риводят к противоположным выводам и могут выступать как своего рода опровержения вышеприведенных положений. Прежде всего счастье представляется людям неким знаком и доказательством божественного благоволения и потому порождает в нас самих чувство уверенности и бодрости, в остальных же людях оно вызывает чувство уважения и почтения к счастливцу. Но счастье включает в себя и случайности, к которым добродетель не имеет почти никакого отношения. Например, Цезарь, желая поднять дух кормчего корабля, на котором он плыл, сказал: "Ты везешь Цезаря и его счастье" ^. Потому что, если бы он сказал: "Ты везешь Цезаря и его добродетель", это было бы совсем неважно для человека, захваченного страшной бурей, и никак не могло бы успокоить его. Во-вторых, все то, что исходит от наших собственных достоинств и энергии, может явиться объектом подражания и тем самым доступно другим людям, тогда как счастью нельзя подражать и оно составляет неотъемлемую собственность отдельного человека. Поэтому-то, как известно, вообще все естественное ставится выше искусственного, ибо оно исключает возможность всякого подражания. То же, что доступно подражанию, тем самым оказывается общедоступным. В-третьих, блага, доставшиеся нам благодаря счастью, представляются дарами, а не благами, купленными трудом; наоборот, то, что добыто нашими собственными усилиями, можно сравнить с тем, что куплено за определенную плату. Поэтому очень тонкое наблюдение высказывает Плутарх, говоря о деяниях Тимолеонта, человека исключительно счастливого, и сравнивая их с деяниями Агесилая и Эпаминонда, живших с ним в одно время: "Деяния его были подобны песням Гомера, которые при всем их совершенстве кажутся текущими свободно, без всяких усилий и свидетельствуют о гении их творца" ^. В-четвертых, известно, что все неожиданное, случившееся вопреки нашим ожиданиям, приятнее людям и доставляет им больше наслаждения. Но это ни в коей мере не выпадает на долю того, что добыто собственными усилиями и стараниями. Софизм XII То, что состоит из большего числа делимых частей, больше того, что состоит из меньшего числа частей и обладает большим единством, ибо все рассматриваемое по частям кажется большим. Поэтому множественность частей несет в себе представление о большой величине. Но множественность частей производит еще более сильное впечатление, если отсутствует порядок, потому что беспорядочность создает впечатление бесконечности и мешает восприятию явления. Ложность софизма обнаруживается уже с первого взгляда и как бы осязаема, так как впечатление о большей величине целого может определяться не только числом частей, но и их размером. Однако этот софизм довольно часто силой увлекает за собой воображение и даже покушается на чувственное восприятие. Ведь дорога, проходящая по равнине, на которой не встречается ни одного предмета, способного привлечь взор, кажется нашему взгляду короче такой же дороги, проходящей по местности, на которой можно увидеть деревья, здания или еще что-нибудь, что дает возможность измерять промежутки пути и делить весь путь на части. Точно так же богатому человеку представляется, что он стал еще богаче после того, как он разложит свои богатства по сундукам и мешкам и расставит их перед собой. В создании впечатления о величине предмета немалую роль играет разделение предмета на большее число частей и рассмотрение каждой из них в отдельности. Но все это производит еще большее впечатление на воображение, если происходит беспорядочно и хаотически, потому что беспорядочное смешение вещей порождает представление об их обилии. Ведь то, что демонстрируется и предлагается нам в определенном порядке, с одной стороны, свидетельствует об ограниченной численности, а с другой -- дает надежное доказательство того, что ничто не было упущено. Наоборот, то, что является перед нами в хаотическом состоянии, не только считается обильным, но и оставляет возможность предположить, что существует еще множество вещей, которые остались без внимания. Опровержение Софизм этот ложен прежде всего в том пункте, где речь идет о формировании в сознании представления о большей величине какой-нибудь вещи, чем та, которой в действительности эта вещь обладает. Ведь в таком случае разделение на части разрушает это представление и показывает нам вещь в ее истинном объеме, освобождая от ложного преувеличения. Так, если человек тяжело болен или испытывает какое-то горе, то при отсутствии часов время будет казаться ему значительно длиннее, чем в том случае, когда он имел бы возможность измерять его. Ибо если из-за душевных мук и страданий, причиняемых болезнью, время кажется нам