Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Вокруг света", 1980, NN 8-12. Сокр.пер. - О.Касимов.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 11 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   От взрывной волны задребезжали стекла в окнах Белого дома и  закачались
хрустальные подвески люстры в спальне. Веки президента дрогнули, и в  этот
момент раздался телефонный звонок. Не  открывая  глаз,  президент  нащупал
телефон и снял трубку.
   Извините, сэр, снова беспокою вас,  -  раздался  голос  дежурного,  уже
дважды будившего президента этой ночью. - Они взорвали мемориал Линкольна.
   Президент оперся на локоть, протирая глаза.
   - Что?!
   - Похоже, им удалось прокопать туннель...
   - Атомная бомба?
   - Боюсь, да, сэр.
   - Господи Иисусе! - Сон у президента как рукой сняло; - Надеюсь,  бомба
была чистой?
   - Мы так думаем, сэр. Они заложили ее достаточно глубоко,  и  она  была
небольшой  -  не  более  одной  восьмой  килотонны,  судя  по   показаниям
сейсмографов. Ровно столько, чтобы дать понять, что они не шутят.
   - И без опасения, что получат сдачи, - простонал президент.
   В дверь постучали. Вошел камердинер с подносом, поставил его на  столик
возле кровати и, подойдя к окнам, поднял  тяжелые  занавеси.  Сразу  стали
слышны далекие сирены машин полиции и "Скорой помощи".
   - Есть жертвы? - президент продолжал говорить по телефону.
   - Боюсь, что в живых остались только экипажи танков. Остальные...
   Президент следил за тем, как камердинер  наливал  кофе  и  разворачивал
салфетку.
   - Я вылетаю в Кливленд через... - президент посмотрел на часы, -  через
два часа и до отлета хочу получить  полный  доклад  о  происшедшем!  -  Он
положил трубку.
   Именно угроза вот такой бомбы заставила его заблаговременно подумать  о
создании  научной  группы,  которая  бы  исследовала   волну   гражданских
беспорядков,  прокатившуюся  по  Соединенным  Штатам.  Возглавить  ее   он
попросил доктора Ричарда, Нейдельмана, своего советника по науке.
   Для обсуждения проблемы они встретились  поздним  январским  вечером  в
Овальном кабинете. Рукой, держащей бокал с коктейлем, президент указал  на
листы отчетов и памятных записок, разбросанные по  всей  комнате,  лежащие
даже на полу, и сказал Нейдельману:
   - Я хочу, чтобы вы тщательно  и  дотошно  рассмотрели  все,  что  здесь
написано, и сказали мне, к чьим советам я должен прислушаться, если вообще
есть кого слушать. Мне не нужны лирические отступления и всякая ерунда  об
исторической неизбежности. Мне необходимо знать, что ДЕЛАТЬ! Если и дальше
все будет продолжаться, как сейчас, то увязнет не только коготок, но и вся
наша птичка. Заняться этим должны очень надежные люди и не болтуны.
   Ожидая ответа  Нейдельмана,  президент  смешал  себе  третий,  если  не
четвертый, коктейль Будь здесь вместо Нейдельмана кто-нибудь другой, он бы
воздержался от этого, поскольку  и  без  того  ходили  разговоры,  что  он
компьютер, схемы которого залиты алкоголем.
   При Нейдельмане же он не стеснялся: этот в  отличие  от  многих  других
приближенных  болтать  не  будет,  этот  был  лоялен.  Нейдельман  не  был
подхалимом и не стал бы лизать ничью задницу, как того требовал  от  своих
подчиненных президент Джонсон. Лояльность Нейдельмана была другой, чем  он
и был ценен. Он не только видел лес за деревьями, но и был  готов  сказать
правду в глаза, несмотря ни на какие последствия.
   - Для выполнения поставленной вами задачи, - ответил советник по науке,
- мне необходимы социолог, этнограф,  затем,  конечно,  психолог,  -  есть
такой, первоклассный, в Уолтер-Риде, - потом специалисты по военным  играм
и по системному анализу и историк.
   Президент и Нейдельман проговорили до самого рассвета.
   - И последнее, - сказал президент, провожая гостя  до  двери.  -  Я  не
хочу, чтобы вы или кто-нибудь из ваших  людей  обращались  за  необходимой
информацией в министерство внутренних дел или в министерство обороны. Если
вам что-нибудь понадобится, обращайтесь только ко мне. Доклад  отпечатайте
сами. Никаких стенографисток и машинисток, никаких копирок и,  ради  бога,
не подпускайте никого к множительной машине.
   ...Группа Нейдельмана работала в расположении  штаб-квартиры  Агентства
национальной безопасности в Форт-Миде и имела в своем  распоряжении  самые
секретные и важные документы. На подготовку доклада ушел месяц, и  он  был
вручен президенту лишь за день до описываемых событий.
   Как он и ожидал, ученые блестяще проанализировали  ситуацию,  точнейшим
образом вскрыв корни  существующего  кризиса,  и,  хотя  доклад  осторожно
избегал попыток оценивать деятельность правительства, президент с радостью
отметил, что в нем не содержалось указаний на  ошибки  в  его  собственной
деятельности или в деятельности кого-либо из членов кабинета.
   Однако приложение к докладу чуть было не нокаутировало президента.  Оно
было подготовлено Нейдельманом с помощью Саймона Честертона, психолога  из
Уолтер-Рида.  В  нем  излагался  план  ликвидации  существующего  кризиса,
условно названный "Последний козырь". Президенту  пришлось  несколько  раз
перечитать приложение, дабы убедиться,  что  все  это  ему  не  мерещится.
Взбешенный, он отбросил листки, решив, что это бред сумасшедшего и что  на
следующий день он всыплет Нейдельману как  следует.  Но  наутро,  узнав  о
взрыве, президент первым делом вспомнил об этом документе и растерялся.
   Приняв две таблетки успокоительного и запив их остывшим кофе, президент
принялся за сводку ночных событий, составленную его советником по вопросам
внутренней безопасности.
   В  целом  ряде  крупных  американских  городов   вновь   были   вспышки
беспорядков,  но  самые  жестокие  схватки   по-прежнему   происходили   в
Сент-Луисе. Сорок восемь часов назад он передал национальную гвардию штата
Миссури в ведение федерального правительства  и  разрешил  использовать  в
мятежном городе армейских десантников. До своего отъезда  в  Кливленд  ему
предстояло  принять  решение,  объявлять  ли  Сент-Луис   главной   ареной
беспорядков. Сводка заканчивалась  словами:  "Помимо  событий,  о  которых
сообщалось выше, беспорядки продолжаются по всей стране".
   Отбросив бумаги и игнорируя обзор новостей,  подготовленный  специально
для него, президент погрузился в кипу газет, лежащих на столе. Сегодня  он
впервые почти за  год  выезжал  из  Вашингтона,  и  все  газеты  посвящали
передовицы этой поездке, за исключением "Сент-Луис пост диспетч". Он знал,
что многие из них будут звучать как некрологи, пусть и замаскированные, но
все-таки некрологи. И тон в этом задавали  "Вашингтон  пост"  и  "Нью-Йорк
таймс".
   Его внимание привлекла карикатура в "Денвер  пост".  Вообще-то  высокая
фигура президента и весь весьма привлекательный облик делали его  довольно
трудной мишенью для карикатуристов.
   Здесь же  художник  изобразил  президента  в  виде  капитана  колесного
парохода, из тех,  что  ходили  когда-то  по  Миссисипи.  Пароход;  терпел
крушение в  звездно-полосатом  море,  кишащем  акулами,  на  которых  было
написано: "ку-клукс-клан", "маоисты", "анархисты", а он, капитан,  лил  на
бушующие волны масло из бочонка с надписью "Законодательная программа".
   Президент отбросил газеты и откинул одеяло. Приняв душ и  одевшись,  он
подошел к двери спальни "первой леди" и, тихонько приоткрыв ее, заглянул в
комнату.
   Его жена, сидя в постели, пила кофе и  читала  письмо.  Они  обменялись
поцелуями, и он присел на краешек кровати.
   - Когда же ты лег? - спросила она, внимательно взглянув  на  утомленное
лицо мужа.
   - Да где-то после часа. Ты знаешь о мемориале Линкольна?
   Она кивнула.
   - Дорогой, я обещала не заговаривать о Кливленде... - Жена сняла очки и
держала их, наставив на него дужки, словно устрашающие рога.
   - Но? - Он иронически улыбнулся.
   - Уж если  ты  так  решил,  то  позволь  мне  хоть  проводить  тебя  до
аэропорта. И почему именно аэропорт  имени  Даллеса?  Не  проще  ли  и  не
безопаснее добраться отсюда на вертолете до авиабазы Эндрюс и оттуда?..
   - И ты тоже? - Он вздохнул. - Мне и так уже надоели своими  лекциями  о
безопасности парни из охраны.
   - Ты просто ненормальный. Рисковать жизнью  ради  того,  чтобы  открыть
какую-то водоочистительную систему!
   Он пожал плечами.
   - Я  должен  поехать  хотя  бы  для  того,  чтобы  создать  впечатление
стабильности положения в стране и твердости правительства. Особенно  после
сегодняшнего взрыва. - Президент посмотрел на часы. - Мне, пожалуй,  пора,
- сказал он, неохотно поднимаясь.
   Выйдя из лифта, он решил пройти до своего  кабинета  в  Западном  крыле
через розарий. Когда-то Тафт назвал Белый дом самым  уединенным  местом  в
мире, но для президента как раз и стало постоянной проблемой, как бы  хоть
немного побыть одному. Вокруг него все время были люди, с  самого  первого
дня,  как  только  он  пришел  к  власти.  А  теперь,  с  началом  осенних
беспорядков, охрана была удвоена, причем  ее  усилили  еще  ротой  морских
пехотинцев.
   Ощущая спиной двух охранников, следовавших за ним по  пятам,  президент
спустился по ступеням Южного  портика.  Солнце,  встававшее  из-за  полосы
тумана, лежащего над Потомаком, зажгло  радугу  поливочных  фонтанчиков  в
середине приусадебного парка,  и  она  слегка  колебалась  под  дуновением
легкого утреннего ветерка. Если бы не блеск стальной проволоки, окружавшей
забор, сторожевые вышки и  прожектора,  вооруженные  охранники  и  огневые
точки,  пейзаж  этот  вполне  мог   вдохновить   какого-нибудь   художника
девятнадцатого века.
   Войдя в Овальный кабинет, он сел за  свой  письменный  стол  из  белого
пластика  и  нержавеющей  стали  и  занялся  бумагами.  Поморщившись,   он
придвинул к себе папку, в которой  находились  письма  с  соболезнованиями
родственникам  солдат,  погибших  в  стычках  с  бунтовщиками.   Их   было
пятьдесят. Год назад президент решил, что будет каждое из них писать  сам.
Теперь их писали за него, а  он  только  подписывал  и  с  неудовольствием
думал, что, если дело пойдет так и дальше, и письма и его подпись придется
печатать типографским способом.
   Президент включил диктофон и углубился  в  дипломатические  телеграммы,
отчеты и прочие  документы,  которые  требовали  его  внимания.  Он  почти
покончил с ними, когда услышал голос секретарши из селектора:
   - Вы можете принять доктора Нейдельмана, сэр?
   - Какого черта ему надо? - недовольно осведомился президент.
   - Вы хотели его видеть, сэр. Ему назначено на 7:50.
   Ладони президента взмокли  от  пота.  Он  не  только  напрочь  забыл  о
встрече, но, видно, специально, хотя и не  отдавая  себе  в  этом  отчета,
заработался так, что времени на беседу с Нейдельманом не оставалось.
   - Но через пять минут я выезжаю.
   - Вы хотите перенести встречу на другой день?
   Ему хотелось вообще отменить ее, но в то же время она была необходима.
   - Ладно, - сказал президент устало.  -  Я  поговорю  с  ним.  Сообщите,
пожалуйста, службе безопасности, что Нейдельман поедет со мной в аэропорт.
Им придется сделать  кое-какие  перестановки,  я  хочу  поговорить  с  ним
наедине. Да, и выясните, что  произошло  с  докладом  о  взрыве  мемориала
Линкольна. Я же приказал приготовить его!


   Выйдя   из-под   колоннады   Западного   крыла,   президент    поправил
солнцезащитные очки и неторопливо направился  к  машине.  Следом  за  ним,
отстав  на   полшага,   шел   офицер-связист   с   двенадцатикилограммовым
металлическим, обтянутым черной кожей чемоданчиком. Куда бы  президент  ни
отправлялся, чемоданчик неотступно следовал за ним, и, как всем давно было
известно, содержал программы команд, необходимых для  нанесения  ответного
ядерного удара на случай нападения извне, а совсем  недавно  телевизионный
комментатор Дуглас Уолкрофт сообщил телезрителям, что теперь в чемоданчике
находился и секретный план на случай, если в Соединенных  Штатах  вспыхнет
революция.
   Появился запыхавшийся Нейдельман и, неуклюже вскарабкавшись  в  машину,
сел рядом с президентом, отдуваясь и умещая на  коленях  портфель,  упрямо
соскальзывавший с выпирающего живота. Толстый подбородок и складки кожи на
шее скрывали  смявшийся  ворот  рубашки.  Глаза,  нос  и  рот  Нейдельмана
казались маленькими и как-то слишком тесно посаженными друг к другу.  Сняв
очки в стальной оправе, которые оставили красноватые следы на висках  и  у
переносицы, он тщательно вытер потное лицо смятым носовым платком.
   - Не  знаю,  откуда  они  достают  плутоний,  -  произнес  он  голосом,
неподобающе тонким для его фигуры, - но, как им пользоваться, учить их  не
приходится.
   Президент молча смотрел, как один из охранников, Хэл Бота, разворачивал
два флажка, государственный и  президентский,  на  крыльях  бронированного
"линкольн-континенталя".
   - А вы представляете, что это значит? - продолжал  Нейдельман,  проводя
ладонью по своей почти безволосой  макушке.  -  Это  значит,  что  в  один
прекрасный день они запихнут  бомбу  мощностью  в  железнодорожный  состав
тринитротолуола во что-нибудь похожее на это. - Он кивнул  на  атташе-кейс
черной кожи, лежащий на откидном столике перед президентом.
   Бота занял место рядом с шофером, взял в  руки  микрофон  и  оглянулся,
проверяя, все ли готово. Убедившись, что кавалькада машин чинно вытянулась
за  президентским  "линкольном",  а  мотоциклисты   полицейского   эскорта
выстроились по бокам, он кивнул шоферу, и все тронулось с места.
   Сняв солнцезащитные очки и сунув их в карман пиджака, президент  открыл
свой атташе-кейс и достал доклад Нейдельмана, на  белой  обложке  которого
четко чернела  надпись  "Только  для  президента".  Задумчиво  листая  его
страницы, президент сказал:
   - Я буду откровенен с вами, Дик. За  время  президентства  мне  не  раз
приходилось испытывать страх, но это... - он раздраженно  хлопнул  ладонью
по обложке, - это, пожалуй, напугало меня по-настоящему.
   - Мы в беде, мистер президент, - ответил Нейдельман. -  Мы  сползаем  в
гражданскую войну. Вот это, - он коснулся толстым пальцем  папки  в  руках
президента, - возможно, спасет нас от нее.
   Президент с недоверием уставился на Нейдельмана.
   - Вы хотите, чтобы  я  разрешил  предумышленное  убийство  американских
граждан, но лишь допускаете возможность, что это спасет нас?
   Нейдельман подышал на очки и протер их полой пиджака.
   - Если вам нужна убедительная  аргументация,  то  загляните  на  двести
двадцать восьмую страницу, там выводы и заключения.
   Президент нашел страницу и начал читать вслух:
   - "...Мнение настоящей комиссии заключается в  том,  что  воссоединение
Соединенных Штатов  может  быть  наилучшим  образом  достигнуто  способом,
политически и экономически приемлемым..."
   Президент взглянул на Нейдельмана:
   - А что вы называете "последним козырем"?
   Советник по вопросам науки задумчиво взглянул в окно.
   - Сейчас  это  выражение  используется  специалистами  по  теории  игр,
особенно военными,  когда  они  имеют  в  виду  непредсказуемый  по  своим
последствиям фактор, способный принести далеко идущие результаты  в  самом
конце игры.
   Кавалькада выехала  на  Пенсильвания-авеню  и  вынуждена  была  сбавить
скорость до трех миль в час, так как приходилось  ехать  по  "гребенке"  -
ступенчато  уложенному  асфальту,  заставлявшему   замедлять   ход   перед
контрольно-пропускным пунктом. За ним уже ожидал тяжелый  бронеавтомобиль,
готовый пристроиться сбоку, как только кавалькада снова наберет  скорость.
Из откинутых  люков  выглядывали  автоматчики,  внимательно  осматривавшие
крыши близлежащих домов на случай появления снайперов.
   Нейдельман видел стены домов со следами  пуль,  окрашенные  до  второго
этажа в черный цвет, чтобы ночью сделать армейские патрули менее заметными
на их фоне; окна, заложенные мешками с песком; кольца колючей проволоки  в
проездах и подворотнях;  надписи,  предупреждающие,  что  оставленные  без
присмотра автомобили  будут  подорваны  службой  безопасности.  Смотрел  и
думал, какой аргумент может убедить президента в том, что необходимы более
решительные меры, а не игра в войну, чтобы спасти страну от  ран,  которые
она наносит сама себе.
   Президент продолжил чтение.
   - "Следует иметь в виду, что умышленное убийство  американских  граждан
по численности будет лишь небольшой  долей  тех  потерь,  которые  понесет
народ в случае всеобщего вооруженного восстания". Вы же требуете  убийства
американцев!
   - Чтобы спасти американцев. Разве не к этому мы все стремимся?
   Президент бросил доклад Нейдельмана на колени.
   - К тому же это будет слишком дорого стоить.
   -  Мы  пожертвовали  пятьюдесятью  тысячами  американских   жизней   во
Вьетнаме, - возразил Нейдельман, - и ста восемью  миллиардами  долларов  в
патетической вере, что...
   - О, господи. Дик, вы, наверное, могли бы придумать прецедент  получше,
чем Вьетнам!
   - Я не говорю о прецедентах,  -  возразил  Нейдельман.  -  Были  они  у
Трумэна, когда он решал, применять ли атомную бомбу или нет?
   - Есть один прекрасный прецедент не поступать так, как вы  предлагаете,
- Уотергейт.
   - Любительская работа, - пожал презрительно  плечами  Нейдельман.  -  Я
говорю о...
   - Ну хорошо, хорошо, - поморщился президент. - Допустим, мы начнем.  Но
какие объяснения мы дадим международной комиссии  по  расследованию  всего
этого? Ведь придется посвящать во все ООН, если мы захотим выйти сухими из
мокрого дела. И сколько это будет стоить? Ведь мои фонды на дополнительные
ассигнования небезграничны, и потом, как быть с оглаской, ведь все  должно
осуществляться в строжайшей тайне. На кого положиться и кто  это  сделает?
Если об этом узнают, меня же на куски разорвут в сенате, не в  переносном,
а в буквальном смысле!
   -  Скрытность,  -  согласился  Нейдельман,  -  действительно   является
проблемой, но вполне разрешимой.  Что  же  касается  денег,  то  их  можно
получить под прикрытием какого-нибудь ложного проекта или программы. -  Он
странно посмотрел на президента. - Разве вы прочли не все? На эти  вопросы
даются ответы от двести девяносто шестой до триста  семнадцатой  страницы.
Вы спрашиваете, что может обнаружить компетентная комиссия, если  займется
расследованием? Да вряд ли обнаружит что-нибудь.
   Полицейские на мотоциклах включили сирены. Далеко впереди засверкали на
солнце  стеклами  контрольная  вышка  и  здание   вокзала   международного
аэропорта имени Даллеса.
   Президент бросил доклад в атташе-кейс и захлопнул крышку.
   - Дик, - медленно сказал  он,  поворачивая  диски  наборного  замка,  -
придумано хитро, чертовски хитро, но я не могу пойти  на  это.  Просто  не
могу!


