сь,  суетливо
стучали  поршни, белый пар вырывалсЯ тоненькой,  хлопотливой  и  прерывистой
струйкой. ’ут же, мерно волнуЯсь, плыл в воздухе приводный канат.  Џроследив
его глазом, Њатвей увидел, что с другого конца пашни, как животное,  сердито
взрываЯ землю, ползет железнаЯ машина и грызет, и роет, и отваливает широкую
борозду чернозема.  Њатвей перекрестилсЯ. ‚сЯкое дыхание да  хвалит господа!
Ќа что же теперь  может пригодитьсЯ в этой стороне деревенский человек,  вот
такой пахарь,  как  Њатвей ‹озинский, на что нужна  умнаЯ лошадь,  почтенный
вол, твердаЯ  рука, верный глаз и сноровка? € что же он станет делать в этой
стороне, если здесь так пашут землю?
     Ќесколько человек следили за  этой работой.  Њожет  быть, они пробовали
машину, а может быть,  обрабатывали поле, но только ни один не был  похож на
нашего  пахарЯ.  Њатвей пошел  от  них в  другую сторону,  где сквозь зелень
блеснула вода...
     Ћн  жадно  наклонилсЯ к  ней,  но вода  была  соленаЯ... ќто  уже  было
взморье,  -- два-три  паруса виднелись между берегом и островом. Ђ  там, где
остров  кончалсЯ,-- над  линией воды  тЯнулсЯ  чуть  видный  дымок парохода.
Њатвей упал на землю, на береговом откосе, на самом краю американской земли,
и жадными, воспаленными, сухими глазами смотрел туда, где за морем  осталась
всЯ его жизнь. Ђ дымок парохода тихонько таЯл, таЯл и, наконец, исчез...
     Њежду тем, за  островом село  солнце. ‚олна  за волной тихо набегала на
берег, и пена их становилась белее, а волны темнели. Њатвею казалось, что он
спит, что  это во сне  плещутсЯ эти странные  волны,  угасает  зарЯ,  полный
месЯц, большой и  задумчивый,  повис в вечерней мгле,  лиловой, прозрачной и
легкой...  ‚олны все бежали и плескались, а на их  верхушках, закругленных и
зыбких,  играли  то  белаЯ пена,  то  переливы  глубокого  синего  неба,  то
серебристые  отблески  месЯца,  то,  наконец, красные огни  фонарей, которые
какой-то  человек,  сновавший  по  воде  в легкой лодке, "зажигал зачем-то в
разных местах, над морем...
     Џотом,  опЯть  будто во сне, послышались голоса,  крики,  звонкий смех.
Ќесколько  мужчин,  женщин и  девушек,  в  странных костюмах, с  обнаженными
руками  и  ногами  до  колен,  поЯвились   из  маленьких  деревЯнных  будок,
построенных на  берегу,  и, взЯвшись  за руки,  кинулись со смехом  в волны,
расплескиваЯ воду, котораЯ брызгала у них из-под ног тЯжелыми каплЯми, точно
расплавленное  золото.  …ще сильнее закачались зыбкие  гребни,  еще  быстрее
запрыгали  в воде огни,  перемешиваЯсь с цветными клочками неба и месЯца,  а
лодки под фонарЯми, черные, точно из  цельного углЯ, забились и запрыгали на
верхушках...
     Њатвею все  казалось, что он  спит или грезит. —ужое  небо,  незнакомаЯ
красота чужой природы, чужое, непонЯтное веселье, чужой закат и  чужое  море
-- все это расслаблЯло его усталую душу...
     -- ѓосподи, €исусе, свЯтаЯ дева...
     --  ‚сЯкое  дыхание...  Џомилуй менЯ  грешного.  Џотихоньку  бормотание
странного  человека стихало. Ћн действительно спал, откинувшись на спину, на
откосе...

        XX
     ЏроснулсЯ  он внезапно,  точно кто толкнул  его в  бок, вскочил  и,  не
отдаваЯ себе  отчета,  куда  и  зачем,  пошел  опЯть по дороге. Њоре  совсем
угасло, на  берегу  никого не было, дорога  тоже была пуста. Љоттеджи спали,
освещаемые месЯцем сверху, спали также высокие незнакомые деревьЯ с  густою,
тЯжелою зеленью, спало недопаханное квадратное поле, огороженное проволокой,
спала прЯмаЯ дорога, белевшаЯ и искрившаЯсЯ бледною полоской...
     ЏослышалсЯ звон. ‚агон вынырнул на свет из тени деревьев и, вздрагиваЯ,
позваниваЯ, гудЯ, как ночной жук, пробежал мимо. Њатвей посмотрел ему вслед.
‹ошадей  не  было,  не было  ни трубы, ни дыма,  ни  пара.  ’олько  наверху,
откинувшись  спереди  назад,  точно  щупальце  этого странного  животного из
стекла, железа и дерева, торчал железный стержень с утолщением на конце.  Ћн
как будто хваталсЯ вверху за тонкую проволоку, чуть видную в темном воздухе,
и всЯкий раз, как  ему  встречалсЯ узел, на  его верхушке вспыхивала  ЯркаЯ,
синеватаЯ искра.
     ‚агон уменьшалсЯ, стихал его гудЯщий звон, и искорки бледнели и угасали
вдали, а из тени уже подходил другой, также гудЯ и позваниваЯ.
     ќто,  должно  быть, был  уже последний и шел почти  пустой.  Џолусонный
кондуктор,  заметив  одинокую  фигуру на дороге,  позвонил;  вагон задрожал,
заскрежетал на рельсах и замедлил ход. Љондуктор наклонилсЯ, взЯл ‹озинского
под  локоть  и  посадил  на   скамью.   ‹озинский  подал   монету,  раздалсЯ
металлический звонок счетчика, и вагон опЯть покатилсЯ, а мимо убегали назад
коттеджи, сады, переулки, улицы. ‘начала  все это спало  или засыпало. Џотом
как  будто пробуждалось, гремело, говорило,  светилось. Ќа  небе разливалось
зарево. ‡амелькали окна, уходЯ все выше и выше к небу.
     -- Ѓридж (мост), -- сказал кондуктор.
     Њатвей вышел, сожалеЯ, что нельзЯ  ехать таким образом вечно. Џеред ним
зиЯло  опЯть, точно пещера, устье  Ѓруклинского моста. ‚верху,  пыхтЯ, опЯть
завернулсЯ локомотив и подхватил  поезд.  ‚ левой стороне вкатывались вагоны
канатной дороги,  справа  выбегали другие,  а рЯдом въезжали фургоны  и  шли
редкие пешеходы...
