цкого оттолкнули от него тех, кто, не
поддерживая прямо оппозиции, искал компромиссного решения конфликта.
Зиновьев, Каменев, Бухарин, Томский, которые уже тогда были далеко не в
восторге от организационных приемов Сталина и потому во время переговоров с
оппозицией осенью 1923 г. пытались искать путей к соглашению, теперь были
отброшены в сторону сближения со Сталиным. В этом оказалась основная
особенность Троцкого, который хорошо угадывал настроения безликой массы на
митингах, но никогда не мог согласовать свои выступления с настроениями
партийных штабов, никогда не умел пользоваться личными отношениями между
лидерами. С этими своими особенностями Троцкий был способен взрывать
организации, но не мог завоевывать их изнутри. А вся его ставка в борьбе
1923--1927 гг. была введена в рамки борьбы за завоевание партийного аппарата
изнутри, ибо взрыв этого аппарата необходимо привел бы к взрыву диктатуры.
Это делало неизбежным поражение Троцкого; и он действительно был разбит на
первом же туре борьбы, в январе 1924 г.
Оппозиция имела успех только среди учащейся молодежи, которая
составляла приблизительно одну четвертую часть всех членов ВКП(б) по Москве.
В остальных частях партийной организации, в ячейках рабочих, служащих и
военных, подавляющее большинство голосовало за ЦК против оппозиции, которая
оказалась в меньшинстве на Московской областной конференции, а затем и на
конференции общепартийной. Конечно, борьбу можно было продолжать и дальше,
но в это время умер Ленин, смерть которого вызвала психологический срыв в
настроениях широких кругов членов партии ЦК воспользовался этими
настроениями, чтобы забрать в свои паруса тягу к единству. Необходимость
сплочения всех сил -- этот лозунг стал ударным, но под его прикрытием Сталин
повел политику уничтожения оппозиции, ударяя в первую очередь по наиболее
горячей молодежи20.
Общая чистка студенчества в вузах началась еще с осени 1923 г. под
сурдинку разговоров о "внутрипартийной демократии". Первое время чистили
только беспартийную молодежь, и в проведении этой чистки активное участие
принимали все коммунисты-- как сторонники Сталина, так и сторонники
Троцкого. Проводилась она с беспощадной жестокостью: как сообщил позднее
Луначарский, тогдашний нарком просвещения, из вузов вычищено было до 30 тыс.
студентов21, т. е. не меньше 20--25 % их общего числа. Из вузов
изгоняли главным образом за происхождение, причем под удары попадали в
основном дети крестьян и интеллигенции. Чистка была насыщена трагическими
эпизодами, многих арестовывали и высылали, было много случаев самоубийств.
Основные списки для изгнания составлялись вузовскими коммунистическими
ячейками. Всем руководили студенты-коммунисты, нередко из тех, кто в это же
самое время аплодировал лозунгу Троцкого "дорогу молодежи".
Вполне естественно, что беспартийная студенческая масса была настроена
резко против всех коммунистов, против "троцкистов", вероятно, даже более
резко, чем против "сталинцев", так как красивые фразы, которыми козыряли
"троцкисты", в этой обстановке не могли не казаться особенно лицемерными,
издевательскими. И еще более естественно, что эта беспартийная студенческая
масса даже злорадствовала, когда узнала, что острие чистки в дальнейшем
будет направлено против членов самих коммунистических групп. От единого
фронта студенчества на почве защиты общих академических интересов, конечно,
ничего не оставалось.
Официальной задачей чистки коммунистических организаций в вузах была
поставлена "самоочистка партии от социально чуждых элементов"22,
но в нее с самого начала был введен и элемент изгнания оппозиционеров.
Чистку проводили особые комиссии, составленные общепартийными организациями
соответствующих районов Москвы, т. е. тем самым партийным аппаратом, против
"бюрократического перерождения" которого оппозиционеры поднимали голос.
Положение было настолько недвусмысленным, что даже тогда в
коммунистической печати звучали ноты сомнения: не превратится ли чистка в
расправу с оппозиционерами. Председатель ЦКК Сольц, возглавлявший чистку,
счел нужным выступить с заявлением, решительно отвергая такую
возможность23 Но наличие этого элемента в чистке было
несомненным. Вычи-щенно было до 30 % и больше студентов-коммунистов, причем
особенно высоким процент исключенных был там, где студенчество голосовало за
Троцкого. Материалы для чистки были приглашены поставлять и беспартийные, т.
е. те, кто только что перед тем сами были объектом жесточайшей чистки со
стороны
людей, с которыми они теперь получали возможность свести счеты.
Элементов мести за друзей и близких, которые от чистки пострадали, не могло
не быть очень много.
