я и проводят свои пиршества так, словно империя превратилась в кладбище, словно достойно поклоняться Господину Жизни в месте смерти. Понятно, что они оказались там, так как боятся преследований. Но Иисус учил оставлять мертвых позади - не брать их с собой, как делают эти люди. Они, движимые то ли предрассудками, то ли сентиментальностью, несут останки мертвых в свои храмы. Однажды утвердившись, этот обычай находит подражателей повсюду, где есть последователи Христа. Но мертвое не может служить живым, не может быть полезным, как и телесная оболочка той души, которая покинула ее для жизни в ином мире. Так давайте же с подобающими церемониями предадим огню то, что принадлежит прошлому, и займемся настоящим, где пребывает истина. Мертвое может привлекать души мертвых, которые не хотят или не могут смириться с тем, что покидают этот мир. Это назойливые или злонамеренные призраки, которые существуют как паразиты на теле живых и начинают преследовать наши церкви, наших прихожан. Кому смешно от моих опасений, те не видят, что происходит на самом деле. Я же вижу эти призраки в глазах фанатиков и рабски покорных мужчин и женщин, которые не в ладах сами с собой, и из них образуется тень христианства. Кто смеется и говорит "Нет, нет, это все выдумки Иоанна, он преувеличивает", тем я отвечаю, что приносящие мертвых в храм Христа могут принести смерть в храм человека. Одевающиеся в темное во имя святости, живущие на пути к Голгофе во имя Духа, присваивающие себе не принадлежащее им право благословлять, крестить и прощать грехи, внедряющие или распространяющие предрассудки во имя Христа - те несут мрак в человеческое сердце. ВОПЛОЩЕНИЯ Путешественник из Греции заговорил с Христом о Сократе, философе его родной страны. Христос сказал: "Я знаю, знаю его", будто он еще жив, стоит перед Ним и толпой и говорит вместе с Иисусом: "Ищите Духа в себе"; будто не лежал он в могиле уже пятьсот лет. Человек из Индии вышел вперед и сказал: "А как же Будда?" Купец спросил: "А как Махавира из Джейнза?" Иисус снова кивнул, слегка улыбнулся всем, будто они были Его братья-князья при невидимом нам дворе, и заговорил, обращаясь не только к чужеземцам-странникам, но и ко всем присутствующим: "Кто не против Меня, тот со Мной. Тот, кого ты называешь Буддой, стоит по одну сторону, и Махавира - по другую. А Сократ-учитель был Бог, как были до него Джанака, Зороастр и другие. Кто не против Меня, тот со Мной". Так сказал Иисус при всем народе на площади в Иерусалиме. Но Павел потом изменил Его слова: "Тот, кто не со Мной, тот против Меня". Он хотел, чтобы следующие Христу на словах, признающие себя членами Церкви и крещенные священниками, могли войти в Царствие Божие, так как он рассуждал, прибегая к понятиям организации, власти, избранности, а не единения, любви и здравого смысла. ГНОСТИКИ Гностики говорят, чтобы войти в Царствие Божие, мужчинам и женщинам нужна не Церковь, a gnosis, истина, постигнутая изнутри. Если бы их учение сводилось только к этому, я бы тоже был гностиком. Но я общался с ними и знаю, что они только говорят о гностицизме, судачат и муссируют слухи об истине. Они подробно описали воды жизни, но ни один из гностиков не дал мне их испить. Я видел у них не воплощенную в жизнь истину, а своевольное ее толкование: одни предаются умственной фантазии, другие - чувственности, поэтому и сбиваются с пути... Гностики убеждены, что Всемогущий Бог не мог бы создать эту землю: на ней слишком много зла и грехов, чтобы премудрое существо могло замарать себе руки. Дабы утвердиться в таком понимании мира, они постоянно твердят о несовершенствах плоти, о власти похоти и муках деторождения и так далее, точь-в-точь как Павел, но только он пошел и построил Церковь, а они - анархисты, не хотят никому подчиняться. По их мнению, мир возник по ошибке. По сути, он лишен гармонии и является не творением Бога, а делом рук какого-то божка-посредника, демиурга, которого в их школах иногда называют Jaldabanth - ищущий себя, могущественная, враждебная человеку субстанция. Подобное мировоззрение, по-моему, рождается той враждебностью, которую они испытывают к миру. Они считают, что на их долю выпала жестокая судьба: нищета и рабство, лишения и несчастия и неосуществившиеся мечты, и поэтому их искания приняли форму борьбы против космоса, а в итоге и против его