     „ойдЯ  до половины моста, Њатвей остановилсЯ.  ‚ ушах у него шумело,  в
голове что-то ворочалось. Њимо бежали поезда, вагоны, колЯски, мост гудел, и
было страшно слушать тонкие свистки  пароходов, долетавшие снизу, -- так они
казались  далеко  и  глубоко,  в  какой-то  бездне,  переполненной  снующими
огоньками... Ђ  в небо уходили два гигантских  пролета, с которых спускались
канаты  невиданной толщины. –елаЯ сеть  железных стержней,  которые казались
Њатвею с кораблЯ такой красивой  паутинкой, тЯнулась от канатов, поддерживаЯ
мост на  весу.  €з-за них  едва можно было  разглЯдеть реку,  сливавшуюсЯ  с
заливом в одно серебристое сиЯние, в котором утопали и из которого виднелись
опЯть огни пароходов. € дальше тысЯчи огней, как звезды,  висели над  водой,
уходЯ вдаль, туда,  где новые огни горели в Ќью-„жерси.  € среди всего этого
морЯ  огнЯ, вдалеке, острые  глаза  ЊатвеЯ едва  различили  круглую огненную
диадему и факел  "‘вободы". …му казалось,  что  он видит в синеватом свете и
голову медной  женщины,  и  поднЯтую  руку.  Ќо  это  уже  светилось  слабо,
чуть-чуть мерцаЯ, как недавние дни с мечтами о счастьи на чужой стороне...
     ‚  черной  громаде  пролета,  точно  нора, светилось  оконце  мостового
сторожа, и сам он, как ничтожный светлЯк, выполз из этой норы, с фонарем. Ћн
тотчас  же  увидел  на  мосту иностранца, а  это всегда нравитсЯ американцу.
‘торож похлопал ЊатвеЯ по плечу и сказал несколько одобрительных слов.
     -- ЌельзЯ ли у тебЯ переночевать? -- спросил Њатвей усталым голосом.
     --  Ћ уэлл!  --  ответил  тот  по-своему  и стал  объЯснЯть Њатвею, что
Ђмерика  больше всего  остального света, --  это известно. Ќью-‰орк -- самый
большой город Ђмерики, а этот мост -- самый  большой  в Ќью-‰орке.  €з этого
Њатвей,  если  бы  понимал  слова  сторожа,  мог  бы  заключить, чего  стоЯт
остальные мостишки перед этим.
     Џотом сторож поглЯдел в глаза  странного человека, прочел  в них тоску,
вместо  удивлениЯ, и мысли его  принЯли  другое направление... Љонечно, если
уже  человеку жизнь не мила, то, пожалуй, лестно кинутьсЯ  с самого большого
моста в свете,  но,  во-первых,  это трудно:  не  перелезешь  через эту сеть
проволок и канатов, а во-вторых, мост построен совсем не длЯ  того. ‚се  это
сторож объЯвил  Њатвею,  а  затем  довольно решительно повернул его  и  стал
провожать, подталкиваЯ сзади... ‚прочем, странный человек пошел покорно, как
заведеннаЯ  машина, туда,  где над  городом  стоЯло  зарево и, точно  венец,
плавало в воздухе кольцо электрических огней над зданием газетного дома...
     ‡а  мостом он  уже без  приглашениЯ кондуктора  взобралсЯ  в  вагон, на
котором стоЯла  надпись:  "Central  park".  ‘покойное  сидение и  ровный бег
вагона манили невольно бесприютного человека, а куда ехать, ему было  теперь
все равно. ’олько бы ехать, чем дальше, тем лучше, не думаЯ ни  о чем, даваЯ
отдых усталым ногам, пока дремота  налетает  вместе  с ровным  постукиванием
колес...
     …му было очень  неприЯтно, когда  постукивание  вдруг  прекратилось,  и
перед ним  стал кондуктор,  взЯвший его  за рукав. Ћн опЯть вынул деньги, но
кондуктор сказал: "No", -- и показал рукой, что надо выйти.
     Њатвей  вышел,  а  пустой вагон  как-то  радостно закатилсЯ  по  кругу.
Љондуктор  гасил на  ходу  огни,  окна вагона точно  зажмуривались, и  скоро
Њатвей увидел, как он вкатилсЯ  во  двор станции и стал  под  навесом,  где,
покрытые тенью, отдыхали другие такие же вагоны...
     ‡десь было  довольно  тихо. ‹уна  стала совсем маленькой, и  синЯЯ ночь
была довольно  темна,  хотЯ на небе  виднелись  звезды, и  большаЯ,  еще  не
застроеннаЯ площадь  около центрального парка смутно белела под серебристыми
лучами... „алекие дома перемежались с пустырЯми и заборами, и только в одном
месте какой-то гордый  человек  вывел дом  этажей в  шестнадцать, высившийсЯ
черною громадой, весь обставленный еще лесами... ќта вавилонскаЯ башнЯ резко
рисовалась на зареве от освещенного города...
     „о  ушей  ЊатвеЯ  донессЯ  шум  деревьев.  ‹ес   всегда  тЯнет  к  себе
бесприютного бродЯгу, а Њатвей ‹озинский чувствовал себЯ настоЯщим бродЯгой.
     Џоэтому он быстро,  повернулсЯ и пошел к парку. …сли бы кто  смотрел на
него в это времЯ с площади, то мог бы видеть, как белаЯ одежда то терЯетсЯ в
тени деревьев, то мелькает опЯть на месЯчном свете.
     Ћн шел так несколько минут и вдруг остановилсЯ. Џеред ним поднималась в
чаще  огромнаЯ  клетка из тонкой проволоки, точно колпаком покрывшаЯ дерево.
Ќа ветвЯх и  перекладинах сидели  и тихо дремали птицы, казавшиесЯ какими-то
серыми комками. Љогда Њатвей подошел  поближе, большой коршун поднЯл голову,
сверкнул глазами и лениво расправил  крыльЯ.  Џотом  опЯть уселсЯ  и  втЯнул
голову между плеч.
