на швырнула эти деньги на пол. Но ни один голос не возвысился, чтобы ее за это укорить. Взрослые участники этой сцены знали, где лежит истинная сила. Вызывая в памяти свои сдерживаемые переживания, Одраде и сейчас видела женщину, как она садится на стул с прямой спинкой возле окна на улицу, как охватывает себя руками и начинает раскачиваться вперед-назад. Ни одного звука она не издает. Преподобные Матери использовали и Голос, и другие продуманные уловки вместе с дымом наркотических трав и сам подавляющий фактор своего присутствия, чтобы заманить Одраде в ждущий граундкар. -- Всего лишь ненадолго. Нас послала твоя настоящая мать. Одраде ощутила ложь, но любопытство взяло в ней верх. Моя настоящая мать! Последний раз она увидела женщину -- единственную существовавшую у нее мать -- раскачивающейся в окне с несчастным выражением на лице, руки вокруг тела. Позже, когда Одраде заговорила о возвращении к этой женщине, ее память-видение стала частью существенного урока Бене Джессерит. -- Любовь ведет к несчастью. Любовь -- это очень древняя сила, в свое время служившая своим целям, но для сохранения человечества она больше не нужна. Запомни ошибку этой женщины -- боль. Одраде предавалась мечтам, пока не достигла почти двадцати лет. Она действительно наконец вернется, когда станет полной Преподобной Матерью. Она вернется и найдет ту любящую и надежную женщину, найдет, хоть она и не знает никаких имен, кроме мама и Сибия. Одраде припомнила смех взрослых приятельниц, называвших эту женщину Сибией. Мама Сибия. Орден, однако, разглядел в ней мечтательность и стал доискиваться до источника. Это тоже было включено в очередной урок. -- Мечтания, грезы наяву -- это первое пробуждение того, что мы называем одновременным потоком. Это существенный элемент рационального мышления. Так можно очистить свой ум ради лучшего мышления. Одновременный поток. Одраде сосредоточила взгляд на Таразе, сидящей за столом в этой утренней комнате. Травма детства должна быть упрятана в отведенное ей отдаленное местечко-память. Все это было далеко, на Гамму, планете, которую люди Дана перестроили после времен Великого Голода и Рассеяния. Люди Дана -- в прежние дни Келадана. Одраде твердо взяла в руки рациональное мышление, опираясь на Иные Памяти, хлынувшие в ее сознание во время Спайсовой Агонии, когда она действительно стала полной Преподобной Матерью. Одновременный поток. Фильтрация сознания... Иные Памяти. Какие же могучие инструменты дал ей Орден. Какие опасные инструменты. Все эти другие жизни таятся прямо за занавесом сознания, инструменты предназначенные для выживания, а не для удовлетворения праздного любопытства. Тараза говорила, считывая возникавший перед ее глазами материал: -- Ты слишком много копаешься в своих Иных Памятях. Это высасывает энергию, которую лучше сохранять. Затопленные синевой глаза Верховной Матери впились в Одраде буравящим взглядом. -- Ты, порой, подходишь прямо к самому пределу того, что может вынести плоть. Это может навлечь на тебя преждевременную смерть. -- Я осторожна со спайсом. Мать. -- Еще бы тебе не быть! Тело способно вынести лишь определенное количество меланжа, лишь определенное количество блужданий в прошлом! -- Нашла ты мой изъян? -- спросила Одраде. -- Гамму! -- одно слово, равное целой речи. Одраде поняла, никуда не деться от травмы тех лет на Гамму. Те годы -- слабое звено, которое должно удалить с корнем, низвести до разумно допустимого уровня. -- Но меня посылают на Ракис, -- сказала Одраде. -- И смотри, помни об афоризмах умеренности. Помни, кто ты есть! Тараза опять наклонилась к своему дисплею. "Я -- Одраде!" -- подумала Одраде. В школах Бене Джессерит, где первые имена обычно терялись, списки учащихся составлялись по последнему имени. Подруги и приятельницы переняли обычай употреблять имя, стоявшее в списках. Они рано усвоили эту древнейшую уловку -- сопричастность к секрету личного имени раскидывает силки, в которые ловится душевная привязанность человека. Тараза, тремя классами старше Одраде, была назначена "опекать" младшую ученицу -- тандем, умышленно созданный учителями. "Опекать" означало некоторое количество руководства младшей, а также то, что при взаимоотношениях равенства некоторые самые необходимые основы закладываемых знаний усваивались лучше. Тараза, имевшая доступ к личному досье подопечной, начала называть младшую Дар. Одраде в ответ на это стала называть Таразу Тар. Два эти имени приобрели некую неразрывную связь -- Дар и Тар. Даже после того, как Преподобные Матери их услышали и сделали им выговор, они порой допускали такую ошибку, хотя бы ради собственного удовольствия. Одраде, поглядев теперь на Таразу, сказала: -- Дар и Тар. Углы рта Таразы дрогнули в улыбке. -- Что есть такого в моем досье, что ты еще не изучила по нескольку раз? -- спросила Одраде. Тараза откинулась и