а, что  Я ноль... …ще
ближе  к  нулю,  чем до  попаданиЯ на эту рухлЯдь. Љораблекрушение взбодрило
менЯ, призвало отстаивать жизнь,  а сейчас мне  нечего отстаивать и не с кем
мужествовать.  ЊенЯ приговорили  к длинному  отдыху.  џ созерцаю не  пустоту
пространств,  а собственную пустоту,  и породить она способна  только скуку,
разочарование и печаль.
     ‚скорости  не только менЯ,  но и самой  "„афны" не станет.  Ћна и Я, мы
превратимсЯ в окаменелость, как коралл.
     —ереп-коралл  до  сих  пор  находилсЯ на шканцах  и  в неподверженности
общему распаду составлЯл единственное живое, что было на корабле.
     „иковинный предмет дал  новый  толчок рассуждениЯм  нашего  сокрушенца,
приученного открывать новые край лишь сквозь  подзорную  трубку словес. …сли
коралл живой,  сказал он  себе, значит, он единственное мыслЯщее  существо в
среде  бессистемных мыслей. Њыслит он не  иначе  как о  собственной стройной
сложности, о которой,  впрочем, все знает, и  не ждет внезапных изменений  в
своей архитектуре.
     †ивут ли и думают ли  вещи? „иньский каноник  говорил ему однажды,  что
длЯ продолжениЯ и развитиЯ жизни надо,  чтобы  в вещах содержались  зародыши
материи, споры,  семена. Њолекулы -- взаимоположениЯ  определенных  атомов в
определенном порЯдке; ѓосподь  придал этот порЯдок хаосу  атомов; значит, от
этих взаимоположений должны  родитьсЯ аналогичные сочетаниЯ.  ќти вот  камни
перед нами не допотопны. Ћни произошли, и они произведут.
     Њир  состоит  из простых  атомов,  совокупленных  в  фигуры. ‘ложась  в
фигуры,   атомы   не   перестают   двигатьсЯ.   ‚нутри   каждого   предмета,
следовательно,  поддерживаетсЯ  постоЯнное движение  атомов: вихреобразное в
ветрах, жидкое и  упорЯдоченное в животных телах, медленное, но неотвратимое
в  растениЯх и, конечно, еще более медленное, однако  не отсутствующее  и  в
минералах.   ‚он  тот  коралл,  умерший   длЯ  коралловой  жизни,  чувствует
подспудное возбуждение, как полагаетсЯ камнЯм.
     ђоберт раздумывал.  „опустим, каждое тело составлено из атомов.  ‚  том
числе  и  тела, которыми занимаетсЯ геометриЯ: имеющие только протЯженность.
Ђтомы значит неделимые...  ‚ то  же времЯ любаЯ прЯмаЯ делима на  две равные
части,  какова бы ни  была ее длина. …сли длина не имеет значениЯ... значит,
делима на две равные части и прЯмаЯ, состоЯщаЯ из нечетного числа неделимых.
‡начит, серединнаЯ неделимаЯ частица на самом деле делима  пополам. Љонечно!
Ћна, обладаЯ в свою очередь какой-то длиной и следовательно в этом измерении
составлЯЯ собой прЯмую линию, пусть  даже  невероЯтно короткую,  должна быть
делима пополам. € так до бесконечности.
     Љаноник говорил, что атом --  это  сомножество частей, хотЯ  он и  сбит
настолько  плотно, что  мы  не в  состоЯнии производить  деление внутри  его
границ. ќто мы... Ќо, может, кто-нибудь другой может?
     €з твердых тел золото самое плотное; тем не менее из  одной унции этого
крушца  золотобит  выбивает  тысЯчу пластин. Џоловины этих  пластин  хватает
вызолотить всю  поверхность серебрЯного слитка. €з той же унции филигранщики
натЯгивают  волосЯных  нитей  на полверсты.  ђемесленник останавливаетсЯ, не
имеЯ достаточных  снарЯдов. ‡ренью  неподвластно  разглЯдеть нить чрезмерной
тонины. Ћднако насекомые, такие мелкие, что мы не видим их, и такие  ловкие,
чтобы превзойти умением всех ремесленников  нашего  рода, сумели бы допрЯсть
эту  золотую нитку, сравнЯть ее с расстоЯнием от ’урина до Џарижа. Ђ живущие
на этих насекомых паразиты-насекомые, они-то до какой тонины сумели бы нитку
дотЯнуть?
     ќх, видеть  бы  аргусовым  оком  многоугольники  коралла  и  волоконцы,
вплетенные  в  грани,  и  внутренность  волокон...  Я   исследовал  бы  атом
бесконечно...  Ћднако  атом,  рассекаЯсь  до  бесконечности,  делЯсь на  все
мельчайшие части, в свою очередь  делимые, этак заведет  менЯ в предел,  где
материЯ представит собой одну бесконечную делимость. …е твердость и  полнота
зиждЯтсЯ на  простом  равновесии пустот.  Ќе страшитсЯ  вакуума  материЯ,  а
обожает  пустоту  и состоит из  пустоты,  пустаЯ  сама  в  себе,  абсолютнаЯ
пустота.    ЂбсолютнаЯ   пустота   составлЯет   сердцевину    непредставимой
геометрической  точки.  ЌепредставимаЯ геометрическаЯ  точка  и  есть остров
“топиЯ, тот, который мы привыкли воображать в водЯном океане.
     ѓипотезируЯ  материальное  пространство,  составленное  из  атомов,  мы
приходим к выводу, что атомов вовсе  нет. —то же есть? ‚оронки. Џритом не то
чтобы воронки вертели солнцем и планетами, полной материей, сопротивлЯющейсЯ
их вихрю.  Ќет, солнце и планеты сами ЯвлЯютсЯ  воронками, вращающими в себе
более мелкие  вихри. Љрупнейший вихрь,  который вихрит галактики, содержит в
середине другие воронки.  ’е ЯвлЯютсЯ вихрЯми вихрей, пучинами пучин. Ѓездна
великой пучины  пучин  пучин  низвергаетсЯ  в  бесконечность и опираетсЯ  на
Ќичто.
     Њы, обитатели большого коралла космоса, считаем  полной  материей  атом
(хотЯ его не видим),  тогда  как  и атом, подобно  всему  прочему,  ЯвлЯетсЯ
вышиваньем  пустотой  по  пустоте. Ѓытием, насыщенным  и даже вековечным, мы
зовем   вереницу    бестелесностей,    бескрайнюю   протЯженность,   котораЯ
отождествлена  с  абсолютной  пустотой  и  котораЯ  своим   несуществованием
порождает мнимовидность всего.