длиннее, чем оно есть в действительности, то, с другой стороны, счет времени исправляет это заблуждение и делает его короче, чем то, которое возникало в первоначальном обманчивом представлении. Точно так же и на равнине иной раз происходит нечто противоположное тому, о чем говорилось выше. Дело в том, что хотя первоначально наше зрение воспринимает дорогу как более короткую, потому что она ничем не разделена на части, однако если на этом основании у нас возникает идея о том, что упомянутое расстояние короче, чем оно есть на самом деле, то, как только мы убедимся в ложности этого, дорога покажется нам в конце концов еще более длинной, чем она есть в действительности. Поэтому тот, кто стремится поддержать ложное представление о значительных размерах какой-нибудь вещи, должен избегать, всякого ее деления и, наоборот, стараться показать ее в целом виде. Этот софизм ложен, во-вторых, и потому, что он не учитывает возможности такого разделения предмета, при котором его части оказываются совершенно разрозненными и не могут поэтому одновременно явиться нашему взору. Ведь если рассадить цветы в каком-нибудь саду по многим клумбам, то будет казаться, что их гораздо больше, чем если бы они росли все вместе на одной, причем наш взгляд мог бы охватить сразу все клумбы; ведь в противном случае единство окажется сильнее разрозненного расчленения. Точно так же те люди кажутся нам более богатыми, чьи земли и владения расположены по соседству или объединены в одно целое. Ведь если бы они были разбросаны в разных местах, их было бы весьма трудно охватить одним взором. Этот софизм ложен, в-третьих, потому, что он не учитывает того, что единое может иметь более важное назначение, чем многое. Ведь всякое соединение является очевиднейшим признаком недостаточности каждой отдельной вещи, когда, как говорят, и все бессильное врозь силу в единстве найдет". Поэтому Мария оказывается правой: "Марфа! Марфа! Ты заботишься о многом, а одно только нужно" ^. Об этом же говорит известная басня Эзопа о лисице и кошке. Лисица хвасталась тем, как много у нее средств и уловок, чтобы спастись от собак; кошка же сказала, что она надеется только на одно-единственное средство, а именно на свою способность лазить по деревьям; однако же это средство оказалось намного надежнее всех тех, которыми хвасталась лиса. Отсюда пословица: "Лисица знает многое, а кошка -- одно, но важное" ^. Да, моральное значение этой басни аналогично этому выводу: ведь намного надежнее полагаться на одного могучего и верного друга, чем на множество всякого рода уловок и хитростей. Приведенных нами примеров вполне достаточно. У меня в запасе есть еще много подобного рода иллюстраций, которые я в свое время собрал еще в юношеские годы, но, к сожалению, еще не отделанных и не имеющих своих опровержений; привести все это в порядок в настоящее время у меня нет времени. Приводить же здесь одни эти примеры без соответствующих разъяснений (тем более что все предыдущие сопровождались ими) мне представляется совершенно нецелесообразным. Между тем мне бы хотелось только дать понять, что эта работа, как бы она ни была выполнена, обладает, на мой взгляд, весьма значительной ценностью, поскольку имеет отношение и к первой философии, и к политике, и к риторике. Но о ходячих иллюстрациях кажущегося добра и зла сказано достаточно. Второе собрание, имеющее отношение к промптуарию и до сих пор еще не созданное, представляет собой как раз такой сборник, который имеет в виду Цицерон (как мы уже упоминали выше, в разделе логики ^), требуя всегда иметь наготове общие места, уже заранее обдуманные и отработанные, которые можно было бы использовать как аргументы и "за", и "против", например аргументы в защиту буквы закона и аргументы в защиту духа закона и т. д. Нам же хочется распространить сферу их применения на другие области и использовать эти общие места не только в юридической практике, но и во всякого рода рассуждениях и спорах. Вообще мы хотим, чтобы все общие места, которые особенно часто употребляются (и для доказательства или опровержения, и для убеждения в истинности или ложности какого-то мнения, и для восхваления или порицания чего-либо), были заранее обдуманы и находились в нашем распоряжении и чтобы мы всеми силами нашего ума, даже несколько нечестно и вопреки истине, старались отстоять либо опровергнуть эти тезисы. Мы считаем, что для лучшего пользования таким сборником (да и для того, чтобы объем его не был слишком велик) будет самым лучшим, если все эти общие места будут выражены в коротких и острых сентенциях, подобно своего рода клубкам, из которых можно вытянуть нитку любой