подождала, пока ее песье кресло приспособится к ее новой позе. Она положила сцепленные руки на стол и поглядела на младшую. "А ведь на самом деле она и не так уж моложе меня", -- подумала Тараза. Однако со школьных времен, Тараза воспринимала Одраде только как принадлежащую младшей возрастной группе, и возрастную пропасть между ними не скрыть никаким проходящим годам. -- Осторожнее поначалу, Дар, -- сказала Тараза. -- Этот проект уже давно миновал начальную стадию, -- ответила Одраде. -- Но твоя роль в нем начинается только сейчас. А затеяли мы такое, чего раньше никто и не пытался. -- Узнаю ли я теперь полностью проект, связанный с этим гхолой? -- Нет. Вот и все. Вся видимость высокого доверия и "надобности понимать" отметена единым словом. Но Одраде это понятно. Таков порядок, изначально заведенный еще с первого Дома Соборов Бене Джессерит, претерпевший за тысячелетия только очень незначительные изменения. Подразделения Бене Джессерит разделяются твердыми вертикальными и горизонтальными барьерами на изолированные группы, отсюда, с вершины, тянутся к ним нити единого командования. Обязанности -- "предписанные роли" -- распределены и исполняются отдельными ячейками. Задействованные в одной ячейке не знают, что делают их современники внутри других параллельных ячеек. "Но я знаю, что в параллельной ячейке находится Преподобная Мать Лусилла, -- подумала Одраде. -- Это подсказывает логика". Она понимает необходимость такой, скопированной с древнейших тайных революционных обществ, структуры -- Бене Джессерит всегда рассматривал себя как постоянных революционеров. Эта революция была заторможена лишь Тираном -- Лито II. "Заторможена, но не отменена и не остановлена", -- напомнила себе Одраде. -- Насчет того, к чему ты приступаешь, -- сказала Тараза. -- Оповести меня, если ощутишь какую-либо непосредственную опасность для Ордена. Это было одним из тех особенных пожеланий Таразы, смысл которых Одраде схватывала инстинктивно, без слов -- а уж потом находила словесное воплощение для этого смысла. Она быстро ответила: -- Бездеятельность будет для нас еще хуже. -- Мы приходим к выводу, что может быть опасность, -- сказала Тараза. Она говорила сухим голосом. Таразе не нравилось пробуждать в Одраде талант инстинктивного ясновидения, которым она обладала от неподконтрольных воздействий своей генетической линии -- Атридесы с их опасными талантами. Была специальная пометка в генетическом досье Одраде: "...тщательное изучение всего потомства". Двое из этого потомства были тихо умерщвлены. "Мне не следовало пробуждать сейчас талант Одраде, ни на единый миг", -- подумала Тараза. Но порой искушение бывало слишком велико. Тараза отправила проектор под крышку стола и заговорила, глядя на пустой стол. -- Находясь вдали от нас, даже если ты найдешь идеального отца-производителя, ты не должна скрещиваться без нашего разрешения. -- Ошибка моей настоящей матери, -- высказала предположение Одраде. -- Ошибку твоей настоящей матери следовало распознать еще в то время, когда она скрещивалась! Одраде и раньше не раз это слышала. Это было то, что в линии Атридесов требовало самого тщательного наблюдения со стороны Разрешающих Скрещивание. Талант, конечно. Она знает о своем таланте, происходившем от генетической линии, с одинаковой силой давшей мирозданию и Квизатца Хадераха, и Тирана. К чему, однако, Разрешающие Скрещивание стремятся теперь? Насколько отрицательно их отношение? Больше никаких опасных рождений! Она никогда не видела никого из своих детей после их рождения, -- вовсе не такая уж странно для Ордена. И она никогда не увидит ни единой записи своего генетического досье. Здесь тоже Орден оперирует, тщательно разграничивая силы. "И эти более ранние запреты на некоторые мои Иные Памяти!" Она обнаружила незаполненные места в своих Памятях и открыла их. Вероятно, только Тараза, да еще, может быть, двое членов Совета (Беллонда, вероятней всего, и еще одна старая Преподобная Мать) владели сверхчувствительным доступом к подобной информации о происхождении. Действительно ли Тараза и другие поклялись умереть, прежде чем выдать секретную информацию постороннему? В конце концов, есть точный ритуал преемственности, на случай, если ключевая Преподобная Мать умирает, находясь далеко от Сестер не имея возможности сразу передать им хранимые в себе жизни-памяти. Этот ритуал много раз задействовался за время правления Тирана. Ужасная Эра! Понимание, что революционные ячейки Ордена для него, как на ладони! Чудовище! Она знала, что Сестры никогда не обманывались насчет того, что Лито II, якобы, воздерживался от уничтожения Бене Джессерит только из одной глубоко коренившейся в нем верности своей бабушке, леди Джессике. "Естественно, Джессика". Одраде ощутила, как что-то отдаленно встрепенулось у нее внутри. Грех одной из Преподобных Матерей: "Она позволила себе