да!
     * * *
     То ли она  размякла от сладких пралине, то ли просто начала осваиваться
в этой новой, престранной  обстановке, но  вскоре  Элизабет обнаружила,  что
смотрит на Квартал совершенно иными глазами.  А сказать точнее, воспринимает
его иными чувствами.
     Здесь  была  энергия,  биение жизни,  сливающееся  с ритмом  вездесущей
музыки. Оно одновременно бодрило и успокаивало  душу. Элизабет,  настроенная
на  магию  Матери-Земли,   изумленно  поймала  себя  на  том,  что  невольно
подзаряжается  энергией  прямо  здесь,  на  улице...  а  ведь  в городах  ей
удавалось  это делать  очень  редко.  Она  ждала от  Нового Орлеана  чего-то
непривычного,  даже зловещего. Но эта  сторона города стала для нее приятным
сюрпризом.
     -- Моя бабка с твоей бабкой... сидя у огня...
     -- Закурить не найдется?
     -- Кареты! Кто хочет прокатиться на карете! Сюда-сюда!
     Даже случайные обрывки мелодий и разговоров звучали теперь для Элизабет
по-иному. Из  бессмысленного шума они уподобились крикам пролетающих птиц  в
лесной чаще. Правда, их громкость все еще раздражала, но  первое впечатление
нестройной,   почти  пугающей  какофонии  развеялось.   Элизабет  охотно  бы
расслабилась, наслаждаясь происходящим, --  но  Фионну  они  пока  так и  не
нашли.
     --  Либо  мы разминулись, либо они куда-то свернули,  -- заявил  Бобо и
остановился как вкопанный. -- Давайте-ка повернем  обратно и попробуем найти
их по запаху.
     Только тут  Элизабет осознала, что  они прошли ярко  освещенный отрезок
Бурбон-стрит  до  самого конца.  Дальше  бары  и лавки  уступали место мирно
спящим жилым домам и темным витринам магазинов. Не  лучшее  место для ночных
прогулок в  одиночестве.  Рассудив,  что ее блудных подопечных тоже вряд  ли
понесло в эти закоулки, Элизабет кивнула  Будро и позволила ему повлечь себя
назад.
     Бобо  по-прежнему делал  остановки, чтобы поболтать  со  знакомыми,  но
теперь  Элизабет  обнаружила,  что  эти  остановки  подчиняются своим особым
закономерностям. Кому-то  Будро  просто  махал  рукой  в  ответ, не  сбавляя
скорости.  Других сам  отвлекал от  их дел:  первым  здоровался, подступал с
расспросами. И очень-очень  редко  представлял Элизабет своим  собеседникам.
Среди  последних  оказались  стройный  негр  в  ковбойской  шляпе  с  пером,
крутивший в руках вычурную резную трость; а также  невысокая грузная женщина
в платье-размахайке,  с  целой копной косичек на голове. Элизабет  заметила,
что  за внешней  дружелюбной развязностью  Квартала кроется четкая,  строгая
иерархия.   Выкрикивая   свои   громоподобные,   разухабистые   приветствия,
новоорлеанцы   на  самом  деле  оказывали  шифрованные  знаки   почтения   и
подтверждали  собственный статус.  Насколько  могла судить Элизабет, в  этом
колоритном, тесном  мирке ее спутник  пользовался  большим авторитетом. Надо
брать на заметку тех немногих, с кем он ее знакомит.
     У самой реки, бредя по колено в бурлящем, желтом  от фонарей тумане, Фи
услышала,  что из сплошного марева  джаза вынырнули  нежный голос скрипки  и
энергичные гитарные  риффы. Прямо  знамение.  Новый  Орлеан приветствует  ее
ирландской музыкой. ЗНАМЕНИЕ. В приметы Фи верила всей душой. Она решительно
нырнула в дверь -- и попала в зал с приятно-холодными кирпичными стенами. По
плакатам  и   картам  на   этих  стенах  было   ясно:  здесь   безоговорочно
симпатизируют  борцам  за   свободу   Изумрудного  острова.  Тут  же  лежали
приглашения на лекции выдающихся ирландских историков и  философов,  а также
на концерты кельтских групп.
     Между  входом и аркой, за которой находился  внутренний  дворик с белым
мраморным фонтаном, имелись два дверных проема. Левый вел в бар, где мужчины
в мокрых  от пота футболках смотрели телевизор. А из правого, где дверь была
прикрыта, доносилась музыка.
     Нажав на дверную  ручку, Фионна увидела, что на сцене, держа гитару  на
коленях  на манер  японской  лютни,  сидит  красивый мужчина  и,  потряхивая
рыжеватыми  кудрями,  нежным тенором  поет пронзительную, хватающую за  душу
песню.  Стоя в дверях,  Фионна подтянула  ему. Высокий  чистый голос  звезды
легко  перекрыл  усилители. Музыканты удивленно  прекратили  играть. В  зале
зажегся свет,  выхватив  из полумрака ярко-зеленые волосы и черную  шелковую
тунику новоприбывшей. Зрители зашептались: Фионну узнали.
     -- Можно нам с вами поиграть? -- спросила Фи.
     * * *
     --  Кажется, я  взял след,  -- возгласил Борей, обменявшись несколькими
фразами с торговцем хот-догами.
     -- Стив говорит,  они  двинули по Тулуз-стрит  к реке. Говорит, если бы
они зашли в "Темницу" или  "Молли", он бы заметил. А значит, я почти угадал,
куда они идут.
     Он учтиво взял Элизабет под локоть и, лавируя в толпе, свернул с Бурбон
в одну из боковых улочек.
     Буквально в двух шагах  от Бурбон начинался совсем другой город. Вместо
толп  и  музыки, баров  и сувенирных лавок  --  покой,  почти  благоговейное
безмолвие. Люди попадались  редко. Здесь неспешно прогуливались  парами  или
сидели, беседуя вполголоса, на балконах.  Вывески тоже совсем другие: ателье
с нарисованными от руки эскизами  в витринах,  маленькие, уютные  рестораны,
бесчисленные   антикварные  магазинчики.   Но  энергия,   которую   Элизабет
почувствовала  на  Бурбон,  билась  и  тут:  только  была  она  негромкой  и
неброской.
