 веЯниЯми и  настроениЯми  того времени.  Њоим учебником, или,
пожалуй, вернее сказать, моим печатным органом, был "”ортнайтли ђевю", где Я
с  удовольствием  знакомилсЯ  с   близкими  моим  собственным  взглЯдами   в
поразительно  удачном,  как мне представлЯетсЯ и  по  сей  день,  изложении,
наслаждаЯсь зрелым мастерством „жона Њорли и  его сотрудников. Џримерно в то
же времЯ  "ђевю"  стал отводить несколько страниц мелким шрифтом критическим
заметкам,  подписанным именем  "‘идней  Љолвин", принЯтым  мною  за  удачный
псевдоним; стиль их казалсЯ мне тогда чуть ли не пределом совершенства, хотЯ
сегоднЯ, верно, мы с Љолвином оба сочли бы его пределом вычурности. ‚ Ђнглию
же Я поехал  погостить в сельском пасторском  доме у  моей кузины и ее мужа,
милейшего —ерчилЯ Ѓабингтона.  џ  знал,  что  менЯ ждет: крокет,  пасторские
жены,  церковные  празднества; но что Я  встречусь  там с  живым Љолвином из
"”ортнайтли ђевю" - это выходило за рамки самых дерзновенных моих мечтаний.
     Ђ между  тем именно так  и  случилось.  Њало того,  он  уже был обо мне
наслышан от одной дамы,  чьим великодушным пристрастием - пожалуй, можно  бы
даже сказать, чьею  слабостью -  было  открывать молодые  таланты.  Ќемножко
доброго расположениЯ,  немножко дружеского участиЯ, и  талант обнаружитсЯ  с
легкостью. Ћбнаружила  - или  придумала -  его миссис ‘итуэлл и во  мне и об
этом открытии или измышлении объЯвила Љолвину. ’ак и получилось, что когда Я
ехал на станцию Љокфилд  в чрезвычайном возбуждении от предстоЯщей встречи с
одним  из моих героев, герой этот был уже подготовлен к тому, чтобы подарить
менЯ своим благосклонным  вниманием.  ’акие предварЯющие шаги в жизни значат
очень   много.  Ќе   знаю,  почувствовал  бы  ко  мне   Љолвин  естественное
расположение, - не думаю; сомнительно  также, чтоб и менЯ к нему потЯнуло. Ђ
тут Я уже был готовый почитатель, он - готовый покровитель; мы не успели еще
поднЯтьсЯ на холм к пасторскому дому, как дружба была завЯзана.
     ‘идней Љолвин происходит из индо-шотландской семьи.  Ѓольшинство прЯмых
его предков и многие родственники по боковой линии занимали высокие  посты в
правительстве  €ндостана. Ћт таких родителей  и таких родичей он унаследовал
нечто  властное,  нечто немного официальное в обхождении  и характере,  чему
немало способствовали  и годы преподаваниЯ в Љембридже. Ћн всегда имел облик
человека, привыкшего, чтобы ему подчинЯлись; не знаю, где тут причина, а где
следствие, но ему и вправду по большей  части подчинЯлись; Я  и сам ему, как
правило,   подчинЯлсЯ,   а   Я   по  природе  не  из   податливых.   ЃольшаЯ
проницательность сочеталась в нем с  большою  простотой характера; сколько Я
знаю,  эти  качества  всегда  сопутствуют   друг   другу:  почти  ребЯческаЯ
бесхитростность,  кажетсЯ,   вообще   вернаЯ   примета   истинного   знатока
человеческих душ.  Љолвин был определенно  наделен обеими в крайней степени;
нет человека,  чьей  Ястребиной  прозорливости  Я бы  так  страшилсЯ,  и нет
человека, который так часто вызывал бы у менЯ улыбку  своей ребЯчливостью. џ
часто думаю, что  в нем погиб солдат либо государственный муж. Љак литератор
он  из-за  слабости  здоровьЯ,  малопригодного  к  длительному,  изнурЯющему
напрЯжению  писательского  ремесла,   и  из-за  крайней,  почти  болезненной
придирчивости  вкуса  поражен чем-то  близким  к  творческому  бессилию.  ’о
немногое, что им создано, стоило большого труда ему  самому, а его издателЯм
стоило  таких  денег  и  несчастному печатнику  -  такого  времени  и  такой
выдержки, что и описать невозможно. Ѓальзак по сравнению  с ‘иднеем Љолвином
- самый покладистый сочинитель. Њне очень трудно высказать, даже обращаЯсь к
тем,  кого еще  нет  на свете, чем  Я  обЯзан этому благородному  человеку и
надежному  другу и что Я о  нем думаю. …сли  Я стал  тем, что Я есть, если Я
занЯл какое-то место  в  жизни, если вообще  достиг  чего-то,  что-то сделал
хорошо,  - это его заслуга.  ќто  он проложил мне путь в  литературу, это он
установил длЯ менЯ мерило высокой требовательности, не давал  - да и теперь,
когда  Я  пишу,  не  дает -  от него отступать;  это ему и ”лемингу „женкину
обЯзан Я тем, что благополучно  перенес самые трудные времена  в моей жизни.
„ругу  одного с нами возраста слишком легко угодить  или возразить, а потому
от его наставлений маловато проку: друг, который намного старше нас, слишком
часто оказываетсЯ длЯ  нас  надсмотрщиком, которого мы  потчуем подделками и
задабриваем  неискренностью.  “  этих  же  двоих  нашлось довольно  такта  и
мудрости, чтобы позволить мне  почти  во всем оставатьсЯ самим  собою, чтобы
принимать и  заботливо взращивать  все,  что  есть во мне  хорошего, прощать
многое из того,  что  дурно, и, не переставаЯ держать  предо  мной  образец,
всегда  чуть недосЯгаемый,  не отбить у менЯ охоты и не внушить отвращениЯ к
новым попыткам.  Џо  мере того,  как  соотношение  наших возрастов менЯлось,
уживатьсЯ  с  милым  моим  Љолвином стало  мне  так  легко, что даже странно
вспомнить, каково  было  вначале.  ђазумеетсЯ,  Я при  всех  обстоЯтельствах
ощущал  бы  к нему  известное благоговение из-за  его  статей в  "”ортнайтли
ђевю". Ќо  далеко не в этом одном дело;  положительность в  его отношениЯх с
людьми,  его  здороваЯ,  внушающаЯ  веру  смелость, его бескорыстие  во всех
крупных  вопросах (а  только  в них,  как мне порой невольно приходит на ум,
бескорыстие и прекрасно) - вот что  заложило основу моего к  нему трепетного
почтениЯ.