впасть в любовь!" Такая малость, но приведшая к таким великим последствиям! Тридцать пять сотен лет тирании! Золотая Тропа. Бесконечность? А как насчет всех этих Затерянных, многих триллионов, ушедших в Рассеяние? Какую угрозу представляют Затерянные, возвращающиеся сейчас? Тараза, словно прочтя мысли Одраде, -- порой казалось, что она действительно их читает -- проговорила: -- Люди Рассеяния где-то рядом, во внешнем мире... Просто выжидают, чтоб нанести удар. Одраде уже слышала такие доводы: с одной стороны, опасность, с другой -- нечто магнетически притягательное. Так много великолепного неизвестного. Орден, таланты которого уже не одно тысячелетие пестуются меланжем, -- доступны ли будут ему эти новые необъятные ресурсы человечества! Подумать только об имеющихся там несчетных генах! О потенциальных талантах, свободно парящих за пределами космоса, где они могут навсегда сгинуть! -- Как раз незнание и порождает величайшие ужасы, -- сказала Одраде. -- И величайшие амбиции, -- проговорила Тараза. -- Значит, я еду на Ракис? -- Должным образом. Я нахожу тебя адекватной. -- Иначе бы меня не назначили. Как же привычна им подобная переброска словами, уходящая корнями в их школьные дни. Тараза спохватилась, однако, что поддалась на это бессознательно -- слишком много воспоминаний связывают их: Дар и Тар. Надо следить за этим! -- Помни, в чем твой долг верности, -- сказала Тараза. x x x Существование не-кораблей создает возможность уничтожения целых планет, не понеся при этом возмездия. На планету может быть направлен большой объект, астероид или равный ему. Или люди могут быть натравлены друг на друга через подрывную работу сексуальности, а затем им будет дано оружие для самоуничтожения. Похоже, эти Преподобные Черницы благоволят к последней технике. Анализы Бене Джессерит Снизу из внутреннего дворика Данкан внимательно, даже когда внешне этого и не было заметно, следил за наблюдавшими за ним с галереи. Вон, как всегда, Патрин, но он не считается. В расчет надо брать Преподобных Матерей на противоположной от Патрина стороне галереи -- слишком они к нему приглядываются. "Новенькая", -- подумал он, увидев Лусиллу. От этой мысли он испытал прилив возбуждения, которое разрядил в физических упражнениях. Он проделал первые три упражнения игры-тренировки, которые приказал ему выполнить Майлз Тег, рассеянно думая, что Патрин доложит, насколько хорошо он поработал. Данкан любил Тега и старика Патрина, и ощущал, что они отвечают ему взаимностью. Эта новая Преподобная Мать, однако, -- ее присутствие су лит занятные перемены. Во-первых, она моложе остальных. Во-вторых, не старается спрятать глаза, сразу же выдающие ее принадлежность к Ордену Бене Джессерит. При первой встрече со Шванги Данкан встретился с контактными линзами, скрывающими истинный цвет ее глаз и симулирующими нормальные зрачки и слегка налитые кровью белки. Он услышал однажды, как одна из послушниц Оплота говорила, что линзы Шванги еще и исправляют "разрешенную ей генетическую близорукость, которая ничто, по сравнению с теми качествами, какие она передает своему потомству". В то время большая часть этого замечания прозвучала для Данкана невразумительно, но он обратился к библиотеке Оплота и проглядел все, что там было на эту тему -- сведения и скудные, и жестко урезанные. Сама Шванги отвела все его расспросы на эту тему, но по поведению учителей в последующие дни он понял, что она разозлилась. Для нее было обычным делом срывать свою злость на других. Он заподозрил, что подлинным поводом ее дурного настроения стал его вопрос, не она ли является его настоящей матерью. Уже много лет прошло с тех дней, когда Данкан понял, что он -- что-то необычное. Были места в этой изощренной постройке Бене Джессерит, куда вход ему был запрещен. Он находил тайные способы избежать таких запретов и часто вглядывался из открытых окон на широкие просторы расчищенной земли, которые в любой момент могли быть накрыты продольным огнем из размещенных в стратегических точках огневых бункеров. Майлз Тег лично обучал его понимать значение продольного огня. Сейчас эта планета называлась Гамму. Некогда она была известна как Гиди Прайм, но некто, по имени Гурни Хэллек изменил ее. Все это -- очень древняя история. Скукота. Почва планеты все еще хранила слабый запах горькой нефти. Как объясняли ему учителя, планету изменили тысячелетия целенаправленных зеленых насаждений. Часть этих насаждений видна из Оплота, повсюду вокруг хвойные и другие леса. Не переставая приглядываться к двум Преподобным Матерям, Данкан несколько раз прошелся "колесом". Он изгибал свои напряженные мускулы при движении точно так, как учил его Тег. Тег заведовал планетарной обороной. Гамму была окружена вращающимися вокруг нее спутниками наблюдения, членам экипажей не разрешалось держать свои семьи на борту. Эти семьи оставались