     Наконец она поделилась своим впечатлением с Бореем.
     -- Странно. Я как-то  не ожидала  творческой энергии от знаменитого  на
весь мир туристического центра.
     -- Ой,  да  никуда она не девается, --  протянул Борей, явно радуясь ее
замечанию. -- Я лично убежден, что людей сюда именно духовная энергия тянет.
Некоторые даже  и  слова такого не знают -- но чувствуют. Наверно, потому  у
нас  живет так  много художников  и писателей --  про  музыкантов  я уж и не
говорю.
     Обернувшись, Борей указал рукой:
     --  Кварталах  в  пяти-шести  отсюда  --  Конго-сквер,  где  Мари  Лево
устраивала свои  колоссальные праздники вуду.  Двумя кварталами левее от нас
-- Джексон-сквер и собор Святого Михаила. Там  служил Папа Римский,  когда в
восьмидесятых годах приезжал в Штаты. Ну и Река, конечно.
     -- Река?
     --  Миссисипи, --  улыбнулся Будро. -- Самая длинная в США. Если дальше
пойдем, то через  два квартала  в нее упремся. Днем было  бы слышно Каллиопы
[<i>Каллиопа --  клавишный  музыкальный  инструмент,  нечто  вроде  органа,  со
старинных  пароходов. Для извлечения  звуков  служат свистки,  приводимые  в
действие паром</i>] с  колесных пароходов. Вот что я вам скажу: в Новом  Орлеане
шагу  некуда  ступить от истории  и призраков,  но самую  мощную  энергию  я
чувствую, когда стою на Променаде Муна и смотрю, как несет свои воды река. В
этой воде  истории  и  энергии столько, сколько нам и  не  снилось --  а  уж
завладеть ею и думать нечего.
     Их  тихую беседу  прервала компания подгулявших юнцов, которые шагали к
Бурбон,  раскатисто  хохоча и  размахивая  пластмассовыми  стаканчиками.  Не
хохотал  из них  лишь  один -- друзья держали  его  под  мышки,  а  он  лишь
переставлял ноги с видом смертельно раненного героя.
     Провожая их взглядом, Элизабет сморщила нос.
     -- Неужели  вас  это  не  раздражает?  Мне кажется, что  местные жители
должны страшно злиться на всех этих туристов, которые приезжают только  ради
попоек.
     Борей  покосился на пьяную компанию  с таким  видом, словно  заметил ее
только сейчас.
     -- Да нет, -- возразил он. -- Им  просто весело. Понимаете, народ  сюда
едет развеяться. Если они выпьют лишнее или начнут  орать песни --  невелика
беда. Лишь бы никого не обижали. Кроме того, Квартал только на туристические
доллары и живет. И вообще, видали бы вы, что здесь на карнавал творится...
     -- Вам лучше знать, -- произнесла Элизабет. -- И  все же  я диву даюсь,
какие здесь все терпимые.
     Ее спутник, запрокинув голову, расхохотался:
     -- Елки,  во  Французском Квартале  почти  двести  лет  пили,  гуляли и
развлекались с куртизанками. Пираты,  дуэли и все такое. Так что ж мы теперь
будем сучки в чужих глазах подмечать?
     Не зная, что сказать, Элизабет сменила тему.
     -- А куда мы, собственно, идем?
     -- Что ж, зная примерное направление их движения, я хочу проверить одну
догадку, --  заявил Бобо. -- Вон там есть ирландский паб "О'Флаэрти".  Живая
музыка  --  настоящая кельтская  --  и музыканты  очень приветливые,  всегда
приглашают с  собой джемовать. Спорим,  что если ваши ребята решили  выпить,
там-то они и засели.
     И  в  этот  же  момент, словно  повинуясь заклятию, издалека  донеслось
слабое эхо гитары, а вслед -- звучный женский голос, поющий балладу.
     -- Кажется,  вы правы, -- выдохнула Элизабет, ускоряя шаг. -- Это голос
Фе... Фионны. Я его узнаю где уг...
     Тут стали различимы слова песни. Элизабет резко замерла на месте.

     Но у моих сынов есть сыновья...

     -- Что такое? -- спросил Борей, озабоченно глядя на нее.
     Элизабет  не отвечала. Застыв,  как  истукан, с гримасой гнева на лице,
она дослушала песню до конца, до последних аккордов и бурной овации.
     -- С вами все в порядке? -- не унимался Борей.
     -- Да так, ничего, -- произнесла Элизабет наконец, встряхивая  головой.
--  Просто...  песня эта...  Это  старинный  марш ИРА. Страшно  привязчивый.
Называется  "Четыре  зеленых  поля".  В  нем  рассказывается  об  ирландском
восстании  -- по сути,  автор песни клянется, что оно никогда не закончится.
Если  учесть,  сколько человек  --  и англичан,  и  ирландцев, -- погибло  в
Ольстере, такие песни -- просто верх  бестактности. На публике  их исполняют
редко. Прямо надивиться не могу, что Фионна ее спела.
     "А точнее, что ее спела Феба", -- пробурчала Элизабет про себя.
     --  Думаю,  у  нас  тут  к  песням  относятся посвободнее, -- несколько
смешался  Будро.  --  Простите,  если  вас это расстроило.  В утешение скажу
только одно -- здесь о чем только не поют, включая наши собственные войны.

     "Мы сидели у камина... с дочкою О'Рейли..."

     Музыка  зазвучала вновь, но на  сей  раз это  была задорная  застольная
песня.
     --  Да ладно,  ерунда это  все,  --  вымученно  улыбнулась Элизабет. --
Пойдемте к ним присоединимся.
