этим вернулся Павлов. -- Граф получил письмо? -- спросил Роков. -- Он уже, наверное, на пути домой, -- отвечал Павлов. -- Хорошо! Мадам тоже должно быть уже у себя в будуаре, в самом соблазнительном неглиже. Через несколько минут верный Жак введет к ней без доклада г. Тарзана. Еще несколько минут уйдет на объяснение. Ольга будет выглядеть прелестно в своем воздушном ночном туалете, еще меньше скрывающем ее формы, чем обычное платье в обтяжку. Ольга будет удивлена, но отнюдь не неприятно. -- Если в жилах этого человека есть хоть капля красной крови, то граф попадет через пятнадцать минут на самую нежную любовную сцену. Я думаю, мы подстроили все великолепно, дорогой мой Алексей. Пойдем же выпьем за здоровье г. Тарзана доброго Планконовского абсента; не следует забывать, что граф де Куд один из лучших фехтовальщиков Парижа и чуть ли не лучший стрелок во всей Франции. Когда Тарзан приехал к Ольге, у входа его ждал Жак. -- Сюда, мсье, -- сказал он и повел его по широкой мраморной лестнице. Затем он распахнул дверь и, приподняв тяжелую портьеру, с почтительным поклоном пропустил Тарзана в слабо освещенную комнату, после чего сам исчез. В конце комнаты Тарзан увидел Ольгу, сидевшую у маленького столика, на котором стоял телефон. Она нетерпеливо постукивала пальцами по лакированной доске стола и не слышала, как он вошел. -- Ольга, -- сказал он, -- что случилось? Она обернулась к нему, испуганно вскрикнув. -- Жан! Что вы здесь делаете? Кто впустил вас? Что это значит? Тарзан стоял пораженный, но вскоре истина блеснула перед ним. -- Разве вы не вызывали меня, Ольга? -- Вызывала вас? В такое время! Боже! Жан, вы считаете меня сумасшедшей? -- Франсуа только что звонил мне, что у вас неприятности и вам нужна моя помощь. -- Франсуа? Бога ради, что это за Франсуа? -- Он сказал, что служит у вас, и говорил так, будто я должен его помнить. -- У нас нет никого, кто носил бы такое имя. Кто-то подшутил над вами, Жан, -- засмеялась Ольга. -- Боюсь, что шутка эта может оказаться очень мрачной, Ольга, -- возразил он. -- Тут больше злого умысла, чем юмора. -- Что вы хотите этим сказать? Не думаете же вы... -- Где граф? -- перебил он ее. -- В германском посольстве. -- Это новая шутка вашего уважаемого братца. Завтра граф узнает все. Расспросит слуг. Все будет за то... в чем Роков хочет убедить графа. -- Ах, негодяй! -- крикнула Ольга. Она поднялась, близко подошла к Тарзану и остановилась, подняв к нему лицо. Она была испугана. В глазах у нее было выражение несчастной загнанной лани -- удивленное, вопрошающее. Она дрожала и, ища опоры, положила руки к нему на широкие плечи. -- Как нам быть, Жан? -- шепнула она. -- Это ужасно. Завтра весь Париж прочтет. Николай об этом позаботится. В ее взоре, позе, в ее словах сквозил первобытный призыв беззащитной женщины к ее естественному покровителю -- мужчине. Тарзан взял в свою сильную руку одну из маленьких теплых ручек на его груди. Движение было непроизвольное, и почти также непроизвольно инстинкт защищающего заставил его обнять плечи женщины своей рукой. Как электрическая искра пробежала между ними. Он никогда раньше не стоял к ней так близко. Они сразу виновато посмотрели друг другу в глаза, и в тот момент, когда Ольге де Куд надо было призвать все свои силы, она оказалась слабой, -- она теснее прижалась к Тарзану и обвила руками его шею. А Тарзан от обезьян? Он схватил трепещущую женщину в свои объятия и осыпал горячие губы поцелуями. Рауль де Куд, прочитав письмо, поданное ему дворецким послом, торопливо извинился перед хозяином. Чем он объяснил свой уход, этого он никогда припомнить не мог. Все сливалось у него перед глазами, пока он не очутился на пороге собственного дома. Тут он сразу успокоился и стал действовать медленно и осторожно. По какой-то необъяснимой причине, Жак открыл ему дверь раньше, чем он поднялся до верху лестницы. В тот момент он не придал этому значения, но позже вспомнил необычное обстоятельство. Осторожно, на цыпочках, он поднялся по лестнице и прошел галереей до дверей будуара жены. В руках у него была тяжелая палка, с которой он обыкновенно гулял. Ольга первая увидела его. С криком ужаса она вырвалась из рук Тарзана, и человек-обезьяна успел вовремя обернуться, чтобы отвести удар, который де Куд собирался ему нанести по голове. Раз, два, три -- тяжелая палка опустилась с молниеносной быстротой, и каждый удар ускорял возвращение человека-обезьяны к прежнему первобытному состоянию. С низким горловым рычанием обезьяны-самца он прыгнул на француза. Он выхватил у него из рук толстую палку, переломил ее легко как спичку, отбросил в сторону и, как разъяренный зверь, схватил противника за горло. Ольга де Куд оставалась несколько мгновений безмолвным и пораженным ужасом свидетелем страшной сцены, потом бросилась к Тарзану, который убивал ее мужа, -- вытряхивал жизнь из него, -- почти