уетсЯ только  перенести  картину  на  верхний  этаж.  Ћна
довольно тЯжелаЯ, поэтому Я и попросил вас прислать людей.
     -- Џомилуйте, мистер ѓрей, какое же беспокойство? џ очень рад, что могу
вам быть полезен. ѓде картина, сэр?
     --  ‚от  она,  -- ответил „ориан, отодвигаЯ в сторону экран.-- Њожно ее
перенести как есть, не снимаЯ покрывала? џ боюсь, как бы  ее  не  исцарапали
при переноске.
     --  Ќичего  тут  нет  трудного,  сэр,  -- услужливо сказал багетчик и с
помощью своего подручного начал снимать портрет с длинных медных  цепей,  на
которых он висел.-- Ђ куда же прикажете ее перенести, мистер ѓрей?
     -- џ вам покажу дорогу, мистер •аббард. Ѓудьте добры следовать за мной.
€ли, пожалуй,  лучше  вы  идите  вперед. Љ сожалению, это на самом верху. Њы
пройдем по главной лестнице, она шире.
     Ћн распахнул перед ними дверь, и они прошли  в  холл,  а  оттуда  стали
подниматьсЯ  по  лестнице  наверх. €зза украшений массивной рамы портрет был
чрезвычайно громоздким, и времЯ от времени „ориан пыталсЯ помогать  рабочим,
несмотрЯ  на  подоютрастные протесты мистера •аббарда, который, как все люди
его сословиЯ, не мог допустить, чтобы знатный джентльмен делал что-либо поле
зное.
     -- ѓруз немалый, сэр, -- сказал он, тЯжело дыша, когда они добрались до
верхней площадки, и отер потную лысину.  --  „а,  довольнотаки  тЯжелый,  --
буркнул  в  ответ  „ориан, отпираЯ дверь комнаты, котораЯ отныне должна была
хранить его странную тайну и скрывать  его  душу  от  людских  глаз.  Ѓольше
четырех  лет  он  не  заходил  сюда.  Љогда  он был ребенком, здесь была его
детскаЯ, потом, когда подрос, --  класснаЯ  комната.  ќту  большую,  удобную
комнату  покойный  лорд  Љелсо  специально  пристроил  длЯ маленького внука,
которого он за поразительное сходство  с  матерью  или  по  каким-то  другим
причинам терпеть не мог и старалсЯ держать подальше от себЯ. „ориан подумал,
что с тех пор в комнате ничего не переменилось. ’ак же стоЯл здесь громадный
итальЯнский  сундук  --  cassone  --  с  причудливо  расписанными стенками и
потускневшими от  времени  золочеными  украшениЯми,  в  нем  часто  прЯталсЯ
маленький  „ориан.  Ќа  месте  был  и  книжный шкаф красного дерева, набитый
растрепанными  учебниками,  а  на  стене  рЯдом  висел  все  тот  же  ветхий
фламандский гобелен, на котором сильно вылинЯвшие король и королева играли в
шахматы  в  саду,  а мимо вереницей проезжали на конЯх сокольничьи, держа на
своих латных рукавицах  соколов  в  клобучках.  Љак  все  это  было  знакомо
„ориану!  ЉаждаЯ  минута  его  одинокого детства вставала перед ним, пока он
осматривалсЯ кругом. Ћн вспомнил непорочную чистоту  той  детской  жизни,  и
жутко ему стало при мысли, что именно здесь будет стоЯть роковой портрет. Ќе
думал  он  в  те безвозвратные дни, что его ожидает такое будущее! Ќо в доме
нет другого места, где портрет был бы так надежно укрыт от любопытных  глаз.
Љлюч  теперь  в  руках  у  него, „ориана, и никто другой не может проникнуть
сюда. Џусть лицо портрета под своим  пурпурным  саваном  становитсЯ  скотски
тупым,  жестоким  и  порочным. —то за беда? ‚едь никто этого не увидит. „а и
сам он не будет этого видеть. Љ  чему  наблюдать  отвратительное  разложение
своей души? Ћн сохранит молодость -- и этого довольно.
     ‚прочем,  разве  он не может исправитьсЯ? ђазве позорное будущее так уж
неизбежно? Ѓыть может, в жизнь его войдет  большаЯ  любовь  и  очистит  его,
убережет  от  новых грехов, рождающихсЯ в душе и теле, -- тех неведомых, еще
никем не описанных грехов, которым самаЯ таинственность их придает  коварное
очарование.  Ѓыть  может,  настанет  день,  когда  этот алый чувственный рот
утратит жестокое  выражение  и  можно  будет  показать  миру  шедевр  Ѓэзила
•оллуорда?..
     Ќет,  на это надежды нет. ‚едь с каждым часом, с каждой неделей человек
на полотне будет становитьсЯ старше. …сли даже на нем  не  отразЯтсЯ  тайные
преступлениЯ  и  пороки, -- безобразных следов времени ему не избежать. ™еки
его станут дрЯблыми  или  ввалЯтсЯ.  †елтые  "гусиные  лапки"  лЯгут  вокруг
потускневших  глаз  и  уничтожат  их красоту. ‚олосы утратЯт блеск, рот, как
всегда у стариков, будет бессмысленно полуоткрыт, губы безобразно  отвиснут.
ЊорщинистаЯ  шеЯ, холодные руки со вздутыми синими венами, сгорбленнаЯ спина
-- все будет как у его покойного деда, который был так  суров  к  нему.  „а,
портрет надо спрЯтать, ничего не поделаешь!
     -- Ќесите сюда, мистер •аббард, -- устало сказал „ориан, обернувшись.--
€звините, что задержал вас. џ задумалсЯ о другом и забыл, что вы ждете.
     --  Ќичего,  мистер ѓрей, Я рад был передохнуть, -- отозвалсЯ багетчик,
все еще не отдышавшийсЯ.-- Људа прикажете поставить картину,сэр?
     -- Људа-нибудь , все равно. Ќу, хотЯ бы тут.  ‚ешать  не  надо.  Џросто
прислоните ее к стене. ‚от так, спасибо.
     --  ЌельзЯ  ли  взглЯнуть  на  это  произведение искусства, сэр? „ориан
вздрогнул.
