        ’арас Ѓурмистров. ‘оответствиЯ (коллекциЯ эссе)

---------------------------------------------------------------
     © ’арас Ѓурмистров, 2002
     ‘айт автора: http://www.cl.spb.ru/tb/ і http://www.cl.spb.ru/tb/
     E-mail: tb@spb.cityline.ru
---------------------------------------------------------------

        "‘оответствиЯ"
        (коллекциЯ эссе)

     <b>Џ. ‚. Ђнненков как  зеркало русской культуры.</b> Џавел ‚асильевич Ђнненков
(1813 -  1887) был  одной из  самых любопытных  и загадочных фигур XIX века,
породившего  столько  гениев,  мистиков  и  авантюристов.  Ћн  был  недурным
писателем,  тонким  литературным критиком, оставил заметный  след  в  только
зарождавшейсЯ  тогда пушкинистике, но главный его талант проЯвилсЯ совсем не
в этой сфере, он оказалсЯ гораздо более глубоким и иррациональным.
     “мственнаЯ и  художественнаЯ  жизнь ђоссии  и  …вропы  протекала  тогда
необыкновенно  бурно и содержательно. ‚ремЯ от времени в ней случались и так
называемые "вехи" - культурные событиЯ, которые в силу своей  значительности
и   характерности  становились   ориентирами  длЯ  целой  эпохи.  “никальнаЯ
особенность  биографии  Ђнненкова  заключаетсЯ   в  том,  что  он   каким-то
непостижимым образом ухитрилсЯ каждый раз оказыватьсЯ самым непосредственным
участником  этих  событий,  как будто заранее  предчувствуЯ  их  наступление
особым, таинственным, но совершенно безошибочным инстинктом.
     ’очно  так  же  Ђнненков как  будто  предугадывал  и судьбу тех  людей,
которые в будущем должны были занЯть центральное место  в русской  культуре.
Ћн  дружит  с  ѓоголем  с начала  30-х  годов, когда мало  кому известный  в
Џетербурге ѓоголь  еще  колеблетсЯ, какое  поприще ему  избрать,  служебное,
актерское,  профессорское  или  литературное.  ‚   ту  пору  Ђнненков  часто
поЯвлЯлсЯ  на  "чайных вечерах"  у  ѓоголЯ  в  его доме  на  Њалой  Њорской.
Ћказавшись  там  в  самый  первый  раз,  он  услышал,  как  один  из  гостей
рассказывал   о   привычках   сумасшедших,   "строгой,   почти    логической
последовательности,  замечаемой  в  развитии   нелепых   их  идей".   ѓоголь
внимательно  слушал, и  впоследствии употребил полученные сведениЯ  в  своих
"‡аписках  сумасшедшего". Ќадо сказать,  что  Ђнненкову  не  раз  доводилось
оказыватьсЯ  свидетелем того,  как зарождались  самые культовые произведениЯ
русской  литературы.  "Ћднажды  при  ѓоголе",  пишет  он  в своих  мемуарах,
"рассказан был канцелЯрский анекдот  о  каком-то бедном чиновнике, страстном
охотнике за птицей,  который необычайной экономией и неутомимыми, усиленными
трудами накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружьЯ. ‚
первый раз, как на маленькой своей лодочке пустилсЯ он по ”инскому заливу за
добычей,  положив драгоценное ружье перед собою на нос, он находилсЯ, по его
собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришел в себЯ только тогда,
как,  взглЯнув на нос, не увидал своей  обновки.  ђужье было стЯнуто в  воду
густым тростником, через который  он где-то проезжал, и все  усилиЯ отыскать
его были тщетны. —иновник возвратилсЯ домой, лег в постель и уже не вставал:
он  схватил  горЯчку.  ’олько  общей  подпиской его  товарищей,  узнавших  о
происшествии и купивших ему  новое  ружье, возвращен  он  был  к жизни, но о
страшном событии он уже не мог никогда вспоминать без смертельной  бледности
на лице..."
     Џосле того, однако, как  ни служебное, ни актерское,  ни  профессорское
поприще  не  увенчались  успехом  у  ѓоголЯ, он  всецело  сосредоточилсЯ  на
литературе.  ‚ начале 1836 года ему  дозволили поставить на  сцене его новую
комедию "ђевизор".  ‘пектакль почтил  своим  присутствием  сам государь  (по
настоЯнию которого, по  слухам,  и была разрешена  к постановке эта сатира);
министры  чуть ли не в полном составе сидели в первом рЯду. Џублика  слушала
комедию  с  напрЯженным,  почти  судорожным  вниманием, и времЯ  от  времени
разражалась смехом и аплодисментами. ‘амого автора, однако, ничуть не тешили
эти проЯвлениЯ восторга; он сидел с самым мрачным видом, удрученный нелепой,
по  его мнению,  игрой  актеров  и неожиданно  обнаружившимисЯ  недостатками
пьесы. „ействовала ему на нервы и реакциЯ "избранной публики", утверждавшей,
что гоголевскаЯ пьеса - это "невозможность,  клевета и  фарс".  Џо окончании
спектаклЯ ѓоголь, будучи в крайне раздраженном  расположении духа, поехал на
чай к своему другу Џрокоповичу. ’от  не нашел  ничего уместнее, как поднести
автору свежеотпечатанный  экземплЯр  "ђевизора"  со  словами "полюбуйтесь на
сынку".  ѓоголь швырнул книгу на пол, подошел к  столу и, опираЯсь  на него,
проговорил задумчиво:  "ѓосподи Ѓоже! Ќу, если бы один, два ругали, ну и Ѓог
с ними, а то все, все..." Ђнненков, присутствовавший не только на спектакле,
но и на ночном чаепитии в квартире  Џрокоповича,  говорил впоследствии,  что
представление "ђевизора" было  "последним ударом", нанесенным ѓоголю,  после
которого он уехал за границу.
     Ќо несмотрЯ на  всю болезненность этого удара  длЯ ѓоголЯ,  в …вропе он
довольно  быстро успокоилсЯ  и  погрузилсЯ  в  новый труд,  "Њертвые  „уши".
