ременного западного сознания, нельзя понять и смысл его критики Делезом. Фактически деятельность Делеза как представителя на- чального этапа эволюции постструктурализма развивалась в русле критики структуралистских представлений. Это критика традиционной структуры знака, фрейдовской структуры лично- сти, структуралистских представлений о коммуникативности, принципа бинаризма и связанного о ним принципа различия, структуралистской концепции "поэтического языка" и т. д. Де- лез также исключительно отчетливо выразил в своем творчестве еще одну существенную сторону постструктуралистского мышле- ния: озабоченность проблематикой "желания". Практически все постструктуралисты ею занимались в большей или меньшей степени, но именно у Делеза она стала ключевой темой, превра- тившись в своеобразный методологический принцип. Следует также иметь в виду, что свои наиболее известные книги: "Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип" (1972), "Ризома" (1976), "Кафка: К проблеме малой литературы" (1975) он создал и содружестве с психоаналитиком Феликсом Гваттари (129,137,133). Критика бинаризма Особое значение Делеза для постструктурализма опре- делятся не в последнюю оче- редь тем, что он стоял в са- мом его начале, был первым "разработчиком" и инициатором многих его идей и концепций. Уже в 1968 г., лишь на год позже шести основных "начальных" книг Дерриды, вышел его широковещательный труд "Различие ____________ 6Неофрейдизм весьма многолик и как термин малосодержателен, посколь- ку подразумевает самые разные и противоречивые по своей направленно- сти тенденции. 98 ГЛАВА II и повтор" (131). Как известно, традиционный структурализм. опирался на принцип оппозиции, иногда трактуемый как теория бинаризма, согласно которой все отношения между знаками сводимы к бинарным структурам, т.е. к модели, в основе кото- рой лежит наличие или отсутствие признака. Как писал в свое время западногерманский исследователь Р. Холенштейн, "оппозиция с точки зрения структурализма является основным движущим принципом как в методологическом, так и объектив- ном отношении" (Холенштейн, 237, с. 47). В теории структура- лизма бинаризм из частного приема превратился в фундамен- тальную категорию, в сущностный принцип природы и искусст- ва. Смысл постструктуралистской критики структурализма за- ключается в разрушении доктрины бинаризма. Это достигается двумя способами: либо чисто логическим постулированием мно- жества переходных позиций, что начал делать еще Греймас в пределах собственно структуралистской доктрины, либо, -- и этот путь выбрало большинство постструктуралистов -- дока- зывая наличие такого количества многочисленных различий, которыеe в своем взаимоотношении друг с другом ведут себя настолько хаотично, что исключают всякую возможность четко организованных оппозиций. Хаосу может противостоять только порядок (или какая-либо упорядоченность). Когда же постули- руется существование только неупорядоченного хаоса, то в нем, естественно, не остается места для четкого противопоставления одного другому. В результате и сами различия перестают вос- приниматься как таковые. Нечто подобное доказывает Делез в своей книге ("Различие и повтор" (1968) (131). Он пытался, как и его коллеги- постструктуралисты, переосмыслить понятие "различия" (или "отличия"), "освободив" его от классических категорий тождест- ва, подобия, аналогии и противоположности; при этом исходным постулатом является убеждение, что различия - даже метафи- зически - несводимы к чему-то идентичному, а только всего лишь соотносимы друг с другом. Иными словами, нет никакого критерия, меры, стандарта, который позволил бы объективно определить "величину" "различия" или "отличия" одного явления от другого. Все они, в отличие от постулированной структура- лизмом строго иерархизированной системы, образуют по отно- шению друг к другу децентрированную, подвижную сетку, ха- paктepизyющyюcя "номадической дистрибуцией").Поэтому не может быть и речи о каком-либо универсальном коде, которому, по мысли структуралистов, были подвластны все семиотические 99 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ "Ризома" и, следовательно, жизненные системы, а лишь только о "бесформенном хаосе" (Делез, 131, с. 356). "Ризома" Ту же самую проблему различий Делез впоследствии развил в совместной с Гват- тари работе "Ризома" (1976) (137), где, используя метафору ризомы -- корневища, подзем- ного стебля, попытался дать представление о взаимоотношении различий как о запутанной корневой системе, в которой нераз- личимы отростки и побеги, и волоски которой, регулярно отми- рая и заново отрастая, находятся в состоянии постоянного обме- на с окружающей средой, что якобы "парадигматически" соот- ветствует современному положению действительности. Ризома вторгается в чужие эволюционные цепочки и образует поперечные связи между дивергентными" линиями развития. Она порождает несистемные и неожиданные различия, она разделяет и прерывает эти цепочки, бросает их и связывает, одновременно все дифференцирует и систематизирует (т. е. стирает различия). Тем самым, "различие" теряет свое онтологическое значе- ние, которое оно имело в доктрине структурализма; "инако- вость" оказывается "одинаковостью" авторы исследования по- стулируют тождество "плюрализм-монизм", объявляя его "магической формулой" (Делез, Гваттари, 137с.34), поскольку различие поглощается недифференцированной целостностью и теряет свой четкий маркированный характер. Примечательно, что ризома вообще стала рассматриваться многими как эмблематическая фигура постмодерна. В частности, итальянский теоретик литературы (Умберто Эко, создавший, пожалуй, самый популярный на сегодняшний день "пост- модернистский" роман "Имя розы" (1980) и написавший не менее известное к нему послесловие "Заметки к роману "Имя розы" (1983) (63), охарактеризовал ризому как своеобразный прообраз лабиринта и заметил, что руководствовался этим обра- зом, когда создавал свое произведение. У Делеза с Гваттари вся сила аргументации ушла на дока- зательство якобы неизбежного превращения различий в свою противоположность, в результате чего все они уровнялись между собой в неком "моменте единства", независимо от того, как его понимать. Таким образом, это постулируемое ими единство приобрело характер недифференцированной структуры, некоего хаотичного, аморфного псевдообразования. Критика традиционной структуры знака Традиционная структура знака основывается на теории репрезентации, т.е. на посту- лате, что знак репрезентирует какое-либо явление или пред- мет, образуя таким образом тернарную структуру: озна- чающее, означаемое и референт, или: собственно знак -- в естественном языке слово, письменное или устное, концепт -- его смысловое содержание (в разных языках одно и то же со- держание может быть выражено по-разному), и реальный предмет или явление, имеющее место во внеязыковой действи- тельности. Делез же опирается на "квартернарную", т. е. 4-х элемент- ную структуру знака: выражение, десигнация, сигнификация и смысл. Харари, поясняя значение данной концепции знака, четко формулирует те результаты, к которым она должна при- вести: "Знак уже больше не является чистой и простой связью (условной или закрепленной индивидуально или коллективно) между тем, что означает, и тем, что обозначается, а функциони- рует в соответствии с логическими параметрами, понятиями времени и грамматики "глагола", причем все они центрированы по-разному. Таким образом, высказывание "Джон болен" вы- ражает высказанное мной мнение, десигнирует функциональ- ное состояние Джона, сигнифицирует или утверждает способ существования, а также помимо этого имеет некое неопределен- ное значение: быть больным. Именно эту модель стоиков при- меняет Делез при анализе произведений Кэрролла, пытаясь объяснить организацию его языка. Но, что более важно, делая это, Делез использует концепцию стоиков мысли-события, чтобы оспорить существующие философские концепции сигни- фикации и обойти ограничения, накладываемые репрезентатив- ной теорией знака" (Харари, 368, с. 54). Если общая тенденция этих положений вряд ли нуждается в дополнительных разъяснениях, то этого нельзя оказать о тер- минологии. Трудности здесь двоякого рода. Во-первых, недос- таточная разработанность собственно терминологии стоицизма; во-вторых, специфика ее интерпретации Делезом. Не углубляясь в достаточно сложный вопрос об истинном смысле и описатель- но-семантическом характере логики Стои, обратимся к аргумен- тации Делеза: "Стоики различали два состояния существования: реальные сущности, т.е. тела с их дыханием, их физическими свойствами, их взаимодействиями, их действиями и страстя- ми; 2) эффекты, которые происходят на поверхности существ. ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ 101 Эффекты не являются состояниями вещей, а представляют собой нетелесные события; это не физические качества, а логические атрибуты" (Делез, 368, с. 281). Харари в дополнение к этому объяснению Делеза дает краткие характеристики "ключевых" концепций стоицизма: Действия и страсть: во взаимодействиях между телами действия являются активными принципами, по которым дейст- вуют тела, а страсти -- пассивными принципами, в соответствии с которыми тела испытывают воздействия. Это устанавливает дуальность: тело-агент -- тело-пациент. Предложение -- это то, что дает возможность реализовать выражение событий (или эффектов) в языке. Ассигнация и выражение -- два измерения предложения. Первое, десигнация (состоящая из имен существительных и прилагательных) -- это то, что связывает предложение с физи- ческими предметами (телами или потребляемыми объектами), являющимися по отношению к нему, внешними явлениями. Вто- рое, выражение (состоящее из глаголов); связывает предложе- ние с нетелесными событиями и логическими атрибутами; оно выражает их и таким образом репрезентирует концептуальную связь между предложением и смыслом (Харари, 368, с. 281). Как писал исследователь стоицизма Эмиль Брейе, "атрибут не обозначает реальное свойство, .... необорот, оно всегда выражено глаголом и тем самым означает не бытие, а манеру бытия" (Брейе, 108, с. 11). В принципе, те операции, которые производит Делез со знаком, выглядит довольно дилетантскими по сравнению с рабо- тами профессиональных семиотиков, логиков и лингвистов -- достаточно вспомнить хотя бы концепции знака Ельмслева, Пирса, Черча, Морриса и других. Известны теории не только 4-элементной структуры знака, но и 10-элементной, тем не менее не вносящие ничего существенно нового в общее пред- ставление о знаке, поскольку лишь уточняются и конкретизиру- ются отдельные его стороны и функции. Сама же попытка опе- реться не столько на современные теории знака, сколько на весьма еще смутные о нем представления двухтысячелетней давности, -- по сути своей всего лишь гипотезы, не выверенные аналитическим инструментарием логики новейшего времени, -- свидетельствует скорее как раз об отказе от "рационального знания". Следует отметить, что Делез был не одинок в своем обра- щении к лингвистической теории стоицизма: в период, когда рационалистический пафос структурализма терпел крах, возник своего рода бум на учение стоиков. В первую очередь особый 102 ГЛАВА II "ШИЗОФРЕНИЧЕСКИЙ ЯЗЫК" ;"ШИЗОАНАЛИЗ" интерес вызывала концепция "лектона" -- предметов высказы- вания, которые, как и пустое пространство, место и время, объ- являлись некоторыми стоиками "нетелесными" явлениями. У стоиков "диалектика" делилась на учение об "обозначающем" (поэтика, теория музыки и грамматика) и "обозначаемом", или "предмете высказывания". При этом неполное высказывание определялось как "логос" (слово), а полное - как "предложение". Стоики четко разделяли текучесть чувственных восприятий и объективность существования идеальных понятий и возводили стройную логическую цепь их образования посред- ством многоступенчатого процесса восхождения от чувственных восприятий через чувственные представления, воспоминания до формирования общих понятий и функционирования их в качест- ве так называемых "предвосхищений", которые в свою очередь при восприятии чувственной деятельности становятся "постижением". При этом слово-логос определялось четырьмя логическими категориями: "нечто (бытие и небытие), сущност- ные свойства (общие и частные), случайные свойства и относи- тельно случайные свойства (т. е. находящиеся в соотношении с другими случайными свойствами" (Лосев, 46, с. 137). "ШИЗОФРЕНИЧЕСКИЙ ЯЗЫК" ; "ШИЗОАНАЛИЗ" Делез обратился к семиотическим теориям Стои, что6ы создать с их помощью концепцию "шизофренического языка", принципиально им противопоставляемую "традиционно структу- ралистским" представлениям о поэтическом языке и де- тально им разработанную на примере творчества Льюиса Кэрролла, Арто, Клоссов- ского, Платона и др. в книге "Логика смысла" (1969) (134). Разделяя (в соответст- вии со своей ориентацией на стоическую терминологию) "шизофренические слова" на "слова-страсти" и "слова-действия", Делез подчеркивает, что он стремится выявить подспудный смысл, возникающий где-то глубоко внутри, "далеко от поверх- ности. Это результат действии (под -смысла, Untersinn, который должен отличаться от бессмысленности на поверхности. В обоих своих аспектах язык, цитируя Гельдерлина, является "знаком, лишенным смысла . Это по-прежнему знак, но знак, который сливается с действием или страстью тела. Вот почему недоста- точно сказать, что шизофренический язык определяется неус- танным и безумным соскальзыванием ряда означающего с ряда означаемого. Фактически вообще не остается никакого ряда, они оба исчезли" (Делез, 368, с. 291). ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ 103 Этот свой тезис Делез повторяет неоднократно в различ- ных вариантах, но общий смысл всегда остается одним и тем же: сломать, разрушить традиционную структуру знака, под- вергнуть сомнению его способность репрезентировать обозна- чаемое им явление или предмет, доказать принципиальную не- достоверность, ненадежность этой функции знака. В этом плане сам факт обращения Делеза к "бессмыс- ленным" стихам Льюиса Кэрролла и абсурдистским эксперимен- там Антонена Арто весьма поучителен. Он истолковывает стихи Кэрролла в духе теории абсурда Арто. придавая им "шизо- френическое изложение" и видя в них выражение самой сути литературы. Для него важно доказать "шизофренический харак- тер" литературного языка, что, естественно, легче всего сделать как раз на подобном материале. Исследователь стремится нало- жить логику стоиков на творчество Кэрролла, чтобы подтвер- дить высказывание писателя, что "характер речи определяется чистой поверхностью" (Делез, 368, с. 283). Во всех произве- дениях Кэрролла, -- утверждает Делез, -- читатель встретит: выходы из туннеля, предназначенные для того, чтобы обна- ружить поверхности и нетелесные события, которые распростра- няются на этих поверхностях; 2) сущностное родство этих собы- тий языку; 3) постоянную организацию двух поверхностных серий в дуальности "есть/говорить", "потреблять/предлагать" и "обозначать/выражать"; а также 4) способ, посредством кото- рого эти серии организуются вокруг парадоксального момента. иногда при помощи полого слова, иногда эзотерического или составного, чьи функции заключается в слиянии и дальнейшем разветвлении этих гетерогенных серий. Например, "снарк" ("эзотерическое", по определению Де- леза, слово, образованное контаминацией двух слов: "shark" -- акула и "snake" -- змея -- И. И.) представляет собой разветв- ление двух серий: алиментарной ("снарк" -- животного проис- хождения и, следовательно, принадлежит к классу потребляемых объектов) и лингвистической ("снарк" -- это нетелесный смысл ...)" (Там же, с. 283-284). Если "снарк" представляет собой конъюнкцию и сосущест- вование двух серий разнородный утверждений, и на этом осно- вании определяется как "эзотерическое" слово, то "составным" для французского исследователя является у Кэрролла такое слово, которое основано на отчетливо выявляемом "дизъюнк- тивном синтезе", что еще более усиливает его внутреннюю смы- словую противоречивость. Например, frumious образовано из fuming + furious, при этом первое слово, помимо своего основ- ного значения "дымящийся", "дающий пары, испарения", имеет еще добавочное значение "рассерженный", "разозленный"; а второе -- "разъяренный", "взбешенный", "яростный", "неистовый ". Уже эти примеры дают достаточное основание для сомне- ний, действительно ли Кэрролл придавал своим "змеякуле" и "дымящемуся от злости" или "яродымящему" столь глобальное значение образцов, характерных для поэтического языка как такового. Скорее всего, мы здесь имеем дело с типичным при- мером превращения чисто игрового принципа "детского языка" Кэрролла в теоретический принцип организации поэтического языка, как он мыслится Делезом. Если внимательно проанализировать общий ход рассужде- ний французского исследователя, то в нем сразу обнаруживается два не всегда удачно друг о другом логически состыкуемых основных постулата. Первый касается утверждения о "поверхностном" по отно- шению к предметам, или, как предпочитает выражаться Делез, к, "телам", характере организации языка: "организация языка неотделима от поэтического открытия поверхности" (там же, с. 285). Второй -- того, что "содержательным" планом языка является физиологический уровень человеческого бытия, воспри- нимаемый преимущественно во фрейдистских понятиях. Отсюда выводится и необходимость, по крайней мере, на уровне анализа (т. е. когда ставится задача прояснить "наивному читателю" скрытые от него механизмы функционировании языка), "дуаль- ности", разграничения "телесного" и "нетелесного" уровней по- нимания проблемы: "Описанная организация языка должна быть названа поэтической, поскольку она отражает то. что де- лает язык возможным. Не следует удивляться открытию, что события делают возможным язык, хотя событие и не существует вне предложения, которое его выражает, поскольку в качестве "выраженного" оно не смешивается с его выражением. Оно не существует до него и само по себе, но обладает специфической для себя "настоятельностью". "Сделать язык возможным" имеет весьма специфический смысл. Это означает необходимость "выделить" язык, предотвратить смешение звуков со звуковыми свойствами вещей, со звуковым фоном тел, с их действиями и страстями и с их так называемой "орально-анальной" детерми- нированностью. Язык делает возможным то, что отделяет звуки от тел, организует их в предложения и таким образом позволяет им приобрести функцию выражения. Без этой поверхности, которая отграничивает себя от глубинности тел, без этой линии, что отделяет тела от предложений, звуки были бы неотличимы от тел, превратились бы в простые физические свойства, ассо- 105 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ циирующиеся с ними, и