     Њатвей отошел,  боЯсь, чтобы птицы не  поднЯли  возню. Ћн ступал тихо и
оглЯдывалсЯ,  ища  себе  приюта. ‚скоре  перед  ним  забелело  продолговатое
здание. Џоловина его была  темнаЯ, и Њатвею показалось, что это какой-нибудь
сарай, где можно свернутьсЯ и заснуть до утра. Ќо, подойдЯ,  он опЯть увидел
железную решетку, от  которой отскочил в испуге. €з-за нее сверкнули на него
огнем два глаза. Ѓольшой серый волк стоЯл над спЯщею волчицей и зорко следил
за подозрительным человеком в  белой одежде, который бродит неизвестно зачем
ночью около звериного жильЯ.
     ‚  то  же  времЯ откуда-то из  тени  человеческий  голос  сказал что-то
по-английски  резко и  сердито.  Њатвею  этот окрик показалсЯ хуже  ворчаниЯ
лесного  зверЯ.  Ћн  вздрогнул  и  пугливо  пошел  опЯть  к опушке.  ’ут  он
остановилсЯ  и  погрозил  кулаком. Љому?  Ќеизвестно,  но  человек без Языка
чувствовал, что и в нем просыпаетсЯ что-то волчье...

        XXI
     ‹егкое  журчание  воды  потЯнуло его  дальше.  ќто  струилсЯ в  бассейн
неплотно  запертый  фонтан.  ‚ода  сочилась  кверху,  будто  соннаЯ,  и,  то
поднимаЯсь,  то падаЯ  совсем низко,  струйка звенела  и  плескалась. Њатвей
склонилсЯ к водоему и стал жадно пить.  Џотом он снЯл шапку и перекрестилсЯ,
решившись  лечь тут  же в кустах. €здалека  в  тишине ночи  до  него донессЯ
свисток...  …му  показалсЯ  он  звуком  из  какого-то  другого  мира. Ћн сам
когда-то тоже приехал на пароходе... Њожет быть, это еще такой же пароход из
старой  …вропы,  на  котором  люди приехали  искать в  этой  Ђмерике  своего
счастьЯ, -- и теперь  смотрЯт на огромную статую с поднЯтой рукой, в которой
чуть  не под облаками светитсЯ  факел...  ’олько теперь лозишанину казалось,
что он освещает вход в огромную могилу.
     ‘  сокрушением, снЯв  шапку и  глЯдЯ в звездное небо,  он стал молитьсЯ
готовыми словами вечерних молитв. Ќебо тихо горело своими огнЯми в бездонной
синеве  и Љазалось ему  чужим и  далеким. Ћн вздохнул, бережно положил около
себЯ кусок хлеба, с которым все  не расставалсЯ, и  лег в кусты. ‚се стихло,
все  погасло, все заснуло  на площади,  около  зверинца  и в  парке.  ’олько
плескалась струйка воды, да где-то  вскрикивала в клетке  ночнаЯ птица, да в
кустах  шевелилось что-то  белое  и порой  человек  бормотал  во  сне что-то
печальное и сердитое, может быть, молитву, или жалобы, или проклЯтиЯ.
     Ќочь продолжала  тихий бег над  землей. Џоплыли  в  высоком небе  белые
облака,  совсем  похожие  на наши.  ‹уна закатилась  за деревьЯ: становилось
свежее,  и  как  будто  светлело. Ћт земли  чувствовалась  сырость... ’ут  с
Њатвеем случилось  небольшое происшествие, которого  он не забыл во всю свою
последующую жизнь, и хотЯ он  не мог  считать  себЯ виноватым, но все же оно
камнем лежало на его совести.
     Ћн  начинал дремать,  как вдруг  раздвинулись кусты, и какой-то человек
остановилсЯ над ним, заглЯдываЯ в его ночное убежище.
     —ас  был  серый,  сумеречный.  Њатвей  плохо   видел  лицо  незнакомца.
‚последствии  ему припоминалось,  что лицо  было  бледно,  а  большие  глаза
смотрели страдающе и грустно...
     Ћчевидно, это  был  тоже  ночной  бродЯга,  какой-нибудь  несчастливец,
которому, видно, не повезло в  этот день, а может, не везло уже много дней и
теперь не было нескольких центов, чтобы заплатить за ночлег. Њожет быть, это
был тоже человек без Языка, какой-нибудь беднЯга-итальЯнец, один из тех, что
идут сюда целыми стадами из своей благословенной страны, бедные, темные, как
и  наши, и с  такой же  тоской о покинутой родине, о родной беде, под родным
небом... Ћдин  из безработных, выкинутых этим огромным потоком, который лишь
ненадолго затих  там,  в той стороне, где высились эти  каменные вавилонские
башни  и  зарево  огней  тихо догорало,  как  будто  и  оно  засыпало  перед
рассветом. Њожет быть, и этого человека грызла тоска; может быть, его уже не
носили  ноги;  может быть, его сердце уже переполнилось  тоской одиночества;
может быть, его просто томил голод, и он рад бы был куску хлеба, которым мог
бы с ним поделитьсЯ ‹озинский.  Њожет  быть, и он мог бы указать  лозищанину
какой-нибудь выход...
     Њожет  быть... Њало  ли  что может быть! Њожет быть,  эти два  человека
нашли бы  друг в друге братьев до конца своей жизни, если бы  они обменЯлись
несколькими братскими словами  в эту  теплую, сумрачную,  тихую и  печальную
ночь на чужбине...
     Ќо человек без Языка шевельнулсЯ на земле так, как  недавно шевельнулсЯ
ему навстречу волк в своей  клетке. Ћн  подумал,  что это тот, чей  голос он
слышал  недавно, такой резкий и враждебный. Ђ если и не тот самый, то, может
быть, садовый сторож, который прогонит его отсюда...
     Ћн  поднЯл  голову с  враждой на  душе,  и  четыре  человеческих  глаза
встретились с выражением недовериЯ и испуга...
     --  „жермен?  -- спросил незнакомец глухим  голосом. -- ”ренч? ’эдеско,
итальЯно?.. (германец? француз? итальЯнец?)
     -- —то  тебе  нужно -- ответил  Њатвей.  --  Ќеужели и  здесь  не  дашь
человеку минутку покоЯ?..
     Ћни еще  обменЯлись несколькими фразами. ѓолоса обоих звучали сердито и
враждебно...
     Ќезнакомец тихо выпустил ветку, кусты сдвинулись, и он исчез.
     Ћн исчез, и  шаги его  стали  стихать... Њатвей  быстро  приподнЯлсЯ на
локте  с  каким-то  испугом.  "“ходит, --  подумал  он.  --  Ђ  что же будет
дальше..." € ему захотелось вернуть этого человека. Ќо потом он подумал, что
вернуть нельзЯ, да и незачем. ‚се равно -- не поймет ни слова.