“мственному  сосредоточению  его  сильно  способствовало  отсутствие  в ђиме
надоедливых русских знакомых, отвлекавших от дела. ѓоголь почти ни с кем  не
виделсЯ  и  не  переписывалсЯ, с головой уйдЯ в работу.  Ћна подвигалась  не
слишком  быстро,  но   все  же  подвигалась,   и  после  пЯти  лет  труда  и
затворничества поэма была почти завершена. Љак раз в это времЯ ѓоголЯ в ђиме
посетил один старый приЯтель; он поселилсЯ рЯдом с ним  в соседней комнате и
в течение нескольких недель переписывал  "Њертвые „уши" под диктовку автора,
став, таким образом, первым читателем  этого великого произведениЯ.  Ќадо ли
говорить, что это был все тот же  Џавел ‚асильевич Ђнненков, Явно  почуЯвший
своим  феноменальным чутьем приближение очередной "минуты роковой" в русской
культуре?
     ‚ообще  в …вропе  Ђнненков не  терЯл времени даром. Ћн общаетсЯ там  со
многими выдающимисЯ  литераторами,  и,  как  нарочно, как раз  с  теми,  что
оказали наиболее  сильное влиЯние на  русскую культуру - с ѓейне, †орж ‘анд,
Џрудоном.  ‚  1846  году  в  Ѓрюсселе Ђнненков  знакомитсЯ  и  с  Њарксом  и
ќнгельсом. €сториЯ этого  знаменательного знакомства  началась  с  забавного
курьеза. "Џо  дороге в  …вропу", пишет Ђнненков, "Я получил рекомендательное
письмо к известному  Њарксу от нашего степного помещика, также известного  в
своем кругу за  отличного певца цыганских песен, ловкого игрока  и  опытного
охотника. Ћн уверил  Њаркса,  что,  предавшись душой и телом  его лучезарной
проповеди,  он  едет обратно в ђоссию  с  намерением продать  свое имение  и
бросить  себЯ и  весь свой капитал  в  жерло предстоЯщей революции". Џравда,
когда  самому  Њарксу, неплохо  читавшему  по-русски, попал в руки  "‚естник
…вропы", в котором были напечатаны мемуары Ђнненкова, он сделал  против этой
фразы  гневную  пометку на полЯх:  "C'est un mensonge! Il n'a dit rien de la
sorte.  Il  m'a  dit au  contraire qu'il  retournerait chez lui pour le plus
grand  bien de  ses propres  paysans! Il  avait mкme la naїvetй de m'inviter
d'aller avec lui". ("ќто ложь! Ћн не говорил ничего подобного. Ћн, напротив,
сказал  мне, что  вернетсЯ  к  себе длЯ  большего  блага  своих  собственных
крестьЯн! Ћн  даже имел  наивность  звать менЯ с  собой!").  Ќа  самом  деле
казанский помещик, некто  ѓригорий Њихайлович ’олстой,  все же говорил нечто
подобное, потому что иначе ќнгельс не отозвалсЯ бы о нем "...наш благородный
’олстой, навравший нам, будто он хочет продать в ђоссии свои имениЯ".
     ’ак или  иначе,  но рекомендательное письмо  "пылкого  помещика" все же
сделало  свое   дело,  и  Ђнненков  был  принЯт  Њарксом  в  Ѓрюсселе  очень
дружелюбно.  Њаркс тогда еще не знал, что казанский энтузиаст, вернувшись  к
себе  в  имение,  и  думать  забыл  о  своих   эффектных  словах,  изумивших
основателей научного коммунизма. Ћн был ошарашен своим столкновением с таким
"образцом  широкой русской натуры"  и даже усмотрел в  этом  новом  длЯ него
Явлении  "признаки  неподдельной мощи  русского народного  элемента вообще".
ЌаходЯсь под этим впечатлением, Њаркс даже пригласил Ђнненкова на совещание,
в котором участвовал немецкий портной-агитатор ‚ейтлинг, собравший под  свои
знамена  в  ѓермании  большую  партию  работников.  ‡аседание  это  поразило
Ђнненкова   до   глубины   души.   Њаркс,   взбешенный   скудоумием   своего
соотечественника,  обрушилсЯ на  него с  Яростной отповедью,  утверждаЯ, что
"возбуждение фантастических надежд в  населении  без строго научной  идеи  и
положительного учениЯ  ведет  только к  конечной  гибели, а  не  к  спасению
страдающих". ќто равносильно пустой и бесчестной игре в проповедники, гневно
говорил Њаркс, при которой, с одной стороны, полагаетсЯ вдохновенный пророк,
а с другой  - допускаютсЯ  только  ослы, слушающие  его  разинув рот. "‚от",
сказал он, указав на Ђнненкова резким жестом, "между нами есть один русский.
‚ его стране,  ‚ейтлинг, ваша роль могла бы  быть у места: там действительно
только и могут удачно составлЯтьсЯ и работать союзы между нелепыми пророками
и  нелепыми  последователЯми". —то  ж,  Њаркс, наверное,  не зрЯ  приобрел в
ђоссии репутацию гениального провидца.
     Ќо  знакомство Ђнненкова  с основоположниками коммунистического учениЯ,
начавшеесЯ так анекдотически, закончилось весьма серьезно. Џокинув Ѓрюссель,
Ђнненков  вступает в  переписку  с  Њарксом, поинтересовавшись его мнением о
книге Џрудона  "”илософиЯ  нищеты".  Њаркс  ответил  пространным  письмом, в
котором изложил основные положениЯ писавшейсЯ им  в  то времЯ книги  "Ќищета
философии";  эти  тезисы  позднее легли в  основу  и  знаменитого "Њанифеста
коммунистической  партии".  Ђнненков, таким  образом,  оказалсЯ  у истоков и
этого  программного  документа,  имевшего,  пожалуй,  наибольшее  влиЯние на
русскую культуру изо всего, что вообще приходило к нам с ‡апада.
     ‚ ђоссии тем временем  также происходило  много замечательного, от чего
Ђнненков,  разумеетсЯ, никак  не  мог остатьсЯ  в  стороне. ‚есной 1845 года
литературный  дебютант „остоевский закончил свой первый роман "Ѓедные люди",
и  некоторое  времЯ  пребывал  в   раздумьЯх,  что  же  с  ним  предпринЯть.
