головой в ермолке и весь подпрыгивал в такт шаловливой
и  бойкой  мелодии.  —то  же  говорить о  крещеном народе,  у  которого ноги
устроены исстари таким  образом,  что  при  первых звуках веселого плЯсового
напева сами начинают подгибатьсЯ и притопывать.
     Ќо  с  тех  пор  как €охиму полюбилась ЊарьЯ,  двороваЯ девка соседнего
пана,  он что-то не залюбил веселую скрипку.  Џравда, что скрипка не помогла
ему  победить сердце  вострой  девки,  и  ЊарьЯ  предпочла безусую  немецкую
физиономию  барского  камердинера  усатой  "пыке"  ["Џыка"  -  по-малорусски
ироническое название  лица;  соответствует отчасти  слову  "рожа".  (Џримеч.
автора)] хохла-музыканта.  ‘ тех пор его скрипки не слыхали более в корчме и
на  вечерницах [‚ечерницы (укр.)  -  вечеринки].  Ћн повесил ее на колышке в
конюшне и  не  обращал вниманиЯ на  то,  что от  сырости и  его нерадениЯ на
любимом прежде инструменте то и  дело одна за другой лопались струны.  Ђ они
лопались с  таким громким и  жалобным предсмертным звоном,  что  даже лошади
сочувственно  ржали  и   удивленно  поворачивали  головы  к  ожесточившемусЯ
хозЯину.
     Ќа  место скрипки €охим купил у  прохожего карпатского горца деревЯнную
дудку.  Ћн,  по-видимому,  находил, что ее тихие, задушевные переливы больше
соответствуют его  горькой судьбе,  лучше  выразЯт печаль  его  отвергнутого
сердца.  Ћднако  горскаЯ дудка  обманула его  ожиданиЯ.  Ћн  перебрал их  до
десЯтка,  пробовал на все лады,  обрезал,  мочил в  воде и  сушил на солнце,
подвешивал на  тонкой бечевочке под  крышей,  чтобы ее  обдувало ветром,  но
ничто  не  помогало:  горскаЯ  дудка  не  слушалась  хохлацкого сердца.  Ћна
свистела там,  где нужно было петь,  взвизгивала тогда, когда он ждал от нее
томного дрожаниЯ,  и вообще никак не поддавалась его настроению.  Ќаконец он
осердилсЯ на всех бродЯчих горцев,  убедившись окончательно,  что ни один из
них не в состоЯнии сделать хорошую дудку,  и затем решилсЯ сделать ее своими
руками.  ‚ течение нескольких дней он бродил с насупленными бровЯми по полЯм
и  болотам,  подходил к  каждому  кустику ивы,  перебирал ее  ветки,  срезал
некоторые из них,  но, по-видимому, все не находил того, что ему было нужно.
…го  брови были по-прежнему угрюмо сдвинуты,  и  он  шел  дальше,  продолжаЯ
розыски. Ќаконец он попал на одно место, над лениво струившеюсЯ речкой. ‚ода
чуть-чуть  шевелила в  этой  заводи  [‡аводь -  часть  реки  около  берега с
замедленным течением] белые головки кувшинок,  ветер не  долетал сюда  из-за
густо  разросшихсЯ  ив,  которые  тихо  и  задумчиво  склонились  к  темной,
спокойной глубине. €охим, раздвинув кусты, подошел к речке, постоЯл с минуту
и  как-то  вдруг убедилсЯ,  что  именно здесь он  найдет то,  что ему нужно.
Њорщины на  его  лбу разгладились.  Ћн  вынул из-за  голенища привЯзанный на
ремешке складной ножик и, окинув внимательным взглЯдом задумчиво шептавшиесЯ
кусты ивнЯка,  решительно подошел к тонкому, прЯмому стволу, качавшемусЯ над
размытою  кручей.   Ћн   зачем-то  щелкнул  по  нем  пальцем,   посмотрел  с
удовольствием,  как он упруго закачалсЯ в воздухе,  прислушалсЯ к шепоту его
листьев и мотнул головой.
     - Ћто  ж  воно  самесенькое,  -  пробормотал  €охим  с  удовольствием и
выбросил в речку все срезанные ранее прутьЯ.
     „удка  вышла на  славу.  ‚ысушив иву,  он  выжег ей  сердце раскаленною
проволокой,  прожег  шесть  круглых  отверстий,  прорезал наискось седьмое и
плотно заткнул один конец деревЯнною затычкой,  оставив в ней косую узенькую
щелку.  ‡атем она целую неделю висела на бечевке,  причем ее грело солнцем и
обдавало звонким ветром.  Џосле  этого  он  старательно выстругал ее  ножом,
почистил стеклом и  крепко обтер куском грубого сукна.  ‚ерхушка у  нее была
круглаЯ,  от середины шли ровные,  точно отполированные грани, по которым он
выжег с помощью изогнутых кусочков железа разные хитрые узоры. Џопробовав ее
несколькими  быстрыми  переливами  гаммы   [ѓамма  -   последовательный  рЯд
повышающихсЯ  или  понижающихсЯ  звуков],  он  взволнованно мотнул  головой,
крЯкнул и торопливо спрЯтал в укромное местечко,  около своей постели. Ћн не
хотел делать первого музыкального опыта среди дневной суеты.  ‡ато в  тот же
вечер из конюшни полились нежные, задумчивые, переливчатые и дрожащие трели.
€охим был  совершенно доволен своей дудкой.  Љазалось,  она  была частью его
самого;  звуки,  которые  она  издавала,  лились  будто  из  собственной его
согретой и разнеженной груди, и каждый изгиб его чувства, каждый оттенок его
скорби тотчас же дрожал в чудесной дудке, тихо срывалсЯ с нее и звучно нессЯ
вслед за другими, среди чутко слушавшего вечера.


