Эдгар Берроуз. Тарзан и убийства в джунглях Тарзан и люди-муравьи Перевод В. Анисимова Приключения в недрах Земли. Перевод В. Анисимова Тарзан и потерпевшие кораблекрушение. Перевод И. Владимировой Тарзан и убийства в джунглях. Перевод И. Владимировой Эдгар Райс Берроуз ТАРЗАН И ЛЮДИ-МУРАВЬИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ В НЕДРАХ ЗЕМЛИ ТАРЗАН И ПОТЕРПЕВШИЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ ТАРЗАН И УБИЙСТВА В ДЖУНГЛЯХ Повести Переводчики В. Анисимов, И. Владимирова Редактор Г. Соркина Подписано к печати 25.09.91. Формат 84 X 108'/32. Гарнитура Тип Таймс. Высокая печать с ФПФ. Печ. л. 11, 5. Тираж 570000 экз. Заказ 1278. Государственное малое предприятие "Гарт". Эстония, Таллинн, Пярнусское шоссе, 10. Минский ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинат МППО им. Я. Коласа. 220005, Минск, Красная, 23. © ГМП "Гарт", 1991. © А/о "принтэст", 1991. ISBN 5-7985-0017-9 --------------------------------------------------------------- OCR, Spellcheck: Максим Пономарев aka MacX --------------------------------------------------------------- I ГОЛОС ГИЕНЫ По лесной тропе бесшумно двигался бронзовотелый человек-гигант, почти полностью обнаженный, если не считать набедренной повязки. Это был Тарзан, обходивший ранним бодряще-прохладным утром свои обширные владения-джунгли. Лес в этом месте был редким, с отдельными открытыми полянами, на которых росли разрозненные деревья. Продвижение Тарзана поэтому было быстрым, то есть быстрым для перемещения по земле. Если джунгли были бы густыми, то он двигался бы по деревьям, перелетая с одного на другое с ловкостью обезьяны и со скоростью мартышки. Ибо был он Тарзаном из племени обезьян, который, невзирая на свои многочисленные контакты с цивилизацией с юношеских лет, сохранил в полной мере все свои лесные повадки и силу. Он выглядел безразличным к окружавшей его среде, однако безразличие это было кажущимся, -- следствие того, что он прекрасно разбирался в запахах и звуках джунглей. Все его органы чувств были обострены. Тарзан, например, знал, что слева от него в ста футах в кустах лежит лев и что царь зверей расположился рядом с наполовину съеденной тушей задранной им зебры. Ни льва, ни зебры он не видел, но знал, что они там. Уша-ветер донес эту информацию до его чувствительных ноздрей. Многолетний опыт научил этого человека джунглей различать запахи как льва, так и зебры. Следы льва с полным брюхом отличаются от поступи голодного. Поэтому Тарзан равнодушно прошел дальше, зная, что лев не станет на него нападать. Тарзан всегда и во всем предпочитал полагаться на свое обоняние. Глаза человека могут обмануть в сумерках и ночью, уши -- попасть под влияние разыгравшегося воображения. Но обоняние не подводило никогда. Оно было всегда безошибочным; оно всегда говорило человеку, что есть что. К сожалению, человеку не всегда удается идти навстречу ветру -- либо человек меняет направление движения, либо ветер. Первое относилось сейчас к Тарзану, который пошел поперек ветру, чтобы избежать встречи с рекой, которую он был не в настроении переплывать. В результате его сверхтонкое обоняние, на время отошедшее на второй план, уступило место иным органам чувств, поставляющим информацию. Вдруг до слуха Тарзана донеслось нечто такое, чего не смогли бы уловить ничьи иные уши, кроме его собственных -- далекий крик гиены Данго. У Тарзана по обыкновению зачесалась голова, что с ним бывало всегда, когда он слышал этот противный звук. Ко всем животным, кроме, пожалуй, крокодила, Тарзан относился с уважением, но к Данго-гиене он испытывал только отвращение. Он презирал гнусные повадки этой твари и не выносил ее запаха. В основном из-за последнего обстоятельства он обычно избегал появляться поблизости от Данго, чтобы не поддаться порыву убить живое существо из слепой ненависти, что, по его мнению, было бы делом недостойным. До тех пор, пока Данго не причиняла зла, Тарзан ее щадил -- ведь не мог же он в самом деле убить зверя только потому, что ему не нравится его запах. Кроме того, этот запах был дан Данго от природы. Тарзан собрался было снова изменить направление движения, на сей раз чтобы не приближаться к Данго, как вдруг услышал какую-то странную ноту в голосе Данго, что заставило его изменить решение. Это была странная нота, она говорила о чем-то необыкновенном. В Тарзане проснулось любопытство, и он решил разобраться, в чем дело. Он прибавил шагу. Оказавшись в лесной чаще, он перебрался на деревья, совершая огромные перелеты с одного на другое, сокращая расстояние. Он проносился мимо мартышек, которые заговаривали с ним на своем быстром языке, и он отвечал им теми же быстрыми звуками, говоря, что спешит и не может задержаться. В любое другое время он присоединился бы к ним, чтобы порезвиться с детенышами мартышек под одобрительными взорами их матерей или