танниц.
     џ   никому   ни   полсловом   не  обмолвилась  о  тайне  Ђрно.  Џодруги
удовольствовались  моим  объЯснением,  что  Я  видела то же, что и ‚ольскаЯ,
после   чего  17-й  нумер  был  поголовно  признан  "страшным"  и  никто  из
воспитанниц  не  решалсЯ  экзерсироватьсЯ  в нем. ‚прочем, это было недолго.
—ернаЯ  женщина не поЯвлЯлась больше. Ђрно отправила свою сестру в больницу,
и  мало-помалу  старое событие потерЯло свой интерес, уступаЯ более свежим и
Ярким впечатлениЯм.
     Ќо  оно не могло пройти бесследно, и последствиЯ выразились в отношении
к  нам  Ђрно.  Ћна  уже не придиралась так, как раньше, и, что было приЯтнее
всего,  вычеркнула  Љраснушке  ее ноль за поведение и вновь записала Љорбину
на красную доску.
     - ќто длЯ вас, ‚лассовскаЯ, только длЯ вас! - шепнула она мне как-то.
     Ќе  скажу, чтобы поведение Ђрно было мне приЯтно: Я довольно некрасиво,
как казалось мне, покупала благополучие моим друзьЯм.
     Њежду тем институтскаЯ жизнь обогатилась еще одним событием.
     Ћднажды  мы  сидели  за  уроком  рисованиЯ,  который особенно любили за
снисходительное  к  нам отношение старика учителЯ ‹ьвова, смотревшего сквозь
пальцы  на  посторонние  занЯтиЯ  во времЯ его урока. ‚друг в класс как пулЯ
влетела ЊилЯ Љорбина с неистовым криком:
     - ЌовенькаЯ, новенькаЯ, новенькаЯ!
     - Mademoiselle  Љорбина,  -  остановил ее учитель, - здесь не рынок-с и
кричать  как  на  рынке  благовоспитанной барышне во времЯ урока не годитсЯ.
“мерьте пыл ваш!
     - Ђх,  Ђлександр  „митриевич! - вскричала ЊилЯ, ничуть не смущеннаЯ его
замечанием,  благо  дежурившей  в этот день Љис-Љис не было в классе. - џ не
могу!  ќта  новенькаЯ  совсем не то, что вы думаете! €... Я больше ничего не
скажу, пусть это будет сюрприз!
     - —то ты мелешь, Њилка! - вмешалась ‹ер.
     - Ђ  вот  увидите!  ‚от  увидите!  -  кричала  Љорбина. - € все, все вы
удивитесь! ‚се! Ђх, какой сюрприз! ЉакаЯ новость будет длЯ всех вас!
     - ѓоспожа  Љорбина,  - снова повысил голос учитель, - потрудитесь сесть
на ваше место и занЯтьсЯ вашей работой.
     - ‘ейчас,  сейчас,  Ђлександр  „митриевич!  -  заторопилась девочка и с
преувеличенным рвением набросилась на свой рисунок.
     „верь  в  класс  широко  распахнулась,  и  вошла Maman, со своим знаком
кавалерственной  дамы  на  плече,  в  сопровождении  Љис-Љис  и двух молодых
девушек,  в  одной  из  которых Я, несмотрЯ на долгую разлуку, узнала €рочку
’рахтенберг, в другой - Ќору - принцессу из серого дома.
     - ‚от  вам и новость! ‚от вам и сюрприз! - прошептала в восторге Њилка,
впиваЯсь глазами в вошедшую Ќору.
     „ействительно,  сюрприз  вышел  не  на  шутку,  и  мы  разинули  рты от
удивлениЯ.
     Џринцесса  из  серого дома, таинственнаЯ белаЯ девушка, поступала к нам
в институт как самаЯ заурЯднаЯ новенькаЯ!
     Ќа  ней  было  надето  то  же  белое платье или что-то похожее на него,
воздушное  и  легкое,  как  облако.  „ве  длинные белокурые косы, отливающие
золотом,  лежали  на  плечах  новенькой.  …е  большие  прозрачно-синие глаза
насмешливо  щурились на нас, как и тогда из окна дома, в день нашего первого
знакомства.
     - Mes  enfants,  -  произнесла  Maman,  слегка  выдвигаЯ вперед Ќору, -
прошу  любить  и  жаловать  вашу новую подругу. ‚ы, Я уверена, подружитесь с
нею,  как вполне взрослые барышни. Mademoiselle Ќора много путешествовала за
границей  и  может рассказать вам кое-что очень интересное. N'est-ce pas, ma
cherie   (не  правда  ли,  милаЯ),  вы  поделитесь  вашими  впечатлениЯми  с
подругами? - обратилась к ней с улыбкой начальница.
     - Avec  grand  plaisir, princesse (с большим удовольствием, кнЯгинЯ)! -
поспешила   ответить  новенькаЯ,  умышленно,  как  показалось  мне,  избегаЯ
называть начальницу Maman, по-институтски.
     - Ђ-а!  ‚се  старые  друзьЯ!  Ќо  как  они  выросли! Ѓоже мой! - хорошо
знакомым  мне,  надменным  голоском  произнесла  €рочка ’рахтенберг, которую
нельзЯ было не признать сестрою новенькой благодарЯ их сходству.
     ‡еленоватые   глаза  €рочки  обежали  весь  класс  быстрым  взглЯдом  и
остановились на мне.
     - Љак  вы  изменились, как выровнЯлись и похорошели, милаЯ ‹юда, за эти
шесть  лет,  что  Я  вас не видела, - произнесла она любезно, протЯгиваЯ мне
обе руки, затЯнутые в светлые лайковые перчатки.
     џ встала и подошла к ней.
     - „а-да,  -  с ласковой улыбкой подтвердила начальница, - ‚лассовскаЯ -
это  наша  гордость.  Ћна  во  всех  отношениЯх  блестЯще  оправдывает  наши
надежды, как лучшаЯ ученица класса.
     џ  низко  присела,  опустив  глаза,  как  это  требовалось институтским
этикетом.
     Maman  милостиво  потрепала менЯ по щечке и произнесла, снова обращаЯсь
к старшей из сестер ’рахтенберг:
     - ‚ы вполне можете поручить ей вашу сестру, €рэн!
     ЏоследнЯЯ  молча,  в знак согласиЯ, наклонила свою белокурую головку, в
то  времЯ как Ќора насмешливо вскинула на менЯ свои лукаво сощуренные глаза.
Ћ,  она,  как  видно,  и не нуждалась ни в чьем покровительстве - эта гордаЯ
красавица Ќора!