ГЛАВА 4 Маленков
в МВТУ
Маленков, приехав в 1921 г. в Москву, поступил в МВТУ и окунулся в
самую гущу этих событий. В чем состояла его личная роль в них? Из
официальной биографии мы узнаем лишь, что он "по окончании гражданской войны
учился в МВТУ, где одновременно выполнял работу секретаря общевузовской
ячейки ВКП(б)"24. Жил тогда Маленков в комнате своей жены,
Валерии Алексеевны Голубцо-вой, тоже студентки МВТУ, которая в кругах
молодежи была более заметной фигурой, чем Маленков. Она была старше его на
2--3 года, была более давним обитателем Москвы, где имела более широкие
знакомства. Свое учение в МВТУ она совмещала с работой в секретариате ЦК
ВКП(б), в отделе Молотова, для которого она составляла сводные обзоры о
положении партийных организаций в провинции.
Именно эта работа в секретариате ЦК и дала ей возможность получить
отдельную комнату в старой Лоскутной гостинице, на Тверской, которая в те
годы была в распоряжении ЦК и именовалась вторым Домом Советов. Эта старая
гостиница, в доме середины XIX в., с низкими потолками и скрипучими
крашеными полами, в начале 1920-х гг. была чуть ли не главным центром, где
ютились коммунистическая богема, партийные и околопартийные журналисты,
студенты-"свердловцы" и кандидаты в "красные профессора", рядовые работники
партийных организаций, изредка даже рабфаковцы с хорошими связями, кое-кто
из "старых большевиков", которые не находили надлежащего приложения для
своих талантов.
Голубцова в этой среде пользовалась большой популярностью: она была
очень добрым, отзывчивым человеком, к ней многие обращались с разными
просьбами и она многим действительно помогала. Больше в мелочах, но часто в
житейских весьма важных мелочах. Позднее она работала в женском отделе ЦК
ВКП(б), была хорошо знакома и с Крупской, и с Аллилуевой-Сталиной. Стала
директором Энергетического института имени Молотова в Москве и членом
Московского совета, куда была избрана последний раз 22 февраля 1953 г.
25
Почти несомненно, что, вступая в партию, а затем поступая в МВТУ,
Маленков сказал о себе не полную правду: окончивший первым Оренбургскую
гимназию, лучший в классе математик, Маленков имел все права и возможности
быть принятым в училище в качестве полноправного слушателя, без помощи
рабфака, который был нужен "выдвиженцам" без среднего образования. Если
Маленков все же предпочел идти по "линии рабфака, то сделать это он мог
только из желания скрыть часть своего прошлого -- "кулацкое" происхождение.
Что ему сулило подобное сокрытие правды, Маленков знал не только
теоретически: он сам принимал участие в проведении чистки беспартийных
студентов по МВТУ, когда старательнее всего охотились за такими же как и он
"кулацкими сынками" и "поповскими дочками". С коммунистом, который "обманул
доверие партии" и, скрыв свое происхождение, "обманным образом прокрался в
ее ряды", расправа бывала еще более решительной, еще более беспощадной.
Легко понять, что именно должен был переживать в этих условиях Маленков.
Погибать Маленков, конечно, не хотел; и так как он уже достаточно
хорошо знал закулисную механику партийного аппарата, то он понимал, что
единственный путь для его спасения вел через получение поддержки этого
аппарата: тех, кто становился ему полезным и нужным. Партийный аппарат в то
время в подобных людях очень нуждался: под прикрытием фраз о необходимости
сохранения единства "монолитной ленинской партии", в самый разгар кампании
по проведению "ленинского набора" новых членов партии, Сталин начинал свою
первую чистку партийных рядов в Москве и Ленинграде от всевозможных
оппозиционеров. В первую очередь чистка была направлена против учащейся
молодежи: здесь больше всего было элементов, порожденных "взбаламученной
стихией" революции, а Сталин, с революционной фразой на устах, своей первой
задачей ставил взнуздать эту стихию.
Чистка проводилась по хорошо продуманному плану: в первую очередь
"прочищали" исполнительные органы студенческих организаций, удаляя из них не
только открытых оппозиционеров, но и тех, кто был заражен "гнилым
либерализмом", т. е., не будучи сам оппозиционером, признавал право на
существование в рядах партии разномыслия по очередным вопросам программы и
тактики. С особенной тщательностью "гнилые либералы" были изгнаны с
секретарских постов, хотя бы этот "гнилой либерал" был человеком с большими
заслугами перед партией в давнем и недавнем прошлом. На их места были
понасажены люди порою даже совершенно неизвестные, никаких заслуг не
имеющие, но зато целиком находившиеся в руках центрального ап-
парата -- Сталина и его ближайших соратников -- и готовые верой и
правдой служить этому аппарату.