создателя. Они верят в Дух, но воплощенный в материю, которую считают злой. Зависимость характера человека от движения планет они расценивают как его порабощение неким властелином. Здесь все те же постулаты: Дух спрятан в мужчинах и женщинах, характер наш заранее определен, материя нам мешает и так далее. Но я абсолютно не согласен с их выводами. Для гностиков мир не имеет цены и навязан Духу; от него следует избавиться. Однако для меня наш мир, особенно сейчас, когда мне уже скоро придется покинуть его, - это место, где можно гулять в сумерках под кипарисами, позолоченными закатом, любоваться на заре мерно дышащим морем, приветствовать друга, это место, где Дух может проявлять себя свободно, прекрасно и где мы можем любить и быть любимы. Это - счастье. То, что для них борьба против, есть для меня борьба вместе с огромным миром, окружающим нас; иначе, то, что для них борьба, для меня - драма. Я не признаю их демиурга. Их властелин есть мой ангел. Невразумительные и противоречивые космогонии, которыми они пытаются объяснить происхождение мира, я нахожу жалкими и смешными. Интерпретация Софии у них ошибочна, а с делением ее на две части - меньшую и большую - невозможно согласиться. Кто дал им право выдумывать легенды о Святом Духе? Кто дал им право критиковать Бога? Кто дал им право говорить так развязно о гностицизме, когда они его еще не осуществили? Я читал их новомодные евангелия, как и евангелие Павла, и нахожу их вздорными и натянутыми. Они то и дело ссылаются на Христа, но лишь затем, чтобы построить на Его словах свои эзотерические измышления. Апостолам приписывается то, что они никогда не говорили. Все это порождает мистику, которая призвана убедить читателя, что гностики владеют истиной в последней инстанции - Абсолютной истиной. Мудрость проста, она не бывает странной и сложной. Она всегда в середине, она - в Иерусалиме, она - в сердце, о котором говорил Христос вскоре после воскресения. Но гностики презирают мир, влекомые к вольнодумству, с одной стороны, и к аскетизму - с другой. Мудрость же - в устах младенца, в невинности, а пути, ведущие вправо или влево, не для детей... ПАТМОС В царствование Домициана меня призвали в Рим и пытали, а потом отправили на остров Патмос в Эгейском море. Там ко мне постепенно вернулись силы, но следы пыток до сих пор на моем теле. Шли годы, я чувствовал себя так, будто побывал на дне морском, но выжил, дабы рассказать свою историю. Но меня не покидали мысли об ужасах, которые я видел и которые выпали на долю наших братьев и сестер до меня, при Нероне. В Риме я видел мрак в человеческом обличьи, сатанинскую иллюзию и власть Смерти. Трудно было простить, трудно забыть. Более того, нелегко было понять: разве мы не шли за Богом живым? Однако в который раз мы пали жертвой этих rakshasas. Я молился. Я искал утешения через понимание. Но многим из нас легче было поверить, что миру все-таки свойственно зло. Миром управляют дьявольские силы, и его можно только разрушить, а не преобразовать. Я этому не верил, однако их аргументы обременяли и меня. Все же я надеялся дожить до того дня, когда свет озарит мир, однако вновь стал свидетелем массового убиения невинных. Я мечтал дожить до того дня, когда Спасителя узнают повсюду, однако стал свидетелем того, как люди поклоняются дьяволу, который выдает себя за Бога. Неудивительно, что отвратительная безжалостная жестокость Нерона или Тигеллина еще больше ожесточила наших товарищей против мира. Во мне росли напряжение и сомнение. Неужели я тоже ожесточу свое сердце против наших врагов, сделаюсь тверже стали, дабы эта мимолетная материальная жизнь не могла разрушить меня? Но когда я заглянул в себя, то увидел, что душа моя уже очерствела. Путник, зная, что идет не той дорогой, тем не менее решает не задерживаться в негостеприимном доме ночью и идти дальше, пока утром не отыщет верный путь. Так и я решил ожесточить свою душу еще больше, пока не превращусь в чистое и несокрушимое орудие, как меч, который очистит Церковь и поразит врагов истины. Меня всегда привлекала аскеза. На Патмосе я стал судить себя за ошибки, неудачи, за слишком прямолинейный взгляд на мир. Именно за это, наверное, меня и наказали в Риме, и я решил полностью посвятить себя восхождению. Я тяжко трудился, по нескольку часов в день предавался размышлениям и стремился быть