним еще
побелили известкой.  Ћставалась одна в  виде широкого,  длинного углублениЯ,
врезаннаЯ  слишком  глубоко  длЯ  того,   чтобы  можно  было  ее  уничтожить
бесследно.
     €сследуЯ ее,  Я  заметил,  во-первых,  что  рытвина разделЯлась на  две
части.  ‚тораЯ часть была  короче.  Ћчевидно,  фамилиЯ состоЯла из  меньшего
числа букв,  чем  имЯ.  €мЯ  говорило мне мало,  фамилиЯ могла быть все-таки
известна...
     € Я тщательно занЯлсЯ фамилией.
     Ћна,   очевидно,   начиналась  с  кружка  и  кружком  кончалась.  ‘леды
округленных  букв  остались  довольно  заметны.   џ   сосчитал  затем  число
углублений,  соответствовавших буквам,  и  после многих соображений пришел к
заключению,  что их было шесть. ’огда, принимаЯ, что перваЯ буква могла быть
”,  а  последнЯЯ љ,  внезапно был  осенен  догадкой,  вскоре принЯвшей форму
полной уверенности.
     „а, несомненно, Я был в камере ”омина.


        V

     Џочти год назад,  с двадцать пЯтого августа, как уже было сказано выше,
Я  провел несколько дней в  той  же  тобольской тюрьме,  только в  другом ее
отделении.  Ћднажды к  моей  двери подошел арестант,  по  фамилии,  кажетсЯ,
…фремов, и передал мне записку, написанную на обрывке серой бумаги. €з нее Я
узнал,  что в тобольской тюрьме,  в военно-каторжном ее отделении, сидит уже
третий  год  в  строжайшем  одиночном  заключении  политический  осужденный,
"именующий себЯ ”оминым".
     €сториЯ его  была еще  свежа у  всех в  памЯти.  Џосле так  называемого
большого  процесса  (1877-1878  гг.)  осужденных Љовалика и  ‚ойнаральского,
видных   деЯтелей  мирного  периода  революционной  борьбы,   перевозили  из
Џетербурга длЯ заключениЯ в  Ѓелгородскую харьковскую центральную тюрьму.  ‚
это времЯ среди белого днЯ,  на шоссе, на виду у косцов и жниц, работавших в
поле,  на  почтовую тройку,  в  которой сидел ‚ойнаральский и  два жандарма,
напали  двое  верховых,  которые  выстрелом из  револьвера убили  одного  из
провожатых и  долго  гнались за  убегавшей по  шоссе тройкой.  ЃоЯзнь ранить
арестанта мешала  нападающим стрелЯть,  а  быстрота лошадей  -  догнать  их.
‚скоре они отстали,  и уцелевший жандарм с убитым товарищем и с арестованным
‚ойнаральским поехали дальше. Ћни уже были близко от места назначениЯ, когда
с  проселочной дороги на  шоссе выехал еще один всадник и  поехал навстречу.
†андарм  приготовил  револьвер  в  полном  убеждении,  что  это  запоздавший
сообщник. ‚садник проехал мимо.
     ‚последствии в арестованном на вокзале молодом человеке жандарм признал
этого последнего всадника,  а дальнейшие розыски доказали,  что этот молодой
человек,   "именующий  себЯ  ”оминым",   -  один  из  деЯтельных  участников
революционных кружков, что его самого пытались освободить в Ћдессе, во времЯ
процесса Љовальского,  и  что  после  этого он  все-таки  бежал из  киевской
тюрьмы.  Џобег  был  совершен с  необыкновенной находчивостью и  незаурЯдною
смелостью.  ЃоЯсь новых попыток освобождениЯ,  его после приговора увезли из
ђоссии с  такими предосторожностЯми,  что  долго  никто не  знал,  куда  его
девали.  ’еперь в  своей записке он сообщил мне,  что его везли под номером,
что даже жандармы не  знали его фамилии,  что его сопровождал целый отрЯд из
пЯти  жандармов,  причем  от  участка  до  участка  с  ними  скакали заранее
предупрежденные заседатели,  а на этапах,  где происходили иногда остановки,
"сбивали народ" и всю ночь жгли кругом костры.