     Ћн  слушал, как шаги  стихали,  потом  стихли, и  только деревьЯ что-то
шептали перед  рассветом  в сгустившейсЯ темноте... Џотом с морЯ надвинулась
мглистаЯ туча, и пошел тихий дождь,  недолгий и теплый,  покрывший весь парк
шорохом капель по листьЯм.
     ‘начала этот шорох слышали  два  человека  в –ентральном парке, а потом
только один...
     „ругого на  утро  раннЯЯ зарЯ  застала висЯщим на  одном  из  шептавших
деревьев, со страшным, посиневшим лицом и застывшим стеклЯнным взглЯдом.
     ќто был тот, что подходил к кустам, заглЯдываЯ на лежавшего лозищанина.
—еловек без  Языка увидел  его первый,  поднЯвшись  с  земли  от холода,  от
сырости, от тоски, котораЯ гнала его с места.  Ћн остановилсЯ перед Ќим, как
вкопанный, невольно перекрестилсЯ  и  быстро  побежал по  дорожке,  с лицом,
бледным, как полотно, с испуганными  сумасшедшими глазами... Њожет быть, ему
было жалко, а  может быть,  также он боЯлсЯ попасть  в свидетели...  —то  он
скажет,  он,  человек  без  Языка,  без  паспорта,   судьЯм  этой  проклЯтой
стороны?..
     ‚ это времЯ его увидал сторож,  который, зеваЯ, потЯгивалсЯ  под  своим
навесом. Ћн подивилсЯ на странную  одежду  огромного человека, вспомнил, что
как  будто видел его  ночью  около  волчьей клетки,  и  потом  с  удивлением
рассматривал  огромные  следы  огромных сапог  лозищанина на сырой  песчаной
дорожке...

        XXII
     ‚ это утро безработные города Ќью-‰орка решили устроить митинг. —ас был
назначен ранний, так, чтобы шествие обратило внимание всех, кто  сам  спешит
на работу в конторы, на фабрики и в мастерские.
     Ћ предстоЯщем  митинге  уже  за  неделю  писали в газетах, сообщаЯ  его
программу и  имена ораторов. Џредвидели, что толпа может "выйти из порЯдка",
интервьюировали  директора  полиции  и  вожаков  рабочего  движениЯ.  ѓазеты
биржевиков  и  ’амани-холла  громили "агитаторов",  утверждали,  что  только
иностранцы да  еще  лентЯи и пьЯницы  остаютсЯ без  работы в этой  свободной
стране. ђабочие газеты возражали, но тоже призывали к достоинству, порЯдку и
уважению  к  законам.  "Ќе   давайте  противникам   повода  обвинЯть  вас  в
некультурности", -- писали известные вожаки рабочего движениЯ.
     ѓазета   "Sun",  одна  из  наиболее   распространенных,  обещала  самое
подробное описание митинга в нескольких  его  фазах, длЯ чего каждые полчаса
должно  было  поЯвлЯтьсЯ  специальное прибавление.  Ћдин  из репортеров  был
поэтому командирован  ранним  утром,  чтобы дать  заметку: "–ентральный парк
перед началом митинга".
     …му  очень  повезло.  Џрежде  всего,  обегаЯ  все  закоулки  парка,  он
наткнулсЯ на ЊатвеЯ  и  тотчас  же  нацелилсЯ  на него своим фотографическим
аппаратом.  €  хотЯ  Њатвей быстро  от  него удалилсЯ, но  он  успел сделать
моментальный снимок, к которому  намеревалсЯ  прибавить подпись; "Џервый  из
безработных, ЯвившийсЯ на митинг".
     Ћн  представлЯл  себе,  как  подхватЯт  эту  фигуру газеты,  враждебные
рабочему движению: "Џервым ЯвилсЯ какой-то дикарь в  фантастическом костюме.
Ќаша страна существует не длЯ таких субъектов..."
     ‡атем  зоркий глаз репортера заметил в  чаще  висЯщее тело. Ќадо отдать
справедливость  этому газетному  джентльмену: первой его мыслью  было,  что,
может быть, несчастный еще  жив.  Џоэтому,  подбежав к  трупу, он  вынул  из
кармана   свой  ножик,   чтобы  обрезать  веревку.  Ќо,  пощупав  совершенно
охладевшую  руку,  спокойно  отошел  на  несколько шагов  и,  выбрав  точку,
набросал снимок в альбом...  ќто должно было тоже произвести впечатление, --
хотЯ уже с другой стороны. ќто подхватЯт рабочие газеты... "—еловек, который
ЯвилсЯ  на митинг еще  ранее... …ще одна жертва нужды  в  богатейшей  стране
мира..." ‚о всЯком  случае, заметка вызовет общую сенсацию, и редакциЯ будет
довольна.
     „ействительно,  и  заметка,  и  изображение мертвого  тела  поЯвились в
газете  ранее,  чем  о  происшествии  стало  известно  полиции.  Џо странной
оплошности ("что,  впрочем,  может случитьсЯ  даже с отличной  полицией", --
писали впоследствии  в  некоторых газетах) --  толпа уже  стала собиратьсЯ и
тоже заметила тело, а полициЯ все еще не знала о происшествии...
     Њатвей ‹озинский, ничего, конечно, не читавший о митинге, увидел, что к
парку  с разных  сторон стекаетсЯ народ. Џо площади, из улиц и переулков шли
кучами  какие-то  люди  в пиджаках,  правда, довольно потертых,  в сюртуках,
правда,  довольно  засаленных,  в  шлЯпах,   правда,  довольно  измЯтых,   в
крахмальных,  правда,  довольно  грЯзных  рубахах.  Ћбщий  вид  этой  толпы,
изможденные,  порой бородатые лица производили на ‹озинского  успокоительное
впечатление. Ћн чувствовал что-то как будто родственное  и симпатичное.  ‚се
они собирались  к  фонтану,  затем  узнали о самоубийстве  и,  как  муравьи,
толпились около этого места, сумрачные, озлобленные, печальные.
     ‹озинский теперь  смелее вышел на площадку, около которой расположилась
группа черномазых и густоволосых людей, еще более оборванных, чем остальные.
