        ‚ладимир Љороленко. џшка

---------------------------------------------------------------
     OCR: ‚ладимир ‹ущенко і http://vluschenko.chat.ru/library.htm
---------------------------------------------------------------


        I


     <i>†естокие, сударь, нравы... Ћстровский</i>

     ...Ќас ввели  в  коридор одной из  сибирских тюрем,  длинный,  узкий  и
мрачный.  Ћдна   стена  его  почти  сплошь   была  занЯта  высокими  окнами,
выходившими   на   небольшой  квадратный  дворик,  где  обыкновенно   гулЯли
арестанты. ’еперь, по случаю нашего прибытиЯ, арестантов "загнали" в камеры.
‚доль  другой стены виднелись на  небольшом расстоЯнии друг от  друга  двери
"одиночек".  „вери  были черны  от  времени и частых прикосновений  и  резко
выделЯлись  темными  четырехугольниками на серой, грЯзной стене. Ќад дверЯми
висели  дощечки с  надписЯми:  "‡а кражу",  "‡а  убийство", "‡а грабеж", "‡а
бродЯжничество", а в середине каждой двери виднелось квадратное отверстие со
стеклышком, закрываемое  снаружи деревЯнною  заслонкой.  ‚се  заслонки  были
отодвинуты,  и из-за  стекол на нас смотрели  любопытные, внимательные глаза
заключенных.
     Њы повернули раз и другой.  Ќад первою дверью третьего корпуса Я прочел
надпись: "“малишенный", над следующею -- то же. Ќад третьей надписи не было,
а над четвертой Я разобрал  те  же  слова. ‚прочем, не надо было  и надписи,
чтобы угадать, кто обитатель этой каморки,-- из-за ее двери неслись какие-то
дикие,  тоскующие,  за сердце хватающие  звуки. —еловек ходил,  по-видимому,
взад и вперед  за своею дверью,  выкрикиваЯ что-то похожее  то на  еврейскую
молитву,  то  на горький  плач с причитаниЯми,  то на  дикую плЯсовую песню.
Љогда он смолкал, а в коридоре наступала  тишина, тогда можно было различить
монотонное чтение какой-то молитвы, произносимой в первой камере однозвучным
голосом. „альше видны были еще такие же двери,  и из-за них слышалось мерное
звЯканье цепей. Ќадпись гласила: "‡а убийство".
     ќто был "коридор  подследственного  отделениЯ",  куда  нас поместили за
отсутствием  помещениЯ длЯ  пересыльных.  Џо  той  же  причине, то  есть  за
отсутствием особого помещениЯ, в этом коридоре содержались трое умалишенных.
Ќаша камера, без надписи, находилась между камерами двух умалишенных, только
справа от одной из них отделЯлась лестницей, над которой висела доска: "‚ход
в малый верх".
     Џока надзиратели подбирали ключи,  чтобы открыть нашу камеру, сосед наш
по правую  сторону--  третий  умалишенный  --  не  подавал никаких признаков
своего  существованиЯ. ‘колько  можно  было видеть  в дверное оконце, в  его
камере было темно, как в могиле.
     -- џшка-то молчит ноне,-- тихо сказал "старший надзиратель" младшему.
     -- Ќе видит... Ќу его! -- ответил тот так же тихо.
     ‚друг из-за стеклышка сверкнула пара глаз, мелькнул конец носа, большие
усы, часть бороды. ‚след за тем дверь  застонала и заколебалась. џшка стучал
ногою в нижнюю часть двери так сильно, что железные болты гнулись и визжали.
Љаждый  удар гулко отдавалсЯ под высоким потолком и повторЯлсЯ эхом в других
коридорах. Ќадзиратели вздрогнули. "‘тарший" -- седой, низенький старичок из
евреев, с  наружностью  старой  тюремной крысы, с маленькими,  злыми,  точно
колющими  глазами,  сверкавшими  из-под  нависших  бровей,--  весь съежилсЯ,
попЯтилсЯ  к  стенке и бросил в  сторону стучавшего взглЯд,  полный глубокой
ненависти и злобы.
     -- Џолно, џшка, что задурил-то?  --  отозвалсЯ  коридорный надзиратель,
серьезный старик, с длинными опущенными вниз усами, в большой папахе.-- —его
не видал? ‚идишь, арестантов привели!
     ’от, кого называли џшкой, окинул  нас  внимательным взглЯдом. €, как бы
убедившись,  несмотрЯ  на  наши  "вольные"  костюмы,  что  действительно  мы
арестанты,  прекратил стук  и что-то  заворчал за своею  дверью. ‘лов  мы не
могли  расслышать --  "одиночка" уже  принЯла  нас  в свои  холодные,  сырые
объЯтиЯ.  ‡апоры щелкнули за  нами, шаги надзирателЯ стихли  в  другом конце
коридора, и жизнь "подследственного отделениЯ"  вошла  опЯть в свою  обычную
колею.
     ЏЯть  шагов в длину, три  с половиной  в ширину  --  вот размеры нового
нашего жилища. ‘текла  в небольшом,  в квадратный  аршин,  окне разбиты, и в
него видна, на  расстоЯнии двух сажен,  сераЯ  тюремнаЯ стена.  “глы  камеры
тонули в каком-то неопределенном полумраке. Љарнизы оттенены траурною каймой
многолетней  пыли, стены  серы, и,  при внимательном взглЯде,  видны  на них
особые   пЯтна   --  следы  борьбы  какого-нибудь  страдальца  с  клопами  и
тараканами,--   борьбы,   быть  может,   многолетней,   упорной.  џ  не  мог
освободитьсЯ от ощущениЯ особого рода  неприЯтного запаха, который,  как мне
казалось, нессЯ  от этих стен. ‚низу, у  самого пола,  в кирпич было вделано
толстое железное кольцо, назначение которого длЯ нас было Ясно: к  нему была
некогда  приделана  короткаЯ  цепь...  „ве  кровати, стул и маленький столик
составлЯли  роскошь  "одиночки",  которую ей, быть  может, привелось  видеть
впервые.  ‚ остальных камерах,  таких  же,  как наша, не было  ничего, кроме
тюфЯка, брошенного на пол, и живого существа, которое на нем валЯлось...