Вот в это время и было проведено раскассирование старого выборного бюро
"общевузовской ячейки ВКП(б)" в МВТУ, и на место ее прежнего секретаря,
шедшего с оппозиционерами, был посажен новый, выбранный центральным
аппаратом. Им-то и оказался Маленков, которого снабдили исключительными
полномочиями для проведения чистки26. В качестве именно такого
назначенного секретаря "общевузовской ячейки ВКП(б)" по МВТУ Маленков
подготовил и провел весеннюю чистку 1924 г. среди коммунистов этого училища.
Точные цифровые данные о ней неизвестны, но известно, что в среднем по всем
коммунистическим ячейкам всех вузов Москвы было исключено из партии от 25 до
30 % и что чистка в МВТУ отличалась особенной жестокостью. Правда,
оппозиционные настроения из училища изгнать не удалось, и в 1927 г, в разгар
последнего тура борьбы Сталина с Троцким, главный митинг оппозиционеров (под
председательством Каменева при Троцком в качестве главного оратора) был
устроен именно в МВТУ Но бюро ячейки и тем более весь аппарат ее
секретариата неизменно и прочно оставались в руках "твердых" сталинцев.
Решающую роль во всей этой борьбе за МВТУ сыграл Маленков, который своей
работой на посту секретаря "общевузовской ячейки ВКП(б)" доказал, что
обладает многими из качеств, необходимых для организатора большого размаха
Дело было совсем не в том только, чтобы проявить предельную
беспощадность в гонениях на оппозиционеров и на "социально чуждый элемент".
Маленков эти таланты развернул в предельных размерах, но они были совсем не
редкостью. Людей, готовых выполнять эту работу, диктатура и тогда имела в
изобилии. Много более важными были другие черты, которые обнаружились у
Маленкова. Прежде всего оказалось, что он обладает талантом хорошо
разбираться во встречных и быстро находить среди них "нужных людей для
нужного дела". В этом вообще одна из главных трудностей работы большого
организатора. Никто, будь он хотя бы семи пядей во лбу, не сможет сам
выполнить всю эту работу, которая нужна для дела. Всегда бывают нужны
помощники, которым было бы можно передать ту или иную часть работы. И от
того, как хорошо подобраны эти помощники, зависит часто очень многое. И вот
этот-то талант быстро определять способности людей и находить среди них
надежных и способных помощников у Маленкова обнаружился в большом размере.
Среди тогдашних ближайших Соратников Маленкова были Малышев, Первухин,
Сабуров и другие. В середине 1920-х гг. они были сверстниками Маленкова и
его ближайшими сотрудниками по чистке "общевузовской ячейки
ВКП(б)". Особенно близким был В. А. Малышев, позднее генерал-полковник,
один из руководителей создания атомной и водородной бомб. Он был помощником
Маленкова по секретарской работе в МВТУ, а затем, когда Маленков перешел на
работу в секретариат ЦК, его преемником на этом секретарском посту.
Решения Двенадцатой конференции ВКП(б) от августа 1922г. о высылке за
границу "несозвучных эпохе" писателей и профессоров были открытым
объявлением войны тем группам демократической интеллигенции, которые, хотя и
не принимали советскую диктатуру, но были готовы свою оппозицию ей ввести в
легальные рамки советской конституции. Это были в высшей степени важные
решения, так как они отвергали в принципе сотрудничество с элементами,
ориентировавшимися на мирную и постепенную эволюцию советской власти.
Но эти решения оставляли открытым вопрос об отношениях диктатуры с
технической интеллигенцией, а этот вопрос настойчивее других стучался в окна
и двери советской действительности. Для диктатуры он был много сложнее и
труднее вопроса об отношении к "беспочвенным" интеллигентам-идеологам.
Последних было можно погрузить на пароходы и отправить за грани--цу -- без
нарушения нормального хода жизни страны. С интеллигенцией технической --
инженерами, химиками, техниками, с профессорами точных наук и т. д. -- так
расправиться было невозможно, так как на них держалась хозяйственная жизнь
страны.
Своей коммунистической технической интеллигенции большевики не имели.
Все коммунисты, обладавшие техническим и инженерным образованием, были
мобилизованы большевиками с первых же дней прихода последних к власти и
брошены на ответственную работу в промышленность. Для них были открыты все
большие дороги. Их охотно выдвигали на посты директоров и руководителей
крупнейших промышленных предприятий, на посты возглавителей трестов и
главков, и тем не менее, по анкете, которая была проведена ЦК большевиков
зимою 1922---1923 гг., из 1306 директоров фабрично-заводских предприятий,
подчиненных Высшему совету народного хозяйства, коммунистов с высшим
образованием было всего 16, а со средним--5527. И дело было
совсем не в том, что коммунисты не хотели идти на такую работу, а в том, что
коммунистов этой квалификации вообще не существовало в природе: пятью годами
позднее, в конце 1927 г., после того, как было приложено много усилий к
привлечению в партию инженеров и техников, в коммунистической партии
насчитывалось всего 751 человек с высшим техническим образованием -- на
почти 1, 2 миллиона членов и кандидатов28.