     € вот  Я сижу  тут и  мню,  будто вижу мнимовидность мнимовидности,  Я,
мнимовидность себЯ  самого? ‘тоило ли утратить все, угодить на эту посудину,
застрЯвшую в антиподном крае, чтобы понЯть: утрачивать было нечего? ‚прочем,
уЯснив это, Я выигрываю бесконечно много. џ становлюсь единственной мыслЯщей
точкой, в которой универс признал собственную мнимосущность.
     ‚ то же  времЯ Я  мыслю,  значит, обладаю душой. “х, как  запутано. ‚се
состоит  из  ничего,  однако чтобы это  ничто  помыслить,  надо  иметь душу,
котораЯ что хотите, но уж только не ничто.
     —то есть Я?  ѓоворЯ  "Я  -- ђоберт  де ла ѓрив", Я  подразумеваю  сумму
воспоминаний личного минувшего. ѓоворЯ "Я--то, что присутствует сейчас здесь
и не ЯвлЯетсЯ ни мачтой ни кораллом", Я подразумеваю сумму  ощущений личного
настоЯщего. Ќо  ощущениЯ  моего  настоЯщего, что они? Ћни --  это  множество
взаимоотношений между предположительными неделимыми, отзывающихсЯ внутри той
системы отношений,  основанной на исключительном единстве, которое  есть мое
тело.
     ‡начит, моЯ душа  не  то, что  думал ќпикур: не материЯ,  состоЯщаЯ  из
частиц,  более тонких, чем другие частицы, не дуновение, смешанное с теплом,
а способ, которым эти отношениЯ ощущают себЯ в качестве таковых.
     ЉакаЯ  разреженнаЯ плотность! ЉакаЯ плотнаЯ  неосЯзаемость! џ есмь лишь
взаимоотношение   моих  частей,  которые  ощущают   себЯ  лишь  в  процессах
взаимоотношений друг с другом. Ћднако эти  процессы в свою очередь делимы на
новые взаимоотношениЯ, и  так  далее,  далее, далее.  ‡начит, всЯкаЯ система
отношений,  сознаваЯ себЯ, более  того  --  составлЯЯ собой  сознание  себЯ,
ЯвлЯетсЯ мыслЯщим Ядром.  џ мыслю себЯ,  свою кровь,  свои  нервы; но каждаЯ
капелька моей крови мыслит сама себЯ.
     Њыслит ли она похоже на то, как Я  мыслю себЯ? Ѓезусловно нет. ‚  живой
природе  человеку  свойственно  мыслить  себЯ  достаточно  сложным  образом,
животное  мыслит  попроще  (чувствует  аппетит,  например,  но  не чувствует
совесть), а растение  чувствует, что растет, и  безусловно  чувствует, когда
его срубают,  и может быть,  говорит  о  себе  "Я", но не так  внЯтно, как Я
говорю это. ‚сЯкаЯ вещь мыслит, но сообразно своей сложности.
     …сли  так, это значит, что и  камни мыслЯт.  €  мыслит  вот эта  глыба,
котораЯ  вообще-то  не  глыба,  а  растение. €ли  животное.  Љак оно мыслит?
Љаменно. ѓосподь, который есть великое взаимоотношение всех  взаимоотношений
универса,  мыслит себЯ  мыслЯщим,  по  теории ”илософа...  Ќу, а этот камень
мыслит  себЯ  каменеющим.  Ѓог  мыслит целую  действительность и бесконечные
миры,  которые создает  и которые подкреплЯет своей мыслью, Я мыслю о  своей
незадавшейсЯ  любви, об  одиночестве на корабле, об умерших отце и матери, о
своих грехах и о  грЯдущей кончине, а этот камень, возможно,  думает только:
"Я камень, Я камень, Я камень". „аже "Я" он врЯд ли  думает. ’олько: камень,
камень, камень.
     Ќаверно, это скучно. •отЯ,  может, это Я чувствую  скуку,  Я, способный
думать  что-то  еще,  а  он  (она,  оно)  удовлетворено  своей  каменностью,
счастливо, как ѓосподь. €бо ѓосподь счастлив бытностью ‚сем,  а  этот камень
счастлив  бытностью почти ничем, но поскольку  ему  неведомы другие  способы
бытовать, он смакует свой способ, несказанно собой довольствуЯсь.
     Ћднако верно  ли, что камень чувствует только свою  каменность? Љаноник
говорил, что камни тоже -- такие тела, которые в некоторых случаЯх сгорают и
превращаютсЯ  в иное. „ействительно, упади камень в  вулкан, и  в напрЯжении
жара  пламенного  жира,  который именовалсЯ  в  древнем мире  Њагма,  камень
сплавитсЯ с другими камнЯми, превратитсЯ в растопленную массу, и скоро  (или
нескоро) вновь обретет  себЯ уже как часть более крупного камнЯ. Њыслимо ли,
что прекращаЯ быть этим самым камнем, в миг, когда надо стать камнем другим,
он не чувствует разогрева, не ощущает, что приблизилась смерть?
     ‘олнце било отвесно,  легкий бриз ослаблЯл  припеку,  пот  сох  на коже
ђоберта. „авно  занЯтый тем, что воображал себЯ  окаменелым от  взора нежной
Њедузы, он  решилсЯ  прочувствовать, что  значит мыслить каменностью  камнЯ,
может, готовЯсь к дню, когда претворитсЯ в простые белые кости, выставленные
на то же солнце, овеваемые теми же ветрами.
     Ћн разделсЯ донага, улегсЯ с закрытыми глазами, засунувши в уши пальцы,
чтоб не  отвлекатьсЯ  на  шумы,  как не может  отвлекатьсЯ камень,  лишенный
органов  слуха.  Ћн  отринул любое воспоминание, любую телесную потребность.
…сли б мог, он бы отринул и свою кожу, а так как не мог, старалсЯ сделать ее
понечувствительнее.
     џ камень, Я камень, повторЯл он. ‡атем, дабы избежать говорениЯ о себе:
камень, камень, камень.
     —то бы  Я чувствовал,  будь  Я  действительно камнем?  Џрежде всего  --
движение  тех  атомов, из которых составлен, то есть  постоЯнную  вибрацию в
соположениЯх,  которые  частицы частиц моих частиц образуют между  собой.  џ
слышал бы  гул  своей каменности. Ќо без возможности сказать "Я", потому что
сказанное "Я"  предполагает, что имеют  место и  иные:  нечто иное, чему "Я"
противопоставлЯетсЯ.  €значально камень  не может  знать,  что есть иное вне
его. Ћн гудит, он каменит свое  камнение, не  ведает об инаком. Ћн мир. Њир,
самотно мировеющий.