здесь, на Гамму, заложниками неусыпной бдительности орбитальных пограничников. Среди этих кораблей где-то блуждают и корабли-невидимки -- не-корабли, -- команды которых полностью составлены из людей башара и Сестер Ордена Бене Джессерит. -- Я бы не принял этого назначения, если бы не получил в свои руки всю организацию обороны полностью, -- объяснял Тег. Данкан осознавал, что он и есть это "назначение". У Тега есть здешний Оплот -- для того, чтобы защищать его, и орбитальные системы наблюдения, включая не-корабли, защищающие Оплот. Все это было частью воинского образования, элементы которого почему-то оказывались уже известными Данкану. Изучая, как оборонять уязвимую на поверхностный взгляд планету от нападений из космоса, он заранее знал, что все оборонительные системы размещены правильно. Как целое, они являлись крайне сложными, но все составные части были узнаваемы и доступны его пониманию. Например, постоянное наблюдение за атмосферой и составом крови обитателей Гамму. Бене Джессерит везде держала докторов Сакк. -- Заразные болезни -- это оружие, -- говорил ему Тег. -- Наша защита против болезней должна быть тонко отрегулирована. Зачастую Тег восставал против пассивной обороны, он называл ее "остаточным продуктом психологии осады, давно известной тем, что порождает смертоносные слабости". Когда Тег обучал его военной науке, Данкан слушал внимательно. Патрин и библиотечные сведения подтверждали, что ментат-башар Майлз Тег был знаменитым полководцем Бене Джессерит. Патрин часто поминал их совместную службу, и всегда Тег представал героем. -- Подвижность -- это ключ к военному успеху, -- говорил Тег. -- Если ты связан крепостями, даже размером с целую планету, ты, по сути своей, уязвим. Тег не очень-то беспокоился за Гамму. -- Я вижу, что ты уже знаешь, что это место некогда называлось Гиди Прайм. Харконенны, правившие здесь, кое-чему научили нас. Благодаря им, мы лучше представляем, до каких жутких зверств могут докатиться люди. Припоминая это, Данкан заметил, что Преподобные Матери на галерее явно говорят о нем. "Не становлюсь ли я чьим-то еще новым назначением?" Данкану не нравилось, когда за ним наблюдали. Он подумал, что на вид новая Преподобная Мать не слишком сурова, не то, что Шванги. Продолжая свои упражнения, Данкан соизмерял их ритм с личным заклятием: "Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!" Он ненавидел Шванги с девяти лет -- уже четыре года. Он надеялся, что она не знает о его ненависти. Она, вероятно, забыла о том случае, который породил эту ненависть. Когда ему едва исполнилось девять лет, он умудрился проскользнуть мимо внутренней охраны через туннель, который вел к одному из огневых бункеров. Запах плесени в туннеле. Тусклые огни. Сырость. Он вглядывался через орудийные щели дота, когда его поймали и отволокли назад в самую сердцевину Оплота. Эта эскапада вызвала суровое назидание от Шванги, отдаленной и угрожающей фигуры, приказы которой должны были выполняться. Он до сих пор так ее и воспринимал, хотя с тех пор узнал о приказывающем Голосе Бене Джессерит -- тонком голосовом инструменте, который мог согнуть волю неподготовленного. Ей должны были подчиняться все. -- Ты навлек наказание на все подразделение охраны, -- сказала Шванги. -- Они понесут суровую кару. Это были самые ужасные ее слова. Данкану нравились некоторые охранники, и они, случалось, от души заманивали его поиграть, посмеяться и покувыркаться. Его шалость -- вылазка к огневому бункеру -- навредила его друзьям. Данкан знал, что такое "понести кару". "Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!.." После разговора со Шванги Данкан побежал к своей главной наставнице того времени Преподобной Матери Тамалан, еще одной увядшей старухе с холодными и отчужденными манерами, с белоснежными волосами над узким лицом и морщинистой кожей. Он настойчиво желал знать от Тамалан, что за кару понесут его охранники. Тамалан впала в удивительно грустное настроение, ее голос стал напоминать песок, скребущий по дереву. -- Наказание? Ну, ну. Они были в том маленьком учебном кабинете при большом гимнастическом зале, где Тамалан проводила каждый вечер, готовясь к урокам следующего дня. Там полно было пузырьковых и катушечных устройств для чтения и других приспособлений хранения и извлечения информации. Данкану это место нравилось гораздо больше библиотеки, но ему не дозволялось находиться в учебном кабинете одному. Это была светлая комната, освещенная множеством глоуглобов на суспензорных буйках. При его вторжении Таламан отвернулась от разложенных ею уроков. -- Есть всегда что-то от жертвенного пиршества в наших высших карах, -- сказала она. -- Охрана, конечно же, понесет высшую кару. -- Пиршество? -- Данкан был озадачен. Тамалан совершила полный оборот на своем крутящемся сидении и поглядела прямо в его глаза. Ее стальные