как фокстерьер из пойманного мышонка. Она бешено вцепилась в его огромные лапы. -- Матерь божия! -- кричала она. -- Вы убиваете его, вы убиваете его! О, Жан! Вы убиваете моего мужа! Тарзан в ярости ничего не слышал. Вдруг он уронил тело противника на пол и, поставив ногу ему на грудь, поднял голову вверх. И по всему дворцу графов де Куд пронесся страшный, вызывающий рев обезьяны-самца, одолевшего врага. От погреба и до чердака крик услышали все слуги и побледнели, задрожав. Женщина в комнате опустилась на колени подле тела мужа и начала молиться. Медленно и постепенно красная пелена перед глазами Тарзана начала рассеиваться, он снова превращался в цивилизованного человека. Глаза его остановились на женщине, опустившейся на колени. "Ольга", -- шепнул он. Она взглянула на него, думая увидеть в его глазах тот же маниакальный, смертоносный огонь. И вместо этого прочла в них только печаль и огорчение. -- О, Жан! -- зарыдала она. -- Взгляните, что вы наделали. Он был мне мужем. Я любила его, и вы его любили. Тарзан бережно поднял безжизненное тело графа де Куд и перенес его на диван. Потом он приник ухом к его груди. -- Немного водки, Ольга, -- сказал он. Она принесла водку, и они вдвоем влили графу несколько капель. С побледневших губ сорвался легкий вздох. Де Куд шевельнулся и застонал. -- Он не умрет, -- сказал Тарзан, -- благодарение богу! -- Зачем вы это сделали, Жан? -- спросила она. -- Не знаю. Он ударил меня, и я обезумел. Я видел, как обезьяны моего племени проделывали то же самое. Я никогда не рассказывал вам своей истории, Ольга. Было бы лучше, если бы вы знали -- ничего бы этого не произошло. Я не знал никогда своего отца. Не знал другой матери, кроме свирепой обезьяны-самки. До пятнадцати лет я не видел ни одного человеческого существа и только в двадцать увидел первого белого. Немного больше года тому назад я бродил по африканским джунглям обнаженным хищным зверем. Не судите меня слишком строго. Два года -- слишком короткий срок, чтобы в одном индивидууме произвести те перемены, на которые для всей белой расы потребовался ряд веков. -- Я не осуждаю вас вовсе, Жан. Виновата я. Вам надо уйти. Он не должен видеть вас, когда придет в себя. Прощайте. Грустный, с поникшей головой, возвращался Тарзан из дворца графов де Куд. Но уже на улице мысли его приняли иное направление, и минут двадцать спустя он входил в полицейский комиссариат близ улицы Моль. Там он вскоре нашел одного из полицейских, участвовавших в столкновении с ним несколько недель тому назад. Полицейский искренно обрадовался встрече с человеком, так круто с ним обошедшимся. Потолковав с ним немного, Тарзан спросил, не слышал ли он чего-нибудь о неких Николае Рокове и Алексее Павлове. -- Очень часто слышал, разумеется, мсье. Они оба известны полиции и, хотя сейчас им ничто специально не инкриминируется, но мы считаем необходимым не упускать их из виду, чтобы знать, где можно их найти в случае надобности. Это те же меры предосторожности, что мы принимаем, относительно всех известных преступников. Почему мсье спрашивает? -- Они мне знакомы, -- отвечал Тарзан. -- Я хотел бы увидеть Рокова по одному делу: если бы вы указали мне, где он живет, я был бы вам благодарен. Через несколько минут он расстался с полицейским и, с клочком бумажки, на котором значился адрес в пределах довольно сомнительного квартала, он быстро направился к ближайшей стоянке такси. Роков и Павлов вернулись домой и обсуждали вместе вероятную развязку событий сегодняшнего вечера. Они позвонили в редакции двух утренних газет и с минуты на минуту ждали появления репортеров, чтобы сообщить им скандальное известие, которое завтра взволнует весь парижский свет. Тяжелые шаги раздались на лестнице. -- Ну и проворны же эти газетчики, -- воскликнул Роков и отозвался на стук в дверь: -- Войдите. Приветливая улыбка застыла на лице русского, когда он встретился взглядом с суровыми, серыми глазами посетителя. -- Тысяча чертей! -- завопил он, вскакивая на ноги. -- Что вам здесь нужно? -- Сядьте, -- проговорил Тарзан, так тихо, что оба негодяя едва расслышали, но таким тоном, что Роков моментально опустился на стул, а Павлов не двинулся с места. -- Вы отлично знаете, зачем я здесь, -- продолжал он тем же тоном. -- Я должен убить вас, но я не делаю этого только потому, что вы брат Ольги де Куд, не делаю, по крайней мере, сейчас. Я дам вам возможность еще пожить. Павлов -- в счет не идет, он просто глупая игрушка в ваших руках, а потому его я не трону до тех пор, пока позволю жить вам. Но для того, чтобы я вышел из комнаты, оставив вас обоих живыми, вы должны сделать две вещи. Во-первых, написать подробный отчет о вашей сегодняшней проделке и подписать его. Во-вторых, -- под страхом смерти обязаться, что ни один звук о происшедшем не попадет в газеты. Если то и другое не будет выполнено, ни одного из вас не будет