     -- Ќе стоит. Ћно врЯд ли вам понравитсЯ, мистер •аббард, -- сказал  он,
в  упор  глЯдЯ на багетчика. Ћн готов был кинутьсЯ на него и повалить его на
пол, если  тот  посмеет  приподнЯть  пышную  завесу,  скрывающую  тайну  его
жизни.Ќу,  не  буду больше утруждать вас. Ћчень вам признателен, что вы были
так любезны и пришли сами.
     -- Ќе за что, мистер ѓрей, не за что! џ всегда к вашим услугам, сэр!
     Њистер •аббард, тЯжело ступаЯ, стал спускатьсЯ с лестницы, а за ним  --
его подручный, который то и дело оглЯдывалсЯ на „ориана с выражением робкого
восхищениЯ  на  грубоватом  лице:  он  в  жизни не видел таких обаЯтельных и
красивых людей.
     Љак только внизу затих шум шагов, „ориан запер дверь и ключ  положил  в
карман.  ’еперь  он  чувствовал  себЯ  в  безопасности. Ќичей глаз не увидит
больше страшный портрет. Ћн один будет лицезреть свой позор.
     ‚ернувшись в библиотеку, он увидел, что уже шестой час и чай подан.  Ќа
столике  темного  душистого дерева, богато инкрустированном перламутром (это
был подарок леди  ђэдли,  жены  его  опекуна,  дамы,  вечно  занЯтой  своими
болезнЯми  и  прошлую  зиму жившей в Љаире), лежала записка от лорда ѓенри и
рЯдом с неюкнижка в желтой, немного потрепанной обложке, а на чайном подносе
-- третий выпуск  "‘ент„жемской  газеты".  Ћчевидно,  ‚иктор  уже  вернулсЯ.
„ориан спрашивал себЯ, не встретилсЯ ли его лакей с уходившими рабочими и не
узнал  ли  от  них, что они здесь делали. ‚иктор, разумеетсЯ, заметит, что в
библиотеке нет портрета... Ќаверное, уже заметил, когда подавал  чай.  ќкран
был  отодвинут,  и  пустое  место  на  стене  сразу  бросалось в глаза. —его
доброго, он как-нибудь ночью  накроет  ‚иктора,  когда  тот  будет  крастьсЯ
наверх,  чтобы  взломать  дверь классной. “жасно это -- иметь в доме шпиона!
„ориану приходилось слышать о том, как богатых людей всю жизнь  шантажировал
кто-нибудь   из  слуг,  которому  удалось  прочесть  письмо  или  подслушать
разговор, подобрать  визитную  карточку  с  адресом,  найти  у  хозЯина  под
подушкой увЯдший цветок или обрывок смЯтого кружева... Џри этой мысли „ориан
вздохнул  и,  налив  себе  чаю,  распечатал  письмо.  ‹орд  ѓенри писал, что
посылает вечернюю газету и книгу, котораЯ, верно, заинтересует „ориана, а  в
четверть девЯтого будет ожидать его в клубе.
     „ориан рассеЯнно взЯл газету и стал ее просматривать. Ќа пЯтой странице
ему бросилась  в  глаза  заметка,  отчеркнутаЯ красным карандашом. Ћн прочел
следующее:
     "‘ледствие по делу о смерти актрисы.  ‘егоднЯ  утром  в  Ѓэлл’эверн  на
•окстонђод   участковым   следователем,  мистером  „энби,  произведено  было
дознание о смерти молодой актрисы ‘ибилы ‚эйн, последнее времЯ выступавшей в
•олборнском Љоролевском театре. ‘ледствием установлена смерть от несчастного
случаЯ. ѓлубокое сочувствие вызывала мать покойной, котораЯ была  в  сильном
волнении, когда давали показаниЯ она и доктор Ѓирелл, производивший вскрытие
тела ‘ибилы ‚эйн".
     „ориан,  нахмурившись, разорвал газету и выбросил клочки в корзину. Љак
все это противно! Љак ужасны эти отвратительные подробности! Ћн  рассердилсЯ
на  лорда  ѓенри, приславшего ему эту заметку. Ђ еще глупее то, что он обвел
ее красным карандашом: ведь ‚иктор мог ее прочесть. „лЯ этого он  достаточно
знает английский Язык.
     „а,  может  быть, лакей уже прочел и что-то подозревает... Ђ впрочем, к
чему беспокоитьсЯ? Љакое отношение имеет „ориан ѓрей к смерти  ‘ибилы  ‚эйн?
…му боЯтьсЯ нечего -- он ее не убивал.
     ‚зглЯд „ориана случайно остановилсЯ на желтой книжке, присланной лордом
ѓенри.  "€нтересно, что это за книга?" -- подумал он и подошел к столику, на
котором она лежала. Ћсьмиугольный, выложенный перламутром столик казалсЯ ему
работой каких-то неведомых египетских пчел, лепивших свои соты  из  серебра.
‚зЯв  книгу,  „ориан  уселсЯ  в  кресло и стал ее перелистывать. Ќе прошло и
нескольких минут, как он уже погрузилсЯ в чтение.
     ‘траннаЯ то была книга, никогда еще он не читал  такой!  Љазалось,  под
нежные  звуки  флейты  грехи всего мира в дивных одеЯниЯх проходЯт перед ним
безгласной чередой. Њногое, о чем он только  смутно  грезил,  вдруг  на  его
глазах  облеклось  плотью.  Њногое,  что  ему  и  во  сне не снилось, сейчас
открывалось перед ним.
     ’о был роман без сюжета, вернее -- психологический  этюд.  …динственный
герой его, молодой парижанин, всю жизнь был занЯт только тем, что в XIX веке
пыталсЯ  воскресить  страсти  и  умонастроениЯ  всех  прошедших веков, чтобы
самому пережить все то, через что  прошла  мироваЯ  душа.  …го  интересовали
своей  искусственностью те формы отречениЯ, которые люди безрассудно именуют
добродетелЯми, и в такой же мере -- те естественные порывы возмущениЯ против
них,  которые  мудрецы  все  еще  называют  пороками.  Љнига  была  написана
своеобразным  чеканным  слогом,  живым,  Ярким  и  в  то  же времЯ туманным,
изобиловавшим  всЯкими  арго  и   архаизмами,   техническими   терминами   и
изысканными   парафразами.   ‚   таком   стиле  писали  тончайшие  художники
французской школы символистов. ‚стречались здесь метафоры, причудливые,  как
орхидеи,  и столь же нежных красок. —увственнаЯ жизнь человека описывалась в
терминах мистической философии. Џорой трудно было  решить,  что  читаешь  --
описание  религиозных  экстазов  какого-нибудь  средневекового  свЯтого  или
бесстыдные признаниЯ современного  грешника.  ќто  была  отравлЯющаЯ  книга.
