или убедительные аргументы. Поэтому пока "коллегия
трех" в указанном составе была руководящим органом БЦ, при всех размерах
личного влияния Ленина, руководство большевистской фракцией было
руководством коллективным.
Но Ленин был слишком авторитарной натурой, чтобы надолго ограничивать
себя ролью хотя бы и первого, но все же только одного среди трех
равноправных членов правящего триумвирата. В точности неизвестно от кого
исходила инициатива расширения БЦ на Лондонском съезде 1907 г. и какими
именно мотивами руководствовались эти инициаторы; в частности, неизвестно
как именно относился к этой реформе Ленин, поддерживал ее или нет, но он во
всяком случае ее использовал в своих интересах: подбирание кадров лично с
ним связанных и лично ему преданных руководящих работников БЦ Ленин
производил для того, чтобы ослабить свою зависимость от остальных членов
"коллегии трех", чтобы расчищать себе дорогу к роли единоличного
руководителя фракции большевиков.
Отсутствие на съезде Красина ему помогало, ибо главной трудностью на
пути Ленина к этой цели был не Богданов, а Красин.
Разбирая теперь, в исторической перспективе, политические и социальные
концепции Богданова и сопоставляя их с концепциями Ленина, легко убедиться,
что самые основы их подхода к социализму были существенно отличными друг от
друга, так что лишь общей атмосферой эпохи первой русской революции можнп
объяснить их пребывание в рядах одной и той же большевистской фракции. В
1904--1907 гг. Богданов полностью сходился с Лениным в выводах о тактике
российской социал-демократии и о методах борьбы против абсолютизма. "Время",
популярный орган БЦ, редактором которого Богданов, вместе с Зиновьевым, был
в 1906--1907 гг., политически ничем не отличался от "Пролетария", редактором
которого в те годы был Ленин. На всякого
рода авантюрные мероприятия Богданов шел с едва не большею готовностью,
чем Ленин, едва ли не с большею охотой, чем последний, хватался за наиболее
рискованные планы. В основе лежало подчинение всех задач основной задаче
организации победоносного восстания. "На баррикаде взломщик-рецидивист будет
полезнее Плеханова", -- так заявлял тогда, по свидетельству В. С.
Вой-тинского, Богданов; и эта хлесткая фраза, несомненно, вполне правильно
отражала полноту гегемонии задачи восстания и над сознанием, и над
психологией тогдашнего Богданова. Но по существу своего мировоззрения он
всегда был гуманистом до мозга костей, и в ряду очередных задач
социалистического движения он всегда с особенной настойчивостью стремился
выдвигать на важное место задачу формирования такого пролетарского
авангарда, который большую задачу своего класса понимает как задачу
"собирания человека", носителя новой "коллективистической" культуры.
"Человек", т. е. настоящий человек, способный построить
социалистическое общество, "еще не пришел" -- писал Богданов в 1907 г., в
самый разгар своей активной работы в "коллегии трех", -- но он сам близок, и
его силуэт ясно вырисовывается на горизонте"58. Его взгляды на
эту группу вопросов, конечно, с годами уточнялись и усложнялись; к ним он
подходил с разных сторон и в соответствии с этим подчеркивал разные стороны
проблемы, но в основе его решение этой проблемы оставалось до конца тем же
самым. И в 1909 г., когда он во время конфликта в Совете Каприйской школы
заявлял, что в течение всей своей жизни он вел борьбу против двух врагов --
"против авторитарного чувства и против индивидуалистического сознания",
причем "наиболее ненавистным" для него было первое -- "авторитарное
чувство"; и в 1920 г., когда он главной задачей культурной работы среди
пролетариата объявлял "борьбу против фетишей", которые с его точки зрения
были "синонимами бесчеловечности"59 -- он имел в виду все ту же
большую задачу "собирания человека".
Для Ленина такой подход к проблеме задач социалистического движения был
органически чужд; "авторитарное чувство" ему никогда не было ненавистно; и
удивляться следует не тому, что позднее, в эмиграции, эти расхождения
выдвинулись на заметное место во фракционных спорах, а тому, что в России, в
1906--1907 гг., они никакой роли не играли, их, по-видимому, вообще не
замечали. Причина лежала, конечно, в напряженной атмосфере тех лет и в
стремлении Богданова идти в ногу с коллегами по фракции. Но в эмиграции,
когда на очередь встали задачи подведения итогов, эти расхождения не могли
не дать себя почувствовать, и борьба с Богдановым для Ленина была тем менее
трудна, что проблемы, которые ставил Богданов, в те годы не могли не
казаться проблемами далекого будущего; конкретные же
политические выводы из них сам Богданов стал делать лишь значительно
позднее, аргументами от пролетарской культуры доказывая необходимость для
пролетариата выдвигать только те лозунги, которые согласованы с интересами
крестьянства60.