поиграть с зазывавшими его отцами в перебрасывание кокосовых орехов. Сейчас же он торопился узнать, чем вызвана эта странная нотка в голосе Данго. Тем не менее, один особенно игриво настроенный самец бросил кокосовый орех без предупреждения. Это было сделано без злого умысла, ибо самец знал быстроту реакции Тарзана. И все же молниеносный ответный бросок Тарзана застал животное врасплох. Тарзан поймал орех и послал его назад почти одним и тем же движением, и "бейсбольный мяч" джунглей, проскочив сквозь лапы мартышки, с глухим стуком ударился о мохнатую грудь. Раздался взрыв смеха мартышек, и шаловливый самец огорченно потер грудь одной лапой, а другой -- озадаченно почесал голову. -- Поиграй со своими братьями, -- выкрикнул Тарзан. -- Сегодня у Тарзана нет времени для забав. И он прибавил скорость. Голоса Данго и ее собратьев звучали все громче и громче в его ушах, их запах становился все более отвратительным. Находясь в воздухе, Тарзан сплюнул от отвращения, но с курса не свернул. Наконец на краю поляны он глянул вниз и увидел зрелище, весьма необычное для этих африканских зарослей. На земле лежал частично изуродованный аэроплан. Там же, бродя кругами вокруг обломков, обнаружился источник ненавистного Тарзану запаха -- полдюжины гиен с высунутыми языками, с которых капала слюна. Они двигались безостановочной мягкой поступью, кружа вокруг аэроплана, время от времени прыгая на фюзеляж и явно пытаясь добраться до чего-то, находящегося внутри. Подавив отвращение, Тарзан с легкостью соскочил на землю. И хотя приземлился он очень мягко, гиены услышали и резко обернулись. Они сердито заворчали, затем отступили назад. Первый импульс гиен всегда отступить, за исключением тех случаев, когда они имели дело с падалью. Затем, увидев, что Тарзан один, гиены посмелее осторожно двинулись вперед с оскаленными клыками. Между этим человеком и племенем Данго существовала старая взаимная вражда. Тарзан, казалось, не обращал никакого внимания на гиен. Лук и колчан со стрелами, а также охотничий нож в ножнах оставались на своих местах -- Тарзан не схватился за них. Он даже не замахнулся в угрозе дротиком. Всем своим видом он выказывал презрение. Однако Тарзан держался начеку. Гиен он знал с давних пор. Трусливая -- да, но, подстегиваемая голодом, способна неожиданно и дерзко напасть, пустив в ход клыки и когти. Сейчас он нюхом чуял, что они голодны, и, оставаясь внешне презрительным, внутренне же был собран. Осмелев от внешнего безразличия Тарзана, гиены приблизились к нему. Затем самая крупная из них вдруг бросилась вперед и прыгнула на Тарзана, целясь ему в горло. Не успели грозные клыки сомкнуться на его горле, как Тарзан выбросил вперед бронзовую руку и схватил зверя за шею. Он повернул тело над своей головой и с чудовищной силой швырнул гиену в ее же сородичей, повалив при этом трех зверей на землю. Эти трое тут же вскочили, а первая гиена осталась лежать неподвижно, и ее сородичи тотчас же накинулись на покалеченное тело своего вожака и принялись его пожирать. Да, Тарзан из племени обезьян знал, каким образом лучше всего обращаться с гиенами. Пока те были заняты своей отвратительной трапезой, Тарзан обследовал самолет и обнаружил, что тот разбит не полностью. Одно крыло оказалось помятым, шасси же сломано окончательно. Но то, что относилось к этому сооружению из металла и проводов, не относилось к той плоти и крови, которая им недавно управляла -- к той плоти и крови, до которой гиены оказались не в состоянии добраться. В кабине за штурвалом сидел пилот, наклонив вперед тело и упершись головой в приборную доску. Он был мертв. Самолет принадлежал итальянским военно-воздушным силам. Тарзан постарался запомнить его номер и эмблему. Затем, забравшись на крыло и приблизившись к кабине, открыл поврежденный люк и принялся пристально осматривать тело пилота. -- Мертв. Один-два дня, -- пробормотал Тарзан. -- Пулевое отверстие в горле, чуть левее гортани. Вот это уже странно. Я бы сказал, что этот человек был ранен в воздухе, но прожил еще и сумел посадить самолет. Причем был не один. Но стреляли не его спутники. Для Тарзана не составило особого труда определить, что мертвец был не один. На земле возле самолета виднелись человеческие следы, причем не туземцев, так как ноги людей были обуты в цивилизованную обувь. Тарзан также заметил несколько окурков от сигарет и клочок Целлофановой обертки. Заключение же Тарзана о том, что пилота застрелили не его спутники, потребовало гораздо более тонких рас-суждений. С первого взгляда было очевидно, что это случилось как-то иначе, но если его застрелили не они, то кто же? Тем не менее, если бы стреляли его спутники, то выстрел произвели бы либо сзади, либо справа. Однако пуля угодила в горло левее гортани. Тарзан вполголоса выругался на языке джунглей. -- Хотя это и кажется невероятным, -- проговорил он про