овеческого ума, отдающего формам
первенство сущности. Ибо хотя в природе не существует ничего
действительного, помимо единичных тел, осуществляющих сообразно с законом
отдельные чистые действия, однако в науках этот же самый закон и его
разыскание, открытие и объяснение служат основанием как знанию, так и
деятельности. И этот же самый закон и его разделы мы разумеем под названием
форм, тем более что это название укоренилось и обычно встречается.
III
Знание того, кто знает причину какой-либо природы (как, например,
белизны или теплоты) только в некоторых предметах, несовершенно. Равным
образом несовершенно могущество того, кто может производить действие только
на некоторые материи (из числа тех, что способны воспринять его). А кто
знает только действующую и материальную причины (эти причины переходящи и в
некоторых случаях суть не что иное, как носители формы), тот может
достигнуть новых открытий в отношении материи, до некоторой степени подобной
и подготовленной, но не затронет глубже заложенных пределов вещей. Тот же,
кто знает формы, -- тот охватывает единство природы в несходных материях. И
следовательно, он может открыть и произвести то, чего до сих пор не было,
чего никогда не привели бы к осуществлению ни ход природных явлений, ни
искусственные опыты, ни самый случай и что никогда не представилось бы
человеческому мышлению. Поэтому за открытием форм следует истинное
созерцание и свободное действие.
IV
Хотя пути к человеческому могуществу и знанию ближайшим образом
сплетены один с другими и едва ли не одни и те же, однако вследствие
пагубной застарелой привычки обращения к абстрактному гораздо безопаснее
начинать и строить науки от тех оснований, которые связаны с действенной
частью, чтобы она сама обозначила и определила созерцательную часть.
Следовательно, должно позаботиться о том, какие правила, или направление,
или указание более всего нужны были бы тому, кто хотел бы породить в данном
теле и придать ему какую-нибудь природу и изложить это простой и
незапутанной речью.
Так, например, если кто-либо пожелает придать серебру желтый цвет
золота, или (сохраняя законы материи) увеличить вес, или придать
непрозрачному камню прозрачность, или стеклу прочность, или какому-либо
нерастительному телу способность к произрастанию, следует, повторяю,
позаботиться о том, какие он может скорее всего пожелать для себя правила
или предписания. И прежде всего он, без сомнения, выберет то, что не будет
тщетным в работе и не обманет в опыте. Затем он изберет себе для указания
то, что не будет его стеснять и связывать определенными средствами и
особенными приемами работы, ибо может случиться, что он не будет иметь
возможности и благоприятных обстоятельств для того, чтобы добыть эти
средства или обеспечить себя ими. Ибо если кроме предписанного существуют и
другие средства и другие способы порождения этой природы, то они, возможно,
окажутся доступны работающему; и тем не менее его может удержать узость
предписания, и он не соберет плодов. В-третьих, он изберет себе для указания
то, что не столь трудно, как то дело, которое отыскивается, но ближе
подходит к практике.
Итак, требование относительно правильного и совершенного наставления в
работе будет таково: чтобы оно было точным, свободным и располагающим или
ведущим к действию. Но это то же самое, что и открытие истинной формы. Ибо
форма какой-либо природы такова, что когда она установлена, то и данная
природа неизменно за ней следует. Итак, форма постоянно пребывает, когда
пребывает и эта природа, она ее вполне утверждает и во всем присуща ей. Но
эта же форма такова, что когда она удалена, то и данная природа неизменно
исчезает. Итак, она постоянно отсутствует, когда отсутствует эта природа,
постоянно удерживает ее и только ей присуща. Наконец, истинная форма такова,
что она выводит данную природу из источника какой-либо сущности, которая
пребывает во многом и, как говорят, более известна природе, чем сама
форма[60]. Итак, наше требование и предписание относительно
истинной и совершенной аксиомы знания состоят в том, чтобы была открыта
другая природа, которая могла бы быть превращена в данную природу, но была
бы ограничением более известной природы наподобие истинного рода. Но эти два
требования относительно действенного и созерцательного суть одно и то же.
Что в действии наиболее полезно, то и в знании наиболее истинно.