     Однако,  когда  они устроились  в  задних  рядах у  стойки,  исподтишка
приглядывая  за своими разошедшимися  подопечными,  Элизабет обнаружила, что
выходка  Фебы  Кендал -- тоже мне, вздумала  насилие пропагандировать! -- не
выходит у нее из головы. "Как только можно, -- вновь и вновь спрашивала себя
Элизабет, -- зацикливаться на старых обидах и злости? В провинции, к радости
и  облегчению обеих  сторон, ведутся  мирные  переговоры.  Зачем  все  время
науськивать  людей  друг на  друга, когда  ту же самую энергию можно было бы
направить на достижение мира и исцеление ран?"
     Теплая  сила Матери-Земли,  которую  Элизабет  ощутила при прогулке  по
Кварталу, куда-то делась. Теперь Элизабет стало холодно и одиноко, хотя ее и
окружали люди -- в  том числе Будро.  Она попыталась порадоваться за Фебу --
по  крайней  мере  та в  безопасности.  И  поет, сказать  по чести, отлично.
Странно даже, как разошлись -- и вновь  сошлись -- их  жизненные пути. Феба,
как все знаменитости, живет точно под  увеличительным стеклом, а Элизабет --
боец невидимого фронта, но магия свела их вновь. Элизабет нахмурилась.
     -- С  ней здесь ничего не  станется, --  сказал Бобо,  почти (но только
"почти") угадав  ее  мысли.  --  Не стоит волноваться, тут  на нее  никто не
нападет.
     -- Знаю, -- рассеянно протянула Элизабет. И, постаравшись забыть обиду,
сосредоточилась  на  своих   профессиональных  обязанностях.  Действительно,
безопасное место. Кто знает,  как  Феба его выбрала, но в баре витала добрая
магия.  Музыка здесь звучала  замечательная, и пиво тоже подавали  отменное.
Единственный очаг дисгармонии таился в душе самой Элизабет.
     Когда поздняя ночь незаметно перешла в раннее утро, музыканты нетвердым
шагом вышли из "О'Флаэрти" и, следуя за тоненькой  путеводной нитью  музыки,
побрели по Тулуз в сторону неугомонной Бурбон-стрит. Элизабет  несколько раз
пыталась прочесть Фионне-Фебе мораль, но певица практически не отлучалась со
сцены. На обратном пути в отель Элизабет сделала еще одну попытку:
     --  Выслушайте  меня,  Фи. В промежутках  между  репетициями  вы должны
сидеть в отеле и носу наружу не высовывать. Ради вашей же безопасности.
     Но Фионна ее не слушала. Она не шла, а плыла по воздуху. Ее выступление
стало триумфом. Еще одно знамение -- в Новом Орлеане все пройдет хорошо. Как
здорово, что она сюда попала!
     -- Фи!
     -- Для вас, Мата Хари, она -- "мисс Кенмар", -- процедил Ллойд.
     --  Она...  она мне  разрешила  называть  ее по  имени,  --  парировала
Элизабет,  не забывая  о  своем  обещании Фебе.  Возможно,  Ллойд  все равно
подслушал их  разговор  в  аэропорту, но это еще  не резон, чтобы раззвонить
тайну Фебы по всему  городу. На улицах полно народу.  --  Фи, ну разве можно
вот  так сорваться и отправиться  шататься по городу, которого не  знаешь. А
если бы что-нибудь произошло?
     -- И еще как произошло, -- заявила Фионна-Феба, хватая Ллойда за руку и
раскачивая ее, как ребенок. --  Я показала класс! Мы все здорово рубились! Я
такой кайф словила! И вы все, правда,  ребята? -- вскричала она, оглянувшись
через плечо. Вопрос остался без ответа. Во морщился, точно от головной боли,
Эдди скорчил кислую гримасу, а Майкл вообще был выше этой суеты. Гитархангел
шествовал по улице, окидывая каждый попадающийся  ему бар хозяйским взглядом
-- точно раздумывал, не купить ли его.
     Элизабет решила, что Феба так легко не отделается.
     -- На будущее давайте, пожалуйста, договоримся:  если выходите в город,
предупреждайте  меня,  -- произнесла  она.  Фи немедленно  повисла на  шее у
Ллойда,  и они,  подсвеченные неоновыми сполохами, замерли в  полумраке, под
аркой запертых ворот. Ну а  Элизабет была вынуждена отскочить в сторону, ибо
чуть  не  оказалась  под  колесами контрабаса  (точнее,  тачки,  на  которой
какой-то субъект вез свой контрабас по тротуару). И продолжала:
     --  Я должна  вас  сопровождать. Я не смогу  вас охранять, если вы  все
время будете удирать из помещений, которые я проверила. В баре дело могло бы
кончиться очень плохо.
     Фионна и Ллойд слиплись в единое целое, как  две пластилиновые фигурки,
и  начали  целоваться. Элизабет  было  неловко им мешать.  Фи  все  равно не
слушает. Вздохнув, Элизабет отстала от них на несколько шагов.
     -- Ничего,  -- обратился к ней Будро.  -- Не можете же вы ее запереть в
стеклянной витрине, верно? Просто с ней надо глядеть в оба, вот и все. А для
этого у вас есть я.
     Особенного    облегчения   Элизабет   не   ощутила.   Мистер   Рингволл
рассчитывает, что его подчиненная должна самолично предотвращать все угрозы.
И теперь Элизабет опасалась, что  не  очень-то  справляется. Хотя,  конечно,
Борей -- отличный помощник.
     Наконец-то уложив подопечную  спать и  наложив на дверь  все  возможные
заклятия,  Элизабет  позволила  Будро увести  себя  в  ресторан  отеля  ради
долгожданного ужина.
     --  Пойдемте-пойдемте,  --  твердил  Будро.  --  Ночной  повар  --  мой
знакомый. Мы вас сейчас на ноги поставим.
     В практически пустом  зале, за фантастически вкусной джамбалайей [<i>Блюдо
креольской  кухни:  что-то  вроде  плова  с  ветчиной  либо  морепродуктами,
специями  и  т.п.</i>]  и  великолепным  кофе они  разговорились об  амулетах  и
материальных  компонентах заклятий -- словом, обо всем,  что Элизабет  могла
обсуждать,   не  нарушая  ни  обещаний  бабушке,  ни  служебной  подписки  о
неразглашении.