себя, -- но в пилота стреляли в воздухе и не его спутники. Но тогда кто же? Он снова осмотрел рану. Покачал головой и нахмурил лоб. -- Пуля вошла сверху... Но разве это возможно... разве что... разве что стреляли с другого самолета. Так и есть. Точно! Это могло произойти только так и не иначе. Действительно, загадочная история -- в сердце Африки, вдалеке от всех авиалиний. Тарзан попытался истолковать смысл этой загадки подобно тому, как читал следы животных на звериных тропах, и пришел к определенному выводу, столь определенному, что спросил сам себя: -- Куда делся второй самолет? До слуха Тарзана вновь донеслись звуки, издаваемые гиенами -- звуки разрываемого мяса, хруст, чавканье, скрежет зубов -- и он сплюнул с отвращением. Его так и подмывало броситься на гиен с дротиком и ножом и прикончить их -- сделать еду из самих едоков, еду для стервятников. Но он лишь пробормотал: -- Здесь есть дела и поважнее. Дела, имеющие отношение к людям. Они -- в первую очередь. И Тарзан продолжил осмотр. Он нашел одну перчатку, перчатку с правой руки. Подобрал ее, вывернул наружу и понюхал подкладку. Ноздри его затрепетали. Затем он бросил перчатку, но надолго запомнил то, что узнал благодаря своему обонянию. Тарзан спрыгнул на землю. Вид гиен, занятых своим отвратительным делом, в сочетании с мерзкими звуками и издаваемым ими запахом привели Тарзана в бешенство. Из его широченной груди раздался грозный крик, и он бросился на гиен, угрожающе размахивая копьем. Животные бросились врассыпную. Тарзан знал, что гиены вернутся, чтобы доесть падаль, но, по крайней мере, он сможет закончить осмотр без их омерзительного присутствия. Тарзан тщательно осмотрел землю. -- Их было двое, -- тихо произнес он. -- Они двинулись в путь вот отсюда. -- Тарзан указал рукой вниз, хотя разговаривал лишь сам с собой. -- И они пошли, -- Тарзан снова сделал жест рукой, -- в ту сторону. Следы двухдневной давности, но еще достаточно четкие. Пойду по следам. На такое решение Тарзана вдохновило несколько соображений. Те, кто свалились с неба и сейчас находились в джунглях, если они еще живы, были людьми и, возможно, нуждались в помощи. А кроме того, это люди чужие, и Тарзану нужно было узнать, кто они такие и что делают в его владениях. И Тарзан двинулся в путь без дальнейших рассуждений. На тропе, по которой шел Тарзан, показался Тантор-слон, который издал приветственный трубный клич и приготовился хоботом поднять Тарзана к себе на спину, но у Тарзана не было времени для подобной роскоши. По следу лучше идти, находясь близко к земле, и он крикнул: -- Возвращайся к своему стаду, Тантор! Но чтобы слон не обиделся, Тарзан прыгнул ему на спину, быстро почесал Тантора за ушами, соскочил вниз и зашагал дальше по следам. Удовлетворенный Тантор с высоко поднятым хоботом грузно затопал обратно к своему стаду. В следующий раз Тарзана задержал Уша-ветер. Чуть изменив свое направление, Уша донес до ноздрей Тарзана совершенно новый запах -- запах, которого уж никак нельзя было ожидать в девственных африканских джунглях. Тарзан моментально свернул со следа и двинулся навстречу этому новому сигналу. Запах становился все сильнее и сильнее, пока Тарзан наконец не определил безо всяких колебаний запах бензина. Снова загадка. Бензин предполагал присутствие человека, но человеческого запаха в воздухе Тарзан не учуял. И все же запах бензина служил как бы косвенным доказательством того, что он оказался прав в своем предположении, а именно: о наличии второго самолета. Предположение вскоре подтвердилось находкой Тарзана. На земле лежала груда обломков того, что некогда было изготовленной человеком птицей, аппаратом, летящим на крыльях над воздушными просторами Африки. Теперь он был сломан и искорежен -- мрачное свидетельство трагедии. Здесь, как понял Тарзан, крылась другая часть головоломки. Это был тот самый второй самолет, в котором находился человек, выпустивший пулю, поразившую горло того, другого человека и убившую его. Хвост самолета был искромсан пулеметным огнем. Да, совершенно очевидно, в воздухе произошла схватка, схватка неравная, ибо, судя по всему, человек во втором самолете был вооружен одним лишь револьвером. Неравная или нет, однако человеку номер два удалось избежать участи человека номер один. Гляди, вот помятая трава. Номер два вернулся к самолету, потом ушел. Тарзан двинулся по следам и вскоре наткнулся на спутанную массу веревок и шелка. -- Парашют, -- произнес он. -- Номер два выбросился с парашютом. Мысли Тарзана заработали. В глазах появилось отсутствующее выражение -- Тарзан попытался восстановить картину вероятных событий. -- Первый самолет напал на второй. Это очевидно, так как у первого был пулемет, а у второго -- нет. У пилота второго самолета был револьвер. Из него он застрелил пилота номер один, который совершил вынужденную посадку, затем умер и был брошен