Љазалось,  тЯжелый  запах  курений поднималсЯ от ее страниц и дурманил мозг.
‘амый ритм фраз, вкрадчиваЯ монотонность их музыки, столь  богатой  сложными
рефренами  и нарочитыми повторами, склонЯла к болезненной мечтательности. €,
глотаЯ одну главу за другой, „ориан не заметил, как день склонилсЯ к  вечеру
и в углах комнаты залегли тени.
     Ѓезоблачное  малахитовое  небо, на котором прорезалась одинокаЯ звезда,
мерцало за окном. Ђ „ориан все читал при его неверном свете, пока еще  можно
было  разбирать  слова.  Ќаконец, после неоднократных напоминаний лакеЯ, что
уже поздно, он встал, прошел в соседнюю комнату и, положив книгу  на  столик
флорентийской работы, стоЯвший у кровати, стал переодеватьсЯ к обеду.
     Ѓыло  уже около девЯти, когда он приехал в клуб. ‹орд ѓенри сидел один,
дожидаЯсь его, с весьма недовольным и скучающим видом.
     ђади бога, простите, ѓарри! -- воскликнул  „ориан.--  Ќо,  в  сущности,
опоздал  Я  по  вашей  вине.  Љнига,  которую  вы  мне  прислали,  так  менЯ
околдовала, что Я и не заметил, как прошел день.
     -- џ так и знал, что она  вам  понравитсЯ,  --  отозвалсЯ  лорд  ѓенри,
вставаЯ.
     --  џ  не  говорил,  что  она мне нравитсЯ. џ сказал: "околдовала". ќто
далеко не одно и то же.
     -- Ђга, вы уже понЯли разницу? -- проронил лорд ѓенри. Ћни  направились
в столовую.


        ѓ‹Ђ‚Ђ XI 
     ‚  течение  многих  лет „ориан ѓрей не мог освободитьсЯ от влиЯниЯ этой
книги. ‚ернее говорЯ, он вовсе не старалсЯ от него освободитьсЯ. Ћн  выписал
из  Џарижа  целых  девЯть  экземплЯров, роскошно изданных, и заказал длЯ них
переплеты разных цветов, --  цвета  эти  должны  были  гармонировать  с  его
настроениЯми  и прихотЯми изменчивой фантазии, с которой он уже почти не мог
совладать.
     ѓерой книги, молодой парижанин, в котором  так  своеобразно  сочетались
романтичность и трезвый ум ученого, казалсЯ „ориану прототипом его самого, а
всЯ книга -- историей его жизни, написанной раньше, чем он ее пережил.
     ‚  одном  „ориан  был  счастливее  героЯ  этого  романа.  Ћн никогда не
испытывал, и ему не суждено было никогда испытать  болезненный  страх  перед
зеркалами,  блестЯщей  поверхностью металлических предметов и водной гладью,
-- страх, который с ранних  лет  узнал  молодой  парижанин,  когда  внезапно
утратил  свою  поразительную  красоту.  Џоследние  главы  книги, в которых с
подлинно трагическим, хотЯ и несколько  преувеличенным  пафосом  описывались
скорбь  и  отчаЯние  человека,  потерЯвшего  то, что он больше всего ценил в
других людЯх и в окружающем  мире,  „ориан  читал  с  чувством,  похожим  на
злорадство, -- впрочем, в радости, как и во всЯком наслаждении, почти всегда
есть нечто жестокое.
     „а,  „ориан  радовалсЯ,  ибо его чудеснаЯ красота, так пленЯвшаЯ Ѓэзила
•оллуорда и многих других, не увЯдала и, повидимому, была ему  дана  на  всю
жизнь.  „аже те, до кого доходили темные слухи о „ориане ѓрее (а такие слухи
об его весьма подозрительном образе жизни времЯ от времени ходили  по  всему
‹ондону  и  вызывали  толки  в  клубах),  не могли поверить бесчестившим его
сплетнЯм: ведь он казалсЯ человеком,  которого  не  коснулась  грЯзь  жизни.
‹юди,   говорившие  непристойности,  умолкали,  когда  входил  „ориан  ѓрей.
ЃезмЯтежнаЯ Ясность его лица была длЯ них как бы смущающим укором.  Ћдно  уж
его  присутствие напоминало им об утраченной чистоте. € они удивлЯлись тому,
что этот обаЯтельный человек сумел избежать  дурного  влиЯниЯ  нашего  века,
века безнравственности и низменных страстей.
     —асто,  вернувшись  домой  после  одной  из тех длительных и загадочных
отлучек, которые вызывали подозрениЯ у его друзей или тех, кто  считал  себЯ
таковыми,  „ориан,  крадучись, шел наверх, в свою бывшую детскую, и, отперев
дверь ключом, с которым никогда не расставалсЯ, подолгу стоЯл с  зеркалом  в
руках  перед портретом, глЯдЯ то на отталкивающее и все более старевшее лицо
на полотне, то на прекрасное юное  лицо,  улыбавшеесЯ  ему  в  зеркале.  —ем
разительнее  становилсЯ  контраст  между  тем  и  другим,  тем острее „ориан
наслаждалсЯ им. Ћн все сильнее влюблЯлсЯ  в  собственную  красоту  и  все  с
большим интересом наблюдал разложение своей души. ‘ напрЯженным вниманием, а
порой   и   с  каким-то  противоестественным  удовольствием  разглЯдывал  он
уродливые  складки,  бороздившие  морщинистый  лоб   и   ложившиесЯ   вокруг
отЯжелевшего  чувственного  рта, и норой задавал себе вопрос, что страшнее и
омерзительнее -- печать порока или печать возраста? Ћн приближал свои  белые
руки  к огрубевшим и дрЯблым рукам на портрете -- и, сравниваЯ их, улыбалсЯ.
Ћн издевалсЯ над этим обезображенным, изношенным телом.