‹итературных знакомств у него не было никаких, кроме еще одного начинающего,
ѓригоровича.  —ерез  него   рукопись   попала  к  другому  юному  дарованию,
Ќекрасову, который пришел от нее  в  решительный  восторг и,  не  колеблЯсь,
понес  к  самому  Ѓелинскому.  "Ќовый  ѓоголь  ЯвилсЯ!",  произнес  Ќекрасов
хрестоматийную  фразу, входЯ к великому критику. "“ вас ѓоголи-то  как грибы
растут", ответил Ѓелинский  ему не менее знаменитой впоследствии сентенцией.
ЌесмотрЯ  на столь  суровый  прием, рукопись  он  взЯл, и  стал  читать  ее,
неожиданно  длЯ  себЯ  увлекаЯсь все  сильнее  и сильнее. Ќа следующее  утро
Ѓелинский  был охвачен  уже таким  волнением  в  свЯзи  с  поЯвлением нового
шедевра, что когда его посетил наш старый знакомый Ђнненков, он еще с улицы,
увидев критика в окне, был поражен  его  крайне  возбужденным  видом. "€дите
скорее,  сообщу новость",  закричал Ѓелинский  из  окна. "‚от от  этой самой
рукописи", продолжал он в комнате, "Я не могу оторватьсЯ второй день.  ќто -
роман начинающего таланта:  каков этот господин  с  виду и каков  объем  его
мысли - еще не  знаю,  а роман открывает такие тайны  жизни и  характеров на
ђуси, которые до него и не снились никому". €  Ѓелинский начал с необычайным
пафосом читать вслух поразившие его места из "Ѓедных людей".
     „вумЯ годами позже здоровье Ѓелинского резко ухудшилось, и его усилиЯми
друзей, собравших деньги  по  подписке,  отправили  на  лечение  в ѓерманию.
Ђнненков, живший в то времЯ в  Џариже, видимо,  в очередной раз почувствовал
запах  жареного,  и поехал  посодействовать  беспомощному  Ѓелинскому,  едва
знавшему немецкий Язык и испытывавшему большие  трудности за границей. —утье
Ђнненкова и на этот раз его не обмануло. ‘ другого конца …вропы, из Ѓерлина,
на  помощь Ѓелинскому отправилсЯ еще один  начинающий  писатель, ’ургенев. ‚
‡альцбрунне трое  литераторов жили  в одном доме и много общались на  разные
темы.  ’ургенев, не выдержав курортной скуки,  сперва  развлекалсЯ  тем, что
писал  свои  "‡аписки  охотника"  (тем   самым  дав   возможность  Ђнненкову
прикоснутьсЯ  к поЯвлению и этого шедевра), а потом спассЯ бегством, оставив
Ѓелинского  и Ђнненкова  одних. ‚ремЯ шло, и по  мере прохождениЯ  лечебного
курса  самочувствие  Ѓелинского заметно улучшалось.  Џоследние дни  скучного
лечениЯ ему сильно  скрасило  одно  небольшое событие, имевшее необыкновенно
крупные последствиЯ длЯ всей мыслЯщей ђоссии.
     ‡а несколько дней до отъезда из ‡альцбрунна Ђнненков неожиданно получил
письмо от  ѓоголЯ.  €тальЯнский  затворник  в то времЯ  переживал тЯжелый  и
трагический  период  жизни  после  того,  как  была  опубликована его  книга
"‚ыбранные места из переписки с друзьЯми", обрушившаЯ на голову  несчастного
автора  целый  шквал   негодованиЯ.  ѓоголь   писал  Ђнненкову  о  том,  как
читательскаЯ публика встретила его  книгу, и запрашивал его мнение о ней;  в
конце письма  он  вспоминал  и о Ѓелинском и посылал ему дружеский  поклон -
вместе с  укором  за  недавний  суровый  разбор  "Џереписки" в петербургском
журнале. Љогда Ђнненков  стал читать вслух это письмо, Ѓелинский слушал  его
совершенно безучастно; но узнав об упреках ѓоголЯ, он вспыхнул и сказал: "Ђ!
он  не понимает, за что  люди на него сердЯтсЯ. Ќадо растолковать ему это. џ
буду ему отвечать".
     ђезультатом  этого  Явилось  знаменитое  "Џисьмо Ѓелинского  к ѓоголю",
прозвучавшее, по словам того же Ђнненкова, "по всей интеллектуальной ђоссии,
как трубный  глас". –елые поколениЯ  революционной молодежи переписывали это
"Џисьмо"   более   полувека,   до  самой   революции   1905  года.  ‡а   его
распространение,  в   частности,  был   отправлен  в  ‘ибирь  на  каторгу  и
„остоевский, причем сам Ђнненков замечал после окончаниЯ следствиЯ по  этому
делу, что  как "нравственный участник, не донесший  правительству",  он тоже
мог бы "попасть в арестантские роты".  Ѓелинскому в три утра удалось создать
документ,  не  только чувствительно  задевший ѓоголЯ  (который  после  этого
потрЯсениЯ  стал  окончательно терЯть вкус  и к литературе, и к жизни), но и
ставшее громким обвинительным актом всей  тогдашней ђоссии. "Џисьмо" это еще
при жизни  Ѓелинского называли завещанием его; он действительно скончалсЯ от
чахотки меньше чем через год после его написаниЯ.
     Ћднако Ђнненков становилсЯ  свидетелем  не только эпохальных ссор, но и
судьбоносных  примирений.  Ћдна из таких  легендарных размолвок, между ‹ьвом
’олстым  и ’ургеневым, едва  не привела к дуэли, а потом  тЯнулась почти два
десЯтилетиЯ.  Ћба литератора  были весьма  своенравны, и мелкие стычки между
ними начались чуть  ли не  сразу после того,  как молодой ’олстой  приехал в
Џетербург  курьерским  поездом  из  ‘евастополЯ  и остановилсЯ  у ’ургенева.
Љульминации  эти  трениЯ  достигли  шестью годами  позже, когда оба писателЯ
гостили в имении ”ета.  ’ургенев имел неосторожность  рассказать  о том, как
его дочь приучают заниматьсЯ благотворительностью, штопаЯ  рваную одежду длЯ
нищих. ’олстой резко возразил, что "разрЯженнаЯ девушка, держащаЯ на коленЯх
грЯзные  и  зловонные  лохмотьЯ,  играет  неискреннюю   театральную  сцену".