     Как  и подозревала  Элизабет, бесчисленные  карманы  Будро  были набиты
всякой  всячиной.  Совсем как  бюро  о сотне крохотных ящичков,  стоявшее  в
гостиной ее бабушки.  С  каждой фразой  он выуживал наружу что-нибудь новое:
моточек ниток, перо,  ручку, камень  или даже сушеную  ящерицу.  По  большей
части   за   ординарной  внешностью  этих   вещей   не   скрывалось   ничего
неординарного,  но  кое-какие  полуистлевшие  конверты  и  грязные  узелочки
испускали  интригующий --  конечно, видимый лишь посвященным -- свет. В духе
миролюбивого  "рукопожатия  над  водами Атлантики"  Элизабет  тоже дала  ему
посмотреть  кое-что из  своей сумочки, но  служебный арсенал  придержала при
себе. Вероятно, Будро поступал так же.
     --  А  знаете что:  раз уж нам предстоит  работать в паре, зовите  меня
лучше  Бобо,  а?  -- произнес американец, неловко  засовывая в  карман  пару
амулетов от неуклюжести (медная проволока, оплетенная белой ниточкой).
     Элизабет жадно глотала кофе, чувствуя, что потихоньку оживает.
     -- Ну, если вам так нравится, Бобо.
     -- А я вас буду звать "Лиз", -- продолжал он. И, как бы  споткнувшись о
ее суровый взгляд, заулыбался. -- "Элизабет" слишком длинно произносить. Тем
более если придется срочно звать на помощь.
     --  Мне  это представляется не совсем уместным, -- возразила  Элизабет.
Чуть не проболталась, что это первое серьезное задание в ее жизни, но успела
прикусить язык.  В  конце концов  руководство  операцией  возложено  на нее.
Признавшись  в своей  неопытности, она  упадет в глазах коллеги. -- Для меня
это очень важная миссия. Я не могу так просто... расслабиться.
     -- Вы сейчас в Новом Орлеане. Расслабиться вы просто обязаны, -- сразил
ее  Бобо неопровержимым аргументом. -- Не  переживайте из-за всякой  ерунды.
Дышите ровнее. Все пройдет легче, чем вам кажется.
     -- Ну, хорошо, -- с сомнением протянула Элизабет. Произнесла на  пробу:
-- Лиз. -- Впрочем, имя ей скорее понравилось. Так кратко ее не  называли со
времен университета. -- Ладно, так и быть.
     -- Правильной  дорогой идете,  --  заявил  Бобо, откинувшись  на спинку
кресла. -- Думаю, мы с вами закорешимся просто класс.
     Элизабет решила, что пришло время поговорить всерьез.
     --  При  том условии,  если  вы  сознаете,  что  за проведение операции
отвечаю я. Дело Фионны Кенмар было поручено мне.
     Синие глаза Бобо полыхнули ей в лицо своим фирменным лазерным огнем, но
его голос оставался кротким:
     -- Невежливо поправлять дам, но  здесь, мэм, вы вне своей  юрисдикции и
без моего позволения ничего не можете.
     -- Что-о? Мое правительство попросило  вас помочь -- а не перехватывать
руль!  -- Услышав, как ее  слова эхом отразились от стен  пустого зала,  Лиз
продолжала на пониженных тонах: -- Это мое задание.
     -- Ну, знаете ли, нельзя же забывать о суверенитете Соединенных Штатов,
--  возразил Бобо. -- Ладно  бы  все происходило в  британском посольстве --
тогда бы я и слова не сказал. Но мы находимся в моем городе. Если вы  хотите
вернуться домой ближайшим самолетом, рейс завтра после обеда. Конечно, тогда
вы на концерт не попадете, а это  большая  жалость. -- Его синие глаза так и
пылали. Лиз  осознала, что  это  не пустые угрозы. Если  ее вышлют в Англию,
мистера Рингволла удар хватит. Она тяжело вздохнула.
     -- Простите меня, пожалуйста, мистер Будро.
     -- Бобо, -- поправил он.  Морщины на его узком лице разгладились. -- Не
стоит нам ссориться, Лиз. Мы оба хотим одного и того же.
     "Во-во, -- подумала Лиз. -- Мы оба хотим власти".
     --  Да,  верно,  -- произнесла она вслух,  срываясь  на зевок.  --  Ой!
Извините! -- И обнаружила, что раззевалась всерьез.
     -- Нет, это вы меня извините. Вы, наверно, вконец замучились. Ну как --
мир?  --  спросил Бобо, предупредительно отодвигая ее кресло, чтобы Элизабет
могла выбраться из-за стола.
     -- Определенно мир, -- отозвалась Элизабет с улыбкой. Нет, он вообще-то
милый. А битву за господство она возобновит утром, когда у нее  снова голова
заработает.
     * * *
     Перед дверью ее номера, на прощание, Бобо  извлек из своего кармана еще
один сюрприз.
     -- Берите,  пригодится,  --  сказал  он, положив ей на  ладонь  сотовый
телефон размером с  пачку жевательной резинки. -- Подарок от Дяди Сэма. Ваши
тут наверняка не  работают.  Можете  даже  домой по  нему звонить, но прежде
всего  он  нужен  для связи со мной. --  Он  включил телефон,  показал,  как
пользоваться клавиатурой. -- Мой номер на автонаборе. Просто нажмете вот это
и "единичку". Доброй ночи, мэм.
     * * *
     Лиз покосилась на часы и произвела в уме кое-какие  вычисления. Звонить
в Лондон и отчитываться пока  рановато  -- рабочий день  еще не начался. Она
надела ночную рубашку,  выключила  лампу и  блаженно разлеглась  на  мягких,
чистых, прохладных простынях. Сон, по идее, должен был сморить ее  внезапно,
но  она поймала себя на том, что просто лежит и смотрит на темный потолок. У
Элизабет вырвался стон. Ох,  не надо  было пить кофе. Или лучше  было выпить
еще галлон и вообще сегодня не ложиться.