V
Предписания, или аксиомы, превращения тел бывают двоякого рода. Первый
рассматривает тело как группу, или соединение, простых природ. В золоте,
например, соединяется следующее: что оно желто, тяжело до такого-то веса,
ковко и тягуче до такого-то растяжения, не становится летучим и на огне
ничего не теряет из своего количества; таково в жидком состоянии; выделяется
и растворяется посредством таких-то способов; и так в отношении других
естественных свойств, которые сходятся в золоте. Итак, аксиома этого рода
выводит вещь из форм простых природ. Ибо, кто знает формы и способы
наведения желтизны, тяжести, ковкости, прочности, текучести, растворимости и
тому подобного, а также их степени и меры, тот и позаботится о том, чтобы
они могли быть соединены в каком-либо теле, откуда последует превращение в
золото. Этот род работы относится к первичному действию. Способ порождения
какой-либо одной простой природы тот же, что и многих, -- разве только
человек связан и ограничен в действиях, когда требуется получить много
природ, вследствие трудности соединения столь многих природ, которые не по
проторенным и обычным дорогам природы не сходятся легко. Как бы то ни было,
нужно все же сказать, что этот способ работы (рассматривающий простые
природы, хотя и в определенном теле) исходит из того, что постоянно, вечно и
всеобще в природе, и открывает человеческому могуществу широкие дороги,
которые (сообразно с нынешним положением дел) едва может охватить и
представить себе человеческая мысль.
Второй род аксиом (который зависит от открытия скрытого процесса)
направлен не на простые природы, а на конкретные тела, как они открываются в
природе в ее обычном течении. Например, в том случае когда исследуется, из
каких начал, каким образом и посредством какого процесса рождается золото
или какой-либо другой металл или камень -- от их первых зачатков до
совершенного минерала; или также: каким путем рождаются травы -- от первых
сгущений соков в земле или от семян до сформировавшегося растения с общей
последовательностью движения и разнообразными и продолжительными усилиями
природы; или также при последовательном разъяснении рождения животных от
совокупления до родов; или также в случае, когда исследуются другие тела.
Действительно, это исследование относится не только к рождению тел, по
также и к другим движениям и произведениям природы. Например, когда ведется
исследование прохождения и последовательных актов питания -- от принятия
пищи до ее совершенного усвоения; или произвольного движения у животных --
от первого впечатления воображения и последовательных усилий духа вплоть до
сгибания и движений членов тела; или развитого движения языка и губ и
остальных органов -- вплоть до произнесения членораздельных звуков. Ведь все
эти исследования относятся к естествам слитым, или собранным, в одном
построении, и здесь рассматриваются как бы частные и особые навыки природы,
а не основные и общие законы, которые образуют формы. Впрочем, нужно вообще
признать, что этот способ кажется более легким, и более близким, и подающим
большие надежды, чем тот первичный.
Подобным же образом и практическая часть, соответствующая рассмотренной
созерцательной части, выводит и распространяет практику от того, что обычно
открывается в природе, до чего-либо ближайшего или не слишком удаленного от
ближайшего. Но более высокие и коренные воздействия на природу зависят, как
бы то ни было, от первичных аксиом. Более того, там, где человеку дана не
возможность действия, а только возможность знания, как, например, в небесных
явлениях (ибо человеку не дано воздействовать на небесные тела, или менять
их, или преобразовывать), исследование самого факта, или истинного положения
вещей, не менее, чем познание причин и соответствий, зависит от тех
первичных и всеобщих аксиом о простых природах, таких, как природа
самопроизвольного вращения, притяжения или магнетической способности, или
многих других явлений, которые более общи, чем сами небесные явления.
Поэтому пусть никто не надеется решить вопрос, вращается ли в суточном
движении земля или небо, не поняв предварительно природу самопроизвольного
движения.
VI
Скрытый же процесс, о котором мы говорим, далеко не такая вещь, которая
легко могла бы представиться человеческой душе в том ее состоянии, какому
она ныне подвержена. Ведь мы не понимаем под ним ни какие-либо меры, ни
знаки или степени в движении, видимые в телах, а только непрерывный процесс,
который большею частью ускользает от чувств.
Например: во всяком порождении и превращении тел следует искать, что
теряется и улетает, что остается, что прибавляется, что расширяется, что
сжимается, что разделяется, что продолжается, что обрывается, что побуждает,
что препятствует, что господствует, что подчиняется и многое другое.
И опять-таки это следует искать не только в порождении и превращении
тел, но и во всех других изменениях и движениях; точно так же должно искать,
что предшествует и что последствует, что стремительнее и что спокойнее, что
производит движение и что им управляет и тому подобное. Но все это наукам
(которые ныне разрабатываются крайне грубо и совершенно негодны) не известно
и ими не затронуто. Ведь если каждое естественное действие совершается при
посредстве самых малых частиц или по крайней мере слишком малых для того,
чтобы возбудить чувство, то пусть никто не надеется, что он сможет управлять
природой или изменять ее, пока должным образом ее не поймет и не узнает.
VII
Точно так же разыскание и открытие скрытого схематизма тел есть не
менее новая вещь, чем открытие скрытого процесса и формы. Ведь мы до сих пор
вращаемся только в преддверии природы и не готовим себе доступа в ее
тайники. Но никто не может придать данному телу новую природу или удачно и
целесообразно превратить тело в новое, пока он не будет хорошо знать об
изменении и превращении тела. Без этого он прибегнет к тщетным или по
крайней мере трудным и превратным способам, не соответствующим природе тела,
над которым он работает. Итак, также и к этому надо открыть и проложить
путь.