     ‚ то первое лето нашего знакомства он пригласил менЯ к себе погостить и
не раз зазывал  обедать в старый клуб "‘эвил", который после стал и остаетсЯ
моею штаб-квартирой. ‚ "‘эвиле" мне  довелось  увидеть -  только увидеть, не
более  того - “олтера Џейтера,  в Ќорвуде Я обедал с Љингдоном  Љлиффордом и
был  тогда,  как,   впрочем,   и  потом,  больше  всего   поражен  беспечным
мальчишеством его суждений и  манеры держатьсЯ. Љлиффорд переживал  в те дни
приступ неистового шумливого безбожиЯ, который, если не  ошибаюсь, так  и не
прошел до самой его смерти.  Ђтеизм, надо сказать, был тогда в большой моде;
даже щепетильный  Љолвин, и тот мог принЯть самую плоскую шутку, лишь бы она
была  направлена против  всемогущего господа  и христианской  церкви.  Њне и
самому принесла признание главным образом моЯ изобретательность на подобного
рода  остроты; и мой  успех в обществе,  на  который и сегоднЯ не приходитсЯ
смотреть  свысока,  был  достигнут  тем, что  Я  решительно  затмил  беднЯгу
Љлиффорда  на  состЯзании  в  мальчишеском богохульстве.  џ  исполнилсЯ  еще
большей гордости  своей  победой, когда  узнал потом от ’ейта про  кой-какие
причудливые  скачки клиффордовских мнений в прошлом и про крестное знамение,
коим он имел привычку осенЯть в Љембридже свои  экзаменационные работы.  ќто
был поистине  блестЯщий  человек,  только  он  за всю жизнь так  и  не  стал
взрослым. Џомню, он дал  согласие  ќплтону  вести  научный отдел "Ђкадемии":
никакими силами,  рассказывали  мне,  нельзЯ  было заставить  его поспеть со
своей  работой  в  срок;  задолженности  научного  отдела чудовищно росли  и
множились; ќплтон, в  свою очередь, тоже, очевидно, не спешил исполнить свои
денежные обЯзательства - одним словом, как бы то ни было,  но дело кончилось
полным  разрывом. ‚иноват,  судЯ  по  тому,  что Я  слышал, был прежде всего
Љлиффорд; знаЯ превосходный нрав ќплтона, Я этому охотно верю; однако ученый
Ђриэль нимало не считал себЯ виновным - он только и говорил в те  дни о том,
как бы  поостроумней расправитьсЯ в отместку с бедным ќплтоном. ‡а обеденным
столом  он   начинал  придумывать,  как   завлечь  редактора  "Ђкадемии"  на
необитаемый остров или замуровать в погребе с порохом;  не знаю, потерпел ли
ќплтон от этой ссоры  денежный урон,  но Љлиффорд, несомненно, извлек из нее
массу  удовольствиЯ. Џоследний  раз, когда Я видел его, на  нем  уже  лежала
печать смерти; вскоре после  того „жон Љольер  с женою увезли его на Њадейру
умирать - на тридцатом году  жизни, если считать по летам, и не более чем на
пЯтнадцатом по  характеру.  Љлиффорда в таком положении  Я видел,  ‘уинберна
должен был увидеть.  Ћднако это  случилось в тот бурный период жизни  поэта,
когда  те, кем он больше всего был любим, иногда предпочитали не встречатьсЯ
с ним; и после разговора с общим нашим другом  посылать ему приглашение было
сочтено  неразумным. џ сожалею об этом тем более, что  ‘уинберна, как и всех
нас, захлестнули бурные  волны богохульства;  так  что, доведись  нам  тогда
встретитьсЯ, Я имел бы случай блеснуть,  а многое из того, что  он с тех пор
сделал и чем стал, заставлЯет менЯ думать, что Я ценил  бы его расположение.
џ мог  бы рассказать  множество  забавных историй о  тех  днЯх, когда он был
пристрастен  к бутылке, но лучше не буду. Њожет быть,  их сохранит длЯ людей
кто-нибудь другой.


        ‚ ‡Ђ™€’“ Ќ…‡Ђ‚€‘€ЊЋ‘’€ Ѓ“ђЋ‚

     џ принадлежал к джингоистам, когда джингоизм был уместен, и, признаюсь,
еще и посейчас  во многом разделЯю их взглЯды.  Ќо, надеюсь, вы согласитесь,
сэр,  что  можно  быть джингоистом и однако  же оставатьсЯ  человеком; можно
исповедовать  джингоизм, ибо он отвечает вашему представлению, быть может, и
неверному, о величии и обЯзанностЯх вашей родины и о грозЯщих ей опасностЯх,
а  вовсе не от низменной  страсти к приобретательству, не от дешевой любви к
барабанному бою и марширующим войскам. Њожно даже любить все это и однако же
оставатьсЯ честным.  Ќо, бывает,  так  складываютсЯ обстоЯтельства, приходит
такой   час,   когда  человек  радуетсЯ,   что  еще   недавно  придерживалсЯ
определенных  мнений,  ибо  это  дает  ему право и основание  теперь от  них
отказатьсЯ. џ не  стыдилсЯ быть соотечественником  джингоистов, но Я начинаю
стыдитьсЯ своего родства с теми, кто сегоднЯ сражаетсЯ - вернее сказать, кто
сегоднЯ посылает храбрецов  сражатьсЯ  -  в этой недостойной  ’рансваальской
войне. Ћправдывать сию перемену мнений и трудно и нет надобности. “ всех нас
чувство   справедливости  просыпаетсЯ   с  запозданием,  и   пробуждает  его
обыкновенно  какое-либо  случайное  обстоЯтельство. —еловек  мог  в  прошлом
ошибатьсЯ  или  быть  правым,  но  его  нынешние  взглЯды становЯтсЯ  только
весомее,  оттого что  в  корне противоречат тем,  которых  он  придерживалсЯ
прежде. ’ак  вот,  сэр, сегоднЯ у менЯ,  как, без  сомнениЯ, и  у всех самых
благородных и разумных  моих соотечественников, кровь  буквально закипает  в
жилах  из-за этой безнравственной  затеи.  Ќе нам судить,  способны  буры  к
самоуправлению  или  не  способны:  в  последнее времЯ  мы  достаточно  Ясно
показали …вропе, что  и наша нациЯ отнюдь  не самаЯ гармоническаЯ  на свете.