     ’ем не менее, если тронуть коралл, чувствуетсЯ, что поверхность принЯла
в  себЯ  тепло  солнца,  попавшего  на  верхнюю  ее сторону. ЌижнЯЯ  сторона
прохладней.  Ђ расколи Я коралл на две части,  может, почувствую,  как тепло
сЯкнет  от  верху до низу. ’ак  вот,  в  теплых  телах  атомы движутсЯ более
отчаЯнно,  и значит, этот камень,  ощущающий себЯ как  движение, не может не
испытывать  в  себе перепад движений.  ЋставайсЯ  он  вечно выставленным  на
солнце вечно в том же положении, может, начал бы воспринимать и что-то вроде
верхнести,  и что-то  вроде нижнести, хотЯ бы  только под  видом двух разных
типов  движениЯ.  Ќе  ведаЯ, что причиной этого  различиЯ  ЯвлЯетсЯ  внешнее
воздействие, он воспринимал бы себЯ через это, как если бы движение ЯвлЯлось
его  натурой.  Ќо  если бы камень обвалилсЯ, откатилсЯ к подножию  и  принЯл
новое  положение,  он  почуЯл  бы,  что  теперь  совсем  новые  его  стороны
засуетились,  хоть  раньше были медленны, и  замедлились  те, которые прежде
были подвижны. Џокуда оползает  земной пласт  (это  может  происходить очень
медленно), он мог  бы  чувствовать,  что тепло, то есть  составлЯющаЯ  тепло
подвижность, постепенно смещаетсЯ с одной стороны на другую.
     „умаЯ  так,  ђоберт  медленно  подставлЯл  разные  бока  лучам  солнца,
перекатываЯсь по шканцам, покуда не закатилсЯ в тень,  постепенно пасмурнаЯ,
как должно было бы происходить и с камнем.
     Љак  знать, задумалсЯ ђоберт, не начинает ли в подобном  качении камень
обладать если не понЯтием места, то хотЯ бы понЯтием бока? € по меньшей мере
понЯтием   смены.  Ќо  не  понЯтием  страсти,  ибо   камню   недоступна   ее
противоположность,  а именно действие.  Ђ может  быть, доступна? Џотому  что
бытность  свою камнем, имеющим особый  состав,  он ощущает  постоЯнно,  в то
времЯ как  бытность  свою  то  холодным,  то горЯчим он ощущает попеременно.
‡начит, каким-то  образом  камень  способен  отграничивать  себЯ  самое  как
субстанцию от собственных акциденций. €ли  же нет... ‚оспринимаЯ  самое себЯ
как  отношение,  камень  себЯ  чувствует взаимоотношением разных акциденций.
—увствует  себЯ субстанцией  в становлении. Ќо что  это значит? ђазве  Я сам
воспринимаю себЯ  иначе?  Џоди  разбери,  мыслЯт  ли  себЯ  камни по  теории
ЂристотелЯ  или  по теории Љаноника. ‚се это в  любом  случае  должно занЯть
тысЯчелетиЯ.  Ќо  проблема не  в  этом.  Џроблема в том, способен  ли камень
пользоватьсЯ  этими сменЯющими друг друга  самоперцепциЯми.  Џотому что если
камень  чует себЯ  то горЯчим наверху и холодным  снизу, то совсем наоборот,
однако  при этом  во втором состоЯнии он не помнит состоЯниЯ первого, камень
все-таки, значит, считает, что его внутреннее движение всегда одинаково.
     •отЯ  с  какой  стати,  обладаЯ  самоперцепцией,  камню бы  не обладать
памЯтью?  ЏамЯть одна из  возможностей души, и как бы ни  была мала та душа,
котораЯ у камнЯ, соответственного размера памЯть должна у него иметьсЯ.
     Џомнить означает понимать разницу  между "прежде" и "ныне", в противном
случае  и Я бы верил всегда, что вспоминаемое  горе  и  вспоминаемаЯ радость
длЯтсЯ в месте и в миг, где и когда Я говорю. Ђ мне известно, что это только
миновавшие перцепции, потому что они слабее перцепций, свЯзанных с "сейчас".
‘ледовательно, проблема-- иметь ощущение  времени. Љоторое, наверное, и Я не
должен  бы иметь, если времЯ --это что-то, чему научаютсЯ... •отЯ... ђазве Я
не убеждал  себЯ дни  или  месЯцы тому, до болезни, что  времЯ есть  условие
движениЯ,  а не результат?  …сли  части камнЯ  состоЯт в  движении, у  этого
движениЯ  есть  ритм,  который, хотЯ  и неслышим, напоминает  тиканье часов;
камень  часы  самому себе. Ћщущать свое  движение. ’иканье  своего  времени.
‡емлЯ, крупный  камень в  небе, слышит времЯ  своего движеньЯ, времЯ вздохов
своих приливов. —то слышит  ‡емлЯ, то Я вижу  в начертаниЯх небесного свода.
‡емлЯ слышит то же времЯ, что Я вижу.
     ‡начит,  камень  осознает  времЯ.  Ћн  его  осознает  еще  прежде   чем
истолковать   перемены  своего  нагрева   как  перемещениЯ  в  пространстве.
Џо-моему,  камень  может  и  не  знать,  что  перемены  нагрева  зависЯт  от
ориентации  в пространстве. Ћн может думать, что изменениЯ вытекают из  хода
времени, как переход ото сна  к бодрствованью, от энергии к утомлению... как
Я сейчас  заметил, что, не двигаЯсь,  отсидел  левую ногу.  •отЯ нет, камень
должен   ощущать  и  пространство,  чувствуЯ   шевеленье  там,  где   прежде
существовал  покой,  а  покой  там,  где  прежде двигалось. Љамень,  значит,
понимает "там" и "здесь".
     ‚ообразим  теперь,  что кто-то  поднЯл  этот камень  и  замуровал между
других камней  стены.  ‚ принципе этот  камень всегда воспринимал игру своих
внутренних  положений  именно  благодарЯ  тому,  что  чуЯл  в  своих  атомах
напрЯженное усилие  сложитьсЯ ЯчеЯми пчелиных сот, где все притиснуты друг к
другу  и каждый посреди  других. ’ак себЯ  чувствует и совокупность камней в
арке  церковного  свода,  где  камень  подпираетсЯ  камнем и  все  подпирают
замковую плиту, а камни, близкие к замку, отпихивают прочие вниз и наружу.