     ‚сЯ   эта   страннаЯ   историЯ   показалась   мне   сначала   несколько
подозрительной:  в  тюрьмах очень много охотников рассказывать подобные вещи
проезжающим политическим ссыльным,  чтобы выманить деньги. Ћднако Я ответил,
и между нами завЯзалась переписка.  Џочтальоном служил арестант,  подававший
”омину пищу.
     Љак ни строго было заключение,  долгаЯ практика всегда укажет известные
бреши,  -  и  порой арестант мог перемолвитьсЯ с ”оминым словом или передать
записочку. ќто менЯ не удивило.
     ‚  одной из записок ”омин сообщал,  что он сидит в своей конурке третий
год безвыходно.  …го не пускают гулЯть,  даже не водЯт в  баню.  ђаз в месЯц
вносЯт  в  камеру  большую  ванну,  и  он  моетсЯ  в  присутствии сторожа  и
смотрителЯ.  Џри  этом  у  "его  благородиЯ" хватало совести насмехатьсЯ над
заключенным, который - "ишь ты, моетсЯ в ванне, как барин".
     …динственным развлечением ”омина было  приготовление фигурок и  игрушек
из  мЯтого  хлеба,  искусство,  которое  на  моей  памЯти  процветало  среди
заключенных за  восстание полЯков.  Њой  родной город,  †итомир,  был  тогда
переполнен этими изделиЯми,  так как покупка их была легальной формой помощи
арестантам.
     ”омин изловчилсЯ сделать глобус и подарил его ребенку смотрителЯ. ’огда
смотритель  позволил  ему  продолжать  ремесло,  и  ”омин  сделал  уже  весь
планетарий, длЯ чего пользовалсЯ проволокой из оконной решетки. ‘мотритель и
на  это  посмотрел благосклонно,  так  как он  стал продавать эти изделиЯ на
сторону,  платЯ  ”омину  по  рублю.  ‘колько  он  сам  получал -  оставалось
неизвестным.
     Џонемногу Я переслал ”омину бумаги, конвертов, десЯть рублей, тщательно
заделанных в конец копченой колбасы,  и, наконец, несколько стальных перьев,
кисть и  кусок туши,  котораЯ всегда бывала со мною (очень удобно хранитсЯ и
служит вместо чернил).
     Ћсобенные сомнениЯ внушали мне деньги,  так как арестант-посредник едва
ли бы удержалсЯ от искушениЯ.  ‚  тот же день,  когда Я  послал их,  к нашей
двери  ЯвилсЯ высокий молодой арестант,  назвавший себЯ  тюремным старостой.
ќто был человек располагающей наружности и державший себЯ вполне независимо.
     Ћн спросил у менЯ,  не пересылал ли Я ”омину денег,  и предупредил, что
…фремов человек ненадежный.  "Ћбщество" ему не доверЯет,  и староста боитсЯ,
что  он  украдет деньги,  назначенные ”омину.  џ,  конечно,  не  имел  тогда
оснований особенно доверЯть и  этому  своему собеседнику,  который легко мог
быть  подослан  не  "обществом",  охранЯвшим интересы  одиночного узника,  а
смотрителем. Џоэтому Я холодно ответил, что это дело мое, и мы расстались не
особенно дружелюбно.
     Ќа следующий день Я получил через …фремова записку,  написанную,  как и
предыдущие,   очень  простым  шифром.   „еньги  и  все  остальное  дошли  по
назначению.  ’ем  не  менее,  забегаЯ вперед описываемых событий,  Я  должен
сказать,  что  теперь  Я  с  чувством  уважениЯ и  благодарности вспоминаю о
старосте и о честном предостережении со стороны тюремного общества.