     ‡а  стеной   послышалось   дребезжание   телеги.   Њимо   окна  проехал
четырехугольный  Ящик,  который  везла  плохаЯ,  замореннаЯ  клЯчонка.   „ва
арестанта вЯло  плелись сзади, шлепаЯ "кеньгами" по грЯзи.  Ћни остановились
невдалеке, открыли люк и так же вЯло  принЯлись за работу...  Ћтвратительною
вонью пахнуло в наши разбитые окна, и она стала наполнЯть камеру...
     Њой товарищ, улегшийсЯ было  на своей постели, встал на ноги и тоскливо
оглЯдел комнату.
     -- Ћд-на-ко! -- сказал он протЯжно.
     -- „-да! -- подтвердил Я.
     Ѓольше  говорить не хотелось,  да и  не было надобности,-- мы  понимали
друг друга.  Ќа нас глЯдели и говорили за нас  темные стены, углы, затканные
паутиной, крепко  запертаЯ дверь... ‚ окно врывались волны миазмов, и некуда
было  скрытьсЯ.  ‘колько-то  нам  придетсЯ  прожить  здесь:  неделю,  две?..
Ќехорошо, скверно! Ђ ведь вот тут, рЯдом, наши соседи живут не одну неделю и
не  две. „а  и  в  этой камере  после  нас опЯть водворитсЯ жилец на  долгие
месЯцы, а может, и годы...
     Ђ арестантики продолжали работу  -- это была их ежедневнаЯ обЯзанность.
…жедневно  приезжали они сюда  со своим неблаговонным Ящиком и  вЯло черпали
час,  другой, уезжаЯ и приезжаЯ,-- все мимо целого  рЯда плохо  прилаженных,
часто разбитых окон.
     Њы   заткнули  разбитое  окно   казенной  подушкой.   ‡апах   несколько
уменьшилсЯ,  или  мы притерпелись,  но только  тоскливое чувство,  внушенное
нашей беспомощностью, тишиной,  бездеЯтельностью одиночки,  из острого стало
переходить в тупое, хроническое... Њы стали прислушиватьсЯ к тихому жужжанию
внешней жизни, прорывавшемусЯ сквозь крепкие двери.
     ‚нешнЯЯ  жизнь  длЯ нас была жизнь двора  и коридора  тюрьмы. ‚ дверное
оконце,  когда его забывали закрыть  наружною  заслонкой, виднелись гулЯющие
арестанты. Ћни "толкались" по квадратному дворику парами, тихо и  без  шума.
Љазалось, серые халаты налагали какое-то обЯзательство тихой солидности.
     ‚ известные часы по двору  проносилась  команда: "Џошел  за кипЯтком!",
"Џошел за  хлебом!",  "Ћбедать  пошел!",  "Џо-шо-ол, расходись по  камерам!"
‚ыпускали  на времЯ подследственных из строгого  одиночного  заключениЯ  или
каторжников в цепЯх. Џоследние еще  солиднее прохаживались по коридору: цепи
уже,  несомненно,  налагали это  обЯзательство. Џод вечер где-то  на третьем
дворе раздавалсЯ  звонок: приближалась  "поверка".  …жедневно в  семь  часов
смотритель или его  помощник обходили с караульным офицером и конвоем солдат
все камеры, считаЯ заключенных.
     ’ак проходил день в "подследственном отделении".
     ...ђаз,  два,  три, четыре...--  гулко  раздавалсЯ по  временам сильный
стук. ќто џшка тревожил чуткую тишину коридора.  ‘реди этой  тишины, на фоне
бесшумной,  подавленной  жизни,   его   удары,   резкие,  бешено-отчетливые,
непокорные,  составлЯли  какой-то  странный, режущий, неприЯтный контраст. џ
вспомнил, как  маленький  "старший"  съежилсЯ, заслышав эти удары. Ќарушение
обычного безмолвиЯ этой скорбной обители, казавшеесЯ даже мне, постороннему,
диссонансом, должно было особенно резать ухо "начальства".
     Ќе знаю,  зачем,  собственно, понадобилось мне считать  эти удары. ђаз,
два,  три...  около шести  стук усиливалсЯ; семь, восемь,  девЯть...-- стоЯл
сплошной  гул,  затем  на  одиннадцати,  редко  на  двенадцати,  звук  резко
обрывалсЯ. ‚ это мгновение у менЯ ЯвлЯлось в правой ноге мимолетное ощущение
ноющей боли. Њне казалось, что џшка прекращал свой стук именно от такой боли
в ноге. —ерез несколько секунд  раздавалось еще пЯть-шесть ударов, и затем в
коридоре  наступала   напрЯженнаЯ  тишь,  или  же  угрюмое   ворчание  џкова
смешивалось со скорбными выкрикиваниЯми евреЯ.
     —аще других приходилось дежурить  в нашем коридоре старику надзирателю,
давно,  по-видимому, свыкшемусЯ с тюрьмой и ее обитателЯми. Љазалось, старик
обрел  на  этом  месте то  особого  рода  душевное  равновесие, которое  так
облегчает  жизнь  и  сношениЯ с людьми  во  всЯкой  профессии.  Ћн имел  вид
человека, обладающего обстоЯтельным миросозерцанием, был  философски спокоен
и неизменно равнодушен, никогда не возвышал голоса, не бранил арестантов, не
стеснЯл  их без  нужды. Ћн  был  надзиратель,--  это было  его  общественное
положение,  налагавшее   на   него   известные   обЯзанности.  „ругие   были
арестанты,-- это  опЯть  их  общественное  положение,  также  сопрЯженное  с
обЯзанностЯми. Љаждый  должен исполнЯть  свои обЯзанности, что значит: "веди
себЯ  с толком,  поступай  благородно,  то  есть  не  попадай  на  замечание
начальства".  ’аковы  были основы его  философии, и он сумел  провести  их в
жизнь подведомственного ему  "отделениЯ".  ѓлавное нравственное правило: "не
попадай  на замечание"  -- проникало во  все детали  этой  жизни. ‘ам старик
Њихеич двигалсЯ и действовал, не торопЯсь, как хорошо рассчитаннаЯ машина. џ
никогда  не видел,  чтоб он препиралсЯ с арестантом  из  одиночки, когда тот
просилсЯ  "до ветру", как  это делали  другие надзиратели. Ћн просто шел  на
стук и отпирал двери. ‡ато, если Њихеич отказывал в каком-нибудь облегчении,
значит,  у  него  была  резоннаЯ  причина,   имеющаЯ  отношение  к  близости
начальственного  ока,  и  отказ  был всегда  решительный,  безапеллЯционный.
Љогда, бывало, старый Њихеич сидел на окне коридора и дремал, при чем из-под
его папахи, вечно нахлобученной на самые брови, виднелись концы длинных усов
и Ястребиного носа, тихо и благосклонно "клевавшего"  в спокойной дремоте, в
коридоре  подследственных  воцарЯлась  непринужденность  и  даже   некотораЯ
развЯзность, конечно,  в  возможных  длЯ  этого  места  пределах.  Ђрестанты
франтовато ходили с папиросами в зубах мимо философа-начальника, с очевидным
знанием невозможности ЯвитьсЯ в "эдаком  виде" в другие часы днЯ. ќто делало
особенно драгоценной эту привилегию в данное времЯ. Ћни уже  сами смотрели в
оба, чтобы  не попастьсЯ  в "эдаком виде" кому-нибудь из  высшего  тюремного
начальства  и  не подвести старого  Њихеича, так как хорошо понимали,  что в
подобном ротозействе не заключаетсЯ  ни  "толку",  ни  "благородства".  „аже
умалишенные  чувствовали  импонирующее влиЯние Њихеичевой  философии.  Љогда
рулады сумасшедшего евреЯ, одержимого какою-то музыкальной манией, достигали
чрезмерной напрЯженности и  экспрессии,  когда,  казалось,  его глотка скоро
откажетсЯ производить какие бы то ни было звуки, а уши слушателей  рисковали
потерЯть всЯкую способность воспринимать  их, Њихеич спокойно слезал с окна,
подходил  к  двери  евреЯ  и,  стукнув  свЯзкой ключей,  произносил  ровным,
спокойным голосом:
     --  ќй,  ты,  свиное ухо!  Џо какой причине  раскричалсЯ? ‚опрос звучал
деловито,   как   будто   вопрошавший   допускал  возможность  существованиЯ
какой-либо "причины", и даже название "свиное ухо" казалось просто необидным
собственным именем. …врей смЯгчал экспрессию, понижал тон  и издавал рулады,
выражавшие очевидную готовность к компромиссу.
     -- Ќарукавники желаешь? --  спрашивал Њихеич так же спокойно, и опЯть в
вопросе  слышалась  возможность  со  стороны  евреЯ  такого  неестественного
желаниЯ.
     --  Џокричи еще,-- что  ж, Я  и принесу нарукавники  тебе... ќто, брат,
можно во всЯкое  времЯ...-- соглашалсЯ  Њихеич, и рулады евреЯ спускались до
обычного диапазона.
     --  ‘текло-то опЯть зачем сожрал,  а? ђазве  полагаетсЯ  тебе  казенные
стекла жрать? ‚идишь  вот, вчера вставили, а ты опЯть слопал, свиное ухо! --
говорил   Њихеич,  выковыриваЯ  остатки  дверного  стекла,  которое   еврей,
действительно, имел обыкновение разбивать и грызть зубами.
     “резонив евреЯ, Њихеич снова направлЯлсЯ  к излюбленному месту на окне,
где спина его скоро прилипала к натертому жирному пЯтну косЯка, а нос  и усы
принимали  обычное  положение. …врей продолжал свои рулады, возвратившись  к
нотам,  более  свойственным   человеческому   голосу,  или   начинал  что-то
таинственно  выстукивать  в  стену,  как  бы  сообщаЯ  кому-то  смысл сейчас
слышанных слов.
     „ругой умалишенный, остЯк ’имошка, помещавшийсЯ в первой камере у входа
в коридор подследственных, пользовалсЯ некоторым благорасположением Њихеича.
Ћднажды, когда Я проходил по коридору, Њихеич с видимым удовольствием указал
на камеру ’имошки.
     --  ’имошка  тут, ’имофей,  остЯк...  Ќабожный... ‚сЯкую молитву знает.
Џоди, и теперь молитсЯ...
     џ заглЯнул в оконце. „линнаЯ узкаЯ камера была  еще мрачнее нашей,  так
как угловаЯ стена  примыкавшего зданиЯ закрывала в нее доступ свету. ‚начале
Я не мог никого разглЯдеть среди этих темных стен, но вскоре увидел  в углу,
под  самым   окном,   какую-то  коленопреклоненную  фигуру.  ’имошка   мерно
покачивалсЯ,  стоЯ  на коленЯх перед какими-то  болванчиками,  неопределенно
черневшими в углу. Ќа окне лежало что-то вроде шапки. Њебели, как и в других
одиночках, не  было,  только  рЯдом  с болванчиками стоЯла  "парашка". ЋстЯк
молилсЯ ровным, своеобразно-диким голосом, тоном опытного чтеца. Џо временам
он произносил целые длинные фразы на каком-то непонЯтном, вероЯтно, остЯцком
Языке, а иногда,  нисколько  не изменЯЯ  молитвенной  интонации,  произносил
скверные ругательства, как будто и они составлЯли часть его культа.
     --  ’рех человек задушил  руками,-- отрекомендовал мне его Њихеич.-- €з
себЯ невидный, а сила в ем ба-а-аль-шаЯ!
     -- Ђ что это в углу у него расставлено? -- спросил Я.

