отоцким и др. Средства герцог выискал большие, и они приступили к вербовке Южной армии. Местом ее концентрации выбрали Богучарский уезд (Воронежской губернии), отбитой атаманом Красновым у большевиков. Вербуя добровольцев в Киеве, они слали их туда партиями (сорганизовав таким образом два полка). Сам Бермонт занимал должность начальника контрразведки Южной армии; Потоцкий был в отделе вербовочном; полковник Чесноков работал разно, больше по хозяйственной части. Ранее этого (до Киева) Бермонт, оказывается, жил в Житомире (это мне было неизвестно), где он часто встречался с офицерами немецкого Генерального штаба, вздумал организовать офицерский отряд. Так как ему хотелось организацию (при общей зыбкости русских событий) сделать крепкой, со средствами и морально поддержанной большими авторитетами, он написал на имя императора Вильгельма192 прошение, в котором подробно изложил свою покорную просьбу (о средствах) и план организации. Прошение было послано в Берлин, но ответа на него Бермонт так и не получил. Во всяком случае -- меня заметили, где надо (сказал Бермонт). Деятельность вербовочного бюро закончилась крахом. Стремительно надвигался Петлюра на Киев с своей буйной ватагой, средства истощались, среди союза "Наша Родина" возник раскол, и он расползался по всем швам. Краснов в это время принял чересчур близкое участие в судьбе двух полков, и они порвали с союзом. А когда Киев был взят Петлюрой, все за тем рассыпалось как песок. Вышло даже так, что многие (не бесследно, однако) исчезли с приличными суммами в карманах. Бермонт намеками почти никогда не говорит, а фамилий этих гг. деятелей не называл. Судя по характеристикам, которые он давал своим сотрудникам, к числу последних принадлежит юркий полковник Чесноков... При Петлюре Бермонт был дважды арестован, на третий его усадили в Музей193. Спустя несколько дней, его приговорили к расстрелу. Однако за два часа до казни его вывезли оттуда, и в эту же ночь с группой офицеров и генералов он катил к германской границе. На станции Клинца на поезд напала разъяренная толпа мужиков. Эшелон растерялся, но Бермонт (по его рассказу) сохранил присутствие духа, забрав в свои руки водительство эшелоном; это подействовало на молодежь подкупающе; с этой ночи за Бермонтом установилась репутация необычайно дерзкого (он в открытую бранил генералов) и твердого офицера. Эшелон не пострадал и благополучно ушел из-под занесенных дубин и щелкающих винтовок. Живя в Германии (лагерь Зальцведель), Бермонт часто ездил в Берлин, где по счастливой случайности встретил офицера Генерального штаба (немецкого), кап[итана] R-e, который и посодействовал ему в получении разрешительной грамоты на организацию отряда в лагере (с тем чтобы потом с ним отправиться в Прибалтику). Собирая охотников в Зальцведеле, Бермонт не упускал из виду и центра: в Берлине в один из своих приездов он познакомился с представителем ген[ерала] Деникина -- кап[итаном] Непорожным. Последний обещал ему сотрудничество. К началу мая этого года упорно собранный Бермонтом отряд скрепился, разработан был план будущего разворачивания в "настоящий" отряд, а 14 мая из Зальцведеля в Митаву выехал первый эшелон. Митаву избрали потому, что она лежит на кровобьющей артерии, уходящей в Германию, откуда должно было происходить главное питание, и вполне удобна для временной спокойной организации. Впрочем, соображений было много. Таково начало. Мальтийский крест на белом поле -- это знак "крестоносный", так как весь свой путь прошлый (киевский) сочли крестным, и весь будущий (здесь, в краях, где когда-то жили рыцари) предполагают пройти под белым ограждающим крестом терпения и неутомимой борьбы. Так было мне нарисовано Бермонтом; если те внутренние теплые тона, которые проникали его рассказ, лягут в основу его задач (я отбрасываю все другие элементы -- саморисовка, легкомысленный задор и т. п.), дело может принять серьезные, ценные формы; и результаты не замедлят сказаться. 4 июля. Осведомительный политический отдел в том виде, как он существует теперь, учреждение довольно нелепое. Сегодня зашел нарочно и потребовал некоторых справок -- видимо, обо мне знали: дали без затруднений. Тут же работает и культурно-просветительная секция. Мне любезно предоставили для ознакомления отпечатанные воззвания к красноармейцам, которые секция намеревается в ближайшее время сбрасывать с аэроплана в черте расположения красных войск. Составлены пошло, крикливо, без необходимой серьезности и обоснований. Я обратил на это внимание сидящего там поручика Гуаданини. -- Да, да... но ведь это ничего, -- сказал он, -- они все поймут. -- Поймут-то поймут, но поверят ли? Гуаданини пожал плечами -- не моя, мол, вина. ...