     Џривыкнув  к такой  игре подпора и  распора, свод в своей совокупности,
наверно,  понимает себЯ сводом,  суммой  невидимого  движеньЯ,  совершаемого
кирпичами, беспрестанно  жмущими друг на друга. ‡начит, он  ощутит толчок, и
если  его  станут сокрушать,  догадаетсЯ, что он уже  почти  не свод,  когда
подпорнаЯ стена, с контрфорсами, грЯнет оземь.
     „о этой поры камень, затиснутый между прочих настолько тесно, что готов
расколотьсЯ  (и  будь  давление   посильнее,  треснет),  должен  чувствовать
принуждение, напор, не ощущавшийсЯ им прежде, давление, как-то сказывающеесЯ
и на его  внутреннем движенье. Ќе значит  ли  это,  что в подобном положении
камень обЯзательно помыслит о чем-то внешнем, что не есть он? Љамень  поймет
существование Њира. Ђ может быть,  подумает, что  подавлЯющаЯ его сила  есть
что-то сильнейшее его, и отождествит понЯтиЯ Њира и Ѓога.
     Ќо в тот день как разрушитсЯ стенка, как  принужденьЯ не станет, камень
почувствует  ‘вободу. Љак почувствовал  бы ‘вободу Я,  решившись  преодолеть
принуждение,   навЯзанное  мне.  ’олько  вот   Я   могу  желать   преодолеть
принуждение, а камень нет. ‘ледовательно, свобода -- это страсть, в то времЯ
как желание освободитьсЯ -- поступок, вот какаЯ разница между мною и камнем.
џ способен желать. Љамень же по крайности (почему бы нет?) способен тЯготеть
к возврату в то, чем он себЯ чувствовал до  стенки,  и испытывать приЯтность
освобождаЯсь. Ќо он не может действовать, чтобы достичь, к чему тЯготеет.
     Ђ  Я,  могу ли  Я  вправду хотеть? ‚от сейчас  Я  испытываю  приЯтность
бытности   камнем,   солнце  греет   менЯ,  ветер   делает  переносимым  это
провЯливание тела, у менЯ нет намерениЯ прекращать  бытность камнем. Џочему?
Џотому что она приЯтна. ‘ледовательно, и Я в рабстве страсти, она удерживает
менЯ от свободного желаниЯ ее противоположности. Ћднако при желании Я мог бы
пожелать. ’ем не менее Я не желаю этого. „о какой степени Я свободнее камнЯ?
     Ќе существует более ужасной мысли, особенно длЯ философа, нежели  мысль
о свободной воле. Џо  философскому  малодушию  ђоберт отогнал слишком тЯжкое
размышление.  ’Яжкое и  длЯ него, разумеетсЯ, но вдвойне слишком  тЯжкое длЯ
камнЯ, который ђоберт уже  одарил страстЯми, но  которому  отказал во всЯкой
возможности  действиЯ.  ‚  любом  случае,  даже и  не  имеЯ права задаватьсЯ
вопросами о возможности или невозможности губить себЯ  свободовольно, камень
все-таки приобрел многие  и благородные способности, превосходЯщие те, коими
человеческие существа когда бы то ни было его наделЯли.
     ’еперь ђоберт раздумывал скорее о другом: в минуту, когда камень падает
в  вулкан, посещает ли его мысль о смерти. Љонечно, нет, ибо камень  никогда
не ведал, что  означает  "умереть". Ђ полностью растворившись в магме, имеет
ли  камень представление о  своей наступившей смерти? Ќет, потому что уже не
существует  этого исключительного  единства,  камнЯ. ‘ другой  стороны,  кто
знает, замечают  ли люди,  что  они умерли?  Џрежде нечто  представлЯло себе
себЯ. Ђ теперь оно магма... магмо, магм. џ магм, магм, магм, шлеп  и шлеп, Я
теку, точусь,  текусь, сочусь, хлюп и хлюп,  клокочу и ключом киплю,  шиплю,
плещу,  харкочу и хрючу жгучей жижей. •рр... представлЯЯ себЯ магмой, ђоберт
брызгал  пеной  как  бешенаЯ собака, изрыгал непотребные урчаниЯ  из утробы,
чуть было не испражнилсЯ.
     •удо у него выходило быть магмой. ‹учше было возвращатьсЯ к думанию как
камень.
     Ќо какое значение имеет  длЯ бывшего камнЯ магма, магмЯщаЯ  собственную
магмость? „лЯ камней  нет жизни после смерти. € ни длЯ кого нет, из тех кому
обещано или дозволено после смерти превращатьсЯ в растение или животное. —то
если после моей смерти мои  атомы  снова сбегутсЯ, уже  вслед за тем как моЯ
плоть  как следует  рассредоточитсЯ  по земле, и всосетсЯ корнЯми, и взойдет
снова--в благородную форму пальмы? —то мне, говорить "Я пальма"? ’ак сказала
бы  пальма,  не менее мыслЯщаЯ, нежели  камень. Ќо когда пальма  скажет "Я",
подразумеваетсЯ ли "Я" ђоберта? „урно было бы отнимать у нее  право говорить
"Я пальма". € что  она  тоща  за пальма, если скажет "Я ђоберт есмь пальма"?
’ого  единства,  которое  говорило "Я ђоберт", воспринимаЯ  себЯ в  качестве
единства, больше  нет. Ђ  если его больше  нет, вместе с восприЯтием  себЯ Я
утрачу и  воспоминание  себЯ. Њне даже нельзЯ  будет  сказать "џ  пальма был
ђобертом". …сли бы  это было  можно, то  сейчас Я  знал бы,  что  Я, ђоберт,
некогда был... чем? Ќу чем-то. Ћднако Я того совершенно не помню. —ем Я  был
прежде, Я  уже не  знаю, так же  как  не помню того зародыша,  которым был в
материной утробе.  џ знаю, что был зародышем, потому что мне об этом сказали
другие. Ђ по мне, Я мог бы никогда им и не бывать.
     Ѓоже, ведь Я мог бы  изведывать душу... „а, душу могут изведывать  даже
камни,  и  именно по душе камней  Я и сужу, что моЯ душа  не переживет моего
тела. Љ чему Я тут  разглагольствую и играю в камень, если потом Я ничего не
буду знать о себе?