С Богдановым у Ленина пути разошлись навсегда уже в 1908 г. Даже после
революции он не делал попыток привлечь Богданова к работе, хотя и не наложил
вето на избрание его в Коммунистическую академию. Но с его влиянием в
Пролеткульте Ленин повел решительную борьбу, и при помощи правительственных
декретов добился устранения оттуда Богданова. Со своей стороны, не искал
компромисса, тогда и Богданов который, оставшись одиночкою, в 1917 г.
высказался за участие в коалиционном правительстве, а после Октября считал
неизбежным перерождение советской диктатуры в новую, невиданную в истории
форму диктатуры над пролетариатом61. В последующие годы Богданов
вернулся к своей основной специальности (медицина), много работал над тогда
совсем неизученной проблемой переливания крови, производя на себе самом
крайне опасные эксперименты, от одного из которых он и погиб в 1928 г. В
Москве тогда ходили слухи, что игра со смертью, имевшаяся в этих
экспериментах, была своеобразной формой самоубийства. От многократных
предложений писать воспоминания он неизменно отказывался и лишь изредка
соглашался давать отдельные конкретные справки; отказался написать и
воспоминания о Ленине62.
При такой значительности расхождений в основных посылках, Ленин,
конечно, мог считаться с мнениями Богданова, поскольку это было необходимо
для сохранения единства фракции, но мало-мальски значительного влияния на
него Богданов оказать не мог. Разрыв с ним для Ленина был сравнительно
легок. Совсем иначе обстояло дело с Красиным.
Последний, конечно, не мог конкурировать с Лениным в способности
намечать основную линию большой политики и последовательно вести ее сквозь
сложный переплет всевозможных запутанных отношений. Но он обладал весьма
живым, оригинальным и гибким умом, умел давать остроумные формулировки и
создавать хитроумные комбинации, сыпал меткими определениями, которые
прилипали к людям и событиям. Своими огромными связями в мире ученых,
писателей и артистов, среди технической интеллигенции, даже в
торгово-промышленных кругах, большевики эпохи первой революции были обязаны
прежде всего и больше всего Красину, который умел импонировать в любом
обществе -- от Саввы Морозова до Веры Комиссаржевской, а исключительный его
организаторский талант позволял ему на ходу закреплять новые знакомства,
включая каждое из них на надлежащее место в широко разветвленной, но прочно
слаженной организационной сети. Конечно, это была сеть почти исключительно
техниче-
ского аппарата партии. В политическом и даже организационном
строительстве Красин участия принимал мало. Как он сам признает в своей
автобиографии, эта работа его не привлекала. Но для подпольной организации
технический аппарат имел огромное значение: и в результате усилий, главным
образом Красина, большевики в этой области превосходили все остальные
организации революционного подполья той эпохи.
Вся эта сторона работы БЦ лежала на Красине, равно как и работа
военная, боевая, а также все заботы о финансах большевистской фракции:
расходы БЦ были огромны, он должен был не только содержать весь огромный
центральный аппарат фракции, но и почти полностью покрывать бюджет
Петербургской организации большевиков63, а также помогать
важнейшим из организаций в провинции. Добывание денег на покрытие всех этих
нужд лежало почти исключительно на Красине, который был министром финансов
БЦ.
И размахом этой своей работы, и общей практической складкой ума, и
многосторонним жизненным опытом, и даже меткими острыми словечками, Красин
не мог не импонировать Ленину. В. С. Войтинский, несомненно, прав, когда
пишет, что Красин в те годы был вообще единственным человеком в
большевистской организации, к которому Ленин "относился с настоящим
уважением"64. Быть может, правильнее говорить даже о большем: из
воспоминаний Крупской мы знаем, что у Ленина бывали полосы увлечений то тем,
то другим партийным работником. Обычно такие увлечения бывали весьма
кратковременными. Только "роман с Красиным" пережил все испытания временем и
политических расхождений.
Есть много оснований считать, что в 1906--1907 гг., в период совместной
работы в "коллегии трех", очень часто не Ленин, а именно Красин вел за собою
остальных, увлекая их на путь 'своих всегда блестящих, но очень часто и
крайне авантюристических планов. И очень похоже, что, когда позднее, в 1911
г., Ленин писал Рыкову, предостерегая его против Красина, как "мастера
посулы давать и очки втирать", то это предостережение следует понимать в
свете запоздалого автобиографического признания человека, который сам не раз
жестоко ошибался, смотря на события сквозь очки, "втертые" ему Красиным.