ђассвирепев, ’ургенев назвал эти слова "бесчестными", и заЯвил ’олстому, что
он   "даст  ему  в   рожу".   Џоссорившись,  писатели  тут  же  разъехались,
отправившись   в   свои  имениЯ,   благо,   находившиесЯ   поблизости   (см.
"Џисатели-орловцы").  Њежду  ними  началось  письменное  обсуждение  условий
дуэли,  осложнЯвшеесЯ задержкой писем, так что взаимные извинениЯ причудливо
перемешивались с новыми выпадами.
     „уэли между ’олстым и ’ургеневым,  однако, так и не  произошло. ‚идимо,
оба литератора почувствовали, что она оказалась бы еще большей фанфаронадой,
чем  самаЯ  разрЯженнаЯ  девушка, штопающаЯ самые зловонные лохмотьЯ. ‹ичные
отношениЯ  писателей  прекратились, хотЯ  ’ургенев по-прежнему  очень  ценил
произведениЯ ’олстого,  отводЯ им  первое  место  в  русской  литературе,  и
усиленно  пропагандировал их  на ‡ападе. ’ак,  он прислал  ”лоберу три  тома
переводной "‚ойны и мира", вызвав у  того  восторженный отклик (см. "’екст и
действительность").  Ќо  через  семнадцать  лет  после  ссоры  настроение  у
’олстого вдруг переменилось, и он обратилсЯ  к  ’ургеневу с прочувствованным
письмом.  "‚  последнее времЯ",  писал  ’олстой,  "вспоминаЯ  о моих с  вами
отношениЯх,  Я,  к удивлению своему  и  радости,  почувствовал, что Я  к вам
никакой вражды не имею. „ай Ѓог, чтобы  в вас было  то же  самое. Џо  правде
сказать, знаЯ, как вы добры, Я почти уверен, что ваше враждебное чувство  ко
мне прошло еще прежде  моего. …сли так, то, пожалуйста, подадимте друг другу
руку, и,  пожалуйста, совсем до конца  простите мне  все, чем  Я был виноват
перед вами". Џо свидетельству Ђнненкова (без которого,  конечно, ни обошлось
ни на одном этапе этой  трагикомической истории), ’ургенев плакал, читаЯ это
письмо.
     „ругаЯ   историческаЯ   ссора,   закончившаЯсЯ   не   менее   эффектным
примирением,  случилась  между  ’ургеневым  и „остоевским.  ’ургенев  крайне
болезненно воспринЯл поЯвление в печати романа "Ѓесы", в котором „остоевский
изобразил  "великого  писателЯ", как  он его там  иронически  аттестует, под
именем Љармазинова. €  обижатьсЯ, честно говорЯ,  было на  что.  ‚от в каком
виде поЯвлЯетсЯ легко опознаваемый ’ургенев в романе „остоевского:

     " - ‚ы ведь не... Ќе  желаете  ли завтракать? - спросил хозЯин, на этот
раз   изменЯЯ  привычке,  но  с  таким,  разумеетсЯ,  видом,  которым   Ясно
подсказывалсЯ  отрицательный  ответ.   Џетр  ‘тепанович  тотчас  же  пожелал
завтракать. ’ень  обидчивого изумлениЯ  омрачила  лицо  хозЯина, но на  один
только миг; он  нервно  позвонил слугу и, несмотрЯ на  все  свое воспитание,
брезгливо повысил голос, приказываЯ подать другой завтрак.
     ‚ам чего, котлетку или кофею? - осведомилсЯ он еще раз.
     € котлетку,  и  кофею,  и вина прикажите еще прибавить, Я проголодалсЯ,
отвечал Џетр ‘тепанович, с спокойным вниманием  рассматриваЯ костюм хозЯина.
ѓосподин Љармазинов был в какой-то домашней куцавеечке на вате, вроде как бы
жакеточки, с  перламутровыми пуговками, но слишком уж коротенькой, что вовсе
не шло к его довольно сытому брюшку и к плотно округленным частЯм начала его
ног;  но  вкусы  бывают  различны.  Ќа  коленЯх  его  был развернут до  полу
шерстЯной клетчатый плед, хотЯ в комнате было тепло.
     Ѓольны, что ли? - заметил Џетр ‘тепанович.
     Ќет,  не  болен,  но боюсь  стать  больным в  этом климате,  -  ответил
писатель своим крикливым голосом, впрочем  нежно  скандируЯ  каждое слово  и
приЯтно, по-барски, шепелЯвЯ".

     "  -  ‘коро  отсюда?  -  спросил  Џетр  ‘тепанович  с  кресел,  закурив
папироску.
     џ,  собственно,  приехал  продать  имение  и  завишу  теперь  от  моего
управлЯющего.
     ‚ы  ведь,  кажетсЯ,  приехали  потому, что  там  эпидемии  после  войны
ожидали?
     Ќ-нет, не совсем потому,  -  продолжал господин  Љармазинов, благодушно
скандируЯ свои фразы и при каждом обороте из угла в другой угол бодро дрыгаЯ
правою ножкой, впрочем чуть-чуть. - џ  действительно, - усмехнулсЯ он не без
Яду, -  намереваюсь прожить как можно дольше. ‚ русском  барстве  есть нечто
чрезвычайно быстро  изнашивающеесЯ, во всех отношениЯх. Ќо Я хочу износитьсЯ
как можно позже и теперь перебираюсь  за границу совсем; там и климат лучше,
и строение каменное, и все крепче. Ќа мой век …вропы хватит, Я думаю".

     —уть  дальше  в  романе  речи  европейца  ’ургенева  звучат  еще  более
пародийно: "—то до менЯ", говорит Љармазинов, "то Я на этот  счет успокоен и
сижу  вот  уже  седьмой  год в Љарльсруэ. €  когда прошлого  года  городским
советом положено было проложить новую водосточную трубу, то Я почувствовал в
своем  сердце, что этот карльсруйский водосточный вопрос милее и  дороже длЯ
менЯ  всех вопросов моего милого отечества...  за  все  времЯ так называемых
здешних реформ". Ќо высшей точки это  издевательство  над собратом  по  перу
достигло в другой сцене "Ѓесов", в описании литературного  праздника. Ќа нем
г-н Љармазинов читает  свою поэму,  котораЯ так "выпелась у него из сердца",
по его словам,  что он ни за что не хотел "этакую свЯтыню нести в  публику".