В этих условиях коммунистической диктатуре с первых же ее шагов
приходилось строить руками некоммунистических инженеров и техников. Такие
специалисты из некоммунистического лагеря заполняли весь аппарат
хозяйственной диктатуры, с его низов и до самых верхних этажей. С этим
приходилось считаться и прислушиваться к мнениям этой технической
интеллигенции, учитывать ее настроения при выработке своей хозяйственной
политики.
На это диктатура сознательно шла и, поскольку речь была не об
определении основных линий хозяйственной политики, а о приложении этих
основных линий на практике, она даже поощряла привлечение верхних групп
технической интеллигенции к обсуждению указанных вопросов. Для этого
диктатура разрешила создание особого Делового клуба, членами которого
состояли все крупные специалисты, работавшие в советских учреждениях, во
главе с Пальчинским, фон Мекком и другими инженерами-предпринимателями из
группы руководителей дореволюционного Общества фабрикантов и заводчиков.
Этот клуб пользовался покровительством со стороны всех
коммунистов-хозяйственников: не только Красина, Сокольникова и Богданова
(тогда председателя Высшего совета народного хозяйства), но и самого
Дзержинского, который тогда главные свои силы отдавал хозяйственной работе.
Все эти коммунисты не только были обычными посетителями собраний Клуба, на
которых его видные члены выступали с деловой критикой различных сторон
хозяйственной политики диктатуры, но и сами выступали на таких собраниях с
докладами на эти темы, стараясь проверять свои выводы под огнем деловой
критики специалистов из лагеря классовых противников.
Все это делалось, правда, за закрытыми дверями, отчеты о докладах и
прениях по ним в печать не попадали, и только хроникерские сообщения в
"Экономической жизни" и в других хозяйственных органах регистрировали факты
таких собраний. Скрывать информацию о внутренней жизни Делового клуба
приходилось тем тщательнее, что нападки за "соглашательство" со
специалистами из лагеря недавних крупных деятелей действительно
"воинствующего капитала" шли не только из рядов открыто оппозиционных групп
вроде "Рабочей оппозиции", но и со стороны многих коммунистов, вообще не
принадлежавших к оппозиции. Тем большее значение имела терпимость диктатуры
к факту существования этого Делового клуба, игравшего роль суррогата
политического объединения верхушки старой технической интеллигенции,
пошедшей на работу в советские органы.
Но кроме этой верхушки в промышленности были заняты многие тысячи
беспартийных инженеров, техников и других представителей технической
интеллигенции, которые не бывали
Деловом клубе. Хозяйственный кризис 1923 г. и порожденные им
политические споры вывели их из состояния политической инертности. В начале
1924 г. в Ленинграде состоялся съезд инженеров, созванный тогда еще
существовавшим профсоюзом инженеров. На этом съезде, судя по докладу
Зиновьева на Тринадцатом съезде, ВКП(6), наметились три различные
группировки по вопросу об отношении к советской власти: первую Зиновьев
характеризует как группу "честных сторонников советской власти, искренне
желающих работать с нами" и не ставящих никаких условий, не говорящих ни о
каких переменах в политике, вторую группу Зиновьев определяет как группу
"желающих работать, но выдвигающих на первое место материальные интересы" и
говоривших о необходимости повышения заработков технического персонала;
наконец, третьей была группа инженеров, которые "ставили политические
проблемы". Зиновьев, конечно, весьма приветствовал первую из этих групп,
готов был пойти навстречу желаниям второй, но решительно обрушивался "а
третью, которую он определял как "авангард новой буржуазии" и как
политическую основу "бабьего лета меньшевизма", усиление влияния которого
среди студенчества Зиновьев в этой речи признавал (особенно среди
студенчества, из которого вырастала техническая интеллигенция).