Несомненно правильно и с пользой применяют труд в анатомии органических
тел (каковы тела человека и животных); это представляется тонкой вещью и
хорошим исследованием природы. Но этот род анатомии основан на зрении, т. е.
подчинен чувству и имеет место только для органических тел. Притом это нечто
близкое и очевидное в сравнении с истинной анатомией скрытого схематизма в
тех телах, которые считаются однородными, особенно в вещах, отличающихся
специфическими чертами[61], и их частях, таких, как железо, камень,
и в однородных частях растения, животного, таких, как корень, лист, цветок,
мясо, кровь, кость и т. д. Но даже и здесь человеческое усердие не всецело
бездействовало, ибо к этому направлено разложение однородных тел путем
перегонки и другими способами разложения, обнаруживающими неоднородность
целого, составленного из собрания однородных частей. Это разложение приносит
пользу и содействует нашим исканиям, хотя часто бывает обманчиво, ибо многие
природы считаются результатом разделения, как если бы они ранее существовали
в сложном [целом], в действительности же их заново создают и вводят огонь и
тепло и другие способы разложения. Но и это лишь малая часть работы в
раскрытии истинного схематизма в сложном целом, ибо этот схематизм гораздо
более тонкая вещь, которая действием огня, скорее, смешивается, чем
извлекается и проясняется.
Итак, необходимо разделение и разложение тел, конечно, не огнем, но
посредством размышления и истинной индукции с помощью опытов, а также
посредством сравнения с другими телами и сведения к простым природам и их
формам, сходящимся и слагающимся в сложном. Решительно следует перейти от
Вулкана к Минерве, если мы намерены извлечь на свет истинное строение и
схематизм тел (от чего зависит всякое скрытое и, как его называют,
специфическое свойство и способность в вещах и из чего также выводится
правило всякого значительного изменения и превращения).
Например, нужно исследовать, сколько есть во всяком теле от духа и
сколько от осязаемой сущности, а также обилен ли и тучен этот самый дух или
тощ и беден, тонок он или более густой, более воздушный или более огненный,
деятельный или праздный, слабый или сильный, влекущий вперед или назад,
раздробленный или непрерывный, пребывает ли в согласии с внешним и
окружающим или в раздоре и т. д. То же в отношении осязаемой сущности (у
которой не меньше различий, чем у духа) -- ее жил, волокон и всякого рода
ткани. И опять-таки под то же исследование подпадают расположение духа в
телесной массе и ее поры, проходы, жилы и клетки, и начала, или первые
зачатки, органического тела. Но также в этом исследовании и в открытии
каждого скрытого схематизма истинный и ясный свет, действительно разгоняющий
всякий туман и неясность, проистекает от первичных аксиом.
VIII
Мы поэтому не будем сводить вещь к атому, который предполагает пустоту
и нетекучую материю (и то и другое ложно), а к истинным частицам, как они
открываются. С другой стороны, нет ничего такого, что заставило бы
кого-нибудь испугаться этой тонкости, как чего-то необъяснимого. Напротив,
чем больше исследование склоняется к простым природам, тем более все будет
ясно и очевидно, ибо исследование переходит от многообразного к простому, от
несоизмеримого к соизмеримому, от невнятного к учитываемому, от бесконечного
и смутного к конечному и определенному, подобно тому как мы видим это в
элементах письма и в тонах созвучий. Лучше же всего подвигается вперед
естественное исследование, когда физическое завершается в математическом.
Пусть никто опять-таки не устрашится множества или раздробленности. Ибо в
вещах, которые рассматриваются посредством чисел, столь же легко думать и
говорить о тысяче, как и об одном, или о тысячной части одного, как об одном
целом.
IX
Из двух родов аксиом, которые установлены выше, возникает истинное
деление философии и наук, причем мы придаем особый смысл общепринятым
названиям (которые наиболее подходят к обозначению вещи). Таким образом,
исследование форм, которые (по смыслу и по их закону) вечны и неподвижны,
составляет метафизику, а исследование действующего начала и материи,
скрытого процесса и скрытого схематизма (все это касается обычного хода
природы, а не основных и вечных законов) составляет физику. Им и подчиняются
подобным образом две практики: физике -- механика, метафизике (в очищенном
смысле слова) -- магия вследствие ее обширных путей и большей власти над
природой.
X
Итак, поставив цель учению, должно перейти к предписаниям, сделав это
отнюдь не превратным и спутанным образом. Указания об истолковании природы
охватывают две различного рода части: во-первых, выведение или порождение
аксиом из опыта; во-вторых, выведение или извлечение новых опытов из аксиом.