     Maman  наклонилась было к ней с намерением перекрестить и поцеловать ее
перед  "сдачей"  на  руки классной даме, что она всегда проделывала со всеми
новенькими,  но  ограничилась  почему-то  одним  только  поцелуем  бледной и
прозрачной щечки, подставленной ей Ќорой.
     Џотом,  заглЯнув  в  два-три альбома с рисунками выпускных и найдЯ, что
на  одном  из  них  нос  пристроен слишком близко к уху, а на другом нога не
имеет  последнего пальца, Maman кивнула одним общим кивком учителю, Љис-Љис,
нам и новенькой и, опираЯсь на руку €рэн, вышла из класса.
     ЌовенькаЯ  осталась  одна перед лицом 40 девочек, подробно и настойчиво
разглЯдывавших   ее  хрупкую,  воздушную  белую  фигурку.  Ќесколько  секунд
длилось молчание.
     Њы  были  уже  слишком  взрослыми  длЯ  того,  чтобы приставать к вновь
поступившей   с  вопросами,  и  слишком  еще  детьми,  чтобы  удержатьсЯ  от
подобного   соблазна.  Џоэтому  мы  бесконечно  обрадовались,  когда  звонок
возвестил  об окончании класса, и, позабыв о нашем достоинстве выпускных, мы
все повскакивали с мест и окружили Ќору.
     - ‚ы  роднаЯ  сестра  mademoiselle  €рэн?  - начала Љира „ергунова, как
самаЯ решительнаЯ изо всех.
     - ђазумеетсЯ!   -   отвечала   новенькаЯ,  в  свою  очередь  пристально
разглЯдываЯ черноглазую цыганочку Љиру.
     - ‘колько вам лет? - подхватила за „ергуновой ее подруга Ѓелка.
     ЌовенькаЯ чуть заметно, неуловимо улыбнулась.
     - Ђ как вы думаете сами, сколько? - спросила она.
     - ‚ы  знаете,  Њилка  вас  обожает!  - послышалсЯ чей-то голос из толпы
девочек.
     - Љто? - не понЯла новенькаЯ.
     - Љорбина,  ЊилЯ,  -  поЯснила  €ванова, - давно обожает, с той минуты,
как  в окне вас увидала... ‚ы разве не знаете?.. ’олько не увлекайтесь этим!
Ћна  вам  живо  изменит.  Њилка  не отличаетсЯ верностью. ‚ прошлом году она
обожала  Ђлександра  Њакедонского,  потом  изменила  ему  длЯ ‘ократа, потом
обожала Љузьму €вановича.
     - ќто учитель?
     - Ќет.  ќто  старший  повар.  Ћн  ужасно смешной и добрый... ‚сегда нам
давал  кочерыжки  и  морковь...  ‘коро  он уедет в ‘ибирь, на родину... Ђ вы
откуда?
     - џ  родом из ‘токгольма... џ шведка по отцу и француженка по матери...
џ училась в Џариже, в частном пансионе madame Ivette.
     - Ђ почему вы в белом?
     - Џо  привычке...  “  madame  Ivette  все девушки ходили в белом... Ћна
находила это гигиеничным и подходЯщим. Ѓелый цвет - символ невинности.
     - „ушка,  прелесть,  красавица!  -  молитвенно  сложив  ручки на груди,
шептала ЊилЯ, не сводЯ глаз с новенькой.
     - Њилка, не подлизывайсЯ, - крикнула Љраснушка со своего места.
     Ћна  единственнаЯ  из  всего  класса осталась сидеть на своей скамейке,
старательно  подтушевываЯ  рисунок и делаЯ вид, что не обращает ни малейшего
вниманиЯ на новенькую.
     - Ђх, ‡апольскаЯ, ты с ума сошла! - вспыхнула, краснеЯ до ушей, ЊилЯ.
     ЌовенькаЯ  оглЯнулась  на рыжую девочку, и лукаваЯ улыбка скользнула по
ее  губам.  Ћна бесцеремонно раздвинула окружавших ее институток и подошла к
пюпитру Љраснушки.
     - ќто  ваш  рисунок?  - указала она на почти доконченную голову сатира,
лежавшую перед Њарусей.
     - Њой!  -  резко отвечала Љраснушка, и глаза ее с вызывающим выражением
остановились на новенькой.
     - Ќедурно,  -  похвалила  та, - а только нос несколько крив и глаз один
больше другого. ђазве вы не видите сами?
     Љраснушка  вспыхнула.  Ћна  считалась одною из лучших учениц у ‹ьвова и
очень  гордилась  своей  способностью  к  рисованию.  €  вдруг эта Ѓог знает
откуда  ЯвившаЯсЯ  новенькаЯ  открыто  уличала  ее  рисунок в неправильности
перед лицом всего класса!
     ЊарусЯ  была  страшно  самолюбива  и горда. Ћна сердито захлопнула свой
альбом  и,  дерзко  уставившись  в  лицо  новенькой  загоревшимисЯ  глазами,
проговорила резко:
     - џ не нуждаюсь в указаниЯх. Њне их сделает учитель.
     - Ќапрасно,  -  произнесла,  улыбаЯсь  своей  тонкой  улыбкой,  Ќора, -
право,  напрасно,  mademoiselle...  - она помедлила слегка, чтобы кто-нибудь
из  нас  подсказал  ей фамилию Љраснушки, и, не дождавшись такой любезности,
продолжала:  -  џ  несколько  сведуща  в  этом  деле  и  могла  бы  быть вам
полезной...
     - Ђ  Я  говорю  вам,  что  Я  не  нуждаюсь  в ваших уроках и прошу менЯ
оставить в покое!
     ‹ицо  Љраснушки  мгновенно  побледнело,  как  это всегда с ней бывало в
минуты  волнениЯ  и гнева. Ќора не смутилась ни на секунду. Ћна чуть заметно
пожала своими тонкими плечиками и произнесла, обращаЯсь ко всем нам:
     - Љакое  несчастье,  что  в  учебных заведениЯх ђоссии так мало уделЯют
вниманиЯ  светскому  воспитанию,  -  и  затем,  повернувшись  ко  мне,  живо
проговорила  с  любезной  улыбкой:  -  џ  ждала  вас все времЯ, отчего вы не
пришли ко мне?
     џ находилась в затруднительном положении, не знаЯ, что отвечать.
     - …е   не  пускала  Љраснушка,  -  неожиданно  выпалила  Њилка,  всегда
выскакивавшаЯ невпопад.
     ЌовенькаЯ   так  и  залилась  своим  серебристым  смехом,  делавшим  ее
прелестной.
     - Љак?  ќта  сердитаЯ  рыженькаЯ художница не пускала вас ко мне? Ќо...
ma belle, неужели у вас нет собственной воли?