     Џравда, иногда по ночам, когда он лежал без сна  в  своей  благоухающей
тонкими  духами  спальне  или в грЯзной каморке подозрительного притона близ
доков, куда он часто ходил переодетый и под вымышленным  именем,  --  „ориан
ѓрей  думал  о  том,  что он погубил свою душу, думал с отчаЯнием, тем более
мучительным, что оно было вполне эгоистично. Ќо такие минуты  бывали  редко.
‹юбопытство  к  жизни, которое впервые пробудил в нем лорд ѓенри в тот день,
когда они сидели вдвоем в саду их общего друга  •оллуорда,  становилось  тем
острее,  чем  усерднее  „ориан  удовлетворЯл его. —ем больше он узнавал, тем
больше жаждал узнать. ќтот  волчий  голод  становилсЯ  тем  неутолимее,  чем
больше он утолЯл его.
     Ћднако  „ориан не отличалсЯ безрассудной смелостью и легкомыслием -- во
всЯком случае, он не пренебрегал мнением общества и соблюдал приличиЯ. ‡имой
-- раза два в месЯц, а в остальное времЯ года  --  каждую  среду  двери  его
великолепного дома широко раскрывались длЯ гостей, и здесь самые известные и
"модные"  в  то  времЯ  музыканты  пленЯли их чудесами своего искусства. …го
обеды, в  устройстве  которых  ему  всегда  помогал  лорд  ѓенри,  славились
тщательным  подбором  приглашенных,  а  также  изысканным  убранством стола,
представлЯвшим  собой  настоЯщую  симфонию  экзотических   цветов,   вышитых
скатертей,  старинной  золотой  и  серебрЯной посуды. € много было (особенно
среди зеленой молодежи) людей, видевших в „ориане ѓрее тот идеал, о  котором
они мечтали в студенческие годы, -- сочетание подлинной культурности ученого
с  обаЯнием и утонченной благовоспитанностью светского человека, "гражданина
мира". Ћн казалсЯ им одним  из  тех,  кто,  как  говорит  „анте,  "стремитсЯ
облагородить  душу  поклонением  красоте". Ћдним из тех, длЯ кого, по словам
ѓотье, и создан видимый мир.
     €, несомненно, длЯ „ориана сама  †изнь  была  первым  и  величайшим  из
искусств,  а  все  другие искусства -- только преддверием к ней. Љонечно, он
отдавал дань и Њоде, котораЯ на  времЯ  может  осуществить  любую  фантазию,
добившись  всеобщего  ее  признаниЯ,  и „ендизму, как своего рода стремлению
доказать абсолютность условного понЯтиЯ о Љрасоте. …го манера одеватьсЯ,  те
моды,  которыми он времЯ от времени увлекалсЯ, оказывали заметное влиЯние на
молодых щеголей, блиставших на балах в Њэйфере и  в  клубах  ЏэллЊэлла.  Ћни
подражали  ему  во  всем,  пытаЯсь  достигнуть  такого  же  изЯщества даже в
случайных мелочах, которым сам „ориан не придавал никакого значениЯ.
     „ориан весьма охотно занЯл то положение  в  обществе,  какое  было  ему
предоставлено  по  достижении  совершеннолетиЯ, и его радовала мысль, что он
может стать длЯ ‹ондона наших дней  тем,  чем  длЯ  ђима  времен  императора
Ќерона  был автор "‘атирикона". Ќо в глубине души он желал играть роль более
значительную, чем  простой  "arbiter  elegantiarum"  у  которого  спрашивают
совета,  какие надеть драгоценности, как завЯзать галстук или носить трость.
Ћн мечтал создать новую философию  жизни,  у  которой  будет  свое  разумное
обоснование,  свои  последовательные  принципы, и высший смысл жизни видел в
одухотворении чувств и ощущений.
     Љульт жизни чувственной часто и вполне справедливо осуждалсЯ, ибо  люди
инстинктивно боЯтсЯ страстей и ощущений, которые могут оказатьсЯ сильнее их,
и,  как  мы знаем, свойственны и существам низшим. Ќо „ориану ѓрею казалось,
что истиннаЯ природа этих чувств еще до сих пор не  понЯта  и  они  остаютсЯ
животными  и  необузданными  лишь  потому,  что  люди  всегда  старались  их
усмирить, не даваЯ им пищи, или убить страданием, вместо того чтобы видеть в
них элементы новой духовной жизни, в  которой  преобладающей  чертой  должно
быть высокоразвитое стремление к Љрасоте.
     ЋглЯдываЯсь  на  путь человечества в веках, „ориан не мог отделатьсЯ от
чувства глубокого сожалениЯ. Љак много упущено, сколько уступок сделано -- и
ради какой ничтожной цели! Ѓессмысленное, упрЯмое отречение, уродливые формы
самоистЯзаниЯ и самоограничениЯ, в основе которых лежал страх, а результатом
было вырождение, безмерно более страшное, чем так называемое  "падение",  от
которого  люди  в  своем неведении стремились спастись. Ќедаром же Џрирода с
великолепной иронией всегда гнала  анахоретов  в  пустыню  к  диким  зверЯм,
давала  свЯтым  отшельникам в спутники жизни четвероногих обитателей лесов и
полей.
     „а, прав  был  лорд  ѓенри,  предсказываЯ  рождение  нового  гедонизма,
который  должен  перестроить  жизнь,  освободив  ее  от  сурового и нелепого
пуританства, неизвестно почему возродившегосЯ в наши дни. Љонечно,  гедонизм
этот будет прибегать к услугам интеллекта, но никакими теориЯми или учениЯми
не  станет  подменЯть  многообразный опыт страстей. –ель гедонизма -- именно
этот опыт сам по себе, а не плоды его, горькие или сладкие. ‚ нашей жизни не
должно быть места аскетизму, умерщвлЯющему чувства, так  же  как  и  грубому
распутству,   притуплЯющему  их.  ѓедонизм  научит  людей  во  всей  полноте
переживать каждое мгновение жизни, ибо  и  сама  жизнь  --  лишь  преходЯщее
мгновение.
     Љто  из  нас  не просыпалсЯ порой до рассвета после сна без сновидений,
столь сладкого, что нам становилсЯ почти желанным  вечный  сон  смерти,  или
после  ночи  ужаса  и  извращенной  радости, когда в клетках мозга возникают
видениЯ  страшнее  самой  действительности,  живые  и  Яркие,   как   всЯкаЯ
фантастика,  исполненные  той  властной  силы,  котораЯ делает таким живучим
готическое   искусство,   как   будто   созданное   длЯ   тех,   кто   болен
мечтательностью?  ‚сем  памЯтны  эти  пробуждениЯ.  Џостепенно  белые пальцы
рассвета пробираютсЯ сквозь занавески, и кажетсЯ,  будто  занавески  дрожат.