Зашел на минутку к Реммеру, начальнику осведомительного политического отдела. Поделился с ним впечатлениями относительно только что виденных воззваний. Он возражал весьма осторожно, видимо, нащупывая мои мысли; при этом хитро поблескивал узкими глазками из-за пенсне. Говоря, кривит ехидно рот и насмешливо постукивает пальцами по столу. Приглядишься -- и видишь, что это гнутая ящерица. По-моему, он занимает пост не по себе. Однако я уверен, что при всех перемещениях служебных лиц он пойдет вверх, а не вниз. ...Завтра я назначаюсь дежурным по гарнизону -- придется объезжать весь город, проверяя посты: они раскиданы положительно по всем углам и закоулкам. 6 июля. По городу трубят о счастливой звезде Бермонта: сегодняшней ночью на него совершено покушение -- к счастью, неудачное. И надо же этому случиться -- в мое дежурство! Вышло это так: около 12 ночи я, подходя к помещению гауптвахты, заметил, как в окне при желтом свете лампы метались испуганные лица солдат, о чем-то горячо переговаривающихся. Услышав мои шаги, они выстроились для встречи, и в ту же минуту начальник караула, подойдя ко мне с ночным рапортом, тревожно стал докладывать: "...Во время дежурства, в половине 12-го случилось просшествие: из сквера, расположенного напротив квартиры командующего отрядом, брошена в окно его спальни бомба. Упав на мягкую землю у самого подоконника, она не разорвалась. Часовой Земенко схватил ее и бросил в канал, после чего сигнальными свистками вызвал караул". Уже в форме рассказа караульный офицер поведал о том, что еще с вечера якобы кто-то из солдат заметил маленького сухопарого господина в худом пальто, шагавшего по скверу. Он подозрительно косил глаза на окна Бермонта и притворно откашливался, когда мимо него кто-нибудь проходил. Будто видели, как он шептался с таким же человеком за церковью (в сквере же); в сумерки он куда-то исчез. -- Когда мы прибежали, -- сказал офицер, -- мы уже никого не нашли. Около пяти утра я зашел к Бермонту. В легком шелковом халате он уже сидел в кресле и чистил ногти. -- Приветствую, капитан, -- крикнул он беззаботно. Я рассказал ему о ночном происшествии. Ни малейшего впечатления. Выслушав до конца, он скривил губы и прошелся по комнате. Потом быстро распахнул окно на улицу, выглянул туда; часовой брякнул ружьем. -- Здравствуй, молодец! -- Здравия желаю, г[осподин] полковник! -- Ну что, говоришь, убить хотели вашего командира? -- Так точно, да Бог миловал. -- Со мной всегда Бог. А как ты думаешь, молодец, убьют меня в конце концов? -- Никак нет, -- гаркнул солдат. -- Э, душа моя, убьют -- другой найдется Бермонт. Так или иначе, а в Москве мы будем. Правда, дружище? -- Так точно. Это становилось уже театральным. Из глубины комнаты вышел заспанный Линицкий. Еще в дверях он изобразил на лице испуг, сменив его вдруг радостью. -- Ах, сволочи... Бермонт задорно оскалил зубы и выругался. -- Что, Линицкий, шевельнулась, брат, душа? Плохо они знают Бермонта: на него нужны двенадцатидюймовые пушки. Он щелкнул пальцами (мастер!) и, выглянув в сонную улицу, громко свистнул, потом сказал часовому: -- Подойди ближе, голубчик, дай твою руку -- вот тебе моя. Передай всем твоим товарищам, что ни один из вас со мной даром не погибнет. Слышишь? Ни один! А убить меня нашим врагам не удастся. Видимо, солдат растерялся: слышно было глухое бормотанье. ...Поверить в искренность покушения какого-то чудака я не могу. Что-то темновато. 9 июля. Штабы и разные управления нарастают с непостижимой быстротой: появился штаб железнодорожной роты, управление инженерно-строительной роты, рабочей роты и т. п. С каждым днем через вербовочное бюро в Берлине (кап[итан] Непорожный) к нам прибывают офицеры и солдаты разных родов оружия -- саперы, железнодорожники, артиллеристы, авиаторы, пехота. Один из наших полковников (Вольский) послан в Шавли для открытия вспомогательных вербовочных бюро. В настоящее время число их доходит до одиннадцати. Средства на это отпущены огромные. Кстати, жалование мы получаем -- т[ак] наз[ываемые] Ostgeld; солдаты до 10 мар[ок], офицеры от 10 [до] 50 мар[ок] в день. Кухня у нас немецкая -- невкусно, но сытно. Каждый день к казармам подкатывают грузовики, отмеривают "порции" для роты или батальона и катят дальше. Солдаты довольны. Офицеры все жалование спускают по ресторанам и кафе, отчего вид у многих остается по-прежнему притертым. Немецкие мундиры надо непременно перешивать -- без этого они мешковаты. Бермонт возмущается тем, что офицеры много пьют: вчера за это долго распекал на улице одного из них. ...Ливенский отряд, действительно, готовится к отъезду на фронт Юденича. Полковник Вырголич, кажется, отделяется от нас (у него небольшая группа). Впрочем, он с самого начала держит себя как-то самостоятельно. Бермонт на него поглядывает косо: -- Без меня у него ничего не получится. Эта самоуверенность -- главная черта его; мне кажется, что она иногда принимает форму непонимания и, тем не менее, все привыкли слушать Бермонта (за исключением мягкого полковника Потоцкого, который тоже "слушает", как безукоризненного, делового начальника с бравой, решительной душой). Бермонт на этом выедет. 