     Конечно, Фи Кенмар -- избалованная стерва, но это еще не  повод убивать
ее или калечить. За что на нее так  взъелся таинственный враг?  Этот  вопрос
крутился в голове у Лиз всю ночь, не давал ей  спать, будоражил еще сильнее,
чем кофе. Может  быть,  Фи  не ошибается, и  магия тут очень  даже ПРИ  ЧЕМ?
Отчаявшись  избавиться   от   навязчивых   размышлений,  Элизабет   включила
телевизор. Но это не помогло. Прыгая с канала на канал, она остановилась  на
ток-шоу,  где ведущий и зрители с  большим азартом оскорбляли  участников --
группу  геев, а слушать их доводы не желали. Когда ведущий ничтоже сумняшеся
вскочил  с  места  и закатил  одному  из участников такую пощечину, что  тот
растянулся на полу, Элизабет с отвращением щелкнула кнопкой пульта.
     И, обняв подушку, провалилась в неспокойный  сон.  Перед  ней  мелькали
искаженные воплем лица с ненавидящими глазами.
     * * *
     Угрюмый диктор взглянул прямо в объектив.
     -- САТН-ТВ,  "Глас  разума,  вопиющего в пустыне" завершает  вещание на
сегодня. Спасибо за внимание. А теперь послушаем национальный гимн.
     Под  известный  назубок  рев тромбонов старший  инженер  аппаратной  Эд
Челински начал  заранее рассовывать по  машинам пленки для утреннего  эфира.
Ночное  ток-шоу ничем  не  отличалось от  трехсот шестидесяти  пяти таких же
передач,  сделанных другими  телекомпаниями. Ничем, кроме  одной, но  важной
детали. С такими привычными, усыпляющими бдительность участников и аудитории
вещами,  как  мягкие  кресла,  столик  ведущего  и  трибуны  для   зрителей,
соседствовал  размещенный   прямо  на  сцене  алтарь  в  форме  свиньи.   Ее
кроваво-красная   спина  украшалась  перевернутым   пентаклем,   расколотыми
крестами, разбитыми звездами и щербатым полумесяцем. На алтаре горели черные
свечи. Задачей ток-шоу было  разжигание кровожадной розни. Почти каждый эфир
кончался дракой.
     Полиция  наконец-то выволокла из студии сегодняшних борцов. У некоторых
еще  не  пропал азарт. Одного из участников  --  заранее  намеченную жертву,
сказал бы Эд -- грузили на носилках в "скорую" с переломанной шеей.  Ведущий
живого эфира, Ник  Трентон, со своим обычным самодовольным видом встал, утер
с подбородка кровь, поправил  галстук и величаво вышел из комнаты. "Много же
он  успел  за  одну смену", --  подумалось инженеру. Трентон ушел,  даже  не
оглянувшись  на спровоцированное  им побоище.  "Зато  рейтинг  передачи  все
растет и растет", -- мрачно подумал Эд.
     Дождавшись  ухода операторов и  осветителей,  Эд  выключил софиты.  Вот
медленно потух последний из  них, освещавший  задник с  огромной фотографией
(рок-группа на концерте, предводительствуемая  девицей с зелеными волосами).
"Следующая на очереди  жертва",  --  подумал  Эд не без сочувствия.  Щелкнул
тумблером   аудиомонитора.  Тут  в  аппаратную   вошел   главный  человек  в
телекомпании -- Аугустус Кингстон, владелец и гендиректор в одном лице.
     -- Ну что, все работает? -- поинтересовался он у Челински.
     -- Да, сэр, -- ответил инженер. -- Картинка с частоты не сбивалась. Все
прошло без помех.
     -- А как с приемом на особом канале вещания?
     -- Пока никак. Новый Орлеан пока вестей не подавал.
     --  Да  и  не  подаст еще день-два, --  пробурчал седовласый  Кингстон,
нетерпеливо переступая с ноги  на ногу.  -- Пусть обоснуются на новом месте.
Пусть постепенно нарастает.
     Кингстон  достал  сигару.  Инженер  скривился,  опасаясь   за  здоровье
аппаратуры. Босс выпустил в потолок струю едкого густого дыма.
     -- Да, ваша милость, это все равно как отпустить хлеб свой по водам, --
от всей души расхохотался он. -- Понимаешь, Эд? Тому, кто отпустил хлеб свой
по водам, воздастся сторицей. Вот начнем отпускать этот самый хлеб жизни, --
он  ткнул сигарой в сторону аппаратуры,  --  и  соберем  богатую жатву. Этим
безбожным язычникам против нас не устоять, а?
     --  Не устоять,  сэр, -- подтвердил инженер, сглатывая  подступивший  к
горлу комок.
     Старик помедлил, как следует  затянулся, с довольным видом уставился на
горящий красным огнем кончик своей сигары.
     -- Да. Им не устоять. Небо справедливо:  они сами затянут себе петлю на
шее.

     Глава 7
     Утром  Элизабет,  еле  сдерживая  нетерпение, дожидалась, пока  Найджел
Питерс  и  Лора  Мэннинг  поднимут  Фионну  с  постели.  Ее  давняя  подруга
завалилась спать,  не смывая  макияжа, и теперь  легко  затерялась бы  среди
массовки  монстров  в финальной сцене самого жуткого фильма ужасов. В  дверь
номера заглянул Бобо. На  фоне Фионны даже он, в  своей нетленной охотничьей
куртке, казался прилизанным щеголем.
     -- Она сможет встать? -- обеспокоено спросил агент ФБР.
     -- Ну разве что ее краном за шиворот подцепить, -- прошептала Элизабет,
посторонившись, чтобы коллега все увидел собственными глазами.
     -- Ножками,  ножками двигай, голубка моя, -- нежно  уговаривал Найджел,
помогая гримерше тащить сонную певицу из ванной назад в спальню. Они усадили
ее на кровать и принялись беседовать между  собой,  игнорируя  Фионну, точно
несмышленого ребенка. Звезда, полуприкрыв глаза, тупо сидела между ними.
     -- Может, то, зеленое, из акульей кожи? Как по-твоему, Лора?