зубы сверкнули в ярком освещении. -- История редко добра к тем, кто должен понести кару, -- сказала она. Данкана передернуло от слова "история". Он знал, что у Тамалан за ним стоит -- она собирается дать ему урок, еще один скучный урок. -- Наказания Бене Джессерит не забываются. Данкан пристально поглядел на старческий рот Тамалан, резко ощутив, что она говорит из болезненного личного опыта. Он вот-вот узнает что-то интересное! -- Наши наказания несут неизбежный урок, -- сказала Тамалан. -- Это намного больше, чем боль. Данкан уселся на пол у ее ног. Из этого положения Тамалан выглядела черной и зловещей фигурой. -- Мы не наказываем крайним страданием, -- сказала она. -- Страдание -- это то, что приберегается для перехода через спайс в ранг Преподобной Матери. Данкан кивнул. Из сведений в библиотеке он знал о "Спайсовой Агонии", -- таинственном испытании, порождавшем Преподобную Мать. -- И, при всем том, главные наказания болезненны, -- сказала она. -- Они также эмоционально болезненны. Эмоция, пробуждаемая наказанием, всегда является той, которую мы разглядели как главную слабость повинного -- и, поэтому, наказание усиливается. Ее слова наполнили Данкана неопределенным страхом. Что они сделают со стражами? Он не мог говорить, но в том и нужды не было. Тамалан еще не закончила. -- Наказание всегда завершается десертом, -- сказала она и хлопнула руками по коленям. Данкан нахмурился. Десерт? Это часть пиршества, как может пиршество быть наказанием? -- Это не на самом деле пиршество, но идея пиршества, -- сказала Тамалан. Ее когтистая рука описала круг в воздухе. -- Приходит десерт, что-то абсолютно неожиданное. Наказуемый думает: "Ага, я наконец прощен!" Ты понимаешь? Данкан покачал головой из стороны в сторону. Нет. Нет, он не понимал. -- В этом сладость момента, -- сказала она. -- Ты прошел через все, причиняющее боль пиршества, и достиг в конце чего-то, что ты способен смаковать. Но! Пока ты смакуешь это и приходит самый болезненный момент из всех -- понимание, что это не удовольствие напоследок. Нет, разумеется. Это -- главная боль самого главного наказания. Это накрепко связано с преподносимым Бене Джессерит уроком. -- Но что она сделает с охраной? -- Данкан с трудом заставил себя произнести эти слова. -- Я не могу сказать, как именно накажут каждого. Мне нет нужды это знать. Я могу тебе только сказать, что для каждого из них это будет по-разному. Тамалан явно ничего больше не скажет. Она вернулась к лежащему перед ней уроку на завтрашний день. -- Завтра мы продолжим, -- сказала она, -- изучать происхождение различных акцентов и разговорного галаха. Никто больше, даже Тег или Патрин, не ответит на его вопросы о наказаниях. Даже охранники, когда он потом их повстречал, отказались говорить о своих испытаниях. Некоторые реагировали сухо на его заискивания, и никто с ним больше не хотел играть. Не было прощения среди наказанных. Хоть это было абсолютно ясно. "Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!.." Оттуда-то и началась его глубокая ненависть к ней. Его ненависть к ней разделили все старые ведьмы. Будет ли эта молодая, как все старые? "Проклятие Шванги!" Тогда он потребовал от Шванги: -- Зачем тебе было их наказывать? Шванги некоторое время помолчала, не зная, что ему ответить, затем сказала: -- Здесь, на Гамму, для тебя опасно. Есть люди, желающие причинить тебе вред. Данкан не спросил, почему, это была еще одна область вопросов, на которые ему еще никогда не отвечали. Даже Тег не ответит, хотя само присутствие Тега подчеркивало тот факт, что ему грозит опасность. А Майлз Тег был ментатом, который должен знать много ответов. Данкан часто видел, как глаза старика поблескивают, говоря о том, что его мысли блуждают где-то далеко. Но ментат не давал ответа на такие вопросы как: -- Почему мы здесь, на Гамму? -- От кого ты меня охраняешь? Кто хочет причинить мне вред? -- Кто мои родители? При всех этих вопросах он натыкался на молчание или, иногда, Тег мог проворчать: -- Мне нельзя тебе отвечать. Библиотека была бесполезна. Он выяснил это, когда ему было всего восемь лет, и главной его наставницей была неудавшаяся Преподобная Мать по имени Луран Гиэза -- не такая древняя, как Шванги, но уже достаточно в годах -- за сотню ей перевалило в любом случае. По его запросу библиотека поставила ему информацию о Гамму: Гиди Прайм, о Харконненах и их падении, о различных конфликтах, во время которых Тег был командующим. Ни одна из этих битв не обернулась большой кровью. Некоторые комментаторы писали о "бесподобных дипломатических способностях" Тега. Но один факт вел к другому, Данкан узнал о времени Бога Императора и об укрощении его подданных. Эта эпоха на недели завладела вниманием Данкана. Он обнаружил среди материалов библиотеки старую карту и спроецировал ее на фокусную стену. Накладываемый голос комментатора