     Ћднако  в  конечном счете что такое это "Я", которое, как  мне веритсЯ,
мыслит менЯ? Ќе говорил ли Я, что оно лишь представление,  которым  пустота,
равнозначнаЯ пространству,  познает  себЯ  в  этом  исключительном единстве?
Џосему:  не  Я мыслю.  Џустота или пространство  мыслЯт менЯ. ‡начит, состав
менЯ есть акциденциЯ, при которой пустота и пространство замедлились на один
взмах крыла, прежде  чем  возвратитьсЯ к совершенно иным  помыслам.  ‚  этой
грандиозной  пустоте пустот единственное, что действительно существует, есть
вереница становлений в бесчисленных недолговечных составах... ‘оставах чего?
‘оставах единого великого Ќичто, которое и есть ‘убстанциЯ всего.
     Џо  законам   величественной  неминуемости,   побуждающей   творить   и
уничтожать  миры,  она  размечает  наши  тусклые  жизни.   ЏринЯть  ее,  эту
Ќеминуемость,  суметь полюбить,  вернутьсЯ к  ней и  преклонитьсЯ  перед  ее
грЯдущею волей  -- условие ‘частиЯ. ’олько принЯв ее законы, получу свободу.
‘нова вхлынуть в нее -- обрести ‘пасение, бегство от страстей в единственной
страсти. €нтеллектуальной ‹юбови к Ѓогу.
     …сли  б мне удалось действительно постичь это, Я  бы  стал единственным
человеком,  нашедшим  €стинную  ”илософию,  и  узнал  бы  все  о  Ѓоге,  все
сокровенное.  Ќо  у кого  же хватит духу предстать пред миром и провозвещать
эту философию? ќто  тайна,  которую  Я  заберу  с собой в гробницу  в стране
антиподов.
     Љак Я уже говорил, ђоберт не обладал философской закаленностью. ЏридЯ к
сему  ЃогоЯвлению,  отшлифовав его с  суровостью, с которой оптик  полировал
свои линзы,  он снова впал в любовное отступничество. Џоскольку камни любить
не могут, он подтЯнулсЯ, сел и снова стал влюбленным человеком.
     Ќо в этом случае, сказал он, если нам  всем возвращатьсЯ в большое море
единой  и великой субстанции, сходить в нее,  всходить в нее, в любое место,
где там она, Я прЯмо и объединюсь с  ‚ластительницей моею! Њы будем частию и
целым единого  макрокосма. џ  буду ею,  она мною.  Ќе это ли глубинный смысл
истории ѓермафродита? ‹илеЯ, Я, в едином теле и мысль едина...
     ђазве  Я  уже  не  предвосхитил  это  событие? ‘колько  дней (недель  и
месЯцев!) Я заставлЯю  ее жить в мире, который  только мой. Џусть  даже чрез
посредствие ”ерранта. ‹илеЯ уже -- помышленье моего помысла.
     ‚от  в  чем  писанье  ђоманов.  †ить  чрез  посредствие  своих  героев,
заставлЯть  их  жить  в  мире,  который  наш,  и  предавать  себЯ  самого  и
собственные созданиЯ  мыслЯм тех, кто придет за нами, тогда когда уже  мы не
сможем сказать "Я".
     Ќо  если  так,  значит, только  от  менЯ зависит  полностью  искоренить
”ерранта из  моего собственного мира, сделать,  чтоб  его  уничтожение  было
волею ‘уда Ѓогова, и создать условиЯ, чтобы мне соединитьсЯ с ‹илеей.
     Џолный  нового  воодушевленьЯ,  ђоберт  решил выдумать  последнюю главу
своего сюжета.
     Ћн не  знал,  что, особенно  когда сочинитель  решилсЯ  умереть, ђоманы
дописываютсЯ сами, идут куда захочетсЯ им.

        38. Ћ Џђ€ђЋ„… € Њ…‘’ЋЏЋ‹Ћ†…Ќ€€ Ђ„Ђ

     ("Enquiry on the Nature  and  Place of Hell"  --  название произведениЯ
английского теолога ‘уиндена (XVII в.).)

     ђоберт  рассказал  себе, как,  скитаЯсь с  острова  на остров  и ища  в
большей  степени   забавы  длЯ   себЯ,  нежели  верного  маршрута,  ”еррант,
неспособный  применЯть  длЯ пользы  те сигналы, которые  евнух посылал через
раненого Ѓискара, наконец потерЯл всЯкое представление о том, где находилсЯ.
     Љорабль  тем не менее плыл, и  небогатые запасы  провизии  попортились,
вода загнила. —тобы команда не заподозрила, ”еррант велел каждому по очереди
спускатьсЯ только один раз в  день в место возле провиант-камеры и там чтобы
выдавали  в  потемках  порцию,  достаточную  длЯ  жизни,  и  чтоб  никто  не
подсматривал, что там есть.
     ’олько ‹илеЯ ни о чем не догадывалась, спокойно переносила утеснениЯ и,
казалось,  готова была  жить каплей воды и одним сухарем в день, жаждаЯ лишь
чтобы ее желанный преуспел в замышленном походе. —то до ”ерранта, он, будучи
бесчувствен  к  той  любви  и  ощущаЯ  только  похоть,  которую  та   любовь
удовлетворЯла, продолжал  подстрекать своих матросов,  ослеплЯЯ  их жадность
призрачными прообразами богатства.  ‚от так слепец, ослепленный обидой, гнал
вперед других слепцов, отуманенных алчбою, томЯ в плену своих тенет незрЯчую
красу.
     “ многих членов экипажа, однако, от великой  жажды  пухли десны и в них
утопали зубы. Ќоги нарывали и сочились мертвым салом, воспаление поднималось
до детородных мест.
     Џо всему сказанному, примерно под двадцать  пЯтым градусом южной широты
на  корабле вспыхнул  бунт. ”еррант  усмирил  его  с помощью пЯти  верных из
команды  корсаров  (Ђндрапода,  Ѓорида,  ЋрдониЯ,   ‘афара  и  Ђспранда),  и
изменников с  небольшим  запасом еды спустили за  борт в  шлюпке. Ќо "Tweede
Daphne"  осталась  без  средства спасениЯ. ЉакаЯ  разница,  говорил ”еррант,
очень скоро мы пристанем к месту, куда нас влечет угожденье богу злата. Ќо у
него не хватало людей длЯ управлениЯ судном.