12 июля. Митава накаляется, буйно закипает настоящей жизнью веселого гарнизона. По вечерам ее улички густо забиваются говорливыми толпами солдат, офицеров, девиц. В парке до утра гремит музыка, оркестр, очень часто замелькали косынки сестер милосердия. Я заметил, что не только лазареты (они тоже возникают и развиваются) заполняются неисчислимым количеством женщин, но и все штабы и канцелярии. Куда ни зайдешь -- всюду слышишь их звонкий смех, выстукивание на машинке, шуршание платьев. Канцелярщина медленно, губительно затопляет военную организацию; присутствие женщин перегружает наш корабль. Я обратил на это внимание Бермонта. -- Дорогой, не могу отказать хорошенькой женщине, когда она просится на службу, -- таков его ответ. Если на этих рельсах покатимся дальше -- верный проигрыш. ...Вечером произошел скандал в кафе "Elite". Пьяные офицеры, раздвинув столы в огромном зале, сбились в кучу и громогласно запели: "Боже, царя храни..." Какой-то подвыпивший штатский запротестовал; среди офицерства крикнули: "Большевик, агент..." Началась свалка. Штатского куда-то убрали. В эту минуту в кафе вошел с адъютантом полковник Потоцкий. Резким, категорическим тоном приказал не бесчинствовать, на что офицеры ответили покорностью. Сегодняшний приказ по бригаде гласил: "...Озорство это губительно; то дело, для которого мы сюда пришли -- рухнет с позором, если все наши привычки и капризы мы будем выносить на улицы и в рестораны. Сдержанность, самообуздание -- вот главное условие нашей работы; внимательное отношение к обывателю повлечет за собой доверие с его стороны к нашим целям и задачам, а устранение всяких общественных безобразий, вроде сегодняшнего, есть залог нашего морального успеха. Впредь все воинские чины вверенной мне бригады, замеченные мною в нетрезвом состоянии, будут мною передаваться военному суду". (Приказ No 143, 12 июля.) Подействует ли это -- увидим. 17 июля. Контрразведка работает успешно. По рассказу Линицкого (я не был за эти дни у барона Фрайтага), ею изловлен один из организаторов Мюнхенского восстания194, русский коммунист Славутинский. Потом еще какой-то красноармеец Рождественский (из Вологды). Оба они в тюрьме -- ждут суда. -- Безусловно, эта сволочь будет расстреляна, -- утвердительно сказал Линицкий. Я спросил: -- А обвинения не ошибочны? Линицкий зловеще усмехнулся: -- Мы с Селевиным сделаем так, что не будут ошибочны. Что ему возразить? Бермонт переехал на другую квартиру -- это большой, просторный дом на Почтовой улице. У дверей, как и на Константиновской улице, торжественно побрякивают ружьями часовые, а... напротив, через улицу, под угрюмыми колоннами большущего дома бродит юркий господин в штатском, пугливо-зорко вглядываясь в окна квартиры Бермонта. Это -- человек из охранки. Кстати, приехавший с нами чиновник Корчинский тоже поступил в охранку (полностью она называется -- Личная охрана командующего). Корчинский живет в моей комнате; целыми днями почти не бывает дома. Возвращается поздно и почти всегда угрюмо-сосредоточен, занят какими-то мыслями. Небритый вид делает его похожим на городского хулигана. 22 июля. Позавчерашним приказом (No 151, 20 июля) бригада переименована в дивизию, а сегодня Линицкий сообщил, что дивизия скоро переименуется в корпус. Что-то быстро; соответствует ли состав войск наименованию... дивизия, корпус, а там -- как знать? -- и армия... Проверю статистические данные. Штабс-капитан Марков утверждает, что общая численность войск равняется 12 000 человек (разумеется, с немецкими ротами "Железной дивизии", которая разместилась в ближайших к Митаве мызах и деревнях). Если так, то переименоваться в корпус можно при теперешних условиях. В конце концов, "именование" играет ли роль? 23 июля. Газета "Призыв" (издается в Берлине полковником Винбергом) до сих пор печатает ряд острых статей по поводу покушения на Бермонта. Она -- резко реакционная, проповедует "жидоизбиение" и целый ряд кровавых мер против коммунистов и большевиков. О Бермонте заговорили; немецкие газеты отмечают его удивительную организаторскую способность и психологическую власть над солдатами, которые "слепо верят ему, как честному, смелому вождю". Бермонт сияет. В осведомительном политическом отделе с утра до вечера пишут сводки, подбирают вырезки из многочисленных газет, комбинируют сведения о Красной армии и политических тенденциях в ее рядах. Все это аккуратно приносится на квартиру Бермонта каждое утро. Читает он главным образом то, что касается его лично. Иногда я просматриваю весь этот сумбурный ворох бумаг: признаться, вся эта работа без толку. Вырголич выехал с своей частью в Шавли -- решил, что с Бермонтом ему не сконкурировать. Однако связь с нами сохраняет путем переписки и обмена приказами. Работа у него закипает. 