праведным в мыслях, слове и деле. Если сравнить восхождение с винтовой лестницей, то в своем желании стать совершенным я, в общем, пытался придерживаться центральной колонны: не делать больше ошибок и таким образом войти в Царствие Божие как можно более прямым путем. Но ступеньки такой лестницы тем уже, чем ближе к центру, и мое восхождение становилось все более тяжелым и опасным. Как уже бывало со мной раньше, я боялся упасть. Таким образом, напряжение в моей душе еще больше возросло. Я страдал, что находился в изгнании, на Патмосе, на самом краю света. Я чувствовал, что могу много дать, но некому было вручить мои дары. Более всего я был огорчен тем, что происходило в нашей Церкви. Церковь росла, как никогда быстро; но даже если бы нас осталась всего горстка, я перенес бы это легче, чем строительство Церкви. В ней поклонялись не живому Христу, а Его искаженному образу; в ней женское начало отрицалось и очернялось; в ней властвовало иерархическое духовенство - Церковь не ведала Святого Духа, заселенная душами мертвых. На Патмосе я был бессилен что-либо предпринять. Кроме того, движение, создавшее эту Церковь, уже нельзя было повернуть вспять. Павел хорошо сделал свое дело, может быть, оно так преуспело не благодаря его энергии, а потому что мужчины и женщины были слишком обременены своими предрассудками, привязанностью к своему маленькому "эго". Наш Господь приходил, дабы устранить эту мелкую тщету. Хотя мы говорим о Его победе над дья-волом, миром, сердцем и душой, даже над нашими старыми предрассудками, все же в нас сохранилась привязанность к предрассудкам, тяга к своему маленькому "эго"; и мы истолковали Его мысли в свете этой привязанности. Иначе как же объяснить наши слова: когда Христос говорит о любви или о Царствии Божием, Его наставление вечно, но когда Он осуждает книжников и фарисеев, оно относится к другим временам и ситуациям, то есть когда Он Сам был еще с нами. Как еще можно объяснить, что мы считали Его наставления, касающиеся священнослужителей, более недействительными. Фарисеи и книжники, саддукеи и зелоты повсюду, только под другими именами. Это люди, либо субстанции, через которые человеческие предрассудки и маленькое "эго" выражают себя и существуют и в нашей Церкви. Конечно, не все наши священники и слуги Церкви плохие люди; среди них много благожелательных и искренних представителей. Огромна их ответственность, но не перед Церковью, которую они сами построили, и не перед Богом, которого они сотворили отчасти из суеверий, отчасти из теологии, а перед ищущими истину, которым они представляют себя как Духовные лица. На Патмосе я сокрушался о направлении Церкви, но не мог найти способа его изменить. То страдая, то негодуя в душе, я наблюдал со стороны, как мои братья строят воображаемое святое царство из собственных предрассудков; и все же я всегда и неизбежно был частью этой Церкви, хотя бы потому, что другие считали меня причастным к ней. У нашего Господа враги были повсюду, но предал Его тот, кто Его поцеловал. Продал Христа в плен, отдал на растерзание Его ученик, тот, кто претендовал представлять Его. Я помнил об этом и не знал, что мне делать. Напряженное состояние и размышления породили мой апокалипсис. КРАСОТА Всю свою жизнь я любил красоту, впитывал ее зрением, слухом и умом. В детстве идея города братской любви, Нового Иерусалима, казалась мне прекрасной. Его образ запечатлелся в моем сердце. В молодости я восхищался цветами Галилеи; по вечерам, когда воздух был напоен их ароматом, я ощущал в этом тленном мире нечто бессмертное, таинственное, и душа преисполнялась верой в существование Бога. Я любовался красотой прелестного лица девушки из Вифсаида и видел в нем всю бесконечность бессмертия, которое, как мне казалось, улыбалось. Я слышал красоту в музыке арф и барабанов, звучавшей в горах, окутанных вечерней мглой; улавливал чувственную беспредельность вод Тивериада. Однако таких мгновений было не так уж много, ибо красота в моем понимании - не просто свойство определенных предметов, а опыт, чувство, ощущение этого свойства. Я ощутил кристально чистую красоту жизни Христа, Его символов, жестов, поэзии Его речи. Например, когда Иисус улыбался, наблюдая за детьми, играющими на пыльных улицах Иерусалима. Однажды в мастерской Своего отца Он взял в руки кусок еще не обработанного кедрового