   Свита президента начала занимать места в автосалоне, который должен был
доставить всех к самолету, стоящему в миле от аэровокзала.  Агенты  охраны
проводили президента и Нейдельмана через весь салон и усадили сразу же  за
кабиной водителя подальше от окон и поближе к аварийному выходу.
   "Если мое предложение отвергается,  то  зачем  тогда  президент  хочет,
чтобы я ехал с ним к самолету?" - спрашивал себя Нейдельман. И  он  решил,
что президента еще можно уговорить: тот еще не отказался  от  его  проекта
окончательно.
   - Мистер президент, - повернулся Нейдельман к собеседнику. -  Я  весьма
сожалею, поверьте. - Он говорил тихо и спокойно, понимая, что в их затылки
упираются десятки любопытных глаз. - Я могу лишь  только  представить  вам
диагноз и рекомендовать  хирургическое  лечение.  Вы  законный  попечитель
пациента, и вам решать, какие меры необходимо  предпринять:  прибегнуть  к
пересадке сердца или продолжать ставить пиявки.
   Вдруг зашипели тормоза, и  машина  начала  останавливаться.  Хэл  Бота,
агент  секретной  службы,  находящийся  вблизи  президента,   встревоженно
оглянулся, а кто-то в самом конце салона раздраженно  воскликнул:  "Какого
черта!.." В водительской кабине  заговорил  громкоговоритель,  это  что-то
сообщали с контрольной вышки. Хотя слов никто не мог разобрать,  в  голосе
говорящего явно слышалась паника. Бота бросился к кабине водителя и  замер
на месте - навстречу двигался другой автобус. Как только он  поравнялся  с
президентским, в его окнах показались вооруженные  люди,  одетые  в  белые
комбинезоны обслуживающего персонала авиакомпании  "Трансуорлд  эйрлайнз".
Выбив стекла, они открыли огонь.  Треск  выстрелов  был  оглушающим.  Одна
очередь прошила водительскую кабину и повредила мотор, вторая  разнесла  в
клочья покрышки колес с правой стороны, и президентский автобус,  описывая
медленную кривую,  завалился  набок,  бросив  пассажиров  друг  на  друга.
Откуда-то пополз дым. Следующая очередь  обдала  всех  брызгами  разбитого
стекла, раздались крики боли и испуга. Одна  из  пуль  ударила  в  оконную
стойку и, срикошетировав с жутким визгом, сплющенная и потерявшая половину
своей скорости, попала в Боту, оторвав ему нижнюю  челюсть  и  отбросив  к
стенке кабины. Он заскользил вниз, заливая грудь кровью.
   Агенты секретной службы предпринимали отчаянные усилия, чтобы вырваться
из клубка свалившихся на них тел.
   - Где автоматы?! - крикнул один.
   Двое  из  охранников,  безжалостно  наступая  на  руки,  головы,  лица,
выбрались наконец из груды тел и пробрались к аварийному выходу.
   - Ложись! - крикнул охранник, валя выкарабкавшегося из-под  Нейдельмана
президента на пол, пока другой  охранник  открывал  аварийный  выход.  Оба
агента выпрыгнули из автобуса, с трудом удерживая равновесие на  скользком
от вытекшего из мотора масла бетоне, и  заняли  позиции  сзади  и  спереди
машины. Укрываясь за пробитыми пулями шинами, они изготовились к стрельбе.
Через долю секунды сухо треснули почти одновременно два выстрела, и двое с
автоматами во вражеском автобусе исчезли из окон, как будто их дернули  за
ноги.  Воспользовавшись  заминкой  среди  противника,  один  из   агентов,
вскочив, стремительно бросился к автобусу. Не успел он покрыть и  половины
расстояния, как в окне появился негр с гранатометом в  руках.  Лежащий  за
колесом агент выстрелил, и негр исчез.  Еще  двое  появились  в  окнах,  в
разных концах  автобуса  -  белый  и  снова  негр.  Прикрывавший  бегущего
среагировал на долю секунды быстрее.  Он  выстрелил,  но  раздался  только
щелчок, второй выстрелил на бегу, услышав предупреждающий  крик  товарища,
но и у него кончились патроны.  На  секунду  охранник  замешкался,  и  это
решило его судьбу. Негр вскинул автомат, и остановленный  очередью  агент,
раскинув руки, распластался на  бетоне.  Залп  оправившейся  президентской
охраны смел появившиеся было фигуры в белом в противоположном автобусе, он
медленно оседал на простреленных шинах. Стреляя на бегу из  автоматических
крупнокалиберных винтовок,  к  нему  бежали  несколько  агентов  секретной
службы, и кто-то, сорвав кольцо у гранаты  со  слезоточивым  газом,  метко
швырнул ее внутрь.
   К тому времени, когда президент, прихрамывая из-за ушибленного  колена,
выбрался из автобуса, обе машины были окружены плотным кольцом полицейских
машин,  бронетранспортеров,  пожарных  машин  и  машин  "Скорой   помощи".
Неподалеку  врачи  хлопотали  около  дышащего  со  свистом  Боты  и  затем
осторожно погрузили его в машину.
   Ступая по битому стеклу и стреляным  гильзам,  президент  направился  к
Нейдельману, который беспомощно сидел на земле, прислонившись к  пробитому
пулей  колесу.  Нейдельман  без  очков  рассеянно  шарил  по  карманам   в
безуспешных поисках носового платка, судорожно зажатого  в  левой  руке  и
испачканного в чей-то  крови.  Президент  машинально  полез  в  карман  за
солнечными очками и отдернул руку, уколовшись о сломанную оправу.
   - Вы знаете, Дик, - сказал  он,  протягивая  Нейдельману  свой  носовой
платок,  -  мне  кажется,  что  нам  придется  предпринять  что-то  крайне
решительное.


   Дуглас Уолкрофт,  которого  журнал  "Тайм"  назвал  как-то  "величайшим
виртуозом первой страницы электронной газеты со времен Уолтера Кронкайта",
был высок гостом, широкоплеч, а его грубо высеченное лицо было  не  лишено
приятности.
   Он только что закончил завтрак на террасе своего дома  в  Лонг-Айленде,
когда услышал звон бьющейся посуды, как будто кто-то грохнул целый  поднос
фарфора на пол. Уолкрофт со стоном закрыл глаза. Завтрак почему-то  всегда
был временем,  когда  происходили  домашние  кризисы,  и  теперь  он  ждал
неизбежных громких голосов и не ошибся.
   - Мистер Уолкрофт! О, боже мой, мистер Уолкрофт! - истерически  кричала
горничная из кухни. - Мистер Уолкрофт, они убили президента!!
   Позднее он долго обсуждал со своим психоаналитиком,  почему  он  в  тот
момент подумал,  что  горничная  имела  в  виду  президента  телевизионной
компании, в которой Уолкрофт работал и вел комментарий ежедневных  событий
под названием "Отсчет времени".
   Пять вечеров в неделю Уолкрофт  беседовал  с  двадцатичетырехмиллионной
аудиторией. Практически каждый вечер он был в эфире.
   Уолкрофт распахнул кухонную дверь как  раз  в  тот  момент,  когда  его
четырехлетняя дочь переключила телевизионный канал  и  на  экране  плясала
коробочка с кукурузными хлопьями.
   Он повернулся к горничной.  Она  дрожала  как  в  лихорадке,  глядя  на
телевизионный экран так, как будто он должен был взорваться.
   - Дебби! - гаркнул он. - Что тут происходит?
   Горничная вдруг  разразилась  слезами.  Прижав  фартук  к  глазам,  она
выбежала во двор и там истерически разрыдалась.
   Уолкрофт было двинулся  за  ней,  но  замер  на  месте,  услышав  голос
диктора: "Мы прерываем нашу передачу, чтобы сообщить  вам  важные  срочные
новости".
   Споткнувшись о поднос, Уолкрофт сгреб телевизор, но недостаточно быстро
- его дочь опять успела переключить  канал.  Не  обращая  внимания  на  ее
возмущенный рев, он прибавил звук и переключился  на  последние  известия.
Диктор читал, как догадался Уолкрофт, "молнию", срочное сообщение,  только
что снятое с телетайпа, которое, по мнению ведущего передачу редактора, не
могло ждать.
   - "...Автобус, в котором президент и члены персонала Белого дома  ехали
к самолету,  был  обстрелян  полчаса  тому  назад  в  полумиле  от  здания
аэровокзала аэропорта имени Даллеса. Президент вместе с  премьер-министром
Канады должен был присутствовать  на  открытии  атомной  водоочистительной
системы на озере Эри сегодня во второй половине  дня.  Очевидцы  сообщают,
что имеются раненые, но неизвестно, есть ли пострадавшие из  президентской
группы".
   Пораженный Уолкрофт  пытался  вспомнить,  посылали  ли  кого-нибудь  из
"Отсчета времени" на аэродром. Наверное, нет, решил он. Кливленд - вот где
ожидались главные события и даже, может быть, покушение на президента, там
были его операторы и корреспонденты.
   Сорвав  трубку  настенного  телефона  и  всунув  в   аппарат   карточку
многократного вызова, он с надеждой ждал ответа,  но  услышал  непривычный
пульсирующий  гудок.  Уолкрофт  пытался  дозвониться  снова  и  снова,  но
безрезультатно. Он растерянно уставился на телефон, и  в  этот  момент  на
кухне появилась жена.
   - Дуглас! Объясни  мне,  пожалуйста,  что,  по-твоему,  ты  делаешь?  -
потребовала она, подхватывая ревущего ребенка на руки. В промежутках между
рыданиями дочь начала излагать свою версию происшедшего.
   Закрыв одно  ухо  рукой,  Уолкрофт  пытался  определить,  что  за  звук
раздается из телефона, и неожиданно  понял:  он  уже  слышал  его  раньше,
тогда, когда был  убит  Джон  Кеннеди,  и  означал  он  полную  перегрузку
коммутатора.
   - Ты обидел Розмери и бог знает как обошелся с Дебби! Если ты забыл, то
напомню, что сегодня вечером к нам на обед придут твои родители,  и,  если
Дебби уйдет, тебе самому придется объясняться.
   - Помолчи! - рявкнул Уолкрофт. - На, - он сунул ей телефон, -  попробуй
дозвониться, звони в мою редакцию и не давай им разъединяться. Я попытаюсь
связаться с ними по радиотелефону из машины.
   Не тратя времени на объяснения с женой, Уолкрофт  вскочил  в  машину  и
повернул ключ зажигания. Мощная "ламборджини"  прыгнула  вперед,  выбросив
из-под задних колес фонтаны гравия.
   Вырвавшись на шоссе, Уолкрофт  снял  трубку  радиотелефона,  за  ремонт
которого он только вчера заплатил тридцать  долларов,  но  тот  безнадежно
молчал.
   Первая задержка ожидала его у контрольного пункта на мосту.  С  реки  в
машину ветер доносил зловоние гниющих отбросов, запах гари, дым и частички
сажи из  все  еще  горящего  Гарлема.  Сажа  начала  залеплять  стекло,  и
Уолкрофт, вооружившись тряпкой, хотел его протереть,  но  едва  он  открыл
дверцу  и  высунул  ногу  наружу,  как   услышал   предупреждающий   окрик
полицейского, вооруженного  автоматической  винтовкой:  "Эй,  там!  Засунь
задницу обратно в свою телегу, слышишь?!"  Наконец  полицейские,  привычно
обшарив  его  машину,  не  найдя  неразрешенного  оружия,  взрывчатки  или
какой-нибудь подрывной литературы  и  проверив  его  документы,  разрешили
ехать.
   Очутившись в пределах действия своего  приемника-передатчика,  Уолкрофт
наконец смог связаться с  редакцией.  Отозвался  дневной  редактор  Рассел
Горман.
   - Расе, что происходит?
   - Это вы лучше скажите мне, что происходит. Где вы, шеф?
   - В Куинсборо. Так какие новости?
   - Никто ничего толком не знает. Нам только передали, что на  Уолл-стрит
все закрылось, но из аэропорта никаких сообщений не поступало. Мы  послали
туда группу. Подождите минутку... Вы слушаете, шеф?  Си-би-си  только  что
показала маленький ролик с президентом,  покидающим  аэропорт.  Он  слегка
прихрамывает, но в остальном с ним все в порядке.
   - Как по-вашему, это плохие или хорошие новости?
   - Во всяком случае, шеф, Кливленд накрылся.
   Уолкрофт на минуту задумался.
   - Может быть, как раз сегодня и следует, черт побери, показать Генералу
то, что мы откопали?