в живых, когда я выйду из этой комнаты. Вы поняли меня? -- И, не ожидая ответа: -- Торопитесь, вот тут, перед вами, чернила, перо и бумага. Роков принял независимый вид, рассчитывая, таким образом, показать, что он не придает значения угрозам Тарзана. Миг спустя он почувствовал у себя на шее стальные пальцы человека-обезьяны, а Павлов, который попытался их отодрать и затем выскочить из комнаты, был брошен в беспамятстве в угол. Когда Роков начал синеть, Тарзан отпустил его и толкнул на стул. Прокашлявшись, Роков мрачно уставился на стоявшего перед ним человека. Павлов тоже пришел в себя и, повинуясь Тарзану, вернулся, хромая, на прежнее место. -- Теперь пишите, -- сказал человек-обезьяна. -- Если придется снова поучить вас, я уж не буду так снисходителен. Роков взялся за перо и начал писать. -- Смотрите, не пропустите ни одной подробности, ни одного имени, -- предупреждал Тарзан. Неожиданно в дверь постучали. -- Войдите, -- сказал Тарзан. Вошел вертлявый молодой человек. -- Я из газеты "Matin", -- заявил он. -- По-видимому, у г. Рокова есть для меня какое-то сообщение? -- Произошла ошибка, мсье, -- отвечал Тарзан. -- Ведь у вас нет никакого сообщения, дорогой Николай? Роков поднял голову от бумаги: -- Нет, -- угрюмо пробурчал он. -- Мне нечего сообщить вам для печати сегодня. -- И впредь, дорогой Николай, -- репортер не заметил. как загорелись злым огнем глаза человека-обезьяны, но от Николая Рокова это не ускользнуло. -- И впредь, -- торопливо подтвердил он. -- Очень жаль, что вас побеспокоили, мсье, -- сказал Тарзан, обернувшись к репортеру. -- Доброго вечера, -- и он с поклоном довел вертлявого молодого человека до дверей и захлопнул за ним дверь. Час спустя Тарзан, с довольно объемистым манускриптом в кармане, повернул к выходу. -- На вашем месте, -- сказал он, -- я уехал бы из Франции, потому что рано или поздно я найду какой-нибудь способ убить вас, не причиняя неприятностей ваше сестре. VI ДУЭЛЬ Д'Арно спал, когда Тарзан вернулся от Рокова. Тарзан не стал его будить, но на следующий день утром рассказал ему, ничего не упустив, о происшествии предыдущего вечера. -- Какой я дурак, -- заключил он. -- Я был дружен и с графом, и с его женой. И чем я отблагодарил их? Едва-едва не убил графа. Бросил тень на доброе имя женщины. Возможно, что расстроил их семейное счастье. -- Вы любите Ольгу де Куд? -- спросил его д'Арно. -- Если бы я не был твердо уверен в том, что она не любит меня, я не мог бы ответить вам на этот вопрос, Поль. Но сейчас я могу сказать со спокойной совестью, что я не люблю ее, и она не любит меня. Мы на мгновение поддались опьянению -- это не любовь, -- и прошло бы это так же быстро и бесследно, как налетело на нас, не войди в это время де Куд. Как вы знаете, я мало знал женщин. Ольга де Куд очень красива; ее красота, полумрак, вся обстановка, и эта мольба беззащитной о покровительстве -- передо всем этим мог бы разве устоять человек более культурный, но моя культурность даже кожи не коснулась -- ее хватает ровно на толщину платья. Париж -- не для меня. Я постоянно буду попадать в ловушки, все более и более опасные. Все запреты, наложенные человеком, скучны и надоедливы. Я вечно чувствую себя пленником. Я не могу дольше выносить этого, друг мой, и, я думаю, мне лучше вернуться в родные джунгли и вести там жизнь, для которой господь предназначил меня, приведя меня туда. -- Не принимайте всего этого так близко к сердцу, -- успокаивал его д'Арно. -- Вы вышли из положения лучше, чем это сделало бы большинство "культурных" мужчин в аналогичных условиях. А что касается вашего отъезда из Парижа, то я склонен думать, что на этот счет явятся возражения со стороны Рауля де Куд и мы скоро об этом узнаем. Д'Арно не ошибся. Спустя неделю, часов в одиннадцать утра, Тарзан и д'Арно сидели за завтраком, когда им доложили о приходе господина Флобера. Последний производил впечатление безукоризненно вежливого человека. С целым рядом поклонов он передал г. Тарзану вызов графа де Куд и выразил надежду, что г. Тарзан позаботится, чтобы друг, которому он поручит свои интересы, встретился с ним, г. Флобером, возможно скоро для обсуждения деталей и разрешения всех вопросов к обоюдному удовольствию. Разумеется, г. Тарзан охотно и безоговорочно доверяет свои интересы своему лучшему другу, лейтенанту д'Арно. Порешили на том, что д'Арно отправится к г. Флоберу в два часа, и вежливый г. Флобер, не переставая кланяться, вышел из комнаты. Когда они остались одни, д'Арно, усмехаясь, поглядел на Тарзана. -- Ну? -- сказал он. -- Теперь мне предстоит к своим грехам прибавить убийство или самому быть убитому, -- отозвался Тарзан. -- Я делаю быстрые успехи в усвоении навыков моих культурных братьев. -- Какое оружие вы выберете? -- спросил д'Арно. Де Куд мастерски владеет шпагой и великолепно стреляет. -- Я охотнее всего выбрал бы отравленные