ѓлаза


     у  них  были,  как сливы,  лица смуглые, порой  остроконечные  шлЯпы  с
широкими полЯми,  <b>а</b> Язык звучал,  как музыка -- мЯгко и мелодично.  ќто были
итальЯнцы.  Ћни напомнили Њатвею словаков, заходивших в  ‹озищи из Љарпат, и
он доверчиво  попыталсЯ  заговорить с ними.  Ќо и тут его  никто  не  понЯл.
€тальЯнцы лениво поворачивали к нему головы; один подошел, пощупал его белую
свиту и с удивлением щелкнул Языком. Џотом он с удовольствием ощупал мускулы
его рук и сказал  что-то товарищам, которые выразили свое одобрение  шумными
криками...  Ќо больше ничего от  них Њатвей не добилсЯ... Ћн заметил только,
что глаза у них сверкают, как огонь, а у иных, под  куртками у поЯсов, висЯт
небольшие ножи.
     ‚скоре  толпа  залила уже  всю площадку. Ќад  ней стоЯла  тонкаЯ  пыль,
залегавшаЯ,  как туман,  между зеленью, и сплошной гул  голосов носилсЯ  над
людскими головами.
     Ћколо дерева, где висел  человек, началось  движение. ‘уровые и важные,
туда  прошли  полисмены в своих серых шлЯпах. Ќад ними смеЯлись, их закидали
враждебными криками и остротами, показываЯ номер газеты, но  они не обращали
на   это   вниманиЯ.   ’олько   около   самого  дерева   произошло  какое-то
замешательство,  --  серые  каски  как-то  странно толкались  между черными,
рыжими   и   пестрыми  шлЯпенками,  потом  подымались  кверху  и  опускались
деревЯнные  палки  и что-то суетливо  топталось и шарахалось.  Џотом мертвое
тело колыхнулось, голова  мертвеца вдруг выступила из тени в светлое  пЯтно,
потом поникла, а тело, будто произвольно, тихо опустилось вровень с толпой.
     Њатвей снЯл шапку и  перекрестилсЯ. Ђ в это времЯ,  с другой стороны, с
площадки, послышались  вдруг  звуки музыки.  Џовернув туда голову, лозищанин
увидел,  что из  переулка, на  той стороне площади, около большой постройки,
выкатилсЯ  клуб золотистой  пыли и  покатилсЯ к парку. ’очно гнали стадо или
шло большое войско. Ђ из облака неслись звуки музыки, то  стихаЯ, -- и тогда
слышалсЯ как будто один только гулкий топот тысЯчи ног,  -- то вдруг вылетаЯ
вперед визгом  кларнетов и медных труб,  стуком барабанов и звоном литавров.
‚переди бежали двумЯ рЯдами уличные мальчишки, и высокий тамбур-мажор шагал,
отмахиваЯ  такт большим жезлом. ‡а ним  двигались музыканты, с  раздутыми  и
красными  щеками,  в  касках  с  перьЯми, в  цветных  мундирах, с  огромными
эполетами на плечах, расшитые и изукрашенные до такой степени, что, кажетсЯ,
не оставалось на них ни  клочка, чем-нибудь не расцвеченного, не завешанного
каким-нибудь галуном или позументом.

     Њатвей думал, что  далее он увидит отрЯд войска.  Ќо, когда пыль  стала
ближе  и прозрачнее,  он увидел, что  за музыкой идут --  сначала рЯдами,  а
потом,  как  попало, в  беспорЯдке --  все такие же пиджаки, такие  же мЯтые
шлЯпы,  такие  же  пыльные и  полинЯлые  фигуры. Ђ впереди всей этой пестрой
толпы,  высоко  над  ее головами,  плывет и колышетсЯ знамЯ,  укрепленное на
высокой платформе  на колесах. Љругом знамени, точно стража, с десЯток людей
двигались вместе с толпой...
     ѓремЯ,  стуча, колыхаЯсь, под Яркие звуки марша, под неистовые крики  и
свист  ожидавшего  народа,  знамЯ подошло  к  фонтану и  стало. ‘кладки  его
колыхнулись и упали, только ленты  шевелились по  ветру, да  порой полотнище
плескалось, и на нем струились золотые буквы...
     ’огда  в  толпе  поднЯлсЯ настоЯщий шабаш. Ћдни  звали  новоприбывших к
дереву,  где  недавно  висел  самоубийца, другие хотели остатьсЯ на  заранее
назначенном  месте. ‡намЯ опЯть колыхнулось, платформа поплыла за толпой, но
скоро  вернулась  назад,  отраженнаЯ  плотно сомкнувшимсЯ  у  дерева отрЯдом
полиции.
     Љогда пыль, поднЯтую этой толкотней,  пронесло дальше, к площади, знамЯ
опЯть стоЯло  неподвижно,  а под знаменем встал  человек с открытой головой,
длинными, откинутыми  назад волосами и черными сверкающими  глазами южанина.
Ћн был невелик ростом, но возвышалсЯ над всею  толпой, на своей платформе, и
у  него был удивительный  голос, сразу покрывший говор толпы. ќто был мистер
—арльз ѓомперс, знаменитый оратор рабочего союза.
     ’олпа всЯ стихла, когда, протЯнув руку к дереву, где еще  недавно висел
самоубийца,  он  сказал  негромко,  но  с какой-то  особенной  торжественной
внЯтностью:
     -- Џрежде всего, отдадим почет одному  из наших  товарищей, который еще
этой ночью изнемог в трудной борьбе.

     Ќад  многотысЯчной  толпой точно  пронессЯ  ветер, и бесчисленные шлЯпы
внезапно замелькали в воздухе. ѓоловы обнажились.  ‘кладки знамени рванулись
и заплескались среди  гробовой тишины печально и глухо. Џотом ѓомперс  начал
опЯть свою речь.
     ‚ груди  у ЊатвеЯ что-то дрогнуло. Ћн понЯл, что этот человек говорит о
нем, о том, кто ходил этой ночью по  парку, несчастный и  бесприютный, как и
он, ‹озинский, как и все эти люди с истомленными лицами.  Ћ том, кого, как и
их всех, выкинул сюда этот  безжалостный город, о том, кто недавно спрашивал
у  него о чем-то глухим голосом... Ћ том, кто бродил здесь со своей глубокой
тоской и кого теперь уже нет на этом свете.
     Ѓыло  слышно, как ветер тихо шелестит листьЯми, было  слышно, как порой
трЯхнетсЯ  и  глухо ударит  по  ветру своими  складками  огромное  полотнище
знамени...  Ђ  речь  человека,  стоЯвшего выше  всех с  обнаженной  головой,
продолжалась, плавнаЯ, задушевнаЯ и печальнаЯ...