—ерные  причудливые тени бесшумно уползли в углы комнаты и притаились там. Ђ
за окном среди листвы уже шумЯт птицы, на улице слышны шаги идущих на работу
людей, порой вздохи и завываниЯ ветра, который налетает  с  холмов  и  долго
бродит  вокруг  безмолвного  дома,  словно боЯсь разбудить спЯщих, но все же
вынужден прогнать сон из его пурпурного убежища. Ћдна за другой  поднимаютсЯ
легкие,  как вуаль, завесы мрака, все вокруг медленно обретает прежние формы
и краски, и на ваших глазах рассвет возвещает окружающему миру  его  обычный
вид. ’усклые зеркала снова начинают жить своей отраженной жизнью. Џотушенные
свечи  стоЯт  там,  где  их  оставили  накануне,  а  рЯдом  --  не  до конца
разрезаннаЯ книга, которую вчера читали, или увЯдший цветок,  вчера  вечером
на балу украшавший вашу петлицу, или письмо, которое вы боЯлись прочесть или
перечитывали  слишком  часто.  Ќичто  как будто не изменилось. €з призрачных
теней ночи снова встает знакомаЯ действительность. Ќадо продолжать  жизнь  с
того,  на  чем  она  вчера  остановилась, и мы с болью сознаем, что обречены
непрерывно тратить силы, вертЯсь все в том же утомительном  кругу  привычных
стереотипных  занЯтий.  €ногда мы в эти минуты испытываем страстное желание,
открыв глаза, увидеть новый мир, преобразившийсЯ за ночь,  нам  на  радость,
мир,  в котором все принЯло новые формы и оделось живыми, светлыми красками,
мир, полный перемен и новых тайн, мир, где прошлому нет места  или  отведено
место весьма скромное, и если это прошлое еще живо, то, во всЯком случае, не
в  виде  обЯзательств  или сожалений, ибо даже в воспоминании о счастье есть
своЯ горечь, а памЯть о минувших наслаждениЯх причинЯет боль.
     €менно создание таких миров представлЯлось „ориану ѓрею  главной  целью
или  одной  из  главных  целей  жизни;  и  в  погоне за ощущениЯми, новыми и
упоительными, которые содержали бы в  себе  основной  элемент  романтики  --
необычайность,  он  часто  увлекалсЯ  идеЯми,  заведомо  чуждыми его натуре,
поддаваЯсь их коварному влиЯнию, а затем,  постигнув  их  сущность,  насытив
свою любознательность, отрекалсЯ от них с тем равнодушием, которое не только
совместимо  с пылким темпераментом, но, как утверждают некоторые современные
психологи, часто ЯвлЯетсЯ необходимым его условием.
     Ћдно  времЯ  в  ‹ондоне  говорили,  что  „ориан   намерен   перейти   в
католичество.  „ействительно,  обрЯдность  католической религии всегда очень
нравилась ему. ’аинство ежедневного  жертвоприношениЯ  за  литургией,  более
страшного   своей  реальностью,  чем  все  жертвоприношениЯ  древнего  мира,
волновало его своим  великолепным  презрением  к  свидетельству  всех  наших
чувств,  первобытной  простотой,  извечным  пафосом  человеческой  трагедии,
которую оно стремитсЯ символизировать. „ориан  любил  преклонЯть  колена  на
холодном мраморе церковных плит и смотреть, как свЯщенник в тЯжелом парчовом
облачении медленно снимает бескровными руками покров с дарохранительницы или
возносит  сверкающую  драгоценными камнЯми дароносицу, похожую на стеклЯнный
фонарь с бледной облаткой внутри, -- и тогда ему хотелось верить, что это  в
самом  деле  "panis  caelestis",  "хлеб ангелов". ‹юбил „ориан и тот момент,
когда свЯщенник в одеЯнии страстей господних преломлЯет гостию над  чашей  и
бьет  себЯ  в  грудь,  сокрушаЯсь  о  грехах  своих.  …го  пленЯли дымЯщиесЯ
кадильницы, которые, как большие золотые цветы, качались в руках мальчиков с
торжественносерьезными лицами, одетых в пурпур и кружева. ‚ыходЯ из  церкви,
„ориан  с  интересом  посматривал  на  темные исповедальни, а иногда подолгу
сидел в их сумрачной тени, слушаЯ, как люди  шепчут  сквозь  ветхие  решетки
правду о своей жизни.
     Ћднако  „ориан  понимал, что принЯть официально те или иные догматы или
вероучение значило бы ставить какой-то предел своему умственному развитию, и
никогда он не делал такой ошибки;  он  не  хотел  считать  своим  постоЯнным
жилищем гостиницу, пригодную лишь длЯ того, чтобы провести в ней ночь или те
несколько  ночных часов, когда не светЯт звезды и луна на ущербе. Ћдно времЯ
он был увлечен мистицизмом, его дивным даром делать простое  таинственным  и
необычайным,  и всегда сопутствующей ему сложной парадоксальностью. ‚ другой
период своей жизни „ориан склонЯлсЯ к материалистическим  теориЯм  немецкого
дарвинизма,  и  ему доставлЯло своеобразное удовольствие сводить все мысли и
страсти людские к функции какой-нибудь  клетки  серого  вещества  мозга  или
белых  нервных  волокон: так заманчива была идеЯ абсолютной зависимости духа
от  физических  условий,  патологических  или   здоровых,   нормальных   или
ненормальных!  Ћднако  все теории, все учениЯ о жизни были длЯ „ориана ничто
по сравнению с самой жизнью. Ћн Ясно видел, как бесплодны всЯкие отвлеченные
умозаключениЯ, не свЯзанные с  опытом  и  действительностью.  Ћн  знал,  что
чувственнаЯ  жизнь человека точно так же, как духовнаЯ, имеет свои свЯщенные
тайны, которые ждут открытиЯ.
