имеет значения, художественного или какого друго- го), как пишет немецкий критик М. Пфистер, "превращается в пустое пространство проекции интертекстуальной игры" (239, с. 8). Кристева при этом подчеркивает бессознательный характер этой "игры", отстаивая постулат имперсональной "безличной продуктивности" текста, который порождается как бы сам по себе, помимо сознательной волевой деятельности индивида: "Мы назовем ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬЮ (выделено автором -- И. И. ) эту текстуальную интер-акцию, которая происходит внутри отдельного текста. Для познающего субъекта интертек- стуальность -- это признак того способа, каким текст прочиты- вает историю и вписывается в нее" (269, с. 443). В результате текст наделяется практически автономным существованием и способностью "прочитывать" историю. Впоследствии у деконст- руктивистов, особенно у П. де Мана, это стало общим местом. Концепция интертекстуальности, таким образом, тесно связана с проблемой теоретической "смерти субъекта", которую возвестил еще Фуко (61), а Барт переосмыслил как "смерть автора" (т. е. писателя) (10), и "смертью" индивидуального текста, растворенного в явных или неявных цитатах, а в конеч- ном счете и "смертью" читателя, неизбежно цитатное сознание которого столь же нестабильно и неопределенно, как безнадеж- ны поиски источников цитат, составляющих его сознание. От- четливее всего эту проблему сформулировала Л. Перрон- Муазес, заявившая, что в процессе чтения все трое: автор, текст и читатель -- превращаются в единое "бесконечное поле для игры письма" (332, с. 383). Все эти идеи разрабатывались одновременно в различных постструктуралистских теориях, но своим утверждением в каче- стве общепризнанных принципов современной литературоведче- ской парадигмы они обязаны в первую очередь авторитету Ж. Дерриды. Как отмечает Пфистер, "децентрирование" субъекта, уничтожение границ понятия текста и самого текста вместе с отрывом знака от его референта, осуществленным Дерридой, свело всю коммуникацию до свободной игры означающих и породило картину "универсума текстов", в котором отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, поскольку они все вместе являются лишь частью всеобщего текста", который в свою очередь совпадает со всегда уже "текстуализированными" действительностью и историей. Концепция Кристевой в благоприятной для нее атмосфере постмодернистских и деконструктивистских настроений быстро получила широкое признание и распространение среди литерату- роведов самой различной ориентации. Она облегчила, и теорети- чески, и практически, осуществление идейной сверхзадачи по- стмодерниста: деконструировать противоположность между критической и художественной продукцией, а равно и классиче- скую оппозицию субъекта объекту, своего чужому, письма чте- нию и т. д. Каноническую формулировку понятий "интертексту- альность" и "интертекст", по мнению большинства западных теоретиков, дал Р. Барт: "Каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст пред- ставляет собой новую ткань, сотканную из старых цитат. Об- рывки культурных кодов, формул, ритмических структур, фраг- менты социальных идиом и т. д. -- все они поглощены текстом и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык. Как необходимое предварительное условие для любого текста, интертекстуальность не может быть сведена к проблеме источников и влияний; она представляет собой общее поле анонимных формул, происхождение которых редко можно обнаружить, бессознательных или автоматических цитаций, да- ваемых без кавычек" (90, с. 78). "Эхокамера" и др. Таким образом, мир, пропущенный через призмы интертекстуальности, предста- ет как огромный текст, в котором все когда-то уже было сказано, а новое возможно только по принципу калейдоскопа: смешение определенных элементов дает все новые комбинации. Так, для Р. Барта любой текст -- это своеобразная "эхокамера" -- chambre d'echos (85, с. 78), для М. Риффатерра -- "ансамбль пресуппозиций других текстов" (342, с. 496), и поэтому "сама идея текстуаль- ности неотделима от интертекстуальности и основана на ней" (341, с. 125). С точки зрения М. Грессе, интертекстуальность является составной частью культуры вообще и неотъемлемым признаком литературной деятельности в частности: любая цита- ция, какой бы характер она ни носила, -- а цитирование якобы всегда неизбежно, вне зависимости от воли и желания писателя, 227 ПОСТМОДЕРНИЗМ обязательно вводит его в сферу того культурного контекста, опутывает его той "сетью культуры", ускользнуть от которых не властен никто (240, с. 7). Проблема интертекстуальности оказалась близкой и тем лингвистам, которые занимаются вопросами лингвистики текста. Р.