Эта третья группа технической интеллигенции действительно представляла
большую опасность для диктатуры, ибо она на первое место выдвигала вопрос о
политических свободах и правах человека. Представитель этой группировки,
выступавший на ленинградском съезде, признавал, что техническая
интеллигенция не может "сговориться с коммунистами" и этим объяснял
отсутствие подлинного пафоса в теперешней работе инженеров. В чем причина
этого явления? -- ставил он вопрос и давал на него ответ:
"Коммунисты, как материалисты, считают необходимым и нужным дать людям
в первую очередь предметы первой необходимости, а мы, интеллигенты, находим,
что в первую очередь нужны права человека. Вот наша основная программа. В
этом вся сила. Сейчас мы этих прав человека не имеем, и пока мы их не
получим, мы будем инертны... Лозунг "Владыкой мира будет труд" --
неправильный. Он связывает руки. Владыкой мира будет свободная мысль
свободного человека -- вот лозунг, под которым мы можем работать. И для
этого нам нужны права человека. И пока мы не имеем прав человека, наша
работа всегда будет связана, всегда будет инертна"29.
Так цитировал речь инженера Зиновьев. И процитировав ее, обрушился на
оратора и на ту часть технической интеллигенции, которая с ним солидарна. Он
призывал партию пойти навстречу профессиональным требованиям инженеров,
улучшить их мате-
риальное положение, гарантировать от напрасных преследований, но ни в
коем случае не идти на уступки политические: "таких прав они как своих ушей
без зеркала в нашей республике никогда не увидят". Вместо этого он предложил
напрячь все усилия для создания "красных спецов", коммунистической
технической интеллигенции.
Этот последний лозунг в "общевузовской ячейке ВКП(б)" МВТУ упал на
хорошо подготовленную почву. Задача подготовки "красных инженеров" здесь
стала очередной.
ГЛАВА 5 Личный секретариат
Сталина
Деятельность Маленкова в МВТУ не могла не обратить на себя внимания
Сталина, который из-за спины Молотова был подлинным руководителем операций
по чистке вузов, особенно по чистке их от "троцкистов". И нет никакого
сомнения в том, что подвиги Ма-леикова именно в этой области сыграли
определяющую роль при решении вопроса о привлечении последнего на работу в
аппарат секретариата ЦК коммунистической партии и в личный секретариат
Сталина, который очень многое определял в закулисной механике всего
"сталинского периода" советской диктатуры. Захватив власть в ноябре 1917 г.,
большевики не только не имели определенного плана действий; не только не
знали, как именно они будут строить свою диктатуру в стране, но и вообще не
продумали вопрос о том, какой именно принцип им следует положить в основу
этого строительства. Рассуждения Ленина о том, что если до революции "130
тысяч помещиков" могли управлять страною, ведя политику враждебную интересам
народных масс, то тем легче будет удержать власть "240 тысячам большевиков",
которые будут править в интересах народа, равно как и все остальные
соображения, развитые Лениным в его брошюре "Удержат ли большевики власть?"
(сентябрь 1917 г. ), были демагогическими фразами, пригодными для митингов
угарной осени 1917 г, но ни в какой мере не серьезной попыткой наметить
основные линии поведения в случае победы. Фразу о том, что Советы являются
открытой Лениным "новой формой диктатуры пролетариата" (или "пролетариата и
крестьянства": эти варианты в редакции формулы зависели от состава
аудитории), нередко повторяли и в те дни, но даже самые общие принципы
построения этой формы диктатуры никому еще не были ясны. Сам Ленин в этом
отношении не составлял исключения.
В частности, полностью неясным оставались и все вопросы, связанные с
проблемою построения и ролью коммунистической партии, ее местом в общем
аппарате диктатуры, ее отношений с официальным аппаратом советского
государства, а именно эту группу вопросов история сделала стержневой
проблемой всего большого процесса внутреннего развития советской диктатуры.
В первый период после захвата власти большевики из своих партийных
организаций хлынули в Советы, заполняя различные их ответственные органы.
Мало-мальски квалифицированных работников у них никогда не было в большом
изобилии, а потому их партийные организации быстро обезлюдели, особенно,
когда гражданская война отвлекла многих лучших партийных работников на фронт
и в Красную армию. Никто точно не понимал, зачем, собственно, нужны особые
партийные организации, когда рядом имеются официальные органы советской
диктатуры, не просто возглавляемые большевиками, но и вообще фактически
только из них состоящие и обладающие "всей полнотой революционной власти на
местах". Шел стихийный процесс слияния, политически руководящая роль
неизменно оказывалась в руках организаций советских, а организации
партийные, поскольку они сохранялись, превращались в органы вспомогательные.
В провинции, где сил у коммунистов было относительно меньше, положение
партийных организаций было особенно плохим. Отмирание организаций было еще
наименьшим злом. С точки зрения коммунистической, много худшим было
положение, в некоторых из таких мест, где партийные организации продолжали
существовать, противопоставляя себя органам советским. В таких случаях, как
сообщили делегаты на Восьмом съезде партии (март 1919 г. ), в них часто
"набивалась всякая дрянь" (слова Осинского), которая не только
"безобразничала и вела баши-бузукскую политику" (слова Ленина), но и
предавалась "разгулу, взяточничеству, разбою" (слова Ногина), так что
заезжавшие туда представители центра порою должны были жалеть, что в их
распоряжении нет арестантских вагонов, чтобы отправлять в Москву целые
партийные комитеты (слова Сосновского)30.