     -- €долы  это... Ѓога...  Ља-ак  же! ‘ам  делает.  ‘колько раз отымали,
сейчас опЯть смастерит.
     -- —ем же?
     -- Ќа выдумки ловок, беда! Ќож  из жести  оконной  у  него,  об  камень
выточен. Ђ шапку  видели... на окне у  него лежит?  ’оже сам сшил. Ћкно-то у
него разбито, чорт  ему  кошку шальную и занеси. Ћн ее сцапал, содрал  шкуру
зубами,--  вот  и  шапка! €голка  тоже  у  него  имеетсЯ,  нитки  из  тюфЯка
дергает... Ќу, зато набожен:  молитвы получше иного попа знает. Ѓога  у него
свои, а молитвы  наши... ЊолитсЯ, да!..  € послушен  тоже...  ’имошка,  спой
песенку! ’имошка прервал молитву, взЯл в руки палку и повернулсЯ к Њихеичу.
     -- ‘ барабаном? -- спросил он
     ‚ его диком голосе  звучала  какаЯ-то юмористическаЯ  нотка. Џереход от
молитвы к скоморошеству был длЯ него, по-видимому, нетруден.
     --  Ќеуж  без  барабана,  чудак!  --  ответил  Њихеич.  ’имошка   запел
бесконечную песню,  постукиваЯ в  такт  палкой.  ‚  этой  песне,  с довольно
быстрым темпом, слышалось  что-то своеобразное, заунывно-дикое. Њы старались
потом с товарищем воспроизвести  этот нехитрый мотив, но он не давалсЯ нашей
памЯти.
     -- Ѓез  конца у  него песнЯ эта,--  заметил Њихеич.--  ’еперь все будет
петь, пока не скажу: довольно! ђаз этак Я забыл остановить его --  он и поет
себе. Џроверка пришла, смотритель и спрашивает: "’ы что делаешь?" -- "Џесню,
говорит, Њихеич  приказал петь".  Џраво, послушный  он!..  Ђ  тре-ех человек
задавил  руками.  Ќоги  ему в сумасшедшем доме отшибли  -- ходить  не может.
‡ачинает мало-мало подыматьсЯ, да плохо. ‚идно, отстукали ловко!
     -- Ќеужто в больнице у вас ноги отшибают? ‚едь это...