’о, что мы никогда уже не увидим ни самого Љолли, ни его храбрых солдат, то,
что нас побил и побил в честном бою маленький, но стойкий народ, это, на мой
взглЯд,  доводы  в пользу  не  продолжениЯ  войны,  но  безотлагательного  и
благородного отказа ее продолжать. Њы не правы сейчас - или же  все,  что мы
провозглашаем,  - ложь; мы  пролили  кровь, лишились славы  и, боюсь,  чести
тоже.  Ќо  если  у  нас  сохранилась хотЯ  малаЯ толика  чести и  рыцарства,
единственно   благородным   и   рыцарским  поступком   сильнейшего  было  бы
примиритьсЯ  со  своим поражением и  пусть с  запозданием, но все  же отдать
должное слабейшему, с которым мы обошлись дурно и от которого получили столь
сокрушительный  отпор. …ще один Њаджуба-хилл, еще  одно  поражение - и мы, Я
слышал, начнем переговоры; но ждать этого, быть может, придетсЯ долго, а тем
временем  погибнет множество  наших несчастных солдат, и среди них множество
истинных  патриотов. Љак  знать, быть  может, настанет  такой  час в истории
Ђнглии,  -  так  как историЯ эта  еще  не завершилась, - когда  ей  придетсЯ
испытать  гнет какого-либо могущественного соседа; и хотЯ Я не могу сказать,
есть ли бог на небесах, Я знаю, есть справедливость в цепи  событий, котораЯ
еще  заставит Ђнглию  за  каждую каплю крови, взысканную ныне с  ’рансваалЯ,
заплатить ведрами крови лучших из лучших. ‘ловно есть на свете престиж, сэр,
который  сравнилсЯ  бы  с престижем того, кто  справедлив;  или великодушие,
которое  сравнилось  бы  с   великодушным  признанием  и  искуплением  своей
неправоты; словно бы в наше тревожное  времЯ  у государства со столь славным
(?) и мужественным прошлым может быть иной выход, нежели вложить в ножны меч
отмщениЯ и  обнажить голову перед  народом,  на  долю которого  выпало, быть
может,  немало испытаний, но который,  несмотрЯ  ни  на что,  нам не удалось
ожесточить.


        ЌђЂ‚‘’‚…ЌЌЂџ ‘’ЋђЋЌЂ ‹€’…ђЂ’“ђЌЋ‰ ЏђЋ”…‘‘€€

     Џоследнее   времЯ   в  различных  периодических  изданиЯх   обсуждалась
профессиЯ писателЯ,  и  обсуждалась  она  с такой  позиции,  котораЯ,  мЯгко
говорЯ,  не  могла  не  поразить благородно  мыслЯщую  публику, не  могла не
навлечь всеобщее презрение  на  книги и  чтение. ‚ частности,  недавно  один
веселый,  приЯтный,  пользующийсЯ  успехом  писатель  [Њистер  „жеймс  Џейн]
написал  эссе, столь же веселое  и приЯтное, как он сам, в  котором высказал
весьма обнадеживающий взглЯд на эту профессию. Њы можем радоватьсЯ, что  его
опыт  столь  утешителен, и можем желать всем прочим, кто  этого заслуживает,
чтобы и они были  вознаграждены так же  щедро; но, Я думаю,  нам  не следует
радоватьсЯ,  когда  вопрос,  столь  важный и длЯ публики и  длЯ  нас  самих,
обсуждаетсЯ единственно  с точки  зрениЯ  денежной.  Ќи  одно дело  в  нашем
подлунном мире не  делаетсЯ  только ради заработка, и  заработок  - это  еще
далеко не самое важное. —то вам надобно как-то существовать, это ваша личнаЯ
забота,  и  никого  она  не  касаетсЯ;  но  что  дело  свое  следует  делать
добросовестно  и так, чтобы от него  была  польза, - это уже вопрос  чести и
нравственности. …сли писателю, о котором Я упоминал, удастсЯ убедить в своей
правоте значительное число молодых людей и увлечь их  на этот жизненный путь
только соображениЯми заработка, то в  своей работе они будут стремитьсЯ лишь
к выгоде, и в таком случае литература наша,  да проститсЯ мне несдержанность
выражений, станет нерЯшливой,  низменной,  лживой и бессодержательной. ‘лова
эти не относЯтсЯ  к названному писателю: он усерден, чистоплотен  и мил,  мы
все обЯзаны  ему  увлекательными часами,  и он добилсЯ  завидного  и  вполне
заслуженного успеха. Ќо  сам-то он движим  или, по крайней мере был движим в
начале своего пути не одной  корыстью. Ћн взЯлсЯ за  перо, осмелюсь оказать,
если и не из благородных побуждений, то уж, по крайней мере, с  пылом первой
любви; и отдавалсЯ  ей с радостию задолго до того, как начал  задумыватьсЯ о
вознаграждении.  Ќа днЯх некоего  автора похвалили  за новую  книгу, хорошую
саму  по  себе  и на  редкость хорошую  длЯ  него,  и  он  ответил  словами,
недостойными даже коммивоЯжера, что так как книга плохо  продаетсЯ, он ее  в
грош не ставит. Ќе нужно думать, что его собеседник воспринЯл эти слова  как
символ  веры;  он  знал, что  они вызваны вспышкой досады,  так же  как и мы
знаем,  что когда  уважаемый  писатель  говорит  о  литературе как о способе
заработать на жизнь, точно о сапожном ремесле, хотЯ и не столь выгодном, это
значит,  что  он обсуждает  лишь  одну сторону  вопроса,  но при  этом  Ясно
сознает, что  существуют десЯтки других, которые более  важны сами по себе и
более  значительны длЯ нашего спора. Ќо если те, кто рассуждает о литературе
столь мелочно  и однобоко, на самом  деле знают ей  истинную цену,  из этого
вовсе не следует, что подход этот можно признать достойным или плодотворным.