     џ  смутилась.  Ќе могла же Я ей раскрыть мою душу в первый же час моего
знакомства  и  признатьсЯ в том, что рыженькаЯ художница - моЯ милаЯ ЊарусЯ,
самое  дорогое,  самое близкое длЯ менЯ существо в институтских стенах, ради
спокойствиЯ  которой  Я  готова  выносить  все  ее  маленькие  требованиЯ  и
капризы.
     ‚ероЯтно,  лицо  мое  было  очень  растерЯнно  и глупо, потому что Ќора
снова рассмеЯлась и, взЯв менЯ за руку, проговорила:
     - Ќу-ну,  это  не  мое дело! ‹учше познакомьте менЯ с вашими подругами.
‚ы  слышали,  о  чем  просила  моЯ  сестра  €рэн?  Chaperonnez-moi  donc, ma
mignonne (возьмите же менЯ под свое покровительство, милочка)!
     џ  должна была исполнить ее желание и перезнакомила ее со всем классом.
"Ќаши"  смотрели  на  Ќору  ’рахтенберг  как  на  какое-то  совсем особенное
существо...  Ћна  резко  отличалась от всех этих милых, простеньких девочек,
гладко  причесанных  по институтскому правилу, в не совсем свежих передниках
и со следами черных клЯкс на пальцах.
     ЌовенькаЯ  была  безукоризненно  изЯщна и грациозна. Љаждое движение ее
было  законченно  и  картинно. Њы не могли не заметить этого и не признать в
ней  отлично воспитанной великосветской барышни из вполне аристократического
дома   и  невольно  конфузились  перед  нею  за  наши  грЯзные  передники  и
выпачканные в чернилах пальцы.
     Ћдна  неугомоннаЯ  ЊарусЯ  не  хотела "признать" новенькой. ‹ишь только
прозвучал  звонок, возвещавший начало следующего урока, и Я вернулась на мое
место,  Љраснушка  приблизила  ко  мне  почти вплотную побледневшее от гнева
лицо и прошептала, задыхаЯсь от слез и злости:
     - …сли  ты  будешь  говорить  с  нею,  гулЯть в перемену или слушать ее
хвастливое вранье, Я тебе не друг больше, слышишь ли, не друг, ‹юда!
     џ поспешила ее успокоить лаской и обещаниЯми исполнить ее просьбу.
     ЊарусЯ  успокоилась  так  же  быстро,  как и взволновалась, и только не
отпускала  менЯ от себЯ ни на минуту, боЯсь, чтобы Ќора не завладела мною. ‚
тот  же  вечер,  в кругу трех-четырех из почитательниц ее таланта, Љраснушка
читала  свою  поэму,  написанную во времЯ урока истории под крышкой пюпитра.
Џоэма  называлась  "‘кандинавскаЯ  дева",  и  в  ней безжалостно осмеивалась
вновь поступившаЯ Ќора ’рахтенберг.


        ѓ‹Ђ‚Ђ XI

                         ‚еликолепнаЯ Ќора. ѓадюка.
                                  ‡аговор

     Ќовенькую  одели в зеленое камлотовое платье, белый фартук и пелеринку.
’олько  белокурые  косы  ее  остались висеть вдоль спины. ЌовенькаЯ страдала
мигренЯми,  и  волосы,  уложенные  жгутом на затылке, как это требовалось по
форме,  могли отЯготить ее прелестную головку, потому ей, в виде исключениЯ,
разрешили носить косы.
     ‚  зеленом  платье,  безобразившем  обыкновенно всех прочих институток,
красота  новенькой  выступала еще рельефнее. Ћсобенно нравились ее глаза под
темными  ресницами,  всегда слегка прищуренные, насмешливые и вызывающие. „а
не  одни  только  глаза:  всЯ  она  была как-то необыкновенно красива - куда
лучше ‚али ‹ер, "саксонской куколки", и Њедеи - ‚ольской.
     Љласс  как-то странно относилсЯ к Ќоре. Ќикто не задевал, не затрагивал
ее.  ‚се давали ей почтительно дорогу, как бы сознаваЯ ее превосходство; при
ее  поЯвлении  смолкали беззаботные институтские речи: глупые шутки, наивные
выдумки  и  остроты - все это не имело места в обществе Ќоры. …е стеснЯлись,
как   посторонней.  —уткие  девочки  понимали,  что  эта  красиваЯ,  бледнаЯ
аристократка,  поступившаЯ  на один год, чтобы усовершенствоватьсЯ в русском
Языке,  не  могла  иметь  ничего  общего  с  детьми  средних  русских семей,
преимущественно  сирот,  дочерей  офицеров  и  служащих в военном ведомстве.
„аже   Ђнна   ‚ольскаЯ,   гордаЯ,   не   признающаЯ  ничьего  превосходства,
стушевалась  как-то  со  времени поступлениЯ новенькой и сошла "на нет", как
про нее с горечью говорила ее подруга ‹ер.
     „аже  ЊилЯ  Љорбина  не смела открыто боготворить Ќору и поклонЯлась ей
втайне,  точно  подавленнаЯ  ее  превосходством над всеми. Ћдна Љраснушка не
желала,  по-видимому, "признавать" совершенства Ќоры. Ћна открыто вела с нею
нескончаемую  войну,  задеваЯ  ее  ежеминутно, стараЯсь изо всех сил уронить
достоинство  новенькой и сравнЯть ее со всеми прочими институтками. Ќо Ќора,
казалось,  и  не  замечала  даже  усилий Њаруси. ‘ великолепным спокойствием
отмалчивалась  она на все колкости и задираниЯ Љраснушки, и только привычнаЯ
тонкаЯ  усмешка  морщила  по  временам  ее  гордые  губы.  Љогда  же выходки
‡апольской  превышали всЯкую меру терпениЯ, Ќора спокойно поднимала глаза от
книги  (она  по  большей  части читала во времЯ рекреаций английские романы,
которые   были   нам   недоступны  по  причине  незнаниЯ  Языка)  и,  лукаво
сощуриваЯсь, говорила безо всЯкой злости по адресу ‡апольской:
     - ћпитер,  ты  сердишьсЯ  -  значит,  ты  не  прав! - € этим еще больше
выводила ту из себЯ.
     „осадно  было  и  то  Њарусе,  что  молодаЯ  ’рахтенберг была отлично и
разносторонне  подготовлена по всем предметам. “чителЯ были в восторге от ее
познаний.  Ћсобенно  француз  Torneur  слушал  декламацию  Ќоры  и  читал ее
сочинениЯ с особенным восторгом.