длины в зависимости от требований обстоятельств. Подобного рода работа проделана Сенекой ^, но только в отношении гипотез или отдельных случаев. Располагая большим числом такого рода общих мест, мы решили привести здесь некоторые из них в качестве примера. Мы называем их "антитезы вещей". ПРИМЕРЫ АНТИТЕЗ I. Знатность За Те, кому от рождения присуща доблесть, не столько не хотят, сколько не могут быть дурными. Знатность -- это лавровый венок, которым время венчает людей. Даже в мертвых памятниках мы уважаем древность; насколько же сильнее мы должны уважать ее в живых? Если презирать знатность семейств, то в чем же в конце концов проявится различие между родом человеческим и животными? Знатность освобождает доблесть от зависти и делает ее предметом благодарности. Против Знатность редко является результатом доблести; доблесть же результатом знатности еще реже. Знать чаще ссылается на предков, чтобы их именем снискать прощение за свои ошибки, чем для того, чтобы при их поддержке занять почетное положение. Энергия простых людей обычно так велика, что в сравнении с ними знатные кажутся похожими на манекены. Знатные слишком часто оборачиваются назад во время бега, а это -- признак плохого бегуна. II. Красота За Некрасивые обычно мстят за свою природу. Добродетель есть не что иное, как внутренняя красота, красота же -- не что иное, как внешняя добродетель. Некрасивые люди всегда стремятся защитить себя от презрения злостью. Красота заставляет сверкать добродетели и краснеть пороки. Против Добродетель, как драгоценный камень, заметнее, если вокруг меньше золота и прикрас. Роскошная одежда прикрывает уродство, красота прикрывает подлость. Как правило, легкомысленны в равной мере и те, кого красота украшает, и те, на кого она производит впечатление. III. Молодость За Первые помыслы и стремления юности несут в себе нечто от божественной природы. Старики больше заботятся о самих себе, значительно меньше -- о других и о государстве. Если бы можно было это увидеть, то мы убедились бы. что старость сильнее уродует душу, чем тело. Старики боятся всего, кроме богов. Против Молодость -- поприще раскаяния. Молодости свойственно презрение к авторитету старости, поэтому каждый учится на собственном опыте. Решения, к которым время не призывает, оно не утвердит. Для стариков Венеры превращаются в Граций. IV. Здоровье За Забота о здоровье унижает дух и подчиняет его телу. Здоровое тело -- хозяин души, больное -- раб. Ничто так не содействует успеху нашей деятельности, как крепкое здоровье; наоборот, слабое здоровье слишком мешает ей. Против Часто выздоравливать -- часто молодеть. На состояние здоровья ссылаются во всех случаях, даже здоровые прибегают к этому. Здоровье слишком тесными узами привязывает душу к телу. Даже прикованный к постели правил великим государством и с носилок командовал огромными армиями. V. Жена и дети За Любовь к родине начинается с семьи. Жена и дети учат человечности; холостяки же мрачны и суровы. Безбрачие и бездетность способны лишь вызвать желание избавиться от них. Тот, кто не имеет детей, приносит жертву смерти. Счастливые во всем остальном обыкновенно оказываются несчастливыми в детях, иначе люди вполне уподоблялись бы богам. Против Тот, кто женился и произвел детей, тем самым дал заложников судьбе. Рождение, дети -- это человеческие понятия, создание и творения -- божественные. Бессмертие животных -- в потомстве, человека же -- в славе, заслугах и деяниях. Семейные интересы часто заставляют пренебрегать государственными. Некоторые завидуют судьбе Приама, пережившего всех своих близких ^. VI. Богатство За Богатство презирают лишь те, кто потерял надежду приобрести его. Зависть к богатству сделала добродетель богиней. Пока философы спорят, что является главным -- добродетель или наслаждение, ищи средства обладать и тем, и другим. Добродетель с помощью богатства становится всеобщим благом. Остальные блага обладают властью лишь над отдельными провинциями, одно только богатство правит всем. Против Большое богатство можно охранять, расточать, прославлять, но оно не приносит никакой пользы. Разве ты не видишь, что цену камням и другим подобным украшениям выдумали для того, чтобы можно было найти хоть какое-то применение большому богатству? Многие, думая, что они смогут все купить за свои богатства, сами прежде всего продали себя. Богатство не назовешь иначе, чем обозом добродетели, ибо оно и необходимо ей, и тягостно. Богатство очень хорошо, когда оно служит нам, и очень плохо -- когда повелевает нами. VII. Почести За Почести -- это знаки одобрения не только тиранов (как обычно говорят), но и