     „а они и  не желали работать; выручив командира,  теперь они  притЯзали
быть  с  ним  на  равной  ноге.  Ћдин  из   пЯтерых  выследил  таинственного
незнакомца, который очень редко  подымалсЯ  на палубу,  и обнаружил, что это
женщина. ’огда головорезы приступили  к ”ерранту, требуЯ  отдать пассажирку.
”еррант,  Ђдонис обличьем, но  ‚улкан  душою, больше ценил  Џлутона,  нежели
‚енеру, и  ‹илеино  счастье,  что  она не  слыхала,  как он  шепотом  обещал
бунтовщикам удовлетворить их запрос.
     ђоберт обЯзан был помешать ”ерранту исполнить последнюю гнусность. € он
устроил так, чтобы  Ќептуну неугодно показалось вторжение  в его округу  без
страха пред его, Ќептуновым,  гневом. €ли, избегаЯ описывать событие в столь
Языческих,   хотЯ   и  живописно-концептуальных,  тонах:   ђоберт   посчитал
невероЯтным,  чтобы (так как романы должны содержать моральный урок)  Ќебеса
оставили без возмездиЯ  это  поместилище  мерзот. € ликовал, воображаЯ,  как
Ќоты, Ђквилоны  и Ђвстры, неутомимые  неприЯтели океанической  тиши, хотЯ до
тех  пор  предоставлЯли  миролюбивым   ‡ефирам  заботу  о  тропе,  по   коей
продвигалась "Tweede Daphne", в  глубинах своих подводных местожительств уже
выказывали знаки досады.
     Ћн  спустил  их  со  сворки  всех зараз.  ‘крипу  снастей вторили стоны
морЯков,  море  лило  блевотину на  них,  а  они  в  море,  некоторые  волны
обертывали их саваном и казалось, будто закатывают их в ледЯной  саркофаг, а
около гробницы молнии стоЯли неподвижными погребальными свечами.
     ЃурЯ сперва наталкивала тучи  на тучи, воды на воды, ветры на ветры. Ќо
очень скоро море вышло из предписанных  ему  берегов и стало расти, набухаЯ,
кверху   к  небу,  низвергалсЯ  губительный  дождь,  вода  перемешивалась  с
воздухом,  птица оказывалась на плаву, рыба в  полете. ќто была уже не битва
природы с мореходством, а сражение стихий  между собой. Ќе оставалось такого
атома в воздухе,  который бы не превратилсЯ в градобитье.  Ќептун вздымалсЯ,
чтоб  затушить  молнии в  руках  у  ћпитера,  дабы отбить  у него охоту жечь
человеческий род,  который Ќептуну хотелось потопить. Њоре выкапывало могилу
в собственном лоне, дабы  похитить тела у суши, и видЯ, как судно без рулЯ и
ветрил несетсЯ на утес, внезапной оплеухой отметывало  его в противоположный
край.
     Љорабль закапывалсЯ  то кормой, то носом, и каждый раз летел, казалось,
с верха колокольни. Љорма уходила  в  море вместе с балконом, а что до носа,
водой  покрывалсЯ и бушприт. Ђндрапод,  пробуЯ  вытравить парус, был смыт со
шкаторины и,  уносимый  в море, захлестнул  веревкой Ѓорида, цеплЯвшегосЯ за
какой-то  леер,  и  тому  оторвало  голову.  Љорабль  отказалсЯ  подчинЯтьсЯ
кормчему Ћрдонию. ‘ильным ветром  снесло  грот-стеньгу.  ‘афар  стал убирать
паруса,  понукаемый  ”еррантом,  изрыгавшим  богохульства,  но  не успел  он
поставить  первый гик, как корабль сам пошел на  траверс и получил  прЯмо  в
борт три волны  такой страшной  силы, что ‘афара выкинуло за противоположный
ширстрек  прЯмо  в  пучину.  ‡атем  сломалась  и упала в  океан  грот-мачта,
развалив палубу  и пробив череп Ђспранду. €  наконец, был  разнесен в мелкую
щепу  руль, а  также простилсЯ с  жизнью Ћрдоний,  неудачливый  рулевой этой
команды. ’еперь  беспомощное  дерево,  без  экипажа,  покидалось  последними
крысами,  выпрыгивающими за борт,  в  ту  воду,  от которой они рассчитывали
спастись.
     ЏредставлЯетсЯ невозможным, чтобы ”еррант в таком тарараме стал  думать
о ‹илее,  поскольку от него мы ждем только  заботы  о собственной  особе. Ќе
знаю,  сознательно ли ђоберт захотел нарушить законы правдоподобиЯ, но чтобы
подать спасение  той, которой  он  препоручил свое сердце, он позволил иметь
сердце даже и ”ерранту, хотЯ бы на несколько минут.
     €так, ”еррант выволакивает  ‹илею на  мостик,  и  что он  делает?  Ћпыт
подсказывал ђоберту, что он должен  привЯзать  ее к  доске и пустить на волю
морЯ  и надеЯтьсЯ, что  даже неистовство  пучин смилосердуетсЯ над  подобной
красотой.
     Џосле того и ”еррант ухватываетсЯ за кусок древесины  и  накручивает на
него шкот, чтобы обвить вокруг себЯ. Ќо  в этот миг на мостик, Ѓог весть как
освободившийсЯ от своей голгофы, со все еще скованными руками, более мертвый
нежели  живой  на  вид,  но с очами  ободрЯемыми ненавистью, выкарабкиваетсЯ
Ѓискара.
     Ѓискара, который весь  их  путь промаЯлсЯ, точно пес на "Ђмариллиде", в
пытке на своей дыбе, каждый  день ему бередили рану, которую потом чуть-чуть
лечили. Ѓискара, который день за днем лелеЯл единственную надежду: выместить
все на ”ерранте.
     Deus ex  machina,  Ѓискара  неожиданно  выныривает  за  ”еррантом,  уже
поставившим ногу на транец, воздымает руки  и опускает, используЯ оковы  как
удавку, руки  на  плечи  ”ерранта, и охватывает  ему  цепью горло с  воплем:
"Џропадай, пропадай в аду  со  мною", видно, и  почти  слышно,  как ломаютсЯ
позвонки  шеи, лезет  Язык  из  богохульных  уст  и  на них  останавливаетсЯ
проклЯтье.  Ђ  потом  тело казненного  своим весом  стЯгивает  повисшего  на
плечах, как  мантиЯ,  карателЯ,  еще  живого,  и тот  победоносно  встречает
воинственные волны, он, получивший наконец в сердце мир.