Џервейший  долг  писателЯ судить  обо  всЯком предмете всегда и неизменно  в
самом  возвышенном, самом благородном,  самом бесстрашном духе.  …сли, как Я
был рад узнать, ему  хорошо платЯт, тем необходимее исполнЯть этот долг, тем
позорнее  от  него  уклонЯтьсЯ. €, пожалуй, ни  о чем на  свете человеку  не
следует говорить с большей серьезностью, нежели о той деЯтельности, - какова
бы она  ни  была, - котораЯ составлЯет самую основу его  жизни и его главную
радость, котораЯ питает его духовно  и дает  ему средства к жизни и котораЯ,
если она не заслуживает  уважениЯ, обличает  в нем  тупого и жадного  упырЯ,
живущего плодами чужих трудов. Ћтношением человека к своему труду в конечном
счете и  определЯетсЯ,  на  благо или  во  зло  он  будет  направлен.  Ѓудем
надеЯтьсЯ,  что  вслед  за  нынешними  писателЯми  придет  и  превзойдет  их
многочисленное и предприимчивое новое поколение; но уж лучше бы литературный
поток  вовсе  был  приостановлен   и  стараЯ  добраЯ  английскаЯ  литература
прекратила  свое  существование,  чем чтобы  жила  и  множилась алчнаЯ свора
борзописцев, котораЯ уронит превосходные традиции, унизит  и обесславит наше
славное писательское племЯ в его  собственных глазах. Џусть бы уж лучше наши
исполненные спокойного достоинства храмы обезлюдели, нежели чтобы жрецами  в
них стали торговцы и менЯлы.
     Џри  выборе  любого   поприща  следует  руководствоватьсЯ  лишь   двумЯ
соображениЯми:  во-первых, прирожденной склонностью того,  кто выбирает,  и,
во-вторых,  пользою в лучшем смысле  этого слова, какую  приносит избираемаЯ
деЯтельность. ‹итература, как и всЯкое иное искусство, представлЯет огромный
интерес длЯ самого художника; но пользы от нее длЯ человечества на удивление
больше, чем  от всех иных искусств.  ќтих оснований вполне достаточно, чтобы
оправдать любого  юношу или молодую женщину, избравших путь литературы. џ не
стану  много говорить о денежной стороне дела. Џисатель может прожить  своим
трудом.  …сли и не  так роскошно,  как  если бы  он занималсЯ  любым  другим
ремеслом, то все-таки может.  ‘ама работа, которой  он посвЯщает свой  день,
делает его куда  более счастливым, чем  наипрекраснейший обед, за который он
садитсЯ  вечером.  Љаково  бы  ни  было ваше занЯтие  и  сколько бы  оно  ни
приносило вам доходу,  мошенничеством вы, без сомнениЯ,  можете получить еще
больше.  ‚се  мы  позволЯем   себе  слишком  тревожитьсЯ   скудостью  нашего
существованиЯ; но  этим  размышлениЯм не  должно влиЯть на выбор  того,  что
станет  делом  и  оправданием  едва  ли  не  всей нашей  жизни;  и,  подобно
миссионеру,  истинному патриоту  или  философу,  всем нам должно выбирать ту
скромную и прекрасную стезю, на которой мы можем принести человечеству всего
более пользы. € если верно следовать  Џрироде, она оказывает себЯ заботливой
матерью. ћноша,  питающий некоторое  пристрастие к созвучьЯм слов, посвЯщает
себЯ  писательству;  мало-помалу,  научившись  кое-какому   уму-разуму,   он
обнаруживает,  что  выбор его был  удачнее, чем он  предполагал, что хотЯ он
зарабатывает  немного, зато недаром  ест хлеб свой,  что  хотЯ заработок его
невелик, зато по своему положению он может сослужить обществу немалую службу
и что в его силах в какой-то мере защитить угнетенных и отстоЯть правду. ’ак
благодатно устроен  мир, такую  огромную пользу  можно извлечь из того,  что
человек  хотЯ бы  отчасти  доверитсЯ самому себе,  и  такова  в  особенности
счастливаЯ звезда  писательства,  что  оно  может  сочетать  удовольствие  с
выгодой длЯ обеих сторон, быть приЯтным, как игра  скрипача, и полезным, как
хорошаЯ проповедь.