Начиная с 1908 г. они разошлись и лично, и политически -- и разошлись
очень далеко. Письма Красина, напечатанные его вдовою65, дают
далеко не полное представление об этом расхождении. Но элементы своего
старого отношения к Красину Ленин продолжал сохранять, и после Октябрьской
революции он немедленно же начал делать попытки привлечения Красина к работе
на ответственном посту. Очень интересные заметки на эту тему сохранились в
записях Троцкого. Как известно, Октябрьский пе-
реворот Красин "встретил с враждебным недоумением, как авантюру,
заранее обреченную на провал. Он не верил, -- писал Троцкий, -- в
способность партии справиться с разрухой. К методам коммунизма относился и
позже с ироническим недоверием". О своих первых попытках привлечь Красина
Ленин рассказывал Троцкому, прибавляя: "Упирается, -- а министерская башка!"
Но уже к периоду Брестского мира Красин вошел в работу: сказалась старая
закваска. Однако он никогда не отказывал себе в удовольствии жестоко
критиковать хозяйственную политику диктатуры. Ленину это явно нравилось. Он
"весело хохотал над злым и метким словечком противника". Так впоследствии
Ленин неоднократно цитировал красинское "универсальный запор"66,
определение, которое Красин дал результатам хозяйственного строительства
эпохи военного коммунизма.
* * *
На фоне именно этих личных отношений в 1906--1907 гг. глубоко за
кулисами БЦ развертывалась борьба за влияние на аппарат фракционной
организации.
Ленин, конечно, был бесспорным и общепризнанным политическим вождем
большевиков, хотя несомненно, что не все его фракционные выступления
встречали общее одобрение67. Но он далеко не был таким же
общепризнанным и безраздельным хозяином организационного аппарата БЦ.
Официальным секретарем последнего, правда, была Н. К. Крупская, послушная
исполнительница всех указаний Ленина. Именно к ней стекалась вся
корреспонденция БЦ и именно она принимала на явочных квартирах всех,
обращавшихся в БЦ. Но прежде всего с нею рядом сидел другой секретарь БЦ --
М. Я. Вайнштейн ("Михаил Сергеевич"), который был подчинен непосредственно
Красину, и именно этому другому секретарю (даже Крупская не называет его
вторым секретарем) Крупская должна была передавать всю ту корреспонденцию и
к нему направлять всех тех людей, которые обращались в БЦ по делам,
связанным с военной и боевой работой фракции, а также в связи со
всевозможными техническими предприятиями. А так как в большевистских
организациях того времени военная и боевая работа, как связанная с работой
по подготовке восстаний, расценивалась как много более важная, чем работа
общеполитическая (ведь восстание рассматривалось, как "высшая форма"
движения), то удельный вес тех функций, которые лежали на "другом
секретаре", был во всяком случае не меньшим, чем удельный вес функций,
лежавших на Крупской. По существу, с точки зрения обычной для большевиков
того времени расценки, последняя передавала на решение Красина все наиболее
важные и секретные дела БЦ.
Но необходимо иметь также в виду, что аппарат организаций, находившихся
в ведении Красина, был вообще чем-то вроде второго, более глубоко
запрятанного и более строго законспирированного этажа сложного подпольного
здания БЦ -- со своими особыми адресами для переписки, особыми явками для
приезжающих, со сложными, многостепенными паролями, показывающими положение
данного лица в организационной иерархии и меру его посвященности в секреты
специальной работы... Общепартийными явками и адресами работники этих
специальных организаций пользовались лишь в исключительных случаях, когда не
имели возможности по той или иной причине воспользоваться аппаратом своих
собственных явок и адресов. И нет ничего удивительного в том, что в этой
среде начинали нарастать настроения, склонности рассматривать общепартийную
работу как работу низшего типа по сравнению с тою, которой заняты они,
работники военных и боевых организаций68.
Уже эта роль Красина, который был бесспорным руководителем военных и
боевых организаций, создавала для него особое положение внутри "коллегии
трех". Но еще большее значение имела его роль кассира и министра финансов
БЦ. Кассу последнего и большую часть источников ее пополнения он прочно
держал в своих руках, никому не передавая этих своих связей, никого к этим
делам не подпуская. Это давало ему возможность строго контролировать и
расходную часть бюджета БЦ, глазом опытного хозяина проверять обоснованность
предъявляемых к кассе требований и решать, какие из них и в каком объеме
надле-жат удовлетворению.
Именно это создавало для Ленина особенно трудное положение. Ролью
только политического вождя, который на свою аудиторию воздействует лишь
статьями и речами, он никогда не довольствовался, а всегда стремился держать
в своих руках и нити организационных связей: он превосходно знал, что только
таким путем можно держать в руках те руководящие кадры партийных работников,
которые необходимы для функционирования всякой организации. Уже весной 1901
г. он провел Крупскую в секретари "Искры". "Это, конечно, означало, --
прибавляет Крупская, -- что связи с Россией будут вестись все под тесным
контролем Владимира Ильича"69. С тех пор этих нитей Ленин никогда
не выпускал; Крупская неизменно оставалась секретарем всех тех центров,
политическим лидером которых он был.