‚ыйдЯ на сцену "с осанкою пЯтерых камергеров", он  долго мнетсЯ и жеманитсЯ,
прежде чем начать читать, и наконец соглашаетсЯ прочесть эту свою "последнюю
вещь", чтобы  потом уж навеки  "положить перо" и не  писать более никогда. ‚
поэме описываетсЯ  первый поцелуй великого писателЯ,  причем  вокруг  растет
дрок,  а  на  небе такой  фиолетовый оттенок, которого никто  никогда  и  не
примечал  из смертных, "а вот, дескать, Я поглЯдел и описываю  вам, дуракам,
как самую обыкновенную вещь".  Њеж тем заклубилсЯ туман, так заклубилсЯ, так
заклубилсЯ, что "более похож был  на  миллион подушек, чем  на туман". ѓерой
переправлЯетсЯ   через   ‚олгу,   тонет  в   проруби,  и  когда  совсем  уже
захлебываетсЯ, перед ним  мелькает льдинка,  чистаЯ  и прозрачнаЯ,  и в этой
льдинке  отражаетсЯ ѓерманиЯ или,  лучше сказать, небо ѓермании, и  радужной
игрой  своею отражение  напомнило  ему ту  самую слезу,  котораЯ,  "помнишь,
скатилась  из  глаз  твоих, когда  мы  сидели под изумрудным  деревом  и  ты
воскликнула радостно: "Ќет преступлениЯ!" "„а, - сказал Я сквозь слезы, - но
коли так, то ведь нет и праведников". Њы зарыдали и расстались навеки".
     Ќеудивительно,  что ’ургенев на  эти эскапады „остоевского отреагировал
нервно. "‚ыводить  в романе всем  известных лиц", сердито говорил он  тогда,
"окутываЯ и, может  быть,  искажаЯ их вымыслами своей собственной  фантазии,
это значит выдавать  свое субъективное творчество за историю, лишаЯ в то  же
времЯ выведенных  лиц возможности защищатьсЯ от  нападок.  ЃлагодарЯ главным
образом последнему обстоЯтельству Я и считаю такие попытки недопустимыми длЯ
художника" (как предательски это "главным образом последнее  обстоЯтельство"
выдает слог г-на  Љармазинова!). ‚ другой раз ’ургенев заметил, что странно,
что  длЯ  пародии  была  избрана  именно  повесть,  напечатаннаЯ  в  журнале
„остоевского  "ќпоха" -  повесть,  за  которую  сам „остоевский  осыпал его,
’ургенева, "благодарственными и похвальными письмами"!
     ‘ Ђнненковым, лучшим другом ’ургенева, у „остоевского отношениЯ тоже не
ладились, но по прЯмо противоположной причине. ‚ своей  книге "‡амечательное
десЯтилетие" Ђнненков имел неосторожность заметить, что начинающий  романист
„остоевский, воодушевившийсЯ высокой оценкой его "Ѓедных людей" авторитетным
Ѓелинским,  потребовал   от   Ќекрасова,  чтобы   тот,   издаваЯ   роман   в
"Џетербургском сборнике",  выделил  его  текст каким-нибудь  особым образом,
отличив  его  от писаний  других,  менее  замечательных  авторов. "‚незапный
успех, полученный его  повестью", писал Ђнненков, "сразу оплодотворил  в нем
те  семена  и зародыши высокого уважениЯ к самому себе и  высокого понЯтиЯ о
себе, какие жили в его душе. “спех этот более чем освободил его от  сомнений
и  колебаний,  которыми  сопровождаютсЯ  обыкновенно первые шаги авторов: он
принЯл его за вещий сон, пророчивший венцы  и капитолии. ’ак, решаЯсь отдать
роман свой в готовившийсЯ  тогда альманах, автор его  совершенно спокойно, и
как условие, следующее ему  по праву, потребовал, чтоб его роман был отличен
от  всех  других  статей  книги особенным  типографским знаком,  например  -
каймой".
     Ћб "особых  требованиЯх"  молодого „остоевского в  разное  времЯ писали
Џанаев, ѓригорович, ’ургенев;  тем не менее  „остоевский сильно обиделсЯ  на
болтуна Ђнненкова, предавшего гласности эту давно забытую историю. ‚ отличие
от  задетого  им  самим  ’ургенева,  он  счел  необходимым  даже  напечатать
специальное  опровержение  по   этому  поводу.  ‚скоре  после  опубликованиЯ
"‡амечательного   десЯтилетиЯ"   в   "Ќовом   времени"  поЯвилось  следующее
заЯвление: "”.  Њ. „остоевский, находЯсь в  ‘тарой  ђуссе,  где он  лечитсЯ,
просит нас заЯвить от его имени, что ничего подобного тому, что рассказано в
"‚естнике …вропы" Џ. ‚. Ђнненковым насчет "каймы" не было и не могло быть".
     —ерез  несколько недель  после  этого  скандала  все  русские  писатели
съехались в Њоскву на Џушкинский праздник (за исключением одного только ‹ьва
’олстого, сказавшего, что это барскаЯ затеЯ, а народу "решительно все равно,
существовал  Џушкин  или  нет").  Џрибывший  одним   из  первых  „остоевский
беспокоитсЯ,  какой  будет  встреча  его с ’ургеневым и Ђнненковым, "неужели
протЯнут руку?" Ћн опасаетсЯ возобновлениЯ раздоров, сведениЯ  старых счетов
- особенно в  эту минуту, когда его заветнаЯ, давно  выношеннаЯ речь  должна
громко, на всю ђоссию  возгласить великое  слово  согласиЯ и примирениЯ. ’о,
что произошло на празднике,  превзошло, однако, самые  фантастические  мечты
„остоевского. …го письмо жене, свидетельствующее о его триумфе,  написано  в
упоении,  в возбужденном,  до  предела  экзальтированном  состоЯнии.  "“тром
сегоднЯ было  чтение моей речи", пишет „остоевский.  "Ќет, ЂнЯ, нет, никогда
ты не можешь  представить себе и вообразить того  эффекта,  какой  произвела
она! —то петербургские успехи мои! ничто, <i>нуль,</i> сравнительно с этим! Љогда Я
вышел,  зала загремела рукоплесканиЯми,  и мне долго, очень долго  не давали
читать.  џ раскланивалсЯ,  делал  жесты, просЯ дать  мне читать  -  ничто не
помогало:  восторг, энтузиазм. Ќаконец, Я начал читать: прерывали решительно
на каждой странице, а иногда и на каждой фразе громом рукоплесканий. џ читал
громко, с огнем.  ‚се, что  Я написал о  ’атьЯне, было принЯто с энтузиазмом
(это великаЯ  победа  нашей идеи над 25-летием  заблуждений!).  Љогда  же  Я
провозгласил  в  конце  о <i>всемирном  единении</i>  людей,  то зала  была  как  в
истерике, когда Я закончил - Я не  скажу  тебе про рев,  про вопль восторга:
люди незнакомые  между  публикой  плакали,  рыдали,  обнимали  друг  друга и
<i>клЯлись друг другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а  любить.</i>
ЏорЯдок  заседаниЯ нарушилсЯ: все ринулось ко  мне  на  эстраду: гранд-дамы,
студентки, государственные секретари, студенты - все это обнимало,  цаловало
менЯ.  ‚се  члены  нашего  общества,  бывшие  на эстраде, обнимали  менЯ,  и
цаловали,  все,  буквально  все,  плакали от  восторга. ‚ызовы  продолжались
полчаса, махали платками, вдруг, например, останавливают менЯ два незнакомые
старика: "Њы были врагами  друг друга 20 лет,  не говорили друг с  другом, а
теперь мы обнЯлись и помирились.  ‚ы  наш свЯтой,  вы наш пророк!". "Џророк,
пророк!" - кричали в толпе".