-А. де Богранд и В. У. Дресслер в своем "Введении в лин- гвистику текста" (1981) определяют интертекстуальность как "взаимозависимость между порождением или рецепцией одного данного текста и знанием участника коммуникации других тек- стов" (96, с. 188). Они выводят из "понятия самой текстуаль- ности" необходимость "изучения влияния интертекстуальности как средства контроля коммуникативной деятельности в целом" (там же, с. 215). Следовательно, текстуальность и интертексту- альность понимаются как взаимообуславливающие друг друга феномены, что ведет в конечном счете к уничтожению понятия "текста" как четко выявляемой автономной данности. Как ут- верждает семиотик и литературовед Ш. Гривель, "нет текста, кроме интертекста" (218, с. 240). Однако далеко не все западные литературоведы, прибе- гающие в своих работах к понятию интертекстуальности, вос- приняли столь расширительное ее толкование. В основном это касается представителей коммуникативно-дискурсивного анализа (нарратологов), считающих, что слишком буквальное следование принципу интертекстуальности в ее философском измерении делает бессмысленной вообще всякую коммуникацию. Так, Л. Дэлленбах (126), П. Ван ден Хевель (374) трактуют интертек- стуальность более суженно и конкретно, понимая ее как взаи- модействие различных видов внутритекстовых дискурсов: дис- курс повествователя о дискурсе персонажей, одного персонажа о другом и т. п.; их интересует та же проблема, что и Бахтина -- взаимодействие "своего" и "чужого" слова. Классификация типов взаимодействия текстов по Ж. Женетту В том же духе действо- вал и французский ученый Ж. Женетт, когда в своей книге "Палимпсесты: Литера- тура во второй степени" (1982) (213) предложил пятичленную классификацию разных типов взаимодействия тек- стов: 1) интертекстуальность как соприсутствие в одном тексте двух или более текстов (цитата, аллюзия, плагиат и т. д.); паратекстуальность как отношение текста к своему заглавию, послесловию, эпиграфу и т. д.; 3) метатекстуальность как ком- ментирующая и часто критическая ссылка на свой предтекст; гипертекстуальность как осмеяние и пародирование одним текстом другого; 5) архитекстуальность, понимаемая как жанро- вая связь текстов. Эти основные классы интертекстуальности Женетт делит затем на многочисленные подклассы и типы и прослеживает их взаимосвязи. Аналогичную задачу -- выявить конкретные формы лите- ратурной интертекстуальности (заимствование и переработка тем и сюжетов, явная и скрытая цитация, перевод, плагиат, аллюзия, парафраза, подражание, пародия, инсценировка, экранизация, использование эпиграфов и т. д. ) -- поставили перед собой авторы сборника "Интертекстуальность: Формы и функции" (1985) (239) немецкие исследователи У. Бройх, М. Пфистер и Б. Шульте-Мидделих. Их интересовала также проблема функ- ционального значения интертекстуальности -- с какой целью, для достижения какого эффекта писатели обращаются к произ- ведениям своих современников и предшественников; таким обра- зом, авторы сборника противопоставили интертекстуальность как литературный прием, сознательно используемый писателями, постструктуралистскому ее пониманию как фактора своеобраз- ного коллективного бессознательного, определяющего деятель- ность художника вне зависи- мости от его воли и желания. Цитатное мышление Идею интертекстуально- сти нельзя рассматривать как всего лишь побочный резуль- тат теоретической самореф- лексии постструктурализма: она возникла в ходе критического осмысления широко распространенной художественной практики, захватившей в последние 20 лет не только литературу, но и другие виды искусства. Для писателей-постмодернистов весьма характерно цитатное мышление; в частности, Б. Морриссетт, определяя творчество А. Роб-Грийе, назвал постмодернистскую прозу "цитатной литературой" (325, с. 285). Погруженность в культуру вплоть до полного в ней рас- творения может здесь принимать самые различные, даже коми- ческие формы. Например, французский писатель Жак Ривэ в 1979 г. выпустил роман-цитату "Барышни из А.", состоящий из 750 цитат, заимствованных у 408 авторов. Более серьезным примером той же тенденции может служить интервью, данное еще в 1969 г. "новым романистом" М. Бютором журналу "Арк": "Не существует индивидуального произведения. Произ- ведение индивида представляет собой своего рода узелок, кото- рый образуется внутри культурной ткани и в лоно которой он чувствует себя не просто погруженным, но именно появившим- 229 ПОСТМОДЕРНИЗМ ся в нем (курсив автора -- И. И.). Индивид по своему проис- хождению -- всего лишь элемент этой культурной ткани. Точно так же и его произведение -- это всегда