стрелы с расстояния в двадцать шагов или копья на таком же расстоянии, -- засмеялся Тарзан. -- Остановимся на пистолетах, Поль. -- Он убьет вас, Жан. -- Не сомневаюсь. Но ведь умереть все равно когда-нибудь надо. -- Я предпочел бы шпагу, -- предложил д'Арно. -- Он ограничился бы тем, что ранил вас, и меньше шансов, что рана была бы смертельна. -- Пистолет, -- решительно заявил Тарзан. Д'Арно пытался уговорить его, но не имел успеха, остановились на пистолетах. Д'Арно вернулся от г. Флобера после четырех часов. -- Все решено, -- сказал он. -- Жаловаться не на что. Завтра утром на рассвете, в уединенном месте, на дороге вблизи Этамп. Почему-то г. Флобер выбрал это место. Я не возражал. -- Хорошо. -- Тарзан не проронил больше ни слова. И не возвращался к вопросу, даже косвенно. Вечером он написал несколько писем, прежде чем лег спать. Запечатав их, он вложил их в один конверт на имя д'Арно. Позже д'Арно слышал, как он напевает шансонетку, раздеваясь. Француз выбранился сквозь зубы. Он чувствовал себя очень несчастным, потому что был уверен, что на следующий день восходящее солнце осветит уже только труп Тарзана. Его мучило, что Тарзан так беспечен. -- Весьма не культурный час, чтобы убивать друг друга, -- заметил человек-обезьяна, когда его подняли из удобной кровати при сером свете едва зарождающегося дня. Он спал прекрасно, и поэтому ему казалось, что не успел он голову опустить на подушку, как его разбудили. Слова его относились к д'Арно, который стоял, совсем одетый, в дверях спальной Тарзана. Д'Арно всю ночь почти не сомкнул глаз. Он нервничал и раздражался. -- Я уверен, что вы спали, как младенец, всю ночь, -- сказал он. Тарзан засмеялся. -- По вашему тону я заключаю, Поль, что вы ставите мне это в вину. Но я, право, ничего не мог поделать. -- Нет, Жан, это не то, -- запротестовал д'Арно, сам улыбаясь. -- Но вы так равнодушно все это воспринимаете, что я выхожу из себя. Можно было бы подумать, что вы отправляетесь стрелять в цель, а не подставлять свой лоб под дуло лучшего стрелка Франции. Тарзан пожал плечами. -- Я иду с тем, чтобы загладить большую вину, Поль. Необходимое для этого условие -- мастерство моего противника. Могу ли я, в таком случае, жаловаться? Ведь вы же сами сказали мне, что граф де Куд изумительный стрелок? -- Вы хотите сказать, что надеетесь быть убитым? -- в ужасе воскликнул д'Арно. -- Не скажу, чтобы я надеялся. Но, согласитесь, много ли оснований думать, что я не буду убит? Если бы д'Арно знал, что на уме у человека-обезьяны, что было у него все время на уме с тех пор, как он услышал первый намек на то, что граф де Куд пришлет ему вызов, -- д'Арно пришел бы в еще больший ужас. Они молча уселись в большой автомобиль д'Арно и также молча ехали в предрассветной мгле по дороге, ведущей в Этамп. Каждый был занят своими мыслями, д'Арно был очень опечален, потому что искренне любил Тарзана. Дружба, связавшая этих двух людей, которые жили и воспитывались в таких различных условиях, еще окрепла при совместной жизни, потому что оба они были людьми, одинаково преданными идеалам мужественности, личной доблести и чести. Они понимали друг друга и гордились друг другом. Тарзан от обезьян унесся мыслями в прошлое; в памяти всплывали счастливые события его прежней жизни в джунглях. Он вспоминал часы, которые мальчиком проводил, сидя, поджав ноги, на столе в хижине отца, наклонившись смуглым туловищем над заманчивыми картинками, по которым он сам безо всякой помощи, доискался тайны языка печати задолго до того, как уши его восприняли звук человеческой речи. Мягкая, довольная улыбка осветила его суровое лицо, когда он вспомнил тот исключительный, не похожий на все другие, день, который он провел один на один с Джэн Портер в чаще девственного леса. Нить мыслей его была оборвана остановкой автомобиля, -- они прибыли к назначенному месту. Тарзан вернулся к настоящему. Он знал, что сейчас умрет, но не чувствовал страха. Для обитателя жестоких джунглей смерть -- дело обычное. Закон природы велит им упорно держаться за жизнь, но он не учит их бояться смерти. Д'Арно и Тарзан приехали на поле чести первыми. Немного позже явились де Куд, г. Флобер и третий господин, который был представлен д'Арно и Тарзану в качестве доктора. Д'Арно и Флобер некоторое время говорили шепотом друг с другом. Тарзан и граф де Куд стояли в стороне, на разных концах площадки. Секунданты подозвали их. Д'Арно и г. Флобер осмотрели пистолеты. Два человека, которые должны были стать лицом к лицу через несколько минут, молча и неподвижно выслушивали условия дуэли, которые им сообщил г. Флобер. Они станут спинами друг к другу. По сигналу, данному г. Флобером, каждый из них пойдет вперед, держа пистолет в опущенной руке. Когда оба сделают по десять шагов, д'Арно даст последний сигнал, тогда они должны обернуться и стрелять до тех пор, пока один из них не