сообщил ему, что этот самый Оплот был Центром Управления Рыбословш, покинутым во время Рассеяния. Рыбословши! Данкану захотелось жить в то время, служить одним из советников -- мужчин в женской армии, поклонявшейся Богу Императору. "О, если б только жить на Арракисе в те дни!" Тег с удивительной охотой шел на разговоры о Боге Императоре, всегда называя его Тираном. Замок библиотеки открылся, и информация об Арракисе-Ракисе хлынула на Данкана. -- Увижу ли я когда-нибудь Ракис? -- спросил он Гиэзу. -- Тебя и готовят для жизни там. Этот ответ его изумил. Он в новом свете увидел все то, чему его учили об этой отдаленной планете. -- Почему я буду жить там? -- На этот вопрос я ответить не могу. Он с возобновленным интересом вернулся к изучению этой загадочной планеты и ее жалкой церкви Шаи-Хулуда, Разделенного Бога. Черви. Бог Император стал этими червями! Сама мысль об этом наполняла Данкана благоговейным трепетом. Может быть, здесь и есть что-то, достойное поклонения. Эта мысль нашла живой отклик в его душе. Что заставило человека по своей воле пойти на такую ужасную метаморфозу? Данкан знал, что думают охрана и все остальные в Оплоте о Ракисе и о главных жреческих институтах тамошней религии. Насмешливое замечание и смех объяснили ему все. Тег сказал ему: -- Мы никогда, наверное, не узнаем полную правду, паренек, но мое тебе слово -- это не религия для солдата. Последнюю точку поставила Шванги: -- Ты должен выучить все о Тиране, но никак не верить в его религию. Это ниже тебя, это достойно презрения. Как только Данкан мог урвать момент от занятий, он жадно погружался во все, что поставляла ему библиотека: Святая Книга Разделенного Бога, Сторожевая библия. Оранжевая Католическая библия и даже Апокрифы. Он узнал о давно исчезнувшем бюро веры и о "Жемчужине, Которая Есть Солнце Понимания". Сама идея червей его привораживала. Их размер! Большой червь мог бы вытянуться от одного конца Оплота до другого. Во времена до Тирана люди ездили на червях, но сейчас жрецы Ракиса запретили это. Он зачитывался докладами археологической экспедиции, обнаружившей примитивную не-палату Тирана на Ракисе. Это место называлось Дар-эс-Балат. Отчеты главы экспедиции археологов Хади Бенотто были помечены: "Доступ закрыт, согласно распоряжению ракианских жрецов". Шифром сведений по этой теме Архива Бене Джессерит была вытянутая в длину единица. То, что обнаружила Бенотто, просто завораживало. -- Ядрышко самосознания Бога Императора в каждом черве? -- спросил он Гиэзу. -- Так утверждают. Но, даже если это правда, черви имеют лишь сознание, но не разум. Сам Тиран говорил, что погрузится в бесконечный сон. Ни одно учебное занятие не обходилось без особой лекции, объяснения взглядов Бене Джессерит на религию, до тех пор, пока он наконец не добрался до хроник, называемых "Девять дочерей Сионы" и "Тысяча сыновей Айдахо". Глядя прямо в лицо Гиэзе, он требовательно попросил: -- Меня тоже зовут Данкан Айдахо. Что это значит? Гиэза всегда двигалась так, как будто навечно осталась в тени своей неудачи -- длинная голова опущена, водянистые глаза устремлены в землю. Этот разговор состоялся почти вечером в длинном холле перед гимнастическим залом. Гиэза побледнела. Когда она ему не ответила, он вопросил: -- Происхожу ли я от Данкана Айдахо? -- Ты должен спрашивать у Шванги, -- она говорила так, как будто слова причиняли ей боль. Этот набивший оскомину ответ его разозлил. Она ведь понимает -- ему скажут что-то, лишь бы заткнуть рот, почти не давая никаких сведений. Шванги, однако, оказалась более откровенной, чем он ожидал. -- Ты одной крови с Данканом Айдахо. -- Кто мои родители? -- Они давно мертвы. -- Как они умерли? -- Я не знаю. Ты попал к нам сиротой. -- Тогда, почему же люди стараются причинить мне вред? -- Они страшатся того, что ты можешь сделать. -- Что я могу сделать? -- Выучить наши уроки. Со временем тебе все станет ясно. Заткнись и учись? Еще один знакомый ответ. Он повиновался, потому что уже научился узнавать, когда двери перед ним заперты. Но теперь его пытливый разум встречал другие отчеты про времена Голода и Рассеяния, про не-палаты и не-корабли, которые нельзя было проследить даже с помощью самых мощных ясновидческих умов во всем мироздании. Здесь он столкнулся с фактом, что потомки Данкана Айдахо и Сионы -- людей, служивших Тирану, Богу Императору -- были невидимы для пророков и провидцев. Даже кормчий Космического Союза, глубоко погруженный в меланжевый транс, не мог засечь таких людей. Сиона, как говорилось в отчетах, по прямой линии происходила из рода Атридесов, а Данкан Айдахо был гхолой. Гхола? Он стал шарить в библиотеке в поисках более подробных объяснений этого странного слова. Гхола. Библиотека предложила ему лишь самые скупые сведения: "Гхолы -- люди, выведенные из кадавровых клеток в акслольтных чанах Тлейлакса". Акслольтные