коллективное произве- дение. Вот почему я интересуюсь проблемой цитации" (116, с. 2). Это жизненное ощущение собственной интертекстуальности и составляет внутреннюю стилистику постмодернизма, который хаосом цитат стремится выразить свое ощущение, как пишет Хассан, "космического хаоса" , где царит "процесс распада мира вещей" (228,с. 59). К. Брук-Роуз: "растворение характера в романе" Подобная мировоззрен- ческая установка прежде всего сказалась на принципах изображения человека в ис- кусстве постмодернизма и вы- разилась в полной деструкции персонажа как психологически и социально детерминированного характера. Наиболее полно эту проблему осветила английская писательница и литературовед Кристин Брук-Роуз в статье "Растворение характера в романе" (111). Основываясь на литературном опыте постмодернизма, она приходит к крайне пессимистическим выводам о возможности дальнейшего существования как литературного героя, так и во- обще персонажа, и связывает это прежде всего с отсутствием полнокровного характера в "новейшем романе". Причину этого она видит в процессе "дефокализации ге- роя", произошедшей в "позднем реалистическом романе". Этот технический прием преследовал две цели. Во-первых, он помо- гал избежать всего героического или "романного" (romanesque), что обеспечивало в традиционной литературе идентификацию читателя с главным персонажем в результате его постоянной фокализации, т. е. выдвижения его на первый план, в центр повествования. Во-вторых, он позволял создать образ ("портрет") общества при помощи последовательной фокализа- ции разных персонажей и создания тем самым "панорамного образа", социального среза общества. Своей кульминации, по мнению исследовательницы, этот прием достиг в 30-е годы, например, в романе Хаксли "Контрапункт"; с тех пор он превратился в избитое клише "современного традиционного романа" и основной прием кино- монтажа. Его крайняя форма -- телевизионная мыльная опера, где "одна пара актрис тут же сменяет другую, так что мы едва ли способны через полчаса отличить одну драму от другой, один сериал от следующего и, коли на то уж пошло, от рекламных клипов, когда две актрисы оживленно обсуждают на кухне то ли эффективность новых моющих средств, то ли проблему суп- ружеской неверности" (111, с. 185). Подытоживая современное состояние вопроса, Кристин Брук-Роуз приводит пять основных причин краха "традиционного характера": 1) эпистемологический кризис; 2) упадок буржуазного общества и вместе с ним жанра романа, который это общество породило; 3) выход на авансцену "вторичной оральности" -- нового "искусственного фольклора" как результата воздействия масс-медиа; 4) рост авторитета "популярных жанров" с их эстетическим примитивизмом; 5) невозможность средствами реализма передать опыт XX в. со всем его ужасом и безумием. "МЕРТВАЯ РУКА" Познавательный агно- стицизм постмодернистского сознания Брук-Роуз характе- ризует при помощи метафоры "мертвая рука", имея в виду юридический термин, означающий владение недвижимостью без прав передачи по наследству. Историческое сознание в резуль- тате широко распространившегося скепсиса относительно позна- вательных возможностей человека воспринимается постмодерни- стами как недоступное для современного понимания: "все наши представления о реальности оказались производными от наших же многочисленных систем репрезентации" (там же, с. 187). Иными словами, постмодернистская мысль пришла к заключе- нию, что все, принимаемое за действительность, на самом деле есть не что иное, как представление о ней, зависящее к тому же от точки зрения, которую выбирает наблюдатель, и смена кото- рой ведет к кардинальному изменению самого представления. Таким образом, восприятие человека объявляется обреченным на "мультиперспективизм", на постоянно и калейдоскопически меняющийся ряд ракурсов действительности, в своем мелькании не дающих возможности познать ее сущность. Столь ярко выраженное "познавательное сомнение" неиз- бежно сказалось и на принципах воспроизведения психологии персонажа. Теоретики постструктурализма и постмодернизма обратили внимание на тот факт, что при изображении человече- ской психологии писатели проникали во внутреннюю жизнь литературного персонажа при помощи условного приема, нося- щего название "свободной косвенной речи" (в отечественном литературоведении более распространен термин "несобственно- прямая речь"). В то же время в реальной жизни, пишет Брук- Роуз, мы не имеем доступа к тому, что происходит в сознании и психологии людей. Этот прием, который успешно применяла еще 231 ПОСТМОДЕРНИЗМ Джейн Остин, -- использование деиксов настоящего времени ("эгоцентрические обстоятельства" Рассела