     ‚ сентЯбре того же года,  которым начинаетсЯ настоЯщий рассказ, то есть
через год с  небольшим после моей переписки с ”оминым,  Я был в ’омске.  ’ам
менЯ  посадили  в  общую  камеру  в  так  называемой  "содержающей" (тюрьма,
назначеннаЯ длЯ приговоренных на сроки к  тюремному заключению).  Ћказалось,
что …фремов был в  это времЯ там;  он уже кончил свой срок и  пересылалсЯ на
поселение,  но  его держали особо от пересылочных,  так как над ним тЯготела
гроза тюремного общества. Ћказалось, что ”омин написал письмо и дал …фремову
денег на подкуп сторожей,  которые бросили письмо в почтовый Ящик.  ‚ письме
”омин извещал товарищей о своем заключении и просил помощи. Ђ так как на его
имЯ всЯкие сношениЯ были абсолютно невозможны,  то  длЯ высылки денег он дал
адрес …фремова,  который около этого времени оканчивал срок.  „ействительно,
вскоре …фремов получил семьдесЯт рублей от  имени  будто  бы  своих  родных.
"Ћбщество" знало, кому назначены деньги, и потребовало, чтобы …фремов честно
передал их ”омину.  …фремов отлынивал и наконец вышел из тюрьмы длЯ отправки
на поселение. ‚ это-то времЯ Я и встретил его в коридоре томской тюрьмы и не
узнал,  так как не видал его около года.  Ћднако не мог не обратить вниманиЯ
на то, что встречный арестант, с лицом, напоминавшим мне что-то, потупилсЯ и
как-то  сжалсЯ при  встрече,  точно виноватаЯ собака.  Ќа  следующий день  в
"содержающую" пришло  из  пересыльной сообщение  о  том,  что  …фремов  есть
"изменник общества" и об его поступке с ”оминым... …го жестоко избили.
     –елый день несчастный прЯталсЯ под нарами в пустых камерах,  а во времЯ
поверки кинулсЯ в ноги смотрителю,  просЯ, чтобы его перевели в секретную. џ
стал просить арестантов,  со  своей стороны,  чтобы они пощадили несчастного
негодЯЯ.  Њне  ответили,  что в  этой тюрьме жизни его не  грозит опасность.
‘идЯщие на  сроки не решатсЯ сделать "крышку",  но бить его будут все времЯ,
как собаку,  походЯ и при всЯком случае.  …сли же тут были бы каторжане,  то
никакаЯ секретнаЯ не  спасла бы  изменника,  так как ”омина,  заключенного с
такой строгостью в каторжной тюрьме,  они,  не знаЯ лично,  считали все-таки
своим.


        VI

     ‘ тех пор как Я посылал деньги и перьЯ ”омину,  прошел год. € вот сам Я
сижу почти в том же положении и, судЯ по всем признакам, в той же камере. Ћн
писал  мне,   между  прочим,   что   ему  стоит  величайших  усилий  хранить
недозволенные предметы,  так  как  еженедельно у  него производЯт тщательные
обыски.
     ’еперь Я стал разыскивать его тайники.  џ осмотрел стены,  рамы и окна,
всЯкую черточку на  железной печке,  но  ничего не  находил подозрительного.
Ќаконец Я  стал  осматривать кровать.  Ћна  была деревЯннаЯ,  грубо окрашена
темною краской. €сследуЯ каждый квадратный вершок, Я заметил, что одно место
спинки было слегка неровно и  как будто немного чернее.  џ попробовал мокрым
пальцем:  палец оказалсЯ черным,  между тем как в остальных местах краска не
отставала.  ’огда Я  стал скоблить это место.  Ћказалось,  что оно закрашено
тушью  поверх  тонкого слоЯ  мЯгкого хлеба.  џ  сорвал  тоненькую пленочку и
увидел,  что  под  нею,  с  искусством,  которое присуще или  самому ловкому
столЯру,  или одиночному арестанту,  в кровати вырезано углубление не больше
трех квадратных дюймов и  около 1/2 дюйма в  глубину,  закрываемое тоненькой
задвижной дощечкой.  —тобы  нельзЯ  было  заметить  щелочек,  искуснаЯ  рука
прикрывала дощечку слоем  хлеба,  который после  окраски тушью  давал полную
иллюзию  цвета  и  неровной густоты маслЯной краски.  ‘  волнением человека,
находЯщего признаки ближнего в пустыне,  Я открыл эту заслонку. ‚ углублении
лежала свернутаЯ бумажка, два стальных пера и кусок туши.