24 июля. Приезжала к Бермонту (из Риги) комиссия от англичан для ознакомления с деятельностью "русского отряда". Бермонт прикинулся больным и принял ее у себя на дому, а не в штабе (не знаю, для чего это ему понадобилось). В разговоре с английским капитаном Райт[ом] (говорит по-русски) Бермонт подчеркнул, что на фронт выйдет не раньше, чем имея 50-тысячную армию, хорошо обмундированную, сытую, снабженную оружием и всеми техническими средствами. Капитан Райт указал, что все это они могли бы ему дать при условии, если Бермонт пообещает перевести свой гарнизон в Ревель, вообще в Эстонию. Бермонт ответил уклончиво. Комиссия уехала ни с чем, получив, однако, впечатление, что работа в Митаве принимает громадные размеры. Не знаю -- нарочно ли это было устроено, или это совпадение, но перед глазами комиссии, мимо окон Бермонта, прошли три блестящие пластунские роты с маленьким флагом, выказав "командующему" ослепительное внимание. Увидя его у окон, они отдали ему честь, гаркнув на его приветствие громоподобное: "Здравия желаем, г[осподин] полковник!" По отъезде комиссии Бермонт сказал мне: -- Видите... я их заставлю считаться со мной. О, они меня плохо знают! 25 июля. В Митаву приехал полковник Чесноков. Бермонт расцеловал его среди улицы, где встретился с ним, и дружески похлопал его по плечу. Вечером сознался мне, что "собственно Чесноков не заслуживает хорошего назначения, но ради приятельского расположения дам уж..." Службу в роте я оставил: приходится ежеминутно отрываться от строевых занятий для работы в штабе. Это затрудняет и полковника Кочана: полуротный у него есть (по списку), а на лицо -- я отсутствую. 26 июля. Познакомился с Чесноковым. Плутоватые серые глаза и весь он какой-то гнущийся, осторожный, расчетливый. Говорит с легкой насмешечкой, но весьма мягко. Бермонт назначил его начальником своей личной канцелярии (которую назвал "походной"), меня -- секретарем (и, следовательно, по-прежнему историком). Чесноков любезно улыбнулся, пожал мне руку и скороговоркой сказал: -- Вы, капитан, уже написали что-нибудь? -- И, не дожидаясь ответа, обратился к Бермонту: -- Капитану и про Киев известно? -- Да, я ему все рассказал. Чесноков мигнул глазами и шепотом заговорил о чем-то с Бермонтом. Я отвернулся. Из Берлина от полковника Винберга приехал гонец -- корнет Попов (литературный псевдоним). Настоящая его фамилия -- Шабельский-Брок195. Просил у Бермонта денег для газеты -- ему отпустили 6000 герм[анских] марок. Я расспрашивал его про Берлин, про отношение германской общественности к нашей деятельности, о русских эмигрантах. Попов отвечал желчно -- видимо, настроен недружелюбно ко всему, что вне сферы его наблюдений. Весь он какой-то нервный, щеки его подрагивают, и глаза приметно мутнеют. Он часто срывается с места, поправляя кинжал на боку. -- Пишите, капитан, что-нибудь в нашу газету, -- попросил он меня на прощанье. 27 июля. Задумал пьесу196 из борьбы красных и белых, сегодня написал первую сцену. Эта вещь будет вне всякой агитации и вообще какой бы то ни было тенденции. Название пьесы (кажется, неудачное) "К свету". ...Встретил мичмана Протопопова в маленьком кафе на Большой улице. Рассказывал частности об их скудной жизни в Зальцведеле, об интригах тех генералов, у которых не хватало душевных сил скрепить вокруг себя молодежь, которая поэтому явно и чистосердечно от них отшатнулась, обратясь к Бермонту. Из киевской эпопеи передал об одном из моих начальников (полковнике Чеснокове) любопытный факт -- будто бы он, очутившись каким-то образом (с поручением ездил, что ли) в заштатном городке Белополье (Харьковской губернии) продал там кому-то чужой сахарный завод по подложным документам, выручил от этой продажи крупную сумму. -- Из союза "Наша Родина" он тоже взял кое-что, -- добавил мичман. Если это так, то... нехорошо будет. Слышу через открытое окно на улице настоящий гром музыки и барабана, прорывается густая немецкая песня. Должно быть, пришли добровольческие пополнения. К нам в отряд почти каждый день вступают добровольно на службу отлично снаряженные, крепно слаженные немецкие роты. Они вливаются в ряды "Железной дивизии" или существуют вполне автономно, подчиняясь только служебным приказам нашего штаба (не хозяйственным). Так как они не умеют читать русского текста, то штаб им переводит приказы на немецкий язык. Завидя Бермонта, пролетающего на автомобиле по городу, они удивительно подтягиваются, крепко "геометрически" приветствуя его. Бермонт на днях сказал: -- Ручаюсь головой, что с ними возьму Москву. 29 июля. Видел Кочана: настроен уныло, заметно разочарован. -- В чем дело? -- спрашиваю. Махнул рукой. -- Покучивают наши... разве вы не знаете, что скандалы один за другим разыгрываются? Да, я это знаю. Спрашиваю: -- Ну так, но где же лекарство? -- У начальства. Лекарство простое -- гнать эту бродяжную шваль вон из частей или расстрелять одного-двух для примера. Что говорить -- лекарство горькое, но, пожалуй, единственное. 