или "шифтеры" Якобсона -- грамматические показатели ситуации высказыва- ния) в общей структуре предложений в прошедшем времени, -- достиг своего совершенства у Флобера и стал рассматриваться как основной признак его индивидуального стиля. "Но в течение XX столетия он подвергся столь слепому подражанию, -- пи- шет Брук-Роуз, -- что стал казаться совершенно бессмыслен- ным. Придуманный, чтобы воспроизводить слова, мысли и бес- сознательные мотивы персонажа, он пропитал собой всю пове- ствовательную информацию, передаваемую через посредничество персонажа во имя уничтожения автора" (там же, с. 189). Второй причиной "краха персонажа" как психологически детерминированного характера Брук-Роуз считает "буржуазное происхождение романа", ссылаясь здесь на авторитет Йана Уотта и его работы "Возникновение романа" (1957) (376). Исследовательница исходит из предпосылки, что если общество, ради изучения и описания которого и был создан роман, утрати- ло свои экономические основы, свою стабильность и веру в себя, то в результате и то видение мира, что лежало в основе традиционного романа, утратило свою целостность, оказалось фрагментированным и лишенным какого-либо связующего прин- ципа. Крах мимесиса Главная проблема, с точ- ки зрения Брук-Роуз, состоит в том, что рухнула старая "миметическая вера в рефе- ренциальный язык" (111, с. 190), т. е. в язык, способный правдиво и достоверно переда- вать и воспроизводить действительность, говорить "истину" о ней. И хотя романисты по-прежнему изображают общество, "его уже нет в том смысле, что нет твердой уверенности в его суще- ствовании. Серьезные писатели потеряли свой материал. Или, вернее, этот материал переместился в какую-то другую сферу: обратно туда, куда романист обращался изначально как к сво- ему источнику: в документалистику, журналистику, хронику, эпистолярное свидетельство, -- но уже в их современных жан- рах, в формах, свойственных масс-медиа и гуманитарным нау- кам, которые предположительно "делают это лучше". Нехудо- жественная литература вернула себе обратно всю социологию, психологию и философию -- моральную и эпистемологическую, -- в то время как поэзия, миф и сновидение мигрировали в поп- и рок-культуру с их сверкающей лазерной светотехникой и сюрреалистическими видеоклипами" (там же). Третью причину "растворения характера" в "современном" , т. е. постмодернистском романе Брук-Роуз видит в вытеснении психологического реализма "вторичной оральностью" (выра- жение Уолтера Онга) (331) в результате воздействия "элект- ронных средств" массовой информации, предпочитающих "плос- кие" характеры комиксов, видеоклипов или "новых героев" ком- пьютерных игр, которые гораздо привлекательнее для молодых потребителей искусства, чем "круглые", "сложные" характеры классических романов. Читатель "нового поколения", по ее мне- нию, все больше предпочитает художественной литературе до- кументалистику или "чистую фантазию". С этой причиной тесно связана и следующая -- естествен- ный человеческий интерес к вымыслу и всему фантастическому все больше стал удовлетворяться популярными жанрами, таки- ми, как научная фантастика, триллеры, детективная литература, комиксы. Брук-Роуз убеждена, что по крайней мере в одном постмодернистский роман и научная фантастика поразительно схожи: в обоих жанрах персонажи являются скорее олицетворе- нием идеи, нежели воплощением индивидуальности, неповтори- мой личности человека, обладающего "каким-либо гражданским статусом и сложной социальной и психологической историей" (111, с. 192). Пятая, последняя, по классификации Брук-Роуз, причина заключается в широко распространенном среди западных куль- турологов и теоретиков литературы убеждении, что ужасы миро- вой истории середины XX в., прежде всего зверства фашист- ских концлагерей, не могут быть переданы средствами реалисти- чески-достоверного изображения действительности, а следова- тельно, в этих условиях невозможен и "миметически реализо- ванный характер" (там же, с. 193). Общий итог весьма пессимистичен: "Вне всякого сомнения, мы находимся в переходном состоянии, подобно безработным, ожидающим появления заново переструктурированного техно- логического общества, где им найдется место. Реалистические романы продолжают создаваться, но все меньше и меньше лю- дей их покупают или верят в них, предпочитая бестселлеры с их четко выверенной приправой чувствительности и насилия, сен- тиментальности и секса, обыденного и фантастического. Серьез- ные писатели разделили участь поэтов -- элитарных изгоев и замкнулись в различных формах саморефлексии и самоиронии -- от беллетризованной эрудиции Борхеса до космокомиксов Кальвино, от мучительных мениппеевских