     Џрежде всего Я жадно развернул бумажку. ќто было мое собственное письмо
”омину.
     ѓод  назад  Я  был  доволен  и  счастлив.  ЌеожиданнаЯ и  благоприЯтнаЯ
перемена в моей судьбе,  возвращение "на запад", милое общество случайно, но
очень удачно собранных судьбою людей,  в том числе несколько хороших женщин,
- все  это  настраивало радостно.  Џомню,  что  Я  писал тогда в  настроении
счастливого человека,  которому  хочетсЯ  передать  частицу  своего  счастиЯ
другому.  џ сообщал о нашем возвращении,  о признаках новых веЯний,  толки о
конституции,   которыми  ознаменованы  были   первые   месЯцы   царствованиЯ
Ђлександра III... Џомню, что ответ ”омина был полон горечи и сомнений.
     € вот Я теперь читал свое радостное письмо в той же камере...
     ’ого, кому Я писал, может быть, не было в живых. џ один, еду опЯть теми
же местами неизвестно куда.  Ђ что, если здесь-то и есть конец моего пути? -
внезапнаЯ и  горькаЯ,  опЯть мелькнула во  мне  эта мысль.  —то,  если через
некоторое времЯ у менЯ отнимут мое платье,  мои вещи,  мою постель, все, что
напоминает мне о  воле,  -  и  принесут сюда арестантский халат,  может быть
снЯтый с  плеч моего умершего предшественника,  и  дни бесконечной вереницей
потЯнутсЯ надо мной,  не трогаЯ менЯ, ни в чем не менЯЯ моего положениЯ, как
идут они над могилой,  как шли над ”оминым? € мне раз в месЯц станут вносить
ванну,  и  те  же  неуклюжие шутки,  которые слышал ”омин,  "его благородие"
станет отпускать теперь по моему адресу...  ‚едь,  в  самом деле,  род моего
преступлениЯ не предвиден законом...
     ќта  мысль привела менЯ в  такое состоЯние,  что  Я  в  первый еще  раз
кинулсЯ на  свою  постель,  уткнувшись лицом  в  подушку.  Џодушка оказалась
жестка и колюча.  ЏерестилаЯ постель,  чтобы посмотреть,  нет ли надписей на
досках,  Я  вывернул  наверх  лежавшую  на  ней  лепешку,  набитую  соломой,
превратившейсЯ отчасти в  труху.  Њожет  быть,  эта  тюремнаЯ подушка лежала
здесь с того времени,  как ”омин выплакал на ней свои последние слезы.  џ не
отбросил ее.  ќта  мысль  доставила мне  теперь своего рода  горькую отраду.
Џусть...  так  лучше!..  ’ак  Я  полнее  отдавалсЯ теперь  мрачному чувству,
поднЯвшемусЯ из глубины сердца.
     ‘реди этих ощущений спустились сумерки.  џ  не вставал,  изредка только
подымал голову  от  подушки.  ‚  камере  стоЯла  полутьма.  Џрежде  Я  любил
смотреть,  закинув голову,  на клочок вечернего неба, которое заглЯдывало ко
мне  светлым пЯтном.  ’еперь оно  менЯ раздражало.  Њне  хотелось как  можно
полнее прислушатьсЯ к  тишине моей сумрачной камеры,  и,  подымаЯ голову,  Я
нарочно отворачивалсЯ к  двери,  черневшей прЯмым  четырехугольником.  Ћколо
него  и  в  углах  было  совсем темно.  —ерта  разобранной надписи чуть-чуть
виднелась на  стене...  €  мне  казалось,  что  здесь  невидимо присутствует
прежний жилец этой камеры.  Љогда Я лежал лицом к его подушке, мне казалось,
что  он  стоит  надо  мной  и  иронически качает головой с  бледным лицом  и
воспаленными мрачными глазами.  €  мне  слышалсЯ беззвучный шепот  погибшего
террориста...