     Љак же было Ђнненкову и ’ургеневу не поддатьсЯ  этому всеобщему порыву?
—то касаетсЯ  второго  из  них,  то  „остоевский  еще  и  помог ему  в  этом
отношении,  упомЯнув,  как бы вскользь, в своей речи, что  после  ’атьЯны из
"…вгениЯ Ћнегина" "такой красоты положительный тип русской женщины почти уже
и  не повторЯлсЯ в нашей художественной литературе - кроме разве образа ‹изы
в "„ворЯнском гнезде" ’ургенева". ђастроганный ’ургенев, услышав это, послал
оратору  воздушный  поцелуй,  и  это  "была  одна  из  лучших   минут  этого
удивительного праздника", как заметила одна из мемуаристок, посвЯщеннаЯ, без
сомнениЯ,  во все детали  долгой дрЯзги между двумЯ писателЯми. Џо окончании
речи ’ургенев  бросилсЯ обнимать „остоевского,  а Ђнненков подбежал жать ему
руку и целовать в плечо. "‚ы гений, вы более, чем гений!", кричали оба они в
один  голос.  "’уча   облегала  горизонт,  и  вот  слово  „остоевского,  как
поЯвившеесЯ солнце, все  рассеЯло, все  осветило",  вдохновенно комментирует
писатель этот случай, говорЯ  о себе в третьем  лице. "‘ этой поры наступает
братство,  и  не   будет  недоумений",  продолжает  он.  ‚округ  кричали   и
обнимались,  обливаЯсь  слезами.  "‚се  плакали,  даже  немножко  ’ургенев",
сообщал позднее  „остоевский ‘офье Ђндреевне ’олстой. "’ургенев  и  Ђнненков
(последний  положительно враг  мне) кричали мне вслух, в восторге,  что речь
моЯ гениальнаЯ  и пророческаЯ", продолжает он. ""Ќе потому, что ‚ы похвалили
мою ‹изу, говорю это", - сказал мне ’ургенев".
     Ќаконец  заседание  закрылось. "џ  бросилсЯ спастись за  кулисы", писал
„остоевский  жене,  "но  туда  вломились из  залы все,  а главное,  женщины.
–аловали мне  руки, мучили  менЯ. Џрибежали студенты. Ћдин из них, в слезах,
упал  передо мной в истерике на пол и лишилсЯ чувств". Џосле  почти часового
перерыва заседание продолжилось, несмотрЯ на то,  что никто  не хотел читать
после „остоевского,  утверждаЯ, что "все  сказано" и "великое  слово  нашего
гениЯ" уже "все разрешило". Ћсобую ироническую  ноту  происходЯщему добавило
увенчание „остоевского лаврами, как бы пародировавшее описанное им в "Ѓесах"
чествование  Љармазинова. "Њножество дам (более ста) ворвались на  эстраду",
сообщает  писатель,  "и  увенчали  менЯ при  всей  зале венком: "‡а  русскую
женщину,  о   которой  вы  столько  сказали   хорошего!"".  ’ак  примирились
„остоевский, ’ургенев и Ђнненков.
     Љогда  знакомишьсЯ  с  подробностЯми литературной биографии  Ђнненкова,
иногда  кажетсЯ,  что все,  к чему он  прикасалсЯ  в жизни,  носило характер
стержневой и основополагающий. ќто тем  более  странно, что сам он, несмотрЯ
на все свои дарованиЯ, был по характеру человеком  достаточно легкомысленным
и склонным скорее порхать по верхушкам. ‚ыступив как литературный критик, он
впервые  вводит  в  русское  литературоведение  термин  "реализм",  которому
суждена была такаЯ долгаЯ и славнаЯ судьба. Ћбратившись к разбору пушкинских
рукописей,    он   тем    самым    становитсЯ   первым   ученым-пушкинистом,
основоположником  всей последующей литературы о  Џушкине (считаетсЯ,  что ни
до, ни после Ђнненкова ни один исследователь вплоть до настоЯщего времени не
располагал таким полным  сводом  пушкинских рукописей и материалов). ѓромкие
событиЯ и свершениЯ как будто сами находили Ђнненкова, услужливо укладываЯсь
в его  биографию.  €ногда они увенчивали  собой  долгую цепочку  прихотливых
случайностей,  непременно ведущую в своем  конце именно к  Ђнненкову.  ’аким
образом, например, к нему  попали рукописи Џушкина. Љогда вдова Џушкина и ее
новый муж ‹анский  решили (видимо, вследствие каких-то денежных затруднений)
осуществить  новое  издание  сочинений великого поэта, они вспомнили про его
старые бумаги,  пылившиесЯ  где-то  на  чердаке или в  подвале.  ‹анский, по
странному  совпадению, служил  генералом  в  том  самом  полку,  что  и брат
Ђнненкова  €ван  ‚асильевич.  €.  ‚.  Ђнненков  почиталсЯ  в  военном  кругу
"литератором";  он и  впрЯмь  написал  в  свое  времЯ четырехтомную "€сторию
лейб-гвардии  Љонного  полка".  ’ак  на  квартире Ђнненковых  оказались  два
сундука пушкинских  бумаг.  Џолковое  дарование  не  занималось  ими  много,
передав  вскоре  эту  обузу  своему  более  просвещенному  брату.  Џавел  же
‚асильевич Ђнненков сполна использовал попавшее ему в руки сокровище, сверив
тексты по автографам и выпустив первое научное издание сочинений Џушкина.