сатир Барта до дез- ориентирующих символических поисков неизвестно чего Пин- чона -- все они используют технику реалистического романа, 233 ПОСТМОДЕРНИЗМ чтобы доказать, что она уже не может больше применяться для прежних целей. Растворение характера -- это сознательная жертва постмодернизма, которую он приносит, обращаясь к технике научной фантастики" (там же, с. 194). Можно не согласиться с Брук-Роуз в ее характеристике общего состояния всей западной литературы, на что претендует ее анализ, поскольку она ограничивается лишь авангардистской тенденцией, как трудно серьезно отнестись к ее довольно хруп- ким, по ее же признанию, надеждам, что технологическая рево- люция, которая, возможно, "изменит наш склад ума" и возродит интерес к "глубинной логике характеров" (там же, с. 195), ока- жет в будущем благотворное воздействие на литературу. Но в одном ей, несомненно, надо отдать должное: как никто другой она четко сформулировала основные тезисы постмодернистской концепции личности в литературе. Заканчивая этот обзор основных признаков постмодерниз- ма, в котором собственно художественное формотворчество и его критическая рефлексия переплелись настолько тесно, что не всегда удается их безболезненно разграничить, я хотел бы ука- зать на две основные версии причин его появления. Самая рас- пространенная версия состоит в ссылке на кризис буржуазного сознания и на те конкретные форма, которые он принял в ис- кусстве. Наиболее проницательные теоретики постмодернизма характеризуют его как искусство, наиболее адекватно передаю- щее ощущение кризиса познавательных возможностей человека и восприятие мира как хаоса, управляемого непонятными зако- нами или просто игрой слепого случая и разгулом бессмыслен- ного насилия. Другой причиной возникновения постмодернизма считают реакцию на изменение общей социокультурной ситуа- ции, в которой под воздействием масс-медиа стали формиро- ваться стереотипы массового сознания. Именно этим в значи- тельной степени объясняется эпатажный и гротесковый характер постмодерна, иронически высмеивающего шаблоны тривиального искусства. Однако буйный взлет искусства, которое иначе как искус- ством постмодерна не назовешь, в моей собственной стране, причем в самых разных его видах и родах: музыке, живописи, скульптуре, литературе и т. д., заставляет меня с настороженно- стью относиться к попыткам свести этот феномен к кризису лишь только одной конкретной исторической формы обществен- ного сознания. Очевидно, более правы те теоретики (например, У. Эко и Д. Лодж), которые считают неизбежным появление подобного феномена при любой смене культурных эпох, когда происходит слом одной культурной парадигмы и возникновение на ее обломках другой. Причины этой смены могут быть самы- ми разными: и политического, и социального, и научно- технического, и мировоззренческого плана. Другое дело, что совпадение их во времени усиливает болезненность этой ломки сознания, обостряет воспри- ятие кризисности самого человеческого бытия. Ощу- щение исчерпанности старого и непредсказуемости нового, грядущие контуры которого неясны и не обещают ничего определенного и надежного, и делает постмодернизм, где это настроение выразилось явственнее всего, выражением "духа времени" конца XX в., очередным fin du siecle, вне зависимости от того, сколь влиятельным в литературе, искусстве, критике и философии он является на сегодняшний день. Постмодернизм как очередной fin du siecle Собственно, последняя глава о постмодернизме и может служить заключением данного исследования, поскольку в ней подводятся итоги многолетней эволюции постструктурализма и дается характеристика его нынешнего состояния. Если брать всю его историю в целом -- от середины 60-х гг. и по сегодняшний день, -- то, учитывая даже столь поразительную по нашим временам, с их склонностью к перемене вкусовых ориентаций, продолжительность его существования и выживаемость, все-таки нужно признать, что четверть века -- предельный срок жизни любого художественного или философско-эстетического направ- ления. После этого оно либо исчезает, либо видоизменяется настолько, что в нем лишь с трудом просматриваются контуры его первоначальных постулатов. И действительно, анализ последних публикаций свидетель- ствует об известной усталости современных критиков от основ- ных теоретических положений постструктуралистской догмы. Особенно отчетливо это проявляется в ламентациях критиков других методологических ориентаций, будь то иеремиады анг- лоязычных литературоведов на засилье "французского влияния" или язвительные литературоведческие памфлеты французских традиционалистов. Мы уже отмечали в разделах о Дерриде и Фуко