упадет или пока каждый не выпустит по три пули. Пока г. Флобер разъяснял, Тарзан вытащил из портсигара папироску и закурил ее. Де Куд был воплощенным хладнокровием -- недаром ведь он считается лучшим стрелком во Франции! Наконец, г. Флобер кивнул д'Арно и каждый из них отвел своего дуэлянта на место. -- Вы вполне готовы, господа? -- спросил г. Флобер. -- Вполне, -- отвечал де Куд. Тарзан кивнул. Г. Флобер дал сигнал, вместе с д'Арно отступил немного в сторону за пределы линии огня. Шесть! Семь! Восемь! Слезы выступили у д'Арно на глазах. Он так любил Тарзана. Девять! Еще один шаг, и бедный лейтенант дал сигнал, которого ему так не хотелось давать. Он прозвучал для него как погребальный звон над его лучшим другом. Де Куд быстро обернулся и выстрелил. Тарзан слегка вздрогнул. Пистолет он все еще держал опущенным. Де Куд приостановился, как будто ожидая, что противник его сейчас свалится наземь. Француз был слишком опытным стрелком и не мог не знать, что он не дал промаха. Но Тарзан все-таки не поднимал оружия. Де Куд выстрелил еще раз, но небрежная поза человека-обезьяны и полное равнодушие, с которым он продолжал попыхивать папироской, сбили с толку лучшего стрелка Франции. На этот раз Тарзан даже не вздрогнул, а де Куд все-таки знал, что он опять не промахнулся. Внезапно ему пришло в голову такое объяснение: его противник спокойно рискует, рассчитывая, что ни одним из трех выстрелов он не будет ранен смертельно, а потом, не спеша, спокойно и хладнокровно застрелит его, де Куда. Мурашки пробежали по спине француза. Замысел -- коварный, дьявольский. Что это за человек, который может стоять невозмутимо с двумя пулями в теле, спокойно поджидая третью. На этот раз де Куд тщательно прицелился, но нервы у него разошлись, и он явно промахнулся. Тарзан ни разу не поднял руки с пистолетом. Одно мгновение они смотрели друг другу прямо в глаза. На лице Тарзана отразилось самое искреннее разочарование. По лицу де Куда медленно разливалось выражение ужаса, даже страха. Он не мог дольше вынести. -- Матерь божия! Да стреляйте же! -- закричал он. Но Тарзан не поднял пистолета, а сделал несколько шагов по направлению к де Куду, когда же д'Арно и г. Флобер, не поняв его намерения, хотели броситься между ними, он знаком руки остановил их. -- Не бойтесь, -- сказал он, -- я ничего ему не сделаю. Это было против всяких правил. Но они остановились. Тарзан подошел вплотную к де Куду. -- Ваш пистолет, должно быть, не в порядке, мсье, -- сказал он. -- Или вы нездоровы. Возьмите мой, и начнем снова. -- И Тарзан, к величайшему изумлению графа, протянул ему свой пистолет ручкой вперед. -- Mon Dieu! -- крикнул граф. -- Вы с ума сошли, должно быть? -- Нет, мой друг, -- возразил человек-обезьяна. -- Но я заслужил кары. Только таким путем я могу загладить зло, причиненное хорошей женщине. Возьмите пистолет и послушайтесь меня. -- Это было бы убийством, -- запротестовал де Куд. -- И затем -- какое зло вы причинили моей жене? Она поклялась мне... -- Я не это хочу сказать, -- быстро перебил его Тарзан. -- Между нами не произошло ничего хуже того, чему вы сами были свидетелем. Но и этого достаточно, чтобы бросить тень на ее имя и разбить счастье человека, против которого я ничего не имею. Вина была всецело моя, и я надеялся, что искуплю ее своей смертью сегодня. Я разочарован, что граф не такой хороший стрелок, как меня уверяли. -- Вы говорите, что виноваты были вы? -- быстро спросил де Куд. -- Всецело я, мсье. Жена ваша чистая женщина. Она любит вас. В том, чему вы сами были свидетелем, виноват один я. Но попал я к вам не по собственному желанию и не по желанию графини де Куд. Вот эти бумаги вам это подтвердят, -- и Тарзан вынул из карманов показания Рокова, подписанные им. Де Куд развернул и прочел. Д'Арно и г. Флобер, заинтересованные свидетели странного окончания странной дуэли, подошли ближе. Никто не произнес ни слова, пока де Куд не дочитал до конца. Тогда он взглянул на Тарзана. -- Вы смелый и рыцарски благородный человек, -- сказал он. -- Я благодарю бога, что не убил вас. Де Куд был импульсивен, как все французы. Он обнял Тарзана и поцеловал его. Г. Флобер обнял д'Арно. Некому было обнять доктора. Возможно, поэтому он из досады подошел и попросил разрешения перевязать раны Тарзана. -- Этот господин получил одну пулю во всяком случае, -- заявил он, -- а может быть и три. -- Две, -- поправил Тарзан, -- в левое плечо и в левый бок, обе раны поверхностные, как мне кажется. -- Но доктор настоял на том, чтобы он растянулся на траве и возился с ним до тех пор, пока не промыл обе раны и не остановил кровь. В конце концов они все вместе вернулись в город в автомобиле д'Арно лучшими друзьями. Де Куд был так доволен, получив двойное свидетельство в пользу верности жены, что у него не осталось никакого недоброжелательства против Тарзана. Положим, Тарзан принял на