Первая часть разделяется трояко, а именно: вспоможение чувству, вспоможение
памяти и вспоможение уму, или рассудку[62].
Ведь прежде всего мы должны подготовить достаточную и хорошую
естественную и опытную историю, которая представляет собой основу дела. Ибо
мы должны не измышлять и выдумывать, а открывать то, что свершает и приносит
природа.
Естественная же и опытная история столь разнообразна и рассеянна, что
приведет разум в замешательство и расстройство, если не будет установлена и
предложена в должном порядке. Поэтому нужно образовать таблицы и
сопоставления примеров таким способом и порядком, чтобы разум мог по ним
действовать.
Однако, даже в случае если бы это было сделано, все же разум,
предоставленный сам себе, движимый сам собой, неуправляемый и
неподготовленный, неспособен и недостаточен для того, чтобы образовать
аксиомы. Итак, в-третьих, следует применить истинную и законную индукцию,
которая есть самый ключ истолкования. При этом должно начать с конца и затем
уже открыто возвращаться к остальному.
XI
Исследование форм происходит следующим образом. Сначала нужно для
каждой данной природы представить разуму все известные примеры, сходящиеся в
этой природе, хотя бы и посредством самых различных материй. И собрание
этого рода должно быть образовано исторически без преждевременного
умствования или каких-либо чрезмерных тонкостей. Например, в исследовании
формы тепла.
Примеры, сходящиеся в природе тепла
1. Солнечные лучи, особенно летом и в полдень.
2. Солнечные лучи, отраженные и собранные, как, например, среди гор или
в стенах и особенно в зажигательных зеркалах.
3. Огненные метеоры.
4. Воспламеняющиеся молнии.
5. Извержение пламени из горных недр и т. д.
6. Всякое пламя.
7. Раскаленные тела.
8. Естественные горячие источники.
9. Кипящие или нагретые жидкости.
10. Горячие пары и дымы, а также и самый воздух, который принимает
сильнейший и неистовый жар, когда бывает заперт, как, например, в
отражательных печах.
11. Некоторые случаи ясной погоды, обусловленные самим состоянием
воздуха независимо от времени года.
12. Запертый и подземный воздух в некоторых пещерах, особенно зимой.
13. Все мохнатое, как, например, шерсть, шкуры животных, оперения,
содержат не мало тепла.
14. Все тела, как твердые, так и жидкие, как густые, так и разреженные
(каков, например, сам воздух), на время приближенные к огню,
15. Искры от кремня и стали, полученные посредством сильного удара.
16. Всякое подверженное сильному трению тело, как, например, камень,
дерево, сукно; так что иногда дышла и оси колес загораются; а у западных
индейцев огонь добывался посредством трения.
17. Зеленые и влажные травы, плотно уложенные вместе, как, например,
розовые лепестки, набитые в корзинки, сено, если оно было сложено влажным,
часто охватывается пламенем.
18. Негашеная известь, смоченная водой.
19. Железо, как только оно начинает растворяться в стеклянном сосуде
кислотой, и притом без какого-либо приближения к огню. Так же и олово и
прочее, но не столь сильно.
20. Животные, особенно и постоянно во внутренних частях; впрочем, тепло
насекомых не доходит до осязания по причине малости их тела.
21. Конский навоз и вообще свежие испражнения животных.
22. Крепкое серное и купоросное масла выполняют действие тепла, сжигая
ткань.
23. Масло майорана[63] и т. п. выполняет действие тепла,
сжигая кости зубов.
24. Крепкий и хорошо очищенный винный спирт выполняет действие тепла,
так что если бросить в него белок яйца, то белок сгущается и белеет, почти
как в сваренном яйце. А брошенный в него хлеб становится сухим и твердеет
наподобие поджаренного хлеба.
25. Ароматические и теплотворные травы, как, например,
тургун[64], старая настурция и т. д., которые хотя и не теплы на
ощупь (ни в целом виде, ни в порошке), но если слегка пожевать их, то язык и
небо ощущают тепло и жжение.
26. Крепкий уксус и всякие кислоты на тех членах тела, где нет верхнего
слоя кожи, как, например, на глазе, на языке, или на какой-нибудь пораненной
части тела или там, где содрана кожа, причиняют боль, ненамного отличающуюся
от той, которую причиняет жар.
27. Сильный и острый холод также приносит некое ощущение жжения.
Разгорячась, не сожгла, ни Борея пронзительный холод?[65]
28. И прочее.
Эту таблицу мы обыкновенно называем таблицей сущности и присутствия.