1 августа. Переименовались в "Западный добровольческий имени гр[афа] Келлера корпус" (приказ No 162, 31 июля). Звучит внушительно; кстати, и состав теперь как людей, так и наличного военно-технического материала соответствует наименовоанию -- корпус. В моей "Истории" я привожу подробные статистические данные о количестве людей, аэропланов, машин, орудий и т. д. Общее же число людей -- 21 600 человек. Целый день сегодня во всех учреждениях корпуса звучит: "Доложить командиру корпуса". "Разрешено командиром корпуса". "Затребовано командиром корпуса". Видимо, эти слова произносятся с весьма ощутительным содержанием: раз командир корпуса, значит, есть таковой (корпус), есть сила, а следовательно, найдутся и возможности применить эту силу к чему-нибудь серьезному и -- как знать? -- может быть (и даже непременно), полезному. Только не ошибаюсь ли я? Многие ли хотят "применять силы к чему-нибудь", да еще "полезному", кроме разве рьяного устроения своего узкого интереса, своего "угла"? Наблюдаю полковника Чеснокова: суетлив до самоизнеможения -- все заботится о своем именно "угле". И разве он один таков в корпусе? 3 августа. Штабы окончательно забиты женщинами; сегодня и к нам в личную канцелярию командира корпуса пришла с запиской от Бермонта робкая, точно запуганная девица А. (латышка). Ее, конечно, приняли. Она хорошенькая, черноглазая, с крохотными ручками и вздернутым носиком. Я вспомнил: "Не могу отказать хорошенькой женщине..." Плохо кончится... 4 августа. Линицкий торжественно объявил: -- Вчера ночью Славутинского (коммуниста) расстреляли по приговору суда. К сожалению, Рождественского освободили... Все доброта командира корпуса. Пришла к нему невеста Рождественского, стала просить -- уступил. Выдал ей записку -- ну и отпустили... Я знал, что Рождественского обвиняли в том, что при обыске у него нашли значок красной офицерской школы -- пятиконечную звезду. Он объяснил чистосердечно, что во время пребывания красных в Митаве ему подарил эту звезду красный офицер. -- А вы думаете, что Рождественского надо было обязательно расстрелять? -- спросил я. -- Обязательно. -- Ну и судия же вы! Линицкий неопределенно мигнул глазами и начал рассказывать о расстреле Славутинского. Рассказ вышел нарочито запутанным, затуманенным, но сквозь эту запутанность я живо представил себе, как Славутинского ночью нарочно пустили пробежать через мост и в полутьме у самых перил выстрелом в затылок (это по суду-то!) сбили его с ног, а потом штыками сбросили в Аа. Славутинский на суде сознался, что в Митаву он приехал с определенной целью помешать "белогвардейским затейникам". Это признание его занесено в протокол -- для проверки я просматривал его. ...Предчувствую, что действия контрразведки, как щупальца, проникнут во все щели корпуса и митавской жизни; из лишней подозрительности мы сделаем ненужные промахи. Таковые уже были сделаны. Вчера, например, в парке я встретил девицу Дитман (арестованную когда-то Селевиным). Она -- на свободе, разгуливает с немецкими офицерами, русских сторонится: имеет все основания не доверять им. Меня заинтересовало -- каким образом она освобождена при наличии такого обвинения, если, разумеется, оно не без оснований. Селевин объяснил неохотно: -- Освободили немцы... попросили... привели доказательства... И нехорошо добавил: -- Кажется, служит у них в контрразведке. Это -- не дурно. Какая-то путаница событий медлительно растягивает сети над Митавой, мне почему-то думается, что все мы ощущаем вокруг себя качание и зыбь общественно-политической почвы, но нарочно закрываем на это глаза. Примерами могут служить стычки разной окраски с обывателями и солдатами-латышами. Эти безобразия подрывают все живые корни нашей организации. Начальство не только не потрудилось пригрозить виновникам репрессивными мерами, но в своих приказах даже не отметило этих явлений (один полковник Потоцкий не в счет). 7 августа. 1-й пластунский полк готов. Полковник Евреинов имеет сугубо независимый вид: у него даже появилась коляска. 2-й, 3-й и 4-й полки медленно, но тоже упорно пополняются. Части набухают как-то малозаметно, но значительно. По городу каждый день громоподобно маршируют разные роты, распевая песни. Наиболее блестящий, весь какой-то острый, пугающий своей литой мощью, конечно, 1-й полк. Недаром Евреинов работает неутомимо, с рассвета до вечерней зари гоняя солдат на ученья. Ругается жестоко, буйно. Его почти все боятся. Результаты налицо. Одно нехорошо: Евреинов завел у себя в полку политическую разведку, это вносит неприятный запах в жизнь полка. 