себя большую долю вины, чем та, какая в сущности падала на него, но маленькую ложь можно ему простить, потому что он солгал ради женщины и солгал как джентльмен. Человек-обезьяна был уложен в постель на несколько дней. Он считал, что это глупо и излишне, но доктор и д'Арно так волновались, что он уступил, чтобы сделать им удовольствие, хотя сам не мог не смеяться. -- Смешно лежать в постели из-за булавочного укола, -- говорил он д'Арно. -- Разве, когда Болгани, король горилл, почти растерзал меня, еще мальчика, у меня была мягкая постель? Нет, только сырая, прелая листва джунглей. Дни и недели я лежал под защитой какого-нибудь куста, и только Кала, бедная, верная Кала, ходила за мной, отгоняя насекомых от моих ран и отпугивая хищных зверей. Когда я просил пить, она приносила мне воду во рту -- другого способа она не знала. Не было ни стерилизованной ваты, ни антисептических бинтов, -- наш милый доктор с ума сошел бы от ужаса. И тем не менее я поправился, поправился для того, чтобы улечься в постель из-за пустой царапины, на которую никто из жителей джунглей и внимания не обратил бы, разве она была бы у него на носу. Но время шло, и Тарзан поправился. Де Куд навещал его несколько раз во время болезни и, узнав, что Тарзану хотелось бы найти какую-нибудь службу, он обещал позаботиться о нем. В первый же день, когда Тарзану разрешено было выйти из дому, он получил от графа приглашение явиться к нему в канцелярию. Де Куд встретил его приветливо и искренне порадовался, что снова видит его на ногах. Ни один из них с того самого дня не вспоминал о дуэли или о том, что послужило для нее поводом. -- Мне кажется, я нашел как раз то, что вам нужно, г. Тарзан, -- сказал граф. -- Роль доверенную и ответственную, требующую при том значительной физической силы и смелости. Мне трудно представить себе человека, который лучше подходил бы к ней, дорогой г. Тарзан. Она связана с необходимостью путешествовать, а позже может доставить вам лучшее место, -- быть может, и по дипломатической части. Сначала вы будете просто агентом военного министерства. Пойдемте, я провожу вас к человеку, который будет вашим начальством. Он лучше разъяснит вам ваши обязанности, и вы сможете решить, подойдут ли они вам. Де Куд сам проводил Тарзана к генералу Рошеру, начальнику Бюро, к которому Тарзан должен был быть прикомандирован, если бы он согласился взять место. Затем граф расстался с ним, предварительно яркими чертами описав генералу те свойства человека-обезьяны, которые делают его особенно подходящим для данной роли. Спустя полчаса Тарзан вышел из министерства, в первый раз в жизни получив официальное положение. На следующий день ему надлежало вернуться за дальнейшими инструкциями, но генерал Рошер дал ему понять, что он должен быть готов немедленно, быть может завтра же, выехать из Парижа. С чувством огромного облегчения он спешил домой, чтобы поделиться новостью с д'Арно. Наконец-то и он будет что-нибудь значить в мире. Будет зарабатывать деньги и, что еще лучше, будет путешествовать и ездить по свету. Он еще с порога прокричал д'Арно радостную весть. Но д'Арно не был доволен. -- Вас, очевидно, радует, что вы уезжаете из Парижа и что мы целыми месяцами не будем видеться, Тарзан, -- вы неблагодарное животное! -- и д'Арно расхохотался. -- Нет, Поль. Я только ребенок. У меня новая игрушка, и я горд необычайно. Итак, на следующий день Тарзан выехал из Парижа в направлении на Марсель и Оран. VII ТАНЦОВЩИЦА ИЗ СИДИ-АИССЫ Первая миссия Тарзана не обещала быть ни особенно увлекательной, ни особенно важной. Был некий лейтенант в армии спаги, которого правительство подозревало в сомнительного рода сношениях с одной из великих европейских держав. Лейтенант Жернуа, недавно назначенный в Сиди-бель-Абесс, был перед тем прикомандирован к генеральному штабу, и тогда через его руки проходили чрезвычайно ценные, с военной точки зрения, материалы. Вот из-за этих-то материалов, как предполагали, великая держава старается установить с ним сношения. Совершенно случайный намек, оброненный одной популярной парижанкой в ревнивую минуту, навлек подозрение на лейтенанта. Но генеральные штабы так тщательно охраняют свои тайны, а предательство -- проступок такой серьезный, что в таком деле нельзя пренебрегать и намеком. И вот почему Тарзан попал в Алжир под видом американца-охотника, с тем чтобы не спускать с лейтенанта Жернуа глаз. Он с радостью думал о том, что снова увидит любимую Африку, но северная часть этого континента так мало напоминала родные тропические джунгли, что он также мало испытал эмоций возвращения на родину, как если бы вернулся в Париж. В Оране он бродил весь день по узким извилистым уличкам арабского квартала, любуясь незнакомыми картинами. Следующий день застал его уже в Сиди-бель-Абесс, где он вручил военным и гражданским властям свои рекомендательные письма, в