двумя спутниками. Второй самолет, прошитый пулеметной очередью, рухнул вниз. Его пилот выбросился с парашютом и приземлился здесь, в нескольких милях от первого. Таким образом, в общей сложности на два упавших самолета приходилось трое живых людей, которые отправились дальше. Живы ли они еще? -- Но почему все это произошло? -- спрашивал себя Тарзан. Но на этот вопрос он ответить не мог. Он представлял себе, что произошло, но не мог представить почему. А джунгли, он знал, скорее всего запрут ответ на замок смерти. Джунгли суровы к пришельцам, не знакомым с их законами. У тех троих, выброшенных в джунгли, было мало шансов выжить, если они уже не погибли. Тарзан покачал головой. Подобный исход не удовлетворил его. В его душе шевельнулись гуманные чувства. Второй самолет был английским, его пилот, вероятно, тоже был англичанином, а двое других, наверное, были итальянцами. В венах Тарзана текла английская кровь. Для Тарзана жизнь человека представлялась не более ценной, чем жизнь антилопы. Тарзан пришел бы на выручку антилопе, если та оказалась бы в беде, и помог бы человеку в беде, если тот того заслуживал. С той лишь разницей, что антилопа в беде всегда заслуживала помощи, а человек не всегда. Сейчас же Тарзану не дано было знать, чего заслуживали эти люди, особенно англичанин. -- Англичанин, -- произнес он про себя. -- Начну с тебя. Остается надеяться, что я найду тебя раньше, чем это сделают львы или воины из племени Буйрае. Итак, Тарзан двинулся по следам человека, которого он не знал. Тарзан двинулся по следам лейтенанта Сесила Джайлз-Бертона. II НИТЬ СУДЬБЫ Судьба -- это нить, которая соединяет одно событие с другим и одного человека с другим. Нить, которой было суждено протянуться к Тарзану в джунгли Африки, началась в лаборатории Хораса Брауна в Чикаго. От Тарзана она потянулась назад к лейтенанту Бертону, от Бертона -- к человеку по фамилии Зубанев в Лондоне, от Зубанева к Джозефу Кэмпбеллу, известному под кличкой "Джо-дворняга", от Кэмпбелла -- к Мэри Грэм, которая сболтнула лишнее, и наконец от Мэри Грэм к Хорасу Брауну, у которого она служила секретаршей. Это длинная нить, и на всем протяжении от Чикаго до Африки она запачкана кровью, а в перспективе крови еще прибавится. Хорас Браун был американским изобретателем. У него служила секретаршей Мэри Грэм, которой он доверял и которая сболтнула лишнее. Хорас Браун изобрел некий прибор, имевший чрезвычайное военное значение. Мэри знала об этом, и Мэри отправилась на вечеринку. Именно на этой вечеринке Мэри сболтнула лишнее. Она не имела никакого дурного умысла, но, увы, Мэри не была хорошенькой и обычно пыталась компенсировать свою непривлекательность остроумной беседой. На сей раз, весьма некстати, она выбрала объектом своего остроумия человека, от которого ей следовало бы держаться подальше, -- Джозефа Кэмпбелла, он же Джо-Дворняга. В глазах Мэри мужчина -- это мужчина, и хотя Кэмпбелл не отличался привлекательной внешностью, ей польстил интерес, который он к ней проявил. И она ошибочно приняла его интерес к тому, что она говорит, за интерес к ней самой. Хорас Браун изобрел электрический прибор для разрушения систем зажигания любого двигателя внутреннего сгорания с расстояния до трех тысяч футов. -- Вы, конечно, сами понимаете, какое значение это может иметь в случае войны, -- оживленно сказала Мэри, жестикулируя левой рукой не столько, чтобы подчеркнуть важность сообщения, сколько продемонстрировать отсутствие на своих ловких пальцах машинистки обручального кольца. -- Ни танки, ни иная моторизованная техника противника не смогут подойти ближе тысячи ярдов. Штурмовики рухнут на землю, не успев нанести какие-либо серьезные повреждения на аэродромах. Оборудованные этими приборами бомбардировщики окажутся неуязвимыми для атак истребителей... Мэри продолжала болтать, не подозревая о существовании лейтенанта Сесила Джайлз-Бертона, не подозревая о существовании Зубанева, не подозревая о существовании Тарзана из племени обезьян, не подозревая о существовании всех тех людей в отдаленных местах, на чьи жизни она неосознанно повлияла. Все ее мысли были сосредоточены на том, что появился мужчина, проявивший к ней интерес. Джозеф Кэмпбелл глядел на нее с восхищением -- восхищением, вызванным полученными сведениями, которое она неправильно истолковала как восхищение ею самой. Он слушал в оба уха, запоминая каждую деталь, и уже строил планы. Для него появились шансы сорвать крупный куш, потрясающие шансы, но пока он еще не решил, каким именно образом это сделать. -- Я бы хотел взглянуть на эту штуковину, -- небрежно бросил он. -- Нельзя, -- сказала Мэри. -- Пока никому не дано ее увидеть. Ее разобрали на части из соображений предосторожности, чтобы ее не украли. У м-ра Брауна сохранились только чертежи в одном экземпляре. -- Все равно, мне хотелось бы поговорить с ним, -- настаивал