   Президент вышел из-за стола, налил себе виски  и  перешел  к  небольшой
софе у камина. Было почти семь часов. Он  включил  четыре  находившихся  в
кабинете телевизора, чтобы узнать вечерние новости.  И  как  будто  открыл
электронный ящик Пандоры.
   По четвертому каналу передавали фильм, снятый каким-то уличным зевакой.
Оба автобуса, накренившись набок, как парусники  в  море,  палили  друг  в
друга.  "Заработал  состояние",   -   подумал   президент   об   удачливом
кинолюбителе.
   По  седьмому  каналу  шел  фильм  о  парашютистах.  На  экране  погибал
десантник, охваченный пламенем напалма.
   По двадцать шестому  показывали  солдат  в  антирадиационных  костюмах,
разбиравших руины мемориала Линкольна.
   По девятому каналу Дуглас Уолкрофт беззвучно открывал и закрывал рот на
фоне фотографии статуи Свободы, чья голова и поднятая рука были повреждены
бомбой террориста.
   Президент хотел было включить звук и послушать, о чем говорил Уолкрофт,
но тот уже исчез с экрана, и  тогда  президент  повернул  ручку  громкости
четвертого канала с любительским фильмом.
   - "...Один человек из охраны президента и пятеро до  зубов  вооруженных
террористов  были  убиты  во  время  семиминутной  перестрелки.  Возникает
вопрос, как террористы получили доступ в тщательно охраняемый..."
   "Резонный вопрос", - подумал президент,  переключая  звук  на  двадцать
шестой  канал,  на  экране  которого  теперь   появилась   женщина-диктор,
незнакомая президенту, и он включил звук.
   - "...В Питсбурге на сталелитейных заводах  начали  гасить  печи  из-за
предстоящей забастовки,  которую  объявил  объединенный  профсоюз  рабочих
сталелитейной промышленности. Сегодня также докеры Мексиканского залива  и
Восточного побережья объявили о готовности к новой забастовке, в то  время
как лидеры профсоюза вылетели в Вашингтон в последней попытке..."
   Президент печально покачал головой и переключил звук на седьмой  канал,
увидя свою фотографию на экране.
   - "Институт Гэллапа сегодня  опубликовал  данные  опроса  общественного
мнения, которые свидетельствуют,  что  популярность  президента  упала  до
самого низкого уровня.  Восемь  из  десяти  американцев  сегодня  считают,
что..."
   Надеясь хоть на минуту  отдохнуть  от  неприятных  известий,  президент
переключился на четвертый канал, по которому показывали свадьбу.
   - "Восемнадцатилетняя стенографистка, потерявшая обе  ноги  и  руку  во
время прошлогоднего взрыва в танцзале в Балтиморе, сегодня вышла замуж..."
   На экране снова  появился  Уолкрофт,  и  президент  выключил  остальные
телевизоры.
   -  Сегодня,  -  начал  Уолкрофт,  -  мы  предлагаем   вашему   вниманию
специальную передачу, посвященную  анализу  событий,  приведших  к  взрыву
мемориала Линкольна  и  к  покушению  на  жизнь  президента.  Происходящие
события поставили США перед наиболее серьезным внутренним кризисом  с  тех
самых времен, когда в 1861 году войска конфедератов открыли огонь по форту
Самтер.
   За плечами  Уолкрофта  появилась  увеличенная  фотография  председателя
объединенного комитета начальников штабов.
   - Высокопоставленные источники в Вашингтоне, -  продолжал  Уолкрофт,  -
предсказывают неминуемую отставку генерала  Джеймса  Хиншоу,  председателя
объединенного комитета начальников штабов. Еще неизвестно, что кроется  за
этим  решением  пятидесятивосьмилетнего  генерала,  но  предполагают,  что
причиной является подслушивание его телефона вместе  с  телефонами  других
руководящих деятелей армии и  ВВС  пока  не  выясненной  правительственной
организацией...
   Ругнувшись, президент схватил телефонную трубку и нажал  кнопку  номера
своего пресс-секретаря.
   - Откуда, черт возьми, Уолкрофт узнал об отставке Хиншоу? - рявкнул он.
   - Очевидно, от самого  Хиншоу,  -  ответил  пресс-секретарь.  -  Кто-то
сообщил Уолкрофту о подслушивании телефона генерала, а Уолкрофт сказал  об
этом Хиншоу при условии, что  "Отсчет  времени"  сообщит  о  его  отставке
первым.
   - Какое подслушивание? - переспросил президент. - Мне никто  ничего  не
говорил!
   - Не говорили? - в голосе пресс-секретаря послышалось явное смущение. -
А мне казалось, что генеральный прокурор...
   Не слушая дальше, президент снова взглянул на экран.
   - Генерал Хиншоу, - продолжал Уолкрофт, - не делает секрета  из  своего
растущего недовольства  теми  робкими  попытками  президента,  при  помощи
которых он пытается справиться с внутренним положением. Именно президент в
ответ на требования  генерала,  чтобы  конгресс  объявил  по  всей  стране
состояние  гражданской  войны,  заявил  во  всеуслышание  в  телепередаче,
которая транслировалась от побережья до побережья, - в этот момент  позади
Уолкрофта пошел кусок видеозаписи выступления  президента,  -  что  "пусть
никто не сомневается, у нас нет войны. Мы только  лечим  болезнь.  Болезнь
демократии. Я твердо решил применять силу не более  того,  чем  необходимо
для  обеспечения  сохранения  закона   и   осуществления   законодательной
программы нынешней администрации. Поступить иначе  -  значит  нарушить  те
права, которые я, как ваш президент, обязан укреплять и защищать".
   - Решит ли  генерал  бросить  свою  перчатку  соперникам,  -  продолжал
Уолкрофт, - выступив в качестве кандидата в президенты, еще неизвестно, но
сам факт его решения уйти в отставку и  причины  принятия  такого  решения
значительно осложняют и без того затруднительное положение  администрации.
А сейчас мы объявляем небольшой перерыв,  после  которого  наша  программа
предлагает вашему вниманию передачу "Анатомия кризиса".
   Насупившись,  президент  вызвал  кабинет  генерального   прокурора   и,
услышав, что того нет на месте, помрачнел еще больше.
   - Найдите его, и пусть немедленно позвонит мне, - приказал он.
   Дрожа от ярости, президент сел и опять  стал  смотреть  на  экран,  где
мелькали знакомые кадры из  любительского  фильма,  запечатлевшего  момент
убийства Джона Кеннеди. Президент отвернулся и налил себе еще виски.
   На телефонном пульте замигала лампочка, и президент снял трубку.
   -  Генеральный  прокурор  у  телефона,  сэр,  -  послышался  голос  его
секретаря.
   - Соедините, и десять минут я никому не буду отвечать.
   После небольшой паузы он услышал голос генерального прокурора.
   - Вы откуда говорите?
   - Из Бетесдской больницы. Моя жена...
   - Да, да, я знаю. Новость слышали?
   - Да, но я...
   - Потрудитесь доставить сюда свою персону, и поскорее. - Он  хотел  уже
положить трубку, как услышал свое имя. - Ну что еще?
   - Мистер президент, клянусь вам, что это было сделано без моего  ведома
или согласия. Виновные были серьезно наказаны...
   - Оставьте это для суда присяжных, - мрачно отозвался президент.  -  Мы
старые друзья. Но, если вы втянули меня в новый Уотергейт, голову сниму!
   Президент положил трубку и  сидел,  массируя  ушибленное  на  аэродроме
колено и думая о разговоре, который этим утром был у него с  Нейдельманом.
Незаконное  подслушивание  телефона  председателя  объединенного  комитета
начальников штабов было, конечно, делом скандальным, но, узнай кто о  том,
что президент обсуждал планы,  подобные  "Последнему  козырю",  разразится
такая катастрофа, что ее последствия невозможно предсказать. И  он  вполне
отдавал себе в этом отчет.
   А на экране тем временем мелькали кадры его  предвыборных  выступлений,
принятия присяги на ступенях Капитолия. Затем размахивающую  американскими
флагами  и  приветствующую  президента   толпу   сменили   сцены   уличных
беспорядков.
   Президент  потянулся  к  кнопке  дистанционного  управления,   выключил
телевизор и решительно снял трубку телефона.
   - Соедините меня с Нейдельманом, - приказал он секретарю.


   Несмотря на то что доктор Саймон Честертон был  знаком  с  Нейдельманом
почти десять  лет,  сегодня  его  впервые  пригласили  в  дом,  который  в
вашингтонских научных кругах называли "Домом Эшера".
   Саймон  Честертон  был  старшим  консультантом-психиатром  медицинского
центра американской армии в Уолтер-Риде и специальным советником различных
правительственных и юридических организаций.
   Подъехав под проливным дождем  к  дому  Нейдельмана,  Честертон  поднял
воротник пиджака и, держа в одной  руке  электрический  фонарь,  а  другой
придерживая брюки, чтобы не забрызгать, в  два  прыжка  преодолел  лужу  и
оказался на крыльце. Он потянул за старинную ручку  звонка,  и  за  дверью
раздался звук, похожий на звон кандалов. Прошло  довольно  много  времени,
пока он услышал из динамика над дверью голос Нейдельмана:
   - Кто там?
   - Граф Дракула, - отозвался Честертон зловеще.
   - Очень смешно, - сказал Нейдельман, но улыбки в его  голосе  Честертон
не услышал.
   - Ради бога. Дик, открывайте скорее, а то я весь промокну!
   Замок щелкнул, и дверь открылась, пропуская гостя  в  абсолютно  темный
холл, пахнувший сыростью, как в пещере. Включив фонарь, Честертон медленно
обвел лучом вокруг. Стены холла были оклеены  дорогими  обоями,  висевшими
местами клочьями, и увешаны большими гравюрами в рамах. На  гравюрах  были
сплошь изображены печальные коровы, освещенные лунным  светом.  Справа  от
Честертона наверх поднималась широкая  лестница,  в  начале  перил  стояла
бронзовая фигура Пана, держащая канделябр. Напротив Пана  была  дверь,  по
бокам которой стояли два кресла, украшенные оленьими рогами.
   - Дик! - неуверенно позвал Честертон.
   Никакого ответа.
   Он двинулся было к двери, но  почувствовал,  как  что-то  живое,  мягко
коснулось ноги. Посветив вниз, Честертон увидел двух кошек. Выгнув спины и
посверкивая желтыми глазами, они явно выказывали ему свое расположение. Он
и так терпеть не мог кошек, а у этих к тому же головы были покрыты  чем-то
похожим на гипс, отчего они казались еще неприятнее.
   Неожиданно канделябр в руках Пана вспыхнул ярким светом. "Вот они где!"
- весело воскликнул Нейдельман сверху. В руках у  него  было  нечто  вроде
небольшого  радиоаппарата,  применяемого  для  дистанционного   управления
летающими моделями. Он покрутил ручки, и обе кошки, сначала пестрая, а  за
ней и черная, мягко завалились на спину, громко мурлыкая. Нейдельман снова
крутанул  ручки,  и  кошки  моментально  оказались  на  одном  из  кресел,
свернулись калачиком и заснули.
   - Мозговая имплантация, - объяснил Нейдельман. - Кошки гораздо  удобнее
собак и не менее  опасны,  если  полностью  стимулировать  их  агрессивные
центры. Альфа, это черная, на днях чуть было не выцарапала глаза какому-то
залезшему в дом воришке. Поднимайтесь же, Саймон!
   Честертон  последовал  за  хозяином  через  плохо  освещенный  переход,
заваленный книгами,  всякими  ненужными  вещами  и  разрозненной  мебелью.
Наконец они вошли, как догадался Честертон, в  комнату,  которая  когда-то
была залом для танцев,  а  теперь  походила  на  склад.  Она  была  забита
поломанной дорогой  мебелью,  неповешенными  картинами,  чучелами  птиц  и
животных, какими-то приборами и, наконец, книгами.  Их  были  тысячи,  они
валялись  повсюду,  на  полу,  на  мебели,  на  камине,  на  подоконниках,
поднимались горками вдоль стен.
   Смахнув тома "Истории природы" Вуда с  кожаного  кресла  и  сдув  пыль,
Нейдельман кивнул на него Честертону. Покопавшись  затем  на  столе  среди
многочисленных бумаг, графиков и журналов, он вернулся к гостю с  бутылкой
коньяка и, наполнив бокалы, протянул один.
   - Саймон, мы пускаем в ход "Последний козырь"!
   Честертон аккуратно поставил бокал на столик.
   - Ради бога, Дик, какой последний козырь?
   - Президент дал о'кэй! - Нейдельман довольно потер руки. - Он  приказал
приступить к операции "Последний козырь" немедленно!
   Честертон удивленно посмотрел на Нейдельмана. Неужели  переутомление  и
одиночество сделали свое дело и бедняга свихнулся?
   - Послушайте, Дик, если вы вытащили меня из дома  в  такую  погоду  для
того, чтобы...
   Он осушил свой бокал и встал, надеясь,  что  тем  самым  как-то  вернет
Нейдельмана к реальности. К своему удивлению, он заметил,  что  Нейдельман
смотрит на него, как будто это он, Саймон, был не в себе. Тогда  Честертон
сел. Нейдельман вновь наполнил его бокал.
   - Постойте, Дик. Но ведь наша группа занималась... - Честертон  поискал
подходящее   слово,   -   теоретическим    изучением    проблемы,    чисто
интеллектуально,  так  сказать.  Подобного  рода  академическими   играми,
особенно   военно-политического   плана,   правительственные    учреждения
занимаются  сплошь  и  рядом.  Ведь  никто  не  собирался   приступить   к
практическому выполнению этого проекта! И к тому же, - он улыбнулся, - где
взять ученых, которые бы смогли осуществить что-либо подобное  "Последнему
козырю"?
   Нейдельман, схватив толстыми грязными  пальцами  пригоршню  печенья  из
стоявшей на краю стола плетеной корзинки и подтолкнув  ее  к  собеседнику,
возразил, энергично жуя:
   - Ну, не очень-то пришлось хлопотать, чтобы найти  тех,  кто  состряпал
нейтронную бомбу, а? А кто придумал  нервный  газ  и  превратил  в  оружие
бруцеллез, энцефаломиелит, чуму и прочие  заразные  и  незаразные  штучки?
Специалисты по безалкогольным напиткам?
   - Но позвольте. Дик, - возразил Честертон, - атомная бомба,  да  и  все
другое; были сделаны на случай войны.
   Нейдельман перегнулся через подлокотник кресла и выдернул из-под  миски
с кошачьей едой вчерашний номер "Вашингтон пост".
   - А это, по-вашему, не война?  "Двести  человек  погибло  в  результате
взрыва бомбы", - прочел он один из заголовков. - Вы входили в состав нашей
группы и изучали положение. Вы  помните  доклады  нашей  контрразведки,  в
которых говорится, что мы на грани гражданской войны? А я вам  скажу,  что
не на грани, - она уже идет!
   - Да удастся ли вам набрать группу ученых, которые смогли  бы,  вернее,
захотели бы заняться таким "пустячком", как  "Последний  козырь"?  Да  они
вполне обоснованно поставят вам диагноз сумасшедшего!
   Нейдельман устало вздохнул и поморщился.
   - Физер, тот самый, который изобрел напалм, руководил  тремя  группами,
работавшими в  Гарварде,  Массачусетском  технологическом  институте  и  в
Калифорнийском университете в течение двух лет во  время  второй  мировой,
разрабатывая  проблему,   как   вооружить   летучих   мышей   миниатюрными
зажигательными  бомбами.  В  конце  концов  эти  летающие  стервы  спалили
двухмиллионной стоимости ангар в Нью-Мексико задолго до того, как отменили
проект!
   - Это все - другое дело!  Даже  если  проект  оснащения  летучих  мышей
зажигательными бомбами был и неосуществим,  он  не  затрагивал  этического
аспекта. И атомная бомба ничто по сравнению с "Последним козырем", вы что,
разве не видите разницы? Все предыдущее делалось в рамках законов  США,  с
одобрения США и против врагов США!
   - Ну хорошо, это будет нелегко, но ведь не невозможно!
   Честертон покачал головой. Конечно, подумал он, все возможно.  То,  что
Нейдельман уговорил президента на это  безрассудство,  было  очевидно,  но
если он хочет и его сделать участником этого чудовищного плана?
   - Дик, вы ненормальный. Надеюсь, вы не собираетесь  и  меня  втянуть  в
этот кошмар?
   - Вы сами втянулись в это дело, когда получили пятьдесят тысяч  за  то,
что работали в нашей группе. Сейчас нам необходимо, чтобы вы сказали,  кто
из того небольшого списка ученых, который  я  вам  покажу,  психологически
способен работать по этому проекту.
   - Как же я это сделаю?
   - Оценкой их мотиваций. Мы проверили их обычную жизнь:  семью,  друзей,
научную работу, финансовое  положение.  И  все  говорит  за  то,  что  они
подходят.
   Нейдельман положил на столик стопку синих папок. Каждая  была  помечена
штампом: "Совершенно секретно". Честертон, взяв одну наугад, стал  листать
убористо напечатанные страницы.
   - Что они знают? - спросил он, не глядя на Нейдельмана.
   Нейдельман опять налил коньяк в бокалы.
   - Им сказали; что они будут работать над  неким  проектом,  необходимым
для  внутренней  безопасности,  и  что  работа  по  условиям   совершенной
секретности потребует их изоляции в течение приблизительно восьми месяцев.
Им также известно, что им очень хорошо будут платить и что об их семьях мы
будем заботиться, пока они будут отсутствовать.
   - И они все согласились? Даже самые знаменитые, даже суперзвезды?
   - Все.
   - Они ненормальные. Абсолютно  ненормальные!  -  Честертон  со  вздохом
протянул папки Нейдельману.
   Нейдельман равнодушно пожал плечами, как будто это касалось его  меньше
всего.
   - Сколько времени вы мне даете? - спросил Честертон. - Даже эти  папки,
- он пренебрежительно кивнул на стопку, - вряд ли с  легкостью  расскажут,
что у ваших кандидатов на уме.
   - Две недели.
   Откинув голову, Честертон захохотал.
   - Ну теперь я точно знаю, что вы шутите, Дик! Даже если  бы  я  отложил
все свои другие дела, это невозможно.
   - Я не шучу, - серьезно посмотрел на него Нейдельман. - Это должно быть
сделано. Мне наплевать, какой дурью мучаются все эти  типы,  но  я  должен
знать, можно на них положиться или нет.