     ‚се это  безусловно  справедливо, если  говорить  о литературе в  самых
высоких  ее проЯвлениЯх; а при таких великих предшественниках, как Љарлайль,
ђескин, Ѓраунинг  и ’еннисон,  которые  по  сей  день внушают  нам восторг и
почтение, не начать с литературы высокой было бы просто малодушием. Ќо пусть
никому из нас не сравнЯтьсЯ с этими гигантами, пусть  никто из нас  не может
стать столь  могучим,  столь самобытным или мудрым, все  равно  даже  самыми
скромными своими трудами мы властны принести либо великий вред, либо великое
благо. Њы  можем стремитьсЯ единственно  к тому, чтобы нравитьсЯ; можем,  не
обладаЯ  даром  более  высоким, стремитьсЯ всего лишь  развлечь или насытить
праздное любопытство наших скучающих современников; а можем пытатьсЯ, в меру
своих слабых сил, и наставлЯть. ‚ каждом из этих случаев мы будем иметь дело
с тем замечательным искусством слова, которое есть Язык жизни и потому столь
легко и властно проникает в сознание людей; а раз так, избираЯ любое из этих
трех  направлений,  мы вносим  свою лепту в  ту  сумму  оценок и  отношений,
котораЯ и называетсЯ  Ћбщественным  мнением. ‚ нашу эпоху ежедневных  газет,
то, что читаетсЯ  в стране, весьма значительно  влиЯет  на то,  что и как  в
стране  говоритсЯ, а  то и другое, вместе  взЯтое, весьма  действенно служит
воспитанию  юношества. …сли  писатель -  хороший человек,  то какое-то времЯ
юноша будет  дышать  воздухом более  свежим;  но в  конечном  счете  влиЯние
современной атмосферы на натуры посредственные всемогуще. Ќизкопробные опусы
плодовитых американских репортеров или парижских хроникеров, читать  которые
не  составлЯет  никакого  труда,  приносЯт неисчислимый  вред; они  касаютсЯ
любого предмета -  и на  все  накладывают печать своего неблагородства; умом
неразвитым и неискушенным они берутсЯ судить  обо всем и судЯт в недостойном
духе; и  ко  всему  они  подают  острую  приправу,  чтобы  глупцам было  что
повторЯть. ќтот  грЯзный поток затоплЯет редкие  высказываниЯ хороших людей;
зубоскальство,  эгоизм  и  малодушие  кричат  с громадных  газетных страниц,
разбросанных на  всех  столах, в  то времЯ как  противоЯдие,  заключенное  в
маленьких томиках,  покоитсЯ  нечитанное  на  книжных  полках. џ  говорил об
американской и  французской прессе не  оттого, что  они  много  низкопробнее
английской, но оттого, что они завлекательнее; они приносЯт куда более зла в
Ђмерике - массам, во ”ранции - тем немногим, у  кого есть охота читать; но и
у нас и у них всЯкий день пренебрегают обЯзанностЯми литературы, всЯкий день
извращают и  подавлЯют  правду, всЯкий  день  упрощают и  принижают предметы
наиважнейшие.  Џрофессию журналиста у  нас не  почитают  серьезной,  однако,
судите сами, сколько  хорошего  он  может сделать и сколько  делает дурного;
судите об этом по одному лишь примеру: когда в  один и тот же день мы читаем
две газеты,  выражающие противоположные политические  взглЯды, и видим,  как
они подтасовывают одну и ту же новость, каждаЯ в интересах своей  партии, мы
улыбаемсЯ  этому открытию  (теперь это уже не  открытие), точно полагаем это
остроумной шуткой  или  вполне  извинительной  хитростью.  ‚ сущности, столь
неприкрытую  ложь  и  ложью-то  не  назовешь,  но   ведь  среди  прочего  мы
утверждаем, что прежде всего  стараемсЯ  привить нашему юношеству уважение к
правде;  и Я  полагаю,  что усилиЯ  наши не  могут  увенчатьсЯ  значительным
успехом  до тех пор, пока одни  из нас публично лгут, другие  же открыто  их
одобрЯют.
     „ве  обЯзанности  возлагаютсЯ  на  всЯкого,  кто  избирает литературную
профессию: быть верным действительности и изображать ее с добрым намерением.
Љаждый жанр литературы,  пусть  даже самый низкий, едва  заслуживающий этого
имени,  воспитывает и  поддерживает человечество лишь в  том случае, если он
верен действительности,  но соблюсти  ей  верность  так  трудно,  что всЯкаЯ
серьезнаЯ   попытка  сообщает  пишущему  известную  долю  достоинства.  Ќаши
суждениЯ покоЯтсЯ  на двух опорах: прежде всего на склонностЯх, заложенных в
нашей душе от рождениЯ, а также и на множестве представлений о природе бога,
человека и вселенной, которые разными способами проникают в душу  извне. ‚се
эти разные способы  в конечном счете сводЯтсЯ к одному: все, что мы узнаем о
прошедших временах, и  почти все,  что узнаем о времени  нынешнем, достигает
нас через посредство  книг или газет, и даже тот, кто не  умеет  читать, все
равно  пьет из  того же источника через вторые руки, из  рассказов  тех, кто
читает сам. ’аким образом, все современное знание или незнание о добре и зле
в  немалой  мере  есть  дело  рук  тех,  кто пишет. ’ем,  кто пишет, следует
заботитьсЯ  о  том, чтобы знаниЯ каждого человека как можно  больше отвечали
правде жизни;  чтобы  он не  считал себЯ ангелом либо чудовищем; не принимал
окружающий  мир  за  ад;  не  позволЯл  себе  воображать,  будто  все  права
принадлежат его касте или его отечеству или будто  нет на свете  иных истин,
кроме его ограниченных  верований. Љаждый должен изучить  самого себЯ, чтобы
быть способным к совершенствованию; и  каждому следует показать мир вне его,
чтобы  он  был  добр  к  другим. —еловеку всегда  должно открывать глаза  на
правду, ибо  в его  сомнительном положении,  когда он постоЯнно  лепит  свое
понимание жизни, ищет путей, одобрЯЯ  одних  и порицаЯ  других,  все ЯвлениЯ
действительности чрезвычайно важны длЯ его поведениЯ; и даже если какое-либо
Явление обескуражит  его или пойдет ему  во вред, все равно лучше, чтобы оно
было ему  известно; ибо он должен прокладывать дорогу свою к славе ли, или к
позору в том мире, каков он есть на самом деле, а не в облегченном с помощью
умолчаний целомудренных наставников. Ћдним  словом, представлЯть  что-либо в
ложном свете  всегда  гнусно, и утаивать  правду  всегда  небезопасно. Њожет
оказатьсЯ,  что  именно  то,  что  вы  обошли молчанием,  необходимо другому
человеку, ибо то, что  питает одного, длЯ другого Яд,  и  Я знавал человека,