Партия в тот период фактически не имела и организации центральной. На
том же Восьмом съезде было установлено, что в течение всего 1918 г., с
момента переселения правительства в Москву и до съезда Советов в декабре, не
было ни одного собрания ЦК партии, и все решения за ЦК принимали вдвоем
Ленин со Свердловым, из которых первый тогда был председателем Совнаркома, а
второй -- председателем ВЦИК- Само собою разумеется, что все заявления
такого центра партии полностью поддерживали и покрывали политику советского
правительства. Никакого намека на расхождение между политикой правительства
и политикой партии и быть не могло.
Вся организационная работа партийного центра в тот период держалась на
Свердлове, равно как на нем же держалось и центральное руководство
строительством общего советского аппарата диктатуры. Он был, несомненно,
талантливым организатором, с огромной энергией и инициативой, с умением
разбираться в людях и ориентироваться в обстановке, но организатором старого
типа, как он сложился в революционном подполье, и в практику революциоиных
лет переносил дореволюционные навыки и приемы. Он не любил официальных
протоколов, стенограмм и канцелярского делопроизводства. Со всеми
мало-мальски крупными партийными (а следовательно и советскими) деятелями,
когда они попадали в Москву, Свердлов старался встречаться лично, лично от
них узнавая о положении на местах, лично давая им устные инструкции
относительно дальнейшего. Многих из них он знал по дореволюционным временам,
встречался с ними на работе в подполье, в тюрьмах, которых в его биографии
было очень много, на этапах
Эти воспоминания не могли не вносить оттенка личной близости в деловые
партийные разговоры, а феноменальная память позволяла ему держать их
содержание в голове, лишь изредка делая ему одному понятные отметки в своей
записной книжке. Память об этой записной книжке Свердлова сохранилась в
летописях большевистской партии как память о документе, который лучше всего
характеризует примитивно-патриархальные отношения того "доброго старого
времени", когда столь многое строилось на базе личного энтузиазма и личного
доверия.
Смерть Свердлова в марте 1919 г. стала датой конца того периода --
свердловского периода -- внутрипартийных отношений. Новому секретарю ЦК,
избранному на место Свердлова (им был Н. Н. Крестинский), пришлось не только
ликвидировать многое из этих патриархальных отношений (у него не было тех
обширных личных связей, которые так помогали Свердлову), но и уделить много
внимания разработке нового устава партии, приспособленного к новой
обстановке. В процессе работы над этим уставом и были намечены основы той
новой концепции общей роли партии и ее отношений с советским аппаратом,
которая, постепенно оформляясь, вскоре стала официальной концепцией партии.
В основу этой новой концепции было положено два принципа, взаимно друг
друга дополнявших: первый устанавливал необходимость обособленного
существования партийных организаций от организаций общесоветских и строго
оформленного их функционирования сверху до самого низа, а второй требовал от
всех коммунистов, работающих в советских правительственных органах, включая
и самые высшие, полного подчинения решениям соответствующих партийных
организаций.
"Во всех советских организациях, -- гласила специальная резолюция
Восьмого съезда партии, -- абсолютно необходимо образование партийных
фракций, строжайше подчиняющихся партийной дисциплине".
Устав партии, принятый Восьмой партийной конференцией (декабрь 1919 г.
), закреплял и конкретизировал это решение:
"Фракции, независимо от их значения, целиком подчинены партии. По всем
вопросам, по которым существует законное решение соответствующей партийной
организации, фракции обязаны строго и неуклонно держаться этих решений.
Комитет имеет право ввести в состав фракции и отозвать из нее любого члена,
обязательно извещая фракцию о причинах подобной меры.
В вопросах своей внутренней жизни и текущей работы фракция автономна. В
случае существенного разногласия между партийным комитетом и фракцией в
каком-либо вопросе, входящем в ее компетенцию, комитет обязан вторично
рассмотреть этот вопрос с представителями фракции и принять окончательно
решение, подлежащее немедленному исполнению со стороны фракции.
На все важнейшие должности в том учреждении или организации, в которых
работает фракция, кандидаты намечаются фракцией совместно с соответствующей
партийной организацией.
Таким же порядком производится и перемещение с одной должности на
другую"31.