   Доктор Пол Макэлрой, первый из ученых в списке  Нейдельмана,  опаздывал
на пятьдесят минут. Неудивительно,  подумал  Честертон.  Дорожные  завалы,
контрольные  пункты,  неожиданные  забастовки  на  транспорте  -  все  это
заставляло людей опаздывать. Хотя у машины, на  которой  ехал  Макэлрой  с
военного аэродрома на базе  Эндрюс,  и  был  специальный  пропуск,  ее  не
пропустили в двух местах. В одной из-за того,  что  там  работали  саперы,
обезвреживавшие мины, а в Петуорте, как сообщил по радиотелефону водитель,
шла перестрелка, и машине пришлось пробираться к Уолтер-Риду с запада.
   До приезда Макэлроя оставалось еще минут десять, и психолог раскрыл его
досье с крупной надписью: "Совершенно секретно".
   Хотя теперь Макэлрой и был руководителем  биохимической  лаборатории  в
Массачусетском технологическом, он окончил Гарвард  как  физик.  Сразу  же
после окончания института поступил в аспирантуру,  где  занялся  проблемой
производства аэрозолей, и за успехи был направлен в  Англию,  в  Кембридж.
Там-то  он  и  заинтересовался  биологическим  применением   своей   темы.
Возвратившись  в  США,  Макэлрой  поступил  в   заочную   докторантуру   в
Массачусетском  технологическом  институте  и  начал  вплотную  заниматься
биофизикой, а восемнадцать месяцев тому назад его  пригласили  работать  в
специальной группе министерства  обороны.  Именно  там,  понял  Честертон,
Макэлрой и познакомился с советником президента по науке Нейдельманом.
   Все более и более увлекаясь биологией, Макэлрой наконец  посвятил  себя
сравнительно малоисследованной области - человеческой памяти, Честертон  в
свое время читал статью, в которой ученый рассуждал о накоплении памяти  в
длинноцепных молекулах. Пожалуй, Макэлрой подбирался к чему-то большому, и
не было сомнений в том, что сегодня он был одним из наиболее  блестящих  и
пользующихся успехом представителей научной общественности.
   Честертон заглянул в конец  досье.  Семейные  отношения  Макэлроя  были
охарактеризованы как стабильные. "Ну что за идиоты сидят в ФБР? -  подумал
психолог. - Ведь необязательно изменять, можно просто тихо ненавидеть друг
друга". Он уже был готов продиктовать  для  памяти  это  замечание,  когда
секретарша объявила, о прибытии биохимика.
   Макэлрой  был  гораздо  выше  ростом,  чем  показалось  Честертону   по
фотографии. У него было выразительное лицо с широкой квадратной челюстью и
прямым носом. Небольшой шрам  на  верхней  губе,  который  Честертон  едва
разглядел на загорелой коже лица, делал  улыбку  вновь  прибывшего  слегка
кривой, но более приятной.
   Честертон предложил ему жесткий стул и сам сел напротив. Он  знал,  что
проникнуть  за  линию  психологической  обороны  ученого  будет   нелегко.
Естественно, что работа в области функций  мозга  давала  Макэлрою  знание
многих приемов в той игре, которая называлась оценкой личности.
   Честертон сделал первый ход  с  целью  выяснения  политической  позиции
испытуемого.
   - Сожалею, что вы добирались сюда с некоторыми сложностями.
   Помимо препятствий, с которыми  Макэлрой  столкнулся  в  самом  городе,
из-за забастовки пилотов авиакомпаний ему пришлось лететь в  Вашингтон  на
военном транспортнике.
   Макэлрой пожал плечами.
   - Если бы была возможность, я всегда летал бы самолетами ВВС.
   - А как дела обстоят в Бостоне? У вас, пожалуй, поспокойнее, чем везде.
   - Пожалуй, - согласился Макэлрой  после  небольшой  паузы.  -  Хотя  на
окраинах стреляют...
   - Ну а как, по-вашему, чем же это все в конце концов кончится?
   Макэлрой печально покачал головой.
   - Не знаю. Может быть, бесполезным и жестоким кровопролитием.
   "Для начала неплохо", - подумал Честертон. Он не верил в людей, которые
стояли  за  политическое  решение  кризиса,  даже  если  они  и  сохраняли
лояльность по отношению к правительству.
   - Ну что ж,  -  протянул  Честертон,  как  будто  с  неохотой  прерывая
приятную беседу. -  Пожалуй,  пора  заняться  нашим  делом.  Вам  известны
несколько необычные условия, связанные с предстоящей работой?
   - Известны.
   "Неплохое самообладание. Любой другой попытался бы узнать  какие-нибудь
подробности", - отметил про себя психолог.
   - Ну, доктор Макэлрой, - заулыбался Честертон, - если вы не возражаете,
нам пора перейти к главному вопросу, стоящему на повестке дня.
   Он подвел биохимика к черной кожаной кушетке, стоявшей в углу  комнаты.
В изголовье лежали две подушки, покрытые бумажным полотенцем, а  напротив,
на стене, была укреплена лампочка от карманного фонаря. Рядом  на  столике
находились два  магнитофона,  небольшой  динамик,  контрольная  кнопка  на
длинном проводе и загадочный черный ящик. Честертон включил лампочку.
   - Вы, без сомнения, знакомы со всем этим?
   - Аутогипноз?
   - Именно. С небольшой дозой амитала он позволяет пациенту  отвечать  на
задаваемые вопросы без излишней скромности.
   Макэлрой понимающе улыбнулся, снял пиджак и стал закатывать левый рукав
рубашки. Честертон выключил яркий свет и начал приготовления к уколу.
   Вернувшись к дивану, на котором уже  лежал  Макэлрой,  психолог  присел
рядом со шприцем в руке.
   -  Расслабьтесь  полностью,  смотрите  на  лампочку  и  слушайте   меня
спокойно. Постарайтесь сосредоточиться именно на лампочке.
   Он сделал укол и  включил  магнитофон,  вложив  предварительно  в  руку
Макэлроя кнопку дистанционного управления.
   "Слушайте меня, - донесся из динамика  слегка  приглушенный,  спокойный
голос Честертона. - Слушайте меня. Сосредоточьте внимание  на  лампочке...
Не отводите от нее  взгляда...  Не  напрягайтесь  и  не  старайтесь  сразу
заснуть. Это придет само. Как только почувствуете, что засыпаете,  нажмите
кнопку. Смотреть на свет утомительно... Ваши глаза  устают...  Ваши  глаза
устают... Вам хочется их закрыть... Вам хочется их закрыть..."
   Макэлрою действительно очень захотелось спать, мягкие волны  убаюкивали
его, и, чувствуя, что через секунду он не сможет нажать  кнопку,  Макэлрой
сжал пальцы.  Откуда-то  издалека  он  услышал,  как  Честертон  о  чем-то
спрашивает его, но  отвечать  очень  не  хотелось,  и,  глубоко  вздохнув,
Макэлрой погрузился в сон.
   Честертон поправил микрофон, пододвинув его поближе, включил на  запись
и обратился к пациенту.
   - А теперь. Пол, - спокойно начал он, - я хочу, чтобы  ты  вспомнил  то
время, когда тебе было шесть лет...


   Честертон приближался к завершению своей работы. В течение десяти  дней
он отобрал двенадцать из тринадцати ученых по списку Нейдельмана.  Вечером
одиннадцатого дня, попрощавшись с секретаршей и оставив только  настольный
свет, он принялся за проблему доктора Мэри Андерсон.
   Выбор Нейдельманом ученых для "Последнего козыря" оказался даже  лучше,
чем  мог  предполагать  психолог.   Например,   из   троих   потенциальных
кандидатов-биохимиков можно было выбирать  любого,  и  лишь  невротическая
потребность Макэлроя постоянно добиваться  похвалы  давала  ему  некоторое
преимущество перед двумя другими кандидатурами.
   Самой сложной для Честертона оказалась последняя группа - генетики.  Он
должен был начать с  доктора  Мэри  Андерсон,  но  за  день  до  отлета  в
Вашингтон у дверей ее лаборатории в Калифорнийском университете  в  Беркли
взорвалась бомба. Андерсон почти не пострадала - небольшая трещина ключицы
и царапины от осколков стекла, но была глубоко травмирована. На ее  глазах
были убиты пять студентов, несколько человек ранено.
   Поэтому психологический тест  доктора  Андерсон  пришлось  проводить  в
последнюю очередь.
   Что касается двух других кандидатур, то они не  проходили  потому,  что
один из ученых был скрытым алкоголиком и дураки из ФБР  прозевали  это,  а
второй находился на грани открытой шизофрении. Оставалась лишь надежда  на
доктора Андерсон.
   Налив себе кофе из термоса  и  раскрыв  папку,  Честертон  углубился  в
размышления.
   Для психолога  Андерсон  представляла  большой  интерес.  Эмоциональная
сторона ее жизни казалась удивительно бедной. До двадцати четырех лет жила
с родителями, затем стала жить одна, но не для того,  чтобы  иметь  больше
личной свободы, а потому, как она выразилась  сама,  "жизнь  с  родителями
была слишком легкой". Андерсон вела уединенный образ жизни,  что  в  такой
привлекательной молодой женщине, обладавшей  горячим  темпераментом,  было
непонятно.
   Раздумья психолога были прерваны телефонным звонком. Звонил Нейдельман.
Честертон включил защитное устройство от  подслушивания  и  собрался  было
начать разговор, как его внимание привлекло подрагивание стекол в окнах от
каких-то тяжелых ударов на улице.
   - Неужели армия начала обстреливать Брайтвуд из орудий?
   - Вполне возможно, -  отозвался  Нейдельман.  -  От  президента  упорно
добивались подобного разрешения, когда  я  виделся  с  ним  сегодня  днем.
Наверное, взять этих негодяев измором не удалось. Как ваши дела?
   - Вы о Мэри Андерсон?
   - Не только. Я решил, что нам  понадобятся  двое  вирусологов,  поэтому
выбрал Педлара и Зелински.
   - Что?! - ахнул Честертон. -  Да  если  в  Европе  узнают,  что  у  нас
находится бывший врач из Треблинки, скрывающийся где-то в Парагвае да  еще
к тому же работающий на нас, его выдачи потребуют в тот же день...
   - Вот именно. Поэтому-то он и будет работать не только за совесть, но и
за страх!
   - Но Педлар!
   - Ну и что? Подумаешь, один-два укола героина в месяц.
   - Один-два укола?! Да он принимает по десятой грамма ежедневно,  с  тех
пор как побывал с нашими химическими войсками во Вьетнаме!
   - Но специалист ведь он непревзойденный.
   - Я отказываюсь вас понимать.  Мы  отводим  Кантрелла  потому,  что  он
алкоголик, а берем отпетого наркомана и бывшего  нацистского  преступника.
Значит, все, что я делал в течение последних десяти дней, абсолютно никому
не нужно!
   -  Педлар  и  Зелински  -  особое  дело,  и  я  беру  их   под   личную
ответственность. А что с Андерсон?
   - В таком случае ничего. Если она  нужна  вам,  пожалуйста,  берите!  -
Честертон все еще был обижен на Нейдельмана за то, что тот принял решение,
не посчитавшись с ним. - У меня есть возражения, но вы можете не  обращать
на них внимания.
   - Что вы имеете против нее?
   -  Она  все  еще  остается  загадкой.  Сеанс  наркогипноза  не  удалось
провести.  Особенность  этой  молодой  женщины  в  том,  что  она  слишком
ориентирована на свою работу и ставит перед собой крайне  труднодостижимые
цели, а это подсознательное подавление существующих у нее агрессивных сил.
   - Ну это не так уж плохо.
   - С одной стороны. Но это палка о двух  концах.  Пока  ей  все  удается
потому, что она не щадит себя для достижения  поставленной  цели.  А  если
цель не будет достигнута? Вот тогда,  по  моему  мнению,  может  наступить
разочарование  настолько  сильное,  что   вызовет   огромную   психическую
депрессию, которая, прежде чем обернуться  внутрь,  так  сказать,  нанесет
огромный ущерб всему тому, что находится вокруг нее.
   - Это окончательный диагноз?
   - Еще нет, и я приду к окончательному выводу  только  после  того,  как
закончу ее исследование.
   - Она хочет получить эту работу?
   - Очень.
   - Это решает дело. Дадим ей попробовать.
   Честертон хотел возразить" что  проект  "Последний  козырь"  отнюдь  не
относится к разряду работ, на которых можно пробовать  человека,  а  потом
отказаться от него, но Нейдельман уже повесил трубку. Психолог  недоуменно
пожал плечами, погасил лампу  и  вышел  из  кабинета,  включив  сигнальную
систему.


   Билл Барринджер поправил подмышечную кобуру с пистолетом и  выскользнул
из черного "плимута" на стоянке у аэровокзала. Это был крупный,  с  хорошо
развитой мускулатурой человек, гордящийся как своей наблюдательностью, так
и  физической  силой,  быстротой  реакции...  Перейдя  дорогу,  он   начал
пробираться  к  условленному  месту,  ловко   и   быстро   лавируя   среди
многочисленных пассажиров, заполнивших зал ожидания.  Бывший  полицейский,
он немедленно составил словесный портрет молодой женщины, которую ему было
поручено встретить и за  которой  он  наблюдал,  пробираясь  через  толпу.
Портрет полностью совпадал  с  цветной  фотографией,  показанной  ему  час
назад. Женщина была  одета  в  безукоризненный  кремовый  брючный  костюм,
блузку цвета ровного загара, хорошо дополнявшуюся ниткой  крупного  янтаря
на шее. У ее ног стояли два чемодана. Барринджер с удовольствием  отметил,
что она была не только хороша собой и одета со вкусом, но и  то,  что  все
эти вещи стоили приличных денег.
   - Доктор Андерсон? -  вежливо  справился  он,  прикасаясь  к  шляпе.  -
Барринджер. К вашим услугам, мадам. Простите, что заставил вас дожидаться.
Пришлось переждать очередную демонстрацию. Как долетели?
   Молодая женщина пожала плечами, как бы желая сказать, что могло быть  и
хуже.
   - Куда мы едем? - спросила она вполголоса, чтобы  следовавший  за  ними
носильщик с тележкой, на которой стояли ее чемоданы, не услышал.
   - Я расскажу вам по дороге, а пока нам надо отсюда поскорее выбираться.
Как мне  сообщили,  обнаружена  очередная  бомба  и  нас  может  задержать
оцепление.
   Уложив чемоданы в багажник,  Барринджер  легко  скользнул  за  руль  и,
выключив сигнал  левого  поворота,  стал  ждать  удобного  момента,  чтобы
влиться в поток автомашин, проносящихся мимо стоянки. Так и не  дождавшись
перерыва в движении,  он  печально  покачал  головой  и  нажал  кнопку  на
приборной доске. Откуда-то из-под  переднего  бампера  раздался  леденящий
душу вой полицейской сирены, и движение замерло.  Черный  "плимут"  мощным
рывком влился в образовавшийся промежуток,  и  тогда  Барринджер  выключил
сирену. Вынув из специального гнезда небольшой микрофон, он сказал:
   - "Валькирия" вызывает "Валгаллу". Машина двенадцать и груз  следуют  к
месту назначения. Время - семнадцать тридцать. Все.
   Мэри Андерсон не могла удержаться от смеха.
   -  Мне  кажется,  мистер  Барринджер,  это  одно  из   самых   неудачно
сформулированных радиосообщений.
   Барринджер смущенно пожал плечами, но ничего не ответил.
   - Вы все еще не сказали мне, куда же мы едем, - продолжала она.
   - Форт Детерик, - ответил он коротко.
   - Форт Детерик?! Вы уверены? - Она была крайне удивлена.
   - Абсолютно, мадам.
   Мэри повернулась к окну, пытаясь вспомнить все, что знала, слышала  или
читала об этом месте. В течение двадцати пяти лет форт Детерик был военным
центром,  где  проводились  исследования  для  ведения  бактериологической
войны. Именно там ученые впервые выделили токсин  ботулина,  четыре  унции
которого могли уничтожить все население Соединенных Штатов. Она  вспомнила
также, что когда-то читала статью о том, что в середине шестидесятых годов
в этом  центре  были  случаи  заражения  ученых  туляремией,  бруцеллезом,
пситтакозом, вирусом конского энцефалита и другими тяжелейшими  болезнями.
То, что в 1971 году форт Детерик стал центром по исследованию рака, совсем
не исключало неприятных ассоциаций, которые вызывало у нее  это  название.
Остальные сорок пять миль она промолчала, глядя в окно на  уже  потерявшие
листву деревья и размышляя над тем, чем же ей придется заниматься.
   Подъехав к будке часового, Барринджер  опустил  стекло.  Проверка  была
тщательной.  Полицейский  проверил  документы,  сверяя  их   с   какими-то
образцами,  сравнил  фото  Андерсон  на  документах  с  оригиналом   и   с
фотографией,  которая  была  у  него,  а  также  проверил  документы  и  у
Барринджера, с которым, как показалось Мэри, он виделся не в  первый  раз.
Возвратив документы, полицейский нажал кнопку в будке, и тяжелые ворота  в
красно-белую полоску, уползя в толстый забор, открыли въезд.
   Через несколько минут они подъехали к одноэтажному зданию с островерхой
крышей, на котором белела вывеска "Штаб форта Детерик". Как и другие дома,
оно казалось покинутым  и  нуждавшимся  в  покраске.  Барринджер  выключил
мотор. И они с Мэри вместе вышли из  машины.  Двери  им  открыл  еще  один
солдат военной полиции, и они вошли в помещение,  разительно  отличавшееся
от  внешнего  вида  здания.  Мягкий  и  ровный  свет,  теплые  тона  стен,
комфортабельная мебель, абстрактные картины -  все  создавало  впечатление
приемной первоклассного рекламного агентства. Толстый  ковер  устилал  пол
перед большим с великолепной  мраморной  столешницей  столом,  за  которым
сидела молодая женщина, похожая на манекенщицу, сошедшую со страниц самого
последнего модного журнала.
   - Доктор Андерсон! - воскликнула она, как будто появление Мэри было тем
самым событием, которого она дожидалась весь день, томясь  в  безделье.  -
Добро пожаловать в форт Детерик!
   Мэри, ошарашенная такой сердечностью, только молча кивнула в ответ.
   - Позвольте взять ваши ключи от чемоданов, мадам, -  обратился  к  Мери
Барринджер. - Мы только сэкономим время, пока вы будете...
   - Вы хотите проверить мои чемоданы? Но зачем?
   - Это простая формальность, - вмешалась женщина.
   Она отвела Мэри в комнату, напоминавшую приемный покой дорогой клиники.
Из-за стола навстречу поднялся средних лет мужчина, одетый в белый халат.
   - Я был бы рад, если бы мог помочь вам избежать этих формальностей.  Но
что делать, порядок есть порядок, - сказал он.
   - Но что же, наконец, это за  формальности,  о  которых  мне  постоянно
твердят?
   - Отпечатки пальцев, голосограмма, анализ кожи и всякое прочее.
   Мэри казалась озадаченной.
   - Но это все со мной уже делали, когда я согласилась принять участие  в
проекте. Зачем же все снова?
   - Как бы получше вам объяснить? - сказал  человек  в  белом  халате.  -
Надеюсь, вы не обидитесь, но в таком сверхсекретном деле  мы  должны  быть
абсолютно уверены, что вы - это вы, и единственный способ удостовериться в
этом - сравнение ранее полученных данных, когда вы проходили  проверку,  с
настоящими. Вам это может показаться смешным, но мы должны убедиться,  что
вас не похитили и не подменили кем-нибудь очень похожим, что, признайтесь,
в данной ситуации было бы крайне нежелательным. А подобные вещи случались,
поверьте.


   Через некоторое время Мэри  Андерсон  вновь  очутилась  перед  шикарным
столом в холле и была встречена  еще  более  обворожительной  улыбкой.  Из
ящика стола  "манекенщица"  достала  прикрепленную  к  зажиму  глянцевитую
карточку с фотографией Мэри, электронный сигнализатор, который должен  был
попискивать, если Мэри кто-нибудь вызывал, и серебристую папку с  надписью
"Правила внутреннего распорядка".
   - Ваша карточка-ключ будет готова только завтра утром, а пока  возьмите
это, - сказала женщина, протягивая  Мэри  папку  и  все  остальное.  -  И,
пожалуйста, распишитесь за них.
   Мэри  молча  расписалась.  Барринджер,  листавший  номер  "Плейбоя"  за
журнальным столиком, легко поднялся.
   - Мистер Барринджер, - продолжала "манекенщица", - отвезет  вас  в  ваш
дом. В холодильнике найдете все для того, чтобы перекусить с дороги,  хотя
мне кажется, что мы немного выбились из  расписания,  -  она  выразительно
посмотрела  в  сторону  Барринджера,  -  но  думаю,  ничего  страшного  не
произойдет, если доктор Андерсон чуть-чуть опоздает на прием.
   - Все будет о'кэй, - заверил Барринджер.