которых не было ни намека на настоящую цель его приезда. Тарзан достаточно хорошо владел английским языком, чтобы среди арабов и французов сойти за американца, а больше ничего не требовалось. Встречаясь с англичанами, он говорил по-французски, чтобы не выдать себя, а иногда говорил по-английски и с иностранцами, знающими язык, но не настолько, чтобы уловить недостатки произношения. Тут он познакомился со многими из французских офицеров и скоро сделался их любимцем. Встретился он и с Жернуа, угрюмым диспептиком, лет около сорока, мало поддерживающим общение с товарищами. В течение месяца не было никаких событий. Жернуа, по-видимому, не принимал никаких посетителей, а когда бывал в городе, встречался только с людьми, в которых даже при самом пылком воображении нельзя было усмотреть агентов иностранной державы. Тарзан начинал уже надеяться, что слухи были ложны, как вдруг Жернуа получил приказ переброситься далеко на юг в Бу-Саад в Малой Сахаре. Малый отряд спаги с тремя офицерами должен был прийти на смену ранее стоявшему. По счастью один из прежних офицеров, капитан Жерар, сильно подружился с Тарзаном, и потому заявление последнего, что он отправится с ними в Бу-Саад, где думает поохотиться, не вызвало ни малейшего подозрения. В Буире отряд оставил поезд и конец дня провел уже в седлах. Пока Тарзан в Буире торговал себе лошадь, он поймал устремленный на него взгляд человека в европейском платье, стоявшего в дверях туземной кофейни, но как только Тарзан обратил на него внимание, человек отвернулся и вошел в низкую сводчатую комнату, и если бы не навязчивое впечатление, что в лице или фигуре есть что-то ему знакомое, Тарзан больше о нем и не вспомнил бы. Переход до Омаля утомил Тарзана, его верховая езда ограничивалась пока уроками в парижском манеже, а потому он сильно обрадовался комфортабельной комнате и кровати в отеле Гресля, тогда как офицеры и солдаты расположились в зданиях военного поста. Хотя Тарзана на другой день разбудили рано, но спаги уже выступили, когда он только начинал свой завтрак. Он торопливо допивал кофе, чтобы солдаты не успели слишком далеко уйти вперед, когда взгляд его упал на дверь смежного со столовой бара. К его удивлению, он увидел Жернуа, разговаривающего с незнакомцем, которого Тарзан видел накануне у дверей кофейни в Буире. Ошибки быть не могло, потому что нечто знакомое чувствовалось в нем и сейчас, хотя он и стоял спиной к Тарзану. Пока он смотрел на них, раздумывая, Жернуа поднял глаза и уловил внимательное выражение на лице Тарзана. В это время иностранец что-то говорил шепотом, но Жернуа перебил его, и они оба разом повернули и скрылись из виду. То был первый подозрительный факт, связанный с Жернуа, замеченный Тарзаном. Но было совершенно ясно, что оба человека вышли из бара только потому, что Жернуа заметил взгляд Тарзана. А тут еще это неотвязчивое впечатление чего-то знакомого -- оно только увеличивало уверенность Тарзана в том, что тут будет над чем понаблюдать. Через минуту Тарзан вошел в бар, но ни там, ни на улицах не было и следов двух человек, а между тем Тарзан, прежде чем пуститься догонять отряд, уже значительно ушедший вперед, побывал во всевозможных магазинах и на базарах. Он догнал отряд только у Сиди-Аиссы вскоре после полудня, когда солдаты остановились на час на привал. Он нашел Жернуа при отряде, но иностранца не было видно. В Сиди-Аиссе был торговый день. Многочисленные караваны верблюдов, стягивающихся из пустыни, толпы шумных арабов на рыночных площадях, -- все это вызывало в Тарзане страстное желание задержаться здесь на один день, чтобы ближе присмотреться к этим сынам пустыни. И отряд спаги ушел в этот день в направлении на Бу-Саад без него. До темноты он бродил по базарам в сопровождении юного араба, по имени Абдул, рекомендованного ему содержателем постоялого двора в качестве надежного слуги и переводчика. Здесь Тарзан купил лошадь лучше той, которую приобрел в Буире, и, разговорившись со стройным арабом, продававшим ее, узнал, что он Кадур бен Саден, шейх племени, кочующего в пустыне далеко к югу от Джельфы. Через посредство Абдула Тарзан пригласил шейха отобедать с собой. Когда они втроем пробирались в толпе торговцев, верблюдов, мулов и лошадей, заполняющих рынок и оглашающих его всевозможными звуками и голосами, Абдул потянул Тарзана за рукав: -- Оглянись, господин, -- и он пальцем указал на фигуру, которая скрылась за каким-то верблюдом как только Тарзан обернулся. -- Он ходил за нами следом все время после обеда, -- пояснил Абдул. -- Я успел только заметить араба в темно-синем бурнусе и белом тюрбане, -- отвечал с сомнением Тарзан. -- Ты его имеешь в виду? -- Да, я подозреваю его, потому что он здесь, очевидно, чужой, и у него нет никакого другого дела, как только следить за нами, чем никогда не занимаются честные арабы; и потом -- он закрывает всю нижнюю часть