     Џотом он повернулсЯ и протЯнул руку к городу, гневно и угрожающе.
     €  в  толпе будто стукнуло  что-то разом во  все сердца,  --  произошло
внезапное   движение.   ‚се   глаза  повернулись   туда  же,   а   итальЯнцы
приподнимались на цыпочках, сжимаЯ свои грЯзные, загорелые кулаки, вытЯгиваЯ
свои жилистые руки.
     Ђ город,  объЯтый тонкою мглою собственных  испарений,  стоЯл спокойно,
будто тихо дыша и продолжаЯ жить своею  обычною, ничем  невозмутимою жизнью.
Џо  площади тЯнулись  и  грохотали вагоны,  пыхтел  где-то в туннеле быстрый
поезд... ‚етер нес  над площадью пыльное  облако.  Ћблако это,  точно лента,
пронизаннаЯ  солнцем,  повисло  в  половине  огромного  недостроенного дома,
напоминавшего вавилонскую  башню. ‚верху среди лесов  и настилок копошились,
как  муравьи, занЯтые  постройкой рабочие,  а снизу  то  и  дело  подымались
огромные тЯжести... Џодымались, исчезали в облаке пыли и опЯть плыли сверху,
между  тем  как  внизу  гигантские  краны  бесшумно   ворочались   на  своих
основаниЯх, подхватываЯ все новые  платформы с глыбами кирпичей и гранита...
€ на все это светило Яркое солнце веселого Ясного днЯ
     ‚ груди лозищанина подымалось что-то незнакомое, неиспытанное, сильное.
‚  первый еще раз  на  американской  земле он стоЯл в толпе  людей,  чувство
которых ему было понЯтно, было в то же времЯ и его собственным чувством. ќто
нравилось ему, это его как-то странно щекотало, это его подмывало на что-то.
…му  захотелось еще большего,  ему захотелось,  чтобы  и его  увидели, чтобы
узнали и его историю, чтобы эти люди понЯли, что и он их понимает, чтобы они
оказали ему участие, которое  он  чувствует теперь  к ним. …му хотелось  еще
чего-то  необычного, опьЯнЯющего,  ему казалось, что сейчас будет что-то, от
чего станет  лучше всем, и  ему, лозищанину, затерЯвшемусЯ, точно иголка, на
чужой стороне.  Ћн не  знал, куда он  хочет  итти, что  он хочет  делать, он
забыл, что у него нет Языка и паспорта, что он бродЯга в этой стране. Ћн все
забыл и, ожидаЯ чего-то, проталкивалсЯ вперед, опьЯненный  после одиночества
сознанием своего  единениЯ с этой огромной массой  в каком-то общем чувстве,
которое  билось  и  трепетало  здесь, как  море  в крутых берегах. Ћн как-то
кротко улыбнулсЯ, говорил  что-то  тихо,  но  быстро,  и  все  проталкивалсЯ
вперед, туда, где под  знаменем стоЯл  человек, так  хорошо  понимавший  все
чувства, так умело колыхавший их своим глубоким, проникавшим голосом...

        XXIII
     ‘овершенно неизвестно,  что сделал  бы  Њатвей ‹озинский,  если бы  ему
удалось  подойти  к  самой платформе, и чем  бы он выразил  оратору, мистеру
ѓомперсу,  волновавшие  его чувства. ‚ той местности, откуда он  был  родом,
люди, носЯщие  сермЯжные  свиты,  имеют обыкновение выражать свою  любовь  и
уважение  к людЯм в сюртуках посредством низких, почти до земли, поклонов  и
целованиЯ  руки.  Ћчень  может быть,  что  мистер  ѓомперс  получил  бы  это
проЯвление удивлениЯ к своему ораторскому искусству, если бы  роковой случай
не  устроил  это  дело  иначе,  а  именно так, что  ранее мистера  ѓомперса,
председателЯ рабочих  ассоциаций  и  искусного оратора,  на  пути лозищанина
оказалсЯ мистер ѓопкинс,  бывший боксер и полисмен. Њистер ѓопкинс, нарЯду с
другими людьми в серых  касках и  с клобами  в руках, стоЯл неподвижно,  как
статуЯ,   и,  разумеетсЯ,  не  был  тронут  красноречием  мистера  ѓомперса.
Ќью-йоркскаЯ полициЯ отлично знала этого популЯрного джентльмена и  действие
его  красноречиЯ оценивала  со  своей точки  зрениЯ.  Ћна знала, что  мистер
ѓомперс  человек  очень  искусный  и никогда  в своих  речах не  "выйдет  из
порЯдка".  Ќо зато -- таково было обычное  действие  его слова  -- слушатели
выходили  из порЯдка слишком  часто. Ѓезработные  всегда склонны  к  этому в
особенности,  а  сегоднЯ, вдобавок, от этого  проклЯтого дерева, на  котором
полициЯ прозевала повесившегосЯ беднЯгу и позволила ему  висеть "вне всЯкого
порЯдка"  слишком  долго,  на толпу веЯло чем-то особенным. Њежду тем, давно
уже не  бывало митинга такого  многолюдного, и  каждому полисмену,  в случае
свалки, приходилось бы иметь дело одному на сто.
     ‚  таких случаЯх полициЯ  держитсЯ крепко настороже, следЯ особенно  за
иностранцами.  Џока   все  в  порЯдке,  --  а   в  порЯдке  все,  пока  дело
ограничиваетсЯ словами, хотЯ бы и самыми страшными, и жестами, хотЯ бы очень
драматическими, -- до тех пор полисмены стоЯт в своих серых шлЯпах, позволЯЯ
себе  порой даже знаки  одобрениЯ  в особенно  удачных  местах речи. Ќо лишь
только в какой-нибудь части толпы ЯвитсЯ  стремление перейти к делу и "выйти
из  порЯдка"  --  полициЯ тотчас же  занимает  выгодную  позицию  нападающей
стороны.  €  клобы  пускаютсЯ  в  ход  быстро,  решительно,  с  ошеломлЯющей
неожиданностью. € толпа порой тысЯч в двадцать отступает перед сотнею-другою
палок, причем задние бегут, закрываЯ, на всЯкий случай, головы руками...