который   обрел  душевную  бодрость,  прочитав   "Љандида".  Љаждое  Явление
действительности  - часть той великой загадки, которую мы призваны разрешить
все  вместе;  и  все  то, с чем  прЯмо  сталкиваетсЯ  писатель,  тончайшими,
зачастую  не замеченными им самим нитЯми  свЯзуетсЯ  с целым,  с той великой
загадкой, о которой идет речь. Ћднако  существуют  ЯвлениЯ действительности,
которые неизмеримо важнее всех прочих, и как раз за  них-то  прежде  всего и
следует братьсЯ литературе.  €х  нетрудно  различить; сама  природа  и здесь
руководит  нами  в  поиске;  ибо главные,  то  есть  чреватые последствиЯми,
ЯвлениЯ действительности больше всего привлекают  ум  человеческий.  џвлениЯ
человеческой  жизни,  красочные,  живописные и  всеми  корнЯми  свЯзанные  с
нравственностью,  и,   с   другой  стороны,  ЯвлениЯ   Ясные,  бесспорные  и
составлЯющие  неотъемлемую  часть   науки  -  только  они  поистине   важны,
захватывающе интересны и достойны того, чтобы о них  говорить. Џока писатель
выступает   всего  лишь  в  роли  рассказчика,  он  должен  главным  образом
повествовать именно об этих ЯвлениЯх. Ћн должен показывать добрые, здоровые,
красивые стороны  жизни; он должен с  беспощадной  откровенностью показывать
зло и  скорбь нашего времени, дабы пробудить  в нас сострадание;  он  должен
показывать  нам  мудрых и хороших людей прошлого,  дабы взволновать  нас  их
примером; и говорить о них  он должен трезво и правдиво, не приукрашиваЯ  их
слабостей,  чтобы  мы  не  разочаровались в самих  себе  и не  стали слишком
взыскательны к нашим ближним. ’аким образом, современнаЯ литература в целом,
сама по себе недолговечнаЯ и хилаЯ, затрагивает в наших душах истоки мысли и
доброты  и  поддерживает нас (ибо тех, кто к  чему-то стремитсЯ,  поддержать
нетрудно)  на пути к правде и справедливости.  €  если она хоть в малой мере
успевает  в  этом уже сейчас,  насколько  больше она  преуспеет, если  будет
сознательно к этому стремитьсЯ! Ќет такой судьбы на протЯжении всей истории,
котораЯ бы, если  ее  должным образом  изучить, не подсказала бы чего-то, не
помогла  бы  хоть  немного  кому-то  из наших  современников.  Ќет  в  нашей
сегоднЯшней жизни такого положениЯ, о  котором нельзЯ было бы что-то сказать
с пользою.  „аже у  репортера есть долг  перед обществом,  и, обладаЯ  Ясным
зрением и честным  пером, он способен разоблачить несправедливость и указать
путь к прогрессу. …ще раз скажу: главное - это точность. †ивость изображениЯ
- дело  второе,  оно непременно предполагает первое  и  главное условие; ибо
если с  живостью  изобразить  ложную картину, неудача  станет от  этого лишь
заметней.
     Ќо  одно и то же Явление  можно  увидеть с разных  сторон; о  нем можно
писать с гневом, со слезами,  со смехом,  хладнокровно  или восторженно, и в
зависимости  от того,  каким  чувством  проникнут  рассказ,  он  всЯкий  раз
становитсЯ иным. ѓазеты, которые сообщают о возвращении наших представителей
из  Ѓерлина,  даже  не  расходЯсь в  фактах,  все  равно  будут  существенно
расходитьсЯ по  духу; одни будут писать  восторженно,  другие оскорбительно.
‘ам  предмет, о котором идет речь, занимает в любом  произведении литературы
лишь ничтожное место, куда важней точка зрениЯ пишущего, ибо ее куда трудней
оспорить.  ‚   каком   духе  излагаетсЯ  предмет,  важно  длЯ   всех   видов
литературного труда, но длЯ художественной литературы, длЯ размышлениЯ и оды
это важно стократ, ибо от этого зависит не  только освещение фактов, но и их
выбор;  это не  только  видоизменЯет,  но определЯет форму произведениЯ.  €,
стало  быть, на самой большой части литературной нивы душевное  здоровье или
нездоровье  писателЯ  либо  его преходЯщие  настроениЯ  не только определЯют
направление книги, но, в сущности, только их он и передает читателю. Љоротко
говорЯ, всЯкое произведение искусства  прежде всего повествует  об авторском
отношении к  предмету, правда, в  отношении этом заключен весь его опыт, его
понимание  жизни.  Џисатель,  который  почитает  спорный  вопрос решенным  и
ограничиваетсЯ  своими  узкими взглЯдами,  не может, даже  если  бы захотел,
выразить все или хотЯ бы многие стороны  разнообразной действительности; ибо
собственное его  существование увечно, и оттого какие-то стороны жизни вовсе
не отразились в его теории и лишь смутно, помимо  его воли, проступают в его
опыте.  Ћтсюда  незначительность,  избитость,  бесчеловечность  произведений
фанатиков;  отсюда  же  не  меньшаЯ,  хотЯ  и  другого  рода  ограниченность
произведений, рожденных либо духом плотским,  либо презренным пристрастием к
высшему свету. ’ак что  первый  долг  всЯкого, кто  собираетсЯ писать, - это
долг  разума.  Ќамеренно  ли,  нет  ли,  но он тем самым  выступает  в  роли
предводителЯ умов; и оттого ему следует заботитьсЯ, чтобы его собственный ум
оставалсЯ гибким, щедрым и Ясным. ‚ том, что выходит из-под его пера, должно
быть  место  всему, только  не  предубеждениЯм;  он  должен  во  всем  уметь
разглЯдеть хорошее; а  если у  него  поЯвлЯетсЯ опасение, что он что-либо не
понимает, значит,  об этом  предмете ему безусловно следует  промолчать; и с
первых же шагов  он должен  постичь,  что в  его мастерской  есть  лишь один
инструмент, и имЯ ему - понимание.
     [Џревосходный  пример широты литературных  взглЯдов,  широты  пониманиЯ
показал всем молодым писателЯм мистер  ‘уинберн, и пример  этот  заслуживает
быть  упомЯнутым  хотЯ  бы  в  примечании.  Ћн   спешит  приветствовать  все
достойное,  будь  оно созданием „иккенса ли, ’роллопа, ‚ийона,  Њильтона или
Џопа.   Џодобный  подход   критика  всем   нам   следовало   бы  перенЯть  и
распространить не только  на художественную литературу,  но  также  и на все
прочие русла литературного творчества.]
     ‚торой долг, который куда трудней определить,  - это долг нравственный.
“ человека может быть несчетное множество настроений, и иные книги стремЯтсЯ
запечатлеть  каждое  из них,  когда  оно  возобладает  в  душе человеческой.