     -- Да  что ты, она  же в нем изжарится, -- отвечала Лора,  рассматривая
висящие в шкафу вещи. -- Ты еще нос на улицу не высовывал сегодня?
     -- Пока нет.  Предвкушаю  с ужасом, -- проворчал директор. -- Ну ладно,
черное  газовое.  Отлично  оттенит  твои  волосы, Онна, детка моя.  А теперь
украшения -- и побольше. -- Он ткнул в шкатулку, стоящую на столе.
     --  Я  подам, --  произнесла Элизабет, радуясь возможности под невинным
предлогом  прощупать  личные  вещи  Фионны.  Вынула  из  шкатулки  несколько
ожерелий и браслетов, проверяя каждое на защитные характеристики. Оказалось,
все  это  амулеты-обереги -- что ничуть не удивило Элизабет.  Значит, Фионна
тоже поработала со специальной литературой -- молодец. И  вполне в ее  стиле
-- ибо, пока ее звали Фебой, она была отличницей. С  научной работой знакома
не  понаслышке --  и  результат  налицо.  Содержимое  шкатулки подтверждало:
Фионна  и впрямь считает, что ей угрожает серьезная  опасность. Конечно, эту
интуитивную догадку не вставишь в рапорт для мистера  Рингволла --  и все же
хорошо,  что  Фионна  не  ломает  комедию.  Лиз  передавала  Лоре  по  одной
серебряные цепочки с символами безопасности и покоя, а та надевала их Фионне
на шею.  Все это следовало  оживить каким-то  цветным  пятном. Лучше всего к
платью Фионны  подошло  бы  массивное  сердоликовое ожерелье --  но сердолик
притягивает огонь. Не лучшее предзнаменование. Правда, этот камень  работает
не  только на прием,  но и на передачу астрального  сигнала... Лиз наполнила
энергией добра оранжевую  деревянную подвеску, прикрепленную к  ожерелью,  и
тут же Лора Мэннинг забрала украшение у нее из рук.
     --  Ты у нас сегодня  как картинка, голубка  моя, --  произнес Найджел,
когда  ожерелье застегнули  у Фионны  на  шее.  Оно  ярко выделялось на фоне
серебряных цепочек  и черного с  матовым  отливом платья. Положив безвольную
руку Фионны себе  на плечи, Найджел  поднялся, заставляя певицу  встать. Она
встала -- и тут же начала оседать на кровать. Ноги у нее подгибались. -- Ну,
хорошо,  Онна, встали. И  пошли.  Через  двадцать  минут  у  нас  встреча  с
публикой.
     Только волшебное  слово "публика"  вдохнуло  в  Фионну жизнь. Элизабет,
усмехаясь  про  себя, наблюдала,  как  за  десять минут  пути  от  отеля  до
радиостудии  эта   жалкая  тряпичная  кукла  превратилась  в   стремительную
суперзвезду. В лимузине к  ним присоединились Ллойд Престон и Патрик  Джонс.
Исполин-телохранитель,   одетый   во   все   черное   --  вылитое   чудовище
Франкенштейна,  -- косо  посмотрел на  Элизабет, усевшись рядом  с Фионной в
заднем  салоне лимузина, но в течение поездки не проронил ни слова.  Фионной
занимались  Патрик и Лора: первый репетировал с ней сегодняшнее интервью,  а
Лора, устроившись с другой стороны, доводила до кондиции дикарскую раскраску
на лице  певицы.  Бобо  и  Элизабет теснились  на  мягкой откидной  скамейке
напротив  директора.  Сиденье  рядом  с  ним  было  завалено  аппаратурой  и
кассетами.
     -- С тобой будет беседовать ди-джей Верона Ламберт, -- зачитывал Патрик
Джонс, раскрыв свою потрепанную папку. --  На этой станции она работает  уже
десять лет. Она твоя горячая поклонница. Тут у меня пачка фотографий для нее
и ее команды, которые надо  подписать. Сделай милость, не пропусти ни одной,
хорошо? -- Он протянул Фионне пухлый конверт.
     -- Ладно, -- произнесла Фионна. Выжидающе протянула руку. Патрик вложил
в  ее  пальцы несмываемый фломастер. Фионна достала  из  конверта  несколько
черно-белых  фотографий, изображавших  ее  самое  в  обнимку  с  микрофоном.
Выглядела она там драматично  --  глаза,  губы,  скулы,  подчеркнутые умелым
макияжем.  Лиз одобрительно кивнула: отличный  подарок  поклонникам.  Фионна
ставила росчерки в правом верхнем углу, так, чтобы заглавная "Ф" приходилась
на  "кладдахский"  перстень  (руки,  сжимающие  увенчанное короной  сердце),
который украшал  ее  указательный  палец. -- Верона Ламберт.  А  других  как
зовут, у тебя записано?
     Патрик принялся зачитывать  свой список. Фионна подписывала  фотографии
каждому отдельно. Лиз, читая ее надписи вверх ногами, обнаружила, что каждое
посвящение    Фионна   формулирует    чуть-чуть    по-другому.    "Вот   это
профессионализм", -- подивилась она про себя. Нет, в случае Фионны внешность
определенно обманчива. "Изумруд в огне" -- это  хорошо отлаженная машина,  а
Фионна -- ее главный, безотказный агрегат.
     Но и другие тоже молодцы. Искренне переживают за Фионну, но дело ставят
на первое место и работают слаженно. Фионна попросила у Найджела сигарету --
тот достал пачку, но держал ее на отлете,  пока певица не согласилась выпить
омерзительный на вид, густой и розовый, коктейль.
     --  Подкорми мозги,  дорогая, прежде чем  легкие коптить, -- уговаривал
он, поднося стакан к самому носу звезды. --  Ну ради  меня. Как ты выдержишь
час в эфире  на пустой желудок?  Повар  из "Сонесты" это специально для тебя
приготовил.