Лучше других он понимал и значение партийной кассы и поэтому тоже
всегда старался полностью ставить ее под свой личный контроль. В 1906--1907
гг. касса впервые полностью ушла из его рук -- контролировать ее Ленин мог
только через "коллегию трех", она же "финансовая группа" БЦ. Уходили и
важнейшие связи. Ленин уже не был хозяином внутри БЦ -- и именно на
этом фоне становится понятным все значение для него вопроса о Таратуте.
Конечно, многое зависело от связи последнего с делом о наследстве
Шмита: как указано выше, реализация последнего принесла в кассу БЦ в общем
около 280 тыс. руб. И Ленин правильно рассчитал, что так решительно
поддерживая Таратуту и проводя его на такие ответственные посты в БЦ и в
общепартийном ЦК, он не только помогает последнему закрепить его положение в
тех кругах, от которых многое зависело в области реализации наследства, но
одновременно и прочнее привязывает его к себе лично.
Сестра Шмита, завещавшего свое состояние социал-демократической партии,
совсем не была той "богатой купчихой", за которую ее можно было принять по
приведенным выше словам Ленина в разговоре с Рожковым- Ради "острого словца"
Ленин не пожалел эту юную курсистку (в 1907 г. ей было лет 18--19) из
талантливой семьи миллионеров Морозовых, которая вслед за старшим
братом-студентом и, несомненно, под его влиянием, а затем под впечатлением
его трагической гибели увлеклась романтикой революции. В те бурные годы
таких было немало. Отнюдь не было исключением и то обстоятельство, что для
нее в эту революционную романтику важной составной частью вплелось ее личное
увлечение Таратутой, настоящей биографии которого ("прожженного негодяя")
она, конечно, не знала, но положение которого в партийной иерархии (сначала
секретарь большевистской организации в Москве, затем член ЦК от большевиков)
ей, несомненно, было известно и не могло не импонировать. Ленин это
превосходно понимал. Именно в этом ключ к объяснению его настойчивости в
проведении Таратуты на высокие посты в партии: поступая так, он поднимал
шансы на брак Таратуты с Елизаветою Шмит, а вместе с тем и на "реализацию
наследства" ее покойного брата в желательном для Ленина смысле.
Вскоре он, по-видимому, -и лично познакомился с Е. П. Шмит, которая
летом 1907 г. жила в Финляндии, неподалеку от Куоккала, уже вместе с
Таратутой. Чтобы ускорить получение наследства (как несовершеннолетняя, она
не могла им распоряжаться до замужества), был устроен ее фиктивный брак с А.
М. Игнатьевым, ответственным организатором Боевой группы при ЦК, одним из
доверенных людей Красина: с формального разрешения этого Игнатьева в конце
1907 г. Е. П. Шмит начала подписывать все документы, которые были необходимы
для продажи ее доли в наследстве брата.
В деле Таратуты Ленин ставил крупную ставку, но расчет был точным.
Ближайшее будущее показало, что роль Таратуты в планах Ленина не
вводилась в рамки одной "реализации наследства Шмита". Во всяком случае,
присмотревшись к нему ближе, Ле-
нин убедился, что он вполне пригоден и для услуг более длительного
характера, и очень скоро взял курс на все более и более близкое привлечение
Таратуты к участию в засекреченной работе БЦ, особенно к делам, связанным с
кассою последнего- Полное развитие этого "нового курса", подрывавшего
монопольное положение Красина как неограниченного "хозяина" кассы БЦ,
относится к последнему, третьему периоду существования БЦ, составляя одну из
наиболее важных особенностей этого периода.
* * *
Полицейские репрессии, которые с начала зимы 1907--1908 гг. обрушились
на революционные организации, пытавшиеся в 1906--1907 гг. создавать свои
базы на территории Финляндии, ускорили развитие событий. Петербургская
полиция все чаще делала набеги на пограничные пункты, излюбленные
революционерами. Крупская пишет, что полиция особенно усиленно охотилась за
Лениным и "искала его по всей Финляндии"70. Это утверждение
совершенно не соответствует действительности: никаких следов специальной
охоты за Лениным в архивах царской полиции найти не удалось, хотя они в
отношении именно Ленина изучены с большой старательностью. Охоты специально
за Лениным полиция не вела. Ноябрьские и декабрьские 1907 г. полицейские
набеги на Териоки, Куоккала и т. п. были направлены прежде всего против
эсеров, связанных с террором, и против анархистов-"махаевцев" из группы
"Рабочего заговора" -- оттуда тянулись нити к разным экспроприациям и актам
экономического террора (убийства инженеров и т. д. ). Из большевиков задеты
были лишь М. Я. Вайнштейн, секретарь БЦ по линии предприятий Красина, и
кое-кто из "боевиков", главным образом из связанных с латышскими "лесными
братьями". Но, конечно, было ясно, что это лишь начало, за которым скоро
пойдут продолжения. Финляндия переставала быть мало-мальски надежным
убежищем. Период "малой эмиграции" (так называли революционную работу с
опорными базами в Финляндии) кончался, приближалось время уходить в
эмиграцию "большую", более далекую от границ России.