   Барринджер отпер дверь квартиры, предназначенной для Мэри  Андерсон,  и
щелкнул выключателем. Хотя однокомнатная квартира, в которую они вошли,  и
была  больше  той,  которую  Мэри  занимала  в  Лос-Анджелесе,  она   была
декорирована и обставлена  почти  идентично.  Обои,  картины  американских
примитивистов, которых собирала Мэри, стеганый кожаный диван викторианской
эпохи, голландский стол работы Миса ван дер Роэ - все было таким же, как у
нее дома, только несколько крупнее, чтобы не нарушать пропорций.
   - Да кто же... - изумленно промолвила Мэри и недоуменно  повернулась  к
Барринджеру. Но того в  комнате  не  было,  он  устраивал  в  передней  ее
чемоданы в стенной шкаф.
   - Что-нибудь не так?  -  Барринджер  заглянул  в  комнату.  Мэри  молча
качнула  головой  и  как  зачарованная  подошла  к  мраморному  шахматному
столику, на котором стояли тридцать две изысканные фигуры слоновой  кости.
Только один столик, без фигур, догадалась она, должен  был  бы  стоить  не
менее трех тысяч долларов! Тот, кто обставлял комнату, не только  знал  ее
квартиру, но и знал, что она хотела иметь, если бы могла себе позволить.


   Когда в девять тридцать Барринджер вновь  заехал  за  ней,  шел  дождь.
Проехав не более двухсот метров, он  вылез  из  машины  и,  раскрыв  зонт,
проводил Мэри в дом для приемов. В мягко освещенной комнате, разбившись на
группы, находились около дюжины мужчин и одна женщина средних лет в очках.
Четверых из присутствующих Мэри узнала.
   Рядом с Саймоном Честертоном стоял человек с короткой стрижкой  -  Марк
Вейнер, специалист по космонавтике. Год назад о нем только и говорили. Еще
бы! Ведь ему удалось  вернуть  на  Землю  потерпевший  аварию  космический
корабль. Справа от него, очень напоминая провинциального галантерейщика  в
альпаковом пиджаке, с пенсне на носу, стоял цитолог Дэниэл Джонсон.  Рядом
с Джонсоном находился профессор из Калифорнийского технологического  Филип
Бенедикт, специалист по сплавам.
   Заметив Мэри, Честертон направился к ней, широко улыбаясь:
   - А вот и  вы  наконец!  Добро  пожаловать!  Возьмите  себе  что-нибудь
выпить, а потом представлю ваших коллег.
   С подноса, предложенного ей  неизвестно  откуда  взявшимся  официантом,
Мэри взяла бокал шампанского и, держа его осторожно, чтобы не  расплескать
вино на дорогой ковер, последовала за Честертоном,  увлекшим  ее  к  общей
группе.
   - Доктор Пакстон! Джентльмены! - Психолог быстро взглянул на  часы  над
дверью. - Позвольте познакомить  вас  с  последним  членом  нашей  группы.
Доктор Мэри Андерсон, генетик из Беркли.
   Никто  не  двинулся,  не  сказал  ни  слова.  В  углу  рта  Честертона,
растянутого в непринужденной улыбке, задергался нерв.
   - Доктор Андерсон, позвольте представить доктора Пола Макэлроя.  С  ним
вам придется наиболее тесно сотрудничать в течение ближайших месяцев.
   Макэлрой и Мэри обменялись рукопожатиями.
   Затем Честертон подвел Мэри к Вейнеру  и  Джонсону,  а  потом  к  очень
старому человеку с печальными  водянистыми  глазами.  Честертону  пришлось
объяснять ему дважды, на английском и немецком, кто такая Мэри Андерсон  и
откуда она, пока старикан энергично не закивал головой. Объяснив Мэри, что
доктор Зелински - вирусолог, Честертон подвел ее к стоящему рядом бледному
человеку с острым лицом и редеющими волосами цвета соломы.
   - Это доктор Педлар,  который  имеет  единственное  преимущество  перед
вами: он уже работал здесь, - быстро  сказал  Честертон,  увлекая  Мэри  к
человеку с пушистой рыжей бородой. - Доктор Каванаг - доктор  Андерсон.  -
Каванаг сунул дымящуюся трубку в  карман  твидового  пиджака  и  энергично
потряс руку Мэри. - Вы, наверное, знаете, что доктор Каванаг  -  профессор
молекулярной биологии в Рокфеллеровском  институте?  А  вот  доктор  Питер
Кохальский, невропатолог из Корнелла.
   - Сначала биохимик, потом  специалист  по  космонавтике,  цитолог,  два
вирусолога, профессор молекулярной биологии, а теперь еще и  невропатолог?
- недоуменно спросила Мэри.
   Кохальский угрюмо пожал плечами:
   - Я сам ничего не понимаю.
   - Все в свое время, все в  свое  время,  -  заторопился  Честертон.  Он
представлял Мэри Филипу Бенедикту, когда дверь распахнулась  и  в  комнату
ворвался Нейдельман. За ним, но менее поспешно  вошли  еще  два  человека:
один из них походил на бывшего полузащитника футбольной  команды,  который
хорошо устроился в торговле недвижимостью, а  второй,  казалось,  был  его
адвокатом. Официант, разносивший напитки, вышел  из  комнаты,  заперев  за
собой дверь.
   - Извините, мадам, - сказал Честертон Мэри, - с остальными  участниками
проекта вам придется знакомиться в процессе  работы.  -  Он  вопросительно
посмотрел на Нейдельмана. - Начнем, пожалуй?
   Нейдельман коротко кивнул, и Честертон начал рассаживать ученых на трех
рядах стульев, расставленных в дальнем конце комнаты.  На  противоположной
стене  развернули  экран,  перед  ним  стоял  стол,  за  который   уселись
Нейдельман и двое пришедших  с  ним.  Дождавшись,  когда  все  рассядутся,
Честертон, подойдя к столу, начал:
   - Позвольте вначале представить мистера Фрэнка Нейпера и мистера  Генри
Джерома. Мистер Нейпер является начальником службы безопасности, а  мистер
Джером главным администратором  проекта.  Если  вам  понадобится  какое-то
новое оборудование, обращайтесь к мистеру Джерому, а если это оборудование
начнет загадочно исчезать, - он слегка улыбнулся,  -  тогда  уж  к  Фрэнку
Нейперу. А теперь разрешите начать с самого начала, - и  он  опять  слегка
улыбнулся.
   В течение получаса психолог рассказывал собравшимся  о  том,  как  была
составлена специальная группа по изучению главной проблемы и какие  задачи
перед ней стояли. Время от времени на экране появлялись диаграммы, графики
и схемы, иногда кинокадры хроники, карта  страны,  пронзенная  стрелами  и
заштрихованными районами беспорядков.
   - После очень тщательного анализа всех аспектов проблемы, -  перешел  к
заключению Честертон, - группа по изучению создавшейся ситуации  пришла  к
единодушному  выводу,  что  Соединенные  Штаты,  разделенные   на   многие
враждебные группировки, нуждаются в восстановлении социального единства  и
что оно может быть восстановлено, если нам будет угрожать враг,  одинаково
опасный для каждого  в  отдельности  и  для  всех  вместе,  независимо  от
убеждений, цвета кожи и политических мотивов.
   Наступила  минутная  тишина,  которую  нарушало  только  едва   слышное
жужжание - это работали скрытые кинокамеры, снимавшие аудиторию для  того,
чтобы  потом  Честертон  мог  судить  о  реакции  каждого  из   участников
совещания.
   - Леди  и  джентльмены,  -  начал  Нейдельман  голосом  даже  несколько
мрачным. - На нашу долю как раз и выпала задача создать этого опасного для
всех врага. В течение последующих восьми  месяцев  мы  должны  произвести,
именно произвести, доказательство, что вся планета,  и  США  в  частности,
находится под угрозой нападения более развитой цивилизации из  космоса.  -
Не обращая внимания на  заметно  оживившиеся  ряды,  он  продолжал:  -  Мы
создадим  космический  корабль,  создадим   его   экипаж,   вооружим   его
несмертельным патогеническим оружием и доставим в Лос-Анджелес, где  будет
смоделирована картина его гибели во время разведывательного полета. А  для
того  чтобы  угроза  показалась  реальной,  воздействию   патогена   будет
подвергнуто не менее десяти тысяч человек...
   Голос советника президента утонул в хоре выкриков.
   - Как известно доктору Бенедикту, я не принадлежу  к  категории  людей,
склонных к тому, чтобы устраивать розыгрыши,  тем  более  коллективные,  -
продолжал Нейдельман, как  только  несколько  поутих  возбужденный  шум  в
аудитории. - И в отличие от того, что утверждает доктор Вейнер, не сошел с
ума.
   - Значит, это произошло с другими, -  сказал  человек  справа  от  Мэри
Андерсон. - Как только мы  начнем  работать  над  подобным  проектом,  нас
просто привлекут к уголовной ответственности. Кто, черт побери,  додумался
дать на него санкцию?
   Нейдельман  невозмутимо  подождал,  пока  очередной  взрыв  голосов  не
утихнет, и тогда произнес:
   - В ответ на вопрос полковника  Лоуренса  скажу:  это  решение  принято
президентом Соединенных Штатов.
   - Вы говорили о несмертельном патогене, - раздался голос Макэлроя.
   - Который на некоторое время поразит  людей,  но  не  убьет,  -  кивнул
Нейдельман.
   - Но вы хотите  невозможного,  -  продолжал  Макэлрой,  оборачиваясь  к
Педлару за поддержкой, но тот промолчал.
   - По-моему,  я  догадываюсь,  что  имеет  в  виду  доктор  Макэлрой.  -
Нейдельман был рад,  что  разговор  принимал  научный  характер.  -  Я  не
собираюсь притворяться и согласен, что в  некоторых  случаях,  скажем  при
хроническом  заболевании  бронхов  или  легких,  патоген  может  оказаться
критическим. Однако одна из  первых  задач,  которая  будет  стоять  перед
доктором Шарлоттой Пакстон, -  исчерпывающий  статистический  анализ  всех
заболеваний, существующих в данном радоне,  и  количество  людей,  которые
могут пострадать. А главная задача докторов Педлара и Зелински  -  создать
такой патоген, фатальный исход, от применения которого будет минимальным.
   Поднялся полный молодой человек с лицом школьника.
   - Д-даже если только один-единственный  ч-человек  умрет,  -  начал  он
заикаясь, - самое меньшее, в чем нас обвинят, т-так это в заговоре с целью
убийства.
   - Может, у доктора Нейдельмана в  кармане  уже  лежит  помилование  для
каждого из нас, - язвительно бросил Кохальский.
   Нейдельман игнорировал его замечание и смех, который за ним последовал.
   - Доктор Дарроу, - обратился он к молодому  человеку,  -  риск  данного
предприятия,  поверьте,  много  меньше  того,  который  выпадает  на  долю
простого  солдата,  участвующего  в  подавлении  нынешних  беспорядков,  а
результат несравнимо больше.
   - Я в этом не участвую, - сказал Вейнер и, оттолкнув кресло, направился
к двери.
   Нейдельман, казалось, не обратил на него никакого внимания.
   - Мы совсем не собираемся  заставлять  кого-либо  работать  против  его
желания, - невозмутимо продолжал он. - Но я имею право и воспользуюсь  им,
чтобы помешать ему покинуть территорию  форта.  -  Вейнер  остановился  на
полдороге. - Понимая ваше беспокойство, я пока могу сказать, что  нигде  в
Соединенных Штатах вы не будете в такой полной безопасности, как здесь.  И
гарантирую, - тут голос Нейдельмана стал твердым, - что ни один из вас  не
будет участником фиаско, подобного Уотергейту.
   Вейнер стыдливо возвратился на место.
   Нейдельман снял неожиданно запотевшие очки и, протирая их, продолжал:
   - Конечно, Детерик не курорт, а меры безопасности делают условия работы
еще сложнее, но существуют два момента, которые, мне кажется, в  некоторой
степени компенсируют неудобства,  а  именно:  у  вас  будет  самое  лучшее
оборудование, которое вообще существует в мире, и горизонты ваших  научных
исследований неограниченны.
   Честертон  внимательно  следил   за   выражением   лиц   и   поведением
присутствующих. Первым заинтересовался Макэлрой, затем  Бенедикт,  Дарроу,
Кохальский и Каванаг.  Вейнер  сидел,  положив  локти  на  спинку  впереди
стоящего кресла, Педлар заложил  сомкнутые  ладони  за  голову,  другие  в
разных позах сидели в своих креслах,  и  на  лице  каждого  было  написано
раздумье. Нейдельман победил, научный крючок сработал.
   Макэлрой поднялся со своего стула.
   - Я бы хотел получить заверения в том, что,  если  положение  в  стране
улучшится, наш проект будет отменен.
   - Охотно даю такое заверение. Президент  намерен  продолжать  действия,
направленные на достижение урегулирования обычными способами в надежде  не
прибегать к критическому средству, то есть к проекту "Последний козырь".
   - А почему именно Лос-Анджелес  избран  ареной  катастрофы?  -  спросил
Кохальский.
   -  По  двум  причинам.  Мы  хотим  избежать   какого-либо   этнического
превосходства в той группе, которая будет  поражена  патогеном,  чтобы  не
допускать расовых столкновений в  период  между  взрывом  и  установлением
факта, что нападение грозит  со  стороны  космических  пришельцев.  Именно
поэтому и был  выбран  Лос-Анджелес  как  район,  в  котором  присутствуют
практически все расы. Вторая причина - климат. Для того  чтобы  патогенный
агент  был   максимально   контролируемым,   нам   необходимы   стабильные
климатические условия с минимальным движением воздуха, а все  это  есть  в
Лос-Анджелесе.
   А теперь поговорим о самом трудном - о создании космического корабля  и
его экипажа. Начну с биохимии. Как все  вы,  очевидно,  знаете,  несколько
известных ученых высказали предположение, что в других условиях,  отличных
от существующих на нашей планете, жизнь  могла  возникнуть  не  только  на
углеродной основе. Силикон,  например,  оказался  бы  самым  подходящим  в
условиях  более  низкой  температуры,  отсутствия   воды   и   повышенного
ультрафиолетового облучения. Я не сомневаюсь в том, что могут существовать
различные формы и виды жизни, но хочу  предупредить  вас:  другое  нам  не
подходит.   Углерод,   водород,   кислород   и   азот   являются    самыми
распространенными элементами в  космосе,  и  живая  форма,  основанная  на
углероде,  гарантирует  более  гибкую,  стабильную  и  более  способную  к
выживанию систему.
   Нейдельман замолчал, налил себе воды, выпил.  Честертон  с  облегчением
заметил, что  все  терпеливо  ждут,  когда  Нейдельман  будет  продолжать.
Обсуждая с советником  президента  всю  процедуру  подачи  основной  идеи,
психолог тогда посоветовал: "Дайте их  мозгам  ухватиться  за  что-нибудь,
заставьте думать. И изо всех сил  старайтесь  создать  атмосферу  военного
совещания, а не академического семинара".
   -  Мне  нужно,   -   продолжил   Нейдельман,   -   чтобы   вы   создали
высокоорганизованную форму жизни на углеродной основе. Уверен,  что  этого
можно достичь, и  эта  задача  поручается  группе  молекулярной  биологии,
которую возглавит доктор Макэлрой и в  которую  войдут  доктора  Андерсон,
Джонсон, Каванаг и Кохальский.
   Что  же  касается  космического  корабля,  то  я  попрошу  вас,  доктор
Бенедикт, а  также  докторов  Вейнера,  Конрада  и  Дарроу  заняться  этой
проблемой. Но сначала позвольте несколько  завершающих  штрихов  к  нашему
сценарию.
   Предположим, что инопланетяне прибыли с умирающей  планеты,  во  многом
похожей на Землю. Обитатели этой планеты запустили в космос корабль-матку,
на котором находился  по  меньшей  мере  один  разведывательный  модуль  с
экипажем. Корабль-матка входит в атмосферу Земли и отправляет  разведчика,
ни над Лос-Анджелесом с ним происходит авария, он падает и взрывается.
   А что же происходит с кораблем-маткой? Мы  не  знаем.  Может  быть,  он
имеет на борту еще один разведывательный корабль  и  остается  в  пределах
земной атмосферы с намерением направить еще одну разведывательную  группу,
а может  быть,  продолжает  облет  Галактики,  "рассеивая"  по  ней  своих
обитателей. Для вашей работы, доктор Бенедикт, важно помнить, что  "матка"
существует. При этом предположении вы избегаете многих проблем,  связанных
со снаряжением разведчика.  Итак,  нам  нужен  небольшой  разведывательный
космический корабль, способный выполнить ограниченную задачу.
   Доктора Вейнер и Дарроу уже  участвовали  в  осуществлении  космических
программ. Я тоже.  Нам  известно,  из  чего  и  как  делается  космический
корабль. Именно этого нам  и  следует  избегать  в  первую  очередь.  Если
возникнет хоть  малейшее  подозрение  на  то,  что  корабль  имеет  земное
происхождение наша игра проиграна.
   Доктору Конраду  как  специалисту  по  космической  медицине  предстоит
привести в соответствие материалы, из  которых  будет  сделан  корабль,  с
биологической формой "инопланетян".
   Доктор Педлар и  доктор  Зелински  займутся  производством  подходящего
патогена. Можете быть уверены, что возможности здесь для работы  подобного
рода превосходны, и вы заметите, доктор Педлар, что с тех пор как работали
здесь, оборудование стало, еще лучше.  Выбор  типа  патогена,  который  вы
изобретете, я оставляю вам, но он должен отвечать следующему требованию: в
современной медицине ему не должно быть аналогов.
   Доктор Пакстон, на вас возлагается обязанность  оказания  любой  помощи
всем участникам нашего проекта по части вычислительной техники.
   В Лос-Анджелесе выбраны несколько домов  в  качестве  возможного  места
приземления космического  корабля  и  последующего  взрыва.  Окончательный
выбор остается за вами, полковник Лоуренс.
   И, наконец, последние два момента. Естественно, вам предстоит выполнять
основную работу, вся черновая будет осуществляться специальным персоналом,
который, я хочу особенно  подчеркнуть,  незнаком  с  истинным  содержанием
нашего проекта. Помимо оказания помощи вам, этот персонал будет  выполнять
работу по своей отдельной программе,  которая  послужит  прикрытием  нашей
деятельности.
   Теперь  о  сроках.  Авария  космического   корабля   должна   произойти
приблизительно третьего декабря. За шесть недель до этой даты  вы  начнете
работу на месте, полковник Лоуренс. Каждому из вас будут  розданы  графики
производства работ,  и  мы  будем  регулярно  проводить  совещания,  чтобы
координировать действия. А теперь я готов ответить на ваши вопросы.
   Первым заговорил доктор Каванаг.
   - Как быть со свидетелями падения космического корабля? Такое  небесное
тело обязательно должно быть замечено и людьми и приборами.
   - Ну, во-первых, взрыв произойдет глубокой ночью. То,  что  корабль  не
увидят радары, можно будет объяснить небольшой высотой я  скрытностью  его
полета. И, наконец, исходя из простого жизненного опыта, мы уверены,  что,
как только станет известно о взрыве межпланетного  корабля,  недостатка  в
очевидцах не будет. Уверен, что найдется куда больше дюжины  свидетелей  в
Техасе, Айдахо, Аризоне, да где хотите.
   - У меня такой вопрос, господин советник, -  встал  с  места  полковник
Лоуренс. - Пока ваши  меры  по  обеспечению  секретности  проекта  кажутся
впечатляющими. Но как вам удастся сохранить  секрет  после  того,  как  мы
выйдем отсюда?
   - На этот вопрос, - сказал Нейдельман,  -  вам  ответит  наш  начальник
службы безопасности.
   Фрэнк Нейпер не спеша поднялся и облокотился о спинку стула.
   - Дело обстоит следующим образом. На каждого из  нас,  включая  меня  и
доктора Нейдельмана, составлена история болезни, ложная конечно, в которой
указано,  что  данное  лицо  находилось  на  излечении  в  психиатрической
больнице в течение всего срока  нашей  работы.  Если  кому-нибудь  из  нас
придет мысль написать, скажем, книгу  о  том,  что  происходило,  подобное
действие  будет   рассмотрено   как   симптом   возвращения   психического
заболевания, а значит, необходимости продолжения лечения. Ну  а  потом,  -
Нейпер коротко улыбнулся, - кто поверит? Здоровому и  то  вряд  ли,  а  уж
больному...
   Честертон был прав, когда предположил, что все участники проекта в  той
или иной степени будут заинтересованы, чтобы об их работе никто  не  знал.
Каждый из них боялся  разоблачения  и  возможных  дальнейших  последствий.
Придумав ход с фальшивыми историями болезни, он надеялся,  что  тем  самым
успокоит всех, и теперь с тревогой ожидал,  не  переборщил  ли.  Очевидно,
нет, - так как с этого  момента  вопросы,  начали  носить  сугубо  научный
характер.
   Макэлроя интересовал вопрос: нужно ли вообще снабжать корабль экипажем,
нельзя ли обойтись роботами?
   - Нет, - решительно покачал головой Нейдельман.  -  Необходимо  создать
такой комплекс убедительных  доказательств,  чтобы  те,  кто  будет  вести
расследование  взрыва,  пришли   к   неоспоримому   выводу   о   внеземном
происхождении  корабля.  Значит,  он  ДОЛЖЕН  БЫТЬ  ВНЕЗЕМНЫМ.  Корабль  с
роботами не проходит по сценарию агрессивной колонизации из космоса,  а  в
нашей головоломке все детали должны  точно  совпадать  и  одна  за  другой
подводить к единственному выводу. Что же касается роботов,  то  даже  сама
идея слишком земная.
   Затем последовали вопросы все более и  более  технического  содержания,
обсуждение которых вылилось  в  споры  между  участниками  соответствующих
направлений разработки.
   В  половине  двенадцатого  ночи  Нейдельман  закрыл  совещание,  и  все
разошлись, продолжая оживленно обсуждать свои дела.
   Фрэнк Нейпер подождал, пока за  последним  ученым  закроется  дверь,  и
двинулся по комнате,  тщательно  подбирая  с  пола  мельчайшие  бумажки  и
проверяя каждую пепельницу, складывая все в плотный бумажный мешок.  Войдя
в  блок  службы  безопасности,  он  опустил  мусор  в  специальную   печь,
предназначенную для сжигания секретных материалов, и, убедившись, что  все
сгорело, перешел в комнату, где перед стеной из телевизионных  экранов  за
пультом, помигивавшим разноцветными  лампочками,  сидел  дежурный  офицер.
Нейпер дождался, пока не вспыхнула последняя красная лампочка, означавшая,
что все участники совещания вошли в свои  квартиры,  тогда  он  отправился
спать.