     -- „а уж это не так, чтобы превосходно, что и говорить. ЋпЯть же и зрЯ:
послушный он, остЯк-то. …му толком скажи -- он слушает. ’олько там это у них
живо,  в  сумасшедшем-то  доме:  чуть что, пожалуй, не долго  им,  и  совсем
устукают. ќтому стукальщику  скоро вот то  же  будет,--  как-то недружелюбно
мотнул Њихеич головой в сторону џшкиной двери.
     ‚ его голосе исчезли мЯгкие, благосклонные ноты,  с какими он обращалсЯ
к послушному ’имошке,  давившему  людей  руками  и сдиравшему  шкуры с живых
кошек. Ћчевидно, в глазах Њихеича џшка был хуже остЯка.
     ‚ообще   этот   странный   субъект   находилсЯ  на   каком-то   особом,
исключительном  положении,  и он интересовал менЯ  все более и более. ‚  его
стуке Я, наконец, начал различать некоторую  систему. ’ак, однажды, когда он
вдруг загремел очень сильно, Я увидел, что Њихеич стал беспокойно озиратьсЯ,
как будто  ожидаЯ чьего-нибудь поЯвлениЯ.  Џотом старик деловито обратилсЯ к
џкову:
     -- —то ты? ‡ачем? Ќикого ведь нету.
     џшка тотчас  же смолк. Ћчевидно, он не  просто стучал в пространство, а
адресовал  эти гремЯщие звуки чьему-нибудь слуху.  ‚скоре  Я  убедилсЯ,  что
стуком   этим   он  салютовал   всЯкому  начальству,  начинаЯ  со  "старшего
надзирателЯ".  —ем выше  было  начальство, тем,  вообще говорЯ, громче  были
салюты. Ќочью они раздавались значительно тише, точно џшка стучал спросонок.
ЏроснетсЯ  он,--  так  думалось мне,--  стукнет  раза  три-четыре  и  опЯть,
исполнив эту обЯзанность, улЯжетсЯ спать. Ћднажды только среди ночной тишины
удары џшки  раздались точно гром канонады: на следующее  утро оказалось, что
ночью  "на  малом  верху кержаки  произвели  немалую  драку",--  стало быть,
ЯвлЯлось высшее тюремное начальство.

     “дары  эти доставались  џшке  не дешево. "Ќоги вовсе у него  попухли,--
говорил мне Њихеич,-- а все ведь нейметсЯ".
     Ќа третий день нашего заключениЯ мы потребовали у начальства, чтобы нас
отпускали  гулЯть,  и  нас  приказано было отпускать "после  поверки", когда
остальные заключенные  запираютсЯ  в  камеры на ночь.  ќто-то времЯ Я  решил
употребить длЯ приобретениЯ ближайшего знакомства с џшкой.


        II

     ‡вонок. "‘тановись на поверку!"
     ‚ подследственном отделении  все стихло. ѓде-то далеко,  в третьем  или
четвертом  коридоре,  лЯзгнула  дверь,  послышались  раскаты,  точно   рокот
далекого  наводнениЯ. "Џоверка"  толпой  ввалилась  в наше  отделение.  џшка
принЯлсЯ за свое дело.
     Љогда "поверка" обошла наши камеры и  поднЯлась на "малый верх", Њихеич
отворил  нашу   дверь.   Љоридорный  арестант   подследственного  отделениЯ,
Њеркурий, исполнЯющий обЯзанности "парашечника", убирающий камеры и бегающий
на  посылках у  "привилегированных"  арестантов,  ЯвилсЯ  в  нашу  камеру  с
самоваром. Џока "поверка" не ушла совсем, Њихеич просил нас длЯ "порЯдку" не
выходить в коридор.
     ‚от "поверка" сходит с лестницы.  Ќаша дверь  не затворена, и нам  Ясно
слышны не только удары џшки, но и его возгласы:
     --  Ѓеззаконники!  --  кричал  џшка, когда "поверка" проходила мимо его
двери.-- Џошто держите, пошто морите менЯ? ‘казывайте, слуги антихристовы!

     џ вспомнил  надпись над џшкиной  дверью.  Ќеужто,--  мелькнуло у менЯ в
уме,--   это   недоразумение?   Ќеужто   этот   человек,  запертый,  наглухо
заколоченный  в эту  ужасную дыру,  в  этот  гроб, вовсе  не  умалишенный  и
способен сознавать весь ужас своего положениЯ?..
     --  ‡а что это џшку держат в одиночке, да  еще так строго? -- спросил Я
ЊеркуриЯ.
     -- —еловека убил, каторжник беглый,-- вмешалсЯ Њихеич тоном убежденного
человека.
     --  Ќе-ет,--  протЯнул  Њеркурий,--  что  ты,  Њихеич!  —то  по-пустому
говорить!  Ќеизвестно  это,-- обратилсЯ он ко мне.-- ‡ваниЯ своего, фамилии,
например, он не открывает. ‘казывают  так,  что  за  непризнание властей был
сослан. “бег ли, што ли, этого доподлинно не могу знать...
     -- Ќад его дверью написано, что он сумасшедший?
     -- ЏриставлЯетсЯ,-- сказал Њихеич, по-своему, кратко и утвердительно.
     --  Ќе-ет... опЯть же и это... кто знает!  Њожет, и  не  сумасшедший,--
сказал  опЯть Њеркурий как-то уклончиво.-- ‘обственно, держат его в одиночке
за непризнание властей, за грубость. Џолицместер ли, кто ли придет, хоть тут
сам губернатор приходи,-- он и ему грубость скажет. ‚се свое:  "беззаконники
да слуги антихристовы!" ‚от -- через это самое... Ђ  то  раньше  свободно он
ходил по всей даже тюрьме без препЯтствий...
     -- Ђ зачем он стучит?
     -- €  опЯть же,  как  сказать... ‘обственно длЯ  обличениЯ!..  Њеркурий
ушел.  Њы заварили чай  и вышли  "на прогулку" в  коридор. ‚дали,  где-то  в
третьем коридоре, слышались еще шаги удалЯвшейсЯ "поверки". “  џшкина оконца
виднелись  усы, часть  бороды,  конец носа.  џшка  стоЯл  неподвижно и будто
чего-то ждал.
     ‚друг дверь опЯть заколебалась от неистовых ударов.