Кэмпбелл и добавил с многозначительным видом: -- Это даст нам возможность чаще видеться друг с другом. Может, я даже смогу финансировать м-ра Брауна. Мэри с сожалением покачала головой. -- Боюсь, что и это невозможно. М-р Браун вылетел в Лондон для переговоров с британским правительством. Видите ли, согласно его планам, этим изобретением могут воспользоваться только наши две страны... Таким вот образом Мэри Грэм невинно потянула за кровавую нить судьбы. Расставаясь вечером с Мэри Грэм, Джозеф Кэмпбелл обещал позвонить ей на следующий день. Больше она его не видела. Джозеф Кэмпбелл исчез из ее жизни так же, как сама Мэри Грэм исчезнет сейчас из этого повествования... Неделей позже на другом берегу Атлантики Хорас Браун, заключивший выгодную сделку с британским правительством, приступил к сборке своего прибора в небольшой механической мастерской в Лондоне. А поскольку предполагалось, что никто, кроме него самого и властей, не знает, чем он занимается, то и не было принято никаких особых мер предосторожности для его охраны. В течение дня ему помогали два надежных механика. Вечером он уносил чертежи домой, в маленький пансионат, где снимал комнату, поскольку это было близко от работы. Николай Зубанев, русский эмигрант-изгнанник, проживал в том же пансионате. Это был загадочный маленький человек, безобидный на вид. Однако правительство, очевидно, не считало его безобидным, так как установило за ним постоянное наблюдение, о чем Зубанев не догадывался. Как не догадывался и другой постоялец, недавно прибывший из Америки, который подружился с Зубаневым. Тем не менее, несмотря на бдительность правительства, однажды утром Хорас Браун был найден мертвым. Чертежи исчезли. Исчезли также м-р Зубанев и его новый друг, Кэмпбелл. Правительство обратилось к своим многочисленным источникам информации. Спустя неделю след Кэмпбелла и Зубанева обнаружился в Риме, Италия. Смысл был очевиден: они отправились туда, чтобы продать украденные чертежи итальянскому правительству. Британские агенты в Риме засуетились. Одновременно из Кройдона на скоростном самолете в итальянскую столицу вылетел лейтенант Сесил Дажйлз-Бертон. Газеты сообщили, что он совершает полет в Кейптаун, Африка. В Италии был только один человек, к которому Кэмпбелл и Зубанев хотели обратиться со своим предложением, но добиться с ним встречи оказалось нелегко. Зубанев, не доверявший никому, придумал способ спрятать чертежи на тот случай, если итальянские власти решат силой завладеть бумагами. Он спрятал их в двойном дне саквояжа и оставил в гостиничном номере. Встреча оказалась удачной. Хозяин чрезвычайно заинтересовался. Была достигнута договоренность о цене. Они оба будут обеспечены на всю жизнь при условии, разумеется, если экспериментальный прибор, изготовленный по чертежам, окажется способным выполнять то, для чего он был задуман. В гостиницу Кэмпбелл и Зубанев вернулись окрыленные удачей. Но когда они открыли дверь в номер Зубанева, их воодушевление улетучилось уже на самом пороге. Кто-то побывал здесь в их отсутствие, перерыл все вещи, забыв убрать за собой. Зубанев бросился к саквояжу с двойным дном. Саквояж оказался на месте, двойное дно тоже, но чертежи исчезли! В отчаянии они позвонили Хозяину, и немедленно все пришло в движение. Были изданы приказы обыскивать каждого, покидающего Рим, и повторять обыск на всех пограничных пунктах. Но какой-то аэропорт сообщил, что лейтенант Сесил Джайлз-Бертон, англичанин, вылетел за 25 минут до получения приказа об обыске, предположительно в Кейптаун. Быстро проведенное расследование выявило далее тот факт, что означенный авиатор останавливался в одной гостинице с Кэмпбеллом и Зубаневым и что он покинул свой номер за каких-нибудь полчаса до их возвращения и обнаружения пропажи. Не прошло и часа, как Кэмпбелл и Зубанев вылетели на скоростном военном истребителе, пилотируемом лейтенантом Торлини. III СЛОМАННЫЕ КРЫЛЬЯ Лейтенант Сесил Джайлз-Бертон летел на юг, в сторону побережья Африки. Внизу катились голубые воды Средиземного моря. До сих пор задуманное дело продвигалось с необыкновенным успехом, и сейчас можно было бы спокойно повернуть на запад и двинуться назад в Лондон. Но у лейтенанта имелись причины поступить иначе. Он получил приказ лететь на юг, в Бангали, где его отец был резидентом. Похищенные чертежи следовало передать отцу, а самому направиться дальше в Кейптаун, словно он и в самом деле совершал спортивный перелет, как сообщалось в газетах. Смысл заключался в том, что британское правительство благоразумно решило не давать дружественной стране повода заподозрить его агентов в похищении чертежей из-под носа Хозяина, хотя первоначально чертежи были выкрадены из Англии. А поскольку отец лейтенанта Бертона являлся резидентом в Бангали, выбор для выполнения этой операции пал на лейтенанта. Что может выглядеть более