божественного провидения. Почести делают заметными и добродетели, и пороки, притом первые они развивают, вторые же обуздывают. Никто не знает, как далеко продвинулся бы он на пути добродетели, если бы почести не раскрывали перед ним свободного поприща. Добродетели, как и все остальное, торопятся к своему месту и успокаиваются, достигая его; место же добродетели -- это почести. Против Стремясь к почестям, мы теряем свободу. Почести дают нам власть над такими вещами, которых лучше всего не желать или на худой конец не мочь. Трудно достижение почестей, ненадежно обладание ими, стремительна потеря. Те, кто пользуется почетом, неизбежно должны разделять мнение толпы, для того чтобы считать самих себя счастливыми. VIII. Власть За Наслаждаться счастьем -- величайшее благо, обладать возможностью давать его другим -- еще большее. Царей можно сравнивать не с людьми, а с небесными светилами, ибо они оказывают огромное влияние как на судьбы отдельных людей, так и на судьбы своей эпохи. Бороться с тем, кто является наместником Бога -- это не только оскорбление величия, но и своего рода богоборчество. Против Как ужасно не иметь почти ничего, к чему стоило бы стремиться, и бесконечное число того, чего нужно бояться. Те, кто обладает властью, подобны небесным телам, они вызывают к себе огромное почтение, но сами ни на мгновение не имеют покоя. Если боги допускают на свой пир смертного, то только для того, чтобы посмеяться над ним. IX. Похвалы, уважение За Похвалы -- это отраженные лучи добродетели. Та похвала почетна, которая рождается добровольно. Почести воздаются в различных государствах, но похвалы -- только в свободных. Голос народа несет в себе нечто божественное, а разве иначе такое множество людей смогло бы оказаться единодушным? Не нужно удивляться тому, что простой народ говорит более правильные вещи, чем люди с положением, ибо он говорит, не боясь за себя. Против Молве лучше быть вестницей, чем судьей. Что общего у порядочного человека со слюнявой толпой? Молва, подобно реке, поднимает на поверхность все легкое и топит все важное. Толпа хвалит самые незначительные добродетели, восхищается посредственными и не замечает высших. Похвалы чаще достаются не тем, кто их действительно заслуживает, а тем, кто хвастается своими заслугами; они выпадают на долю мнимых, а не действительных заслуг. X. Природа За Привычка развивается в арифметической прогрессии, природа -- в геометрической. Как в государстве общие законы относятся к частным обычаям, так в отдельном человеке соотносятся природа и привычка. Привычка по отношению к природе осуществляет своего рода тиранию и, так же как тирания, может быть легко и быстро сброшена. Против Мы мыслим, следуя природе, говорим, следуя правилам, но действуем по привычке. Природа заключает в себе нечто от наставника, привычка от начальника. XI. Счастье За Явные достоинства рождают похвалы, скрытые -- счастье. Нравственные достоинства рождают похвалы, способности -- счастье. Счастье подобно Галактике, ибо оно представляет собой скопление неких неведомых достоинств, не имеющих имени. Счастье следует почитать хотя бы из-за его детищ: доверия и авторитета. Против Глупость одного -- счастье другого. В счастье самое похвальное, на мой взгляд, то, что оно не задерживается ни у одного из своих избранников. Великие люди, пока им удается отклонять зависть к своим добродетелям, -- всегда среди поклонников Фортуны. XII. Жизнь За Глупо любить акциденции жизни сильнее самой жизни. Долгая жизнь лучше короткой во всех отношениях, в том числе и для добродетели. Не имея достаточно продолжительной жизни, невозможно ни что-либо совершить, ни что-либо познать, ни в чем-либо раскаяться. Против Философы, собрав такое количество аргументов против страха смерти, сделали смерть еще более страшной. Люди боятся смерти, как дети боятся темноты, потому что не знают, что это такое ^. Среди человеческих чувств нельзя найти ни одного, столь слабого, чтобы оно, будучи немного усилено, не превзошло бы страх смерти. Желать смерти может не только мужественный, или несчастный, или мудрый человек, но и тот, кто просто пресытился жизнью ^. XIII. Суеверие За Те, кто грешит из религиозного рвения, не заслуживают одобрения, но заслуживают любви. Умеренность уместна в вопросах морали, в религиозных же вопросах господствуют крайности. Суеверный человек -- это в будущем религиозный человек. Я скорее поверю в самое фантастическое чудо любой религии, чем в то, что все это происходит без вмешательства божества. Против Так же как сходство с человеком делает обезьяну безобразной, сходство с религией делает суеверие отвратительным. Суеверие