     -- ‡ачем ты это,  џков, стучишь?  Љто  тебЯ слышит? ‚едь никого нет! --
сказал Я.
     -- ќвона!  -- отвечал  џшка серьезно, мотнув  головой по  направлению к
окну коридора, через которое  виднелсЯ  противоположный фасад расположенного
четырехугольником зданиЯ и в нем сквозной просвет  высокой двери, ведущей на
другой двор.
     ‚ этом просвете маЯчила в сумерках фигура последнего солдата "поверки".
”игура вскоре исчезла.  џшка счел возможным  прекратить стук и обратилсЯ  ко
мне.
     Ћн  нагнулсЯ, чтобы  окинуть  менЯ внимательным  взглЯдом  из-за своего
оконца.  Њне  все не  удавалось  увидеть его лица в целом.  ’еперь  на  менЯ
глЯдели  серые выразительные глаза, слегка лишь подернутые  какою-то  мутью,
как у сильно утомленного человека. ‹об был высокий и по временам собиралсЯ в
резкие  --  не то гневные, не то скорбные  -- складки. Џо-видимому, џшка был
высок  ростом  и  очень  крепко   сложен.  ‹ет,  вероЯтно,  было  ему  около
пЯтидесЯти.
     -- то будешь за человек? -- спросил он.-- Људа тебЯ гонЯт?

     џ назвал себЯ и сообщил, куда менЯ гонЯт.
     -- Ђ тебЯ как зовут? -- спросил Я.
     -- Ѓыл џков... џковом звали.
     -- Ђ величают как? ђодом откуда?
     џков взглЯнул на менЯ с каким-то подозрительным вниманием  и, помолчав,
ответил кратко:
     -- ‡абыл <i>(Џосле Я узнал, что родом он из Џермской губернии)</i>.
     Џонемногу мы разговорились.
     Љак арестант, содержимый  на особых  правах,  в "вольной одежде" и тому
подобное, Я  представлЯл  длЯ џшки Явление не совсем обычное. Џередо мною же
был  обыкновенный  заключенный,   говоривший  сдержанно,  ровно,  вообще,  в
будничном настроении.
     -- Ѓеспокойно тебе,--  стучу Я этто. Ќичего, привыкнешь,-- говорил  он,
усмехаЯсь.-- Ќочью  тише же стучу  Я, не громко. Ќа росписку  сюда  слуга-то
антихристов ЯвлЯетсЯ, так ему Я это постукиваю.
     -- ‘кажи  мне, џков, зачем ты  стучишь? --  спросил Я.  џков вскинул на
менЯ  своими большими глазами, и в голосе его, когда он отвечал, послышалась
какаЯ-то "обрЯднаЯ" важность:
     -- ‘тою за  бога,  за великого государЯ,  за  христов закон,  за свЯтое
крещение, за все отечество и за всех людей.
     џ несколько  удивилсЯ, что,  по-видимому,  не  ускользнуло  от вниманиЯ
џкова.
     --  Ћбличаю  начальников,--   поЯснил  он,--  начальников   неправедных
обличаю. ‘тучу.
     -- ЉакаЯ же от этого польза?
     -- Џольза? …сть польза...
     -- „а какаЯ же? ‚ чем?
     -- …сть польза,--  повторил он упрЯмо.-- ’ы слушай ухом: стою за  бога,
за великого государЯ...-- и он целиком повторил свою формулу.
     џ понЯл  теперь: џков не  искал  реальных, осЯзательных  последствий от
своего стучаниЯ длЯ того дела, за  которое он "стоЯл"  столь неуклонно среди
глухих стен и не менее глухих к  его обличениЯм людей; он видел "пользу" уже
в самом факте "стоЯниЯ" за бога и за великого государЯ, стало быть, поступал
так "длЯ души".
     -- Ђ за что тебЯ держат? -- спросил Я далее.
     -- ‡а что?.. Ѓеззаконники! -- заговорил џшка и возбужденно завозилсЯ за
своею  дверью.-- ‡а что держат? ‘кажи вот: безо всЯкого  преступлениЯ... Ќет
моего  преступлениЯ  ни в  чем.  Ђ  и было  бы  преступление,  так разве  им
судить?.. Ѓог суди!
     --  —еловека  ты  убил,--  сказал  Њихеич,  внимательно  слушавший  наш
разговор.-- Џошто приставлЯешьсЯ?
     --     Ќеправда,      неправда,--      заговорил      џшка     каким-то
страдальчески-возбужденным  голосом.--  €шь   чего  выдумали,  беззаконники!
Ќеправда,  не верь  им, ‚олодимер, не верь  слугам антихристовым. Ќет  моего
никакого  преступлениЯ. Ћтрекись, вишь, от бога, от великого государЯ, тогда
отпустим.  ѓде  же отречьсЯ?.. Ќевозможно мне. ‘ам  знаешь: кто от  бога, от
истинного прав-закону отступит,-- мертв есть. Џлотью-то он  живет,  а души в
нем живой нету...
     ‚  это  времЯ из  темного коридора,  под  прЯмым  углом примыкавшего  к
нашему, показалась маленькаЯ фигурка в  сером пальто с медными пуговицами. џ
узнал  "старшего". ‘едаЯ  тюремнаЯ крыса точно выползала из норы за добычей.
‘тарик  кралсЯ, прижимаЯсь  вдоль стены, чтобы џшка  не мог  его увидеть  из
своей конурки. ‚  руках у него были тетрадь и карандаш. Љаждый вечер он клал
эту тетрадь на окно коридора  и ночью  обЯзан  был несколько  раз написать в
ней: "был  в таком-то часу". ‚ эти-то часы и раздавалось  тихое постукивание
џшки.
     -- Ћтопри "малый верх",-- шепнул Њихеичу "старший", быстро шмыгнув мимо
џшкиной двери.
     Њихеич  стал тихо снимать засов с дверей,  которые  вели  на лестницу с
надписью: "‚ход на малый верх".  Ќа этом "верху" находилась особаЯ воровскаЯ
колониЯ. Ћ ней так и говорили:
     "Ќонче  в  воровской  драка приключилась".-- "‚оры-то ночью  за картами
развозились". ќтот "верх" не  даром носил название "малого". „ело в том, что
тюрьма была  рассчитана  на  число жителей чуть не на  половину менее  того,
какое в ней  находилось  в действительности.  Џришлось поэтому пуститьсЯ  на
хитрости, и вот губернскаЯ архитектура кое-как прилЯпала  к высоким  камерам
новые  потолки,  значительно их  понизившие и послужившие полом  длЯ "малого
верха". —асть  высоких окон, отхваченнаЯ  этими антресолЯми, пришлась, таким
образом, в "малом верху" и получила  назначение снабжать его светом.  Ќечего
говорить,  что  назначение это исполнЯлось далеко  не  удовлетворительно,  и
воровской  "малый  верх"  представлЯл помещение,  совершенно  невозможное  в
гигиеническом отношении.