определенные тенденции их теоретической эволюции, которые явно демонстрируют известную исчерпанность пост- структуралистского канона и выводят этих мыслителей за его пределы, что свидетельствует об их чуткости к изменению об- щего климата идей. Прежде всего, с конца 80-х гг. стала явст- венно себя обнаруживать наметившаяся в рамках собственно постструктуралистской теории тенденция к отказу от ригориче- 235 ПОСТМОДЕРНИЗМ ской установки на абсолютную децентрацию и интертекстуали- зацию человеческого "я", выразившиеся в концепции "смерти автора". Это новое для постструктурализма веяние проявилось в работах М. Фуко "Пользование наслаждением" и "Забота о себе" (1984) (204, 201) и Ж. Дерриды "Психея: Изобретение другого" (1987) (156) и получило дальнейшее отражение в таких исследованиях, как "Пределы теории" (1989) Томаса Каванага (297), "Выявляя субъект" (1988) Пола Смита (358), "Технология Я: Семинар с Мишелем Фуко" (1988) (367). Несомненно, что оформление постмодернизма как специфи- ческой формы теоретической рефлексии вдохнуло новую жизнь в постструктуралистско-деконструктивистский комплекс концеп- ций, породив целое направление в современной критике, которое апеллирует к тем же, хотя и сильно трансформированным, тео- ретическим принципам анализа. Но даже и в среде постмодер- нистов, если брать таких его ведущих теоретиков, как Ж.-Ф. Лиотар и Ж. Бодрийар, наметилась тенденция к существенному пересмотру постмодернистского канона. В данный момент труд- но сказать, идет ли дело о кардинальном разрыве с концепцией постмодернизма или лишь о ее модификации, учитывающей запросы реальности, -- в этом вопросе позиции Лиотара и Бодрийара выглядят крайне противоречиво. Но в основном критика пока затрагивает лишь философские основы постмодер- низма и практически не нашла своего отражения в литературно- критической практике постмодернистского литературоведения. Насколько можно судить по последним публикациям даже журнального характера, где легче всего проследить назреваю- щую перемену критической парадигмы, и тем работам, в кото- рых с явным вызовом провозглашается возникновение "послепостструктуралистской перспективы", в действительности трудно обнаружить сколь-либо серьезный разрыв с постструк- туралистскими представлениями. Как об этом говорит в статье 1991 г. С. Фридман, довольно известная представительница феминистской критики, все это свидетельствует скорее о "сдвиге внутри самого постструктурализма", лишь "частично", по ее собственному признанию, вызванному "критикой со стороны" (210, с. 466). Как бы то ни было, пока не появится новая теория, доста- точно сильная по своему влиянию, чтобы оттеснить постструкту- рализм на периферию литературно-критического и философско - эстетического горизонта, говорить о его смерти явно преждевре- менно.
Библиография
1. Автономова Н. С. Археология знания // Современная западная философия: Словарь / Сост.: Малахов В. С., Филатов В. П. -- М., 1991. С. 27- 28. 2. Автономова Н. С. Рассудок, разум, рациональность.-- М., 1980.-- 287с. 3. Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках. -- М., 1977. -- 271 с. 4. Автономова Н. С. Фуко М. // Современная западная философия: Словарь / Сост.: Малахов В. С., Филатов В. П., -- М., 1991. -- С. 361 -- 363. 5. Анастасьев Н. А. В поисках формы// Литература США в 70-е годы XX века. М., 1983. -- С. 111 -- 140. 6. Андреев Л. Г. Актуальные проблемы зарубежной литературы XX века: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. Андреев Л. Г. -- М., 1989. -- 175с. 7. Андреев Л. Г. Порывы и поиски двадцатого века // Называть вещи своими именами: Прогр. выступления мастеров западноевроп. лит. XX в. / Сост., предис., общ. ред. Андреева Л. Г. -- М., 1986. -- С. 3-18. 8. Андреев Л. Г. Французская литература и "конец века". // Вопр. лит. -- М., 1986. -- No 6. -- С. 81 -- 101. 9. Балашова Т. В. Методология "новой критики" // Теории, школы, концепции. -- М., 1975. -- С. 64-108. 10. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Косикова Г. К. -- М.. 1989. -- 616 с. 11. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. -- М., 1975. -- 502 с. 12. Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словес- ном художественном творчестве. // Бахтин М. М. Вопросы литера- туры и эстетики. -- М., 1975. -- С. 6-71. 13. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. -- 4-е изд. -- М., 1979. -- 320 с. 14. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. -- М.,1979. -- 424 с. 14а. Вайнштейн О. Б. Сопротивление теории или эстетика чтения. // Вопр. лит. -- М.,1990.-- No 5. -- С. 88-93. 