вызывает такую же ненависть к себе в делах религии, какую вызывает позерство в обычной жизни. Лучше вообще не признавать богов, чем иметь о них недостойное представление. Древние государства пошатнула не школа Эпикура, а стоики. Человеческий ум по своему характеру не допускает существования подлинного атеиста, верящего в это учение; настоящими атеистами являются великие лицемеры, у которых беспрерывно на устах священные предметы, но ни на минуту нет уважения к ним. XIV. Гордость За Гордость даже несоединима с пороками, и, подобно тому как один яд обезвреживает другой, немало пороков отступает перед гордостью. Скромный человек усваивает даже чужие пороки, гордый обладает только собственными. Если гордость от презрения к другим поднимется до презрения к самой себе, она станет философией. Против Гордость, как плющ, обвивает все достоинства и добродетели. Все остальные пороки противоположны достоинствам, одна лишь гордость соприкасается с ними. Гордость лишена лучшего качества пороков -- она не способна скрываться. Гордец, презирая остальных, пренебрегает вместе с тем своими собственными интересами. XV. Неблагодарность За Обвинение в неблагодарности есть не что иное, как обвинение в проницательности относительно причины благодеяния. Желая быть благодарными к одним, мы оказываемся несправедливыми к другим, самих же себя лишаем свободы. Доброе дело тем меньше заслуживает благодарности, что неизвестна его цена. Против Неблагодарность наказывается не казнью, а мучения-ми совести. Добрые дела связывают людей теснее, чем долг; поэтому неблагодарный человек в то же время и человек нечестный и вообще способен на всякое дурное дело. Такова уж человеческая природа -- никто не связан настолько крепко с общественными интересами, чтобы не быть обязанным к личной благодарности или мести. XVI. Зависть За Вполне естественно ненавидеть все, что является укором нашей судьбе. В государстве зависть является своеобразным спасительным остракизмом. Против Зависть не знает покоя. Ничто, кроме смерти, не может примирить зависть с добродетелью. Зависть посылает добродетелям испытания, как Юнона Геркулесу. XVII. Разврат За Ханжество превратило целомудрие в добродетель. Нужно быть очень мрачным человеком для того, чтобы считать любовные развлечения серьезным делом. Зачем относить к числу добродетелей то, что является либо образом жизни, либо видом чистоплотности, либо дочерью гордости? У любви, как у птиц небесных, нет никакой собственности, но обладание рождает право. Против Самое худшее превращение Цирцеи -- распутство. Развратник полностью теряет уважение к самому себе, а ведь оно служит уздой для всех пороков. Те, кто, подобно Парису, отдает предпочтение красоте, жертвуют мудростью и властью. Александр высказал очень глубокую истину, назвав сон и любовь залогом смерти. XVIII. Жестокость За Ни одна из добродетелей не оказывается так часто виновной, как мягкосердечие. Жестокость, рожденная жаждой возмездия, есть справедливость, рожденная же стремлением избежать опасности -- благоразумие. Кто проявляет жалость к врагу, безжалостен к самому себе. Как необходимы кровопускания в лечении больных, так необходимы казни в государстве. Против Только зверь или фурия способны на убийство. Порядочному человеку жестокость всегда кажется чем-то невероятным, каким-то трагическим вымыслом. XIX. Тщеславие За Тот, кто стремится заслужить одобрение людей, стремится тем самым быть им полезным. Я боюсь, что человек, слишком трезвый для того, чтобы заботиться о чужих делах, и общественные дела считает себе чуждыми. Люди, которым присуще известное тщеславие, скорее берутся за государственные дела. Против Все тщеславные люди мятежны, лживы, непостоянны, необузданны. Фрасон -- добыча Гнатона ^. Жениху непристойно ухаживать за служанкой невесты; слава же -- служанка добродетели. XX. Справедливость (Justitia) За Власть и государство всего лишь придатки справедливости: если бы можно было осуществлять справедливость каким-то иным путем, то в них не было бы никакой нужды. Только благодаря наличию справедливости человек человеку -- бог, а не волк. Хотя справедливость и не может уничтожить пороков, она не дает им наносить вред. Против Если справедливость состоит в том, чтобы не делать другому того, чего не желаешь себе, то в таком случае снисходительность, безусловно, является справедливостью. Если каждому следует воздавать свое, то, конечно, следует быть снисходительным к человечеству. Что ты мне рассказываешь о справедливости, разве для мудреца все равны? Обрати внимание на то, в каком положении находились у римлян обвиняемые, и ты сможешь сказать, что