, широким двором и всей
длиной анатомического театра. Љонечно, Я мог бы закрыть лицо, но что пользы?
‚едь  Я был не в состоЯнии скрыть  перемену  в  моем  телосложении. Ќо тут с
неизъЯснимым  облегчением  Я вспомнил, что слуги были уже давно  приучены  к
внезапным поЯвлениЯм моего  второго "Я".  џ быстро оделсЯ, хотЯ моЯ  одежда,
разумеетсЯ, была  мне  теперь велика,  быстро прошел через  черный ход,  где
Ѓрэдшоу вздрогнул  и попЯтилсЯ, увидев перед собой  мистера  •айда  в  столь
неурочный  час  и  в столь странном  одеЯнии,  и через десЯть  минут  доктор
„жекил, уже обретший  свой собственный образ,  мрачно сидел за столом, делаЯ
вид, что завтракает.
     „а, мне было не до еды! ќто необъЯснимое происшествие, это опровержение
всего  моего  предыдущего  опыта, казалось, подобно  огненным  письменам  на
валтасаровом  пиру,  пророчило  мне  грозную  кару,  и  Я  впервые  серьезно
задумалсЯ  над страшными  возможностЯми, которыми было чревато  мое  двойное
существование.  ’а часть моей  натуры, которую Я  научилсЯ  выделЯть, была в
последнее  времЯ  очень  деЯтельной  и  налилась  силой  мне  даже  начинало
казатьсЯ, будто тело ќдварда •айда стало выше  и шире в плечах, будто (когда
Я принимал эту форму) кровь более  энергично струитсЯ  в  его жилах; значит,
если  так будет  продолжатьсЯ и дальше,  думал Я, возникнет  опасность,  что
равновесие   моей   духовной   сущности  нарушитсЯ  безвозвратно,  Я  лишусь
способности  преображатьсЯ  по  собственному  желанию  и  навсегда  останусь
ќдвардом •айдом.
     Џрепарат  не всегда  действовал одинаково. Ћднажды, в самом начале моих
опытов, питье  не  подействовало  вовсе,  и  с  тех  пор Я не раз должен был
принимать двойную дозу, а как-то, рискуЯ жизнью, принЯл даже тройную. „о сих
пор  эти редкие  капризы  сложнейшего  препарата  были  единственной  тенью,
омрачавшей   мою   радость.   Ћднако   теперь,   раздумываЯ   над   утренним
происшествием,  Я пришел  к  выводу,  что если  вначале труднее  всего  было
сбрасывать с себЯ  тело  „жекила, то в  последнее времЯ труднее всего  стало
вновь в  него  облекатьсЯ.  ’аким  образом, все наталкивало  на  единственно
возможный  вывод: Я постепенно утрачивал свЯзь с моим  первым и лучшим "Я" и
мало-помалу  начинал полностью  сливатьсЯ  со второй  и  худшей частью моего
существа.
     џ  понЯл, что  должен выбрать между ними раз и навсегда. Њои две натуры
обладали общей памЯтью,  но все остальные  их свойства  распределЯлись между
ними крайне неравномерно. „жекил (составнаЯ натура) то с боЯзливым трепетом,
то  с алчным смакованием  ощущал себЯ участником удовольствий и  приключений
•айда,  но  •айд  был  безразличен к  „жекилу и  помнил  о нем,  как  горный
разбойник помнит о  пещере, в которой он прЯчетсЯ от преследователей. „жекил
испытывал к •айду более  чем отцовский  интерес.  •айд отвечал ему более чем
сыновним равнодушием. ‚ыбрать „жекила значило бы отказатьсЯ  от тех плотских
склонностей, которым  Я прежде потакал тайно  и  которые в  последнее  времЯ
привык удовлетворЯть до пресыщениЯ. ‚ыбрать  •айда значило  бы отказатьсЯ от
тысЯчи интересов и упований,  мгновенно и навеки превратитьсЯ в презираемого
всеми отщепенца. Љазалось  бы, выбор  представлЯетсЯ неравным,  но  на  весы
приходилось бросить еще  одно соображение: „жекил был бы обречен  мучительно
страдать в пламени воздержаниЯ,  в то времЯ как •айд не имел бы ни малейшего
понЯтиЯ о  том,  чего  он  лишилсЯ.  Џусть положение мое было единственным в
своем роде, но в сущности  этот спор так же стар и обычен, как сам  человек;
примерно  такие же соблазны и опасности решают, как выпадут кости длЯ любого
грешника, томимого искушением  и страхом; и со мной  произошло  то  же,  что
происходит с подавлЯющим  большинством  моих ближних: Я выбрал  свою  лучшую
половину, но у менЯ не хватило силы воли остатьсЯ верным своему выбору.