XII
Во-вторых, должно представить разуму примеры, которые лишены данной
природы, ибо форма (как уже сказано) так же должна отсутствовать там, где
отсутствует природа, как и присутствовать там, где она присутствует. Но
перечисление этого во всех случаях было бы бесконечным.
Поэтому отрицательное должно быть подчинено положительному, и
отсутствие природы должно быть рассмотрено только в предметах наиболее
родственных тем, в которых данная природа присутствует и наблюдается. Эту
таблицу мы называем таблицей отклонения, или отсутствия в ближайшем.
Примеры ближайшего, лишенного природы тепла
к первому положительному примеру --
первый отрицательный, или подчиненный, пример
Лучи Луны, звезд и комет не оказываются теплыми для осязания. Более
того, в полнолуние обычно наблюдаются наиболее суровые холода. Но полагают,
что большие неподвижные звезды увеличивают и усиливают жар Солнца, когда
Солнце проходит под ними или приближается к ним, как это бывает, когда
Солнце стоит в созвездии Льва и в дни Пса[66].
ко второму -- второй
Лучи солнца не производят тепла в средней (как ее называют) области
воздуха. Обычно этому дается неплохое объяснение, а именно что эта средняя
область не приближена достаточно ни к теплу солнца, откуда исходят лучи, ни
к земле, которая их отражает. Это можно видеть на вершинах гор (если они не
чрезмерно высоки), где постоянно пребывает снег. Напротив того, многими было
замечено, что вершины пика Тенериф, а также Перуанских Анд[67]
лишены снега и что снег там лежит только ниже -- на подъеме. Кроме того,
воздух этих самых горных вершин оказывается вовсе не холодным, а только
разреженным и резким, так что в Андах чрезмерная резкость колет и ранит
глаза, а также поражает устье желудка и вызывает рвоту. Замечено также
древними[68], что на вершине Олимпа воздух был столь разрежен, что
необходимо было тем, кто туда поднимался, нести с собою губки, смоченные
уксусом и водой, и время от времени подносить их ко рту и к носу, ибо воздух
вследствие его разреженности был недостаточен для дыхания. Сообщают также,
что на этой вершине была такая ясность и такое спокойствие при отсутствии
дождей, снегов и ветров, что буквы, начертанные пальцем на пепле жертвенных
животных, приносимых на алтарь Юпитера, оставались до следующего года без
какого-либо изменения. Так же и теперь те, кто взбирается на вершину пика
Тенериф, идут туда ночью, а не днем. И вскоре после восхода солнца
проводники предупреждают их о необходимости поспешить со спуском ввиду той
опасности, что разреженность воздуха может прервать дыхание и задушить их.
ко второму -- третий
Отражение солнечных лучей в областях, близких к полярным кругам,
оказывается очень слабым и неэффективным в отношении тепла -- настолько, что
голландцы, которые зимовали на Новой Земле и ожидали освобождения своего
корабля от осаждающих его ледяных громад, в начале июля, обманувшись в своей
надежде, были принуждены искать спасения на лодке[69]. Итак, как
видно, прямые солнечные лучи мало действуют, притом даже на ровной
поверхности земли; да и отраженные также, если они не умножаются и не
соединяются, как это бывает, когда солнце больше приближается к зениту. Ибо
тогда падающие лучи образуют острые углы, так что линии лучей находятся
ближе одна к другой, тогда как при большем склонении солнца углы весьма
тупые и поэтому линии лучей находятся на большем расстоянии одна от другой.
Но при этом следует также отметить, что действия солнечных лучей могут быть
различными и даже обусловленными природой тепла, причем они не соразмерны
нашему ощущению, так что в отношении нас их действие не простирается до
теплотворности, но в отношении некоторых других тел они производят работу
тепла.
ко второму -- четвертый
Проделаем следующий опыт. Возьмем стекло, сделанное противоположно
тому, как делаются зажигательные стекла[70], расположим его между
рукой и солнечными лучами и станем наблюдать, уменьшает ли оно солнечное
тепло подобно тому, как зажигательное стекло его увеличивает и усиливает.
Ибо в отношении оптических лучей наблюдается, что -- в соответствии с
различием в толщине стекла на середине и по краям -- и изображения
оказываются более размытыми или более собранными. Поэтому то же самое должно
наблюдаться и в отношении тепла.
ко второму -- пятый
Надо тщательно произвести опыт, можно ли посредством сильнейших и
превосходно сделанных зажигательных стекол уловить и собрать лунные лучи для
того, чтобы создать какую-либо, хотя бы наименьшую, степень тепла. Но так
как эта степень тепла, возможно, будет слишком тонка и слаба, чтобы ощущение
смогло ее воспринять и обнаружить, то надо будет прибегнуть к помощи тех
измерительных стекол, которые показывают холодное или теплое состояние
воздуха[71]. Сделать это надо таким образом, чтобы лунные лучи,
проходящие через зажигательное стекло, падали на верхнюю часть такого
измерителя. И тогда надо заметить, происходит ли там из-за тепла понижение
воды.