предложения стали бы невозможными" (Делез, 368, с. 284-285). И далее: "величие языка состоит в том, что он говорит на поверхности, и, следовательно, схватыва- ет чистое событие и комбинации событий, которые происходят на поверхности". Задачей же анализа становится вопрос об обнаружении "восхождения к поверхности, об открытии поверх- ностных сущностей и их игр со смыслом и бессмыслицей, с выражении этих игр в составных словах и о сопротивлении головокружению при виде глубинности тел и их алиментарного, ядовитого смешения" (там же, с. 285). В противоположность "обычному" языку, основанному на этой "нетелесной пограничной линии" между физическими тела- ми и звуковыми словами, на природной дуальности языка (благодаря чему. собственно, по Делезу и возможно появления смысла), "шизоидный язык" функционирует по совершенно противоположному принципу: "в первичном порядке шизофре- нии не существует дуальности, кроме как дуальности действии и страстей тела; язык полностью, погружен в зияющие глубины тела. Больше уже нет ничего, что могло бы предотвратить пред- ложения от их коллапса в тела и смешивания их звуковых эле- ментов с обонятельными, вкусовыми, пищеварительными и экс- крементальными эффектами тел. Больше нет не только какого- либо смысла, но нет и грамматики или синтаксиса, даже каким- либо образом артикулированных слоговых, буквенных или фоне- тических элементов" (там же, с. 292). Самый наглядный пример полной реализации принципа ши- зоидного языка Делез видит в творчестве Антонена Арто, и отсюда столь высокая оценка этого писателя: "Мы не отдали бы и страницу Антонена Арто за всего Кэрролла; Арто является единственным человеком, который испытал абсолютную глубину в литературе, который открыл "витальное" тело и его порази- тельный язык... Он исследовал инфрасмысл, который сегодня все еще неизвестен. С другой стороны, Кэрролл остается масте- ром или обозревателем поверхностей, о которых мы думали, что знаем их так хорошо, что их не нужно исследовать. А ведь на этих поверхностях держится вся логика обыденного смысла" (там же, с. 294-295). Собственно, все это уже есть описание "техники шизоана- лиза", с которым Делез вошел в историю постструктурализма, но которому, чтобы стать действительно влиятельной теорией в то "смутное время" конца 60-х -- начала 70-х гг., не хватало "политического измерения". И он его получил в приобретшей скандальную популярность книге Делеза и Гваттари "Капита- лизм и шизофрения: Анти-Эдип" (1972) (129), более известной по своему подзаголовку как "Анти-Эдип", поскольку в ней впервые в столь решительной манере было подвергнуто критике основополагающее понятие фрейдизма -- Эдипов комплекс. Основной предмет исследования авторов "Анти-Эдипа" -- современная культура капитализма, которая, хотя и изменяет и разрушает старые формы и модусы культуры, но тем не менее в экстремальных случаях прибегает к варварским и даже прими- тивным идеям и обычаям. И "Анти-Эдип" нельзя понять, не учитывая его антикапиталистического, антибуржуазного пафоса. Созданный на волне студенческого движения конца 60-х -- начала 70-х гг., он очень живо и непосредственно передает тот накал страстей того времени. Трудно осознать ту роль, которую сыграл Делез в оформ- лении постструктуралистской мысли, если не принимать во вни- мание воздействие его леворадикальной риторики, его эпатаж- ной "революционной", а по сути глубоко анархистской, фразы: "Разрушай, разрушай! Шизоанализ идет путем разрушения, его задача -- полное очищение бессознательного, абсолютное вы- скабливание" (Делез, Гваттари, 129, с. 311). Характерные для данного исследования ощущение тупико- вости современного мышления, экзальтированность изложения делают его весьма близкой по духу работам Кристевой того же периода и, прежде всего, ее "Революции поэтического языка" (1974) (273). Много общего и в их понимании литературного процесса как иррационального, типологически однородна и их антифрейдовская установка. В этом плане "Анти-Эдип" примы- кает к тем работам, в которых пытаются подвести научное обоснование под широко распространенный на Западе тезис об изначально безумной природе искусства и о ее творце -- от- верженном изгое капиталистического общества, который только постольку способен постичь сущность своего мира, поскольку способен взглянуть на него со стороны, будучи по отношению к нему "социальным извращенцем". Одной из самых болезненных трудностей панъязыкового мышления, приверженность которому составляет наиболее стой- кое и непоколебимое научное убеждение современности, по всем своим характеристикам близкое религиозному, является проблема "неартикулируемости" психических движении сознания и чувст- венных ощущений