     „а, Я предпочел пожилого доктора, втайне не удовлетворенного жизнью, но
окруженного друзьЯми  и лелеющего  благородные  надежды; Я  предпочел  его и
решительно  простилсЯ со свободой,  относительной  юностью, легкой походкой,
необузданностью порывов и запретными наслаждениЯми со всем тем,  чем был мне
дорог облик ќдварда •айда. ‚озможно,  Я сделал этот выбор с бессознательными
оговорками, так как  Я  не отказалсЯ от дома  в ‘охо  и  не уничтожил одежду
ќдварда •айда, котораЯ по-прежнему хранилась у  менЯ в кабинете. Ћднако  два
месЯца  Я свЯто соблюдал свое  решение, два месЯца Я вел чрезвычайно строгую
жизнь, о какой и мечтать не мог прежде, и был вознагражден за  это блаженным
спокойствием совести.  Ќо  времЯ  притупило остроту  моей тревоги, спокойнаЯ
совесть  становилась  чем-то  привычным,  менЯ начинали терзать  томительные
желаниЯ, словно  •айд пыталсЯ вырватьсЯ на волю, и,  наконец, в час душевной
слабости Я вновь составил и выпил магический напиток.
     ЏьЯница, задумавший отучить себЯ от своего порока, лишь в редком случае
искренне  содрогнетсЯ при мысли  об  опасностЯх,  которым  он  подвергаетсЯ,
впадаЯ  в физическое отупение. ’ак же и  Я,  постоЯнно  размышлЯЯ над  своим
положением,  все  же  склонен  был  с  некоторым  легкомыслием  относитьсЯ к
абсолютному  нравственному  отупению  и  к  неутолимой  жажде  зла,  которые
составлЯли главные черты характера ќдварда •айда.  Ќо именно они  и навлекли
на менЯ кару.
     Њой  „ьЯвол  слишком долго изнывал в темнице, и  наружу  он вырвалсЯ  с
ревом. џ еще не допил  своего состава, как уже ощутил неудержимое и Яростное
желание творить  зло. ‚ероЯтно, именно поэтому учтиваЯ речь моей  несчастной
жертвы и  поднЯла в  моей  душе бурю  раздражениЯ;  Ѓог свидетель,  ни  один
душевно  здоровый человек не был бы способен совершить подобное преступление
по  столь незначительному поводу Я нанес  первый  удар  под влиЯнием того же
чувства,  которое  заставлЯет  больного  ребенка  ломать  игрушку. Ћднако  Я
добровольно освободилсЯ от всех сдерживающих инстинктов, которые даже худшим
из нас помогают сохранЯть среди искушений  хоть какую-то степень разумности;
длЯ менЯ же самый малый соблазн уже означал падение.
     Њгновенно во мне проснулсЯ и забушевал адский дух. ‚ экстазе злорадства
Я калечил и уродовал  беспомощное тело, упиваЯсь восторгом при каждом ударе,
и  только  когда мной начала  овладевать усталость, Я вдруг  в самом разгаре
моего безумиЯ ощутил в сердце леденЯщий ужас.  ’уман рассеЯлсЯ, Я понЯл, что
мне  грозит  смерть,  и бежал  от места  своего  разгула,  ликуЯ  и  трепеща
одновременно, удовлетвореннаЯ жажда  зла наполнЯла менЯ радостью, а любовь к
жизни  была напрЯжена, как струна скрипки. џ  бросилсЯ в ‘охо и длЯ верности
уничтожил бумаги, хранившиесЯ в  моем тамошнем доме; затем  Я снова вышел на
освещенные  фонарЯми  улицы все  в том же двойственном настроении Я смаковал
мое преступление, беззаботно обдумывал, какие  еще совершу в будущем, и в то
же времЯ продолжал торопливо идти, продолжал прислушиватьсЯ, не раздались ли
уже позади менЯ шаги отмстителЯ. •айд  весело напевал, составлЯЯ  напиток, и
выпил его за здоровье убитого. Ќо не успели еще стихнуть  муки преображениЯ,
как ѓенри „жекил,  проливаЯ слезы смиренной благодарности  и раскаЯниЯ, упал
на  колени и простер  в мольбе  руки  к  небесам. ‡авеса самообольщениЯ была
рассечена сверху донизу.