15. Гайденко П. П. Экзистенциализм и проблема культуры: (Критика философии М. Хайдеггера). -- М., 1963. -- 121 с. 16. Гараджа А. В. Критика метафизики в неоструктурализме (по рабо- там Ж. Дерриды 80-х годов). -- М., 1989. -- 50 с. 17. Гульельми А. Группа 63. // Называть вещи своими именами. -- М.,1986. -- С. 185-194. 18. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип. -- М.,1990. -- 107 с. 19. Деррида Ж. Письмо к японскому другу. // Вопр. философии. -- М., 1992. -- No 4. -- С. 53 - 57. 20. Зарубежная эстетика и теория литературы XIX -- XX вв. / Сост., общ. ред. и вступ. ст. Косикова Г. К. -- М.,1987. -- 511 с. 21. Затонский Д В. Реализм -- это сомнение? -- Киев. 1992. -- 278 с. 22. Зверев А. М. Дворец на острие иглы: Из худож. опыта XX в. -- М., 1989. -- 410 с. 23. Зверев А. М. Логика литературного десятилетия. // Литература США в 70-е годы XX века. -- М.. 1983. -- С. 11-79. 24. Зверев А. М. Модернизм в литературе США: Формирование, эволю- ция, кризис. -- М., 1979. -- 318 с. 25. Ильин И. П. Английский постструктурализм и традиция социально- го историзма. // Диапазон. -- М.. 1992. -- No 1. -- С 32-38. 26. Ильин И. П. Восточный интуитивизм и западный иррационализм: "Поэтическое мышление" как доминантная модель "постмодернистского сознания". // Восток -- Запад: Литературные взаимосвязи в зарубежных исследованиях. -- М., 1989. -- С.170-190. 27. Ильин И. П. Малколм Брэдбери: критик, писатель, пародист. // Диапазон. -- М., 1991. -- No 3. -- С.16- 20. 28. Ильин И. П. П. де Ман. Слепота и проницательность: Эссе о рито- рике современного литературоведения (реферат). // Панорама со- временного буржуазного литературоведения и литературной кри- тики. -- М., 1974. -- С. 61 -- 80. 29. Ильин И. П. Массовая коммуникация и постмодернизм. // Речевое воздействие в сфере массовой коммуникации. -- М., 1990. -- С. 80- 96. 30. Ильин И. П. Между структурой и читателем: Теоретические аспек- ты коммуникативного изучения литературы. // Теории, школы, концепции. -- М. 1985. -- С. 134-168. 31. Ильин И. П. Некоторые концепции искусства постмодернизма в современных зарубежных исследованиях. -- М., 1988. -- 28 с. 32. Ильин И. П. "Постмодернизм": Проблема соотношения творческих методов в современном романе Запада. // Современный роман: Опыт исследования, -- М., 1990. -- С. 255-279. 33. Ильин И. П. Постструктурализм и диалог культур. -- М., 1989. -- 60 с. 34. Ильин И. П. Проблема личности в литературе постмодернизма: Теоретические аспекты // Концепция человека в современной ли- тературе. 1980-е годы. -- М., 1990. -- С. 47-70. 35. Ильин И. П. Проблема речевой коммуникации в современном ро- мане. // Проблемы эффективности речевой коммуникации. -- М., 1989. -- С. 187-208. 36. Ильин И. П. Проблема читателя в современной критике воспри- ятия. // Современные зарубежные литературоведческие концепции (герменевтика, рецептивная эстетика). -- М., 1983. -- С. 56-67. 37. Ильин И. П. Проблемы "новой критики": История эволюции и со- временное состояние. // Зарубежное литературоведение 70-х годов. Направления, тенденции, проблемы. -- М., 1984. -- С. 113-155. 38. Ильин И. П. Современные концепции компаративистики и сравни- тельного изучения литератур. -- М., 1987. -- 50 с. 39. Ильин И. П. Стилистика интертекстуальности: Теоретические аспекты. // Проблемы современной стилистики. -- М., 1989. -- С. 186-207. 40. Ильин И. П. Теория знака Ж. Дерриды и ее воздействие на совре- менную критику США и Западной Европы. // Семиотика. Коммуни- кация. Стиль. -- М., 1983. -- С. 108-125. 41. Косиков Г. К. Зарубежное литературоведение и теоретические проблемы науки о литературе. // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX -- XX вв. -- М.. 1987. -- С. 5-38. 42. Косиков Г. К. Комментарии. // Называть вещи своими именами -- М., 1986. -- С. 517-540. 43. Косиков Г. К. Ролан Барт -- семиолог, литературовед. // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. -- М., 1989. -- С. 3-45. 44. Кузнецов В. Н. Французская буржуазная философия XX в. -- М., 1970. -- 318 с. 45. Лосев А. Ф. Комментарии. // Платон. Сочинения. -- М., 1971 -- ТЗ/1/. -- С. 563-681. 46. Лосев А. Ф. Стоицизм. // Философская Энциклопедия. -- М., 1970. -- Т. 5.-- С. 136-138. 47. Называть вещи своими именами: Прогр. выступления мастеров западноевроп. лит. XX в. / Сост., предисл., общ. ред. Андреева Л. Г. М., 1986. -- 640 с. 48. Новое в зарубежной лингвистике. -- М., 1986. -- Вып. 17: Теория речевых актов. -- 424 с. 49. Платон. Сочинения. -- М., 1971. -- Т. 3/1/. -- 687 с. 50. Ржевская Н. С. Литературоведение и критика в современной Франции: Основные направления. Методология и тенденции. -- М 1985 270 с. 51. Рыклин М. К. Делез. // Современная западная философия: Словарь / Сост.: Малахов В. С., Филатов В. П. -- М., 1991. -- С. 88-89. 