дерева и стал разглядывать его со всех сторон, будто прикидывал, что бы Он мог из него сделать, если бы не оставил ремесло плотника. Он весело и с любовью стал разглядывать каждого из нас по очереди, будто пытался определить по чертам лица, отражавшим наши заботы, силы и слабости, что Он может из нас сделать. И Он улыбнулся... В такие мгновения я чувствовал, как в мое сердце закрадывалась абсолютная красота. На Патмосе сердце мое окаменело, стало невосприимчиво к красоте. Я искал ее в предметах, в великолепии вещей, - все без толку. Я так ожесточился, что засомневался: а какое отношение имеет красота к истине, да и может ли всегда чистая истина быть и прекрасной? Я отрекся от своей любви к красоте, решил, что она только помеха в моем восхождении. Я не хотел видеть окружавших меня образов, дочерей Патмоса, летних звезд и зимнего моря, восхода солнца и пения птиц, заката и наступления ночи - все для меня сводилось к тщете и бренности материи. Хотя спящий человек и не смотрит на мир, но он не может воспрепятствовать снам посещать его. Так и отгоняемые мной образы внешнего мира возникали во мне в ином виде, наделенные огромной силой. Они всплывали в необычайных, катастрофических, напряженных и страшных видениях и в откровениях о грядущем, преломленных сквозь призму моего воображения. ОТКРОВЕНИЯ Перечитывая написанное о пророческих фантазиях, я поражаюсь заключенным в них ярости, суровости, отвращению ко всему нечистому. Пусть все так и останется. Вряд ли я могу сказать, какая доля этих откровений была лишь сном, какая - искусством, сколько в них видений, галлюцинаций и сколько писательских домыслов. Мудрые увидят в этих семи светильниках семь chakras, а в семи ангелах - великие архетипы Бога, сидящие в chakras. Они увидят в зверях и в драконе некое слияние внешнего и внутреннего; в знаке зверя увидят то, что может различить только просветленная душа; в рассказе о преследовании женщины драконом увидят опасности, которым подвергнется Мария, Утешительница. В жене, облаченной в солнечные лучи, с луной в ногах и венцом из звезд на голове увидят Марию, Святой Дух. Во всаднике на белом коне они узнают Иисуса, Господа Калки, судью при конце времен, и его армию святых соратников, объединенных одним духом сострадания. ВОДОЛЕЙ Спустя некоторое время меня освободили, я покинул Патмос и добрался морем до Ефеса. Море, этот образ огромной свободной силы, и вечно движущейся, и в глубинах своих неподвижной, утешало меня в последние дни моего изгнания. Друзья нашли мне дом на берегу, недалеко от города, чтобы я мог всегда видеть волны и слышать чаек. После долгого напряженного труда обычно наступает реакция, и, когда я закончил свои Откровения, меня охватили опустошенность, безразличие и безволие. Я чувствовал приближение конца, к которому, как мне казалось, не был еще готов. Так продолжалось некоторое время. Однажды, когда цвел миндаль, я возвращался из города домой и, почувствовав усталость и жажду, присел у дороги отдохнуть. Чуть погодя за поворотом, между миндальными деревьями, появилась женщина. Правой рукой она придерживала кувшин с водой на голове, а левая двигалась ритмично в такт ее шагам, помогая сохранить равновесие. Она была бедно одета, и я подумал: наверное, продавщица воды. Ноги у нее, как и у меня, были в дорожной пыли. Видно, покупателей не нашлось, ибо дорога была почти пустынна, и она возвращалась в одну из лачуг на окраине города. Маленький мальчик, видно, ее сын, бежал впереди, хлопал в ладоши и в свободном изящном ритме то приседал, то пританцовывал. Он был подпоясан ремнем из овечьей кожи, а к ремню был подвешен глиняный кувшин, но лицом и осанкой он походил на царевича, скрывающегося в изгнании. Они медленно приближались ко мне в горячем мареве, поднимавшемся над дорогой, между поблескивавшими миндальными деревьями, будто двигались под музыку торжественного величественного танца, под аккомпанемент цикад, птиц и моря. Я любовался ими и вдруг почувствовал себя уже не старым, но и не молодым, и забыл и о своих ноющих ранах, и о лишениях, и о своих заботах о будущем. Они приблизились, и, глядя на меня своими добрыми и серьезными глазами, мальчик спросил, не нужно ли мне чего. Во рту у меня пересохло, мне было трудно говорить. "Воды, если можно", - сказал я. С готовностью он беззаботно побежал к матери и