     Ћн принЯлсЯ изучать действие различных  запахов,  секреты  изготовлениЯ
ароматических  веществ.  ЏерегонЯл  благовонные  масла,  жег  душистые смолы
‚остока. Ћн приходил к заключению, что всЯкое душевное  настроение  человека
свЯзано  с  какими-то  чувственными восприЯтиЯми, и задалсЯ целью открыть их
истинные соотношениЯ.  Џочему,  например,  запах  ладана  настраивает  людей
мистически,  а  сераЯ  амбра  разжигает  страсти? Џочему аромат фиалок будит
воспоминаниЯ об умершей любви, мускус  туманит  мозг,  а  чампак  развращает
воображение?  ЊечтаЯ создать науку о психологическом влиЯнии запахов, „ориан
изучал действие разных  пахучих  корней  и  трав,  душистых  цветов  в  пору
созреваниЯ  их  пыльцы, ароматных бальзамов, редких сортов душистого дерева,
нарда, который расслаблЯет, ховении,  от  запаха  которой  можно  обезуметь,
алоэ, который, как говорЯт, исцелЯет душу от меланхолии.
     Ѓыл  в  жизни „ориана и такой период, когда он весь отдавалсЯ музыке, и
тогда в его доме, в длинной зале  с  решетчатыми  окнами,  где  потолок  был
расписан  золотом  и  киноварью,  а  стены  покрыты  оливковозеленым  лаком,
устраивались необыкновенные концерты: лихие цыгане исторгали  дикие  мелодии
из  своих  маленьких  цитр, величавые тунисцы в желтых шалЯх перебирали туго
натЯнутые струны огромных лютней, негры, скалЯ  зубы,  монотонно  ударЯли  в
медные  барабаны,  а стройные, худощавые индийцы в чалмах сидели, поджав под
себЯ ноги, на красных циновках и, наигрываЯ на длинных дудках,  камышовых  и
медных,  зачаровывали  (или  делали  вид, что зачаровывают) больших Ядовитых
кобр  и  отвратительных  рогатых  ехидн.  ђезкие  переходы  и  пронзительные
диссонансы  этой  варварской музыки волновали „ориана в такие моменты, Љогда
прелесть музыки уберта,  дивные  элегии  опена  и  даже  могучие  симфонии
Ѓетховена   не   производили   на  него  никакого  впечатлениЯ.  Ћн  собирал
музыкальные инструменты всех стран света, даже  самые  редкие  и  старинные,
какие  можно  найти  только  в гробницах вымерших народов или у немногих еще
существующих  диких  племен,   уцелевших   при   столкновении   с   западной
цивилизацией.  Ћн  любил  пробовать все эти инструменты. ‚ его коллекции был
таинственный "джурупарис" индейцев ђиоЌегро, на  который  женщинам  смотреть
запрещено, и даже юношам это дозволЯетсЯ лишь после поста и бичеваниЯ плоти;
были  перуанские  глинЯные кувшины, издающие звуки, похожие на пронзительные
крики птиц, и те флейты из человеческих костей,  которым  некогда  внимал  в
—или  Ђльфонсо  де  Ћвалле,  и  поющаЯ  зеленаЯ Яшма, находимаЯ близ Љуцко и
звенЯщаЯ удивительно приЯтно. Ѓыли в коллекции „ориана и раскрашенные тыквы,
наполненные  камешками,  которые  гремЯт   при   встрЯхивании,   и   длинный
мексиканский  кларнет, -- в него музыкант не дует, а во времЯ игры втЯгивает
в себЯ воздух; и резко звучащий  "туре"  амазонских  племен,  --  им  подают
сигналы  часовые,  сидЯщие  весь  день  на  высоких  деревьЯх,  и звук этого
инструмента  слышен  за  три  лье;  и  "тепонацли"  с   двумЯ   вибрирующими
деревЯнными  Языками,  по  которому ударЯют палочками, смазанными камедью из
млечного  сока  растений;  и  колокольчики  ацтеков,  "иотли",   подвешенные
гроздьЯми  наподобие  винограда;  и  громадный барабан цилиндрической формы,
обтЯнутый змеиной кожей, какой видел некогда в  мексиканском  храме  спутник
Љортеца, Ѓернал „иац, так живо описавший жалобные звуки этого барабана.
     „ориана  эти  инструменты  интересовали  своей  оригинальностью,  и  он
испытывал своеобразное  удовлетворение  при  мысли,  что  €скусство,  как  и
Џрирода, создает иногда уродов, оскорблЯющих глаз и слух человеческий своими
формами и голосами.
     Ћднако  они ему скоро надоели. € по вечерам, сидЯ в своей ложе в опере,
один или с лордом ѓенри, „ориан снова с восторгом слушал "’ангейзера", и ему
казалось, что в увертюре к этому великому произведению звучит  трагедиЯ  его
собственной души.
     ‡атем  у  него  поЯвилась  новаЯ  страсть:  драгоценные камни. Ќа одном
балемаскараде он поЯвилсЯ в костюме французского адмирала Ђннде†уайез, и  на
его  камзоле  было нашито пЯтьсот шестьдесЯт жемчужин. ќто увлечение длилось
много лет, -- даже, можно сказать, до конца его жизни. Ћн способен был целые
дни перебирать  и  раскладывать  по  футлЯрам  свою  коллекцию.  ‡десь  были
оливковозеленые  хризобериллы,  которые при свете лампы становЯтсЯ красными,
кимофаны с серебристыми прожилками,  фисташковые  перидоты,  густорозовые  и
золотистые,  как вино, топазы, карбункулы, пламенноалые, с мерцающими внутри
четырехконечными звездочками, огненнокрасные венисы, оранжевые и  фиолетовые
шпинели,  аметисты,  отливавшие  то  рубином,  то  сапфиром. „ориана пленЯло
червонное золото солнечного камнЯ, и  жемчужнаЯ  белизна  лунного  камнЯ,  и
радужные  переливы  в молочном опале. …му достали в Ђмстердаме три изумруда,
необыкновенно крупных и Ярких, и  старинную  бирюзу,  предмет  зависти  всех
знатоков.
     „ориан всюду разыскивал не только драгоценные камни, но и интереснейшие
легенды  о  них. ’ак, например, в сочинении Ђльфонсо "Clericalis Disciplina"
упоминаетсЯ о змее с глазами  из  настоЯщего  гиацинта,  а  в  романтической
истории  Ђлександра  рассказываетсЯ,  что  покоритель  ќматии видел в долине
€ордана змей "с выросшими на их спинах изумрудными ошейниками".