52. Рыклин М. К. Маргинализм. // Там же. -- С. 170. 53. Рыклин М.К. Телькелизм". // Там же. -- С. 297-298. 54. Семиотика. -- М., 1983. -- 636 с. 55. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. -- М., 1977. -- 695 с. 56. Социальная философия Франкфуртской школы. -- М., 1975. -- 359 с. 57. Стаф. И. К. Делез. // Современные зарубежные литературоведы: Справочник. -- М., 1985. -- Т. 1. -- С. 180-181. 58. Терминология современного зарубежного литературоведения (Страны Западной Европы и США). Справочник. / Отв. ред. Ильин И. П., Цурганова Е. А. -- М., 1992. -- Вып. 1. -- 220 с. 59. Филиппов Л. Структурный психоанализ Ж. Лакана и субъект творчества в структурном литературоведении. / Теории, школы, концепции. -- М., 1975 -- С. 36 -- 64. 60. Флоренский П. А. У водоразделов мысли. -- М., 1990. -- Т. 2. -- 447 с. 61. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук -- М 1977 -- 488с. 62. Цурганова Е. А. Традиционно-исторические и современные проблемы литературной герменевтики. // Современные зарубежные литературоведческие концепции (герменевтика, рецептивная эстетика). -- М., 1983. -- С.12-26. 63. Эко У. Заметки на полях "Имени розы". // Иностр. лит. -- М.,1988. - No10. -- С. 88-104. 64. Якобсон Р. Избранные работы. -- -- М.,1985. -- 445 с. 65. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика. // Структурализм: "за" и "против". -- М., 1975. -- С. 193-230. 66. Якобсон Р. Работы по поэтике. -- -- М., 1987. -- 461 с. 67. Adam J.-M., Goldenstein J.P. Unguistique et discours litteraire: Theorie et pratique des textes. -- P., 1976. -- 351 p. 68. Adorno Th. W. Asthetische Theorie./ Hrsg. von Adorno G., Tiedmann R. -- Frankfurt a.M.,1970. -- 544 S. 69. Archard D. Consciousness and unconsciousness. -- L.,1984, -- 136 p. 70. Atkins G. D. The sign as a structure of difference: Derridean deconstruction and some of its implication.// Semiotic themes. / Ed. by DeGeogre P. -- Lawrence, 1981. -- P.I 33-147. 71. Attridge D. Peculiar languages: Lit. as difference from the Renaissance to James Joyce. -- Ithaca, 1988. -- XV.262 p. 72. Bartheime D. Unspeakable practices, unnatural acts. -- N.Y., 1968. -- 170 p. 73. Bartes R. L'Aventure semiologique. -- P., 1985. -- 368 p, 74. Barthes R. La chambre claire: Note sur la photographic, -- P., 1980,-- 200 p. 75. Bartes R. Changer 1'objet lui-meme. // Esprit. No 4. -- P., 1971. -- P. 613-616. 76. Barthes R. Critique et verite. -- P., 1966. -- 80 p. 77. Barthes R, Le degre zero de Fecriture. -- P., 1953. -- 127 p. 78. Barthes R. L'Empire des signes. -- Geneve.1970. -- 156 p. 79. Barthes R. L'Etrangere. //La quinzaine litteraire. -- P., 1970. -- No 94.-- P. 19-20. 80. Barthes R. Fragments d'un discours amoureux. -- P., 1977. -- 286 p. 81. Barthes R. Introduction a 1'analyse structurale des recits. // Communications. -- P. 1966. -- No 8. -- P. 1-27. 82. Barthes R. Lecon. -- P., 1978. -- 46 p. 83. Barthes R. Mythologies, -- P., 1957. -- 252 p, 84. Barthes R. Le plaisir du texte. -- P., 1973. -- 105 p. 85. Barthes R. Roland Barthes par Roland Barthes. -- P., 1975. -- 192 P. 86. Barthes R. Sade, Fourier, Loyola. -- P., 1971. -- 191 p. 87. Barthes R. Sur Racine. -- P., 1963. -- 171 p. 88. Barthes R. Systeme de la mode. -- P., 1967. -- 327 p. 89. Barthes R. S/Z. -- P., 1971. -- 280 p. 90. Barthes R. Texte. // Encyclopaedia universalis. -- P., 1973. -- Vol. 15.-- P.78. 91. Barthes R. To wright: An intransitive verb? // The structuralists. / Ed. by DeGeorge P., DeGeorge F. -- Garden City, 1972. -- P. 115-167. 92. Baudrillard J. L'Autre par lui-meme. -- P., 1987. -- 90 p. 93. Baudrillard J. L'Echange symbolique et la mort. -- P., 1976. -- 347 P. 94. Baudrillard J. Oublier Foucault. -- P., 1977, -- 97 p. 240 БИБЛИОГРАФИЯ 95. Baudrilllard J. De la seduction. -- P., 1979. -- 270 p. 96. Beaugrande R.-A. de, Dressier W. Introduction to text linguistics. -- L.;N.Y., 1981.-XV1.270p. 97. Belsey C. Critical practice. -- L.; N.Y., 1980. -- VIII, 168 p. 98. Belsey C. The subject of tragedy: Identity and difference in Renaissance drama. -- L.,1985. -- XI, 253 p. 99. Benvenuto В., Kennedy R. The works of Jacques Lacan: An introduction. -- L., 1986. -- 237 p. 99a. Bertens H., Fokkema D. Forword. // Approaching postmodernism / Ed. by Fokkema D., Bertens H. -- Amsterdam, 1986. -- P.VII-X. 100. Blanchot M. Michel Foucault tel que(l) je rimagine. -- Montpellier,1986. -- 72 p. 101. Blanchot M. Le ressassement eternel. -- P., 1974. -- 146 p. 102. Bloom H. The anxiety of influence: A theory of poetry. -- N. Y., 1973.-- 157р. 103. Bloom H. A map of misreading. -- N.Y., 1975. -- 206 p. 104. Bloom H. Poetry and repressions: Revisionism si