естественным, чем желание сына повидаться с отцом и остановиться по пути в Кейптаун? К тому же в официальных правительственных бумагах была зафиксирована его просьба на такую остановку, и ее при необходимости можно предъявить. Хотя в Бангали и был запасной аэропорт, но находился он в стороне от маршрутов основных авиалиний, и возникал вопрос, сможет ли Бертон заправиться там горючим, поэтому он решил приземлиться в Тунисе и заполнить баки. Пока он заправлялся в тунисском аэропорту, вокруг его самолета собралась небольшая толпа любопытствующих. После быстрого и доброжелательного прохождения формальностей во французском аэропорту он остался поболтать с двумя служащими, как тут к нему подошел местный житель. -- Итальянцы, -- произнес он на безупречном английском, -- могут обогнать вас по пути в Кейптаун, если вы слишком долго здесь задержитесь. -- О! -- воскликнул один из французов. -- Соревнование. Я не знал этого. Бертон лихорадочно соображал. Его преследуют! Итальянское правительство также постаралось создать впечатление, что это лишь спортивные состязания. -- По правде говоря, это не официальные гонки, -- рассмеялся Бертон. -- Всего лишь личное пари кое с кем из итальянских приятелей. Если не хочу проиграть, пора уматывать. Через пять минут он снова был в воздухе и летел на юг на полной скорости, испытывая чувство благодарности за находчивость и заботливость своих сотрудников в Риме и сообразительность их агента, "местного" в Тунисе. В Тунисе Бертон потерял полчаса, но уже темнело, и, если преследователи в ближайшее время не обнаружат его, Бертон надеялся оторваться от них в течение ночи. Он летел прямым курсом на Бангали, иначе говоря, восточнее авиалинии на Кейптаун и западнее регулярной авиалинии Каир -- мыс Доброй Надежды, -- маршрут, который, по предположениям преследователей, он скорее всего должен был выбрать из-за его безопасности. Время от времени он оглядывался назад и наконец в последних лучах заходящего солнца увидел далеко позади серебристое мерцание, излучаемое нижней поверхностью крыльев аэроплана. Всю ночь этот самолет преследовал его, ориентируясь на язычки пламени, вырывающиеся из патрубков работающих моторов его машины. Самолет этот был скоростной и упрямо висел у него на хвосте. Лейтенант пытался понять замысел противника. Он знал, что сам он им не нужен, им нужны бумаги, которые он вез с собой. Если ему удастся добраться до Бангали, чертежи окажутся в безопасности, ибо там лейтенант будет под надежной защитой. Но этому не суждено было сбыться. Когда забрезжил рассвет, самолет-преследователь нагнал его и пошел рядом, едва не задевая кончиком своего крыла. Лейтенант увидел, что это итальянский военный истребитель, пилотируемый итальянским офицером. Двоих пассажиров он не узнал, хотя предполагал, что это Кэмпбелл и Зубанев, которых он никогда не видел. Внизу простиралось открытое пространство, и офицер-итальянец жестом приказал ему приземлиться. До Бангали оставалось не более пятидесяти миль. Когда лейтенант отрицательно покачал головой, те направили на него ствол пулемета. Англичанин сделал вираж и спикировал, затем снова сделал вираж и оказался под хвостом самолета противника. Единственным оружием лейтенанта был табельный пистолет. Он выхватил пистолет и стал стрелять в фюзеляж, надеясь перебить что-нибудь из системы управления. Истребитель сделал вираж и ушел в сторону, а лейтенант резко взмыл вверх. Теперь они догоняли сзади и догоняли быстро. Лейтенант обернулся и выстрелил в них четыре раза. Раздавшаяся в ответ пулеметная очередь оторвала часть оперения и стабилизатор. Лишившись управления, самолет вошел в штопор. Лейтенант пытался сделать все, что мог, но безуспешно. Выключив двигатель, он выпрыгнул с парашютом и стал плавно спускаться вниз. Паря в воздухе, он наблюдал за самолетом противника. Тот вел себя странно, и лейтенанту показалось, что либо он ранил пилота, либо повредил систему управления. В последний раз он увидел самолет, когда тот исчез за лесом в нескольких милях к югу. Итак, оба самолета рухнули на землю в разных местах, где их впоследствии обнаружил Тарзан из племени обезьян, озадаченный своими находками. Бертон поспешно вскочил на ноги и отстегнул парашют. Он огляделся по сторонам. Вокруг ни единой живой души. Он оказался посреди африканских дебрей, имея лишь туманное представление о расстоянии до Бангали, который находился, как ему думалось, в юго-восточном направлении. В нескольких стах ярдах от лейтенанта лежал самолет -- груда искореженных обломков. Он был рад, что выключил двигатель и что машина не сгорела, так как в кабине оставались запасные патроны и небольшой запас еды. Он понял, что попал в чертовски затруднительное положение, однако не предполагал, что положение гораздо хуже, чем он себе это представляет. Хорошо хоть, что чертежи, из-за которых он рисковал жизнью, были