"Как водится, -- писал Мартов Аксельроду 10 декабря 1907 г., -- первым
уехал Ленин"71. Последний вообще с исключительной старательностью
берег себя от ареста, считая, что без него -- если арест надолго вырвет его
из активной работы -- все развитие внутрипартийных отношений пойдет иными
путями. Он еще в октябре забрался в глубь Финляндии, к Гельсингфорсу, и
оттуда добился решения БЦ о необходимости перенести редакцию "Пролетария",
центрального органа БЦ, за границу. В редакцию были избраны Ленин, Богданов
и Дубровинский, что обеспечивало решающее влияние Ленина. Одновременно было
принято запрещение полемики на страницах нелегальной большевистской печа-
ти по философским вопросам -- в изданиях легальных эта полемика была
признана допустимой на основе полного равенства обеих основных групп, т. е.
и ортодоксальных марксистов плехановского толка, и сторонников Богданова.
Это последнее решение фактически ограничивало влияние Богданова, так как до
того в легальных большевистских органах (в 1907 г. основным их
теоретически-политическим органом был "Вестник жизни", ежемесячный журнал
выходивший в Петербурге под редакцией П. П. Румянцева) в вопросах философии
едва ли не безраздельно хозяйничали "богдановцы".
С этими решениями в кармане Ленин 20 января 1908 г. прибыл в Женеву.
Вторая эмиграция встречала невесело: скверная погода, скверные новости, за
границей шли аресты большевиков. В первый же вечер, возвращаясь с Крупской
после разговоров с женевскими большевиками, Ленин обронил: "У меня чувство,
точно в гроб ложиться приехали".
В гроб он, конечно, не лег, оружия не сложил, а, наоборот, начал новый
сложный партийный маневр. Но третий период истории БЦ начинался,
действительно, в крайне тяжелой со всех точек зрения обстановке: и в
отношении общеполитическом, и с точки зрения внутрипартийной, и, наконец,
под углом личных отношений, намечавшихся внутри БЦ.
В течение предшествующих лет все политические расчеты и Ленина лично, и
всей большевистской фракции строились в надежде на близкое и победоносное
восстание, которое разом разрешит все больные вопросы современности. И
политически, и психологически это была крайне азартная игра, в которой
боевые дружины, партизанские выступления и экспроприации казались крупными
козырями, и их пускали в ход, не заботясь о возможных на этой почве
внутрипартийных осложнениях. Экспроприация на Эриван-ской площади в Тифлисе
еще вчера казалась особенно удачным ходом. Теперь стало ясным для всех, что
ставка на восстание бита, что движение стоит перед длительной полосой не
только нарастающей правительственной реакции, но и внутреннего распада тех
сил, на которые оно опиралось. И за азартную игру, за пущенные в ход
тифлисские козыри, предстоит расплачиваться.
Двести пятисотрублевых билетов, которые вывез Лядов зашитыми в жилет,
разменять и за границей было нелегко. Справки, которые наводили
предварительно, давали основание думать, что попытки размена по заграничным
банкам могут быть проведены с успехом, что во всяком случае широкого
оповещения о номерах пятисотрублевок еще не сделано, но было ясно, что после
размена первого же билета соответствующие меры будут приняты, и тогда все
остальные пятисотрублевки потеряют всякую ценность. А речь шла об огромной
сумме -- о ста тысячах рублей -- и для попытки их спасения был вызван сам
Красин, который с помощью
других "финансистов" БЦ разработал план одновременного размена
пятисотрублевок в ряде крупных центров Европы. Была мобилизована
большевистская молодежь, и в первых числах января 1908 г. попытки размена
были сделаны в банках Парижа, Женевы,. Стокгольма, Мюнхена и т. д. Все они
закончились полнейшим провалом; являвшиеся в банки с пятисотрублевками были
арестованы; в некоторых странах начались обыски и аресты русских эмигрантов,
от которых тянулись какие-то нити к арестованным,, причем обстановка
некоторых из таких обысков и арестов показывала большую осведомленность
полиции о закулисной стороне дела. Печать запестрела сенсационными
сообщениями72.
Настоящая причина этого полнейшего провала вскрылась только после
революции: среди "финансистов", привлеченных к разработке плана размена,
были не только Таратута и М. М. Литвинов, будущий нарком по иностранным
делам, а тогда представитель БЦ в Париже, но и доктор Житомирский ("Отцов"),
доверенный человек Ленина по делам большевистских групп в эмиграции еще в
1903--1904 гг. и в то же время главный осведомитель заграничной парижской
охраны по большевикам. Через него Департамент полиции был в курсе всех
приготовлений Красина и заблаговременно снесся с полициями иностранными.