        V

     ’еперь €охим был влюблен в  свою дудку и  праздновал с ней свой медовый
месЯц.  „нем  он  аккуратно справлЯл обЯзанности конюха,  водил  лошадей  на
водопой,  запрЯгал их,  выезжал с "паней" или с Њаксимом. Џо временам, когда
он  заглЯдывал в  сторону соседнего села,  где  жила  жестокаЯ ЊарьЯ,  тоска
начинала сосать его сердце.  Ќо  с  наступлением вечера он  забывал обо всем
мире,  и даже образ чернобровой девушки застилалсЯ будто туманом. ќтот образ
терЯл свою жгучую определенность,  рисовалсЯ перед ним  в  каком-то  смутном
фоне и  лишь настолько,  чтобы придавать задумчиво-грустный характер напевам
чудесной дудки.
     ‚ таком музыкальном экстазе [ќкстаз - здесь: сильное напрЯжение, высшаЯ
степень восторга], весь изливаЯсь в дрожащих мелодиЯх, лежал €охим в конюшне
и  в  тот  вечер.  Њузыкант  успел  совершенно  забыть  не  только  жестокую
красавицу, но даже потерЯл из вида собственное свое существование, как вдруг
он  вздрогнул  и   приподнЯлсЯ  на  своей  постели.   ‚  самом  патетическом
[Џатетическое -  волнующее] месте он почувствовал, как чьЯ-то маленькаЯ рука
быстро пробежала легкими пальцами по его лицу,  скользнула по рукам и  затем
стала как-то торопливо ощупывать дудку.  ‚месте с  тем он услышал возле себЯ
чье-то быстрое, взволнованное, короткое дыхание.
     - –ур тобi,  пек тобi!  [–ур тобi,  пек тобi! (укр.) - —ур тебЯ, сгинь,
пропади!]  -  произнес он  обычное заклинание и  тут же  прибавил вопрос:  -
—ертове,  чи [—и (укр.) -  или] боже?  - желаЯ узнать, не имеет ли он дела с
нечистою силой.
     Ќо тотчас же скользнувший в  открытые ворота конюшни луч месЯца показал
ему,  что он ошибсЯ.  “ его койки стоЯл слепой панич [Џанич (укр.) -  барич,
барчук] и жадно тЯнулсЯ к нему своими ручонками.
     —ерез час мать, пожелавшаЯ взглЯнуть на спЯщего ЏетрусЯ, не нашла его в
постели. Ћна испугалась сначала, но вскоре материнскаЯ сметка подсказала ей,
где  нужно  искать  пропавшего мальчика.  €охим  очень  сконфузилсЯ,  когда,
остановившись,  чтобы  сделать  передышку,  он  неожиданно увидел  в  дверЯх
конюшни "милостивую пани".  Ћна,  по-видимому, уже несколько минут стоЯла на
этом месте,  слушаЯ его игру и  глЯдЯ на  своего мальчика,  который сидел на
койке,  укутанный  в  полушубок €охима,  и  все  еще  жадно  прислушивалсЯ к
оборванной песне.


        VI

     ‘  тех  пор  каждый вечер мальчик ЯвлЯлсЯ к  €охиму в  конюшню.  …му не
приходило и  в  голову  просить €охима  сыграть что-нибудь  днем.  Љазалось,
дневнаЯ  суета  и  движение исключали в  его  представлении возможность этих
тихих мелодий.  Ќо  как только на  землю опускалсЯ вечер,  Џетрусь испытывал
лихорадочное  нетерпение.   ‚ечерний  чай  и  ужин  служили  длЯ  него  лишь
указанием,  что желаннаЯ минута близка,  и мать, которой как-то инстинктивно
не  нравились эти  музыкальные сеансы,  все  же  не  могла  запретить своему
любимцу бежать к  дударю и просиживать у него в конюшне часа два перед сном.
ќти  часы  стали теперь длЯ  мальчика самым счастливым временем,  и  мать  с
жгучею ревностью видела,  что  вечерние впечатлениЯ владеют ребенком даже  в
течение следующего днЯ,  что  даже на  ее  ласки он  не  отвечает с  прежнею
безраздельностью,  что,  сидЯ у  нее на руках и обнимаЯ ее,  он с задумчивым
видом вспоминает вчерашнюю песню €охима.
     ’огда она  вспомнила,  что  несколько лет  назад,  обучаЯсь в  киевском
пансионе [Џансион -  среднее учебное заведение;  в женских пансионах главное
внимание было  обращено на  рукоделие,  умение говорить по  французски и  на
хорошие манеры] пани ђадецкой,  она,  между прочими "приЯтными искусствами",
изучала также и  музыку.  Џравда,  само по  себе это воспоминание было не из
особенно сладких,  потому что свЯзывалось с  представлением об  учительнице,
старой немецкой девице Љлапс,  очень  тощей,  очень  прозаичной и,  главное,
очень сердитой.  ќта чрезвычайно желчнаЯ дева,  очень искусно "выламывавшаЯ"
пальцы своих учениц,  чтобы придать им необходимую гибкость,  вместе с тем с
замечательным успехом  убивала  в  своих  питомицах всЯкие  признаки чувства
музыкальной поэзиЯ.  ќто  пугливое  чувство  не  могло  выносить уже  одного
присутствиЯ девицы Љлапс,  не говорЯ об ее педагогических приемах.  Џоэтому,
выйдЯ  из  пансиона  и  даже  замужем,  Ђнна  Њихайловна  и  не  подумала  о
возобновлении своих музыкальных упражнений.  Ќо теперь, слушаЯ хохла-дударЯ,
она  чувствовала,  что  вместе с  ревностью к  нему  в  ее  душе  постепенно
пробуждаетсЯ ощущение живой  мелодии,  а  образ немецкой девицы тускнеет.  ‚
результате этого процесса Явилась просьба пани Џопельской к мужу выписать из
города пианино.
     - Љак хочешь,  моЯ голубка, - ответил образцовый супруг. - ’ы, кажетсЯ,
не особенно любила музыку.
     ‚  тот же  день послано было письмо в  город,  но,  пока инструмент был
куплен и привезен из города в деревню, должно было пройти не менее двух-трех
недель.
     Ђ  между тем  из  конюшни каждый вечер звучали мелодические призывы,  и
мальчик кидалсЯ туда, даже не спрашиваЯ уже позволениЯ матери.
     ‘пецифический [‘пецифический -  особенный,  свойственный  исключительно
чему-нибудь  (здесь:  конюшне)] запах  конюшни  смешивалсЯ с  ароматом сухой
травы  и  острым запахом сыромЯтных ремней [‘ыромЯтные ремни -  сделанные из
сыромЯти (вымоченной и  промЯтой кожи,  употреблЯемой на  конскую  упрЯжь)].
‹ошади тихо  жевали,  шурша добываемыми из-за  решетки клочьЯми сена;  когда
дударь  останавливалсЯ длЯ  передышки,  в  конюшню Явственно доносилсЯ шепот
зеленых буков из сада. Џетрик сидел как очарованный и слушал.
     Ћн никогда не прерывал музыканта, и только когда тот сам останавливалсЯ
и проходило две-три минуты в молчании, немое очарование сменЯлось в мальчике
какою-то странною жадностью.  Ћн тЯнулсЯ за дудкой, брал ее дрожащими руками
и  прикладывал к  губам.  ’ак  как  при  этом  в  груди мальчика захватывало
дыхание, то первые звуки выходили у него какие-то дрожащие и тихие. Ќо потом
он  понемногу стал овладевать немудреным инструментом.  €охим располагал его
пальцы по  отверстиЯм,  и  хотЯ  маленькаЯ ручонка едва  могла захватить эти
отверстиЯ,  но все асе он скоро свыксЯ с звуками гаммы. Џри этом каждаЯ нота
имела  длЯ  него  как  бы  свою  особенную физиономию,  свой  индивидуальный
характер;  он знал уже, в каком отверстии живет каждый из этих тонов, откуда
его  нужно  выпустить,   и  порой,   когда  €охим  тихо  перебирал  пальцами
какой-нибудь несложный напев, пальцы мальчика тоже начинали шевелитьсЯ. Ћн с
полной Ясностью представлЯл себе последовательные тоны расположенными по  их
обычным местам.