протянул ей свой кувшин. Она налила в него воды, даже не взглянув в мою сторону. Он прибежал обратно ко мне, смеясь и распевая, как птичка, так, будто затренькали миндальные деревья от легкого эгейского ветерка. Он напоминал существо, живущее всегда в настоящем. Отмахнувшись от монетки, которую я ему протянул, мальчик дал мне воды со словами: "Это вам". Я посмотрел на его мать, и по глазам ее, кажется, узнал Софию, которая смотрела на усталого путника из вечного настоящего, полная вечной любви. Казалось, она видит мой Дух, а я соединяюсь с этим Духом, который смотрит на нее. Я заглянул в вечное настоящее, и там мы оба смотрели друг на друга. Это было вблизи Ефеса, и в то же время - в Царствии Божием. Вот где надо искать Божественное. Когда мы говорим о Нем или поклоняемся Ему, то обычно не обращаемся к Нему прямо, а через имя, через понятие. Поэтому говорим: "Я думаю так" или "Я думаю эдак" о Боге - и можем создать религии от Его имени, развивать свою теологию. Поэтому можем, если захотим, отрицать Его, потому что не знаем Божественного непосредственно, не испытали Его. Пыльная дорога, петляющая вдали, Ефес на горизонте, прозрачный в полдневном зное, старое тело человека по имени Иоанн, страдания в Риме - и все это показалось нереальным. Будто разыгрывалось театральное действие, и Дух следил за ходом пьесы, которую непрерывно рождает Божественное воображение. Пьеса стала обретать очертания, будто я был ребенок, высматривающий рисунок созвездий в хаосе звезд. Мгновение кончилось, мальчик с матерью прошли мимо. Я утолил жажду, встал и пошел домой. СУДНЫЙ ДЕНЬ Пьеса порождена не случаем, а логикой, и когда кто-то из нас подвергался преследованиям, причина тому была в его собственной жизни, в его поступках. Страдания возникали не по воле Бога или по Его желанию, ибо Бог любит, Он един и у Него нет желаний. Когда же мы в своих поступках отходим налево или направо, это отражается на нас, становится нашей судьбой, которую мы творим либо сообща, либо каждый в отдельности. Эта пьеса - драма. Мы видели, как наших братьев и сестер приносили в жертву диким зверям в Колизее, но не заметили тогда, как они в своей тонкой оболочке поднимаются с поля арены, отряхивают пыль и, не оглядываясь, улетают к невообразимому свету, а оттуда навстречу возрождению, другой жизни, в которой снова будет борьба со злом и долгий тернистый путь в Иерусалим. У этой пьесы есть свой режиссер. Мы не просто ходили кругами, вечно борясь с одними и теми же сатанинскими силами, учась на своих ошибках, ища дорогу домой. История, как я понимаю, развивается не по кругу, а по спирали. Времена года сменяют друг друга, и мы движемся в одном и том же ритме, но как годы проходят один за другим, так и мы приближаемся к судному дню и преображению мира. Мы живем под знаком рыб. Они плывут в разные стороны, будто к границам наших предрассудков и маленького "эго". Но в конце времен наступит суд и преображение мира. Я предчувствую это сердцем. Иисус сказал: "Я дал миру огонь, и вот смотрите, Я берегу его, пока он не разгорится". Как очистительный огонь, пришел Он в этот мир и так сказал: "Кто близ Меня - близ огня". Как очистительный огонь, пришел Он в этот мир, потому что в Нем выразилась очистительная сила Его матери, скорее, Он был этой силой во плоти. В Христе проявилась очистительная сила Святого Духа, но люди не приняли Его таким, каков Он был, поэтому Его огонь не распространился. Приняли Его немногие, и они сами были приняты огнем и стали, как огонь. Он не сжигал их, потому что огонь не сжигает огонь; потому что в них пробудился огонь Святого Духа, и поглотил не их, а предрассудки и тщету, несущественную материю маленького "эго", и не коснулся Духа, с которым они соединились. Дух нельзя ни сжечь огнем, ни загасить. Они стали и становятся, как огонь. Он горит в их существе неярко, по мере того как становится их огнем, и они подобны лампаде во мраке. Это святые, которые несут миру свет. Но святых немного и огонь невелик. Иисус сказал: "Я пришел, дабы принести огонь на землю, и да разгорится он!" - ибо Ему не терпелось суда. Но не потому, что Ему интересно было сосчитать наши грехи и предъявить нам обвинение (хозяин не вмешивается в дела своих слуг), а потому, что Он хотел завершить Свое дело, чтобы мы увидели Новый Иерусалим. Ему не терпелось суда не ради суда, а