     ђоберт представить себе не мог, что  должна  была чувствовать ‹илеЯ при
виде этого, и  понадеЯлсЯ, что она не видела ничего. Џоскольку он не помнил,
что происходило с ним с  минуты,  как  его закруговертило в воронку,  ему не
удавалось придумать, и что должно было происходить с ней.
     Џо  существу, он так увлексЯ организацией  законного наказаниЯ ”ерранта
на том свете,  что предпочел следить  за его  загробным уделом  и  пока  что
оставить ‹илею в бурлении шторма.
     Ѓезжизненный труп ”ерранта был выброшен на пустынный  брег. Њоре стоЯло
спокойно как вода в стакане, на берегу не виделось никакого прибоЯ. ‚се было
подернуто легкою  дымкой, как бывает,  когда солнце уже закатилось,  но ночь
еще не полностью овладела пейзажем.
     ѓде кончалсЯ плЯж,  там не было кустов или деревьев, а сразу начиналась
голокаменнаЯ   равнина,  где   даже   то,   что   на  расстоЯнии   выглЯдело
кладбищенскими  кипарисами,  вблизи  оказывалось памЯтниками  из  свинца. Ќа
горизонте в стороне  заката  вырисовывалась темнаЯ грЯда гор с  огоньками по
склонам,  что тоже  было  сходно на вид  с могильными лампадками.  Ќад  этим
массивом коченели длинные  облака  цвета потухших  углей, твердые и плотные,
напоминающие контуры на некоторых картинах, которые, если приглЯдетьсЯ к ним
искоса  и  приспособить  глаз, оказываютсЯ закамуфлированными  черепами. Њеж
облаками и  горой  проглЯдывало желтоватого  оттенка  небо.  Њожно  было  бы
сказать, что это самый крайний  воздух, куда еще  отбрасывает свет умирающее
солнце,  если бы не присутствовало  ощущение, что  последнЯЯ судорога захода
никогда не имела начала и скончаниЯ тоже не будет иметь.
     ’ам,  где  равнина  приобретала  покатость,  ”еррант  углЯдел небольшую
группу людей и побрел им навстречу.
     ќти  люди,  во  всЯком  случае  человекоподобные  созданиЯ,   выглЯдели
таковыми издали,  но  когда ”еррант подошел  к ним ближе,  он увидел, что их
тела  побывали  или,  может, готовились  побывать  на  столе  анатомического
театра. ’ак рассудил ђоберт, припоминаЯ, как был приведен однажды в подобную
залу, где лекари в  темных  одеждах, краснощекие, с рубиновыми прожилками на
носах и  щеках, напоминаЯ заплечных мастеров, грудились подле трупа, занЯтые
выведением  вовне того, что природа спрЯтывает  вовнутрь, чтобы выведывать у
мертвых   тайны  устройства   тех,   кто  живет.  ‹екарЯ  сволакивали  кожу,
надрезывали мЯсо, вывертывали кости, распутывали нервы, вытаскивали мускулы,
разбирали   органы   чувств,  растЯгивали   перепоны,   раскладывали  хрЯщи,
разматывали потроха. Ћтделивши мышцы,  вынув жилы, оголив костный  мозг, они
показывали  обступившим  орудное  обустройство.  ‚от,  говорили  они,  здесь
увариваетсЯ пища, здесь проходит кровеоборот, здесь питание усваиваетсЯ, там
вырабатываетсЯ гумор,  а отсюда вылетает дух. € кто-то поблизости от ђоберта
проговорил полушепотом, что после нашей земной кончины не что иное проделает
с нами естество.
     Ћднако  Ѓог-Ђнатомист   пожелал  выделать  по-другому  тех   обитателей
острова, которых ”еррант мог теперь разглЯдеть получше.
     Џервый  был  освежеван,  с натЯнутыми  свЯзками, с  покорно  опущенными
руками,  и в страдании он возносил  лицо к небу,  задираЯ  череп и  скулы. “
второго была  спущена кожа  с кистей и  крепилась на  подушечках пальцев, на
ногах была  подвернута около  колен,  образуЯ сапоги  из морщухи. “ третьего
кожа и лопасти мышц были так распахнуты, что всЯ его фигура, и в особенности
лицо, напоминала раскрытую книгу. Љак будто этому телу взманилось показать и
кожу, и мЯсо, и  мослы, трикрат живо и трикрат бренно, однако лохмотьЯ плоти
оказались  мотыльковыми крыльЯми, и если  бы на острове был  ветер,  они  бы
трепетали. Ќо ветра  не  существовало, и крыльЯ никли в бездвижности и  вЯло
тащились за шевелениЯми этого надорванного существа.
     Ќеподалеку  какой-то костЯк  оперсЯ на  заступ,  которым, видимо, копал
себе  могилу, пустые глаза  пучатсЯ  в небо, выскаливаютсЯ дуги зубов, леваЯ
рука умолЯюще протЯнута. „ругой скелет, круто скрюченный, показалсЯ со спины
ссутуленными  лопатками,  он  куда-то  брел, припрыгиваЯ,  закрыв  костлЯвой
кистью  склоненное  лицо. ’ретий  остов, тоже видевшийсЯ с тыла: на облезлом
черепе сохранились какие-то космы, съехавший набекрень колпак. Ќо страннаЯ у
колпака опушка, белой и розовой кожи, будто изнанка раковины. ќто вывернутаЯ
кожа, подрезаннаЯ от загривка и завернутаЯ на скальп.
     Ѓыли в толпе такие, с которых содрано почти все, они подобны статуЯм из
ганглий;  с обезглавленных  шейных  стволов свешиваютсЯ  беложилиЯ,  которые
некогда тЯнулись в мозги. ‘тегна выплетены из лоз.
     “ тех, что с распоротыми брюшинами, желейно дрожат брыжейки шафранового
колера, как  будто безудержные обжоры  налакомились непроваренной  требухой.
’ам, где был некогда уд, нечто облупленное до тонины нитки колышетсЯ рЯдом с
иссушенной мошной.
     ”еррант  глЯдел.  —ерно-алые  трубчатые  тЯжи,  передвижнаЯ лабораториЯ
алхимика:  в  сосудиках  и  канальцах   брызжет  сукровнаЯ   пасока,   кровь
безжизненной мошкары, выгоревшей в бессветном брезге несуществующего солнца.
     Ћни  стоЯли  в  великой  прискорбной  тиши.  Џо  некоторым  можно  было
проследить знаки медлительной перемены:  изваЯниЯ  из  мЯса преображались  в
изваЯниЯ из жил.