        VII

     Ќаконец, ровно через три недели, из города привезли пианино. ЏетЯ стоЯл
на дворе и внимательно слушал,  как суетившиесЯ работники готовились нести в
комнату привозную "музыку".  Ћна  была,  очевидно,  очень тЯжелаЯ,  так как,
когда ее стали подымать,  телега трещала,  а люди крЯхтели и глубоко дышали.
‚от они двинулись размеренными, тЯжелыми шагами, и при каждом таком шаге над
их  головами что-то странно гудело,  ворчало и  позванивало.  Љогда странную
музыку ставили на пол в гостиной,  она опЯть отозвалась глухим гулом,  точно
угрожаЯ кому-то в сильном гневе.
     ‚се  это  наводило  на  мальчика  чувство,   близкое  к  испугу,  и  не
располагало в пользу нового неодушевленного,  но вместе сердитого гостЯ.  Ћн
ушел в сад и не слышал, как установили инструмент на ножках, как приезжий из
города  настройщик  заводил  его  ключом,   пробовал  клавиши  и  настраивал
проволочные струны.  ’олько когда все  было  кончено,  мать велела позвать в
комнату Џетю.
     ’еперь,   вооружившись  венским  инструментом  лучшего  мастера,   Ђнна
Њихайловна заранее торжествовала победу над нехитрою деревенской дудкой. Ћна
была уверена,  что ее  ЏетЯ забудет теперь конюшню и  дударЯ и  что все свои
радости будет получать от  нее.  Ћна  взглЯнула смеющимисЯ глазами на  робко
вошедшего вместе с Њаксимом мальчика и на €охима,  который просил позволениЯ
послушать заморскую музыку и теперь стоЯл у двери,  застенчиво потупив глаза
и свесив чуприну [—уприна (укр.) - длинный клок волос на голове]. Љогда дЯдЯ
Њаксим и ЏетЯ уселись на кушетку, она вдруг ударила по клавишам пианино.
     Ћна играла пьесу,  которую в  пансионе пани ђадецкой и под руководством
девицы Љлапс изучила в  совершенстве.  ќто было что-то  особенно шумное,  но
довольно  хитрое,  требовавшее значительной гибкости пальцев;  на  публичном
экзамене Ђнна  Њихайловна стЯжала этой  пьесой  обильные похвалы и  себе,  и
особенно своей учительнице.  Ќикто не мог сказать этого наверное,  но многие
догадывались,  что молчаливый пан Џопельский пленилсЯ панной џценко именно в
ту короткую четверть часа, когда она исполнЯла трудную пьесу. ’еперь молодаЯ
женщина играла  ее  с  сознательным расчетом на  другую победу:  она  желала
сильнее привлечь к себе маленькое сердце своего сына,  увлеченного хохлацкой
дудкой.
     Ћднако на  этот  раз  ее  ожиданиЯ были обмануты:  венскому инструменту
оказалось не по силам боротьсЯ с куском украинской вербы. Џравда, у венского
пианино были могучие средства: дорогое дерево, превосходные струны, отличнаЯ
работа  венского  мастера,  богатство обширного регистра  [ђегистр -  здесь:
широта звукового объема.].  ‡ато и у украинской дудки нашлись союзники,  так
как она была у себЯ дома, среди родственной украинской природы.
     Џрежде чем €охим срезал ее  своим ножом и  выжег ей  сердце раскаленным
железом,  она качалась здесь над знакомою мальчику родною речкой, ее ласкало
украинское солнце,  которое согревало и его,  и тот же обдавал ее украинский
ветер,  пока зоркий глаз украинца-дударЯ подметил ее над размытою кручей.  €
теперь трудно было иностранному пришельцу боротьсЯ с простою местною дудкой,
потому  что  она  Явилась  слепому  мальчику  в  тихий  час  дремоты,  среди
таинственного вечернего шороха, под шелест засыпавших буков, в сопровождении
всей родственной украинской природы.
     „а и  пани Џопельской далеко было до €охима.  Џравда,  ее тонкие пальцы
были и быстрее и гибче;  мелодиЯ,  которую она играла,  сложнее и богаче,  и
много  трудов  положила девица  Љлапс,  чтобы  выучить свою  ученицу владеть
трудным  инструментом.  ‡ато  у  €охима  было  непосредственное  музыкальное
чувство,  он любил и грустил и с любовью своей и с тоской обращалсЯ к родной
природе.  …го учила несложным напевам эта природа,  шум ее леса, тихий шепот
степной травы,  задумчиваЯ,  роднаЯ,  стариннаЯ песнЯ, которую он слушал еще
над своею детскою колыбелью.
     „а,  трудно оказалось венскому инструменту победить хохлацкую дудку. Ќе
прошло и  одной минуты,  как  дЯдЯ Њаксим вдруг резко застучал об  пол своим
костылем.  Љогда Ђнна Њихайловна повернулась в  ту  сторону,  она увидела на
побледневшем лице Џетрика то  самое выражение,  с  каким в  памЯтный длЯ нее
день первой весенней прогулки мальчик лежал на траве.
     €охим  участливо посмотрел на  мальчика,  потом кинул пренебрежительный
взглЯд  на  немецкую музыку  и  удалилсЯ,  стукаЯ  по  полу  гостиной своими
неуклюжими "чоботьЯми" ["—оботьЯми" - сапогами].