ради Царствия, которое грядет нам, как только пыль человеческих мелких забот и дьявольское зло сгорят в этом огне. Он заботился о том, что войдет в Царствие, а не о том, что останется за его воротами, точно так же, как скульптор заботится не о бесполезной мраморной крошке, а о той фигуре, которая возникает под его резцом. Христу передалось и терпение Его Матери, поэтому наш Господь ждал и ждет по сей день, охраняя маленькие огоньки истины в мире. В конце времен, когда придет Святой Дух, очистительный огонь перерастет в пожар, точно как подпаленное дерево, которое сначала тлеет, а в какой-то момент из него вырывается пламя. Она пробудит огонь во всех, кто ищет истину, и народы постепенно, к вящему своему удивлению, загорятся чистым метафизическим огнем, и мир со всех четырех сторон будет объят пламенем судного дня. Дети света поднимутся из кромешной тьмы, сбросят свое мелкое "эго" и все омертвевшее в них - сгорит всякое желание, и они узнают Дух. Кто не поверит Матери и не откажется от своего маленького иллюзорного "эго", те сгинут в яростном искупительном священном огне, ибо то, что безжизненно, должно исчезнуть. Для одних возгорится огонь возмездия, для других - огонь благодати, любви. Таков Страшный суд над человечеством, который иногда с наступлением ночи видится мне, когда я заглядываю в свою душу. ВОСКРЕСЕНИЕ В душе своей я вижу город братства в Святом Духе, поднимающийся из пламени судного огня; вижу Новый Иерусалим, огромный, прекрасный, окруженный стеною с двенадцатью основаниями и двенадцатью воротами. Двенадцать ворот выражают лепестки чакры души. Они окружают фонтан, из которого бьет живая вода, в разуме макрокосмоса, и они проявляются во всяком мужчине и женщине, в моих братьях и сестрах, детях света. В снах своих я хожу между колоннад этого города, встречаю друзей, которых помню или забыл, и все так знакомо и вместе в тем удивительно и ново. Когда мы разговариваем, то кажется, будто входим в величественные, поразительно красивые города, заключенные один в другом, с двенадцатью воротами, бесчисленными улицами, садами и парками, с башнями и шпилями, окруженные полями, лугами и холмами, морями и лесами. На каждом шагу мы сталкиваемся с приключениями и то и дело спрашиваем: "Как же так: внешне у человека определенный рост и вес, а изнутри он безграничен, и нет предела любви, которую он может отдать и получить?" В памяти моей души встают картины моря, цветущих миндалевых рощ, образ девочки из Вифсаида, слова моего Учителя, смирение Марии Магдалины и ее любовь к Христу, бесконечная доброта Марии; видятся Новый Иерусалим и дети света на его бесконечных улицах, их невинные игры и добрые поступки, радостная непосредственность. Во всем этом царит порядок, подобный законам гармонии, не ограниченный и выражающий все аккорды и оттенки любви. Во всем: в искусстве Человека, в его играх, в работе, в спорах и аргументах, в повседневных заботах, в его святынях - я вижу проявление символики, бесконечное в конечном, вечное в мимолетном. Что бы ни открылось мне в Новом Иерусалиме, оно всегда безгранично; во время можно войти так, как мы входим в огромный город, где двенадцать башен и улицы ведут в рай. В Новом Иерусалиме Божественное воображение бьет фонтаном из любой частички кирпича здания, а мужчины и женщины ходят по городу, пораженные тем, что открывается их взору, и вспоминают о своем прошлом, как о сне. Подобно тому, как фиговое дерево может родить только фиги, а лимонное - лимоны, так и я вижу плод желания, растущим на древе невинности. В самом сердце города вместо фонтана видна Защитница, Заступница, Утешительница, Святой Дух, Мать - простодушная, как ребенок, и непостижимо таинственная. В Ее правой руке - свет, подобный луне, на голове - венец из сверкающих лучей света, вокруг Ее ног -- лотосы в живой воде, и Ее дети омывают Ей ноги, а из глаз Ее, устремленных на нас, струится свет сострадания, и радостно трубят ангелы. Все это я неотрывно разглядываю в своей душе, будто в сумерках, различаю неясные во мраке очертания города на отдаленном холме. ИМЕНА Спускается ночь, и, сняв свою обувь и сложив руки, как показывала мне Мария в Иерусалиме на Пятидесятницу, я возношу хвалу Господу Иисусу, повторяя размеренно и громко: Ты - Сын Бога, и я поклоняюсь Тебе. Ты - Сын Святого Духа. Ты был зачат в душе Твоей Матери - так Ты невинен. Ты был рожден девственницей. Ты - вечное дитя. Ты - Шри Ганеша. Ты - Шри Картикейя. Ты Шри Махавишну. Ты родился в самый сумрачный час. Ты родился в хлеву, дабы научить нас смирению. Тебя положили в ясли, в сухую солому мира. Простодушные обожали Тебя. Тебя нашли Шри Брахмадева, Шри Вишну и Шри Шива, и они предложили Тебе благовония, золото и миро. Твои ноги коснулись души мира. Ты недосягаем для соблазнов. Ты превратил воду в вино. Ты прошел по воде. Ты крестил живой водой Святого Духа и огнем. Ты - огонь, и Ты сказал: "Кто близ Меня - близ огня". Ты пришел, дабы принести огонь в мир. Ты бичевал лицемеров. Ты изобличал фарисеев. Ты не признавал догм. Ты очистил Храм от материалистов. Ты излечил больных, изгнал демонов, прозрел слепых. Ты накормил голодных, дал покой обремененным, надежду - угнетенным, Ты сказал: "Блаженны познавшие нужду в Боге". Ты воскрешал мертвых. Ты принес спасение. Ты принес освобождение. Ты сказал: "Вам следует родиться заново". Ты проповедовал Евангелие Царства Божиего. Ты проповедовал прощение грехов, и Сам прощал грехи. Ты завещал нам любить друг друга. Ты сказал о Марии Магдалине: "Ее грехи, которых было много, прощены, ибо она имеет много любви". Ты - любовь Человека к брату Своему. Ты вбираешь карму тех, кто любит Тебя. Ты очень добр. Любовь создала Тебя, любовь родила Тебя, любовь оплакала Тебя, любовь восславлена в Тебе. Ты названный, Сын Человеческий. Ты - Друг Человека. Ты - Старший Брат. Ты омыл ноги Своим ученикам. Ты отдал жизнь за человечество. Ты пришел, дабы сделать нас счастливыми. Ты всячески старался угодить Своей Матери. Ты на каждом шагу восславлял Своего Отца. Ты сказал: "Постучите по дереву - и Я в нем. Поднимите камень - Я в нем". Ты - повсюду. Ты - воплощение святости. Ты - бесконечная мудрость. Ты - душа щедрости. Ты - мир, и Ты сказал: "Блаженны миротворцы". Ты - невинность, непорочная и абсолютная. Ты - смысл Вселенной. Ты - смысл творения. Ты - Слово, Логос. Ты - Надежда Мира. Ты - Свет Мира. Ты - Путь. Ты - Врата. Ты - Агнец Божий. Ты - Здоровая Лоза. Ты - Хлеб Жизни. Ты - сын Праведности. Ты - Пантократор, Правитель. Ты - Салватор Мунди, Спаситель. Ты - Омкара. Ты - Искупитель. Ты - Мессия. Ты - Омега. Ты - Лев Иудейский. Ты - Сахаджа. Ты - Еммануил, и Ты всегда с теми, кто любит. Ты - чистая энергия. Ты - сила Святого Духа. Ты призвал ребенка и сказал: "Кто мал, как этот ребенок, тот самый большой в Царствии Божием". Ты обитаешь в Ади Агии Чакре. Ты предпринял тапасию творения. Фарисеи обвинили Тебя, Ты был предан поцелуем, толпа выказала Тебе свою ненависть, солдаты били Тебя, и меркантильные насмехались над Тобой, но Тебя это не трогало. Человек обрушил на Тебя все, что было в нем самого темного, но Твой свет не погас. Ты подверг Себя распятию - так велика Твоя сила. Ты простил тех, кто распял Тебя. Когда Тебя распинали, завеса в храме организованной религии разорвалась. Говорят, Ты сошел в ад и проповедовал Евангелие проклятым - так велико Твое милосердие. На третий день Ты восстал. Ты - Воскресение. Ты - вечная жизнь. Ты доказал, что Любовь сильнее зла. Ты доказал, что Любовь сильнее смерти. Ты доказал истинность Духа. Ты Тот, Кто снова грядет на белом коне коллективного сознания. Тебя нельзя осквернить. У Тебя одиннадцать разрушительных сил. Ты - Шри Калки. Ты - Повелитель Страшного Суда. Ты внушаешь трепет и непобедим. Ты отбрасываешь жестокосердных и равнодушных направо и налево. Ты - Повелитель Жатвы. Ты - Повелитель Нового Иерусалима. Ты - опора для плода Древа Жизни. Куда Ты обратишь Свой взор, там великие архангелы, Гавриил и Михаил. В Тебе сострадательная сила Бога. Ты обещал миру Утешительницу. Повелитель Повелителей, мы преклоняем голову пред Тобой! Царь Царей, мы приветствуем Тебя! Сын Бога, мы обожаем тебя! Ты - воплощение любви Твоей Матери. ГОЛОС МОРЯ Ночь опустилась на Ефес, и я оставляю незаконченный труд одного дня ради утра другого. Все спят: и лодочник, и крикливые чайки, и священнослужители в Храме Дианы, и хозяева, и слуги, и рабы; даже шепот влюбленных в сосновой роще над берегом давно смолк. Не спят только соловьи, я и сонный ветер. Я слушаю море, как музыку. Видно, в этом мое утешение на старости лет: голос моря слышнее ночью, чем днем. Днем шум лодок, крики чаек, гам людей, безостановочный поток мыслей мешают