     - Mademoiselle   ’рахтенберг,   -   говорил   он,   обращаЯсь  к  Ђрно,
сочувственно кивавшей ему головою, - великолепно читает.
     ’олько  двое  из  учителей не признавали Ќоры: это ’ерпимов, все еще не
разучившийсЯ  краснеть  со  днЯ своего поступлениЯ, да батюшка, любивший все
ласковое,   простенькое  и  податливое  в  своих  девочках,  чего  именно  и
недоставало Ќоре.
     Љак  лютеранка,  ’рахтенберг  не  училась  у отца ”илимона. Љ ней ходил
пастор  два  раза  в  неделю, но она присутствовала на наших уроках и, глЯдЯ
пристально   своими   сощуренными   глазами  прЯмо  в  лицо  свЯщенника,  не
пропускала,  казалось, ни одного его слова. ‡ато, когда, по свойственной ему
привычке,  батюшка  положил  как-то  ей  на  голову  свою большую руку, Ќора
осторожно  высвободила  из-под  рукава  синей  шелковой  рЯсы  свою красивую
головку  и,  нисколько  не  смущаЯсь,  отодвинулась в дальний угол скамейки,
приглаживаЯ  чуть-чуть  спутавшиесЯ  под  рукой батюшки волосы. Ћтец ”илимон
пристально  посмотрел  на  девочку  и  уже  больше  никогда  не гладил ее по
голове.
     ‘ русским учителем у Ќоры вышло очень курьезное приключение.
     Ќора   очень  плохо  объЯснЯлась  по-русски.  ’ерпимов,  уже  несколько
привыкший  и  ориентировавшийсЯ  в  классе  выпускных,  вызвал как-то Ќору к
доске и задал ей классное сочинение на тему: "—еловек как перл творениЯ".
     Ќора  долго  стоЯла  и  думала  у  доски... Ќаконец смело взЯла мелок и
написала следующее:
     "†ивотность  человека  дольше  продолжаетсЯ,  нежели животность зверей,
птиц, рыб, комарей и прочих гадостей".
     Ќе  успела она поставить точку, как весь класс дружно прыснул со смеху.
’ерпимов  поднЯл  глаза  на  доску  и тоже рассмеЯлсЯ, прикрываЯ рот рукой и
мучительно краснеЯ.
     - Mademoiselle  ‡апольскаЯ,  -  произнес  он,  немного  успокоившись, -
исправьте неточности в выражении mademoiselle ’рахтенберг.
     Љраснушка  злобно  торжествовала,  радуЯсь  унижению  врага.  Ћна гордо
вышла  к  доске  и,  зачеркнув  фразу  Ќоры, написала внизу: "†изнь человека
продолжаетсЯ дольше жизни зверей, птиц, рыб, комаров и прочих насекомых".
     - Ђх,  если  б это было по-французски, Я бы сумела написать, - заметила
Ќора  с  искренним сожалением о своем невежестве. Ќа торжествующую Љраснушку
она даже и не взглЯнула.
     ’ерпимов,  несмотрЯ  на свою природную застенчивость, привыкал к классу
с  каждым  уроком  все больше и больше. Ћн преспокойно уже наставил ученицам
несколько  шестерок  за  неудачные  ответы,  ни  на йоту не повышаЯ при этом
голоса  и  ничем  не  выражаЯ  своего  беспокойства.  Ћн  был  далеко не тем
незначительным,  добрым  и  безобидным  существом, каким мы его сочли в день
его  поступлениЯ  к нам. Џрозвище „он-Љихота теперь мало подходило к нему, и
мы не долго думаЯ переименовали его в ѓадюку.
     „ействительно, ’ерпимов отчасти и оправдывал это название.
     Ћн  был хитер, лукав, пронырлив и до крайности застенчив при всем этом.
Ћткрытого  натиска  со  стороны преподавателЯ институтки никогда не боЯлись.
Ќапротив,  дЯдю  ѓри-ѓри  мы  особенно  ценили  за  то, что он делал сбавки,
прибавки  под "злую руку", "с плеча", как говоритсЯ. Џриготовив у него урок,
воспитанница  могла  смело  рассчитывать, что старое забудетсЯ и она получит
желанную прибавку.
     ’ерпимов  не  то.  Ќачать  с  того,  что  он по входе в класс незаметно
из-под  руки,  прикрывавшей его подслеповатые глаза, оглЯдывал с добрых пЯть
минут   девочек  и,  надо  отдать  ему  справедливость,  проЯвлЯл  при  этом
удивительное  чутье,  так  как сразу угадывал, кто не знает урока, и вызывал
незнающих  в  первую  же  голову. „евочки, разумеетсЯ, попадались и получали
единицы.  Џотом,  к  концу  урока,  поставив  достаточное  количество плохих
отметок,  ’ерпимов,  как  бы  желаЯ  загладить  впечатление,  вызывал лучших
учениц,  дававших  бойкие ответы. Ћсобенно благоволил он к Љрошке, обожавшей
его и сумевшей подделатьсЯ под его требованиЯ.
     - ‚от  это  простота!  ќто  гармониЯ!  - говорил, слушаЯ ее декламацию,
учитель, и Љрошка рдела как пион от удовольствиЯ.
     ЊенЯ  он  терпеть  не мог, несмотрЯ на то что Я училась у него не хуже,
чем у других преподавателей.
     - ќто  он  тебе  за  —уловского  вымещает,  - поЯснЯла мне ЊарусЯ. - Ћн
терпеть  не  может  —уловского  и  злитсЯ  за  все,  что его напоминает: ты,
‹юдочка, читаешь так, как учил —уловский.
     Ќе  знаю,  за то ли ненавидел менЯ ’ерпимов или за другое, но больше 10
баллов, несмотрЯ на отличный ответ, он мне не ставил никогда.
     Ѓыл  понедельник.  Џосле  вчерашнего праздника не успевшие еще очнутьсЯ
институтки,  думавшие  больше о воскресном посещении родных, нежели об уроке
русской  словесности,  слушали вЯло и отвечали свои уроки неудачно. ’ерпимов
злилсЯ, но тщательно скрывал это, по своему обыкновению.
     - Mademoiselle  „ергунова, - произнес наконец его неприЯтный фальцет, -
потрудитесь ответить заданное.
     Љира  обомлела. Ћна перед самым уроком дождалась ’ерпимова в коридоре и
попросила  его  не  вызывать ее сегоднЯ, так как вчера у нее не было времени
приготовить заданное.
     Ћн  только молча поклонилсЯ в ответ, что она и принЯла за знак согласиЯ
с его стороны.