на досознательном уровне. Фактически, для разрешения этой проблемы и приходится прибегать к постулированию существования двух языков: языка естественного и языка либидо. Однако традиционная фрейдист - ская схема плохо укладывалась в сложившуюся к 70-м гг. пара- дигму представлений о социальной природе языка, опосредую- критика Эдипова комплекса ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ 107 щую индивидуальное "психополе" личности общественными по своему характеру конвенция- ми. Критика Эдипова комплекса В частности, одна но ос- новных претензий Делеза и Гваттари к "традиционному" фрейдизму -- ограниченность последнего семейными отно- шениями, вместо которых необходимо поставить отношения социальные. С этим, собственно, связана и резкая критика Эдипова комплекса ("Несравненный инструмент стадности, Эдип является последней покорной и частной территорией евро- пейского человека"; 18, с. 33), ставшего для авторов "Анти- Эдипа" олицетворением репрессивного духа буржуазных семей- ных отношений и символизирующего столь же репрессивную идеологию капитализма. Здесь происходит типичная для всех теоретиков подобного рода подмена одного понятия другим: жизнь общества мыслится по аналогии с жизнью индивида и ему приписывают все свойства биологического существования отдельной человеческой особи. Жизнь рода представляется ана- логом развития колонии кораллов, и все свойства биологического существования отдельного организма переносятся на обществен- ный коллектив, на социум. Вот почему те непосредственно не- осознаваемые элементы душевной жизни человека, как и те биологические процессы функционирования его организма, кото- рые получили название "бессознательного", у большинства тео- ретиков постструктуралистской ориентации приобретали черты некоего "коллективного бессознательного" -- мифической пер- вопричины всех изменений в обществе. При этом стихийность проявлении этого бессознательного, характеризуемых как "неритмичные пульсации", трансформировались в не менее ми- фическую силу -- в мистифицированное, фантомное понятие "желания", которое действует как стихийный элемент в общем "устройстве" общества. Необходимо учитывать еще один момент в том климате идей, который господствовал в 60-70-е гг., -- существенное влияние неомарксизма, в основном в трактовке франкфуртской школы. Под его воздействием завоевала популярность, в част- ности, идея "духовного производства", доведенная с типичным для той эпохи экстремизмом до своей крайности. Если ее "paциональный" вариант дает концепция Машере-Иглтона, то Делез с Гваттари (как и Кристева) предлагают иррациоональ- ный, "сексуализированный" вариант той же идеи. Они подчер- кивают "машиноподобие" либидо, действующего по принципу неравномерной, неритмичной пульсации: оно функционирует как машина и одновременно как производство, связывая бессозна- тельное с "социальным полем" Порожденные в бессознатель- ном, разрушительные продукты желания постоянно подвергают- ся кодированию и перекодированию. Таким образом, общество выступает как регулятор потока импульсов желания, как система правил и аксиом. Само же желание как "дизъюнктивный поток" пронизывает "социальное тело" сексуальностью и любовью. В результате функционирование общества понимается как действие механизма или механизмов, которые являются "машинами в точном смысле термина, потому что они действуют в режиме пауз и импульсов" (Делез, Гваттари, 129, с. 287), как "ассоциативные потоки и парциальные объекты", объединя- ясь и разъединяясь, перекрещиваясь и снова отдаляясь друг от друга. Все эти процессы и понимаются авторами как "производство", так как для них желание само по себе является одновременно и производством, и продуктом этого производст- ва. "Желающая машина" Исследователи вводят понятие "желающая машина", под которым подразумевается самый широкий круг объектов -- от человека, действующего в рамках (т. е. кодах, прави- лах и ограничениях) соответствующей культуры и, следователь- но, ей подчиняющегося, вплоть до общественно-социальных формаций. Главное во всем этом -- акцент на бессознательном характере действий как социальных механизмов (включая, есте- ственно, и механизмы власти), так и субъекта, суверенность которого оспаривается с позиций всесильности бессознательного. Либидо пронизывает все "социальное поле", его экономиче- ские, политические, исторические и культурные параметры и определения: "Нет желающих машин, которые существовали бы вне социальных машин, которые они образуют на макроуровне; точно так же как нет и социальных машин без желающих ма- шин, которые населяют их на микроуровне" (Делез, Гваттари, 129, с. 340). По мере того, как бессознательное проникает в "социальное