ко второму -- шестой
Надо также применить зажигательное стекло к такому теплу, которое не
предполагает ни лучей, ни света, как, например, от нагретого, но не
раскаленного железа и камня или от кипящей воды. И обратить внимание, будет
ли здесь увеличение и усиление тепла, как от солнечных лучей[72].
ко второму -- седьмой
Следует также применить зажигательное стекло для обычного огня.
к третьему -- восьмой
Не обнаруживается, чтобы кометы (если и их причислять к
метеорам)[73] производили очевидное и постоянное действие на
увеличение жары, хотя и замечено, что они часто сопровождаются засухой.
Более того, светящиеся полосы и столбы, небесные сияния и т. п. показываются
чаще в зимнее время, чем в летнее, и преимущественно во время сильнейших
холодов, однако в соединении с сухой погодой. Молнии, зарницы и гром редко
происходят зимой, но бывают во время большого зноя. Так называемые падающие
звезды обыкновенно считаются, скорее, состоящими из какой-то особой
блестящей и воспламененной материи, чем имеющими более сильную огненную
природу. Но это будет исследовано далее.
к четвертому -- девятый
Бывают сверкания, которые дают свет, но не жгут, и они всегда бывают
без грома.
к пятому -- десятый
Извержения пламени происходят в холодных областях не менее, чем в
теплых, как, например, в Гренландии и в Исландии; равным образом и деревья в
холодных областях иногда более воспламеняемы и более смолисты, чем в теплых.
Таковы ель, сосна и другие. Однако, в каком состоянии и в какой природе
почвы обычно происходят подобного рода извержения, недостаточно исследовано
для того, чтобы мы могли присоединить к положительному примеру
отрицательный.
к шестому -- одиннадцатый
Всякое пламя всегда более или менее горячо, и здесь вообще нет
отрицательного примера. И все же указывают, что так называемый блуждающий
огонь, который иногда налетает на стену, содержит мало тепла. Возможно, он
подобен пламени винного спирта, которое спокойно и мягко. Но еще более мягко
то пламя, которое, согласно некоторым верным и надежным свидетельствам,
охватывало волосы и головы мальчиков и девочек и которое никоим образом не
зажигало волос, а мягко колыхалось вокруг них. Вполне достоверно также и то,
что вокруг вспотевшей в пути лошади иногда ночью при сухой погоде
показывается сияние без какого-либо заметного тепла. Всем известно и
несколько лет тому назад считалось почти чудом, что корсаж какой-то девушки
сиял, если его немного шевелили или терли. Это, возможно, вызывали квасцы
или соли, которыми был выкрашен корсаж: они пристали несколько плотнее, чем
обычно, стали как бы корою и ломались при трении. Достоверно также и то, что
всякий сахар, приправленный ли (как его называют) или простой, если только
он тверд, сверкает, если его ломают в темноте или скоблят ножом. Иногда
ночью подобным же образом сияет соленая морская вода, когда ее рассекают
сильным ударом весла. Так же и во время бурь ночью сверкает сильно
волнующаяся морская пена. Это сверкание испанцы называют дыханием
моря[74]. Что же касается того пламени, которое древние
мореплаватели называли Кастором и Поллуксом, а новые -- огнем св.
Эльма[75], и того, какое тепло в нем содержится, то это
недостаточно исследовано.
к седьмому -- двенадцатый
Все доведенное до такой степени каления, что становится
огненно-красным, постоянно горячо, хотя бы и без пламени. Этому
положительному примеру нет соответствующего отрицательного. Но ближе всего к
этому подходит, по-видимому, гнилое дерево, которое светит ночью и, однако,
не отдает теплом; так же и гниющая рыбья чешуя блестит ночью, но на ощупь не
тепла. И незаметно также, чтобы тело светящегося червяка или мухи, которую
зовут светляком, было тепло на ощупь.
к восьмому -- тринадцатый
Недостаточно исследовано, в каких местах и в почве какой природы обычно
истекают теплые источники. Поэтому здесь не присоединяется отрицательный
пример.
к девятому -- четырнадцатый
К кипящим жидкостям присоединяется отрицательный пример самой жидкости
в ее природе. Ведь нет ни одной осязаемой жидкости, которая была бы тепла по
своей природе и постоянно оставалась бы таковой. Тепло наводится только на
время, как приобретаемое свойство. Так что те жидкости, которые наиболее
теплы по своей силе и действию, как винный спирт, химические ароматические
масла, а также купоросное и серное масла и т. п., которые спустя короткое
время обжигают, при первом прикосновении холодны. А вода естественных теплых
источников, взятая в какой-либо сосуд и отделенная от своих истоков,
охлаждается так же, как вода, нагретая на огне. Однако верно и то, что
маслянистые жидкости на ощущение менее холодны, чем водянистые, подобно тому
как масло менее холодно, чем вода, а шелк менее холоден, чем полотно. Но это
относится к таблице степеней холода.