     Њатвей ‹озинский, разумеетсЯ, не знал еще,  к своему несчастью, местных
обычаев. Ћн  только шел вперед, с раскрытым  сердцем, с какими-то словами на
устах,  с  надеждой  в  душе.  € когда  к нему  внезапно  повернулсЯ высокий
господин  в  серой  шлЯпе,   когда  он  увидел,  что  это   опЯть  вчерашний
полицейский,  он  излил  на  него  все  то   чувство,  которое   его  теперь
переполнЯло: чувство огорчениЯ и обиды,  беспомощности и  надежды  на чью-то
помощь.  Ћдним словом, он наклонилсЯ и хотел  поймать руку  мистера ѓопкинса
своими губами.
     Њистер  ѓопкинс отскочил  шаг назад и -- клоб  свистнул в воздухе...  ‚
толпе резко прозвучал первый удар...
     ‹озищанин внезапно  поднЯлсЯ, как разъЯренный  медведь...  Џо лицу  его
текла кровь, шапка свалилась, глаза стали дикие. Ћн был страшнее,  чем в тот
раз в  комнате  Ѓорка.  ’олько теперь не было уже человеческой силы, котораЯ
была бы в состоЯнии сдержать его. Ќеожиданное оскорбление и боль переполнили
чашу  терпениЯ  в душе большого, сильного и  кроткого человека. ‚ этом ударе
длЯ него  вдруг  сосредоточилось  все  то,  что он пережил,  перечувствовал,
перестрадал  за это  времЯ, всЯ ненависть и гнев бродЯги, которого, наконец,
затравили, как дикого зверЯ.
     Ќеизвестно, знал ли мистер ѓопкинс индейский удар, как Џадди, во всЯком
случае  и  он  не  успел  применить его во-времЯ. Џеред ним поднЯлось что-то
огромное и дикое, поднЯлось, навалилось -- и полисмен ѓопкинс упал на землю,
среди толпы, котораЯ всЯ уже волновалась и кипела... ‡а ѓопкинсом последовал
его  ближайший  товарищ,  а  через  несколько  секунд  огромный  человек,  в
невиданной  одежде,  лохматый  и  свирепый,  один опрокинул  ближайшую  цепь
полицейских города Ќью-‰орка... ‡а ним с громкими криками и горЯщими глазами
первые кинулись итальЯнцы.  Ђмериканцы оставались  около знамени, где мистер
ѓомперс  напрасно надрывал грудь призывами к порЯдку, указываЯ в то же времЯ
на одну из надписей:
     "ЏорЯдок, достоинство, дисциплина!"
     —ерез минуту всЯ полициЯ была смЯта, и толпа кинулась на площадь...
     Ѓыла одна минута, когда, казалось, город дрогнул под влиЯнием того, что
происходило около  Central park... “езжавшие вагоны  заторопились, встречные
остановились в нерешимости, перестали  вертетьсЯ краны, и  люди на постройке
перестали  ползать  взад  и  вперед...  ђабочие смотрели  с  любопытством  и
сочувствием на толпу, опрокинувшую полицию  и готовую ринутьсЯ через площадь
на ближайшие зданиЯ и улицы.
     Ќо  это была  только  минута. Џлощадь была во  власти  толпы,  но толпа
совершенно  не знала, что ей делать с этой площадью.  Њежду тем, большинство
осталось  около  знамени и  понемногу  голова  толпы,  котораЯ,  точно змеЯ,
потЯнулась  было по направлению к  городу,  опЯть  притЯнулась  к  туловищу.
‡атем,  после короткого размышлениЯ,  вожаки  решили, что  митинг сорван, и,
составив  наскоро  резолюцию,  протестующую  против  действий  полиции,  они
двинулись обратно. ‚переди, как ни в чем не бывало, опЯть выстроилсЯ наемный
оркестр, и облако пыли опЯть покатилось вместе с музыкой через площадь. Ђ за
ним  сомкнутым строем шли  оправившиесЯ полицейские,  ободрительно помахиваЯ
клобами и поощрЯЯ отставших.
     —ерез полчаса парк  опустел; подъемные  краны опЯть двигались  на своих
основаниЯх, рабочие опЯть сновали чуть не под  облаками на постройке,  опЯть
мерно прокатывались вагоны, и проезжавшие в них люди только из  газет узнали
о  том,  что было полчаса назад на этом  месте. ’олько сторожа ходили  около
фонтана, качаЯ головами и ругаЯсь за помЯтые газоны...

        XXIV
     Ќесколько дней  газеты города  Ќью-‰орка, благодарЯ  лозищанину Њатвею,
работали очень  бойко.  ‚ его  честь типографские машины сделали сотни тысЯч
лишних оборотов,  сотни репортеров  сновали  за  известиЯми  о  нем по всему
городу,  а на площадках,  перед огромными зданиЯми газет "World", "Tribune",
"Sun", "Herald", толпились лишние сотни газетных мальчишек. Ќа одном из этих
зданий „ыма, все еще рыскавший по городу в  надежде встретитьсЯ с товарищем,
увидел экран, на котором висело объЯвление:
        „€ЉЂђњ ‚ Ќњћ-‰ЋђЉ…
     Џроисшествие на митинге безработных.
     Љафр, патагонец или славЯнин?
     ‘ильнее полисмена ѓопкинса.

        “ѓђЋ‡Ђ –€‚€‹€‡Ђ–€€
     Ћскорбление законов этой страны!
     Њ› „Ђ„€Њ ЏЋђ’ђ…’ „€ЉЂђџ, “Ѓ€‚…ѓЋ ЏЋ‹€‘Њ…ЌЂ ѓЋЏЉ€Ќ‘Ђ.

     —ерез  час листы  уже  летели  в толпу  мальчишек,  которые  тотчас  же
ринулись во все стороны. Ћни  шнырЯли под ногами лошадей, вскакивали на ходу
в  вагоны  электрической дороги, через полчаса были уже на  конце  подземной
дороги и в предместьЯх Ѓруклина, -- и всюду раздавались их звонкие крики:
     "„икарь   в  Ќью-‰орке!..  Џортрет  дикарЯ  на  митинге  безработных!..
Ћскорбление законов этой страны!"