надежно спрятаны во внутреннем кармане рубашки. Он ощупал их, чтобы убедиться, что они не потерялись. Удовлетворенный, он пошел к разбитому самолету за патронами и едой. Не мешкая, он сразу же двинулся в том направлении, где, как ему казалось, находился Бангали, ибо соображал, что если его преследователи приземлились благополучно, то они отправятся на его поиски. Если до Бангали всего пятьдесят миль, как он думал, и идти следует в том направлении, которое он для себя определил, то, вполне вероятно, он дойдет туда на третьи сутки. Бертон молил Бога, чтобы в этой местности не водились львы и чтобы туземцы, если уж суждено с ними встретиться, оказались дружелюбными. Но он оказался в местности, где водились львы, а туземцы в этих краях не были дружелюбны. Бангали же находился в трехстах милях. IV ЗОВ В ДЖУНГЛЯХ Прошло два дня, прежде чем нить, которая потянулась от Хораса Брауна в Чикаго и уже успела частично обагриться кровью Хораса Брауна, устремилась дальше в Африку и обвилась вокруг Тарзана, ненавидящего гиен. Третий день Тарзан из племени обезьян шел по остывшему следу англичанина Сесила Джайлз-Бертона. И тут судьба выкинула странное коленце. Сесил Джайлз-Бертон, никогда ранее не бывавший в Африке, прошел через страну свирепых буйрае целым и невредимым, а Тарзан из племени обезьян, родившийся и выросший на этой земле, знающий ее как свои пять пальцев, попал в засаду, был ранен и схвачен! Случилось это следующим образом. Когда Тарзан приближался к лесной чаще, ветер дул со спины, и поэтому его чувствительные ноздри не могли уловить запахов живых существ, находящихся впереди. Таким образом, он не мог знать, что по лесу навстречу ему движутся несколько десятков воинов буйрае. Воины охотились и потому шли бесшумно, вот отчего Тарзан не услышал и не почуял их приближения. Неожиданно слева от Тарзана из леса выскочил лев. Из раны на боку животного текла кровь. Разъяренный лев пробежал мимо Тарзана, но через несколько ярдов резко развернулся и бросился прямо на него. Сохраняя полнейшее спокойствие, Тарзан поднял короткий тяжелый дротик и приготовился к поединку. Случилось так, что Тарзан оказался к лесу спиной... В тот же миг из чаши прямо на Тарзана вышли буйрае... Удивление их было велико, однако оно не помешало им действовать. Чеманго, сын вождя по имени Мпингу, узнал в белом человеке Тарзана -- Тарзана, который когда-то отнял у деревни пленницу, которую собирались подвергнуть мучительным пыткам и принести в жертву, -- Тарзана, который к тому же сделал Чеманго всеобщим посмешищем. Чеманго не стал тратить времени даром. Он метнул копье, и белый человек рухнул на землю с вибрирующим в спине древком. Остальные воины решили добить льва и набросились на него с громкими криками, выставив перед собой огромные щиты. Зверь обрушился на ближайшего к нему воина, налетев на щит и опрокинув человека на землю, где тот прикрывался спасительным щитом, пока его товарищи окружали льва и бросали в него свои копья. Лев снова бросился в атаку, и снова на земле оказался воин, загородившийся щитом, но на сей раз дротик пронзил дикое сердце, и сражение закончилось. В деревне вождя Мпингу возращение воинов, прибывших с белым пленником и тушей льва, было встречено всеобщим ликованием. Однако ликование заметно остыло, когда люди с опаской обнаружили, что их пленником является тот самый грозный Тарзан. Часть людей, подстрекаемые знахарем, потребовали немедленно прикончить пленника, чтобы тот не смог проявить свои магические способности и навлечь на них беду. Другие же советовали освободить его, утверждая, что дух убитого Тарзана может причинить им несравненно больше вреда, чем живой Тарзан. Разрываемый двумя противоположными идеями, Мпингу решил пойти на компромисс. Он велел надежно связать пленника, приставить к нему охрану и подлечить раны. Если к тому времени, когда пленник поправится, ничего неблагоприятного не произойдет, то они поступят с ним так же, как с другими пленниками, и тогда начнутся ритуальные танцы и общая трапеза! Кровотечение у Тарзана прекратилось. Полученная им рана оказалась бы смертельной для обыкновенного человека, но Тарзан был не обыкновенным. Он уже обдумывал план побега. Веревки с силой врезались в его тело, и охрана внимательно следила за тем, чтобы путы не ослабели. Каждый вечер они заново связывали Тарзана, удивляясь той могучей силе, благодаря которой человеку удавалось ослабить натяжение пут по крайней мере настолько, сколько требовалось для восстановления нормального кровообращения. Эта ежевечерняя процедура стала серьезной проблемой для Тарзана. Более того, она оскорбляла его чувство собственного достоинства. -- Человек, не способный пошевелить руками, -- размышлял он, -- только наполовину человек. Человек, не способный двигать руками и ногами, вообще не человек. Он ребенок, которого нужно кормить из рук, как буйрае