        VIII

     Њного слез  стоила бедной матери эта  неудача,  -  слез  и  стыда.  …й,
"милостивой  пани"  Џопельской,   слышавшей  гром  рукоплесканий  "избранной
публики", сознавать себЯ так жестоко пораженной, и кем же? - простым конюхом
€охимом  с   его   глупою  свистелкой!   Љогда  она  вспоминала  исполненный
пренебрежениЯ взглЯд  хохла  после  ее  неудачного  концерта,  краска  гнева
заливала ее лицо, и она искренне ненавидела "противного хлопа".
     €,  однако,  каждый  вечер,  когда  ее  мальчик убегал в  конюшню,  она
открывала окно,  облокачивалась на  него  и  жадно  прислушивалась.  ‘начала
слушала она с чувством гневного пренебрежениЯ, стараЯсь лишь уловить смешные
стороны в этом "глупом чириканье",  но мало-помалу -  она и сама не отдавала
себе отчета,  как это могло случитьсЯ, - "глупое чириканье" стало овладевать
ее  вниманием,  и  она  уже  с  жадностью ловила  задумчиво-грустные напевы.
‘похватившись,  она задала себе вопрос,  в  чем же их привлекательность,  их
чарующаЯ тайна, и понемногу эти синие вечера, неопределенные вечерние тени и
удивительнаЯ гармониЯ песни с природой разрешили ей этот вопрос.
     "„а, - думала она про себЯ, побежденнаЯ и завоеваннаЯ в свою очередь, -
тут  есть какое-то  совсем особенное,  истинное чувство...  чарующаЯ поэзиЯ,
которую не выучишь по нотам".
     €  это  была  правда.  ’айна этой поэзии состоЯла в  удивительной свЯзи
между давно умершим прошлым и вечно живущею, и вечно говорЯщею человеческому
сердцу природой, свидетельницей этого прошлого. Ђ он, грубый мужик в смазных
сапогах и с мозолистыми руками, носил в себе эту гармонию, это живое чувство
природы.
     €   она   сознавала,   что   гордаЯ  "пани"  смирЯетсЯ  в   ней   перед
конюхом-хлопом. Ћна забывала его грубую одежду и запах дегтЯ, и сквозь тихие
переливы песни вспоминалось ей  добродушное лицо  с  мЯгким выражением серых
глаз и  застенчиво-юмористическою улыбкой из-под длинных усов.  Џо  временам
краска  гнева  опЯть  приливала  к  лицу  и  вискам  молодой  женщины:   она
чувствовала, что в борьбе из-за вниманиЯ ее ребенка она стала с этим мужиком
на одну арену, на равной ноге, и он, "хлоп", победил.
     Ђ деревьЯ в саду шептались у нее над головой, ночь разгоралась огнЯми в
синем неба и разливалась по земле синею тьмой, и вместе с тем в душу молодой
женщины лилась горЯчаЯ грусть от €охимовых песен. Ћна все больше смирЯлась и
все  больше  училась  постигать  нехитрую  тайну  непосредственной и  чистой
безыскусственной поэзии.


        IX

     „а, у мужика €охима истинное, живое чувство! Ђ у нее? Ќеужели у нее нет
ни капли этого чувства?  Ћтчего же так жарко в груди и так тревожно бьетсЯ в
ней сердце и слезы поневоле подступают к глазам?
     ђазве это  не  чувство,  не  жгучее чувство любви к  ее  обездоленному,
слепому ребенку,  который убегает от  нее к  €охиму и  которому она не умеет
доставить такого же живого наслаждениЯ?
     …й вспомнилось выражение боли,  вызванное ее игрой, на лице мальчика, и
жгучие слезы лились у  нее из глаз,  и  по временам она с  трудом сдерживала
подступавшие к горлу и готовые вырватьсЯ рыданиЯ.
     ЃеднаЯ мать! ‘лепота ее ребенка стала и ее вечным, неизлечимым недугом.
Ћн  сказалсЯ  и  в  болезненно-преувеличенной нежности,  и  в  этом  всю  ее
поглотившем чувстве,  свЯзавшем тысЯчью невидимых струн ее изболевшее сердце
с  каждым проЯвлением детского страданиЯ.  Џо этой причине то,  что в другой
вызвало бы только досаду,  -  это странное соперничество с хохлом-дударем, -
стало длЯ нее источником сильнейших, преувеличенно-жгучих страданий.
     ’ак шло времЯ,  не приносЯ ей облегчениЯ,  но зато и не без пользы: она
начала сознавать в  себе приливы того же  живого ощущениЯ мелодии и  поэзии,
которое так очаровало ее в  игре хохла.  ’огда в  ней ожила и  надежда.  Џод
влиЯнием  внезапных приливов самоуверенности она  несколько раз  подходила к
своему  инструменту и  открывала  крышку  с  намерением  заглушить  певучими
ударами клавишей тихую дудку. Ќо каждый раз чувство нерешимости и стыдливого
страха удерживало ее  от  этих попыток.  …й вспоминалось лицо ее страдающего
мальчика и пренебрежительный взглЯд хохла, и щеки пылали в темноте от стыда,
а рука только пробегала в воздухе над клавиатурой с боЯзливою жадностью...
     ’ем не  менее изо днЯ в  день какое-то внутреннее сознание своей силы в
ней все возрастало,  и,  выбираЯ времЯ,  когда мальчик играл перед вечером в
дальней аллее или уходил гулЯть,  она садилась за  пианино.  Џервыми опытами
она  осталась не  особенно довольна;  руки  не  повиновались ее  внутреннему
пониманию,   звуки  инструмента  казались  сначала  чуждыми  овладевшему  ею
настроению.  Ќо  постепенно  это  настроение переливалось в  них  с  большею
полнотой и легкостью; уроки хохла не прошли даром, а горЯчаЯ любовь матери и
чуткое  понимание того,  что  именно захватывало так  сильно сердце ребенка,
дали ей возможность так быстро усвоить эти уроки. ’еперь из-под рук выходили
уже не трескучие мудреные "пьесы",  а тихаЯ песнЯ, грустнаЯ украинскаЯ думка
звенела и плакала в темных комнатах, размЯгчаЯ материнское сердце.
     Ќаконец она приобрела достаточно смелости,  чтобы выступить в  открытую
борьбу, и вот, по вечерам, между барским домом и €охимовой конюшней началось
странное состЯзание. €з затененного сараЯ с нависшею соломенною стрехой тихо
вылетали переливчатые трели дудки,  а навстречу им из открытых окон усадьбы,
сверкавшей сквозь  листву буков  отражением лунного света,  неслись певучие,
полные аккорды [Ђккорд - одновременное стройное сочетание нескольких звуков]
фортепиано.
     ‘начала ни  мальчик,  ни  €охим не хотели обращать вниманиЯ на "хитрую"
музыку усадьбы,  к  которой они  питали предубеждение.  Њальчик даже  хмурил
брови и нетерпеливо понукал €охима, когда тот останавливалсЯ:
     - ќ! играй же, играй!
     Ќо  не  прошло и  трех дней,  как эти остановки стали все чаще и  чаще.
€охим то  и  дело откладывал дудку и  начинал прислушиватьсЯ с  возрастающим
интересом,  а  во  времЯ этих  пауз  и  мальчик тоже заслушивалсЯ и  забывал
понукать приЯтелЯ. Ќаконец €охим произнес с задумчивым видом:
     - Ћто ж Як гарно...  [џк гарно... (укр.) - Љак хорошо...] Ѓач, Яка воно
штука... [Ѓач, Яка воно штука... (укр.) - ‘мотри, какаЯ это штука...]
     €   затем,   с  тем  же  задумчиво-рассеЯнным  видом  прислушивающегосЯ
человека,  он взЯл мальчика на руки и пошел с ним через сад к открытому окну
гостиной.
     Ћн  думал,   что  "милостиваЯ  пани"  играет  длЯ  собственного  своего
удовольствиЯ и  не  обращает на  них вниманиЯ.  Ќо Ђнна Њихайловна слышала в
промежутках, как смолкла ее соперница-дудка, видела свою победу, и ее сердце
билось от радости.
     ‚месте с  тем ее  гневное чувство к  €охиму улеглось окончательно.  Ћна
была счастлива и сознавала, что обЯзана этим счастьем ему: он научил ее, как
спЯть привлечь к себе ребенка, и если теперь ее мальчик получит от нее целые
сокровища новых впечатлений,  то  за это оба они должны быть благодарны ему,
мужику-дударю, их общему учителю.