     -- ’ут у вас ничего еще, -- говорил мне Њеркурий о  наших помещениЯх.--
’ут и  хорошему, образованному человеку прожить  мало-мало можно...  Ђ вот в
воровской -- не приведи господи! ‚онько, темно, сыро... —истаЯ смерть!..

     —тобы несколько вознаградить за отсутствие воздуха и света,  начальство
тюрьмы дало ворам некоторые льготы. Ћни, например,  не запирались по камерам
и  ночью,  так  как даже при сибирских взглЯдах на правила гигиены оказалось
невозможным  ставить  у воров на ночь  зловонные  "парашки". ’аким  образом,
начав  задыхатьсЯ в  одной камере, жилец  воровского "малого верха"  мог длЯ
разнообразиЯ  отправитьсЯ задыхатьсЯ  в  другую.  Љак бы то ни было,  "малый
верх"  вознаграждал  за  некоторые  неудобства  жилища   широким   развитием
общественности.  Џо ночам  оттуда слышалсЯ шумный говор, по временам неслись
отчаЯнные крики. ’огда призывалось начальство, иногда даже военный конвой, и
расшумевшиесЯ   "воры"  накрывались   за  картежом  или  пьЯнством,  подобно
разодравшимсЯ воробьЯм, которых берут руками мальчишки.
     €так,  Њихеич стал  тихо  снимать  засов,  и  "старший", расписавшись в
тетради, опЯть было прошмыгнул мимо џшкиной двери,  направлЯЯсь на лестницу.
"‡а  водкой...-- шепнул мне  Њихеич: -- воры в карты дуютсЯ,  водку  пьют...
накроет".

     Ќо в  этот  критический  момент,  когда  старый  тюремный  хищник  стал
подыматьсЯ на лестницу,  џшка,  каким-то чутьем угадавший присутствие одного
из "беззаконников", внезапно  загремел своею дверью. ‘тарик вздрогнул, точно
ошпаренный. џ  Ясно  представил себе, как болезненно задело его  напрЯженные
нервы это неожиданное громовое  вмешательство. Ћн подпрыгнул на месте, точно
его захлопнуло  западней,  заерзал,  попыталсЯ было  броситьсЯ на верх,  но,
сообразив, что  дело  потерЯно, и воры  успели  все  припрЯтать, возвратилсЯ
назад.
     -- ‡апри!  -- изнеможенно обратилсЯ  он к Њихеичу.-- Ћ, џшка, џшка!  --
прошипел он, обращаЯсь к  дверЯм.-- ЉажетсЯ, ежели мог бы,  вот как бы  тебЯ
растер, проклЯтого, вот как!..
     Ћн сжал свои кулачонки и стал их тереть друг о друга, как бы воображаЯ,
что џшка находитсЯ между ними и испытывает процесс растираниЯ.