8 августа. Сегодня ранним утром за городом нашли труп солдата 1-го полка. Переполох огромный. Контрразведка взялась за розыски, пока безрезультатные. Бермонт разъярен -- грозит перестрелять половину населения Митавы, если подобное явление повторится. Странно, что сам Евреинов к этому убийству совершенно равнодушен, ни малейшего огорчения или возмущения. Артиллерия корпуса усилилась. Сегодня с границы прибыли две легкие батареи и одно тяжелое орудие. Управление корпусной артиллерией поручено напористому, энергичному ген[ерал]-майору Арцышевскому, холостяку, балагуру. Вчерашним приказом он назначен, а сегодня в штабе уже поговаривают о передаче этой должности ген[ералу] Альтфатеру. Вечером был в казино -- почти все комнаты заполнены немецкими офицерами воинских частей, находящихся в Митаве (и вокруг нее). Пьют вино, шумно разговаривают. В биллиардной гремят шары, раздается громкий, сухой смех. К нам -- вежливы; с теми из нас, кто умеет говорить по-немецки, охотно делятся соображениями относительно выступления на фронт. Необычайно заинтересованы действиями Колчака на Волге и Деникина на юге. Просят подробно осветить им военную обстановку борьбы добровольцев на этих участках. Прислушиваюсь к отзывам наших солдат и офицеров о содружественной деятельности с немцами -- все говорят, что эта деятельность гарантирована от всякой шаткости или предательства. Вглядываюсь в немцев -- верно: уж очень они серьезны, сосредоточены, правдивы. 11 августа. Полковник Чесноков сообщил, что скоро перейдем в новое помещение, на Церковную, 5. Это угрюмое, темное здание в узенькой уличке, недалеко от моста. Настоящий дворец. Чиновник Корчинский перешел в контрразведку. Вчера, вернувшись поздно ночью, полушепотом рассказал мне, что сделали первое серьезное дело... Какое дело -- умолчал. Надо будет навестить барона Фрайтага, расспросить. Я вполне убежден, что Корчинский способен на преступление. Если он занимается темными делами (в контрразведке при желании можно избегнуть этого), я попрошу его уйти из моей комнаты или переменю сам квартиру. Корчинский сообщил, что Селевин оставил должность судебного следователя и получил другое назначение -- начальника "личной охраны командира корпуса". То-то я замечаю его частые полутаинственные визиты к Бермонту. Видимо, кипучее развитие деятельности корпуса не в шутку беспокоит англичан -- сегодня к нам приходили два гонца от ген[ерала] Марча. Зайдя в приемную, я увидел двух английских офицеров в элегантных френчах, широких галифе и в кожаных поясах с наплечными ремнями. Они терпеливо ждали Бермонта, пока он объезжал батальоны и лазареты (он часто это делает теперь, находя, что его глаз "подшибает шатию-братию на энергичную работу"). Вернувшись, он принял англичан торжественно и сухо в своем огромном кабинете. Они передали ему пакет от ген[ерала] Марча. Бермонт вызвал к себе начальника штаба корпуса полковника Чайковского и, ознакомившись с содержанием бумаги английского генерала, приказал написать ответ. Ген[ерал] Марч приглашал Бермонта в Ригу на 27 авг[уста] на военно-политическое совещание представителей Литвы, Латвии, Эстонии и Польши и ген[ерала] Юденича "по многим вопросам, требующим неотложного разрешения", как стояло в письме (текст -- английский). Полковник Чайковский составил ответ -- краткий: "Ген[ералу] Марчу. На ваше приглашение принять участие в военно-политическом совещании в Риге 27 августа с.г. настоящим извещаю, что таковое принимаю и в назначенный день с моим начальником штаба прибуду". Подписав ответ, Бермонт передал его офицерам и деловито откланялся. Кажется, судя по выражению их лиц, внушительная обстановка штаба произвела на них впечатление. 14 августа. За работой в штабе не успеваю заносить в дневник всего, что происходит в корпусе. "Историю" веду холодно, без всяких лирических отступлений -- это скучно. ...В корпусе произошло важное событие: предан военно-полевому суду за нарушение дисциплины первый солдат-доброволец. Фамилия его Московенко. Случилось так: стоя на часах у дверей штаба, Московенко зазевался и вовремя не отдал чести входящему в штаб Бермонту. Тот сделал ему замечание. Обычная форма его замечаний всегда такова: "Послушай, зевака, ты где -- на службе или у бабы в гостях?" Солдат теряется, потом отвечает: "На службе, г[осподин] полковник!" -- "Так гляди в оба: не люблю, когда солдат распускает губы и прячет глаза в карманы. Слышишь, пистолет?" Суровое выражение лица Бермонта полуосвешается зыбкой усмешкой и, трепля солдата по щеке, он уже говорит успокоительно: "К девке пойдешь -- отдохнешь от службы, а здесь, брат, ухо держи на ветру. Понял?" -- "Так точно!" -- "Молодец!" -- "Рад слушаться, г[осподин] полковник!" Бермонт вскидывает на солдата обордяющий взгляд и уходит. А здесь было несколько иначе: Бермонт молча погрозил пальцем зазевавшемуся Московенко и поднялся по лестнице в штаб. Минутой позже он вышел опять на улицу. Солдат вытянулся и отдал честь. Еще через