     €  вдруг  такаЯ измена! ’акаЯ подлаЯ, предательскаЯ измена! Ћ, это было
уже слишком! Љира встала со своего места и пролепетала заикаЯсь:
     - Monsieur ’ерпимов... вы не понЯли менЯ... Я просила...
     Ќо   он  отлично  ее  понЯл,  бедную  Љиру,  потому  что  предательскаЯ
усмешечка играла в уголках его тонкого рта.
     - Mademoiselle   „ергунова,  потрудитесь  ответить  заданное!  -  самым
сладеньким голоском и густо краснеЯ при этом, повторил учитель.
     ЃеднаЯ Љира встала вне себЯ от волнениЯ.
     - Ќичего,  Љирунька, вывезем, - зашептала ей ее соседка ЊанЯ €ванова и,
уткнувшись  в  книгу  (она  сама не знала ни слова из урока), стала усиленно
подсказывать „ергуновой.
     ЊанЯ  считалась  отличной  "суфлершей".  Ћна умела подсказывать урок не
разжимаЯ  рта  и  не  шевелЯ  губами, смотрЯ при этом самым невинным образом
прЯмо в лицо учителЯ. Ќо на этот раз ни Љире, ни ей не повезло.
     - ѓоспожа  €ванова,  -  произнес  ’ерпимов, - вы желаете также блеснуть
своими  познаниЯми?  Џожалуйте-с  в  таком  случае  на середину класса и вы,
госпожа „ергунова, также-с!
     Ќазванные  девочки  вышли  и встали перед кафедрой, обе багрово-красные
от смущениЯ и стыда.
     ђазумеетсЯ,  ни  та,  ни  другаЯ  не  знали  урока,  и, разумеетсЯ, обе
соседки дружно получили по жирному колу в журнальной клеточке.
     - ќто  уж  Ѓог  знает что такое! - кричала, выходЯ из себЯ, смугленькаЯ
Љира,  когда  по окончании урока ’ерпимов вышел из класса. - “-у, предатель,
шпион, ѓадюка противнаЯ!
     - Ќикто  не  виноват,  что  вы ленитесь, - сухо произнесла Ђрно, в упор
глЯдЯ на изводившуюсЯ от бешенства Љиру.
     - „а  поймите  же,  mademoiselle,  -  ударЯЯ  себЯ в грудь кулаками длЯ
вЯщего  убеждениЯ,  возмущалась та, - ведь он не смел так делать, не смел...
‚едь  Я  предупреждала  его...  Њы  всегда  так делаем... Љто не знает... та
просит  учителЯ  не  вызывать...  €  все  согласны... а этот... предатель...
изверг!.. џ не...
     ’ут Љира не выдержала и зарыдала навзрыд...
     - Љирушка...  персик  мой  милый  (Љиру „ергунову называли Џерсиком или
Џерсом  -  за  сходство  ее  имени  с Љиром - царем персидским), не плачь...
противнаЯ ѓадюка ни одной слезинки твоей не стоит! - утешала ее ЊанЯ.
     - Ќет,  это  уж Ѓог знает что такое! - вскакиваЯ на скамью, а оттуда на
пюпитр,  кричала  ‡оенька  Ќерод  - удивительно чувствительнаЯ в делах чести
девочка.  -  „а  как он смеет "продавать" нас! —то это за дикое отношение, в
самом  деле?..  Ќе  реви, Љира, не стоит портить глаз! € Ђрношке нечего было
изливатьсЯ!  Ћни  с  ѓадюкой одного полЯ Ягода! Џугач и ѓадюка, прелесть что
за подбор!
     - ’олько,   mesdames,   этого  предательства  так  оставить  нельзЯ!  -
выскочила  вперед,  размахиваЯ  руками, ЃельскаЯ. - —то это в самом деле! Њы
не "седьмушки"!
     - ЌельзЯ,  нельзЯ,  -  зашумели девочки со всех сторон. - Љира! ’ы, как
пострадавшаЯ, можешь выдумать казнь ѓадюке.
     - Mesdam'очки,  решайте  сами!  -  мгновенно  осушив  слезы, произнесла
повеселевшаЯ Љира. - ’олько позволит ли казнить его Љрошка?
     - Њаркова! Њаркова! - снова закричали девочки. - Џоди сюда!
     ‹ида  Њаркова, решавшаЯ к следующему дню математическую задачу, покорно
встала, захлопнула учебник и подошла к толпе.
     - Љрошка,  -  торжественно заЯвила ей Љраснушка, обожавшаЯ всЯкого рода
"стычки  и  событиЯ",  -  мы  хотим  казнить  ’ерпимова за предательство, ты
ничего не имеешь против? ‚едь он твой, ты его обожаешь!
     - Ђх;  mesdam'очки,  делайте  что  хотите,  -  беспомощно махнула рукою
Љрошка, - не могу же Я идти против класса...
     - „а...  а  кто  "перенес"  инспектрисе  о  том,  что мы Яблоки в снегу
морозили? - сердито блеснув цыганскими глазами, напустилась на нее Љира.
     - ќх,  что  вздумала! - оборвала ее ЊарусЯ. - "Љто старое помЯнет, тому
глаз  вон",  и  потом,  передавала  ли  Њаркова тетке о Яблоках, или та сама
увидела  из окон, мы еще не знаем, и, следовательно, все это пустое. ѓлавным
образом,  от  тебЯ  требуетсЯ,  Љрошка,  -  серьезно  обратилась  к Њарковой
ЊарусЯ, - чтобы ты отреклась от предателЯ ѓадюки!
     - Ћтрекаюсь, душка, Ѓог с ним! - покорно согласилась та.
     - Ќу  и  отлично...  Ђ теперь, заговорщики, за доску марш! - произнесла
разошедшаЯсЯ  ЊарусЯ.  €, указываЯ пальцем на „ергунову, Ѓельскую, €ванову и
‡ою Ќерод, скомандовала: - ’ы... ты и ты... и ты! €демте!
     —етыре  позванные  девочки  отделились  от  толпы  и во главе с Њарусей
скрылись  за  доской,  на  которой  висела  карта  с  распределением ђимской
империи, приготовленнаЯ к последующему уроку древней истории.
     Њинут  пЯть длилось совещание. Џотом ЊарусЯ перваЯ выбежала из-за доски
и, сверкаЯ заискрившимисЯ глазами, вскочила на кафедру.
     - Mesdames,  -  звонко  прокричала  она,  -  за  подлость  надо платить
подлостью.  Ћко  за  око,  зуб  за  зуб.  ‚еликолепный закон, и Я его перваЯ
последовательница.  џ  придумала  такую штучку, что противнаЯ ѓадюка никогда
ее не забудет!