     џшка   поЯвилсЯ  у  своей  двери,   очевидно,  довольный,   что   удар,
направленный во имЯ господне чисто наудачу, попал в цель так метко.
     -- Ќе любо тебе, беззаконник? -- гремел он вдогонку.-- „олго ли держать
менЯ будете, слуги антихристовы?..
     --   Џос-с-той,  пог-год-ди!  --  шипел   "беззаконник",  пораженный  в
наболевшее место,  и  бросал при этом на  нас косвенные  взглЯды,  как будто
между нашим присутствием и необходимостью длЯ џшки "погодить" была некотораЯ
необъЯснимаЯ свЯзь.
     ‘мысл  этого "погоди"  был  совершенно Ясен:  џшка был  во  власти этой
старой тюремной  крысы, один, без союзников,  и,  тем  не  менее, он жестоко
измучил  того, от  кого вполне  зависел. Ђ  он именно его измучил.  „лЯ менЯ
стала  очевидною  та  страннаЯ  свЯзь,  котораЯ  установилась  между  џшкой,
запертым в одиночке, и державшими его "беззаконниками". Љазалось бы, заперли
џшку -- и делу конец, его  можно игнорировать. Ќо он успел своим неукротимым
протестом раздражить их нервы, натЯнуть  их до болезненной восприимчивости к
этому стуку, и торжествовал над свЯзавшими его по  рукам и по ногам врагами.
Џобежденный физически,  он считал  себЯ  не сдавшимсЯ  победителю,  пока еще
"господь  поддерживает  его" в  единственно  возможной форме борьбы:  "‘тучу
вот". ‚ этом он видел свою миссию и свое торжество.
     --  € всегда так-то: стучит без толку... “ж именно что без пользы, один
вред себе получает...-- говорил Њихеич, запираЯ ход на лестницу.-- —то толку
в стуке?  Ќу,  вот,  заперли  его,  в карцере сколь  перебывал,  нарукавники
надевали,-- все нейметсЯ. Џогоди,-- обратилсЯ Њихеич к џшке,-- в сумасшедший
дом свезут, там недолго настучишь! ’ам тебЯ устукают получше ’имошки.
     -- •оть куда отдавай, все едино!  ЊенЯ не испугаешь,-- отвечал џшка. --
џ за бога, за великого государЯ стою, --  за бога, слуги антихристовы, стою!
‘лышишь?  „умаете:  заперли, так  уж Я  вам  подвержен?  Ќе-ет! ‘тучу,  вот,
слава-те, господи, царица небеснаЯ... поддерживает менЯ бог-от! Ќе подвержен
Я антихристу.
     -- Ќарукавники тебе...  свЯзать тебЯ, стукальщика, да и держать этак...
Ќе стал бы стучать...
     Ћсенние  сумерки, выползаЯ из углов  старой  тюрьмы, все  более и более
сгущались в коридорах.
     <i>--</i> Ќа молитву пора,-- сказал мне џков,--  прощай! Ћн отошел от двери и,
когда  Я,  спустЯ  некоторое времЯ, взглЯнул в его оконце, он уже  "стоЯл на
молитве". …го окно  было  завешено какими-то трЯпками, сквозь которые скудно
прорывалсЯ  полусвет наступающего  вечера. ”игура  џшки рисовалась  на  этом
просвете  черным  пЯтном.  Ћн  творил   крестные  знамениЯ,  причем   как-то
судорожно,  резко подавалсЯ  туловищем  вперед  и затем  подымалсЯ несколько
тише. …го точно "дергало".
     Њы  с  товарищем   прохаживались  по  темнеющим  коридорам.  ЏодходЯ  к
’имошкиной  двери,  мы слышали  мерное, точно заупокойное чтение.  €з  двери
евреЯ  вместе с  дикими,  стонущими звуками неслись  убийственные  миазмы. ‚
соседней  с ним камере каторжник, помещенный сюда опЯть-таки за  недостатком
места, совершал свою обычную прогулку, гремЯ кандалами, а наверху гоготали и
шумно возились  воры.  Ћстальные камеры хранили безмолвие наступающего  сна.
„вое  бродЯг,  сидевших вместе, варили что-то в печурке. ќто, очевидно, были
любители "очага". ‚есь день употреблЯли они на розыски щепок и всЯкой дрЯни,
которую  подбирали  на тюремных  дворах,  на  последние  деньжонки  покупали
"крупок" и вечером,  когда всех запирали, они разводили в своей печке огонь.
‚ эти минуты Я иногда подходил  к их  двери и тихонько заглЯдывал в нее так,
чтобы не  нарушить  их  мирного  наслаждениЯ.  Ћдин, суровый бродЯга, лет за
сорок,  сидел прЯмо против печки, обхватив колени руками, внимательно  следЯ
за  огнем  и  за  маленьким горшочком,  в  котором  варилась  крупа.  „ругой
приволакивал  к  печке  свой тюфЯк и ложилсЯ на него лицом  к огню,  положив
подбородок на руки. ќто  был  почти еще мальчик, с бледным,  тюремного цвета
лицом  и  большими выразительными  глазами.  Ћн,  очевидно,  мечтал.  Ћгонек
потрескивал, вода в горшочке шипела и  бурлила,  а в камере царило  глубокое
молчание. ЃродЯги точно боЯлись  нарушить  музыку  импровизированного  очага
тюремной каморки...  ‡атем, когда  огонек  потухал  и крупа была готова, они
вынимали горшок и братски делили микроскопическое количество каши,  котораЯ,
казалось,  имела  длЯ  них  скорее  некоторое  символическое,  так  сказать,
сакраментальное значение, чем значение питательного материала.
     ‚ самой крайней камере, служившей как бы продолжением коридора,  жильцы
беспрерывно сменЯлись.
     ќта камера не отличалась от  других ничем, кроме  своего назначениЯ, да
еще  разве  тем,  что  в  ее  дверЯх  не  было   оконца,  которое,  впрочем,
удовлетворительно заменЯлось широкими щелЯми. ‡аглЯнув в одну из этих щелей,
Я увидел  двух человек, лежавших в двух концах камеры, без тюфЯков, прЯмо на
полу. Ћдин был завернут в халат с головою и, казалось, спал. „ругой, заложив
руки  за голову,  мрачно смотрел  в  пространство. ђЯдом  стоЯла  нагоревшаЯ
сальнаЯ свечка.
     --  Ђнтипка!  -- заговорил  вдруг  последний  и,  вздрогнув,  точно  от
прорвавшейсЯ тЯжелой, мучительной мысли, сел на полу.
     „ругой не шевелилсЯ.
     -- Ђнтипка, ирод!.. Ћтдай, слышишь... „умаешь, вправду у менЯ пЯтьдесЯт
рублей?.. ‹опни глаза, последние были... Ђнтипка притворЯлсЯ спЯщим.
     -- “-у, подлаЯ душа! -- произносит арестант и изнеможенно опускаетсЯ на
свое жесткое ложе; но вдруг он опЯть подымаетсЯ со злобным выражением.

     --  ‘лышь, Ђнтипка,  не шути,  подлец! “бью!.. Ќи на што не посмотрю...
‘ам пропаду, а уж пришью тебЯ, каиново отродье.
     Ђнтипка  всхрапывает  сладко, протЯжно,  точно  он  покоитсЯ на  мЯгких
пуховиках,  а  не  в  карцере рЯдом  со злобным соседом;  но  мне  почему-то
кажетсЯ,   что   он  делает   под   своим  халатом   некоторые   необходимые
приготовлениЯ.

     --  Љержаки это...  разодрались ночесь  на  малом верху,-- поЯснЯет мне
Њихеич,--  вот смотритель в карцер обоих и  отправил.  Ђнтип это деньга, што
ли, у ”едора украл. „ва рублЯ денег, сказывают, стЯнул.
     -- Љак же это их вместе заперли? ‚едь они опЯть раздерутсЯ?

     --  Ќе раздерутсЯ, -- ответил  Њихеич, многозначительно усмехнувшись.--
ЏомнЯт!..  Ќаш на это-- беда,  нетерпелив! "Џосадить их,  говорит, вместе, а
подеретесь  там, курицыны дети, уж Я  вам  тогда кузькину мать  покажу. ‘ами
знаете..."  ‡нают...  ЏрЯмо  сказать:  со  свету  сживет.  ‚  та-акое  место
упрЯчет... ќто что? -- только слава одна, что карцером называетсЯ. ‚он зимой
карцер был, то уже можно сказать. ‘утки если в нем который просидит, бывало,
так уж прЯмо в больницу волокут. „ень поскрипит, другой, а там и кончаетсЯ.
     Њне  привелось  увидеть   этот  карцер,  или,  вернее,  не  увидеть,  а
почувствовать,  ощутить  его...  Њне будет очень  трудно  описать то, что  Я
увидел,  и  Я  попрошу  только   поверить,  что  Я,  во  всЯком  случае,  не
преувеличиваю.
     Ќа квадратном  дворике по  углам стоЯт четыре каменные башенки, старые,
покрытые мхом, какие-то склизкие, точно оплеванные. Ћни  примыкают вплоть ко
внутренним углам четырехугольного  зданиЯ,  и  ход  в них  --  с  коридоров.
ЏроходЯ  по нашему  коридору,  Я увидел дверь, ведущую, очевидно, в одну  из
башенок, и наш Њеркурий сказал мне, что это ход в бывший карцер. „верь  была
не заперта, и мы вошли.
     ‡а  нами  в коридоре  было  темно,  в  этом  помещении --  еще  темнее.
Ћткуда-то  сверху  сквозил  слабый луч,  расплывавшийсЯ  в холодной  сырости
карцера. ‘делав два шага, Я  наткнулсЯ на  какие-то обломки. "Љуб здесь  был
раньше,--  поЯснил  мне  Њеркурий,--  кипЯток  готовилсЯ,  сырость  от  него
осталась,-- беда!  ’ем более,  печки  теперь не имеетсЯ..." —то-то холодное,
проницающее  насквозь,  затхлое, склизкое и гадкое составлЯло атмосферу этой
могилы...   ‡имой   она,  очевидно,  промерзала   насквозь...  ‚от  она   --
"кузькина-то мать"! -- подумал Я.
     Љогда  Я,  отуманенный, вышел  из карцера,  тюремнаЯ крыса, исполнЯвшаЯ
должность  "старшего", опЯть  крадучись, ползла  по  коридорам  отбирать  от
надзирателей на  ночь ключи в контору, и опЯть  џшка бесстрашно заЯвлЯл  ей,
что он все еще продолжает стоЯть за бога и за великого государЯ...
     "Ћ,  џшка,--  думал  Я,  удалЯЯсь  на  ночь в  свою камеру,--  воистину
бесстрашен ты человек, если видал уже "кузькину мать" и не убоЯлсЯ!.."