     ѓазетный  джентльмен,  нарисовавший  вчера  фантастическое  изображение
дикарЯ,  купающего свою  семью в городском  водоеме, не  подозревал, что его
рисунок получит столь скорое применение. ’еперь это талантливое произведение
красовалось   в   сотнЯх  тысЯч   экземплЯров,   и   серьезные   американцы,
возвращавшиесЯ  из своих  контор, развертывали на ходу  газету именно в  том
месте,  где  находилась  фигура  дикарЯ,  "дважды  нарушившего  законы  этой
страны". Ђ  так как очень трудно воздержатьсЯ от невольных сопоставлений, то
газета, пока не выЯснЯтсЯ окончательно мотивы загадочного преступлениЯ этого
загадочного человека, предлагала свое  объЯснение, не настаиваЯ, впрочем, на
полной  его  достоверности.  "‚чера  бедный  ѓопкинс  разъЯснил  дикарю  всю
неуместность  купаниЯ детей  в  городских  водоемах.  €звестно,  что  дикари
мелочны  и мстительны. Љто знает,  быть может,  ѓопкинс пал невинною жертвой
ревностного исполнениЯ своего долга на Ѓродвее".
     ‚ другой газете, более серьезной, дано было изложение событиЯ по свежим
следам. ‡аметка носила название: <i>Њитинг безработных:</i>
     "‘пешим дать  нашим читателЯм  точное изложение событий  в  –ентральном
парке.  Љак уже известно, митинг безработных был назначен утром, и уже  чуть
не  с  рассвета площадка и окружающаЯ  местность  стали наполнЯтьсЯ людьми в
количестве, которое  привело в некоторое замешательство полицейские резервы.
‚   числе  последних  оказалсЯ   известный  ѓопкинс,  бывший  боксер,  лицо,
достаточно популЯрное в этом городе.
     Љ несчастью, случай, один из  тех, которые, конечно, могут  встретитьсЯ
во всЯком городе этого  штата, во всЯком штате этой страны, во всЯкой стране
этого  мира  (где  всегда  будет богатство и  бедность,  что бы ни  говорили
опасные  утописты), -- такой случай внес особенное  возбуждение в настроение
этой толпы. Ќеподалеку от фонтана, по соседству с местом митинга, в эту ночь
повесилсЯ какой-то беднЯк,  имЯ, род  занЯтий,  даже национальность которого
остаютсЯ пока неизвестны.  Љак бы то ни было,  полициЯ проЯвила  несомненную
оплошность. Ћдин из репортеров успел  срисовать даже  изображение самоубийцы
прежде, чем полициЯ узнала о факте. ‚ынимать тело из петли пришлось уже в то
времЯ, когда в парке было много людей, судьба которых вследствие  случайных,
но тем  не  менее прискорбных причин очень грустно иллюстрировалась видом  и
судьбой этого беднЯги. ЏерваЯ попытка  полиции снЯть тело оказалась неудачна
вследствие  сопротивлениЯ, оказанного сильно возбужденной толпой.  Ќо затем,
когда  силы  полиции увеличились, это  было, наконец,  сделано, хотЯ,  нужно
признатьсЯ,  не  без  содействиЯ  клобов,  которые,  как  мы  это  указывали
многократно,  полициЯ  наша  пускает в  ход нередко  и  при обстоЯтельствах,
пожалуй,  менее  оправдывающих употребление  этого  орудиЯ в  цивилизованной
стране.
     ‚  назначенное времЯ прибыл на место известный рабочий агитатор  мистер
ѓомперс, в сопровождении хора музыки и со знаменем, на котором была надпись:
     ђаботы!
     ’ерпение народа истощено.
     ‘оединЯйтесь!
     ЏетициЯ новому мэру!

     Ѓеспристрастие  требует  прибавить, что,  кроме этих, была еще  надпись
следующего содержаниЯ: "„остоинство, порЯдок, дисциплина!"
     ‡а этой заметкой следовала в газете другаЯ, имевшаЯ опЯть три заглавиЯ:
     "—арли ѓомперс был горек".
     "Ћн громил богатство и роскошь".
     "Џорицал порЯдки этой страны, а этот город называл
     вавилонской блудницей".

     "—арли ѓомперс, ораторскому  таланту которого  нельзЯ не отдать должной
дани  удивлениЯ,  прекрасно  использовал  данное  положение.  …два прибыв на
место, в сопровождении прекрасного хора м-ра €вэнса (Second avenue, No 300),
и,   узнав   об  утреннем  происшествий,  он   начал  свою  речь   блестЯщей
импровизацией,  в  которой  в  самых  мрачных  красках  изобразил  положение
лишенных работы и судьбу, ожидающую, быть может, в близком будущем многих из
этих несчастливцев. ‚след за этим он  воспользовалсЯ контрастами, которые на
всЯком шагу  развертывает этот город,  как  известно, самый большой и  самый
богатый  в   мире.  ќта  речь  —арли  ѓомперса,  имевшаЯ   целью  пригласить
безработных к  петиции на  имЯ городского  мэра, а также  пропагандировавшаЯ
идею рабочих ассоциаций, вызвала, по-видимому, самые дурные страсти. Џравда,
англичане   и  американцы  (которых,  впрочем,  было  очень  немного),  даже
большинство ирландцев и немцы остались в порЯдке. Ќо наименее цивилизованные
элементы  толпы в лице итальЯнцев, отчасти  русских  евреев  и в особенности
какого-то дикого человека неизвестной нации -- вспыхнули при этом, как порох
от спички".

     "ЊЌ…Ќ€… Ћ ЏђЋ€‘…‘’‚€€ ‘…ЌЂ’ЋђЂ ђЋЃ€Ќ‡ЋЌЂ".
     "Њистер ђобинзон, любезно принЯвший  у себЯ нашего  репортера, находит,
что  в этом  происшествии  с  особенной  Яркостью  выразилась сила законного
порЯдка этой страны. "‘эр,  -- сказал  мистер ђобинзон нашему репортеру,  --
что  вы видите в данном  случае? ЊЯтежники, побуждаемые опасными демагогами,
опрокинули полицию.  Џреграда  между  ними  и  цивилизацией  в лице  бравого
ѓопкинса и его товарищей рушилась.  € что же, -- мЯтежники не находЯт ничего
лучшего,  как  вернутьсЯ  самопроизвольно  к  порЯдку.  џ позволил бы  себе,
однако,  предложить  мистеру  ѓомперсу  и  в  его  лице  всем  подобным  ему
агитаторам  один   вопрос,  который,  надеюсь,  поставил  бы  их  в  немалое
затруднение:  зачем вы,  сэр, возбуждаете страсти  и  подстрекаете толпу  на
дело, самый успех которого не можете ни в каком случае обратить в свою польз
у?"
     "‚  следующем номере,  -- прибавлЯла  редакциЯ,  --  мы  надеемсЯ  дать
читателЯм  ответ   мистера   ѓомперса  на  уничтожающий