лица, видны одни только глаза. Он, наверное, дурной человек, иначе он знал бы чем заняться. -- Ну, значит, он попал на неверный след, Абдул, -- успокоил его Тарзан, -- потому что здесь нет никого, кто мог бы желать мне зла. Я в первый раз в вашей стране, и никто здесь не знает меня. Он скоро убедится в своей ошибке и перестанет сопровождать нас. -- Если только он не замышляет грабежа, -- возразил Абдул. -- Тогда единственное, что мы можем сделать, это выждать, пока он запустит руку, -- засмеялся Тарзан. -- И я ручаюсь, что он пресытится грабежом раз навсегда, раз мы предупреждены. -- С этими словами он перестал думать о незнакомце, не подозревая, что через несколько часов, и при самых неожиданных обстоятельствах, ему придется вспомнить о нем. Кадур бен Саден, плотно пообедав, простился со своим хозяином. С полными достоинства заверениями дружбы он приглашал Тарзана навестить его в его пустынных владениях, где столько антилоп, оленей, кабанов, пантер и львов, что самый ярый охотник останется доволен. После его ухода человек-обезьяна, вместе с Абдулом, снова отправился бродить по улицам Сиди-Аиссы и скоро был привлечен диким грохотом каких-то медных инструментов, раздающимся из одного из многочисленных "мавританских" кафе. Было часов восемь и танцы были в полном разгаре, когда Тарзан вошел. Комната была битком набита арабами. Все они курили и пили густой, горячий кофе. Тарзан и Абдул разыскали место в центре комнаты, хотя любящий тишину человек-обезьяна предпочел бы устроиться где-нибудь в стороне, подальше от музыкантов, производящих невероятнейший шум на своих арабских барабанах и рожках. Танцевала довольно хорошенькая девушка, которая, обратив внимание на европейца и рассчитывая на щедрую благодарность, перебросила ему через плечо шелковый платочек, за что получила франк. Когда ее место заняла другая девушка, быстроглазый Абдул заметил, что первая остановилась с двумя арабами в конце комнаты, возле боковой двери, ведущей во внутренний двор, в котором на галерее, его окружающей, были расположены комнаты девушек, танцующих в кафе. Вначале он не придал этому значения, но потом уголком глаза подметил, что один из мужчин кивнул в их сторону, а девушка обернулась и украдкой глянула на Тарзана. Потом арабы перешагнули порог и потонули во мраке двора. Когда снова дошла очередь до той же девушки, она танцевала близко около Тарзана и дарила ему самые нежные улыбки. Угрюмо косились на высокого европейца смуглые, темноглазые сыны пустыни, но на Тарзана, видимо, не действовали ни улыбки, ни злые взгляды. Девушка снова перебросила платочек ему на плечо и снова получила франк. Приложив его ко лбу, по обычаю ее сестер, она низко нагнулась возле Тарзана и быстро прошептала ему на ухо ломаным французским языком: -- Во дворе есть два человека, которые хотят причинить зло мсье. Я сначала обещала им заманить вас, но вы были добры ко мне, и я не могу этого сделать. Уходите скорее, пока они не заметили, что я выдала их вам. Они, наверное, дурные люди. Тарзан поблагодарил девушку, уверил ее, что будет осторожен, и, окончив свой танец, она через маленькую дверь исчезла во дворе. Но Тарзан не ушел из кафе, как она его просила. Следующие полчаса все шло спокойно, потом в кафе вошел с улицы мрачного вида араб. Он остановился возле Тарзана и начал делать бесцеремонные и оскорбительные замечания по адресу европейцев, но так как он говорил на своем родном языке, Тарзан абсолютно ничего не понимал, пока Абдул не взялся просветить его. -- Этот человек хочет затеять ссору, -- предупредил Абдул. -- Он не один, да в сущности, в случае стычки, все были бы против вас. Лучше уйти спокойно, господин. -- Спроси этого человека, что ему нужно? -- приказал Тарзан. -- Он говорит, что собака-христианин оскорбил девушку, которая ему принадлежит. Он ищет ссоры. -- Скажи ему, что я не оскорбил ни его девушку и никакую другую, пусть он уйдет и оставит меня в покое. Мне не из-за чего ссориться с ним, и ему со мной тоже. -- Он говорит, -- повторил Абдул, -- передав слова Тарзана, -- что вы сами собака, и сын собаки, а бабушка ваша -- гиена. А между прочим -- вы лжец. Инцидент уже начал привлекать внимание окружающих, и взрыв хохота, которым был встречен этот поток ругательств, достаточно показал, на чьей стороне симпатии аудитории. Тарзан не любил, когда над ним смеются, не нравились ему и выражения, употребленные арабом, но он не проявил никаких признаков гнева и спокойно поднялся со своего места. На губах у него играла полуулыбка, но вдруг сильный кулак опустился на лицо хмурого араба. Как только человек упал, с полдюжины юрких его соотечественников влетели в комнату с улицы, где, очевидно, поджидали своей очереди. С криками: "Смерть неверному!" и "Долой собаку-христианина!" они бросились прямо на Тарзана. Несколько арабов помоложе, из бывших в комнате, тоже вскочили на