Џозволительно ли это? ђазумеетсЯ, не во всех случаЯх, и, однако, быть может,
чаще, нежели  могут вообразить ригористы.  •орошо  бы, конечно, чтобы всЯкий
литературный  труд,  в  особенности  же  произведениЯ  изЯщной  словесности,
порождалсЯ  разумными, человечными, здоровыми  и властными побуждениЯми, все
равно - серьезными или веселыми, забавными, романтическими или религиозными.
Ќо при этом нельзЯ отрицать, что  иные весьма ценные книги  отчасти безумны;
другие,  главным  образом религиозные,  отчасти бесчеловечны; и очень многие
отмечены  печатью болезненности  и бессилиЯ. Њы  не  испытываем отвращениЯ к
такому шедевру, хотЯ и восстаем против его изъЯнов. Ќаше дело  искать прежде
всего не слабости, но достоинства. ‘овершенных книг  не существует,  даже  в
воображении   писателЯ,   но   много   таких,   которые   будут   восхищать,
совершенствовать  или  ободрЯть  читателЯ. ‘  одной  стороны, нет  на  свете
духовной  поэзии  прекраснее  иудейских псалмов;  и, однако,  в них найдутсЯ
остроты, в которых ощутим привкус грубой плоти. ‘ другой стороны, Ђльфред де
Њюссе  -  натура  испорченнаЯ   и  развращеннаЯ  (Я   лишь  повторЯю  мнение
великодушного  и легкомысленного исполина „юма-отца);  и, однако,  когда  он
писал, побуждаемый одной лишь страстью к творчеству, он  подарил  нас такими
книгами,  как  "Carmosine"  или  "Fantasio",  в  которых  мы словно бы вновь
услыхали последний отзвук романтической комедии и были тронуты и обрадованы.
Љогда  ”лобер  писал  "ѓоспожу  Ѓовари",  он,  без  сомнениЯ,  прежде  всего
стремилсЯ  быть верен несколько болезненному реализму;  но взглЯните: из-под
его пера вышел шедевр потрЯсающей  нравственной силы! Џравда состоит в  том,
что, когда автор замысливает книгу в великом напрЯжении, которое удесЯтерЯет
его  душевную  мощь,  и  от   этого  усилиЯ  удесЯтерЯетсЯ  внутренний  жар,
электризуетсЯ  все его существо,  он так глубоко  и всеобъемлюще  прозревает
условиЯ  нашего бытиЯ, что,  даже если основной замысел затаскан  и мелок, в
книге  непременно выразитсЯ хоть малаЯ  толика  правды  и  красоты. Љогда  в
творении есть мощь, в нем  не может  не быть  прелести, но бездарнаЯ,  плохо
написаннаЯ книга бездарна  всЯ  насквозь. Ђ значит, не следует  поддерживать
хилых,  слабосильных писак, которые должны либо  относитьсЯ к своему занЯтию
добросовестно, либо вовсе его устыдитьсЯ.
     —еловек несовершенен; однако  в  литературе ему должно  выражать  себЯ,
свои  взглЯды  и  предпочтениЯ, ибо поступать  иначе  куда  опаснее,  нежели
рискнуть  показатьсЯ безнравственным: это значит безусловно изменить правде.
€зобразить  чувство,  которое  вы  не  испытываете, даже  самое  похвальное,
значит, исказить его, а  это не может быть полезно. “таить чувство,  которое
вы  безусловно  испытываете, значит,  вольно обойтись с  правдой.  ‚ероЯтно,
любой  взглЯд на жизнь, если только человек,  который его  придерживаетсЯ, в
здравом  уме,  содержит   в   себе  долю  правды,   котораЯ   в   подходЯщих
обстоЯтельствах окажетсЯ благотворной длЯ человечества. џ не  боюсь  правды,
пусть бы  только мне  ее  сказали, но Я боюсь обрывков правды,  которые  мне
навЯзывают.   ‚сему   свое   времЯ   -  плЯске   и   трауру,   суровости   и
чувствительности,  строгой  воздержанности  и пиру  плоти;  и  если писателю
удалось бы собрать все эти крайности в одном творении, каждую на своем месте
и не погрешив против соразмерности, то  он создал бы  великий шедевр с точки
зрениЯ  нравственности,  а  также и  с  точки зрениЯ  искусства. Џристрастие
безнравственно,  ибо всЯкаЯ книга, дающаЯ обманчивое  представление о мире и
жизни, дурна. Ѓеда в  том, что слабый  неизбежно пристрастен; и книга одного
оказываетсЯ  унылой  и  гнетущей,  другого  -  дрЯнной и пошлой,  третьего -
болезненно-чувственной, четвертого - угрюмо-аскетической.
     ‚  литературе, как и в жизни, невозможно всегда быть правым. Њожно лишь
прилагать к этому  все  стараниЯ;  и тут существует  лишь  одно-единственное
правило:  не следует  торопитьсЯ  тогда,  когда  можно помедлить.  —то толку
написать книгу и отложить ее на девЯть или даже на девЯносто лет; ведь когда
пишешь, то убеждаешь  и самого себЯ, так что  не спешите начинать; и если вы
замыслили  произведение  искусства,  предмет  его  следует  прежде  долго  и
тщательно проверЯть на вкус, ибо, когда книга изготовлена, вы будете ощущать
этот вкус на каждой странице; или если вы намереваетесь вступить в спор, вам
следует прежде обдумать предмет спора со всех сторон, представить его себе в
здоровье  и  в  болезни,   в  горе  и  в  радости.  €менно  это  кропотливое
исследование, совершенно  необходимое длЯ того, чтобы создать книгу добрую и
правдивую,   обращает  занЯтиЯ   писательским  искусством  в  длительную   и
благородную школу.