республика не могла осуществлять правосудие. Обычное правосудие, существующее в разных государствах, напоминает придворного философа: оно делает только то, что угодно власть имущим. XXI. Храбрость За Ничто не страшно, кроме самого страха. Там, где есть страх, наслаждение непрочно, добродетель же не чувствует себя в безопасности. Тот, кто способен открыто взглянуть на опасность, смело встретить ее, способен и принять меры, чтобы избежать ее. Все остальные добродетели освобождают нас от господства пороков, одна только храбрость освобождает от господства судьбы. Против Хороша же добродетель -- желать своей гибели, чтобы погубить других! Хороша же добродетель, которую порождает даже опьянение! Человек, не дорожащий собственной жизнью, опасен для других. Храбрость -- это добродетель железного века. XXII. Воздержанность За Воздержанность требует почти таких же сил, как и подвиг. Единообразие, согласие и мера движения -- небесные свойства и символы вечности. Воздержанность, подобно бодрящему холоду, собирает и укрепляет душевные силы. Утонченные и неясные чувства нуждаются в наркотиках, точно так же и аффекты. Против Нет ничего хорошего во всех этих отрицательных добродетелях: ведь они свидетельствуют не о заслугах, а только о честности. Дух, неспособный к излишествам, слабеет. Мне нравятся достоинства, которые развивают активность, а не расслабляют чувство. Утверждая, что движения души находятся в согласии друг с другом, ты утверждаешь, что они немногочисленны, ибо считать стадо свойственно лишь бедняку. Принципы "не пользоваться, чтобы не желать", "не желать, чтобы не бояться" свидетельствуют о малодушии и неверии в себя. XXIII. Постоянство За Основа всех достоинств -- постоянство. Несчастен тот, кто не знает, каким он будет. Человеческая мысль по своему бессилию не может быть вполне адекватной самим явлениям, поэтому пусть она будет по крайней мере верной самой себе. Твердость даже порокам придает достоинство. Если к непостоянству судьбы присоединится еще и непостоянство наших мыслей, в каком же мраке придется жить людям! Фортуна подобна Протею: если проявить настойчивость, она принимает свой истинный облик. Против Постоянство, как сварливая привратница, прогоняет много полезных известий. Справедливо, что постоянство хорошо переносит несчастья, ибо оно само почти всегда и приносит их, Лучшая глупость -- самая непродолжительная глупость. XXIV. Великодушие За Если мы пожелаем однажды достичь великих целей, тотчас же не только все добродетели, но и боги придут нам на помощь. Добродетель, воспитанная силой привычки или предписания, -- это нечто заурядное; добродетель же как самоцель -- нечто героическое. Против Великодушие -- это добродетель, выдуманная поэтами. XXV. Знание, созерцание За Только то наслаждение естественно, которое не знает пресыщения. Нет ничего сладостнее, чем ясно видеть чужие заблуждения. Как хорошо обладать умом, созвучным со Вселенной. Все дурные чувства суть ложные представления, и точно так же благо и истина -- в сущности одно и то же. Против Созерцание -- это благопристойное безделье. Благая мысль не намного лучше, чем благое сновидение. О мире заботится божество, ты же думай о родине! Государственный муж использует и свои мысли для посева. XXVI. Наука За Если бы были написаны книги обо всем, включая мельчайшие факты, то, пожалуй, не было бы больше никакой нужды в опыте. Чтение -- это беседа с мудрецами, действие же -- это встреча с глупцами. Не следует считать бесполезными те науки, которые сами по себе не имеют никакого практического применения, но способствуют развитию остроты и упорядоченности мысли. Против В университетах учатся верить. Какая наука когда-нибудь научила применять науку своевременно? Мудрость, основанная на правилах, и мудрость, приобретенная опытом, совершенно противоположны друг другу, так что человек, обладающий одной из них, не способен усвоить вторую. Очень часто наука приносит весьма сомнительную пользу, чтобы не сказать никакой. Почти все ученые отличаются тем, что из любого факта всегда выводят только то, что они знают, и не умеют открыть в нем того, чего они не знают. XXVII. Поспешность За Мудрая мысль оказывается ненужной, если она не приходит быстро. Тот, кто быстро ошибается, быстро исправляет ошибку. Тот, кто принимает мудрое решение лишь после долгой подготовки, а не способен сразу высказать разумную мысль, делает не такое уж великое дело. Против Мудрость, которая всегда под руками, не так уж глубока. Мудрость, как и одежда, легковесна, когда удобна. Возраст не придает мудрости тому, чьи решения не делает более зрелыми размышление. То, что создается