     -- Фу, ну и гадость, --  прошипела Фионна, покончив  с коктейлем за три
глотка.  Жадно  схватила  сигарету,   прикурила   у  Найджела  --   тот  уже
предупредительно достал зажигалку, -- глубоко  затянулась. Лиз ощутила запах
свежей клубники, который вскоре заглушила табачная вонь. -- Батюшки, вы меня
такой дрянью поите, что даже никотин вкуснее кажется. Одно счастье, курить в
этом городе пока разрешено. Я уж боялась, что тут -- как в Сан-Франциско. --
Фионна выдула  из  уголка  рта струйку  дыма.  -- Ну, Пэт, что  еще мне надо
знать?
     -- Про станцию я уже все сказал, -- ответил Патрик Джонс,  сложив руки,
точно алтарный  служка. --  Концерт Верона  сама  объявит.  А  твое  дело --
говорить о себе  самой. И помни, Фи, -- ни слова о нападениях.  Их не было и
нет, ясно?
     Набрав  в  грудь  воздуха,   Фионна  одной  рукой  схватилась  за  свое
сердоликовое  ожерелье,  а  другой нащупала  пальцы  Ллойда. Тот с хозяйским
видом  стиснул  руку певицы,  злорадно  уставившись  на  Лиз. Агент Мэйфильд
осталась бесстрастна. Пусть Ллойд защищает Фионну на своем плане бытия. Дело
Лиз -- разбираться с Незримым, а не со Зримым.
     -- Ну, ладно, пошлепали, -- распорядилась Фионна.
     * * *
     -- И что привело вас к нам в Новорлеан, мисс Кенмар? -- спросила Верона
Ламберт сладким и тягучим, как тающая от жары карамель (напоминающая, в свою
очередь, воздух в этой душной студии), голосом. То была полнотелая женщина с
кожей  шоколадного цвета,  круглолицая,  круглоглазая, с шапкой искусственно
распрямленных  темно-каштановых волос, примятых на макушке  наушниками.  Вся
компания  теснилась в маленьком, полутемном помещении, где все,  кроме пола,
было  обито  дырчатыми  звукоизолирующими плитками.  Сидячих мест  оказалось
только три:  одно  для Вероны,  другое для  Фионны,  а третье  для  щуплого,
нездорово-бледного звукорежиссера, который сидел за пультом напротив  звезды
и ведущей. Ллойд  Престон затиснул свое крупное  тело меж двух металлических
кожухов  с каким-то оборудованием,  чтобы не отдаляться от Фионны.  Время от
времени она брала его  за руку.  Остальные жались к  стенам.  Спину Элизабет
больно кололи пластмассовые коробки  с пленками,  сложенные на этажерке. Она
всерьез опасалась лишиться чувств из-за духоты  и тесноты. Ее белый шелковый
жакет уже вымок от пота.
     -- Зовите меня  Фионной, голубка. Я вам честно скажу: это один из самых
замечательных городов, куда меня жизнь  забрасывала, -- произнесла Фионна  с
безупречным ирландским акцентом. Беседуя с Вероной, она смотрела  ей прямо в
глаза.  Если  она  только   прикидывается...  что  ж,  тогда  Фионна  еще  и
великолепная актриса. --  Музыка, голубка, это  же моя жизнь.  Разве  мне не
могло понравиться место, где музыка каждый вечер на каждом углу, где всякий,
кого  ни возьми,  каждый  день играет, поет или что-нибудь  слушает.  Музыка
расширяет душу человека. Тут я -- как рыба в воде, словно здесь и родилась.
     -- Вы  нашли  здесь много общего  с вашей  музыкой? -- спросила Верона,
удивленно вскинув  брови.  -- Новорлеан -- это все-таки  смесь  французского
креольского  стиля с афрокарибскими ритмами. Наш  джаз  не  имеет аналогов в
мире, милочка. У меня есть все записи "Изумруда в огне", Фионна, и, простите
уж, мне кажется, что это совсем другая музыка.
     -- Вся  она  берет  свое  начало из одного места,  -- возразила Фионна,
ударив  себя  кулаком  в грудь. -- Из сердца.  Я  встретила  здесь  людей, у
которых ничегошеньки нет, ни кола ни двора  -- только музыка. И это здорово.
Это и история  моего детства тоже. У  меня  больше  ничего не  было --  и  я
вложила всю душу в красоту, которую могла слышать.
     "Ну и  наглость",  --  подумалось Элизабет. Для  девицы,  у которой  за
плечами  английская  школа-интернат,  швейцарский  пансион,  Оксфорд  и  как
минимум  пятьдесят  тысяч  фунтов  выброшенных  на ветер  папочкиных  денег,
Фионна-Феба  очень  убедительно  играла роль бедной замарашки  из  Северного
Дублина. С дрожью  в голосе  она  поведала  о  своем  вымышленном детстве, о
нищете, о  руководящем ею астральном духе, который, по  убеждению Фионны, не
позволит ей оставить сцену, пока она не подарит свои песни всему миру.
     Однако  Верона выслушала все это спокойно, без провокационных вопросов,
и  отлично провела интервью,  расспрашивая Фионну  о действительно  занятных
подробностях ее творческого пути и истории "Изумруда в огне". Чувствовалось,
что журналистка  владеет темой.  За  пять  минут  до конца  программы Верона
проницательно взглянула на Фионну:
     --  И не  удержусь  от финального вопроса: милая, почему в ваших песнях
так много поется о магии?  Вы  ею вправду интересуетесь -- или это  так, для
близира, чтобы поклонникам  угодить?  Должна  вас предупредить: Новорлеан --
очень магический город. С духами лучше не шутить -- а то они тебя проучат.
     -- Я верю искренне, -- произнесла Фионна; в ее огромных глазах зажглась
тревога.  Кажется,  у нее  даже руки задрожали. "А она и впрямь  стала очень
суеверная", -- подумала Элизабет. -- Я глубоко почитаю вышние силы.
     -- Мудро сказано, -- произнесла Верона, покосившись на пульт.  -- У нас
в гостях  была Фионна Кенмар.  Ну, друзья  мои, не  забывайте:  в  субботу в
девятнадцать  тридцать  в  "Супердоуме"  выступает  "Изумруд  в огне". Между
прочим,  в  то же  самое время  на  набережной  наша  радиостанция дарит вам
фейерверк. Сложный перед вами стоит  выбор, ребята,  -- добавила она, лукаво
подмигнув Фионне. -- Я лично пойду на концерт. А теперь -- рекламная пауза.