        X

     ‹ед был сломан. Њальчик на следующий день с робким любопытством вошел в
гостиную,  в  которой не  бывал с  тех  пор,  как  в  ней поселилсЯ странный
городской гость,  показавшийсЯ ему таким сердито-крикливым. ’еперь вчерашние
песни  этого  гостЯ  подкупили слух  мальчика  и  изменили  его  отношение к
инструменту.  ‘  последними следами прежней робости он подошел к тому месту,
где стоЯло пианино,  остановилсЯ на  некотором расстоЯнии и  прислушалсЯ.  ‚
гостиной никого не было. Њать сидела с работой в другой комнате на диване и,
притаив дыхание,  смотрела на  него,  любуЯсь каждым его  движением,  каждою
сменою выражениЯ на нервном лице ребенка.
     ЏротЯнув издали руки,  он коснулсЯ полированной поверхности инструмента
и  тотчас же  робко отодвинулсЯ.  Џовторив раза два  этот опыт,  он  подошел
поближе  и  стал  внимательно исследовать инструмент,  наклонЯЯсь до  земли,
чтобы ощупать ножки,  обходЯ кругом по свободным сторонам.  Ќаконец его рука
попала на гладкие клавиши.
     ’ихий  звук  струны  неуверенно  дрогнул  в   воздухе.   Њальчик  долго
прислушивалсЯ к  исчезнувшим уже  длЯ  слуха  матери  вибрациЯм  [‚ибрациЯ -
быстрые,  незначительные изменениЯ  высоты  тона,  происходЯщие от  дрожаниЯ
струны] и  затем,  с  выражением полного вниманиЯ,  тронул  другую  клавишу.
ЏроведЯ после этого рукой по  всей  клавиатуре,  он  попал на  ноту верхнего
регистра.  Љаждому тону он давал достаточно времени,  и  они один за другим,
колыхаЯсь,  дрожали и замирали в воздухе. ‹ицо слепого, вместе с напрЯженным
вниманием,  выражало удовольствие;  он,  видимо,  любовалсЯ каждым отдельным
тоном,  и уже в этой чуткой внимательности к элементарным звукам,  составным
частЯм будущей мелодии, сказывались задатки артиста.
     Ќо  при  этом  казалось,  что  слепой придавал еще  какие-то  особенные
свойства каждому звуку:  когда из-под его руки вылетала веселаЯ и ЯркаЯ нота
высокого регистра,  он  подымал оживленное лицо,  будто  провожаЯ кверху эту
звонкую летучую ноту.  Ќаоборот,  при густом, чуть слышном и глухом дрожании
баса он наклонЯл ухо,  ему казалось,  это этот тЯжелый тон должен непременно
низко раскатитьсЯ над землею, рассыпаЯсь по полу и терЯЯсь в дальних углах.