чаны? -- "Тлейлаксанское устройство для воспроизведения живого человеческого существа из клеток кадавра". -- Опиши гхолу, -- потребовал он. -- "Невинная плоть, опорожненная от всех воспоминаний своего исходного "я". "Акслольтные чаны". Данкан научился читать между строк, открывать недосказанное людьми Оплота. На него снизошло озарение. Он знает! Ему только десять лет, а он уже понял! "Я -- гхола". К концу дня в библиотеке вся эзотерическая машинерия вокруг отступила на задний план его восприятии. Десятилетний мальчик безмолвно сидел перед сканером, крепко вцепившись в знание о самом себе. Я -- гхола. Он не мог припомнить акслольтные чаны, где его клетки развивались до уровня новорожденного. Его первые воспоминания -- Гиэза, берущая его из колыбели, живой интерес во взрослых глазах, который очень скоро истаял до настороженности и скрытной сдержанности. Это было, как если бы вся информация, которую ему с таким скрипом удавалось вытягивать из людей Оплота и материалов библиотеки, обрела наконец единый фокус -- Он Сам. -- Расскажи о Бене Тлейлаксе, -- потребовал он от библиотеки. -- "Это народ, самоподразделяющийся на Лицевых Танцоров и Господинов. Лицевые Танцоры -- бесплодные мулы и подчинены Господинам". "Почему они со мной это сделали?" Информационные устройства библиотеки стали внезапно чуждыми и опасными. Он боялся не того, что его вопрос опять наткнется на глухую стену, но того, что получит ответы. "Почему я настолько важен для Шванги и других?" Он почувствовал, что с ним сделали что-то неправильное, даже Майлз Тег и Патрин. Разве это правильно -- брать клетки человека и производить гхолу? С огромным колебанием он задал следующий вопрос: -- Может ли гхола когда-либо вспомнить, кем он был? -- "Это осуществимо". -- Как? -- "Психологическая идентификация гхолы через пробуждение тех или иных глубинно сохраняемых рефлексов его исходного "я", которую возможно спровоцировать нанесением травмы. Вообще никакой не ответ! -- Но как? Здесь вмешалась Шванги, без уведомления войдя в библиотеку. Значит что-то в его вопросах пробудило ее тревогу! -- Со временем тебе все станет ясно, -- сказала она. Она разговаривала с ним свысока! Он ощутил в этом несправедливость, и отсутствие правды. Что-то внутри его говорило, что в его неразбуженном человеческом "я" больше мудрости, чем в тех, кто притворялись, будто они выше его. Его ненависть к Шванги достигла нового накала. Она была воплощением тех, кто терзал и доводил его до отчаяния, отказываясь отвечать на вопросы. Теперь, однако, у него разгорелось воображение. Он способен вернуть себе свою исходную память! Он ощущал, что это правда. Он вспомнит своих родителей, свою семью, своих друзей, своих врагов. Он спросил об этом Шванги: -- Вы произвели меня из-за моих врагов? -- Ты уже научился молчанию, дитя, -- полагайся на это знание. "Очень хорошо, вот так я и буду сражаться с тобой, проклятая Шванги, -- буду молчать и учиться, не покажу тебе, что по-настоящему чувствую". -- Ты знаешь, -- сказала она, -- по-моему, мы воспитываем стоика. Она ему покровительствует! Он не желал, чтобы ему покровительствовали, он желал сражаться с ними со всеми -- вооружаясь молчанием и наблюдательностью. Данкан убежал из библиотеки и закрылся в своей комнате. В последующие месяцы он получил множество подтверждений, что является гхолой. Даже ребенок понимает, когда жизнь вокруг него идет необычным порядком. Случалось, он видел других смеющихся и перекликающихся детей, гуляющих за стенами по окаймлявшей Оплот дороге. Он нашел в библиотеке рассказы о детях. Взрослые не приходили к этим детям и не загружали их суровыми тренировками, которыми обременяли его. У других детей не было Преподобной Матери Шванги, которая постоянно бы вмешивалась даже в мелочи их жизни. Его открытие повлекло за собой еще одну перемену: Гиэза была отозвана и не вернулась. "Она не должна была допускать, чтобы я узнал о гхолах". Правда была сложней -- как объяснила Шванги Лусилле, когда они в день приезда Лусиллы наблюдали за Данканом с галереи. -- Мы знали, что наступит неизбежный момент. Он узнает о гхолах, начнет целенаправленно выспрашивать. -- Самая пора была, чтобы все его образование взяла на себя полная Преподобная Мать Гиэза. -- Ты сомневаешься в моем суждении? -- огрызнулась Шванги. -- Разве твое суждение столь совершенно, что в нем никогда нельзя усомниться? -- мягкое контральто Лусиллы отвесило этот вопрос, как пощечину. Шванги почти минуту сохраняла молчание, затем проговорила: -- Гиэза находила гхолу очаровательным ребенком. Она плакала и говорила, что будет тосковать без него. -- Разве ее не предупреждали насчет этого? -- У Гиэзы не было нашей подготовки. -- Тогда-то ты и заменила ее на Тамалан. Я не знаю Тамалан, но, предполагаю, она весьма стара. -- Весьма. -- Какова была его реакция на устранение Гиэзы? -- Он