кормят меня. И сердце Тарзана бешено заколотилось от испытываемого им чувства унижения, унижения, троекратно возросшего от того, что его кормят такие выродки, как дикари из племени буйрае. Однако что толку в том, что сердце Тарзана бешено колотилось, если его запястья и щиколотки были намертво связаны, а он лишен возможности освободиться от пут? Душа Тарзана кипела от ярости, но рассудок оставался холодным. -- Они кормят меня, чтобы я растолстел, -- говорил ему рассудок. -- У человека из сплошных мускулов мясо слишком жесткое. Поэтому они стараются, чтобы я нарастил слой сочного жира. Разве это достойный конец для Тарзана -- закончить свое существование в желудках буйрае? Нет, это не достойный конец для Тарзана -- и такого конца не будет! Тарзан непременно что-нибудь придумает. И Тарзан принялся перебирать в уме различные варианты, отвергая по очереди один за другим. Но все его пять органов чувств, более высоко развитые, чем у любого другого человека, работали с обычной остротой. В сложившейся ситуации три из его органов чувств мало чем могли помочь. Он мог видеть, но какая от этого польза, если вокруг были лишь стены убогой хижины? Какой смысл в осязании, если ноги и руки скованы путами? К чему вкусовые ощущения, если ему приходилось есть пищу буйрае, а не добытую своими могучими руками? Пищу буйрае, которую ему давали с тем расчетом, чтобы мускулы покрылись слоем жира, который таял бы во ртах у этих ублюдков и заставлял бы их причмокивать от удовольствия... Нет, оставались только два чувства -- слух и обоняние, от которых могла еще быть какая-то польза. А сверх того -- наивысшее необъяснимое шестое чувство, которым Тарзан обладал до степени, не доступной другим людям. Итак, проходили дни и ночи, а Тарзан все думал и думал, думал, когда просыпался и даже во сне. Он был более, чем когда-либо, восприимчив ко всем звукам и запахам, но, что наиболее важно, его шестое чувство целиком обратилось к джунглям и любому посланию, которое те могли донести до него. Посланий было много, однако Тарзан дожидался такого, которое принесло бы ему надежду. Он слышал Шиту-леопарда. Но надежды на него не было. Он вновь услышал Данго и с привычным отвращением учуял запах этого зверя. Издалека донесся голодный рык льва Нумы. Острый слух Тарзана зафиксировал его, но звук этот был лишен смысла, разве что у Тарзана мелькнула мысль, что благороднее быть съеденным львом, нежели буйрае. И вот Тарзан -- или, вернее, шестое чувство Тарзана -- получил новое известие. В его глазах появился слабый блеск удивления, ноздри расширились. Вскоре после этого Тарзан стал осторожно раскачиваться взад-вперед, и с его губ стали слетать негромкие монотонно-напевные звуки. Стоявший у входа стражник заглянул внутрь, увидел осторожное раскачивание Тарзана и спросил: -- Что ты делаешь? Тарзан прервал свои движения и монотонный речитатив только чтобы сказать: "Молюсь". Затем продолжил начатое. Стражник сообщил от увиденном Мпингу. Мпингу буркнул нечто нечленораздельное и сказал, что боги буйрае более могущественны, чем боги Тарзана. -- Пусть себе молится, -- произнес Мпингу. -- Это его не спасет. Скоро наши зубы и языки узнают его вкус. Стражник вернулся к хижине и продолжал нести караул. Тарзан продолжал раскачиваться и произносить монотонные звуки, только теперь уже чуть громче. Он ожидал, что стражник велит ему прекратить, но тот ничего не сказал, и Тарзан понял, что его план срабатывает. Известие продолжало доходить до него, но теперь это было уже больше, чем известие, полученное его шестым чувством. Известие дошло теперь до его ноздрей -- несомненно! Однако Тарзан действовал осторожно. Он посылал сигнал и очень медленно увеличивал громкость с тем, чтобы у буйрае оставалась иллюзия, будто он молится. Производимые им звуки незаметно усиливались с каждой минутой. Настал миг, когда буйрае поняли, что голос Тарзана слишком громок, но они предположили, что Тарзану просто не удается заставить своих богов услышать его. И тут до них донесся знаменитый клич Тарзана, от которого буйрае едва не лопнули барабанные перепонки. Это был словно гром, когда небеса черны и сердиты. Внезапно все стихло... В дебрях джунглей слон Тантор поднял голову навстречу ночному ветерку, и кончик его хобота судорожно задергался. Его уши зашевелились. Он повернулся вполоборота, чтобы полностью уловить информацию, доносимую ветром, еще раз принюхался -- и тогда он затрубил. Он трубил, созывая свое стадо. Подошли другие слоны, встали рядом с ним напротив ветра, прислушались и услышали то, что слышал он. Стадо отошло далеко от своего обычного пастбища, послушно следуя за своим вожаком, ибо последние несколько дней вожак вел себя очень беспокойно, словно чего-то искал, и животные боялись ослушаться его. Теперь они поняли, что вызывало его беспокойство и что его притягивало, и сейчас они также сотрясали в