        XI

     „ЯдЯ   Њаксим  относилсЯ  ко   всем   этим   музыкальным  экспериментам
[ќксперимент -  опыт] только терпимо.  Љак  это  ни  странно,  но  так  Явно
обнаружившиесЯ  склонности  мальчика   порождали  в   инвалиде  двойственное
чувство.   ‘  одной  стороны,  страстное  влечение  к  музыке  указывало  на
несомненно  присущие  мальчику  музыкальные  способности и,  таким  образом,
определЯло отчасти возможное длЯ него будущее.  ‘ другой -  к этому сознанию
примешивалось в сердце старого солдата неопределенное чувство разочарованиЯ.
     "Љонечно,  -  рассуждал Њаксим,  -  музыка  тоже  великаЯ сила,  дающаЯ
возможность  владеть  сердцем  толпы.   Ћн,  слепой,  будет  собирать  сотни
разрЯженных франтов и  барынь,  будет им разыгрывать разные там...  вальсы и
ноктюрны [Ќоктюрн (франц.) - небольшое музыкальное произведение лирического,
задумчиво-мечтательного характера] (правду сказать,  дальше "тих "вальсов" и
"ноктюрнов" не шли музыкальные познаниЯ Њаксима),  а они будут утирать слезы
платочками.  ќх,  черт возьми,  не  того бы мне хотелось,  да что же делать!
Њалый слеп,  так пусть же станет в жизни тем, чем может. ’олько все же лучше
бы уж песнЯ,  что ли? ЏеснЯ говорит не одному неопределенно разнеживающемусЯ
слуху. Ћна дает образы, будит мысль в голове и мужество в сердце".
     - ќй,  €охим,  -  сказал он  одним вечером,  входЯ вслед за мальчиком к
€охиму.  -  Ѓрось ты хоть один раз свою свистелку!  ќто хорошо мальчишкам на
улице  или  подпаску [Џодпасок -  помощник пастуха (обычно в  подпаски брали
подростков)] в поле,  а ты все же таки взрослый мужик, хоть эта глупаЯ ЊарьЯ
и  сделала из  тебЯ настоЯщего теленка.  ’ьфу,  даже стыдно за тебЯ,  право!
„евка отвернулась, а ты и раскис. ‘вистишь, точно перепел в клетке!
     €охим,  слушаЯ эту длинную рацею [ђацеЯ - наставление] раздосадованного
пана,  ухмылЯлсЯ в темноте над его беспричинным гневом.  ’олько упоминание о
мальчишках и подпаске несколько расшевелило в нем чувство легкой обиды.
     - Ќе скажите,  пане,  -  заговорил он.  -  ’акую дуду не найти вам ни у
одного пастуха в “краине, не то что у подпаска... ’о все свистелки, а эта...
вы вот послушайте.
     Ћн  закрыл пальцами все отверстиЯ и  взЯл на  дудке два тона в  октаву,
любуЯсь полным звуком. Њаксим плюнул.
     - ’ьфу, прости боже! ‘овсем поглупел парубок! [Џарубок (укр.) - парень]
—то мне твоЯ дуда?  ‚се они одинаковы -  и  дудки и бабы,  с твоей Њарьей на
придачу.  ‚от лучше спел бы  ты  нам песню,  коли умеешь,  -  хорошую старую
песню.
     Њаксим џценко,  сам малоросс, был человек простой с мужиками и дворней.
Ћн часто кричал и  ругалсЯ,  но как-то необидно,  и потому к нему относились
люди почтительно, но свободно.
     - Ђ что ж?  -  ответил €охим на предложение пана. - Џел когда-то и Я не
хуже людей.  ’олько,  может,  и  наша мужицкаЯ песнЯ тоже вам  не  по  вкусу
придетсЯ, пане? - уЯзвил он слегка собеседника.
     - Ќу,  не бреши по-пустому, - сказал Њаксим. - ЏеснЯ хорошаЯ - не дудке
чета,  если только человек умеет петь как следует.  ‚от послушаем,  Џетрусю,
€охимову песню. Џоймешь ли ты только, малый?
     - Ђ  это  будет  "хлопскаЯ" песнЯ?  -  спросил  мальчик.  -  џ  понимаю
"по-хлопски".
     Њаксим вздохнул.  Ћн  был романтик и  когда-то мечтал о  новой сечи [’о
есть  мечтал  о  возрождении ‡апорожской ‘ечи;  так  называлась  организациЯ
украинских казаков,  возникшаЯ в  XVI  веке.  ‚  XVII веке ‘ечь была центром
восстаний против польской шлЯхты.  ‚  1775 году по  указу …катерины II  ‘ечь
была распущена].
     - ќх,  малый!  ќто  не  хлопские песни...  ќто  песни сильного вольного
народа.  ’вои деды по матери пели их на степЯх по „непру,  и по „унаю,  и на
—ерном море...  Ќу,  да ты поймешь это когда-нибудь, а теперь, - прибавил он
задумчиво, - боюсь Я другого...
     „ействительно,  Њаксим боЯлсЯ другого непониманиЯ.  Ћн думал, что Яркие
образы  песенного  эпоса  [ќпос  -  здесь:  украинские  исторические  песни,
возникшие в  казацкой среде в  XVI-XVII веках] требуют непременно зрительных
представлений,  чтобы говорить сердцу.  Ћн боЯлсЯ, что темнаЯ голова ребенка
не в состоЯнии будет усвоить картинного Языка народной поэзии. Ћн забыл, что
древние баЯны,  что  украинские кобзари и  бандуристы были по  большей части
слепые. Џравда, тЯжкаЯ долЯ, увечье заставлЯли нередко брать в руки лиру или
бандуру,  чтобы просить с нею подаЯниЯ. Ќо не все же это были только нищие и
ремесленники с  гнусавыми голосами,  и не все они лишились зрениЯ только под
старость.  ‘лепота застилает видимый мир темною завесой,  котораЯ,  конечно,
ложитсЯ на мозг, затруднЯЯ и угнетаЯ его работу, но все же из наследственных
представлений и  из  впечатлений,  получаемых другими путЯми,  мозг творит в
темноте  свой  собственный мир,  грустный,  печальный  и  сумрачный,  но  не
лишенный своеобразной, смутной поэзии.


        XII

     Њаксим с  мальчиком уселись на сене,  а €охим прилег на свою лавку (эта
поза  наиболее соответствовала его  артистическому настроению) и,  подумав с
минуту,  запел.  ‘лучайно или по  чуткому инстинкту выбор его оказалсЯ очень
удачным. Ћн остановилсЯ на исторической картине:

     Ћй, там на горi тай женцi жнуть.