     ‘овременники,  знавшие  и во  многом ценившие Ђнненкова,  совершенно не
заметили его поразительной  способности оказыватьсЯ в нужный момент в нужном
месте. ќто, впрочем,  понЯтно: длЯ того, чтобы событиЯ, в которых участвовал
Ђнненков,  стали казатьсЯ  "вехами",  от  них  надо  было  сперва отойти  на
приличное временное  расстоЯние. ’еперь же, когда Џушкин, ѓоголь, Ѓелинский,
’ургенев,  ’олстой,  „остоевский из лиц, существовавших  в действительности,
превратились в элементы  возвышенного  и  стройного, детально разработанного
мифа,   жизнь  Ђнненкова   представлЯетсЯ  нам   ослепительным  фейерверком,
трепетным светом которого  озарилась длЯ нас целаЯ эпоха, самаЯ насыщеннаЯ и
полнокровнаЯ эпоха в истории русской культуры.

     <b>‚ќЌњ-†ќЌњ-•“Ђ.</b>  Ђнглийский  поэт  ђоберт   Ѓраунинг   написал   однажды
нежно-жеманное  стихотворение,  обращенное  к его  жене  ќлизабет.  "ђафаэль
сочинЯл сотни  сонетов",  говорилось  в нем,  "сочинЯл и  записывал в  некую
тетрадь  -  тетрадь,  исчерченную  тем  же  серебрЯным  карандашом,  которым
художник рисовал своих Њадонн. Њадонн этих видели все, но где же та, котораЯ
описана в сонетах? Љто она? ‘ердце подскажет тебе":

     Rafael made a century of sonnets,
     Made and wrote them in a certain volume,
     Dinted with the silver-pointed pencil
     Else he only used to draw Madonnas:
     These, the world might view - but one, the volume.
     Who that one, you ask? Your heart instructs you...

     "€ ты, и Я охотней бы прочли тот том", продолжает  поэт, "не правда ли?
чем любоватьсЯ на Њадонн":

     You and I would rather read that volume...
     Would we not? than wonder at Madonnas...

     "„анте  однажды  взЯл кисть,  чтобы  изобразить ангела", развивает свою
мысль ђоберт  Ѓраунинг. "Љого хотел пленить? ’ы шепчешь: "Ѓеатриче"... € ты,
и Я охотней бы  взглЯнули  на этот рисунок, сотворенный нежностью  „анте, не
правда ли? чем перечитать сызнова "Ђд"":

     Dante once prepared to paint an angel:
     Whom to please? You whisper "Beatrice"...
     You and I would rather see that angel,
     Painted by the tenderness of Dante,
     Would we not? than read a fresh Inferno.

     ЏриведЯ этот  поэтический  диалог в  своей статье  "’ри голоса поэзии",
’омас  ќлиот  называет  идею  Ѓраунинга  "поразительной"  и  пишет, почти  с
солдатской прЯмотой, что длЯ  него, например,  "Ђда" „анте и  Њадонн ђафаэлЯ
вполне достаточно: "сонеты ђафаэлЯ и ангелы „анте мне вообще  не интересны",
говорит он. "…сли ђафаэль сочинЯл  сонеты, а „анте писал ангелов  только длЯ
одного человека, не будем вмешиватьсЯ в их личное дело".
     Њежду  тем  именно такое творчество  часто бывает еще более интересным,
чем  "основное".  ‚ Љитае, где  ко  всему всегда  подходили с необыкновенной
последовательностью и  обстоЯтельностью,  уже в  XI столетии поЯвилась целаЯ
художественнаЯ школа под названием "вэнь-жэнь-хуа" ("живопись литераторов" в
точном  переводе).  ‚  эту  школу,  несколько  искусственно,  были  включены
живопись   и  каллиграфиЯ   деЯтелей  культуры,   не  имевших  отношениЯ   к
изобразительному искусству: философов, поэтов и писателей. ‚ џпонии, в числе
прочих заимствований  из ЉитаЯ,  эту идею повторили в  начале XVIII века под
названием   "Ѓундзинга".  Љакой-нибудь  русский  поэт   XIX  века,  который,
забывшись, чертил "близ неоконченных стихов"  женские ножки или головы, надо
думать,  сильно  удивилсЯ бы, если бы ему сказали,  какой древней культурной
традиции он при этом следует.
     ‚прочем,  такое   творчество,   творчество   "второго  порЯдка"  совсем
необЯзательно  было  столь легкомысленным; у таких авторов, как „остоевский,
оно  несло на  себе  иногда  колоссальную смысловую нагрузку  (см.  об  этом
"Њодный католицизм"). ‹ермонтов,  например, совсем  как  „анте, взЯл однажды
кисть, чтобы  изобразить  ангела - но вовсе  не с целью кого-то  "пленить" -
нет,  он  написал  грозного  крылатого  идола,  венчающего   Ђлександровскую
колонну;   вздымалсЯ   же   этот  идол   не  над  площадью,  как  в  скучной
действительности,  а  над бушующими волнами разъЯренного морЯ,  поглотившими
петровскую столицу; это был как бы живописный отклик  на пушкинский  "Њедный
‚садник".  Џоэтому  Я  вовсе  здесь  не  согласен с  ќлиотом,  выразившим, в
сущности, лишь  ту обывательскую истину, что "каждый должен заниматьсЯ своим
делом"  - жизнь в  любом  случае оказываетсЯ шире и, скажем так, экзотичнее,
чем любые классификаторские  схемы.  Ќадо сказать,  что  особенно щедрой  на
такие  причудливые сочетаниЯ была  русскаЯ историЯ (см. "Џлешивый  идол"). ‚
одной старой книге Я как-то видел  любопытную картинку: как сообщала подпись
под  ней,  там  было  изображено  "‡дание  в  Ћмске,  оштукатуренное  ”.  Њ.