поспешно, недолго и привлекает. XXVIII. Молчаливость и скрытность За Молчаливому можно рассказать все, потому что он всегда сохранит тайну. Тот, кто легко говорит о том, что он знает, может говорить и о том, чего не знает. Мистерии обязаны своим существованием тайне. Против Непостоянство поведения и привычек -- лучший способ скрыть от других свою душу. Молчаливость -- достоинство исповедника. Молчаливому ничего не рассказывают -- ему платят молчанием. Скрытный человек подобен незнакомцу. XXIX. Уступчивость За Я люблю людей, уважающих чувства других, но не подчиняющихся им. Уступчивость особенно близка по своей природе самому золоту. Против Уступчивость -- это некий бессмысленный отказ от своего мнения. Благодеяния уступчивых людей кажутся чем-то должным, а отказ от них воспринимается как несправедливость. Тот, кто добивается чего-то от уступчивого человека, должен быть благодарен за это самому себе. На мягкого человека обрушиваются всевозможные трудности, ибо он ни от чего не может отказаться. Мягкий человек почти всегда отступает с позором. XXX. Популярность За Мудрые люди почти всегда сходятся в своих мнениях, но нужна подлинная мудрость, чтобы удовлетворить всему разнообразию мнений глупцов. Уважать народ -- значит быть уважаемым им. Великие люди никогда не относятся с почтением к кому-нибудь избранному, а только ко всему народу. Против Тот, кто слишком сходится с глупцами, сам может показаться подозрительным. Тот, кто нравится толпе, почти всегда вносит в нее смуту. Толпа не приемлет ничего умеренного. Самая низкая лесть -- лесть толпы. XXXI. Общительность За Тот, кто молчит, остерегается либо других, либо самого себя. Хранить всегда тяжко, но труднее всего -- хранить молчание. Молчание -- добродетель дураков. Поэтому правильно сказал кто-то молчащему человеку: "Если ты разумный человек, то ты глуп, если же ты глуп, ты разумный человек" ^. Молчание, как и ночь, благоприятствует коварству. Высказанные мысли -- самые здоровые. Молчание -- это род одиночества. Тот, кто молчит, заискивает перед чужим мнением. Молчание не способно ни изгнать дурные мысли, ни распространить хорошие. Против Молчание придает последующим словам приятность и значительность. Молчание, подобно сну, вскармливает мудрость. В молчании вызревают мысли. Молчание -- это стиль мудрости. Молчание стремится к истине. XXXII. Скрытность За Скрытность -- упрощенная мудрость. Мы должны не говорить одно и то же, но одно и то же иметь в виду. Даже нагота души непристойна. Скрытность и украшает, и защищает. Скрытность -- ограда наших замыслов. Некоторым выгодно быть обманутыми. Тот, кто все делает открыто, и равной мере обманывает людей, потому что большинство или не понимают его, или не верят ему. Откровенность есть не что иное, как душевное бессилие. Против Если мы не можем думать согласно истине вещей, давайте по крайней мере говорить согласно тому, что мы думаем. Скрытность заменяет мудрость тем, чьи способности недостаточны для государственной деятельности. Неоткровенный человек лишает себя главного орудия действия -- доверия. Скрытность порождает скрытность. Тот, кто что-то скрывает, не свободен. XXXIII. Смелость За Тот, кто стесняется, дает повод для упреков. Чем для оратора является дикция, тем для политика является смелость, повторяю, смелость, смелость и еще раз смелость. Люблю скромность стыдливую, ненавижу вызывающую. Мужественность нравов скорее объединяет души. Мне нравятся непроницаемое выражение лица и ясная речь. Против Смелость -- помощница глупости. Наглость годится разве только для обмана. Самоуверенность -- повелительница глупцов и баловство для умных людей. Смелость -- это некая атрофия чувства в соединении со злой волей. XXXIV. Манеры, этикет, изысканность За Достойная скромность в выражении лица и жестах -- истинное украшение добродетели. Если мы подчиняемся толпе в нашей речи, то почему бы не подчиниться ей и во всем облике нашем и манерах? Кто не заботится о достоинстве даже в самых незначительных и повседневных делах, тот, каким бы великим человеком он ни был, мудрым бывает лишь на час. Добродетель и мудрость без знания правил поведения подобны иностранным языкам, потому что их в таком случае обычно не понимают. Кому не известно настроение толпы, поскольку он далек от нее, и кто не может узнать его, наблюдая за ее поведением, тот самый глупый из людей. Правила поведения -- это перевод добродетели на общедоступный язык. Против Что может быть отвратительнее превращения жизни в театральный спектакль? Прекрасно то, что естественно, искусственное -- отвратительно. Лучше уж накрашенные щеки и завитые волосы, чем "накрашенные" и "завитые" нравы и манеры. Кто уделяет внимание столь ничтожным наблюдениям, тот не способен на великие мысли. Фальшивое благородство похоже на свет гнилушки. XXXV. Шутки За Шутка -- прибежище ораторов. Кто привносит во все скромную прелесть, сохраняет душевную свободу. С легкостью переходить от шутки к делу и от дела к шутке -- вещь более необходимая политическому деятелю, чем обычно считают. Шутка часто помогает прийти к истине, недостижимой иным путем. Против Кто не презирает людей, жаждущих посмеяться над уродством или блеснуть остроумием? Уйти с помощью шутки от важного вопроса -- нечестный прием. Только тогда оценишь шутку, когда перестанешь смеяться. Все эти острословы не проникают дальше поверхности явлений, где только и рождаются шутки. Где шутка имеет какое-то значение для серьезного дела, там господствует ребяческое легкомыслие. XXXVI. Любовь За Разве ты не видишь, что каждый ищет себя? И только тот, кто любит, находит. Нельзя представить себе лучшего состояния души, чем то, когда она находится во власти какой-нибудь великой страсти. Пусть всякий разумный человек ищет себе предмет любви, ибо, если человек не стремится к чему-то всеми силами, все представляется ему простым и скучным. Почему никто не может удовольствоваться одиночеством? Против Сцена многим обязана любви, жизнь -- ничем. Ничто не вызывает более противоречивых оценок, чем любовь; либо это столь глупая вещь, что она не способна познать самое себя, либо столь отвратительная, что она должна скрывать себя под гримом. Не терплю людей одержимых одной мыслью. Любовь всегда означает слишком узкий взгляд на вещи. XXXVII. Дружба За Дружба достигает того же результата, что и храбрость, но только более приятным путем. Дружба -- это приятная приправа ко всякому благу. Самое страшное одиночество -- не иметь истинных друзей. Достойная месть за вероломство -- потеря друзей. Против Кто завязывает с кем-нибудь тесную дружбу, берет на себя новые обязанности. Желание разделить с кем-нибудь свою судьбу -- свойство слабодушных людей. XXXVIII. Лесть За Лесть -- порождение скорее характера человека, чем злой воли. Давать наставления в форме похвал всегда было формулой, обязанной своим существованием сильным мира сего. Против Лесть -- это стиль рабов. Лесть -- это отбросы пороков. Льстец похож на птицелова, подражающего голосам птиц, чтобы поймать их. Лесть комически безобразна, но вред, приносимый ею, трагичен. Труднее всего излечивается слух. XXXIX. Месть За Личная месть -- это первобытное правосудие. Кто на силу отвечает силой, оскорбляет лишь закон, а не человека. Страх перед личной местью полезен: ведь законы слишком часто спят. Против Кто совершает несправедливость, кладет начало злу: кто же отвечает оскорблением на оскорбление, уничтожает меру зла. Чем естественнее месть, тем более ее следует сдерживать. Кто легко отвечает несправедливостью на несправедливость, тот, возможно, просто не успел первым нанести обиду. XL. Нововведения За Всякое лечение -- нововведение. Кто избегает новых лекарств, тот должен ждать новых несчастий. Величайший новатор -- время; так почему же нам не подражать времени? Примеры из отдаленного прошлого бессмысленны; современные же свидетельствуют о честолюбии и испорченности. Примерами пусть руководствуются невежды и сутяги. Те, кому семьи обязаны своей знатностью, почти всегда бывают более достойными людьми, чем их потомки; точно так же новаторы обычно превосходят тех, кто подражает тому, что ими сделано. Упрямое стремление сохранить старые обычаи не менее опасно, чем смелые реформы. Так как все в мире само по себе меняется к худшему, то если не изменить это к лучшему силой нашего ума, где же будет предел несчастьям? Рабы обычая -- игрушки в руках времени. Против Новорожденные безобразны. Только время создает настоящие ценности. Все новое никогда не бывает безобидно, потому что оно уничтожает то, что уже существует. То, что вошло в обычай, если это даже и не вполне хорошо, по крайней мере приспособлено одно к другому. Какой новатор может подражать времени, которое все изменения совершает так незаметно, что наши чувства не могут обнаружить, как они происходят? То, что случается неожиданно, не так уж приятно тому, кто получает от этого пользу, и значительно тягостнее для того, кому это наносит вред. XLI. Медлительность За Судьба продает торопливому многое из того, что она дарит терпеливому. Торопясь охватить начала вещей, мы хватаем лишь тени. Нужно быть бдительным, когда обстоятельства против нас, и действовать -- когда они благоприятствуют. Начало всякого действия следует поручить Аргусу, а конец -- Бриарею ^.