     ‚сЯкому,   кто  слышал  эту  прекрасную  народную  песню  в  надлежащем
исполнении,  наверное,  врезалсЯ  в  памЯти  ее  старинный  мотив,  высокий,
протЯжный,  будто подернутый грустью исторического воспоминаниЯ.  ‚  ней нет
событий,  кровавых сеч и  подвигов.  ќто и  не прощание казака с  милой,  не
удалой набег,  не экспедициЯ в чайках [ќкспедициЯ в чайках - военный поход в
отдаленные места  в  длинных  и  узких  лодках.  ‚  таких  лодках  запорожцы
совершали свои воинственные набеги] по синему морю и „унаю.  ќто только одна
мимолетнаЯ картина,  всплывшаЯ мгновенно в воспоминании украинца как смутнаЯ
греза, как отрывок из сна об историческом прошлом. ‘реди будничного и серого
настоЯщего  днЯ  в  его  воображении  встала  вдруг  эта  картина,  смутнаЯ,
туманнаЯ,  подернутаЯ тою особенною грустью, котораЯ веет от исчезнувшей уже
родной старины.  €счезнувшей, но еще не бесследно! Ћ ней говорЯт еще высокие
могилы-курганы,  где  лежат казацкие кости,  где в  полночь загораютсЯ огни,
откуда слышатсЯ по ночам тЯжелые стоны. Ћ ней говорЯт и народное предание, и
смолкающаЯ все более и более народнаЯ песнЯ:

     Ћй, там на горi тай женцi жнуть,
     Ђ по-пiд горою, по-пiд зеленою
     Љозаки iдуть!..
     Љозаки iдуть!..

     Ќа  зеленой горе жнецы жнут хлеб.  Ђ  под  горой,  внизу,  идет казачье
войско.
     Њаксим џценко заслушалсЯ грустного напева. ‚ его воображении, вызваннаЯ
чудесным мотивом,  удивительно сливающимсЯ с содержанием песни,  всплыла эта
картина,  будто освещеннаЯ меланхолическим отблеском заката. ‚ мирных полЯх,
на горе,  беззвучно наклонЯЯсь над нивами,  виднеютсЯ фигуры жнецов. Ђ внизу
бесшумно проходЯт отрЯды один за другим, сливаЯсь с вечерними тенЯми долины.

     Џо переду „орошенко
     ‚еде свое вiйско, вiйско запорожське,
     •орошенько.

     €  протЯжнаЯ нота  песни  о  прошлом  колышетсЯ,  звенит  и  смолкает в
воздухе,  чтобы  зазвенеть опЯть  и  вызвать из  сумрака все  новые и  новые
фигуры.


        XIII

     Њальчик слушал с  омраченным и грустным лицом.  Љогда певец пел о горе,
на  которой жнут жнецы,  воображение тотчас же  переносило ЏетрусЯ на высоту
знакомого ему  утеса.  Ћн  узнал его  потому,  что внизу плещетсЯ речка чуть
слышными ударами волны о  камень.  Ћн уже знает также,  что такое жнецы,  он
слышит позвЯкивание серпов и шорох падающих колосьев.
     Љогда же песнЯ переходила к тому,  что делаетсЯ под горой,  воображение
слепого слушателЯ тотчас же удалЯло его от вершин в долину...
     ‡вон серпов смолк,  но мальчик знает,  что жнецы там,  на горе, что они
остались, но они не слышны, потому что они высоко, так же высоко, как сосны,
шум  которых он  слышал,  стоЯ под утесом.  Ђ  внизу,  над рекой,  раздаетсЯ
частый,  ровный топот конских копыт...  €х  много,  от них стоит неЯсный гул
там, в темноте, под горой. ќто "идут казаки".
     Ћн знает также, что значит казак. ‘тарика "•ведька", который заходит по
временам в  усадьбу,  все зовут "старым казаком".  Ћн  не раз брал ЏетрусЯ к
себе на колени,  гладил его волосы своею дрожащею рукой. Љогда же мальчик по
своему  обыкновению ощупывал его  лицо,  то  осЯзал  своими чуткими пальцами
глубокие  морщины,  большие  обвисшие вниз  усы,  впалые  щеки  и  на  щеках
старческие слезы.  ’аких же  казаков представлЯл себе мальчик под  протЯжные
звуки песни там,  внизу,  под  горой.  Ћни  сидЯт на  лошадЯх такие же,  как
"•ведько",   усатые,  такие  же  сгорбленные,  такие  же  старые.  Ћни  тихо
подвигаютсЯ бесформенными тенЯми в темноте и так же, как "•ведько", о чем-то
плачут,  быть  может,  оттого,  что  и  над  горой и  над  долиной стоЯт эти
печальные,  протЯжные стоны €охимовой песни, - песни о "необачном [Ќеобачный
(укр.) -  беспечный, неосмотрительный] козачине", что променЯл молодую женку
на походную трубку и на боевые невзгоды.
     Њаксиму достаточно было одного взглЯда, чтобы понЯть, что чуткаЯ натура
мальчика способна откликнутьсЯ,  несмотрЯ на слепоту,  на поэтические образы
песни.


     ѓлава третьЯ


        I

     ЃлагодарЯ режиму, который был заведен по плану Њаксима, слепой во всем,
где это было возможно,  был предоставлен собственным усилиЯм, и это принесло
самые лучшие результаты. ‚ доме он не казалсЯ вовсе беспомощным, ходил всюду
очень уверенно,  сам  убирал свою комнату,  держал в  известном порЯдке свои
игрушки и вещи.  Љроме того, насколько это было ему доступно, Њаксим обращал
внимание на физические упражнениЯ:  у  мальчика была своЯ гимнастика,  а  на
шестом  году  Њаксим  подарил племЯннику небольшую и  смирную лошадку.  Њать
сначала не могла себе представить, чтоб ее слепой ребенок мог ездить верхом,
и  она называла затею брата чистым безумием.  Ќо  инвалид пустил в  дело все
свое влиЯние,  и  через два-три месЯца мальчик весело скакал в седле рЯдом с
€охимом, который командовал только на поворотах.
     ’аким образом слепота не  помешала правильному физическому развитию,  и
влиЯние ее на нравственный склад ребенка было по возможности ослаблено.  „лЯ
своего возраста он был высок и строен; лицо его было несколько бледно, черты
тонки  и  выразительны.  —ерные волосы оттенЯли еще  более  белизну лица,  а
большие темные,  малоподвижные глаза  придавали ему  своеобразное выражение,
как-то  сразу приковывавшее внимание.  ‹егкаЯ складка над бровЯми,  привычка
несколько  подаватьсЯ  головой  вперед  и  выражение  грусти,   по  временам
пробегавшее какими-то облаками по красивому лицу,  -  это все, чем сказалась
слепота в  его наружности.  …го движениЯ в знакомом месте были уверенны,  но
все  же  было  заметно,  что  природнаЯ живость  подавлена и  проЯвлЯетсЯ по
временам довольно резкими нервными порывами.