   Пол Макэлрой проснулся ровно в шесть утра. Проделав комплекс  привычных
физических упражнений и докрасна растеревшись после душа, он направился  в
кухню и впервые познакомился с содержимым полок, шкафчиков и холодильника.
Он не спеша приготовил кофе и кое-что из еды и, поставив  все  на  поднос,
отнес в комнату. Помещение понравилось ему  вчера  с  первого  взгляда,  и
теперь  он  понял  почему.  Комната  была  свободна  от  лишних  вещей   и
предназначена для работы, словно кабина планера. Ничто не напоминало ему о
полном безделушек и ненужной мебели доме.
   Выпив кофе, Макэлрой открыл в "Правилах внутреннего распорядка"  раздел
"Почтовое обслуживание", быстро пробежал его глазами и сел  за  письменный
стол. Он исписал лист, сложил, засунул в конверт и, надписав  адрес  жены,
не заклеивая, положил в коробку с наклейкой "Почтовая цензура".  Потом  он
прикрепил к лацкану пиджака  опознавательную  пластинку,  сунул  в  карман
вызывное устройство и несколько минут изучал план форта Детерик.
   Лаборатория молекулярной  биологии  находилась  в  полумиле  от  жилого
блока, и Макэлрой решил, что лучше прогуляется, вместо того чтобы ехать на
небольшом электромобиле. С десяток их стояло  ровным  рядком  возле  дома.
Здание, где ему предстояло  работать,  оказалось  длинным,  одноэтажным  и
вообще невзрачным на вид. На стальной двери в фойе висел квадратный  серый
ящик, рядом с  которым  помещалось  объявление,  озаглавленное  "Процедура
допуска": "Вставьте вашу карту-ключ в отверстие. Когда  загорится  красная
лампочка, назовите свое имя, отдел, должность в этом порядке и разборчиво.
Если вход вам разрешен, загорится зеленая лампочка и  дверь  автоматически
откроется. Скрытые телевизионные камеры также передают  ваше  изображение,
которое проверяется дежурным офицером".
   Кабинет Макэлроя был  светлым,  чистым  и  просторным,  со  столом  для
заседаний и шестью креслами вокруг него. У противоположной стены находился
длинный диван. Лаборатории просто поражали. Еще никогда он не видел такого
прекрасного  собрания  первоклассного  оборудования  и  приборов.   Обходя
комнату за комнатой, Макэлрой не мог нарадоваться.
   Закончив обход владений, он, очень довольный, вернулся в кабинет и стал
ждать появления своих новых сотрудников. Через три минуты Каванаг, Джонсон
и Кохальский вошли в лабораторию.
   Без десяти девять появилась  Мэри  Андерсон,  бледная,  запыхавшаяся  и
извиняющаяся. Она настолько крепко спала, что едва не  опоздала  к  началу
рабочего дня.
   Обмениваясь  впечатлениями  от  лаборатории   и   вспоминая   вчерашнее
заседание, все направились в кабинет Макэлроя.
   - Ну-с, - сказал Макэлрой, садясь  за  стол,  снимая  наручные  часы  и
устанавливая их на браслете перед собой,  -  приступим?  -  И  он  включил
магнитофон. - Прежде  чем  мы  начнем  соображать,  какими  сделать  наших
космических пришельцев, нужно решить, какую форму  мы  выбираем.  Согласно
требованиям Нейдельмана они  должны  быть  сверхинтеллектуальными  или  по
крайней мере казаться такими, и должны быть основаны, на углероде.
   - В качестве основного фактора я хотел  бы  предложить  кристаллическую
организацию... - начал излагать свое мнение доктор Каванаг.
   Более двух  часов  они  пробовали  одну  идею  за  другой,  взвешивали,
отбрасывали, сомневались, но  каждому  было  ясно,  что  все  это  не  то.
Необходимо было  что-то  оригинальное  и  неожиданное,  но  оно  никак  не
приходило. Наконец Мэри в изнеможении откинулась на стуле, потирая  виски,
и спросила:
   - Макэлрой, найдется у вас чашечка тривиального кофе?
   Макэлрой вышел и через несколько минут вернулся, неся на  подносе  пять
дымящихся чашек и вазочку с печеньем.
   Выпив кофе, ученые снова приступили к обсуждению.
   - Мне сейчас пришла идея, - задумчиво сказал Макэлрой. - Никто ведь  не
требует, чтобы наше создание разгуливало по Лос-Анджелесу, не так ли?  Нам
нужно сделать, чтобы это было как будто! Как в цирке!  Распилить  женщину,
не пиля ее! Поняли? Что отличает человека от всех других форм жизни?
   - Размер мозга, - быстро ответил Каванаг.
   - Интеллект? - спросил Кохальский.
   - Догадываетесь, что Пит имеет в виду? Интеллект не определяется  одним
только размером мозга. Если бы это было так, то не мы, а киты охотились бы
за нами. По соотношению веса мозга с  весом  тела  человек  уступает  даже
мыши. Суть в том, что гомо сапиенс имеет крайне  развитую  кору  головного
мозга. Значит,  нужен  большой  мозг  с  невероятно  богатой  межклеточной
коммуникационной системой! Мы с вами хлопочем по поводу всяких  внутренних
органов, скелета и так далее. К черту их!  Я  предлагаю  следующее:  после
взрыва должно остаться мозговое вещество с какими-то рудиментами  защитной
оболочки, не обязательно черепа, и жизнеобеспечивающей системы. А? Чем  не
идеальный космонавт?
   - Точно! - загорелся Кохальский. - И назовем его "цереброид",  то  есть
"похожий на мозг"!
   - Погодите, я не совсем ухватил, - взмолился Каванаг. - Вы по порядку.
   - По-моему, - вступил в разговор Джонсон, - Пол предлагает,  чтобы  мы,
воспользовавшись идеей пересадки клетки, о которой уже говорили,  получили
мутанта с ненормально большими и крайне развитыми  полушариями.  Тогда  мы
извлекаем мозг из мутанта и переносим его в механическое тело. Так?
   - Не совсем, - возразил Макэлрой. - Я даже думаю, что мы можем пойти  и
дальше. Нет смысла выращивать какое-то создание, а потом  извлекать  мозг.
Более эффективным будет, если мы возьмем мозговой зародыш,  что  даст  нам
исходный материал - массу  незрелых  мозговых  клеток,  которые  мы  затем
сможем культивировать по трехразмерной матрице.
   Каванаг задумчиво почесал затылок.
   - Задача  в  том,  чтобы  те,  кто  будет  расследовать  взрыв,  смогли
определить ткань как мозговую. Ведь цереброиды  будут  взорваны  вместе  с
кораблем, и надо найти способ защитить их хотя бы от того,  чтобы  они  не
изжарились.
   - Ну, это уже забота доктора Бенедикта, -  возразил  Джонсон.  -  Можно
поместить в корабль баллон с жидким водородом, который взорвется вместе  с
ним. Тогда остатки цереброидов будут мгновенно заморожены и, оттаяв потом,
явятся прекрасными образцами для гистологического исследования.
   - Важно, что исследователи найдут в обломках  только  мозговые  клетки.
Вот уж поломают они головы. - Макэлрой  встал  и  снял  пиджак  со  спинки
стула. - Но это  еще  не  все.  Остается  эта  чертова  проблема,  которую
необходимо решить, прежде чем мы перейдем  к  лабораторной  работе.  Нужно
доказать тем,  кто  будет  в  них  копаться,  что  цереброиды  НЕ  СДЕЛАНЫ
ЧЕЛОВЕКОМ!..


   Все устали, и, когда в половине двенадцатого появился Макэлрой, Каванаг
и Кохальский уже  уходили,  Мэри  решила  остаться  и  составить  компанию
руководителю группы.
   - Как подвигается дело? - спросила она, когда они остались одни.
   - Хуже некуда. - Макэлрой  пожал  плечами.  Смяв  пустую  пачку  из-под
сигарет, он открыл новую и протянул ее  Мэри.  Она  отрицательно  покачала
головой.
   - Вы всегда так много купите, Пол? - мягко спросила она. Неужели прошло
всего пятнадцать дней с  тех  пор,  как  они  начали  вместе  работать?  А
кажется,  что  пятнадцать  месяцев.  Огромность  поставленной  задачи,  их
изоляция от остальных, не  говоря  уже  обо  всем  мире,  находившемся  за
стенами форта, риск, которому они  подвергались,  работая  над  "Последним
козырем", создавали чувство единства, немыслимого в обычной ситуации.
   - А вы не хотели бы поговорить со мной? - спросила Мэри.
   - О том, что я слишком много курю? - улыбнулся Макэлрой.
   - Да нет же, конечно. О том,  что  Нейдельман  называет  "фактором,  не
имеющим решения". Ведь именно он беспокоит вас, не так ли?
   - Все дело в том, что и говорить практически не о чем.
   Мэри протянула руку и взяла сигарету.
   - Ну и ну, а я было действительно поверил, что вы не курите.
   - Только в кризисных ситуациях.
   - Я думал, что только у меня одного такое. Что же беспокоит вас?
   - То, что к концу недели мы не так уж далеко продвинулись.
   - И все потому, что я не мигу дать вам этого чертового фактора!
   Мэри вдруг показалось, что он похудел и осунулся.  Она  вдруг  испытала
чувство обиды за него, такое  же,  какое  почувствовала,  когда  узнала  в
первый раз, что от них требуется, но  сейчас,  к  ее  удивлению,  к  этому
прибавилось  еще  и  ощущение  материнской   заботы   о   нем.   Ее   даже
заинтересовало,  имеет  ли  это  ощущение  какую-либо  связь  с  тем,  что
цереброиды должны были развиться из клеток, взятых у нее и у Макэлроя.
   - Послушайте, Пол! - сказала она. -  "Фактор,  не  имеющий  решения"  -
нонсенс. И вам это известна, ведь  так?  Как  же  можно  доказать,  -  она
презрительно подчеркнула последнее слово,  -  что  цереброиды  не  сделаны
человеком,  если  они  будут  сделаны  им!  Мне  кажется,  нужно  пойти  к
Нейдельману и сказать, что все было здорово задумано, но из  этого  ничего
не получится.
   - Но ведь должно получиться! Вы и Пит уже знаете, как будете выращивать
клетки. Каванаг и  Джонсон  разрешили  большинство  проблем,  связанных  с
матрицами  и  камерами  для  выращивания,  а  ребята  Бенедикта  закончили
математическую модель механического тела цереброидов и этого  дьявольского
космического корабля! У вирусологов еще остаются проблемы с патогеном,  но
они их решат!
   - Да? - иронически отозвалась Мэри.  -  Вы,  наверно,  лучше  нас  всех
представляете себе критическое состояние, в котором  находится  "Последний
козырь". Ведь каждая часть, каждая деталь, прежде чем попадет  на  сборку,
должна пройти проверку "фактором, не имеющим решения". Но до  сборки  дело
не дойдет. Не  дойдет,  потому  что  не  существует  и  никогда  не  будет
существовать этот фактор!
   - А я уверен, что его можно найти!
   - Вы просто себе это внушили, - упрямо не соглашалась  она.  -  Вы  тут
развлекаетесь...
   - Развлекаемся? -  перебил  ее  Пол,  энергично  вдавливая  сигарету  в
пепельницу. - Да вы просто шутите! Я прервал самую  важную  в  моей  жизни
исследовательскую программу, над которой трудился пять  лет,  согласившись
работать здесь!
   - Ну хорошо, оставим наш спор, - примирительно улыбнулась Мэри. - Лучше
расскажите о вашей работе, это ведь связано с памятью, если не ошибаюсь?
   - Да, это так, я вывел, по крайней мере мне так  кажется,  связь  между
памятью, полученной в результате опыта, и химической структурой протеинов,
которые регистрируют этот опыт.  Я  даже  могу  синтезировать  целый  ряд,
последовательность. Если потом путем инъекции эти протеины ввести в  мозг,
то исключается процесс узнавания, опыта, и вы получаете память о том, чего
никогда до этого не переживали...
   - Вы женаты?
   - Женат. Двое детей. Девочка и мальчик.
   - А ваша жена?
   - Когда-то она хотела преподавать английский. Но дети и все такое, сами
понимаете.
   - Я, кстати, очень удивилась, когда узнала, что вы хороший планерист.
   - Кто сказал вам об этом?
   - Пит вчера за обедом.
   - Мы с ним заключили договор, что, когда закончим эту работу, он научит
меня серфингу, а я его летать.
   - Вы интересуетесь серфингом? Вот здорово! О, я очень увлекаюсь  им,  и
довольно давно. Прекрасный спорт!
   - Тогда, может быть, вы меня поучите? Это куда  интереснее,  чем  иметь
Кохальского в качестве инструктора.
   - А что скажет ваша жена? - Мэри, смеясь, погрозила ему пальцем.
   - По крайней мере, не будет ворчать, что я все деньги трачу на планер.
   Мэри смущенно опустила глаза под его пристальным взглядом.
   - Пожалуй, пора идти, - сказала она, вставая и  поправляя  прическу.  -
Вернетесь в лабораторию?
   - Едва ли. Пойду поиграю в настольный гольф. В голове  бродит  какая-то
идея, которую никак не могу поймать, может, игра мне поможет,  но  сначала
провожу вас.
   - Не засиживайтесь долго.  -  Мэри  мягко  взяла  его  под  руку.  -  А
поскольку сейчас форт Детерик - самое безопасное место в Америке  и  никто
на меня не нападет, я провожу себя домой сама. Спокойной ночи, Пол.