внимать вечной музыке моря, а ночью наступает тишина. В жизни моей плоти тоже опускается ночь, и я слышу музыку действительности лучше, чем в юности. Голоса моих "я", которые тогда волновали меня, спорили, желали одно и требовали другое, теперь смолкли. Главное, я вижу теперь яснее, и мимолетное предстает в истинном своем виде. Когда в Ефесе спрашивают мое мнение о чем-либо или просят совета, спорят друг с другом или рассуждают об абсолютном, то я не знаю, что сказать. Мы тоже, когда были молоды, досаждали Иисусу мелкими заботами, и Он, бывало, говорил: "Огонь горит пред алтарем Духа, и если воистину желаете приблизиться к Духу, прежде сбросьте повседневные заботы, свое маленькое "эго" и свои предрассудки в тот огонь". Он говорил: "Забудьте о своих проблемах, ищите Царствие Божие; а когда найдете, все ваши проблемы будут решены". И еще говорил: "В невинности и честности ищите Царствие, ибо должны узнать, чего хотите, должны спастись от адских иллюзий, должны знать, что радость с вами". дух Когда ночь опускается в моей жизни, все чаще меня охватывает чувство, будто внутри нас есть что-то неугасимое, схожее с улыбкой, которая озаряет лицо молодой матери, когда она любуется своим ребенком, играющим в оливковой роще и не подозревающим, что на него смотрят. Это чувство все разрастается во мне, подобно улыбке молодой матери, которая становится еще прекраснее, потому что тот, на кого она смотрит с любовью, не догадывается о ее присутствии. Это нечто внутри нас не в силах погасить ни время, ни печаль, ни смерть, ни дьявол. Что же это? Это Дух. Дух наблюдает. Наблюдает и ждет. Наблюдает и любит. За кем наблюдает Дух? За нами. Дух видит все. Это внимание Бога в сердце человека. Это наша истинная суть. Дух видит наши устремления и заботы, ненависть и страсти, наше рождение и нашу смерть в затемненной комнате, где мы одни, а извне, за ставнями, происходят дела другого дня. Дух видит наши усилия и неудачи, слабость и великодушие. Дух любит нас. Дух - это мы, хотя мы - еще не Дух. Мы прячемся в наши стремления, заботы, желания, мысли, чувства, сны. Мы потерялись во всем этом, как ребенок, который вышел из родительского сада и бродит по улицам города. Он бродит вокруг да около, его влечет будущее, прошлое гонит по лабиринтам переулков, по бесконечным запутанным дорогам. Он бродит до тех пор, пока не забудет родительский сад и даже свое собственное имя. Он уже воспитан другими, и сам стал другим, у него появились предрассудки. Он потерял себя. Таково положение вещей в этом мире: мы облачены в одежды времени и пространства, рождаемся, живем и умираем, снова рождаемся, испытываем желания и страдания, не зная, что мы есть Дух. Мы говорим: воистину мы есть Дух; поклоняемся Духу или, наоборот, сомневаемся и отрицаем, но все же мы еще не стали Духом. Единственная цель Христа была в том, чтобы мы стали Духом, чтобы поняли до конца, кто мы. Когда ночь спускается в моей жизни, и ощущение чего-то неугасимого и прекрасного снова растет во мне, я знаю, что теперь не случится то, чего я когда-то боялся: то есть как бы Его дело не оказалось тщетным и вся мудрость Духа не была утрачена. Этого не случится, даже если Павел и его приспешники будут строить Церковь за Церковью, совершать свои лжекрещения, изобретать свои догмы, создавать духовенство, пренебрегать Духом и забывать о своей Матери, выдавать черное за белое, отрицать или извращать слова Иисуса. Этого все равно не случится. Не может этого случиться, потому что нереальное, наконец, потеряло под собой почву, и когда холодный ветер Божьей любви дунет на наше существование, оно рассеется, как сон. МОЛЧАНИЕ Ночь тихо спускается в моей жизни, и я чувствую, что написанного мной недостаточно. Что же еще мог бы я сказать? Может, мне следовало оставить своим друзьям только молчание, свет, знак любви и сердечные пожелания. Когда я размышляю, то будто говорю Иисусу: "Когда я думаю о Тебе, я не могу думать о Тебе и погружаюсь в молчание". Когда я вспоминаю Тебя, я вспоминаю свет, который наполняет меня. Когда я повторяю Твое имя, в душе моей уста произносят "любовь". Из всех Твоих наставлений я помню одно - то ли это просьба, то ли завет, то ли предостережение или обещание. Эти Твои простые слова я хотел бы оставить миру в его немощи и смятении, как и Ты когда-то оставил мне: "Се, Матерь твоя".