     - Њаруська,  сумасшедшаЯ,  пожалей  ты  себЯ,  - вмешалась Я, - ведь ты
опЯть нарвешьсЯ на ноль за поведение или еще на что-нибудь похуже...
     - Ќе  беспокойсЯ,  ‹юда!  џ справедлива и хочу наказать виновного... Ќо
только  мое  наказание  будет  очень  строго,  а  в  глазах  начальства  оно
покажетсЯ  неслыханной  дерзостью,  и  потому,  mesdam'очки, заговорщиков не
выдавать! - звонко крикнула она девочкам, тесно обступившим кафедру.
     - Ќе   выдадим,   не  выдадим,  не  беспокойсЯ,  душка!  -  послышалось
отовсюду.
     - „аже  и  тогда  не выдавать, - продолжала ЊарусЯ, - если накажут весь
класс без рождественских каникул...
     ќто было самое строгое наказание в институте.
     - „аже и тогда! - снова подтвердили дружные голоса.
     - ‚се согласны?
     - ‚се, все, все согласны! - хором отвечал класс.
     Џоведение   ѓадюки   слишком   возмутило  и  ленивых,  и  прилежных,  и
"парфеток",  и  "мовешек",  чтобы  они  могли  равнодушно  отнестись к этому
происшествию.
     - џ   не  согласна!  -  послышалсЯ  вдруг  звонкий  голос  с  последней
скамейки,  где  сидела  за  книгою Ќора ’рахтенберг, не принимавшаЯ никакого
участиЯ  в  наших  волнениЯх.  -  џ  не согласна! - повторила она еще раз и,
спокойно захлопнув книгу, вышла на середину класса.
     - Mesdam'очки,   слышите?  -  взвизгнула  ЊарусЯ,  разом  терЯЯ  всЯкое
самообладание. - ‘кандинавскаЯ дева не согласна и еще, пожалуй, выдаст нас.
     - …сли  это  будет  необходимо,  очень  может  быть,  -  еще  спокойнее
отвечала Ќора.
     - ’о  есть  как  это!  Џо  какому  праву?  ’ы предпочитаешь идти против
класса и быть на стороне ѓадюки?
     - џ  хочу  быть  справедлива,  и  больше ничего, - со своим иностранным
акцентом  произнесла Ќора. - „ергунова должна была выучить урок. Ќет правила
останавливать учителЯ у класса и просить его не вызывать...
     - Џравила!  Џравила!  Џравила!  -  передразнила  всЯ  краснаЯ от злости
ЊарусЯ.  -  ’ы,  кажетсЯ,  всЯ  соткана  из  твоих  глупых правил, противнаЯ
ледЯшка!
     - Ќе  злись,  это вовсе не убедительно, - произнесла Ќора спокойно, - а
только  доказывает  дурной  характер  и воспитание... Mesdames, - обратилась
она  ко  всему  классу,  -  делайте  что  хотите,  но помните, что Я не хочу
страдать  из-за  ваших  глупых  выходок  и быть наказанной заодно с вами как
маленькаЯ   "седьмушка".   Џредупреждаю,  mesdames,  от  менЯ  не  ждите  ни
укрывательства, ни лжи перед начальством!
     €  договорив  последнюю  фразу,  Ќора  выделилась  из  толпы и спокойно
направилась к своему месту, где снова уселась за прерванное чтение.
     - Mesdam'очки,  она  нарочно!  Ќе  верьте ей! - отчаЯнно зашептала ЊилЯ
Љорбина,  взволнованнаЯ  и  испуганнаЯ  за  своего кумира. - Ћна это говорит
так, чтобы остановить вас! Ћна не выдаст! …й-Ѓогу же, не выдаст!
     €  ЊилЯ  длЯ подтверждениЯ своих слов усиленно закрестилась на висевший
в углу класса образ Ѓогородицы.
     - Џусть  попробует  только!  -  недобро  усмехнулась ЊарусЯ и бросила в
сторону  склонившейсЯ над книгой Ќоры взглЯд, исполненный ненависти, злобы и
вражды.
     Џокончив  с  заговором,  девочки успокоились немного. Љазнь ѓадюки была
решена.


        ѓ‹Ђ‚Ђ XII

                       ђоковые булавки. ЋтверженнаЯ.
                               ‘уд и расправа

     ќто случилось ровно через три днЯ после "заговора".
     €сторик  Љозелло  - смуглый, красивый брюнет небольшого роста, которого
Я  обожала  взапуски  с  Љирой  и  Њилкой,  -  окончил  рассказ о распадении
римского  государства,  четко  расписалсЯ  в  классном журнале и, кивнув нам
своей характерной крупной головою, не торопЯсь вышел из класса.
     Fraulein  Hening,  дежурившаЯ  в  этот  день,  собственноручно  открыла
форточку  длЯ  вентилЯции  воздуха и заторопила нас выйти в коридор, как это
требовалось после каждого урока.
     ЊарусЯ  была  особенно  возбуждена  в этот день. Ћна поминутно смеЯлась
без  причины,  заглЯдывала  мне  в  глаза  и  то  напевала, то декламировала
отрывки  своих  стихов. ђовно за минуту до начала урока, она кликнула Љиру и
Ѓелку,  и  они  втроем незаметно пробрались в класс и присели внизу кафедры,
так  что их не было видно. џ не подозревала, что они делали там, но когда мы
все  вошли  в класс после коротенькой рекреации, три девочки как ни в чем не
бывало сидели на своих местах и усердно повторЯли уроки.
     ’отчас же по первому звуку колокольчика в класс вошел ’ерпимов.
     џ  не  видела  его  после случаЯ с Љирой, и теперь он показалсЯ мне еще
более  противным  и  отталкивающим, чем когда-либо. Њне показалось даже, что
при  входе  в  класс  он  как-то  особенно  торжествующе взглЯнул на бедного
Џерсика,  присмиревшего  на своем месте. џ взглЯнула на Њарусю. Ћна всЯ была
олицетворенное  ожидание.  ‹ицо ее побледнело... ѓубы дрожали, а искрЯщиесЯ,
обыкновенно  прекрасные,  теперь  злобные  глаза так и впились в ненавистное
лицо учителЯ.
     - ЊарусЯ!  ЊарусЯ!  -  прошептала Я с отчаЯнием. - —то ты наделала?.. џ
вижу по тебе, что ты...
     џ не докончила...
     ‹егкий  крик,  вылетевший  из  груди ’ерпимова, прервал менЯ... “читель
держалсЯ   одною   рукою   за  кафедру,  другаЯ  была  всЯ  в  крови,  и  он
быстро-быстро   махал  ею  по  воздуху.  ‹ицо  его,  искаженное  страданием,
бессмысленно смотрело на нас.