спрашивал, куда она делась. Мы не ответили. -- Как обстоит дело с Тамалан? -- На третий день пребывания с нею, он очень спокойно сказал: "Я тебя ненавижу. Ты именно этого и рассчитывала добиться?" -- Так быстро! -- Как раз сейчас он наблюдает за тобой и думает: "Я ненавижу Шванги. Придется ли мне возненавидеть и эту новенькую?" А еще он думает, что ты не похожа на других, старых ведьм. Ты молода. Он поймет, что это наверняка важно. x x x Людям жить лучше всего, когда у каждого есть свое определенное место, когда каждый знает, в какой, задуманный порядок он вписан и чего может достичь. Разрушь отведенное место -- и ты разрушишь личность. Учение Бене Джессерит Майлз Тег не желал этого назначения на Гамму. Оружейный наставник, полностью отвечающий за мальчика-гхолу? Пусть даже за такого, как этот, со всей историей, переплетенной вокруг него. Это было нежелательное вторжение в хорошо налаженный быт отставника Тега. Но он прожил всю жизнь как военный-ментат, повинующийся воле Бене Джессерит, и любой акт неповиновения даже входить не мог в его компутацию. "Quis custodiet ipsos custodiet?" "Кто будет охранять охранников?" Кто проследит за тем, чтобы охранники не совершили никаких нарушений? Это вопрос, над которым Тег не раз как следует задумывался. Отсюда и возникла одна из главных основ его верности Бене Джессерит. Чтобы там ни говорили об Ордене, а он проявляет восхитительно последовательную целеустремленность. "Моральная целеустремленность", -- так окрестил это Тег. Моральные цели Бене Джессерит полностью согласовывались с принципами Тега. То, что эти принципы заложил в него Бене Джессерит, не играло здесь никакой роли. Рациональное мышление, особенно рациональность ментата, не может вынести иного суждения. Тег довел эту мысль до абсолюта: "Если даже лишь одинединственный человек следует таким руководящим принципам, наше мироздание становится лучше". Это никогда не вопрос справедливости. Справедливость требует обращения к закону, а закон может оказаться ветреной дамочкой, потому что всегда идет на поводу у законников. Нет, это вопрос честности, концепции более глубокой. Приговоренные должны ощущать справедливость вынесенного им приговора. Заявления типа: "Буква закона должна соблюдаться", представляли опасность руководящим принципам Тега. Честность требует соглашения, предсказуемого постоянства и, свыше всего прочего, верности вверх и вниз по иерархии. Для руководства, управляемого такими принципами, не требуется никакого внешнего контроля. Ты выполняешь свои обязанности потому, что это справедливо. И ты повинуешься не потому, что это предсказуемо правильно. Ты делаешь это, потому что так справедливо именно для данного момента. Предсказание, предвидение вообще ничего общего с этим не имеют. Тег знал, что за Атридесами прочно закрепилась репутация провидцев, но подобные умозаключения имели мало места в его мировоззрении. Принимай мироздание таким, каким оно тебе является, и прилагай свои принципы там, где это возможно. Подчиненный обязан безоговорочно исполнять приказы, отданные сверху. Не то, чтобы Тараза подала это как беспрекословный приказ, но было ясно, что под всем подразумевалось. -- Ты идеальный человек для выполнения этой задачи. Он прожил долгую жизнь, в которой было множество высочайших достижений, и на покой ушел с почетом. Тег знал, что стар, медлителен что старость вот-вот возьмется подтачивать всеми своими червоточинами его ум, но живо откликнулся на призыв к исполнению долга, даже при том, что ему пришлось перебарывать желание сказать "нет". Назначение Тараза привезла ему лично. Могущественная повелительница всего (включая Защитную Миссионерию) выбрала именно его. Не просто Преподобная Мать, но Верховная Преподобная Мать. Тараза прибыла в его убежище на Лернаусе, где он жил после отставки, -- большой почет, и он это осознавал. Она появилась у его ворот, не предупредив предварительно о своем прибытии, сопровождаемая только двумя послушницами и небольшим отрядом охраны. Он узнал некоторые лица. Тег сам готовил этих людей. Она прибыла утром, вскоре после завтрака. Тараза, зная распорядок его жизни, понимала, что он бодрее всего именно в этот час -- так она хотела застать его пробужденным и во всей полноте его способностей. Патрин, старый денщик Тега, провел Таразу в гостиную восточного крыла, в небольшое элегантное помещение, где была только основательная настоящая мебель. Нелюбовь Тега к песьим креслам и другой живой мебели была хорошо известна. Какой был у Патрина кислый взгляд, когда он провел в эту комнату облаченную в черное Верховную Мать. Тег сразу же понял значение этого взгляда. Длинное и бледное лицо Патрина, покрытое старческими морщинами, могло представляться другим неподвижной маской, но Тег не проглядел углубившихся морщин в углах его рта, застывшего взгляда старых глаз. Значит, Тараза сказа