Арестованные были сплошь большевиками, среди них несколько
пользовавшихся широкой известностью, как, например, Литвинов, который
незадолго перед тем большевиками был назначен официальным секретарем русской
социал-демократической делегации на Международном социалистическом конгрессе
в Штутт-гарте (август 1907 г. ): у него теперь, при аресте в Париже, было
найдено двенадцать пятисотрублевок из числа похищенных в Тифлисе. Такие же
пятисотрублевки были найдены у ряда других арестованных, и в иностранной
печати открыто писали, что тифлисская экспроприация была делом большевиков,
а так как в та время РСДРП была формально единой партией, о внутренних
отношениях в которой иностранцы были мало осведомлены, то иностранная печать
тифлисскую экспроприацию объявляла вообще делом РСДРП.
Положение осложнялось еще и тем фактом, что незадолго перед этими
арестами какими-то эмигрантами из России были сделаны попытки мелких
экспроприаторских налетов в Швейцарии, Англии и США. И вполне серьезной
стояла угроза нарастания антиэмигрантских настроений в тех странах Запада,
где как раз чаще всего эмигранты находили приют. С этим тесно была связана и
опасность осложнений с социалистами Запада, в памяти которых еще жили
воспоминания о том вреде, который их движению бил причинен "партизанскими
выступлениями" анархистов 1880-- 1890-х гг. Экспроприаторский уклон в рядах
русских социалистов среди социалистов Запада сочувствия вообще никогда не
ветре-
чал, а в начале 1908 г. местами отношение последних переходило в острое
раздражение в связи со вскрывшимися попытками нелояльного использования
большевиками симпатий иностранных социалистов к русскому революционному
движению73.
В этих условиях вполне понятно, что сообщения об арестах обострили
борьбу, которая завязалась внутри РСДРП вокруг вопроса о тифлисской
экспроприации уже с осени 1907 г.
Целый ряд партийных деятелей был и раньше недоволен излишней, по их
мнению, мягкостью резолюции Лондонского съезда. "Недостаточная решительность
осуждения съездом так называемых экспроприации", -- как писал позднее Г. В.
Плеханов, была главной причиной отказа последнего быть представителем партии
в Международном социалистическом бюро. Роль большевиков в тифлисской
экспроприации стала скоро известной, хотя никаких точных доказательств
вначале не имелось, и это вынудило меньшевиков потребовать от
социал-демократической делега-гации Международного социалистического
конгресса в Штуттгар-те уже в августе 1907 г. издания особой декларации с
осуждением экспроприации74. Комитет закавказских организаций
РСДРП, находившийся в руках меньшевиков, почти немедленно после тифлисской
экспроприации приступил к| расследованию этого дела и установил не только
состав группы Камо-Петросяна, которая провела эту экспроприацию, но и имена
тех большевиков, занимавших видные посты в общепартийной организации,
которые были политическими покровителями этих экспроприаторов: во главе этих
покровителей стоял Сталин, немедленно после экспроприации покинувший Тифлис
и перебравшийся в Баку. Но следствие, проводимое на Кавказе, не могло
выяснить всего дела в его полном объеме, так как было установлено, что
главные руководители и инспираторы находились в центре, куда и ушли все
похищенные деньги. Попытки же поставить вопрос в ЦК наталкивались на
сопротивление не только большевиков, но и польских социал-демократов,
которые, правда, на Лондонском съезде выступали реши-тельно против
экспроприации, но теперь упорно заявляли, что отказываются верить в
причастность руководящих деятелей большевистской фракции к тифлисской
экспроприации, совершенной уже после съезда, в прямое нарушение его
постановлений.
Уже первые сообщения об арестах в Берлине (Камо-Петросян и др. )
произвели на ЦК большое впечатление, причем, несомненно, значительное
влияние оказывало настроение немецких социал-демократовЖ: такие члены ЦК,
как польские социал-демократы Л. Тышко и Ю. Ю. Мархлевский, в течение многих
лет жившие в Германии и тесно связанные с немецкими социал-демократами, не
могли не быть особенно чувствительны к их настроениям. В результате ЦК уже 4
января н. ст. 1908 г. постановил заявить, что он "никому из арестованных в
Берлине не давал никаких поруче-
ний" (это было ответом на сообщения о найденной бумаге для печатания
фальшивых трехрублевок). Одновременно ЦК поручил Центральному заграничному
бюро (ЦЗБ) произвести расследование всех обстоятельств, связанных с этими
арестами.