минуту Бермонт опять входил в штаб -- солдат, глядя на него, очевидно, забыл, что "начальнику надо отдавать честь до той поры, пока он не скажет "вольно"", и, конечно, "не вытянулся в струнку". Бермонт молча ушел наверх. В ту же секунду к Московенко подошел какой-то маленький человечек в штатском пальто и военной фуражке (какая грубая маскировка!) Подойдя, тихонько зашептал: "Это Бермонт?" Московенко ответил ругательно: "А то кто же? Чего-то ходит и ходит мимо... честь ему сто раз отдавай... тоже..." -- "А надоело, товарищ?" -- "Да ну его к..." Московенко внушительно выругал Бермонта и рассмеялся. "А что, товарищ, я вот тоже хочу поступить на службу... да не знаю как... Начальство у вас плохое? Ну, скажем, Бермонт -- плохой начальник?" Московенко не успел ответить -- Бермонт выходил на улицу. Московенко отвернулся, а человечек скользнул под колонну здания. Ну, а по смене с поста Московенко был арестован и в тот же день предан суду. Московенко долго, отчаянно рыдал. Вчера вечером в сопровождении полуроты пластунов его вывели за город на поляну (по другую сторону Аа). Поставили у большого дуба, вырыли на его глазах яму и приготовились к расстрелу. Линицкий рассказывает, что это была "веселая картина". Заходило солнце, и как будто нарочно было замечательно красное -- точно кровь разбрызгивало по всему полю. Московенко стоял и плакал. Пластуны угрюмо молчали, глядя в землю. Командующий офицер "почему-то" медлил. В эту минуту мы с Павлом Михайловичем (Бермонтом) подскакали верхом, -- рассказал Линицкий, -- офицер скомандовал "Смирно", и пластуны замерли на месте. Сделалось тихо, как в гробу. Только слышно было хныканье Московенко. "Ну что, братец, не хочется умирать?" -- спросил Павел Михайлович. А Московенко ревом так и залился. Павел Михайлович ко мне тихонько: "Как ты думаешь, Линицкий, расстрелять его или помиловать?" Я, конечно, посоветовал расстрелять; Павел Михайлович не послушал меня. Подозвал к себе Московенко, взял его за подбородок и сказал: "Я тебя прощу, моли Бога, что у меня такое сердце и я понимаю, что каждый хороший солдат нужен России. Ведь ты хороший солдат?" -- "Не могу знать!" -- ответил Московенко. Тогда Павел Михайлович продолжал: "Но смотри у меня, брат, служить так служить, нечего в дурачки играть -- так и товарищам скажи. Слышишь?" -- Вы знаете, -- продолжал Линицкий, -- Московенко до того обрадовался, что голова затряслась и подогнулись колени. Так и отпустили его, раба Божия. Обратно с поля шли -- песни пели... А мы с Павлом Михайловичем, дяденька (он меня часто почему-то называл дяденькой), до самой ночи летали за Аа по степи. Эх, и лошадка же у него, черт ее дери... Примечания 1Келлер Федор Артурович (?-1918) - генерал, граф. В феврале 1917 г. был в числе небольшой группы военных, изъявивших готовность участвовать в вооруженном подавлении волнений в Петрограде. В 1918 г. служил в армии гетмана Скоропадского. С согласия Деникина был назначен командующим Северной антибольшевистской армией, но выехать в ее расположение не успел. После взятия Киева петлюровцами в конце 1918 г. был арестован и убит. 2Митава -- город в Латвии на р. Лиелупе. С середины XVI в. столица Курляндского герцогства. В 1917 г. город был переименован в Елгаву. 3 Советская власть на части территории Литвы была установлена в начале 1919 года. В феврале--августе 1919 г. эта часть входила в состав Литовско-Белорусской ССР (столицей был вначале Вильнюс, а затем Минск). В мае 1919 г. часть, а в начале августа вся территории Литвы оказалась под властью Литовского совета, созданного еще в ноябре 1918 г. и провозгласившего тогда же Литовскую Народную Республику. Литовский совет под председательством А. Сметоны возглавлял государство до мая 1920 г., когда в стране было введено демократическое управление. Конституция Литовской республики была принята 6 августа 1922 года. 4Двинск -- город в Латвии, основанный в XIII в. как крепость Ливонского ордена под названием Динабург. Позже носил название Борисоглебов. Назывался Двинском в 1893--1917 годах. С 1917 г. носит название Даугавпилс. 5Ковно - город, крепость в Литве на р. Нямунас (Неман). Известен с XI века. В 1917 г. переименован в Каунас. В 1920--1940 гг. являлся столицей Литовской республики. 6Речь идет о г. Шауляй в Литве. Шавли упоминается впервые в хрониках XV века. В составе России с конца XVIII века. Название Шауляй город носит с 1919 года. 7Следующий далее текст (до конца документа) дописан карандашом. 8Вырголич -- жандармский полковник. После Октябрьского переворота эмигрировал в Германию. Участвовал в формировании воинских частей из русских военнопленных. Командовал самостоятельным отрядом, базировавшимся в Курляндии. Занимал непримиримую позицию по отношению к самостоятельным Латвийскому и Литовскому государствам. В июле 1919 г. отряд Вырголича вошел в состав Западного добровольческого корпуса Бермонта-Авалова. 