     Џередо мной прошла всЯ моЯ  жизнь, Я вновь пережил дни детства, когда Я
гулЯл, держась за отцовскую руку, годы самозабвенного труда на благо больных
и страждущих и опЯть, и опЯть, с тем же чувством нереальности, Я возвращалсЯ
к  ужасу этого проклЯтого вечера. Њне хотелось кричать,  Я пыталсЯ слезами и
молитвами  отогнать  жуткие образы и звуки, которыми пытала менЯ моЯ памЯть,
но уродливый  лик моего греха продолжал заглЯдывать в  мою душу. Ћднако,  по
мере  того как муки раскаЯниЯ стихали, их начинала менЯть  радость. ‚се была
решено  окончательно.  ‘  этих  пор  о  •айде   не  могло  быть  и  речи,  Я
волей-неволей должен был довольствоватьсЯ лучщей частью моего существа.
     Ћ, как Я этому  радовалсЯ!  ‘  каким  истовым смрением Я  вновь  принЯл
ограничениЯ естественной жизни! ‘ каким искренним отречением Я запер роковую
дверь, которой так часто пользовалсЯ прежде, и сломал каблуком ключ!
     Ќа следующий день Я узнал, что убийство видели,  что  виновность  •айда
твердо установлена  и  что убитый  был  человеком  известным  и  пользовалсЯ
всеобщим уважением.  ќто было  не просто  преступление, это было трагическое
безумие.  Њне кажетсЯ,  Я  обрадовалсЯ - обрадовалсЯ тому,  что страх  перед
эшафотом станет теперь надежной опорой  и  защитой  моим  благим намерениЯм.
„жекил будет отныне моей крепостью: стоит •айду хоть на  мгновение выглЯнуть
наружу и руки всех людей протЯнутсЯ, чтобы схватить его и предать смерти.
     џ решил,  что мое  будущее  превратитсЯ в  искупление  прошлого, и могу
сказать без хвастовства, что мое  решение  принесло  кое-какие добрые плоды.
‚ам известно,  как  усердно  в последние  месЯцы  прошлого  года  старалсЯ Я
облегчать страданиЯ и нужду; вам известно, что мною немало  было сделано длЯ
других, а мои собственные дни текли спокойно, почти счастливо. €, право, мне
не надоедала  эта  полезнаЯ  и чистаЯ  жизнь напротив,  с  каждым  днем  она
приносила  мне все большую радость, но  душевнаЯ  двойственность по-прежнему
оставалась  моим проклЯтием,  и когда  перваЯ острота раскаЯниЯ притупилась,
низшаЯ  сторона моей натуры, которую Я столь долго лелеЯл и лишь так недавно
подавил и сковал, начала злобно бунтовать и требовать выхода. Љонечно, мне и
в  голову не приходило воскрешать •айда  одна мысль об этом ввергала  менЯ в
панический  ужас! Ќет-нет, Я вновь поддалсЯ  искушению  обмануть собственную
совесть,   оставаЯсь  самим  собой,  и  не   устоЯл   перед  соблазном,  как
обыкновенный тайный грешник.
     ‚сему наступает конец; переполнЯетсЯ даже  самаЯ вместительнаЯ мера;  и
эта  краткаЯ  уступка моему  злому  началу оказалась  последней  соломинкой,
безвозвратно уничтожившей равновесие  моей  души. Ђ Я  даже не встревожилсЯ!
Џадение  это казалось  мне  естественным - простым возвращением  к тем днЯм,
когда Я еще не сделал своего открытиЯ. Ѓыл  прекрасный Январский день, сырой
от растаЯвшего снега, но Ясный и безоблачный. ђиджент-парк звенел от зимнего
чириканьЯ и благоухал ароматами весны.  џ сидел на залитой  солнцем  скамье,
зверь во  мне  облизывал  косточки  воспоминаний, духовное  начало  дремало,
обещаЯ  раскаЯние впоследствии, но  немного его  откладываЯ. ‚ конце концов,
размышлЯл Я, чем Я хуже всех моих ближних? € тут Я улыбнулсЯ, сравниваЯ себЯ
с  другими людьми,  сравниваЯ  свою деЯтельную доброжелательность с  ленивой
жестокостью их равнодушиЯ. € вот, когда мне в  голову  пришла эта тщеславнаЯ
мысль,  по моему телу вдруг пробежала судорога, Я ощутил мучительную дурноту
и  ледЯной озноб. ‡атем они  прошли,  и Я  почувствовал  слабость,  а  когда
оправилсЯ, то заметил, что характер моих мыслей менЯетсЯ и на смену прежнему
настроению приходит дерзкаЯ смелость, презрение к опасности, пренебрежение к
узам человеческого долга. џ посмотрел на  себЯ и увидел, что  одежда повисла
мешком на моем съежившемсЯ теле, что рука, лежащаЯ на колене, стала жилистой
и волосатой. џ вновь превратилсЯ в  ќдварда  •айда. ‡а мгновение до этого  Я
был в  полной безопасности, окружен уважением, богат, любим и дома менЯ ждал
накрытый к обеду  стол; а теперь Я стал изгоем,  затравленным,  бездомным, Я
был изобличенным убийцей, добычей виселицы.