к десятому -- пятнадцатый
Подобным же образом к горячему пару присоединяется отрицательный пример
природы самого пара, в которой он нам является. Ибо испарения маслянистых
жидкостей, хотя и легко воспламеняемые, все же не теплы, кроме того случая,
когда они недавно изошли из теплого тела.
к десятому -- шестнадцатый
Подобным же образом и к горячему воздуху присоединяется отрицательный
пример природы самого воздуха. Ведь воздух у нас не встречается теплым,
кроме того случая, когда он заперт, или сжат, или явно нагрет солнцем, огнем
или каким-нибудь другим горячим телом.
к одиннадцатому -- семнадцатый
К этому примеру присоединяется отрицательный пример погоды более
холодной, чем соответствовало бы времени года; такая бывает у нас, когда
дуют восточный и северный ветры, подобно тому как противоположная погода
наступает тогда, когда дуют южный и западный ветры. Так же и дождливость
(особенно в зимние времена) сопровождает теплую погоду, а снегопад,
наоборот, холодную.
к двенадцатому -- восемнадцатый
Присоединяется отрицательный пример воздуха, заключенного в пещерах в
летнее время. Но запертый воздух надо вообще более усердно исследовать. Ибо
прежде всего не без основания возникает вопрос, какова сама по себе природа
воздуха в отношении к теплу и холоду. Ведь воздух явно получает тепло от
воздействия небесных тел, а холод он получает, возможно, от дыхания земли и,
кроме того, в средней (как ее называют) области воздуха от холодных паров и
снегов. Так что нельзя высказать никакого суждения о природе воздуха по
воздуху наружному и расположенному под открытым небом, но истиннее будет
суждение по запертому воздуху. Однако необходимо, чтобы воздух был заключен
в таком сосуде и материале, который и сам не передаст воздуху тепло или
холод и не легко допустит силу внешнего воздуха. Поэтому надо сделать опыт в
глиняном кувшине, много раз обернутом шкурой для защиты от внешнего воздуха,
и пусть в продолжение трех или четырех дней воздух остается в этом хорошо
закрытом сосуде. И потом, открыв кувшин, надо сделать испытание рукой или
стеклянным измерителем.
к тринадцатому -- девятнадцатый
Подобным же образом возникает сомнение, получается ли тепло в шерсти,
шкуре, перьях и т. п. из какого-то малого количества присущего им тепла,
поскольку все это отделяется от животных, или также от некоторой жирности и
маслянистости, которые по своей природе схожи с теплом, или исключительно от
заключенного в них раздробленного воздуха, как сказано в предыдущем
параграфе. Ибо по-видимому, всякий воздух, отрезанный от бесконечности
наружного воздуха, имеет некоторое количество тепла. Поэтому надо сделать
опыт на том волокне, которое приготовляют из льна, а не из шерсти, перьев
или шелка, получаемых от животных. Следует также заметить, что все порошки
(где явно содержится воздух) менее холодны, чем их целые тела; точно так же
мы считаем, что всякая пена (как содержащая воздух) менее холодна, чем сама
жидкость.
к четырнадцатому -- двадцатый
К этому примеру не присоединяется отрицательный. Ибо мы ничего не
находим ни осязаемого, ни воздушного, что, будучи приближено к огню, не
принимало бы тепла. Однако есть различие в том, что одни тела принимают
тепло быстрее, как воздух, масло и вода, а другие -- медленнее, как камень и
металл. Но это относится к таблице степеней.
к пятнадцатому -- двадцать первый
К этому примеру нет другого отрицательного, кроме того, что искры (это
надо ясно отметить) не возникают из кремня, или из стали, или из какой-либо
другой твердой субстанции, если не отсекаются какие-нибудь ничтожные частицы
от самого вещества камня или металла, а трение воздуха само по себе никогда
не производит искр, как это обычно полагают. Ведь и сами эти искры по
причине веса огненного тела направляются более вниз, чем кверху, и,
погаснув, обращаются в некую вещественную сажу.