Принцип примата партийной организации над всеми другими организациями и
органами советского государства уже в этих решениях, принятых в 1919 г.,
нашел вполне отчетливое выражение. А его последовательное применение в жизни
необходимо приводило к установлению диктатуры партийных коммунистических
организаций над всем аппаратом советского государства. Именно в нем была
основная причина антагонизма между коммунистами, которые вели ответственную
работу во всевозможных советских, хозяйственных и иных органах советского
правительства, с одной стороны, и коммунистами, которые занимали руководящие
посты в аппарате партийном, с другой. Этот антагонизм стал основным
антагонизмом, определившим основные линии процессов внутреннего развития
коммунистической партии в СССР, процессов формирования правящего слоя в
советском государстве вообще
Иметь правильное представление об этом основном антагонизме тем более
важно, что именно его, этот антагонизм, Сталин взял за основу при выработке
большой стратегии своей борьбы за власть, на базе именно его он вел эту свою
борьбу в течение последующих десятилетий. Этот антагонизм впервые наметился
уже в самые первые годы установления советской диктатуры, но особенно
значительную роль начал играть в эпоху НЭПа. Де-
ло было не только в том, что на посты ответственных руководителей
советского хозяйства и вообще на посты, связанные с так называемой
органической работой по линии правительственного аппарата, советская
диктатура, как правило, с самого начала стремилась ставить людей, которые
имели хотя бы минимальный опыт работы этого рода в дореволюционные годы и
которые поэтому естественно имели склонность больше считаться с интересами
дела как такового Еще более важным было то обстоятельство, что, заняв
соответствующий пост, каждый коммунист, если он был мало-мальски
ответственным человеком, в самом процессе работы необходимо должен был
воспитывать в себе эту склонность заботиться об интересах дела, думать о
практических результатах своей работы. На этой базе вырастала основная
особенность коммунистов, занимавших ответственные посты в советском аппарате
управления страною. Безразлично, было ли это управление промышленностью,
сельским хозяйством, военным делом, административным аппаратом и т. д.: они
все более критически, чем остальные коммунисты, относились ко всякого рода
рискованным экспериментам, они все требовали более осторожного отношения ко
всему, что обязывало к большим переменам в налаженном порядке ведения их
дела.
Люди с подобной психологией, естественно, во внутрипартийных
группировках не могли не занимать умеренных позиций. Именно в их среде
складывались концепции постепенного ослабления диктатуры и соглашения с
крестьянством как с основной социальной силой страны, даже концепции "спуска
власти на тормозах к крестьянству". Именно из их среды шли требования в
области внешней политики с пути коммунистических авантюр перейти на путь
последовательной политики соглашения с демократиями Запада.
Совершенно иная психология складывалась у тех коммунистов, которые
полностью сидели на работе в партийном аппарате. В самом процессе этой
работы в них воспитывалось, и не могло не воспитываться, стремление во главу
угла ставить интересы расширения и укрепления этого партийного аппарата,
стремление все остальные проблемы подчинять задаче повышения роли этого
аппарата в общей жизни страны. К органическому строительству жизни этот
партийный аппарат никакого отношения не имел, никакой общественно-полезной
функции в ней он вообще не выполнял, но претензии у него были огромными: он
стремился диктовать свою волю всей стране, стремился занять в ней положение
ничем и никем неограниченного, полновластного "хозяина".
Во главе его, в результате своего рода естественного отбора,
подбирались коммунисты, совершенно иного типа, чем тип коммунистов, которые
были характерны для первой указанной выше
группы: как правило, это были люди, которые в дореволюционные годы не
имели никакого отношения к органической жизни страны, а целиком были заняты
работой по организации революционной борьбы против старого строя,
"профессиональные революционеры" из партийных организаций, рабочие,
порвавшие со своей профессией, иногда журналисты -- "газетчики", чаще "люди
без определенных профессий", как их регистрировала старая статистика, и
почти всегда люди без обширных знаний, но обычно с большими претензиями.
Сами они были склонны счи-чать себя "идеологами", призванными стоять на
страже "чистоты партийных принципов"; и диктатуры партийных организаций над
аппаратом советского государства добивались именно для того, чтобы
"последовательно" и "принципиально выдержанно" проводить эти "партийные
принципы" в жизнь, совершенно не считаясь с обстановкой времени и места и не
заботясь о последствиях, которые их действия принесут для страны. Именно
поэтому они были сторонниками всевозможных экспериментов, часто самых
рискованных, тех самых, которых так боялись коммунисты, занимавшие
ответственные посты в аппарате государственном.
В партии все они группировались, конечно, на крайнем фланге, были
противниками всякого ослабления диктатуры внутри страны, особенно против
уступок крестьянству, и сторонниками продолжения политики всевозможных
авантюр вовне. Конечно, не следует упрощать, вульгаризировать положение.