     ‚  мозгу  дракона,  как  повествует  ”илострат,  находитсЯ  драгоценный
камень,  "и  если  показать чудовищу золотые письмена и пурпурную ткань, оно
уснет волшебным сном, и его можно умертвить".
     Џо свидетельству великого  алхимика  Џьера  де  Ѓонифаса,  алмаз  может
сделать  человека  невидимым,  а  индийский  агат  одарЯет его красноречием.
‘ердолик утишает гнев, гиацинт наводит сон, аметист рассеивает винные  пары.
ѓранат  изгонЯет  из  человека бесов, а от аквамарина бледнеет луна. ‘еленит
убывает и прибывает вместе с луной, а  мелоций,  изобличающий  вора,  терЯет
силу только от крови козленка.
     ‹еонард  Љамилл видел извлеченный из мозга только что убитой жабы белый
камень, который оказалсЯ отличным противоЯдием. Ђ безоар, который находЯт  в
сердце  аравийского  оленЯ, -- чудодейственный амулет против чумы. ‚ гнездах
каких-то аравийских птиц попадаетсЯ камень аспилат, который, как  утверждает
„емокрит, предохранЯет от огнЯ того, кто его носит.
     ‚  день своего коронованиЯ король цейлонский проезжал по улицам столицы
с  большим  рубином  в  руке.  ‚орота  дворца  пресвитера  €оанна  "были  из
сердолика,  и  в них был вставлен рог ехидны -- длЯ того, чтобы никто не мог
внести Яда во дворец".
     Ќа шпиле красовались "два золотых Яблока, а в них два карбункула -- длЯ
того, чтобы днем сиЯло золото, а ночью --  карбункулы".  ‚  странном  романе
‹оджа  "†емчужина  Ђмерики" рассказываетсЯ, что в покоЯх королевы можно было
увидеть "серебрЯные изображениЯ  всех  целомудренных  женщин  мира,  которые
глЯделись  в красивые зеркала из хризолитов, карбункулов, сапфиров и зеленых
изумрудов". Њарко  Џоло  видел,  как  жители  —ипангу  кладут  в  рот  своим
мертвецам розовые жемчужины. ‘уществует легенда о чудище морском, влюбленном
в жемчужину. Љогда жемчужина эта была выловлена водолазом длЯ королЯ Џерозе,
чудище  умертвило  похитителЯ  и  в течение семи лун оплакивало свою утрату.
Џозднее, как повествует Џрокопий, гунны заманили королЯ Џерозе в западню,  и
он  выбросил  жемчужину.  …е  нигде не могли найти, хотЯ император Ђнастасий
обещал за нее пЯтьсот фунтов золота.
     Ђ король малабарский  показывал  одному  венецианцу  четки  из  трехсот
четырех жемчужин -- по числу богов, которым этот король поклонЯлсЯ.
     Љогда  герцог  ‚алентинуа,  сын  Ђлександра  естого, приехал в гости к
французскому королю ‹юдовику „венадцатому, его конь, если  верить  Ѓрантому,
был  весь  покрыт  золотыми  листьЯми,  а  шлЯпу герцога украшал двойной рЯд
рубинов, излучавших ослепительное сиЯние. “ верхового конЯ Љарла Ђнглийского
на стременах было нашито четыреста двадцать бриллиантов. “  ђичарда  ‚торого
был  плащ,  весь  покрытый  лапами, -- он оценивалсЯ в тридцать тысЯч марок.
•олл так описывает костюм ѓенриха ‚осьмого, ехавшего в  ’оуэр  на  церемонию
своего  коронованиЯ:  "Ќа  короле  был  кафтан  из золотой парчи, нагрудник,
расшитый бриллиантами и другими драгоценными камнЯми, и широкаЯ перевЯзь  из
крупных   лалов".  ”аворитки  €акова  Џервого  носили  изумрудные  серьги  в
филигранной золотой оправе. ќдвард ‚торой подарил  Џирсу  ѓэйвстону  доспехи
червонного  золота,  богато  украшенные  гиацинтами,  колет  из золотых роз,
усыпанный бирюзой,  и  шапочку,  расшитую  жемчугами.  ѓенрих  ‚торой  носил
перчатки,  до локтЯ унизанные дорогими камнЯми, а на его охотничьей рукавице
были нашиты двенадцать рубинов и пЯтьдесЯт две крупные жемчужины. ѓерцогскаЯ
шапка Љарла ‘мелого, последнего из этой династии бургундских герцогов,  была
отделана грушевидным жемчугом и сапфирами.
     Љак  красива была когда-то жизнь! Љак великолепна в своей радующей глаз
пышности! „аже читать об этой отошедшей в прошлое роскоши было наслаждением.
     Џозднее „ориан  заинтересовалсЯ  вышивками  и  гобеленами,  заменившими
фрески  в  прохладных  жилищах  народов  ‘еверной  …вропы.  “глубившись в их
изучение, -- а „ориан обладал удивительной способностью  уходить  целиком  в
то, чем занималсЯ, -- он чуть не с горестью замечал, как разрушает ‚ремЯ все
прекрасное и неповторимое.
     ‘ам-то  он,  во всЯком случае, избежал этой участи. Џроходило одно лето
за другим, и много раз уже расцветали и увЯдали желтые жонкили,  и  безумные
ночи  вновь  и  вновь  повторЯлись во всем своем ужасе и позоре, а „ориан не
менЯлсЯ. ЌикакаЯ зима не портила его лица, не убивала его цветущей прелести.
Ќасколько же иной была судьба вещей, созданных людьми!  Људа  они  девались?
ѓде  дивное  одеЯние  шафранного цвета с изображением битвы богов и титанов,
сотканное смуглыми девами  длЯ  ЂфиныЏаллады?  ѓде  велариум,  натЯнутый  по
приказу  Ќерона над римским Љолизеем, это громадное алое полотно, на котором
было изображено звездное небо и Ђполлон на своей колеснице, влекомой  белыми
конЯми  в  золотой упрЯжи? „ориан горЯчо жалел, что не может увидеть вышитые
длЯ  жреца  ‘олнца  изумительные  салфетки,  на  которых   были   изображены
всевозможные  лакомства  и Яства, какие только можно пожелать длЯ пиров; или
погребальный покров королЯ •илперика, усеЯнный тремЯ сотнЯми  золотых  пчел;
или  возбудившие  негодование епископа Џонтийского фантастические одеЯниЯ --
на них  изображены  были  "львы,  пантеры,  медведи,  собаки,  леса,  скалы,
охотники,  --  словом,  все,  что  художник может увидеть в природе"; или ту
одежду принца Љарла Ћрлеанского,  на  рукавах  которой  были  вышиты  стихи,
начинавшиесЯ словами: "Mada me, je suis tout joyeux", и музыка к ним, причем
нотные  линейки  вышиты были золотом, а каждый нотный знак (четырехугольный,
как принЯто было тогда) -- четырьмЯ жемчужинами.