поле", т. е. проявляется в жизни общества (Делез и Гваттари, как правило, предпочитают более образную форму выражения и говорит о "насыщении", ("инвестировании социального тела"'), оно порождает игру "'сверхинвестиций, "контринвестиций" и "'дизинвестиций" подрывных сил желания, которые колеблются, "осциллируют" между двумя полюсами. Один из них представ- 109 ляет собой господство больших агрегатов, или молярных струк- тур, подчиняющих себе молекулы (или совокупностей: агрегат в теории систем -- одна из форм структуры); второй включает в себя микромножества, или частичные, парциальные объекты, которые " подрывают" стабильность структур. Делез и Гваттари определяют эти два полюса следующим образом: "один характеризуется порабощением производства и желающих машин стадными совокупностями, которые они обра- зуют в больших масштабах в условиях данной формы власти или избирательной суверенности; другой -- обратной формой и ниспровержением власти. Первый -- теми молярно структури- рованными совокупностями, которые подавляют сингулярности, производят среди них отбор и регулируют те, которые они со- храняют в кодах и аксиоматиках: второй -- молекулярными множествами сингулярностей, которые наоборот используют эти большие агрегаты как весьма полезный материал для своей деятельности. Первый идет по пути интеграции и территориали- зации, останавливая потоки, удушая их, обращая их вспять и расчленяя их в соответствии с внутренними ограничениями сис- темы таким образом, чтобы создать образы, которые начинают заполнять поле имманентности, присущее данной системе или данному агрегату; второй -- по пути бегства (от системы), которым следуют декодированные и детерриториализированные потоки, изобретают свои собственные нефигуративные прорывы, или шизы, порождающие новые потоки, всегда находящие брешь в закодированной стене или территориализированном пределе, который отделяет их от производства желания. Итак. если суммировать все предыдущие определения: первый опреде- ляется порабощенными группами, второй -- группами субъек- тов" (Делез, Гваттари, 129, с. 366-367). Разумеется, перевод этого пассажа несколько условен и приблизителен, поскольку авторы пользуются придуманным ими самими понятийным аппаратом, крайне сложным и одновремен- но неточным, ориентированным не столько на корректное упот- ребление терминов, принятых в разных дисциплинах (теории систем, лингвистике, структурализме, психоанализе, марксизме, социологии и проч.), сколько на их образное, метафорическое восприятие, не на логичность доказательств, а на порождение ассоциативных связей общекультурного характера, к тому же эмоционально окрашенных. Делез и Гваттари здесь продемонстрировали тот же самый переход к "поэтическому мышлению", которым был отмечен и путь Барта, Кристевой и который с самого начала был характе- рен для манеры Дерриды. Как уже отмечалось, этот стиль со- ставляет одну из самых типичных черт складывавшегося тогда постструктурализма. Тем не менее, некоторые понятия, употребляемые Делезом и Гваттари, могут быть проанализированы. От структурализма Делез сохранил привычку мыслить оппозициями, хотя главное для него -- не столько конкретное значение терминов, сколько их эмоциональная окраска. По его представлениям, либидозные инвестиции бессознательного имеют тенденцию направляться к одному из двух полюсов: параноическому или шизофреническо- му. В связи с этим выстраивается цепь оппозиций, определяю- щих характер этих полюсов: агрегаты / сингулярности, структу- ры / элементы, территориализации / детерриториализации, пределы / потоки, порабощение / бегство, власть / переворот, кодирование / раскодирование, молярный / молекулярный. "Если учитывать, что члены одного полюса характеризуются явно отрицательно, а другие -- явно положительно, то общая карти- на сразу проясняется и в конечном счете оказывается довольно простой. "СИНГУЛЯРНОСТИ" Пожалуй, особого объ- яснения требует понятие "сингулярности", которое может переводиться как "единичность", "оригиналь- ность", "исключительность", "своеобразие неповторимости, наиболее четкое описание сингулярности" дал М. К. Рыклин, подчеркнувший, что Делез критикует "метафизику и трансцен- дентальную философию" за их понимание "произвольных еди- ничностей (сингулярностей) лишь как персонифицированных в высшем Я. Будучи доиндивидуальными, неличностными, акон- цептуальными, сингулярности, по Делезу, коренятся в иной стихии. Эта стихия называется по-разному -- нетральное, проблематичное, чрезмерное, невозмутимое, но за ней сохраня- ется одно общее свойство: индифферентность в отношении част- ного и общего, личного и безличного, индивидуального и кол- лективного и других аналогичных