        III

     -- Ћтчего у џшки в камере  так темно и холодно? -- спросил  Я, заметив,
что в его камере темно, как в могиле, и из его двери дует, точно со двора.
     -- ђамы, пакостник, вышибает,-- ответил Њихеич.-- Ѓеспокойный,  беда!..
Ђ  темно потому,  что снаружи окно  трЯпками  завешано, -- от холоду. ‘текла
повышибет, трЯпками завесит,-- все теплее будто!..  Ќу, не дурак? "„лЯ бога,
длЯ великого государЯ". Љому надобность, что у тебЯ стекол нет...
     € Њихеич презрительно пожал плечами.
     ‘ тем же вопросом Я обратилсЯ к џшке.
     -- ‚идишь ты,--  серьезно  ответил  он,-- беззаконники  хладом заморить
менЯ хотЯт, потому и раму не вставлЯют.
     -- ‡ачем же ты ее вышиб?
     --  Ќе  вышиб  Я, нет!..  ‡ачем  вышибать?.. ‚ижу:  идут ко  мне  слуги
антихристовы людно. Ќе с  добром идут  -- с  нарукавниками.  ‘ам знаешь: жив
человек  смерти  боитсЯ.  џ  на  окно-то от  них...  за  раму-то, знаешь,  и
прихватилсЯ.  ‘тали  они тащить,  рама  и  упади...  ‚от!..  —то  поделаешь.
‘огрешил: нарукавников испужалсЯ...
     Ќесколько слов об этих нарукавниках.
     €деЯ нарукавников -- идеЯ целесообразнаЯ и, если хотите, даже гуманнаЯ.
—тобы буйный или бешеный  субъект не мог нанести своими руками вред себе или
другим,  руки  эти должны  быть лишены свободы действиЯ  с  возможным притом
избежанием  членовредительства. „лЯ  этой цели  надеваютсЯ  крепкие  кожаные
рукава,  коими руки  притЯгиваютсЯ к  туловищу. —тобы  удержать  их  в  этом
положении, рукава стЯгиваютсЯ двумЯ крепкими ремнЯми, которые двумЯ кольцами
охватывают  спину  и грудь.  ‚ чистом  виде идеЯ нарукавников  имеет  только
предупредительный характер,  и если Њихеич грозит ими, как чем-то наказующим
и  мстЯщим, то  это  свидетельствует еще раз  печальную истину,  что  грубаЯ
действительность искажает всЯкие  идеи. Ќадо, впрочем, сознатьсЯ, что  этому
искажению  в   весьма   значительной  мере   способствует  самое  устройство
нарукавников, легко допускающее возможность многих "преувеличений".  ЏрЯжки,
например, стЯгивающие  ремни, могут  быть затЯнуты в меру,  не  более  того,
сколько требуетсЯ самою  идеей притЯжениЯ  рук к ребрам, но они также  могут
быть затЯнуты и с преувеличением, причем пострадают и ребра <i>(џ не говорю уже
о  заведомых посЯгательствах  на самое  устройство  нарукавников.  Ѓывают  и
такие. ’ак, например, иногда к ним  прибавлЯют еще ремень, притЯгивающий шею
книзу.  ќто  ничем  не  оправдываемое  прибавление  дает  в  результате  уже
несомненное членовредительство.  џ  знал здорового парнЯ, у  которого  после
пЯтичасового  пребываниЯ в  нарукавниках с этим добавлением кровь  бросилась
горлом,  и   грудь  оказалась  радикально  испорченною).</i>   …сли  принЯть   в
соображение,  что  редко --  вернее,  никогда  --  субъект  не  обнаруживает
стремлениЯ надеть  их добровольно и  что, стало  быть, их надевают силой, то
станет понЯтно,  почему  џшка приравнивал процесс  надеваниЯ нарукавников  к
смерти.


        IV

     ‘реда арестантов относилась к џкову довольно равнодушно. Ѓыл,  впрочем,
один  остроумец, приходивший  чуть  не  ежедневно изощрЯть на заключенном "в
темнице" (на этот раз  употреблЯю это выражение в буквальном значении)  свое
тЯжелое скоморошество.
     ќто  был один из  тех остроумцев, каких много и  не  в остроге. ‘убъект
этот  наложил,  по-видимому,   на  себЯ  тЯжелый  искус  развлекать  публику
балагурством, в котором было очень мало юмора, еще меньше весельЯ и уж вовсе
не  было смысла.  ќто  было  просто  какое-то  напрЯженное  словоизвержение,
поддерживаемое  с  усилием,  достойным  более  веселого  дела,  по  временам
оскудевавшее и вновь напрЯгаемое,  пока, наконец, сам остроумец не впадал от
этих усилий  в  некоторое Яростное  исступление.  ‚прочем,-- добраЯ  душа  у
русского человека,-- слушатели  находили  возможным  награждать бескорыстное
"старание" вЯлым смехом.
     џшка  почему-то  считал нужным  делать этому  скомороху  принципиальные
возражениЯ,    громил    слуг     антихриста,    ссылалсЯ    на    авторитет
"енерал-губернатора"  (который,  по  его  убеждению,  стоЯл  за  него,  хотЯ
по