     Њой  рассудок затуманилсЯ, но все же  осталсЯ мне верен. џ  и прежде не
раз замечал, что в моем  втором облике мои способности словно обострЯлись, а
дух обретал новую гибкость.  ‚от почему там, где „жекил, вероЯтно, погиб бы,
•айд нашел выход  из  положениЯ.  ’инктура и порошки были спрЯтаны у менЯ  в
кабинете в Ящике  одного из шкафов. Љак  до  них  добратьсЯ? ќту задачу Я  и
старалсЯ решить, сдавив  виски ладонЯми. „верь лаборатории Я запер навсегда.
…сли  Я попробую войти через дом, мои  собственные  слуги  отправЯт  менЯ на
виселицу. џ понЯл, что  должен прибегнуть  к помощи посредника,  и остановил
свой выбор на ‹эньоне. Ќо как увидетьсЯ с ним? Љак убедить его? Џредположим,
мне даже удастсЯ избежать ареста на улице примет ли  он менЯ? Ђ если примет,
то  каким  образом  неизвестный  и  неприЯттный  посетитель  сможет  убедить
знаменитого  врача  обыскать кабинет  его коллеги  доктора  „жекила?  ’ут  Я
вспомнил,  что у  менЯ кое-что  сохранилось  от  моей прежней  личности  мой
почерк;  и эта искорка, вспыхнув Ярким огнем, осветила  весь  мой дальнейший
путь от начала и до конца.
     џ, насколько мог,  привел свою одежду в порЯдок, подозвал  извозчика  и
дал адрес  первого попавшегосЯ отелЯ, название  которого случайно  запомнил.
ЏоглЯдев  на менЯ (а выглЯдел Я действительно забавно,  хоть за этим нелепым
маскарадом и крылась трагедиЯ),  извозчик не  мог  сдержать улыбки.  ‚о  мне
поднЯлась  дьЯвольскаЯ Ярость,  Я  заскрежетал  зубами,  и улыбка  мгновенно
исчезла с его  лица к счастью длЯ него, но еще к  большему счастью длЯ менЯ,
так  как  через  секунду  Я,  несомненно, стащил  бы  его с  козел. ‚ойдЯ  в
гостиницу, Я оглЯделсЯ  с таким злобным  видом, что коридорные задрожали: не
посмев даже обменЯтьсЯ взглЯдом, они почтительно выслушали мои распорЯжениЯ,
проводили  менЯ   в   отдельный   номер  и   подали   мне   туда  письменные
принадлежности. •айд, которому грозила смерть, был длЯ менЯ чем-то новым его
снедало неутомимое бешенство,  он готов был убивать и жаждал причинЯть боль.
’ем  не  менее  он сохранЯл благоразумие. Ћгромным усилием воли подавив свою
Ярость, он написал два важнейших письма ‹эньону и Џулу и  приказал отправить
их  заказными,  чтобы  получить неопровержимое свидетельство того,  что  они
действительно отправлены.

     ‡атем до ночи  он просидел у  камина в своем  номере,  грызЯ  ногти; он
пообедал там наедине со своими страхами, и официант бледнел и дрожал под его
взглЯдом; с наступлением ночи он уехал, забившись в угол  закрытого экипажа,
и приказал кучеру возить его по улицам без всЯкой цели.  "Ћн", говорю Я и не
могу написать "Я". ‚ этом  исчадии ада  не  было ничего человеческого, в его
душе жили только ненависть и страх. € когда в конце концов, опасаЯсь, как бы
извозчик чего-нибудь  не заподозрил, он отпустил  экипаж и отправилсЯ  далее
пешком в своем костюме не по росту, привлекавшем к нему внимание всех ночных
прохожих, только два эти низменные чувства  бушевали в его  груди.  Ћн шагал
торопливо,   гонимый  тревогой,  что-то  бормотал  про  себЯ,  сворачивал  в
безлюдные проулки  и считал минуты,  еще остававшиесЯ до полуночи.  Ћдин раз
его остановила какаЯ-то женщина, продававшаЯ, кажетсЯ,  спички. Ћн ударил ее
по лицу, и она убежала.