Еще большее впечатление на ЦК произвели сообщения об арестах в Париже и
других городах по делу о размене тифлисских пятисотрублевок. Под влиянием
последнего ЦК постановил послать на Кавказ особую свою делегацию в составе
Н. Н. Жордания и Данишевского ("Герман") с широкими полномочиями для
расследования не только дела о тифлисской экспроприации, но и другого дела о
поведении закавказских большевиков, а именно дела о расколе в Баку, который
был проведен в октябре-ноябре 1907 г. Сталиным75.
Такой состав делегации был крайне характерен для настроений ЦК в первые
недели после получения сообщений об арестах при размене пятисотрублевок. ЦК
в январе 1908 г. функционировал в составе 8 человек, из которых трое были
большевиками (Рожков, Гольденберг-Мешковский и Зиновьев), двое --
меньшевиками (Б. И. Гольдман ["Игорь"] и М. И. Бройдо ["Яков", он же
"Ро-мул"]) и по одному от польских социал-демократов -- А. Вершав-ский (А.
Варский), от Бунда -- Либер (М. И. Гольдман) и от латышской
социал-демократии -- Данишевский ("Герман").
Так как в вопросе об экспроприациях поведение Варского было
колеблющимся и в рядах самих большевиков не было твердой уверенности в
возможности защищать полностью деятельность "коллегии трех" (особенно
колебался тогда в этом вопросе Рожков), и так как, с другой стороны, Либер,
вобще уже тогда очень близкий к меньшевикам, в вопросах об экспроприациях
полностью шел с последними, то очень часто решающее значение приобретал
голос Данишевского ("Германа"), который заявлял себя "внефракционным" и
"примиренцем", голосуя так, как того, по его мнению, требовали интересы
партии. Нередко именно его голосом проходило решение, неблагоприятное для
большевиков. И именно последними была пущена в обращение острота о
"германизации" ЦК, которую проводит своими голосованиями
"Герман"76.
Этот состав делегации ЦК, гарантировавший объективность ее
обследования, предопределял ее позицию. Об ее отношении к расколу,
проведенному Сталиным в Баку, можно судить по тому факту, что большевистская
конференция в Баку в марте 1908 г. обратилась в ЦК "с протестом против
действий его членов, использовавших имя центрального учреждения не для
объединения и примирения, а для узкофракционных целей"77. А об ее
отношении к тифлисской экспроприации говорит официальное сообщение о
присутствии обоих ее членов на заседаниях Пятого очередного съезда
закавказских организаций РСДРП, который, заслушав
доклад Комитета о произведенном по поводу тифлисской экспроприации
расследовании, принял резолюцию об "исключении из организации членов партии
или групп членов, принимавших со времени Лондонского съезда участие в
экспроприациях, как лично, так и сознательным содействием в той или иной
форме"78.
Если бы члены делегации ЦК считали это решение неправильным, они,
согласно существовавшей в партии практике, обязаны были так или иначе
заявить об этом своем несогласии. Сделать это им было легко, так как такое
заявление охотно напечатал бы "Пролетарий". Но этого не сделал не только Н.
Н. Жордания, но и Данишевский, и это дает право считать, что последний был
согласен с приведенным выше решением Закавказского съезда, во всяком случае,
в его основе.
Протокола того заседания ЦК, на котором эта делегация по возвращении с
Кавказа делала свое сообщение, в нашем распоряжении не имеется, но можно
считать несомненным, что доклад этот вызвал сильное недовольство со стороны
большевиков и был причиной острых трений внутри ЦК. О существе принятого ЦК
решения можно судить по следующим трем фактам, которые были с ним связаны.
Первым была публикация ЦК особого заявления в печати по делу о
тифлисской экспроприации; это заявление гласило:
"ЦК заявляет, что РСДРП ни в ком случае не может быть признана
ответственной за тифлисскую, равно как и за другие экспроприации. На
последнем съезде партии была принята резолюция, категорически запрещающая
экспроприации. ЦК расследует до конца данное дело, и если будет
констатировано нарушение резолюции партии, то партия примет к провинившимся
самые энергичные меры, согласно резолюции съезда"79.
Вторым был протест Закавказского комитета против решения ЦК и издание
им особого листка, в котором Закавказский комитет обвинял ЦК в стремлении
затянуть расследование дела о тифлисской экспроприации80.
Наконец, третьим был выход из ЦК одного из двух меньшевиков, которые
тогда входили в ЦК, с протестам против решения, принятого ЦК по делу о
тифлисской экспроприации, так как в этом решении сказалась "система
затушевывания" этого дела81.
Из сопоставления этих трех фактов следует, что ЦК на этом заседании
отказался утвердить доклад своей делегации, отменил решение, принятое
Закавказским съездом, и принял какое-то решение о дополнительном или
проверочном расследовании, которое никогда не было произведено. Текст
заявления для печати, внешне звучавший весьма решительно, по существу, в
тогдашней обстановке, был простым прикрытием колебаний ЦК сделать какой-либо
реальный шаг для борьбы с большевистскими экспроприаторами.