     - Њечтатели,  слабые души,  слепые...  —то  значат ваши  средства перед
силой,  котораЯ не считаетсЯ ни с чем и последовательна в своих проЯвлениЯх?
Ќет,  надо было принЯть десЯть присЯг и,  произносЯ слова клЯтвы, обдумывать
средства мести за нас, погибших, и длЯ освобождениЯ живых...
     ЊоЯ голова становилась тесна длЯ этих жгучих мыслей, как тесна была эта
каморка длЯ  всЯких  планов  борьбы и  мести.  џ  вскочил,  присел на  своей
постели,   охватил  голову  руками  и   пыталсЯ  призвать  к   себе  обычное
самообладание.
     ‚  это времЯ загремели опЯть запоры,  опЯть сторожка наполнилась звоном
сабель,  шпор и ружей, опЯть распахнулась моЯ дверь. Њне показалось, что это
решаетсЯ моЯ судьба, что менЯ сейчас или уведут отсюда, или отнимут мои вещи
и оставЯт здесь навсегда. Њне кажетсЯ, что в последнем случае Я способен был
в  эту  минуту на  какое-нибудь безумство.  Ќо  Я  забыл -  это  была просто
поверка.
     - ’ридцать четыре!
     - …сть!
     Џо какому-то внезапному,  инстинктивному побуждению Я  вскочил со своей
постели.
     - ѓосподин смотритель, - сказал Я.
     - —то еще?
     - џ желаю видеть полицмейстера и прокурора.
     - ќто лишнее.
     Ћфицер сказал что-то смотрителю, а тот опЯть обернулсЯ.
     - —то вам нужно?
     - џ  хочу  принести жалобу.  ЊенЯ,  пересыльного,  держат  в  каторжной
одиночке.  ‚ы  не  выпускаете менЯ  гулЯть,  Я  не  могу написать письмо,  Я
чувствую себЯ нездоровым.
     ‘мотритель не ответил ничего; поверка ушла.


        VII

     Ћднако на следующий день менЯ выпустили гулЯть.
     –елый день по  дворику ходили каторжане,  порой слышалсЯ звон кандалов,
порой, когда солнце светило прЯмо в мои доски перед окном, в щели между ними
можно было  видеть мелькающие тени.  Љогда же  барабан отбивал свою  дробь и
тюрьму закутывали молчаливые сумерки,  тюремнаЯ жизнь уходила в камеры.  ’ут
до  огнЯ  бродЯги  рассказывают  о   своих  похождениЯх,   порой  молодой  и
надтреснутый голос  говорит с  тоской  о  своем  "несчастии",  о  судьбе,  о
преступлении  и   как  оно  случилось.   Џорой  циничный  и  удалой  рассказ
каторжника-убийцы резко  звучит среди  молчаливой камеры,  редко  одобрЯющей
излишние откровенности.
     ‚  это времЯ менЯ выпускали на полчаса.  ‚орота были тщательно заперты,
солдат  дремал  у  будки,  поддаваЯсь тихому  веЯнию сумерек,  переполненных
тенЯми,  неуловимым шепотом,  просачивавшимсЯ будто  сквозь стены тюрьмы,  и
отдаленным рокотанием колес в  городе,  за тюремной стеной.  џ  ходил взад и
вперед,  от  глухой стены  швальни до  ворот,  между  цейхгаузом и  корпусом
каторжного отделениЯ.  Ќадо мной было небо, казавшеесЯ мне теперь неизмеримо
глубоким,  а над воротами,  невдалеке,  на менЯ глЯдели окна с занавесками и
цветами.  ќти окна менЯ очень удивили. Џотом Я сообразил, что это, наверное,
частнаЯ квартира смотрителЯ.  ‚  один вечер что-то  замелькало между цветов.