     Љогда  Я снова стал собой в кабинете ‹эньона, ужас моего старого друга,
возможно, тронул менЯ, но точно сказать не могу, это была лишь каплЯ в  море
того отчаЯниЯ  и отвращениЯ,  с  которым Я  оглЯдываюсь  на эти часы. ‚о мне
произошла решительнаЯ перемена. џ  страшилсЯ уже  не  виселицы, а  того, что
останусь  •айдом.  ЋбличениЯ ‹эньона  Я  выслушивал, как в тумане, и,  как в
тумане, Я вернулсЯ домой и лег в постель. ‘овсем разбитый после тревог этого
днЯ,  Я  уснул тЯжелым, непробудным сном, и даже терзавшие  менЯ  кошмары не
могли его  прервать.  “тром  Я проснулсЯ ослабевшим,  душевно измученным, но
освеженным. џ по-прежнему ненавидел  и страшилсЯ  зверЯ, спавшего во мне, не
забыл  Я и  смертельной опасности, пережитой накануне, но ведь Я теперь  был
дома, у себЯ, возле моих порошков, и радость, охватывавшаЯ  менЯ при мысли о
моем чудесном спасении, лучезарностью почти равнЯлась надежде.
     џ  неторопливо  шел по двору  после  завтрака,  с удовольствием  вдыхаЯ
утренний  холод,   как   вдруг  менЯ  вновь  охватила   неописуемаЯ   дрожь,
предвестница  преображениЯ у менЯ только-только достало  времени укрытьсЯ  в
кабинете, как  Я  уже  опЯть горел и леденел  страстЯми •айда. Ќа этот  раз,
чтобы стать  собой,  мне  потребовалась  двойнаЯ  доза,  и увы!  шесть часов
спустЯ, когда Я грустно сидел у камина,  глЯдЯ в огонь, Я вновь почувствовал
знакомые спазмы  и должен был прибегнуть к порошкам. Љороче говорЯ, с  этого
днЯ  мне удавалось  сохранить обличье „жекила  только ценой  безостановочных
усилий и только под действием препарата.
     ‚ любой час днЯ и ночи по моему  телу  могла пробежать роковаЯ lрожь, а
стоило мне уснуть  или хотЯ бы задремать в  кресле, как Я просыпалсЯ •айдом.
ќто  вечное ожидание неизбежного  и бессонница, на  которую Я  теперь  обрек
себЯ,  Я и не  представлЯл, что человек может так долго не спать! превратили
менЯ, „жекила,  в снедаемое и опустошаемое лихорадкой существо, обессиленное
и  телом  и  духом, нанЯтое  одной-единственной  мыслью ужасом  перед  своим
близнецом.  Ќо  когда  Я засыпал  или когда  кончалось действие препарата, Я
почти  без перехода  (с каждым  днем спазмы преображениЯ слабели) становилсЯ
обладателем  воображениЯ,  полного  ужасных   образов,  души,   испепелЯемой
беспричинной  ненавистью,  и  тела, которое казалось  слишком хрупким, чтобы
вместить  такую бешеную  жизненную энергию. •айд словно обретал мощь по мере
того, как „жекил угасал. € ненависть, разделЯвшаЯ их,  теперь была  равной с
обеих сторон. “ „жекила она порождалась инстинктом самосохранениЯ. Ћн теперь
полностью  постиг  все  уродство существа,  которое  делило  с ним некоторые
стороны сознаниЯ и должно было стать сонаследником  его смерти  но вне  этих
объединЯющих звеньев, которые сами по себе  составлЯли  наиболее мучительную
сторону  его несчастьЯ,  •айд,  несмотрЯ  на  всю  свою  жизненную  энергию,
представлЯлсЯ  ему  не  просто  порождением  ада,  но  чем-то не  причастным
органическому  миру.  €менно  это  и  было  самым ужасным: тина  преисподней
обладала голосом и  кричала, аморфный  прах двигалсЯ и  грешил, то, что было
мертвым  и  лишенным  формы,  присваивало функции  жизни.  €  эта  бунтующаЯ
мерзость была  длЯ него ближе жены, неотъемлемее  глаза, она томилась в  его
теле,  как  в  клетке, и он слышал ее глухое  ворчание, чувствовал,  как она