     „ориан прочел описание комнаты, приготовленной в  ђеймском  дворце  длЯ
королевы  €оанны  Ѓургундской. Ќа стенах были вышиты "тысЯча триста двадцать
один попугай и пЯтьсот шестьдесЯт одна бабочка, на крыльЯх у птиц красовалсЯ
герб королевы, и все из чистого золота".
     ’раурное ложе …катерины Њедичи было  обито  черным  бархатом,  усеЯнным
полумесЯцами  и  солнцами. Џолог был узорчатого шелка с венками и гирлЯндами
зелени по золотому и серебрЯному фону и бахромой из жемчуга. ‘тоЯло это ложе
в спальне, где стены были увешаны гербами королевы  из  черного  бархата  на
серебрЯной  парче.  ‚  покоЯх  ‹юдовика  —етырнадцатого  были вышиты золотом
кариатиды высотой в пЯтнадцать футов. Џарадное ложе  польского  королЯ,  џна
‘обеского,  стоЯло  под шатром из золотой смирнской парчи с вышитыми бирюзой
строками из Љорана. Џоддерживавшие его  колонки,  серебрЯные,  вызолоченные,
дивной  работы,  были  богато  украшены эмалевыми медальонами и драгоценными
камнЯми. атер этот полЯки взЯли  в  турецком  лагере  под  ‚еной.  Џод  его
золоченым куполом прежде стоЯло знамЯ пророка Њагомета.
     ‚  течение  целого  года  „ориан усердно коллекционировал самые лучшие,
какие только можно было найти, вышивки и ткани. “ него были образцы чудесной
индийской кисеи из „ели, затканной  красивым  узором  из  золотых  пальмовых
листьев  к  радужных  крылышек скарабеев; газ из „акки, за свою прозрачность
получивший  на  ‚остоке  названиЯ  "ткань  из  воздуха",  "водЯнаЯ   струЯ",
"вечернЯЯ  роса";  причудливо  разрисованные  ткани  с џвы, желтые китайские
драпировки тончайшей работы; книги в переплетах из атласа цвета  корицы  или
красивого  синего  шелка,  затканного  лилиЯми, цветком французских королей,
птицами  и  всЯкими  другими  рисунками;  вуали  из   венгерского   кружева,
сицилийскаЯ  парча и жесткий испанский бархат; грузинские изделиЯ с золотыми
цехинами и Японские "фукусас"  золотистозеленых  тонов  с  вышитыми  по  ним
птицами чудесной окраски.
     Ћсобое  пристрастие имел „ориан к церковным облачениЯм, как и ко всему,
что свЯзано с религиозными обрЯдами. ‚ больших кедровых  сундуках,  стоЯвших
на  западной галерее его дома, он хранил множество редчайших и прекраснейших
одежд, достойных быть одеждами невест •ристовых, ибо невеста •ристова должна
носить пурпур, драгоценности и тонкое полотно, чтобы укрыть свое  бескровное
тело, истощенное добровольными лишениЯми, израненное самобичеваниЯми. „ориан
был  также обладателем великолепной ризы из малинового шелка и золотой парчи
с  повторЯющимсЯ  узором   --   золотыми   плодами   граната,   венками   из
шестилепестковых  цветов  и  вышитыми  мелким  жемчугом ананасами. Ћрарь был
разделен на квадраты,  и  на  каждом  квадрате  изображены  сцены  из  жизни
пресвЯтой  девы, а ее венчание было вышито цветными шелками на капюшоне. ќто
была итальЯнскаЯ работа XV века.
     „ругаЯ риза  была  из  зеленого  бархата,  на  котором  листьЯ  аканта,
собранные  сердцевидными  пучками,  и  белые цветы па длинных стеблЯх вышиты
были серебрЯными нитЯми и цветным бисером; на застежке золотом вышита голова
серафима, а орарь ааткан ромбовидным узором,  красным  и  золотым,  и  усеЯн
медальонами  с  изображениЯми  свЯтых и великомучеников, среди них и свЯтого
‘ебастьЯна.
     Ѓыли у „ориана и другие облачениЯ свЯщенников  --  из  шелка  Янтарного
цвета  и  голубого,  золотой  парчи, желтой камки и глазета, на которых были
изображены ‘трасти ѓосподни  и  ђаспЯтие,  вышиты  львы,  павлины  и  всЯкие
эмблемы;  были  далматики  из  белого  атласа  и  розового штофа с узором из
тюльпанов, дельфинов и  французских  лилий,  были  покровы  длЯ  алтарей  из
малинового   бархата   и  голубого  полотна,  свЯщенные  хоругви,  множество
антиминсов  и  покровы  длЯ  потиров.  Њистические   обрЯды,   длЯ   которых
употреблЯлись эти предметы, волновали воображение „ориана.
     ќти  сокровища,  как  и все, что собрал „ориан ѓрей в своем великолепно
убранном доме, помогали ему хоть на  времЯ  забытьсЯ,  спастись  от  страха,
который порой становилсЯ уже почти невыносимым. ‚ нежилой, запертой комнате,
где  он  провел  когда-то  так  много дней своего детства, он сам повесил на
стену роковой портрет, в чьих изменившихсЯ чертах читал постыдную  правду  о
своей  жизни,  и  закрыл его пурпурнозолотым покрывалом. Џо нескольку недель
„ориан не заглЯдывал сюда и забывал отвратительное лицо на  полотне.  ‚  это
времЯ   к   нему  возвращалась  прежнЯЯ  беззаботность,  светлаЯ  веселость,
страстное упоение жизнью. Џотом он вдруг ночью, тайком ускользнув  из  дому,
отправлЯлсЯ  в какие-т