противопоставлений (бинарных оппозиций). Произвольная единичность, или сингу- лярность, неопределима с точки зрения логических предикатов количества и качества, отношения и модальности. Сингулярность бесцельна, ненамеренна, нелокализуема" (51, с. 89). Иными словами, в какой бы форме не выступала "сингулярность", -- в форме явления, события, реально- наличного или лишь только умопостигаемого феномена, -- глав- ный смысл введения этого понятия заключается в замене кон- цепции субъекта "безличным и доиндивидуальным полем" (там 111 ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ же, с. 88). Здесь мы опять сталкиваемся с проблемой теоретической смерти субъекта" как независимого, "суверенного" индивидуального сознания, с "теоретическим ан- тигуманизмом постструктурализма. Сингулярности, образуя не подчиняющиеся жестким струк- турам "роевые" сообщества -- "множества", противостоят об- ширным совокупностям-агрегатам, управляемым по иерархиче- ским, авторитарным законам. Обширные агрегаты, или моляр- ные структуры, подчиняют себе "молекулы" общества, в то время как организация общества на молекулярном уровне вклю- чает в себя микро-множественности, или парциальные объекты, которые разрушают, подры- вают структуры. Позитивность шизофрении и негативность паранойи Иными словами, бессоз- нательное может выступать в двух ипостасях: параноиче- ском или шизофреническом. В первом случае оно порождает тотальности и "репрезента- ции", создает видимость жиз- ни; во-втором -- утверждает фрагментированные, раздроблен- ные множественности -- "мегафабрику". При этом постоянно подчеркивается процессуальный характер действия бессозна- тельного, описываемого как шизофрения и понимаемого прежде всего как процесс порождении желания и "желающих машин". Именно шизофрения, утверждают авторы "Анти-Эдипа" и "конституирует" становление реальности. Кроме того, сама ши- зофрения может принимать двойную форму: либо процесса бо- лезни, когда "чистый поток экзистенции" подвергается воздей- ствию структур, кодов, систем и аксиом, приостанавливающих его свободное излияние, налагающих на него "арест", поскольку все они представляют собой "репрессивные формации"; либо процесса становления, обозначающего "микропорождение" же- лания, порождение "парциальных объектов". "Шиз"-- свободный индивид Поскольку и человек характеризуется как "желающая ма- шина", то подлинно свободный индивид -- "шизо", деконструированный субъект", "порождает себя как свободного человека, лишенного ответственности, одинокого и радостного, способного, наконец, сказать и сделать нечто простое oт своего имени, не спрашивая на то разрешения: это жела- ние, не испытывающее ни в чем нужды, поток, преодоле- вающий барьеры и коды, имя, не обозначающее больше какое- либо "это". Он просто перестал бояться сойти с ума" (Делез, Гваттари, 129, с. 131). Если спроецировать эти рассуждения на ту конкретно-историческую ситуацию, когда они писались -- рубеж 60-х-- 70-х гг., -- то их вряд ли можно понимать иначе, как теоретическое оправдание анархического характера студен- ческих волнений данного времени. Мне хотелось бы здесь привести определение, данное этой стороне деятельности Делеза И. Стаф и характеризующее ее наиболее адекватно: "Шизофрения отдельного человека рас- сматривается как естественный аналог "разорванности" общест- ва; для Делеза не существует границы между нормальным и безумным человеком, поскольку всякая нормальность понима- ется им как социальный компромисс и тем самым отвергается. "Шизоанализ" противопоставляют шизофрению не душевному здоровью, но паранойе: если шизофреник осознает свое безумие, то параноик -- нет. Шизофрения как высшая форма безумия предстает главным освободительным началом для личности и главной революционной силой общества. С этим убеждением связаны и идеи Делеза о природе художественного творчества: чтобы творить, достаточно быть безумным; в основе искусства лежит страдание художника в разорванном обществе, поэтому художник -- это "больной" цивилизации. Одновременно искус- ство, отделившееся от религии, но выполняющее одну с ней функцию - сублимировать страх смерти -- и потому относя - щееся к области сакрального, делает художника "врачом обще- ства. Шизофрения, без которой, по Делезу, невозможен ника- кой творческий акт, придает художнику черты "социаль- ного извращенца" (Стаф, 57, с. 180). Динамика бесссознательного В соответствии с подоб- ной установкой Делез выде- ляет два уровня, на которых действует бессознательное и его порождения -- "желающие машины" и "машинное произ- водство": молярный и молекулярный. Минимальные составные единицы бессознательного, -- то, что Делез называет молеку- лами цепочек желания, нах