рветсЯ на свет, а в минуты  слабости или под покровом сна она брала верх над
ним  и вытеснЯла его из жизни. Ќенависть •айда  к „жекилу  была иной.  ‘трах
перед виселицей  постоЯнно заставлЯл его совершать временное самоубийство  и
возвращатьсЯ к подчиненному  положению компонента, лишаЯсь статуса личности;
но эта  необходимость была ему противна, ему было противно уныние, в которое
впал  теперь „жекил, и  его бесило  отвращение „жекила к нему. Џоэтому он  с
обезьЯньей  злобой  устраивал мне  всЯческие гадости:  писал  моим  почерком
гнусные кощунства  на  полЯх моих книг, жег мои  письма,  уничтожил  портрет
моего  отца, и  только страх смерти удерживал его от того, чтобы навлечь  на
себЯ  гибель,  лишь  бы  Я  погиб  вместе с  ним.  Ќо  его  любовь  к  жизни
поразительна! ‘кажу  более: Я содрогаюсь от омерзениЯ при одной мысли о нем,
но, когда Я вспоминаю, с какой трепетной  страстью он цеплЯетсЯ  за жизнь  и
как  он  боитсЯ  моей  власти убить его  при помощи самоубийства,  Я начинаю
испытывать к нему жалость.
     Џродолжать  это описание не имеет смысла, да и часы мои сочтены. Ќикому
еще не приходилось  терпеть подобных мук пусть будет довольно  этого; однако
привычка принесла нет,  не  смЯгчение этих мук, но некоторое огрубение души,
притупление отчаЯниЯ, и мое наказание могло бы длитьсЯ еще многие годы, если
бы не  последний удар, бесповоротно  лишающий менЯ  и моего  облика  и моего
характера. ‡апасы соли, не возобновлЯвшиесЯ со времени первого опыта, начали
иссЯкать.  џ  послал  купить  ее  и  смешал  питье жидкость  закипела,  цвет
переменилсЯ,  но  второй  перемены  не последовало;  Я выпил, но  состав  не
подействовал.  Џул  расскажет  вам,  как  Я приказывал обшарить  все  аптеки
‹ондона, но  тщетно,  и  теперь Я не сомневаюсь, что  в  той соли, которой Я
пользовалсЯ,  была  какаЯ-то  примесь,  и  что  именно эта неведомаЯ примесь
придавала силу питью.
     ‘ тех  пор  прошло около недели, и Я  дописываю это мое  объЯснение под
действием  последнего  из прежних  моих  порошков.  …сли не  случитсЯ  чуда,
значит, ѓенри „жекил в последний раз мыслит, как ѓенри „жекил, и в последний
раз видит в зеркале свое лицо (увы, изменившеесЯ до неузнаваемости!). € Я не
смею медлить с завершением моего письма  до сих пор оно  могло уцелеть  лишь
благодарЯ величайшим  предосторожностЯм и величайшей  удаче.  …сли  перемена
застигнет менЯ еще за письмом,  •айд разорвет его в клочки, но если  Я успею
спрЯтать  его  заблаговременно,  невероЯтный  эгоизм   •айда  и  заботы  его
нынешнего  положениЯ  могут  спасти  письмо  от  его  обезьЯньей  злобы. „а,
тЯготеющий над нами  обоими рок уже изменил  и раздавил  его. —ерез полчаса,
когда  Я вновь и уже навеки  облекусь в  эту ненавистную личину, Я знаю, что
буду, дрожа и рыдаЯ,  сидеть в  кресле или, весь  превратившись в испуганный
слух, примусь без конца расхаживать  по кабинету (моему последнему приюту на
земле) и ждать,  ждать, что вот-вот раздадутсЯ  звуки,  предвещающие  конец.
“мрет  ли  •айд на  эшафоте? €ли в последнюю минуту  у него хватит  мужества
избавить себЯ от  этой  судьбы? ќто ведомо одному  Ѓогу, а длЯ менЯ не имеет
никакого значениЯ: час  моей настоЯщей смерти  уже наступил,  дальнейшее  же
касаетсЯ не менЯ, а другого. ‘ейчас, отложив перо, Я запечатаю мою исповедь,
и этим завершит свою жизнь злополучный

     ѓенри „жекил