     Џоследний из всех, ободранный  наподобие ‚арфоломеЯ, высоко поднимал на
деснице свою кровоточащую кожу, дрЯблую, как изношенный плащ. Њожно было еще
разобрать черты  лица, хотЯ на месте глаз и ноздрей были отверстиЯ, на месте
рта каверна,  и всЯ физиономиЯ походила на последнюю отливку восковой маски,
перегретую и оттого расплывшуюсЯ.
     €  этот человек (верней, беззубый и обезгубленный рот его  снЯтой кожи)
обратилсЯ к ”ерранту и держал такую речь.
     "„урно  пожаловать,--сказал он,--в это ‚ладение ‘мерти, которое зоветсЯ
‚езальским островом. ‚ твое времЯ и  с тобой повторитсЯ, что с  нами сейчас,
но не надейсЯ, будто в здешней юдоли разложение пойдет с такою же быстротой,
как в  простом  могильнике. ‘ообразно тЯготе приговора, каждый из нас дойдет
до условной степени  распада, как  будто отведает небытиЯ, и каждому из  нас
небытие представитсЯ наивысшим счастьем. Ћ какое упоение, если бы наши мозги
при  касании порошились, если б грудные  черева лопались  при вдохе, покровы
разлезались,  мЯкоть мЯгчилась, жир растекалсЯ ручьем! Ќо нет!  ’акими,  как
видишь, мы  стали нечувствительно, в исходе  длительного томлениЯ,  и каждое
наше волоконце распадаетсЯ долгие тысЯчи тысЯч тысЯч годов. Ќикто не ведает,
до  какого предела  суждено  каждому  разложитьсЯ;  те,  которых  ты  видишь
невдалеке, дошедшие до костьЯ, мнЯт, будто вскорости смерть ими овладеет, но
вероЯтно,  минуют  столетиЯ,  прежде  нежели  их  жданное сбудетсЯ.  „ругие,
подобно мне, пребывают в таком обличий не знаю с которого  срока, потому что
здесь в неотвратимой ночи мы утрачиваем временной счет. €  все-таки надеюсь,
что  мне даруетсЯ, пусть медленное,  уничтожение.  Љаждый из  нас  вожделеет
распаданьЯ,  которое точно не будет окончательным, но каждый  надеетсЯ,  что
‚ечность длЯ нас еще не начиналась, и опасаетсЯ, что ‚ечность началась в миг
давнего  прихода  на эту  землю.  Ѓыв  в живых, мы полагали,  что ад--долина
безнадежности. ’ак нам говорили.  Ќо нет, и горе мне! €бо ад--место надежды,
из-за этого каждый  новый  день ужаснее предыдущего,  потому  что неизбывное
жаданье поддерживаетсЯ в нас, но никогда утолено не будет. ‚сегда имеЯ крохи
тела (а телам нормально или расти или  гибнуть), мы не  перестаем надеЯтьсЯ.
€менно так судил ѓосподь, положивший нам мучение in saecula".
     ”еррант тогда  спросил: "Ќа  что же ваша  надежда?" "‘кажи лучше: наша,
будешь надеЯтьсЯ и  ты. Ѓудешь надеЯтьсЯ, что легким сквознЯком, что брызгою
морскою, что укусом малейшего жучка ускоритсЯ распад и возвращение одного за
другим  твоих  атомов в бескрайнюю  пустоту  универсума,  чтобы  снова могли
как-то вступить в  коловращение жизни.  Ќо здесь сквознЯки  не дуют, море не
брызгает,  не бывает ни  холодно ни жарко, мы здесь не  знаем ни закатов  ни
зорь,  и землЯ,  котораЯ еще мертвее нас,  не  приемлет  никакого  животного
существа.  Ћ могильные черви, ими нас когда-то  пугали! Ћ  любезные нутрЯки,
восприемники  человечьего  духа,  который  мог  бы  хоть  в  них отродитьсЯ!
‚ысасываЯ  нашу желчь,  вы окропили бы нас  милосердым млеком  невиновности!
‚грызаЯсь, усмирили бы угрызениЯ наших грехов, смертными ласками вдохнули бы
новую жизнь, и сень гробницы  сравнилась бы длЯ нас с материнской утробой...
Ќесбыточно. Ћб  этом  мы  знаем, но наши  телеса забывают в каждый особенный
миг".
     "Ђ Ѓог, -- спросил ”еррант, -- Ѓог, Ѓог смеетсЯ?" "Љ сожалению, нет, --
ответил  тот,  кто  без  кожи.  --  ‚едь  даже  унижение  окрылило  бы  нас!
Ѓлаженство--видеть пусть и хохочущего, издевающегосЯ, но Ѓога! Љак развлекла
бы нас картина ѓоспода со всеми его свЯтыми, что с  тронов потешались бы над
нами! ‚идеть веселие, пусть не наше, не менее было бы отрадно, чем видеть не
нашу печаль.
     Ќет, никто не презирает, не осмеивает, никого не видно. Ќет Ѓога.  …сть
только надежда без всЯкой цели".
     "’огда  пусть  проклЯты  к  дьЯволу  все свЯтые, --  вскричал  ”еррант,
рассвирепев,  --  и  если  Я проклЯт, хоть  самому себе  Я  покажу всю  меру
лютейшей злости!" Ќо он заметил, что голое вЯло выделЯетсЯ из гортани, и что
тело его угнетено, и ему не удаетсЯ озлобитьсЯ.
     "‚идишь,  -- сказал на это  ободранец, не  умеЯ улыбнутьсЯ  морщинистым
ртом. -- ’воЯ  кара уже началась. „аже ненависть не  выходит. ќтот остров --
единственное  место ‚селенной,  где не дозволено страдать, и где надежда без
энергии неотличима от нуды без конца".
     ђоберт  продолжал выдумывать конец ”еррантовой были, не уходЯ с верхней
палубы,  голый, раздевшийсЯ, чтоб, как решил,  стать камнем. ‘олнце  опалило
ему  лицо  и  грудь, и  ноги.  …го  снова,  как давеча, трЯсла лихорадка. Ћн
перепутывал не  только роман с реальностью, но даже жар души с  телесным,  и
снова  чувствовал горение любви.  ѓде ‹илеЯ? —то стало с нею,  тем временем,
как труп ”ерранта бродил в Њестожительстве Њертвецов?
     Џриемом,  нередким  у  рассказывателей  романов,  которые часто  грешат
торопливостью и не блюдут единства времени и пространства, ђоберт перескочил
через несколько дней,  чтоб  найти ‹илею, привЯзанну