В действительности расследование, произведенное Областным комитетом
закавказских организаций, совершенно точно установило состав группы, которая
была физической исполнительницей акта экспроприации; были выяснены имена
лиц, которые являлись ее покровителями и укрывателями перед партийной
организацией, равно как и факт отправки денег в БЦ. Точность собранных тогда
данных теперь бесспорна: теперь их подтверждают документы и воспоминания,
изданные историками. Правда, невыясненными в то время оставались нити,
которые тянулись из Тифлиса, от группы Камо-Петросяна, к БЦ и его
руководителям -- к Ленину, Богданову и Красину в их конспиративном центре в
Куоккале. Невыясненной оставалась вся вообще группа вопросов, связанных с
экспроприаторским центром большевистской фракции. Все эти вопросы могло
выяснить, действительно, только расследование, производимое ЦК, если бы он
пожелал серьезно заняться выяснением роли БЦ в экспроприациях. Но для
расследования этой группы вопросов нужно было не отменять решение
Закавказского съезда, а, наоборот, утвердив его, показать твердое желание ЦК
покончить с существующим злом. Как раз этого желания у ЦК не имелось.
* * *
В эмиграции, которая была более подробно осведомлена о событиях,
связанных, с одной стороны, с арестами Камо-Петросяна в Берлине, и, с
другой, с историей попыток размена за границей тифлисских пятисотрублевок,
борьба вокруг этих споров не только принимала более острую форму, но и
затрагивала основные проблемы социал-демократического строительства.
В кругах меньшевиков господствовало острое возмущение. Роль Литвинова в
техническом аппарате большевистской фракции (закупка оружия за границей и т.
д. ) была достаточно широко известна, и теперешний арест его с тифлисскими
пятисотрублев-ками доказывал причастность этого аппарата к экспроприации 25
июня 1907 г. Неопределенные сведения о существовании тайного большевистского
центра, который ведает всеми их боевыми предприятиями, имелись и раньше.
Теперь становились бесспорными не только факт существования такого центра,
не только его роль организатора экспроприаций вообще, но и факт организации
им экспроприации уже после Лондонского съезда, который запретил
экспроприации огромным большинством голосов. Опираясь на это решение,
официальные представители партии категорически отрицали ее причастность к
такого рода деяниям; и в то же время, как теперь выяснилось, лидеры фракции,
которая играла решающую роль в общепартийном ЦК, за спиною партии такие
экспроприации проводили. Создавалось совершенно невозможное для
партии положение. "Группа вдохновителей, организаторов и попустителей
экспроприации, -- писал тогда "Голос социал-демократа", орган меньшевиков,
-- топит престиж партии, дискредитирует ее в глазах общественного мнения и
пролетарских партий"82.
Но этим дело не ограничивалось. Результатом экспроприации было
образование внутри партии "никому неизвестной группы", законспирированной от
партии и неконтролируемой даже партийным общественным мнением, в руках
которой скопляются "значительные денежные средства, добытые запрещенным
партией способом", и которая "распределяет эти деньги по своему усмотрению",
оказывая тем самым воздействие на политику партии в желательном для этой
группы направлении. "Если все это так, -- делал вывод "Голос
социал-демократа", -- а это, к сожалению, именно так, -- то, значит, внутри
партии существует нечто вроде каморры, заговорщическая организация самого
вредного типа, нечто среднее между тайным центральным комитетом и группой
подрядчиков бандитного дела".
Наиболее непримиримо в отношении большевиков в меньшевистском лагере
тогда был настроен Плеханов, который прямо ставил вопрос о необходимости
официального разрыва с большевиками. Как уже отмечено выше, он еще в Лондоне
протестовал против слишком мягкого отношения съезда к экспроприаторским
похождениям большевиков. Теперь он настаивал на постановке вопроса ребром.
"Читали ли Вы о берлинской истории? -- писал он Мартову еще 9 декабря
1907 г., немедленно же после получения первых сообщений об аресте
Камо-Петросяна. -- Дело так гнусно, что, право, кажется нам пора разорвать с
большевиками. Очень прошу Вас написать мне, что Вы думаете об
этом?"83.
Позднее, после ареста Литвинова и др., когда выяснилось все значение
этих событий, Плеханов предлагал меньшевистским лидерам за границей
обратиться с воззванием к меньшевикам в России, "КЛИКНУТЬ КЛИЧ" С ПРИЗЫВОМ
СПЛОТИТЬСЯ ДЛЯ борьбы ВО ИМЯ
"торжества социал-демократических принципов над большевистским
бакунизмом". Он считал, что есть все шансы на успех в этой борьбе, при одном
обязательном условии:
"Только надо, конечно, говорить до конца и отказаться от того страха
перед большевистской Марьей Алексеевной, которым всегда отличались