     Сделав  знак Вероне,  звукорежиссер  нажал  на  кнопку.  Ведущая  сняла
наушники.
     --  Все  прошло отлично,  мисс Кенмар. Огромное  спасибо,  что  пришли.
Теперь  жду  не  дождусь  концерта. Можно кому-нибудь из  нас просочиться за
сцену и поздравить вас после?
     Фионна оглянулась на Найджела.
     -- Возможно, дорогуша,  -- пробурчал директор  нейтральным тоном, пожал
руку Вероне, обернулся к звукорежиссеру. -- Мы проследим, чтобы вас включили
в список на частную вечеринку после концерта. Спасибо, вы отлично работаете.
     Фионна, поднявшись, величаво протянула Вероне руку.
     --  Благодарю, голубка моя. Вы меня так  радушно встретили.  Надеюсь, у
вас в городе все люди такие теплые.
     --  Да  и  мы ужасно рады  вас  видеть, --  произнесла  Верона, швырнув
наушники на стол. -- И  тебя тоже, -- обернулась она к Бобо. -- Сколько лет,
сколько зим, красавчик ты мой! Где  тебя носило? -- И Верона стиснула его  в
объятиях.
     -- Где только меня не носило, -- смутился Бобо.
     -- Вы  что,  в своем городе  всех знаете? -- подмигнула  ему  Элизабет,
когда они вышли из студии.
     -- Выходит, что так, -- сознался Бобо.
     Фионна, держась  за  руку  Ллойда,  вырвалась  вперед,  точно  вихрь  в
многослойной  юбке из  черного  газа.  Умоляюще  оглянулась  через плечо  на
Найджела:
     --  Можно  где-нибудь  чего-нибудь перехватить  поесть?  У  меня  живот
подвело.
     Найджел посмотрел на часы:
     -- Нам с Лорой  и Пэтом пора  в  "Супердоум", но тебе, детка, ничто  не
мешает заглянуть  куда-нибудь и покушать. Возможно, мистер Будро окажет  нам
любезность?
     -- С премногим удовольствием, -- отозвался Бобо.
     * * *
     -- Значит,  вы при  нас за индейца-проводника будете? -- спросил Ллойд,
вышагивая  вслед  за   Бобо.  Лимузин   они   оставили   на   стоянке  перед
"Ройал-Сонестой". -- Ну и  где  нам  лучше  поесть перед тем, как  двинем на
стадион?
     Лиз скривилась:  в словах Ллойда сквозила нескрываемая издевка. Но Бобо
делал вид, будто ничего не замечает.
     -- В отеле, где вы живете,  очень даже неплохой ресторан. И дамы успеют
освежиться перед тем, как...
     -- Гостиничной едой нам придется питаться весь тур напролет, -- прервал
его телохранитель. -- Посоветуйте что-нибудь получше, а?
     --  Ну, в Квартале тоже  есть пара местечек, где нормально  кормят,  --
пожал плечами Бобо. -- Сейчас соображу, найдется ли достойное вас.
     И решительно устремился куда-то. Остальные побрели следом.
     --  Что-нибудь не  совсем  банальное, я надеюсь, --  прокричал Ллойд  в
полный  голос,  дабы  оставить  за  собой  последнее  слово.  --  Простых-то
ресторанов у нас в Англии и Ирландии немерено.
     -- Я знаю одно подходящее заведение, -- отозвался Бобо на ходу.
     -- А я надеюсь, что оно  не очень далеко,  -- произнесла,  нагнав  его,
Лиз. -- Жара просто невероятная.
     Если  честно, ей  не  только идти  -- даже думать  было невмоготу. Лишь
выйдя  из  радиостудии,  Элизабет   поняла:  там   работали  хоть   какие-то
кондиционеры.  Теперь же,  на  улице,  пот  лил  с  нее градом,  все  вокруг
расплывалось,  тонуло в ослепительном мареве  света. Все равно  что  войти в
мокром спортивном костюме в сауну... сауну, освещенную прожекторами.
     --  Ничего-ничего, милая  моя, --  успокоил  ее  Бобо.  --  Не  успеете
опомниться, как мы  опять  будем под крышей. Осталось лишь за угол повернуть
-- вон туда, видите?
     -- Думаю,  мне следует  извиниться за мистера Престона, --  проговорила
Элизабет, чуть понизив  голос. -- Он немного задирает  нос. Не все англичане
таковы.
     --  У нас тут полно  народу со всех краев земли, -- улыбнулся Бобо.  --
Кто  просто  так  заезжает,  а  кто и постоянно поселяется. Насколько я могу
судить,  в  любой  стране  найдется энное  количество  людей,  у  которых  с
воспитанностью туго.
     Несмотря на свои физические муки, Лиз не смогла удержаться от улыбки:
     -- Мне  это никогда в  голову не приходило -- но вы правы.  Наверно,  я
вечно переживаю попусту.
     -- Переживать не вредно, -- заметил Бобо. -- Лишь бы переживания думать
не мешали.
     Лиз  подозрительно  уставилась на  его  невинную,  ничего не выражающую
физиономию.
     -- Вон вход, --  произнес  он,  оглянувшись  на  Фионну  и  Ллойда.  --
Ресторан новый. Как говорят, сейчас он в самой моде. Называется "Счастливчик
Чэн".
     И  потянулся к  дверной ручке, но Ллойд, опередив его, перегородил вход
своим массивным телом.
     -- Значит, договоримся  так, -- решительно заявил телохранитель, вперив
недобрый  взгляд  в  агентов. -- Я знаю,  что у  вас  работа,  но леди очень
хотелось бы спокойно поесть и чтобы толпа народу вокруг не теснилась. Толп с
нее и в "Супердоуме" хватит.  Так что вы двое пообедайте  где-нибудь  еще, а
потом в отеле встретимся.
     -- Минуточку...  -- начала Лиз, но Бобо многозначительно сж