   - Углеродный метод! - воскликнул Макэлрой. - Это же так просто,  что  я
готов сам дать себе по шее. Как я не догадался раньше! Если  мы  внесем  в
наши  цереброиды  необычно  малое  количество  углерода-14,  то  настолько
состарим их, что  будет  казаться,  будто  они  начали  свое  межпланетное
путешествие тысячу лет назад. Ведь это  же  и  есть  "фактор,  не  имеющий
решения". Даже  если  комиссия  и  подумает  вначале,  что  имеет  дело  с
экспериментальным кораблем, русским или китайским, потерявшим  управление,
или что-либо в этом роде, как она  объяснит  тот  факт,  что  корабль  был
запущен в десятом веке?
   Бенедикт вынул из кармана своего  ночного  халата  тюбик  с  таблетками
кофеина и положил одну в рот.
   - Не скажу, что могу хорошо соображать в половине пятого  утра  да  еще
после того, как вы ворвались ко мне, но при чем  здесь  метод  углеродного
анализа? Мы ведь не занимаемся археологией.
   - Как известно, - сказал Макэлрой, - Либби впервые применил этот  метод
для определения возраста органических останков.
   Кохальский зевнул и повернулся к Бенедикту.
   - Все живые существа имеют определенное количество углерода-14 в  своей
структуре, - заметил он, потирая глаза, - которое  остается  постоянным  в
течение всей жизни организма. Но когда организм умирает...
   - Или  вступает  в  состояние  заторможенной  деятельности,  -  вставил
Макэлрой.
   - Новый углерод-14 не поступает, а уже имеющийся начинает убывать.
   - Как атомные часы, - продолжил Макэлрой. - После  пяти  тысяч  пятисот
шестидесяти  восьми  лет,  например,  плюс-минус  тридцать  лет,  половина
углерода-14  разложится  и  количество   радиоактивных   пульсаций   будет
составлять ровно половину того, что было бы в живом  организме.  Это-то  и
есть главное доказательство!
   Нейдельман встал с места,  раздвинул  занавески  на  окнах  и  выключил
электричество. Только он, Макэлрой и только что вошедшие Мэри  Андерсон  и
Шарлотта Пакстон были полностью одеты.
   - Я бы х-хотел спросить Пола, к-как он собирается уменьшить  содержание
углерода-14 в цереброидах? - сказал заикаясь Дарроу.
   - Да просто включу необходимое количество в их питание.
   - Но как именно?
   - Теория не так уж сложна. Изотопы имеют различные  энергии  в  нулевой
точке, и мы  можем  отделить  весь  углерод-14  от  остальных  питательных
компонентов. Если мы будем исходить из  предпосылки,  что  возраст  нашего
экипажа тысяча пятьсот лет, то количество углерода-14, которое мы  внесем,
должно иметь активность меньше активности живой ткани на...
   - На шестнадцать и семь десятых процента, - быстро подсказала  Шарлотта
Пакстон.
   - Все удовлетворены? - улыбнулся Макэлрой.
   - Что ж, прекрасно,  -  сказала  Мэри  Андерсон,  но  голос  ее  звучал
неуверенно.
   Она понимала возбуждение Пола и как ученый признавала то удовлетворение
и удовольствие,  которые  приходят,  когда  удается  разрешить  трудную  и
неподдающуюся проблему. Но как, спрашивала она себя, он, умный человек, не
видит, что "Последний козырь" является опасным, а  главное,  бессмысленным
делом? И все остальные,  такие  прекрасные  ученые,  тоже  захвачены  этим
бредовым предприятием. Нечего и думать, чтобы разубедить Пола.  Если  так,
то надо попытаться разубедить самого Нейдельмана.
   Когда все расходились, Мэри подошла к советнику президента.
   - Доктор Нейдельман, не могли бы вы уделить мне пять минут?
   Он согласно кивнул, ожидая следующего вопроса.
   - Но мне хотелось бы поговорить с вами наедине, - добавила Мэри,  видя,
что Шарлотта Пакстон и Бенедикт тоже  задержались,  собираясь  говорить  с
Нейдельманом.
   - Это срочно?
   - Я бы хотела сделать это как можно скорее.
   - Ну что же, - вздохнул он устало, - тогда заходите ко  мне  в  кабинет
минут через пятнадцать.
   ...Мэри вошла в комфортабельно обставленную  приемную  Нейдельмана  без
нескольких минут девять. Нейдельман предпочитал обходиться без секретарши,
считая  более  безопасным  самому  печатать  бумаги,  и  поэтому  визитеры
ожидали, расположившись в уютных креслах, когда погаснет красная  лампочка
над дверью кабинета, чтобы пройти к нему.
   Сейчас  как  раз  горела  красная  лампочка,  но  дверь   была   слегка
приоткрыта, и Мэри  видела  отражение  Нейдельмана  в  открытом  окне.  Он
говорил по телефону, стоя у окна и глядя на  вишневые  деревья,  усыпанные
созревающими ягодами.
   Мэри вежливо покашляла, давая знать о себе, но Нейдельман, очевидно, не
слышал. Она покашляла громче,  но  он  был  слишком  поглощен  разговором.
Чувствуя  себя  неловко  и  не  собираясь  подслушивать,  Мэри  уже   было
повернулась, чтобы уйти и подождать в коридоре точно до девяти, как  вдруг
услышала, как Нейдельман резко и недовольно проговорил:
   - Но, доктор Педлар, вы так и не ответили на мой  вопрос!  Повлияет  ли
это на то, что вы делаете, а не на то, что якобы делаете, как считают  все
остальные? Каковы ваши меры по усилению цитолических качеств  вируса?  Как
они умрут, так же важно, как и сколько их умрет, если  "Последний  козырь"
будет применен.
   Мэри замерла на месте.  Значит,  вирус  должен  был  УБИВАТЬ,  а  убив,
вызвать быстрое разложение клеток. Неужели именно этим они хотят  начинить
корабль? Ответ не заставил себя ждать.
   - Меня это не интересует, доктор Педлар!  Я  повторяю:  уничтожение  во
всем районе должно быть АБСОЛЮТНЫМ!
   Потом она скажет Нейдельману, что у нее отпала необходимость говорить с
ним. Мэри вышла в коридор и осторожно прикрыла за собой дверь.


   Макэлрой подошел к квартире Мэри Андерсон на  пятнадцать  минут  раньше
условленного срока. Последнее время они очень сблизились, но еще  ни  разу
не были друг у друга в гостях.
   Из-за двери доносились звуки камерной  музыки.  Макэлрой  нажал  кнопку
звонка. Он уже  начал  сомневаться,  слышала  ли  она  звонок,  как  дверь
открылась и на пороге появилась Мэри.
   - Вы освободились раньше, чем думали? - спросила она.
   - Да. Сегодня вечером Нейдельман вылетел в  Вашингтон,  чтобы  доложить
президенту о ходе работ.
   - Но он же всегда ездил машиной?
   -  А  вы  разве  не  слышали?  Вашингтон  захвачен  демонстрантами.  По
последним оценкам, их там набирается сейчас около трехсот тысяч.
   Мэри подошла к магнитофону.
   ...Пол закурил и вдруг заметил, что, пока они разговаривали,  за  окном
почти стемнело. Они приготовили кофе и вместе  отнесли  его  и  коньяк  на
столик у дивана. Мэри включила телевизор и, скинув  туфли,  устроилась  на
ковре возле ног Пола, сидевшего на диване.
   - Тем временем в  центре  Филадельфии,  -  раздался  голос  диктора,  -
продолжается серьезная перестрелка...
   Мэри переключила канал.
   - Бывший председатель объединенного комитета начальников штабов  Джеймс
Хиншо  заявил,  что  в  Соединенных  Штатах  происходит  самая   настоящая
гражданская война. Выступая перед...
   - Выключите, - попросил Пол.
   - Я хочу узнать, что же сегодня происходило в  Вашингтоне,  -  ответила
Мэри, поворачивая ручку.
   На  экране  телевизора  появилось  изображение  сотен  молодых   людей,
укрывающихся от проливного  дождя  под  большими  лозунгами  и  плакатными
щитами. На одном  можно  было  различить  слова:  "Народное  правительство
делает то, что говорит".
   - Сегодня, - раздался голос  диктора,  -  приблизительно  триста  тысяч
демонстрантов  вынуждены  были  искать  убежища   от   проливного   дождя,
разразившегося  над  Вашингтоном.  События,   грозившие   превратиться   в
серьезную вспышку беспорядков, были  приостановлены  стихией.  Рано  утром
самолеты, взлетевшие с военной авиабазы  Эндрюс,  рассеяли  над  облаками,
собравшимися над столицей, кристаллы йодистого серебра.  Метеорологическая
война, впервые примененная  во  Вьетнаме,  чтобы  затруднить  передвижение
противника, оказалась эффективной и...
   -  Вы  действительно  верите,  что  наша  работа  здесь   повлияет   на
происходящее там? - Мэри кивнула на телевизор. - Здесь,  в  Детерике,  все
кажется таким нереальным. Как будто мы находимся  в  центре  урагана,  где
всегда так спокойно и тихо. Мне кажется,  что,  какой  бы  невероятной  ни
казалась идея "Последнего козыря", если нам удастся  бросить  его  в  этот
страшный вихрь, окружающий нас, он будет подхвачен этим вихрем и  разнесен
на мелкие кусочки вместе с нами.
   - Вы так говорите, словно хотите отмены проекта, - сказал Макэлрой.
   - Я этого очень хочу, - задумчиво и тихо произнесла она.
   - А мне "Последний козырь" напоминает удар в челюсть тонущему человеку.
Если  этот  удар  успокоит  и  позволит   спасателю   вытащить   терпящего
бедствие...
   Мэри пожала плечами, но ничего не сказала.
   - Вы предупредите меня, когда придет время уходить? - спросил Пол.
   - Еще не пора.
   Пол наклонился к ней и осторожно поцеловал.
   - Я  все  ждала,  когда  же  наконец  ты  догадаешься  сделать  это,  -
прошептала Мэри и, обхватив его за шею, вновь  подставила  свои  губы  для
поцелуя.


   В семь  тридцать  вечера  десятого  августа  Нейдельман  возвратился  в
Детерик после трехдневного пребывания в Вашингтоне.
   Остановившись на минуту у административного блока, где Нейдельман  взял
почту, гранки своей новой книги и  пачку  отчетов  о  проделанной  работе,
Барринджер отвез его к жилому блоку. Нейдельман вышел из машины и, оставив
Барринджера  доставать   чемодан,   поспешил   в   квартиру.   Достав   из
"атташе-кейса" отчеты научных групп, Нейдельман принялся за чтение. Первым
ему попался отчет Педлара.  Взяв  со  стола  шариковую  ручку,  Нейдельман
написал на полях: "Хорошо,  но  частицы  аэрозоля  не  должны  быть  очень
мелкими. Надо, чтобы они поразили людей как на  улице,  так  и  в  высоких
домах". Поставив штамп "По прочтении сжечь", он подписал отчет и взялся за
другой. Наконец очередь дошла и до отчета Макэлроя. Цереброиды,  достигшие
уже четырех месяцев, развивались нормально, все параметры  и  коэффициенты
выдерживались точно.  Поставив  штамп  и  написав:  "Отлично",  Нейдельман
отбросил его в общую пачку.
   Следующим шел отчет группы Бенедикта. К первой странице была пришпилена
карточка: "Доктор Филип Бенедикт  имеет  удовольствие  пригласить  доктора
Ричарда Нейдельмана на демонстрацию изобретения, которая будет иметь место
в испытательном  ангаре  в  9:30  11  августа.  Форма  одежды  обычная.  С
уважением, Бенедикт".
   - Вот пижон, - пробормотал Нейдельман.


   Бенедикт подождал,  пока  присутствующие  займут  свои  места  в  конце
испытательного ангара, напоминавшего крытый стадион. К 9:30 собрались все,
за исключением Каванага, дежурившего  у  цереброидов.  Дождавшись  тишины,
Бенедикт начал размеренным голосом:
   - Летательный аппарат, который вы сейчас  увидите,  представляет  собой
модель в половину натуральной величины. Экипаж, естественно, тоже  модели.
Мы  стремились  создать,  и  нам  кажется,  не   без   успеха,   логически
организованный,  предназначенный  для   выполнения   определенной   задачи
аппарат, построенный ВОКРУГ  цереброидов.  Мы  придали  им  вид  привычных
космических путешественников. Мы решили создать тип,  который  бы  годился
для выполнения разведывательной задачи, полностью объединенный с  кораблем
и  действующий  как  обрабатывающий  информацию  и   принимающий   решения
организм.
   Из глубины ангара появился грузовик-платформа, за рулем которого  сидел
Вейнер, и, проехав медленно через все помещение, остановился в трех метрах
от собравшихся. На платформе находился корабль.
   Его центральная часть представляла собой сферу приблизительно  полутора
метров  в  диаметре,  с  поверхностью,  состоящей   из   сотен   блестящих
треугольников и поэтому сверкавшей словно бриллиант под светом ярких ламп.
Три стойки, каждая толщиной в человеческую руку, соединяли экватор сферы с
гладким круглым кольцом диаметром в  три  метра  и  высотой  около  метра.
Вейнер вылез из кабины и  с  помощью  Дарроу  и  Конрада  снял  корабль  с
платформы.
   - Аппарат уже запрограммирован, и мне только остается запустить его,  -
сказал Бенедикт, подходя к пульту управления.
   Он защелкал переключателями на панели, и  немедленно  модель  окуталась
небольшим облаком дыма. С  негромким  гулом,  напоминавшим  шум  небольшой
ракеты, корабль поднялся на высоту около трех метров и  повис  в  воздухе.
При помощи небольших реактивных  двигателей  сопло  изменило  положение  и
стало под углом к земле. Модель полетела вдоль ангара. Подлетев  к  стене,
она остановилась, развернулась, двинулась в обратном направлении  и  снова
остановилась у стены в нескольких метрах над землей.
   - А теперь перейдем к защитным маневрам, - сказал Бенедикт.
   Дарроу и Вейнер, одетые теперь в огнеупорные костюмы,  начали  медленно
приближаться к кораблю.
   - Мы установили  ультразвуковой  сканер,  -  продолжал  свои  пояснения
Бенедикт, -  связанный  с  двигателями,  которые  включаются,  как  только
кто-нибудь приблизится  на  расстояние  одного  метра.  Конечно,  корабль,
который будет найден в Лос-Анджелесе, не  нуждается  в  подобных  защитных
мерах, но это придаст ему больше правдоподобия.
   Дарроу поднял ногу, чтобы сделать  следующий  шаг,  но  в  этот  момент
аппарат, выбросив язык пламени, отлетел на  несколько  метров  в  сторону.
Несколько раз Дарроу и Вейнер приближались, и каждый  раз  модель  как  бы
отскакивала от них. Наконец она оказалась в дальнем  углу  ангара,  и  все
присутствовавшие вытянули  шеи,  чтобы  увидеть,  что  произойдет.  Дарроу
сделал последний шаг к кораблю, которому  уже  некуда  было  отступать,  и
модель с грохотом подпрыгнула  вверх  к  потолку.  Одновременно  откуда-то
из-под днища вылетела  небольшая  металлическая  канистра,  и  наблюдавшие
почувствовали запах лавандовой туалетной воды.
   - Для освежения атмосферы, - засмеялся Бенедикт. - Это наш сюрприз.  Мы
одновременно показали вам и вирусораспыляющее устройство.
   Тем временем корабль, облетев еще раз ангар, приземлился  точно  в  том
месте, откуда взлетел.
   - А теперь можете подойти и рассмотреть все вблизи. - Бенедикт  щелкнул
выключателем, и верхняя половина сферы раскрылась на три лепестка,  открыв
внутренность корабля. - Настоящий корабль будет  несколько  отличаться  от
модели. Мы, в частности, заменим этот двигатель на плазменный. В  основном
же внутреннее расположение будет точно таким. Прозрачные сферы, в  которых
в настоящий момент находятся модели цереброидов, будут изготовлены из того
же материала, что и сам корабль, а все провода заменены  на  изготовленные
из нового, сверхпроводящего сплава, над которым мы сейчас  работаем.  Могу
сказать,  что  провода  эти  будут  состоять  из  органического  вещества.
Электроды  будут  вживлены  в  каждый  из  цереброидов  и  подсоединены  к
чувствительной аппаратуре на кольце и  к  компьютеру.  Цереброиды  так  же
будут подсоединены друг к другу. Получается, что  они  работают  вместе  в
тройной системе, интерпретируя данные и передавая  простейшие  команды  на
компьютер.
   Макэлрой задал вопрос  относительно  жидкости,  в  которой  должен  был
находиться каждый цереброид внутри сферической камеры.
   - Жидкость будет под  давлением,  а  как  известно,  лучшая  форма  для
распределения сил в сосуде под давлением - сфера. Эту же форму мы  приняли
за исходную и для всей конструкции. Но  что  мне  самому  нравится  больше
всего, так это идея, предусматривающая возможность пересадки цереброидов в
другой корабль, если, к примеру, данный устареет.
   Затем слово взял Ли Конрад, эксперт по  космической  медицине,  который
пояснил, как трансдукторы,  встроенные  в  кольцо,  заменяют  человеческую
сенсорную систему.
   - Мы создали три запасные системы и  диагностическую  логическую  цепь,
которая обнаруживает неисправность и тут же называет и  вызывает  запасную
часть. Своего рода электронная самохирургия.
   Нейдельман выразил сомнение по  поводу  того,  что  при  такой  степени
надежности  трудно  будет  предположить,  что  причина  аварии  кроется  в
неисправности электроники.
   - Дарроу подумал и об этом, -  Бенедикт,  улыбаясь,  кивнул  в  сторону
молодого   человека.   -   Мы   оставим   свидетельства   электромагнитной
неисправности, не зависящей от упомянутых Ли систем.
   - Ну что ж, - заключил Нейдельман, - нам остается  только  одно:  чтобы
наша подделка была абсолютной. Но даже если все удастся так, как задумано,
я не могу быть совершенно спокойным. Слишком уж остры те рога, за  которые
мы собираемся водить быка.