     Њногое  еще  можно   сделать,   многое  сказать  и  повторить.   ‚сЯкий
литературный  труд,  который  верно  передает  ЯвлениЯ  действительности или
доставлЯет удовольствие,  оказывает обществу услугу.  €  оказавший ее вправе
испытывать   вполне   законную   гордость.   ‘амые   легковесные  романы   -
благословение длЯ страждущего, с ними не  сравнитсЯ никакой  хлороформ. „аже
жизнь нашего  старого морского волка  получила  оправдание,  когда, прочитав
"‹юбимца королЯ" или "Ќьютона ”орстера", Љарлайль смЯгчилсЯ душою. „оставить
удовольствие - значит оказать услугу; наставлЯть, забавлЯЯ, совсем нетрудно,
наоборот, очень трудно  без  помощи забавы преуспеть в наставлении. „аже и в
бессодержательной  книге обнажитсЯ частица  души  писателЯ  или  его  жизни;
читать  же роман,  в который вложены душевные  силы, -  значит умножить свой
жизненный  опыт  и  дать   применение   чувствам.   ‚сЯкаЯ   статьЯ,  всЯкое
стихотворение, всЯкое эссе, всЯкаЯ entre-filet {газетнаЯ  заметка (франц.)},
пусть   ненадолго,  непременно  сделаетсЯ  достоЯнием  умов  какой-то  части
читающей  публики  и,  пусть мимолетно, окрасит ее мысли.  Љогда принимаютсЯ
обсуждать  какой-либо  предмет,   у  любого  бумагомарателЯ  есть  бесценнаЯ
возможность сказать свое слово в достойном, подобающем человеку духе; и если
бы  в нашей прессе к этому  стремились  многие, ни публика, ни  парламент не
опускались  бы  до  суждений  более  низменных.   Џисатель  может  мимоходом
натолкнутьсЯ  на  что-либо,  что  кого-нибудь  позабавит,  заинтересует  или
ободрит  - пусть даже  всего  лишь одного читателЯ. Џраво же,  ему  очень не
посчастливитсЯ,  если  он  не  заденет  решительно  никого. Ћн  может  также
натолкнутьсЯ  на нечто такое, что сумеет  понЯть даже человек  неразвитый; а
длЯ  такого  человека прочесть  какую бы то ни было  книгу, да к  тому же  и
понЯть  ее -  случай  исключительный,  знаменующий  эпоху в  воспитании  его
чувств.
     €так,  вот  дело, которое стоит  делать, и  при  этом  стоит делать  по
возможности  хорошо.  Ђ  потому  если  Я  склонен  приветствовать   заметное
пополнение нашего цеха, то вовсе не оттого, что ремеслом нашим  можно больше
заработать, но оттого,  что  оно приносит  большую и высокую пользу, оттого,
что каждый честный мастеровой своими собственными усилиЯми может сделать его
еще более нужным человечеству; оттого, что дело это трудно делать хорошо, но
можно  делать всЯкий год все лучше; оттого,  что  оно  от  каждого  пишущего
требует  пристального  размышлениЯ  и  тем  самым  постоЯнно  воспитывает  и
облагораживает  его  натуру; оттого,  что, как  этот труд  ни оплачивай, его
лучшие  образцы все  равно  заслуживают  гораздо большего. Ђ в наши дни,  на
исходе девЯтнадцатого века,  честный  человек  должен  более всего опасатьсЯ
получать и тратить больше того, что он заслуживает.


        ЉЌ€ѓ€, ЋЉЂ‡Ђ‚€… ЌЂ Њ…Ќџ ‚‹€џЌ€…

     ђедактор  "Ѓритиш  “икли",  задавший  своим корреспондентам  на  первый
взглЯд столь  невинный вопрос, заманил  их в  ловушку, ибо вопросом своим на
самом деле копнул глубоко. •отЯ и  не сразу, а  по  некотором размышлении  и
исследовании,  писатель обнаруживает,  что  он взЯлсЯ  создать  нечто  вроде
собственного жизнеописаниЯ или, что  еще хуже, написать главу из  жизни того
прекрасного братца, который  некогда был у  каждого из нас и которого мы все
схоронили и  оплакали,  человека,  каким  мы  должны  были  стать, каким  мы
надеЯлись стать.  Ќо  раз  слово дано (даже и  редактору),  его  следует  по
возможности держать; и если в одних случаЯх Я окажусь достаточно умен и буду
немногословен, а в  других  не совладаю с собой  и  наговорю  слишком много,
винить в этом следует лишь того, кто заманил менЯ в ловушку.
     Ѓолее других и всего вернее влиЯет на читателЯ изЯщнаЯ словесность. Ћна
не   навЯзывает   ему   мнений,   в   которых   он   впоследствии  принужден
разочаровыватьсЯ; не преподает уроки, которые  потом  надобно  забывать. Ћна
повторЯет, располагает  в  ином порЯдке, проЯснЯет  уроки самой  жизни;  она
отвлекает  нас  от самих себЯ,  понуждает  знакомитьсЯ  с другими  людьми  и
показывает нам хитросплетение бытиЯ, причем не то, которое мы сами видим, но
весьма существенно  измененное  - в  нем не  присутствует  наше  чудовищное,
всепоглощающее ego. Ђ чтобы  стать таковою, она должна  быть более или менее
верна человеческой  комедии; но  всЯкаЯ правдиваЯ книга,  тем самым  и книга
назидательнаЯ, непременно наставлЯет читателЯ. Ћднако всего более  служат  к
нашему просвещению те возвышенные  романы и  поэмы, что великодушно насыщают
нашу мысль,  знакомЯт  нас  с  благородными и благочестивыми героЯми.  Ѓолее
других Я обЯзан експиру. Ќемногие мои  друзьЯ из  плоти и  крови оказали на
менЯ  столь  сильное  и  благотворное  влиЯние,  как   ѓамлет  и  ђозалинда.
Џоследнюю, уже достаточно полюбившуюсЯ мне при чтении, Я имел счастье видеть
в исполнении миссис  ‘котт ‘иддонс, и это, должен  признатьсЯ, произвело  на
менЯ  впечатление стократ сильнейшее. Ќичто  и  никогда  так не трогало,  не
восхищало, не освежало менЯ; оттого влиЯние  это  Я в какой-то мере ощущаю и
посейчас.  Ћгромное  впечатление произвела  на менЯ краткаЯ  речь  Љента над
умирающим  ‹иром,  и еще  много времени  спустЯ, о  чем  бы  Я  ни  думал, Я
неизменно возвращалсЯ к ней  мыслью -  так она показалась мне  глубока,