к шестнадцатому -- двадцать второй
Мы полагаем, что к этому примеру нельзя присоединить отрицательный. Ибо
у нас нет ни одного осязаемого тела, которое бы явно не нагревалось от
трения; так что древние воображали, будто присущая небесным телам сила или
способность нагревания обусловлена всецело трением о воздух при их сильном и
быстром вращении[76]. Но в этой области следует далее исследовать,
не получают ли тела, выбрасываемые машинами (как, например, ядра из пушек),
сколько-нибудь тепла от самого сотрясения -- в такой степени, что после
падения оказываются довольно горячими. Движение же воздуха больше холодит,
чем нагревает, как, например, при ветре, при работе раздувальных мехов и
когда дуют сквозь сжатые губы. Впрочем, движение этого рода не настолько
быстро, чтобы вызвать тепло, и совершается в целом, а не в частицах. Так что
не удивительно, если оно не рождает тепла.
к семнадцатому -- двадцать третий
Относительно этого примера следует сделать более тщательное
исследование. По-видимому, травы и зеленые и влажные растения имеют в себе
какое-то скрытое тепло. Но это тепло столь слабо, что в отдельных растениях
оно не воспринимается ощущением; но, после того как эти растения были бы
соединены и заключены таким образом, чтобы их дух не испарялся в воздух, а,
наоборот, согревал сам себя, возникало бы явное тепло, а иногда и огонь в
подходящей для этого материи.
к восемнадцатому -- двадцать четвертый
Также и относительно этого примера следует сделать более тщательное
исследование. По-видимому, политая водой негашеная известь получает тепло
или вследствие соединения тепла, которое ранее было рассеяно (как выше было
сказано относительно спрессованных трав), или вследствие раздражения и
возбуждения огненного духа водой, так что происходит некоторое столкновение
и противодействие. Какая же из двух причин в действительности имеет место,
легче обнаружится тогда, когда вместо воды будет влито масло. Ведь масло
будет иметь такое же значение, как и вода для связывания заключенного духа,
но не для его раздражения. Должно также расширить опыт, производя его как
над пеплом и известью различных тел, так и посредством вливания различных
жидкостей.
в девятнадцатому -- двадцать пятый
К этому примеру присоединяется отрицательный пример других металлов,
которые более мягки и текучи. Ибо листки золота, обращенные в жидкость с
помощью царской водки[77], не дают в растворе никакого ощутимого
тепла. Точно так же и свинец в крепкой водке, и ртуть (насколько я помню).
Но само серебро возбуждает малое количество тепла, а также и медь (насколько
я помню); а более это заметно в олове и более всего в железе и стали,
которые возбуждают при растворении не только сильное тепло, но даже и бурное
кипение[78]. Итак, по-видимому, тепло возникает от столкновения,
когда крепкие жидкости проникают в тела, пронизывая их и разрывая их на
части, а сами тела этому противятся. А там, где тела уступают легче, тепло
едва возбуждается.
к двадцатому -- двадцать шестой
К теплу животных не присоединяется ни один отрицательный пример, за
исключением насекомых (как уже сказано) по причине малого размера их тела.
Ибо в рыбах, если их сравнить с земными животными, скорее замечается низкая
степень тепла, чем его отсутствие. Зато в растениях всякого рода не
воспринимается ощущением никакая степень тепла -- ни в вытекающем соке, ни в
свежераскрытой сердцевине. Но и в животных обнаруживается великое
разнообразие тепла как по его расположению (ибо одно тепло -- вблизи сердца,
другое -- в мозгу и другое -- вблизи поверхности тела), так и по состояниям,
в которых они находятся, как, например, при сильном напряжении и лихорадках.
к двадцать первому -- двадцать седьмой
К этому примеру едва ли можно присоединить отрицательный. Ведь даже и
несвежие испражнения животных явно содержат потенциальное тепло, как это
замечается при унавожении земли.
к двадцать второму и двадцать третьему -- двадцать восьмой
Жидкости, обладающие большой и сильной остротой (называть ли их водами
или маслами), производят тепловое действие, разлагая тела, а также обжигая
их после некоторого промежутка времени. И все же на ощупь они сначала не
теплы. Действуют же они сообразно способности и проницаемости тела, с
которым они соединяются. Действительно, царская водка растворяет золото, но
не серебро; кислота, напротив, растворяет серебро, но не золото; но ни та ни
другая не растворяют стекла и так далее.
к двадцать четвертому -- двадцать девятый
Надо сделать опыт над действием винного спирта на дерево, на коровье
масло, на воск, на смолу: не разжижает ли он их до некоторой степени своим
теплом. Ведь двадцать четвертый пример представляет его силу схожей с теплом
в случае затвердения. Подобно этому надо сделать опыт и в отношении
разжижения. Надо также сделать опыт посредством измерительного стекла,
полого в своей верхней части. В эту полость надо налить хорошо очищенный
винный спирт под крышкой, чтобы он лучше удерживал свое тепло, и заметить,
заставит ли он своим теплом воду опускаться.
к двадцать пятому -- тридцатый
Ароматические растения и острые травы сообщают тепло небу и еще