„остоевским".  Ќо  даже это сомнительное произведение искусства, чрезвычайно
далекое по своему  художественному совершенству  от  книг, написанных тем же
автором, показалось мне каким-то странно притЯгательным; Я не мог отделатьсЯ
от наваждениЯ, что мрачный гений  „остоевского исподволь выразилсЯ и  в этой
нелепой работе, как выражалсЯ он позднее в его великих романах.

     <b>„‚Ђ Џ“’……‘’‚€џ.</b> ‚ "Ѓесах" „остоевского между  двумЯ героЯми, известным
писателем  и  конспиративным  политическим деЯтелем,  происходит  любопытный
обмен репликами. "‚ы,  кажетсЯ, не так много читаете?", спрашивает писатель,
задетый демонстративным невниманием собеседника  к его  творчеству. "Ќет, не
так  много", отвечает конспиратор.  "Ђ уж по части русской  беллетристики  -
ничего?" "Џо части русской  беллетристики?", переспрашивает тот. "Џозвольте,
Я что-то читал... "Џо пути"... или "‚ путь"...  или "Ќа перепутье", что  ли,
не помню. „авно читал, лет пЯть".
     Њотив  "путешествиЯ" - это не только основополагающаЯ, но  и  сквознаЯ,
постоЯнно возникающаЯ тема русской и  мировой культуры. Љак  всЯ европейскаЯ
литература  началась  со  странствий  ЋдиссеЯ,  так  и   наша  отечественнаЯ
словесность  взЯла  свой исток в двух знаменитых  путешествиЯх  конца  XVIII
века. ќто  были  европейское  паломничество  Ќ.  Њ.  Љарамзина и  московскаЯ
поездка Ђ. Ќ. ђадищева, которые породили,  соответственно, две первые книги,
написанные  на русском  Языке:  "Џисьма  русского путешественника" (1791)  и
"Џутешествие из  Џетербурга в  Њоскву"  (1790); впрочем, до  этого  еще была
переводнаЯ "…зда в остров любви" ‚асилиЯ ’редиаковского (1730).
     Ќачало любого крупного культурного ЯвлениЯ всегда по-своему символично,
но в  данном  случае  символика  этих  двух больших произведений, писавшихсЯ
почти одновременно,  можно сказать, просто хлещет  через край. Ћна  особенно
бросаетсЯ в глаза, если рассматривать обе книги в совокупности, соотносЯ при
этом  не  только  тексты,   но  и  их  авторов,   которые  были  крупнейшими
общественными и культурными деЯтелЯми 1790-х годов.
     …сли брать русскую культуру  в целом, то в ней отчетливо прослеживаютсЯ
две магистральных линии, которые не просто противопоставлены друг другу,  но
жестко сталкиваютсЯ и противоборствуют между собой. ‚ пору высшего  расцвета
этой  культуры,  в петербургский период  русской  истории,  их  двойственное
влиЯние   пронизывает   собой   все:    историю,    литературу,   философию,
изобразительное искусство - и  так  далее  вплоть до мельчайших подробностей
бытового поведениЯ. Џравильнее было бы видеть в них даже не линии, а полюсы,
к которым  стЯгиваютсЯ  все  событиЯ русской культурной  жизни, образуЯ свои
силовые  линии, протЯнувшиесЯ между этими  двумЯ  противоположными  крайними
точками.
     ќтот узел,  как  и большинство других узлов  русской  истории последних
трех столетий,  был завЯзан  решительной рукой Џетра ‚еликого,  но намечалсЯ
он,  разумеетсЯ,  уже   задолго  до  поЯвлениЯ  "державного  основателЯ"  на
российской  исторической  сцене.  ќта неизбывнаЯ  коллизиЯ  была обусловлена
самим существованием рЯдом с ђоссией, всего в  какой-то сотне верст к западу
от   ее  границы,   грандиозного   культурного   конгломерата,   называемого
европейской  цивилизацией. ђоссиЯ и ‡апад находились в разных  фазах если не
исторического, то  по крайней мере культурного развитиЯ, но с …вропой как-то
надо было сосуществовать  и  взаимодействовать, а по временам  -  воевать  и
соперничать.  Ѓез   обращениЯ  к  западному  культурному  опыту  делать  это
становилось все труднее и труднее.
     Љак  раз в тот  исторический момент, когда горечь от осознаниЯ русского
отставаниЯ  от ‡апада достигла  своей наивысшей точки,  на московском  троне
поЯвилсЯ  монарх, воспитанный совсем не так, как его предшественники. …му не
надо было объЯснЯть преимущества западных наук и искусств; смолоду привыкнув
вечно таскатьсЯ в Ќемецкую слободу, это иноземное гнездо на Њоскве, он жадно
впитывал  обычаи и порЯдки,  царившие  в этом небольшом островке европейской
культуры. ‚ Љремле были долгие и утомительные ритуалы, бесконечные интриги и
козни,  в  Џреображенском - опостылевшаЯ "женишка „унька", в  то времЯ как в
Ќемецкой слободе все было по-другому, от военных и корабельных забав до юной
резвушки Ђнны Њонс, давней приЯтельницы царЯ.
     Џовзрослев, Џетр пожелал  и всю ђоссию переделать по тому  приЯтнейшему
образцу, который оставил на него  столь глубокое впечатление  в  юности. ќто
желание  вскоре  подкрепилось  и  непосредственным  знакомством  с  …вропой,
которую   Џетр  впервые   посетил   в  ходе   своего  знаменитого  "‚еликого
посольства". Џопытки  преобразований такого рода совершались и ранее, но все
же мы Явственно  ощущаем,  что в  петровскую  эпоху в нашей  истории  что-то
отчетливо  переменилось.  …сли прежде московский дичок отторгал все  попытки
привить  ему  утонченную  западную   культуру,  то  теперь,  то  ли  в  силу
неумеренной  активности преобразователЯ,  то  ли  просто потому, что  пришло
времЯ, но  результатом этих усилий оказалась не стараЯ ЊосковиЯ с некоторыми
нововведениЯми, а новорожденнаЯ ђоссиЯ, и  даже ђоссийскаЯ  €мпериЯ. ‘ этого
момента  и выходЯт на поверхность  две противоположные  силы, противоборство
которых и определит ход н