9Содержание Учредительного акта Военно-политического совета Западной России от 22 июля 1919 г. изложено в данном документе. 10Кноринг Людвиг Карлович -- барон, летом 1919 г. некоторое время был председателем русского Военно-политического совета для Западной России, образованного в Берлине. 11Берг Герман Вильгельмович, фон -- российский предприниматель, эмигрант. В 1919 г. проживал в Берлине. Был членом Военно-политического совета для Западной России. 12Дерюгин Георгий Михайлович -- член IV Государственной Думы, эмигрант. Проживал в Берлине. Осенью 1918 г. вошел в состав Совета обороны Северо-Западной области, ставившего задачей борьбу против большевистской власти. Активной деятельности совет не развернул. Позже Дерюгин был членом Военно-политического совета для Западной России. 13Дурново Петр Петрович -- сын правого государственного деятеля П.Н.Дурново. полковник Генерального штаба. В 1919 г. проживал в Берлине, был членом Военно-политического совета для Западной России. Некоторое время был генерал-квартирмейстером Западной добровольческой армии. В 1930-е годы участвовал в Народно-трудовом союзе. В 1939 г. по заданию НТС нелегально посетил СССР. 14Пилар фон Пильхау Адольф -- барон. Член финансовой комиссии, созданной русскими белоэмигрантами в 1919 г. в Берлине для переговоров с торгово-промышленными кругами Германии о предоставлении займа Западной добровольческой армии. 15Реммер Андрей Константинович -- посредник Бермонта-Авалова в переговорах с торгово-промышленными кругами Германии о финансировании его армии. Возглавлял финансовую комиссию в Берлине, действовавшую от имени Западной добровольческой армии с целью получения займа. 16Поппе Василий Максимович -- член финансовой комиссии в Берлине, созданной для переговоров о предоставлении займа Западной добровольческой армии. 17Союзная военная миссия прибыла в Прибалтику после подписания Компьенского перемирия с Германией в ноябре 1918 года. Миссию возглавлял британский генерал Гоф, резиденции которого находилась в Риге. Деятельность миссии продолжалась до 1920 года. 18Имеется в виду Версальский мирный договор с Германией, подписанный 28 июня 1919 г. в ходе Парижской мирной конференции. Договор предусматривал возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии, передачу Польше ряда территорий на востоке Германии, создание демилитаризованной зоны на Рейне, запрещение Германии иметь военную авиацию, подводный флот, танки и отравляющие вещества. Сухопутная германская армия была ограничена 100 тыс. человек. Германия обязалась выплатить репарации. В договор вошел статут международной организации -- Лиги Наций. 19Имеется в виду генерал от инфантерии Н.Н. Юденич (1862--1933). В 1915 г. командовал Кавказской армией, в 1917 г. главнокомандующий войсками Кавказского фронта. В 1919 г. возглавил Северо-Западную армию, воевавшую против Советской России. В октябре--ноябре 1919 г. Юденич организовал поход на Петроград, завершившийся неудачей. В 1920 г. эмигрировал в Великобританию. позже жил во Франции. В общественно-политической деятельности не участвовал. См. Цветков В.Ж. Николай Николаевич Юденич. -- Вопросы истории, 2002, No 9. 20Десино К.С. -- генерал-лейтенант, в 1919 г. состоял "для поручений" при командующем Северо-Западной армии генерале Юдениче. Был представителем Юденича при переговорах с Бермонтом-Аваловым в августе-сентябре 1919 года. 21Ширинский-Шихматов Ю.А. - князь; после Октябрьского переворота эмигрировал. В 20--30-е годы один из идеологов "национал-максимализма". Отвергал возможную интервенцию против СССР. Проповедовал "новый социальный уклад" -- антикапиталистический и антикоммунистический одновременно, базирующийся на христианской морали. В 1933 г. по его инициативе был проведен съезд Объединения послереволюционных течений, воспринявший идеологию "национал-максимализма". 22Курляндия -- официальное название до 1917 г. Курземе, исторической области в западной части Латвии. В XIII в. была захвачена немецких рыцарями и стала частью Ливонии. С 1561 г. -- Курляндское герцогство, в 1795 г. была присоединена к России и стала Курляндской губернией. 23Монкевиц -- генерал-лейтенант, с марта 1919 г. начальник Русской военной миссии (официально именовалась Миссией Красного Креста) в Германии. Был представителем Деникина при германских властях. В декабре 1919 г. был заменен полковником А. Брандтом. 24Фон дер Гольц Рюдигер (1865--1930) -- граф, германский генерал-майор. В 1918--1919 гг. командовал 6-м резервным корпусом, в состав которого в качестве основного формирования входила "Железная дивизия". Корпус был размещен в Прибалтике. В отличие от других германских воинских формирований, находившихся на территории России в качестве оккупационных войск, соединение фон дер Гольца было отведено в Германию не непосредственно после