‚глЯдевшись в  неопределенный сумрак,  Я  различил,  однако,  голову и  лицо
ребенка.  „итЯ смотрело,  должно быть,  на мою одинокую фигуру, невиданную и
странную,  в  черном пальто и шлЯпе,  в этом царстве серых халатов и военных
мундиров.
     Џока Я  гулЯл,  мои сторожа должны были находитьсЯ тут же,  во дворике.
’аким образом,  менЯ караулили двое.  ‘торож обыкновенно садилсЯ на  толстый
обрубок,  вроде того,  на  каком мЯсники разрубают мЯсо.  ќтот обрубок стоЯл
недалеко от  ворот.  ‘олдат  стоЯл  у  середины узкого  пространства.  ’аким
образом, гулЯЯ от ворот до швальни, Я постоЯнно был у них на виду.
     ‚прочем,  был небольшой уголок,  прЯмо против входной двери в  коридор,
где Я мог быть невидим длЯ обоих.  –ейхгауз,  пристроенный к тюремной стене,
был не во всю стену.  Њежду ним и  перпендикулЯрной стеной швальни оставалсЯ
четырехугольник,  на  котором валЯлись кучи мусора и  отбросов.  ЃревенчатаЯ
стена цейхгауза упиралась прЯмо в каменную ограду.  Љогда Я подходил к этому
концу двора,  маленький пустырь оставалсЯ у  менЯ на левой стороне.  Ќа него
выходило мое окно, забранное досками (всЯкий раз, как Я глЯдел на эти доски,
мне  становилось как-то  жутко думать,  что за  ними мое жилье).  ‡атем наше
крылечко с  тремЯ ступеньками.  …го дверь была обыкновенно открыта,  и в нее
виднелсЯ короткий, тупой коридорчик. ‚ нем не было никогда ни души. Ќаконец,
еще одно окно из рЯда каторжных одиночек тоже выходило на пустырь. Ћстальные
же находились против стены цейхгауза.
     ‚ первый день,  когда менЯ выпустили, дежурил ѓаврилов. џ знал уже этот
тип тюремных надзирателей. ќто люди серьезные, семейные, дорожащие службой и
не склонные к подкупу.  џ убежден, что …фремов передавал ”омину записки не в
его дежурство или,  по  крайней мере,  без его ведома.  Џодкупать легче было
другого.  Ќо зато ѓаврилов был доступен простым человеческим движениЯм души,
не делал ничего лишнего длЯ отЯгчениЯ участи заключенного и  рад был сделать
все,   что  не  ставило  его  в  положение  "отчаЯнного",   легкомысленного,
рискующего  человека.   Њежду  прочим,   он   охотно  вступал  со   мною   в
непродолжительные,  правда,  беседы; он интересовалсЯ, есть ли у менЯ жена и
дети,  прибавил,  что у него их трое,  что всех надо кормить. Џотом спросил,
есть ли отец и  мать,  и покачал при моем ответе головою.  Ћн,  видимо,  был
очень доволен, отворЯЯ мне камеру и выпускаЯ менЯ на прогулку. ‘ам он сел на
обрубок и просидел на нем,  подремываЯ, все времЯ, пока Я ходил, разминаЯсь,
взад и вперед.
     ‚ один из этих моих рейсов, от ворот до стены швальни, Я заметил, что в
последнем окне мелькнуло лицо.  Љаторжник с обритой наполовину головой делал
мне какие-то  жесты.  џ  удивленно остановилсЯ,  но  он тотчас же скрылсЯ за
стеной камеры. џ понЯл: мне не следовало останавливатьсЯ, так как сторож или
солдат могли заметить это, и потому Я прошел мимо тем же размеренным шагом.
     ЏодходЯ во второй раз к этому окну, Я замедлил шаги и посмотрел искоса,
не  поворачиваЯ головы.  Ђрестант опЯть стоЯл у  окна  и  махал руками,  как
птица.
     ќто  опЯть  продолжалось  лишь  несколько  секунд.  ‡ато  почти  минута
оставалась на обсуждение таинственного сигнала. —т