     - ќто  ничего...  это отлично... - шептала ЊарусЯ, охваченнаЯ припадком
какой-то  бешеной радости, - так ему и надо... противный, скверный ѓадюка...
Ћко за око, зуб за зуб! „а... да... так и надо!
     - ЊарусЯ, - прошептала Я, замираЯ от страха, - что ты наделала?..
     - Ќе  Я  одна...  успокойсЯ, ‹юдочка! не Я... а все мы, слышишь, все...
мы воткнули под сиденье стула ѓадюки три французских булавки.
     - Ѓоже  мой!  —то  теперь  будет,  - пронеслось вихрем в моей голове, -
что-то будет теперь, ѓосподи?
     ’ерпимов  все  еще  стоЯл на кафедре, трЯсЯ по воздуху рукою, с которой
медленно  скатывались  каплЯ  за  каплей  тоненькие струйки крови. …го глаза
смотрели  на  нас с гневом, смешанным со стыдом. ќто длилось с минуту. Џотом
он  словно  очнулсЯ  от  сна,  будто  внезапно понЯв проделку девочек. ‚ынув
здоровой  рукой  платок  из  кармана  и зажав им больную руку, он обвел весь
класс  долгим вопрошающим взглЯдом и, поспешно сойдЯ с кафедры, не говорЯ ни
слова, скрылсЯ за дверью.
     - Ќу,  теперь  будет  потеха!  -  прошептала  испуганнаЯ  насмерть всем
происшедшим ЊилЯ Љорбина.
     Fraulein  Hening  тоже  сразу  понЯла  суть дела. Ћна вошла на кафедру,
наклонилась  к  стулу  и  через две секунды три большие, длинные с бисерными
головками булавки лежали подле чернильницы на столе.
     Fraulein Hening была взволнована не менее нас самих.
     - „ети,  -  начала она по-русски (в трудные минуты жизни добраЯ Љис-Љис
всегда  выражалась  по-русски), - мне очень, очень грустно, что Я ошиблась в
вас...  џ считала до сих пор моих девочек кроткими, сердечными созданиЯми, а
теперь  вижу,  что  у  вас  мохнатые,  зачерствелые,  звериные сердца. Њожно
простить  шалость, непослушание, но злую проделку, умышленно нанесенный вред
другому Я не прошу никогда!.. никогда!..
     …два  только  Fraulein успела сказать это, как в класс вошла начальница
в    сопровождении   инспектрисы,   инспектора   классов   -   толстенького,
добродушного  человечка  и  злополучного ’ерпимова с обернутою окровавленным
платком рукою.
     - ‹юди  вы  или звери? - вместо всЯкого предисловиЯ произнесла Maman, и
голова  ее  в белой наколке затрЯслась от волнениЯ и гнева. - Ѓарышни вы или
уличные  мальчишки?  ќто  уже  не  шалость,  не  детскаЯ  выходка! ќто злой,
отвратительный  поступок, которому нет названиЯ, нет прощениЯ! Њне стыдно за
вас,  стыдно,  что  под  моим  начальством  находЯтсЯ  девочки  со зверскими
наклонностЯми,  с  полным  отсутствием  сердечности  и  любви  к ближнему! џ
должна  извинитьсЯ  перед  вашим  учителем  за  невозможный,  отвратительный
поступок  с  ним - и кого же? - вверенных моему попечению взрослых девиц! ‡а
что  вы  так  гадко  поступили с monsieur ’ерпимовым? —то он вам сделал? Ќу!
Ћтвечайте же, что же вы молчите?
     Ќо  мы  понЯли,  что  отвечать  -  значило  бы признать себЯ виновными,
выдать  с  головою  друг  друга,  и  потому  виновато  молчали,  уставившись
потупленными глазами в пол.
     Њолчала   и  инспектриса  m-lle  …ленина  -  худаЯ,  злющаЯ  старуха  с
выцветшими   глазами.  Њолчал,  укоризненно  покачиваЯ  головою,  инспектор,
молчал  и  сам ’ерпимов - виновник происшествиЯ, бегаЯ взглЯдом по всем этим
низко склоненным головкам юных преступниц.
     ќто была мучительнаЯ пауза, показавшаЯсЯ нам вечностью.
     ќто   было   затишье   перед  грозой,  котораЯ  неминуемо  должна  была
разразитьсЯ.
     € она разразилась.
     - Mesdemoiselles!  -  произнесла  снова начальница (она только в минуты
сильного  раздражениЯ  называла  нас  так, а не "детьми", по обыкновению). -
Mesdemoiselles!  ‚аш  бессердечный  поступок  поражает  и  возмущает менЯ до
глубины  души... џ не могу поверить, чтобы весь класс мог сообща сделать эту
гнусность, почему и требую немедленно, чтобы виновные называли себЯ.
     "‚от  она,  где  настоЯщаЯ-то  расправа!"  -  промелькнуло в моей низко
склоненной голове.
     - Ќу,  mesdemoiselles,  Я жду! „аю вам пЯть минут на размышление. - € с
этими  словами Maman торжественно опустилась в кресло у бокового столика, за
которым всегда помещалась класснаЯ дама.
     Њы  молчали.  Ћ  выдаче  виновных  никому  не могло прийти на ум. Љласс
строго  придерживалсЯ  правила "товарищества", по которому выдать виновную -
значило бы навлечь на себЯ непримиримую вражду целого класса.
     Maman  по-прежнему  сидела  молча, как грознаЯ богинЯ правосудиЯ. Њы же
стоЯли  как приговоренные к смерти... ‚ классе была такаЯ тишина, что слышно
было, казалось, биение 40 встревоженных сердечек провинившихсЯ девочек.
     Њинута,  другаЯ,  третьЯ,  еще две последние минуты томительнее первых,
и... Maman встала.
     - ’ак  как  вы  не  желаете  исполнить  моего  требованиЯ,  mesdames, и
виновнаЯ  не отыскиваетсЯ, то, значит, все вы признаете себЯ виноватыми... Ђ
всЯкий  нераскаЯнный  проступок  требует  наказаниЯ.  € вы все будете строго
наказаны.  ‘  сегоднЯшнего  днЯ целый месЯц класс будет стоЯть в столовой во
времЯ  обедов  и  завтраков.  ‡атем  вы  все  останетесь  без рождественских
каникул...  и  в  выпускном  аттестате  ни  одна  из  вас  не  получит 12 за
поведение!
     ќто было уже слишком!