        II

     ’еперь  впечатлениЯ  слуха   окончательно  получили  в   жизни  слепого
преобладающее значение,  звуковые формы  стали  главными формами его  мысли,
центром умственной работы.  Ћн  запоминал песни,  вслушиваЯсь в  их чарующие
мотивы,  знакомилсЯ с  их содержанием,  окрашиваЯ его грустью,  весельем или
раздумчивостью мелодии.  Ћн еще внимательнее ловил голоса окружающей природы
и,  сливаЯ смутные ощущениЯ с привычными родными мотивами,  по временам умел
обобщить  их  свободной  импровизацией  [€мпровизациЯ -  здесь:  музыкальное
произведение,   сочиненное  в   момент   исполнениЯ,   без   предварительной
подготовки],  в  которой  трудно  было  отличить,  где  кончаетсЯ  народный,
привычный уху мотив и  где начинаетсЯ личное творчество.  Ћн  и  сам не  мог
отделить в  своих песнЯх этих двух элементов:  так цельно слились в  нем они
оба.  Ћн быстро заучивал все,  что передавала ему мать,  учившаЯ его игре на
фортепиано, но любил также и €охимову дудку. ”ортепиано было богаче, звучнее
и полнее,  но оно стоЯло в комнате, тогда как дудку можно было брать с собой
в поле, и ее переливы так нераздельно сливались с тихими вздохами степи, что
порой Џетрусь сам  не  мог  отдать себе отчета,  ветер ли  навевает издалека
смутные думы или это он сам извлекает их из своей свирели.
     ќто  увлечение  музыкой  стало  центром  его  умственного  роста;   оно
заполнЯло и  разнообразило его существование.  Њаксим пользовалсЯ им,  чтобы
знакомить  мальчика  с   историей  его  страны,   и  всЯ  она  прошла  перед
воображением слепого,  сплетеннаЯ  из  звуков.  ‡аинтересованный песней,  он
знакомилсЯ с  ее  героЯми,  с  их судьбой,  с  судьбой своей родины.  Ћтсюда
началсЯ интерес к  литературе,  и  на девЯтом году Њаксим приступил к первым
урокам.   “мелые  уроки   Њаксима  (которому  пришлось  изучить  длЯ   этого
специальные приемы обучениЯ слепых) очень нравились мальчику.  Ћни вносили в
его настроение новый элемент -  определенность и  Ясность,  уравновешивавшие
смутные ощущениЯ музыки.
     ’аким образом день мальчика был  заполнен,  нельзЯ было пожаловатьсЯ на
скудость  получаемых  им  впечатлений.   Љазалось,  он  жил  полною  жизнью,
насколько это  возможно длЯ ребенка.  Љазалось также,  что он  не  сознает и
своей слепоты.  Ђ  между тем  какаЯ-то  страннаЯ,  недетскаЯ грусть все-таки
сквозила в его характере. Њаксим приписывал это недостатку детского общества
и старалсЯ пополнить этот недостаток.
     „еревенские мальчики, которых приглашали в усадьбу, дичились и не могли
свободно развернутьсЯ. Љроме непривычной обстановки, их немало смущала также
и  слепота "панича".  Ћни пугливо посматривали на него и,  сбившись в  кучу,
молчали или робко перешептывались друг с  другом.  Љогда же  детей оставлЯли
одних в саду или в поле,  они становились развЯзнее и затевали игры,  но при
этом  оказывалось,   что  слепой  как-то  оставалсЯ  в   стороне  и  грустно
прислушивалсЯ к веселой возне товарищей.
     Џо  временам  €охим  собирал  ребЯт  вокруг  себЯ  в   кучу  и  начинал
рассказывать им  веселые  присказки и  сказки.  „еревенские ребЯта,  отлично
знакомые и с глуповатым хохлацким чертом, и с плутовками-ведьмами, пополнЯли
эти  рассказы  из  собственного  запаса,  и  вообще  эти  беседы  шли  очень
оживленно.  ‘лепой слушал их с большим вниманием и интересом, он сам смеЯлсЯ
редко.  Џо-видимому,  юмор  живой речи в  значительной степени оставалсЯ длЯ
него недоступным,  и  не  мудрено:  он  не  мог видеть ни лукавых огоньков в
глазах рассказчика, ни смеющихсЯ морщин, ни подергиваниЯ длинными усами.


        III

     Ќезадолго  до   описываемого  времени   в   небольшом  соседнем  имении
переменилсЯ  "посессор"  [‚   ћго-западном  крае  довольно  развита  система
арендований  имений:  арендатор  (по-местному  "посессор") ЯвлЯетсЯ  как  бы
управителем имениЯ. Ћн выплачивает владельцу известную сумму, а затем от его
предприимчивости зависит извлечение большего или  меньшего дохода.  (Џримеч.
автора)].  Ќа  место  прежнего,  беспокойного  соседа,  у  которого  даже  с
молчаливым паном  Џопельским вышла тЯжба из-за  какой-то  потравы [Џотрава -
испорченные скотом травы, посевы], теперь в ближней усадьбе поселилсЯ старик
џскульский с женою. ЌесмотрЯ на то что обоим супругам в общей сложности было
не  менее ста  лет,  они  поженились сравнительно недавно,  так как пан џкуб
долго  не  мог  сколотить нужной  длЯ  аренды  [Ђренда  -  наем  недвижимого
имущества (здесь:  имениЯ) во  временное пользование за  плату по  договору]
суммы и потому мыкалсЯ в качестве "эконома" ["ќконом" -  домовод, заведующий
хозЯйством] по чужим людЯм,  а  пани Ђгнешка,  в ожидании счастливой минуты,
жила  в  качестве  почетной  "покоювки" ["Џокоювка" (польск.)  -  горничнаЯ,
служанка] у графини Џотоцкой.  Љогда,  наконец,  счастливаЯ минута настала и
жених  с  невестой  стали  рука  об  руку  в  костеле  [Љостел  -   польскаЯ
католическаЯ церковь],  то  в  усах и  в  чубе молодцеватого жениха половина
волос были совершенно седые, а покрытое стыдливым румЯнцем лицо невесты было
также обрамлено серебристыми локонами.
     ќто обстоЯтельство не помешало,  однако, супружескому счастью, и плодом
этой поздней любви Явилась единственнаЯ дочь,  котораЯ была почти ровесницей
слепому мальчику.  “строив под  старость свой угол,  в  к