Если в тенденции указанные группы резко противостояли друг другу как группы,
самые основы подхода которых ко всем проблемам развития страны определялись
их принципиально антагонистическим положением в самой структуре советского
общества, то из этого ни в коем случае не следует делать вывода, будто этот
антагонизм уже тогда был осознан людьми, эти группы составлявшими, а тем
более осознан ими всеми.
В первые годы НЭПа, о которых теперь идет речь, в те годы, когда Сталин
начал свою карьеру генерального секретаря ЦК, значение этого антагонизма
понимали только немногие. По-видимому, первым вопрос этот поставил Красин --
в печати, накануне Двенадцатого партийного съезда, а затем на самом этом
съезде, в апреле 1923 г., открыто напавший на "газетчиков", которые
захватили в свои руки власть в партии, но продолжают к государственным
проблемам подходить как "газетчики". На съезде он развернул целую программу,
требуя, "чтобы в самом государственном и руководящем партийном аппарате и
производственникам и хозяйственникам, конечно, партийным, была отведена по
меньшей мере такая же доля влияния, как газетчикам, литераторам и чистым
политикам"32. Успеха он не имел, и его партийная карьера именно с
этого момента была фактически закончена. Внутрипартийная борьба обладает
большими особенностями, и
для успеха в ней необходимо не только умение правильно видеть большие
линии развития, но и способность угадывать, какая именно доля правды об этих
линиях развития может быть усвоена теми кадрами партийных руководителей,
которые имеют право участвовать в выработке партийной политики. В те годы
эти кадры были совершенно не подготовлены к усвоению суровой правды. В
спорах тех лет вся группа вопросов, связанных с проблемою перерождения
партии в стране с однопартийной системой диктатуры,. затрагивалась крайне
редко и всегда лишь мимоходом. В нее явно боялись вдумываться как защитники
официального партийного большинства, так и коммунисты-оппозиционеры всех
оттенков. Причина в том, что перенесение спора в эту плоскость делало
невозможным компромиссное решение спора, а субъективно все участники спора,
почти без каких-либо исключений, именно к компромиссу и стремились:
связанные воспоминаниями о недавнем прошлом, о борьбе, которую они так
недавно вместе вели против общего врага, они жили надеждою на возможность
найти общий язык и в новой обстановке.
Но весь спор вообще велся в условиях, предрешавших его исход: он велся
перед аудиторией одних только членов партийных организаций. Страна в нем
участия не принимала и принимать не могла. "Производственники и
хозяйственники", как их называл Красин, не были объединены общим центром, не
имели возможности сообща продумывать свои выводы: партия не допускала
фракционных объединений и совещаний, не разрешала издания фракционных
органов. А самое главное было в том, что они, обращаясь к аудитории членов
партийных организаций, должны были призывать ее к ограничению ее же
собственных прав. Их противники в создании фракционных центров не нуждались,
так как и без того были объединены общей работой по обслуживанию партийного
аппарата, и обращаясь к аудитории партийных организаций, они звали ее не к
самоограничению, наоборот, ко все большему и большему расширению ее прав.
Исход борьбы был предрешен -- поскольку она оставалась в рамках партийных
организаций. Партийный аппарат не мог не быть за свое господство над
аппаратом государственным. Срыв мог бы произойти только в том случае, если
бы противники диктатуры партийного аппарата апеллировали к стране -- к
непартийным массам. Но тогда пришел бы срыв не только диктатуры партийного
аппарата, но и всей системы советской диктатуры вообще, чего боялись все
коммунисты без различия оттенков.
На пост генерального секретаря ЦК Сталин был избран 3 апреля 1922 г. С
первых же дней в его организационной политике проступают два основных
элемента: стремление к консолидации партийного аппарата, с одной стороны, и
стремление к повышению его удельного веса в общей жизни страны, с другой.
То, что
все это было пронизано заботой об укреплении личного положения самого
Сталина, прибавлять нет необходимости. В деле консолидации партийного
аппарата Сталина интересовала не очистка его от тех партийных работников,
которые, пользуясь своим положением, занимались "взяточничеством, разбоем и
безрассудными действиями". Мероприятия, которые были проведены за первый год
пребывания Сталина на посту генерального секретаря, своей задачей ставили не
преследование коммунистов, совершавших общеуголовные преступления, а,
наоборот, изъятие такого рода коммунистов из общей подсудности, которая была
установлена для всех граждан СССР. Как докладывал Шкирятов, представитель
Центральной контрольной комиссии, на Двенадцатом съезде в апреле 1923 г.,
именно в этот период центральными учреждениями партии было заключено
соглашение с ГПУ, а также с общегражданскими и военными трибуналами о том,
что