     Ќас  могли  оставлЯть  без  передников, могли выставлЯть на позор всему
институту  и  не  пускать  домой на свЯтки, но "пачкать" наши аттестаты - о!
это  было  уже  чересчур  жестоко!  Њногие  из  нас  должны были поступить в
гувернантки  после  выхода  из  института,  а  иметь  11  за  поведение  при
двенадцатибалльной  системе  -  значило  быть плохо аттестованной со стороны
начальства. ќтого мы боЯлись больше всего.
     - Maman,  ayez  la  bonte de nous pardonner! Pardon-neznous! Ayez pitie
de  nous  (будьте  добры  простить нас! Џростите нас! ‘жальтесь над нами)! -
послышались здесь и там плаксивые голоса "парфеток".
     - Non,  mesdemoiselles!  Je  ne vous pardonne pas (нет, Я не прощаю)! -
резко  ответила,  точно  отрезала  кнЯгинЯ  и,  поднЯвшись  со своего места,
величественно направилась к двери.
     Ќа   пороге   она   приостановилась   немного   и,  обернувшись  к  нам
вполоборота, сурово произнесла:
     - Љласс  будет  прощен, если виновнаЯ назоветсЯ. - Џосле чего она снова
взЯлась  за  ручку  двери,  готовЯсь  уйти,  как внезапнаЯ легкаЯ суматоха в
классе приостановила ее намерение.
     Џроизошло  заметное  движение  между  партами, и бледнаЯ как смерть, но
спокойнаЯ,  как  всегда,  Ќора  ’рахтенберг  очутилась  в  одну минуту перед
начальством, посреди класса.
     - ЉнЯгинЯ,   -   произнесла   она   твердым   голосом,  -  из-за  одной
провинившейсЯ  не  должен  страдать весь класс; потому Я не считаю возможным
покрывать ее: это сделала ‡апольскаЯ.
     ЌоваЯ  пауза  воцарилась  на  минуту,  после  которой  лицо Maman стало
мрачнее тучи и она произнесла, особенно Ясно отчеканиваЯ слова:
     - ‡апольскаЯ! Џодойди ко мне!
     Ќа  Њарусе,  как  говоритсЯ,  лица  не  было.  …е  плотно  сжатые  губы
побелели,  как у мертвой. ѓлаза потускнели разом, и что-то жесткое, недоброе
засветилось в их глубине.
     ’вердой  поступью  вышла  она  на середину класса и остановилась в двух
шагах от начальницы.
     - Ѓранить  тебЯ  Я  не  стану! - произнесла последнЯЯ. - ‚ыговоры могут
действовать  на добрые, а не на бессердечные, глубоко зачерствелые натуры...
’вой поступок доказал твое бессердечие... ’ы будешь исключена...
     ‚есь  класс  тихо  ахнул,  как  один  человек. Ћжидали всего, только не
этого...  Ќаказание  было  слишком сурово, слишком жестоко. “ многих из глаз
брызнули  слезы.  Љира  „ергунова, считавшаЯ себЯ почти одинаково виновной с
Љраснушкой, упала головой на свой пюпитр и глухо зарыдала.
     - Џрошу  без истерик! - строго прикрикнула Maman. - Џощадите мои нервы.
-  €, бросив на нас молниеносный взглЯд, сопровождаемый фразою: "Vous autres
- vous etes toutes pardonnees (остальные - все прощены)", вышла из класса.
     ‚  один миг мы окружили Љраснушку. Ћна стоЯла все еще на прежнем месте,
но  теперь  потухшие было ее глаза сиЯли и сверкали воодушевлением и злобой.
ђот  улыбалсЯ  странной  улыбкой,  горькой  и  торжествующей  в одно и то же
времЯ.
     - ЊарусЯ!  ЌесчастнаЯ  Љраснушечка!  ЃеднЯжечка  роднаЯ!  - лепетали мы
наперерыв, обнимаЯ и целуЯ ее.
     - ‘тойте,  mesdames! - слегка оттолкнув нас, произнесла ЊарусЯ внезапно
окрепшим   и   неестественно  звонким  голосом.  -  џ  не  несчастнаЯ  и  не
беднЯжка...  Ќапротив,  Я  рада,  Я  рада... что страдаю за правое дело... џ
права...  Њое  сердце  подсказывает  мне  это... Ћн сделал подлость, и Я ему
отплатила...  ‘  этой  стороны  все  отлично, и Я нисколько не раскаиваюсь в
моем  поступке  и  ничего  не  жалею! ‘кверно, отвратительно и мерзко только
одно:  в нашем классе есть предательница, изменница. Џусть менЯ гонЯт, пусть
лишают  диплома,  пусть!  Ќо  и  ей  не  место  быть  с нами, потому что она
"продала" нас! Ћна - шпионка.
     ЊарусЯ  стоЯла  теперь перед самым лицом Ќоры и, всЯ дрожа, выкрикивала
все  это,  сверкаЯ  своими разгоревшимисЯ глазами. Њы сгруппировались тесным
кругом вокруг обеих девушек, и сердца наши так и били тревогу.
     —увство  жалости и любви к Љраснушке, жгучей жалости до слез, травившей
наши  души,  и,  рЯдом  с  нею, нескрываемаЯ ненависть к ‘кандинавской деве,
дерзко  нарушившей наши самые свЯщенные традиции, - вот что заполнЯло сердца
взволнованных  девочек.  Ђ холоднаЯ и невозмутимо спокойнаЯ Ќора по-прежнему
стоЯла  теперь  перед  нами,  готовыми уничтожить ее теперь потоками брани и
упреков. € вдруг она заговорила.
     - џ  не  шпионка ни в каком случае, - звенел ее голос, - слышите ли, не
шпионка!  Џотому  что не тихонько, не из-за угла донесла на ‡апольскую. Ќет,
Я  выдала  зачинщицу и считаю себЯ правой. Џусть лучше страдает одна, нежели
сорок  девушек выйдут из института с испорченным дурной отметкой аттестатом.
Љак  будут смотреть на ту гувернантку, котораЯ возьметсЯ учить благонравию и
приличию,  когда сама не достигла этого? „а не только тем из нас, кто отдает
себЯ   педагогической  деЯтельности,  но  и  всем  нам  одинаково  неприЯтно
получать плохую отметку в выпускном листе.
     - —ушь!  ѓлупости!  ‚здор  все  это!  -  внезапно  прервала  ее,  рыдаЯ
навзрыд,  Љира.  -  Ќе  слушайте  ее,  ради Ѓога, mesdam'очки! Ќе говорите с
ней... Џусть она будет отвержена как предательница и шпионка!..
     - „а-да,  предательница! Џредательница! - неслось отовсюду,