   Сразу же после демонстрации  действующей  модели  полковник  Лоуренс  с
тремя помощниками выехал в Лос-Анджелес.
   Эд  Стиллман  внешне  походил  на  голливудский  стереотип  -  максимум
действия, минимум мозгов и весьма грубая речь.  На  деле  же  этот  бывший
сержант  нью-йоркской  спасательной  службы  был  не  только   всесторонне
подготовлен, но и обладал незаурядным умом.
   Сэм  Олсен,  бывший  сотрудник  ЦРУ,  являлся  экспертом  по  секретным
операциям. Высокий, костлявый, невозмутимый,  он  одинаково  спокойно  мог
переносить боль сам и причинять ее другому.
   Джерри Пейн был негром и, как Стиллман, в  течение  десяти  лет  служил
полицейским, пока не перешел в частное охранное бюро.
   Прибыв в Лос-Анджелес, Стиллман, Олсен и Пейн начали вести переговоры о
приобретении обанкротившейся строительной  компании,  а  Лоуренс  позвонил
доктору Ральфу Шелдону, проживавшему в отеле "Статлер Хилтон". Несмотря на
то, что они никогда не видели друг друга, разговор между ними носил весьма
дружеский характер.
   - Ральф, это я, Тед Херш, - начал Лоуренс. - Думаю, что  мы  нашли  как
раз такой дом, который тебе нужен. Это  на  Доти-авеню,  1400,  и  хозяева
просят даже меньше, чем ты собирался  заплатить.  Может  быть,  встретимся
завтра? Если тебе понравится,  я  бы  сразу  же  начал  соображать  насчет
переделки.
   Лоуренс  сообщил  адрес  агента  по  торговле  недвижимостью,   и   они
условились встретиться у дома после обеда на следующий день.
   Через сорок восемь часов, 14 августа, Шелдон  внес  деньги  за  дом,  а
Лоуренс  отправился  обратно  в  Детерик  с  данными,   необходимыми   для
осуществления следующей фазы операции.
   Лоуренс был когда-то оперативником  в  специальных  войсках  и  являлся
соавтором наставления по взрывному делу. Взорвать мост  при  помощи  серии
зарядов, которые бы сработали по очереди с задержкой в сотую секунды, было
детской игрой по сравнению с тем, что ему предстояло  сделать.  Цель-то  в
общем была та же самая - взрыв. Но перед этим предстояло сделать вид,  что
космический корабль пробил крышу, дом и оказался в  подвале,  а  уж  потом
взорвался. Нужно  все  сделать  как  в  кино,  пущенном  наоборот,  и  тут
полковнику  приходилось  продемонстрировать  и  выдумку,   и   способность
проявить скрупулезность до последней мелочи.
   Через десять дней после возвращения в Детерик они с  Бенедиктом  начали
проводить серию имитаций аварии на уменьшенных моделях дома и корабля. При
помощи скоростной киносъемки  в  шестьдесят  тысяч  кадров  в  секунду  им
удалось установить разрушения, которые  падающий  на  дом  корабль  должен
произвести до своего взрыва. Потом провели миниатюрные  взрывы  моделей  в
одном доме. В результате этих  опытов  Лоуренс  установил,  например,  что
черепица, провалившаяся вместе с кораблем в подвал, должна  быть  вбита  в
землю в результате взрыва. Значит,  ее  следовало  заранее  поместить  под
днищем. А вот органические провода разбрасывались взрывом как попало, и  о
их месте не следовало беспокоиться.
   Необходимо было также разработать способ доставки корабля из Детерика в
Лос-Анджелес. Оказалось, что потребуется  сделать  две  поездки,  так  как
корабль придется разобрать, а потом собрать на месте. На это, как показала
тренировка на модели, потребуется десять дней. Цереброиды же  без  сложной
питающей аппаратуры в  лаборатории  Макэлроя  столько  просуществовать  не
могли, их необходимо было доставить перед самым взрывом.
   Лоуренс установил три возможных пути  доставки  груза  в  Лос-Анджелес:
военным самолетом, грузовиком  -  под  видом  несуществующей  транспортной
компании  -  или  воспользовавшись   услугами   настоящего   транспортного
агентства. Первый способ он  отверг  сразу:  потребовалось  бы  разрешение
официальных военных организации, а это вызвало бы рассекречивание груза.
   Второй способ при тщательном рассмотрении также не гарантировал  полной
безопасности. Наиболее подходящий маршрут по магистральному шоссе  N_66  и
по автостраде N_70 проходил через индейские резервации, которые  считались
опасной зоной. Если же ехать  в  объезд,  то  это  означало  подвергнуться
проверке и обыску патрулей на границах штатов, боровшихся  с  контрабандой
оружия.
   Последняя  возможность   доставить   груз   скрытно,   воспользовавшись
официальной  фирмой,  была  наиболее  подходящей.  Полиция  в   аэропортах
пропускала  запечатанные  контейнеры  известных  транспортных   фирм   без
досмотра. Таким  образом  риск  сводился  до  минимума,  все  зависело  от
тщательного планирования.


   Был  уже  восьмой  час  вечера,  когда,  слегка  запыхавшись,  Макэлрой
позвонил в дверь квартиры Мэри.
   - Кто там? - спросила она. Ее голос  звучал  непривычно  громко,  и  он
пожалел, что не позвонил по телефону, чтобы предупредить о своем приходе.
   - Пол, - отозвался он.
   - Входи. Открыто.
   Он тихо закрыл дверь за собой и огляделся.
   Мэри стояла у окна, повернувшись спиной к нему. Услышав, что он  вошел,
она, не поворачиваясь, спросила ровным голосом:
   - Ты можешь дать мне сигарету?
   Пол зажег сигарету и подал ей. Глубоко затянувшись и выпустив дым,  она
спросила:
   - Ты догадался?
   Пол почувствовал неожиданно острое отчаяние. Вся надежда на то, что она
случайно вызвала смерть цереброидов, улетучилась.
   - Догадался.
   -  И  что  же  теперь  будет?  -  спросила  Мэри  словно  из   простого
любопытства.
   - Не знаю.
   - Остальные в курсе?
   - Еще нет. Зачем ты сделала это?
   Она обернулась, неуклюже держа сигарету перед собой.
   - Потому что знаю правду.
   Он ждал, что она будет продолжать, но Мэри, казалось, была очень занята
тем, что тушила сигарету в пепельнице. Сейчас он  впервые  заметил,  каким
станет ее лицо, когда она постареет: впадут  щеки  под  высокими  скулами,
появятся морщины в углах большого рта и между бровями.
   Резкий порыв ветра, бросивший в окно охапку пожелтевших листьев, отвлек
Пола от его мыслей.
   - Правду? Какую? - Он нахмурился.
   Мэри подняла лицо и пристально посмотрела на него.
   -  О  том,  что  существует  план  убить   десять   тысяч   человек   в
Лос-Анджелесе!
   - Да о чем ты? Приди в себя!
   Мэри с облегчением вздохнула убежденная наконец, что он ничего не знал,
и начала говорить быстро и горячо, пытаясь заполучить в нем союзника.
   - Ты помнишь то утро, Пол, когда ты всех нас разбудил,  чтобы  изложить
свою идею с углеродом-14? Я потом пошла к Нейдельману и  хотела  уговорить
его отказаться от "Последнего козыря". - Мэри усмехнулась абсурдности этой
мысли. - Я пришла немного раньше назначенного времени и  слышала,  как  он
говорил  по  телефону  с  Майком  Педларом.  Они  говорили  об  увеличении
цитолического эффекта вируса, и Нейдельман сказал: "Как они умрут, так  же
важно, как и сколько их умрет!"
   - Ну и что? - Макэлрой еще ничего не понимал.
   -  Разве  ты  не  понимаешь.  Пол?!  Они  не  просто   хотят   временно
парализовать десять тысяч человек, а убить их!
   - Но послушай, - начал Макэлрой осторожно. - На инструктаже  Нейдельман
признал, что эта операция может вызвать некоторые жертвы, правильно?  Даже
если кто-нибудь и умрет, то будет произведено вскрытие и  все  такое.  Мне
кажется, что Нейдельман и сейчас беспокоится по поводу того, какой  эффект
окажет вирус на те клетки, которые поразит. Он хочет, чтобы  у  вируса  не
было каких-нибудь цитопатических эффектов, которые позволят определить его
при помощи обыкновенных средств.
   - Но он же сказал "цитолический", а не "цитопатический"!
   -  Прошло  пять  месяцев,  разве  можно  с   уверенностью   утверждать?
Цитолический, цитопатический, - звучит-то почти одинаково. Если  наступает
смерть, не все ли равно, разлагаются ли клетки полностью, или у них просто
изменяется морфология? Поскольку причина смерти скрыта...
   - Хорошо, хорошо, - прервала его Мэри. - Но если он не говорил о людях,
когда сказал, что "уничтожение во всем районе должно быть абсолютным",  то
тогда о ком же?
   - О вирусе. Вирусологи ведь говорят об  уничтожении  их  организмов,  и
Нейдельман подчеркивал, что аэрозольный туман должен быть безвредным через
три часа после взаимодействия с воздухом.
   - Ты ошибаешься. Пол! Как ты ошибаешься! - воскликнула она.
   Пол устало вздохнул. Он знал, что, если  хочет  скрыть  улики  саботажа
Мэри и спасти восемь оставшихся цереброидов, ему нужно спешить.
   - Сколько времени тебе понадобится, чтобы прийти в лабораторию?  Думаю,
нам прежде всего нужно сократить количество кислотности...
   - Извини, я не понимаю...
   - Я о цереброидах. Полагаю, что ты не всем давала витамин Б-1, а только
тем, которые погибли во время...
   - А разве они не все погибли?
   - Нет. Только два самых старших. Ты забыла,  что  усиленная  стимуляция
роста приведет к уменьшению вредных воздействий нехватки Б-1.
   Полу показалось, что Мэри сейчас упадет в обморок. Поддерживая  ее  под
руки, он подвел молодую женщину к постели и осторожно  усадил.  Вернувшись
из кухни со стаканом воды, он нашел ее  в  том  же  состоянии,  бледной  и
неподвижной.
   - Ну хорошо, дорогая, все будет в порядке. Я скажу  всем,  что  у  тебя
мигрень. - Он взглянул на часы. - Но мне надо  идти  немедленно,  это  наш
единственный шанс!


   В течение трех часов Мэри  Андерсон  лежала  в  постели,  не  двигаясь,
охваченная чувством бесцельности и ненужности,  вины  и  укора.  Для  того
чтобы выступить против "Последнего козыря", она как  агент-двойник  должна
была работать на него.  Но  попытка  сорвать  проект  не  избавила  ее  от
ощущения вины в том, что она помогала создавать,  его.  Парадоксально,  но
желание Пола работать  для  "Последнего  козыря"  она  восприняла  не  как
разочарование в нем, а как разочарование в себе. Не она ли сама  виновата,
что совершила преступление, полюбив того, кто был недостоин ее любви? И не
усугубила ли она это преступление тем, что пыталась скрыть  от  себя  этот
акт самопредательства? Ей казалось, что она заблудилась в  безграничном  и
бесконечном тумане.
   Пол позвонил ей без десяти одиннадцать и еще через час.  Оба  раза  она
отвечала ему, что хочет остаться одна, что уже чувствует себя лучше  и  ей
ничего не надо.
   К полудню депрессия несколько  отступила,  и  она  смогла  действовать.
Одевшись, она подождала, пока  все  не  отправятся  на  обед,  и  пошла  в
лабораторию. Ей не пришлось долго искать то, что было нужно.


   - Убить десять тысяч человек?!  -  орал  Нейдельман  на  Честертона.  -
Конечно, это  ложь!  Эта  глупая  баба  все  поняла  наоборот!  -  Он  зло
повернулся к Нейперу. - Может быть, теперь вы  объясните,  почему  мне  не
доложили об этом раньше?
   Нейпер сидел боком на краю письменного стола без пиджака, и на  рубашке
были заметны темные полосы от ремней подмышечной  кобуры.  Он  не  ответил
Нейдельману до тех пор, пока не раскурил сигарету.
   - Решение прослушивать квартиры Андерсон и Макэлроя,  -  устало  сказал
он, - было принято сразу после того, как мы заметили, что эта  пара  стала
кидаться друг к другу, словно у них для этого не будет завтрашнего дня.  Я
сразу  почувствовал,  что  у  кого-либо  из  них   появятся   какие-нибудь
комплексы. Зря, что ли, я проторчал двадцать пять лет в ФБР?
   Нейдельман снял очки, чтобы  вытереть  капельки  пота,  собравшиеся  на
внутренней стороне стекол, и,  не  обращая  больше  внимания  на  Нейпера,
повернулся к Честертону:
   - Да не сидите же вы без толку! Что вы предлагаете как психолог?
   - Я бы мог поговорить с ней, -  ответил  тот  неуверенно,  взглянув  на
Нейпера.
   - Поговорите, поговорите, -  иронически  отозвался  Нейпер,  застегивая
пиджак. - Ее придется отстранить. А что касается Макэлроя, то, я считаю, и
его нужно убирать.
   - Во всей этой  истории,  -  сказал  Честертон,  -  больше  всего  меня
беспокоит, что она отрицательно скажется на настроении участников проекта.
Отправлять на психолечение одного из ученых...
   - Чепуха! Какое там лечение, их следует  убрать  совсем!  -  разозлился
Нейпер.
   - Ничего подобного  не  произойдет!  -  взорвался  Нейдельман,  стукнув
кулаком по столу. - Макэлрой необходим!
   Нейпер пожал плечами, как будто для него было  все  равно,  будет  жить
Макэлрой или умрет.
   - Ладно, - согласился он. - Тогда займемся дамочкой.
   - Вы лично, - обратился Нейдельман к Честертону, -  отвечаете  за  Мэри
Андерсон. Завтра вы  ее  осмотрите  и  поставите  диагноз,  какой  хотите:
нервное истощение из-за интенсивной работы хотя бы,  но  исключите  ее  из
проекта. Как мы потом поступим с ней, увидим, когда все закончится. Но  до
тех пор она должна оставаться здесь, и ни один волос с ее головы не должен
упасть!


   Мэри вернулась домой в половине второго и заперла за собой  дверь.  Она
двигалась медленно, но уверенно, ее сознание было сконцентрировано на  тех
действиях, которые, как ей казалось, спасут ее от  того,  что  она  вечно,
будет барахтаться под обломками своей распадающейся личности.
   Войдя в кухню, Мэри  достала  из  сумочки  коробку  с  двадцатью  пятью
таблетками нембутала, шприц, иглу и капсулу с инсулином. Она  надела  иглу
на шприц, проколола резиновую пробку капсулы и наполнила инсулином  шприц.
Отложив его в сторону, она высыпала все  таблетки  нембутала  в  стакан  с
водой, подождала, пока они растворятся, и выпила его. Потом взяла шприц и,
вонзив иглу в левую  руку  чуть  пониже  локтя,  нажала  на  поршень.  Она
выдернула иглу и вдруг почувствовала огромное облегчение. Шприц и  капсулу
из-под инсулина она бросила в аппарат для уничтожения мусора и  на  минуту
включила его, а пузырек от нембутала смахнула в  мусорное  ведро.  Глубоко
вздохнув, Мэри направилась в спальню, но не успела  сделать  и  нескольких
шагов, как пол, вдруг поднявшись, ударил ее в лицо.


   Водитель "Скорой помощи", которая примчала  Мэри  от  жилого  блока  до
госпиталя, покрыв полумильное расстояние за  считанные  секунды,  выключил
красный маячок на крыше машины и затормозил у приемного  покоя.  Санитары,
распахнув задние дверцы, оттолкнув Макэлроя, вынули носилки, поставили  их
на подставку на колесах и  быстро  покатили  внутрь  по  ярко  освещенному
коридору. За носилками торопливо шел молодой врач, который,  как  вспомнил
Макэлрой, месяц назад лечил ему растянутое  сухожилие.  Где-то  в  глубине
здания  раздался  голос,  усиленный  динамиком:  "Приемный  покой   срочно
вызывает доктора Уоррена Орби".
   - Что произошло? - спросил молодой врач, когда Макэлрой догнал его.
   Макэлрой молча передал ему пустую коробочку из-под нембутала.
   Когда старший врач Орби вошел в палату, на экране дисплея уже появились
данные о кровяном давлении Мэри и прыгала кривая электрокардиограммы.
   Доктор Уоррен Орби, откомандированный вместе с некоторыми  коллегами  в
Детерик из госпиталя Агентства национальной безопасности в Форт-Миде,  был
крепко сбитым человеком лет пятидесяти.
   - Вы разве не собираетесь делать промывание желудка?
   - Нембутал очень быстро всасывается, - покачал  головой  Орби,  -  и  в
желудке его почти не осталось. Промывание ничего не даст.
   - Есть какие-нибудь шансы? - спросил Пол.
   - Трудно сказать. Прошло  слишком  много  времени,  но  у  нее  сильный
организм... -  Врач  вдруг  замолчал,  изучая  результаты  анализа  крови,
появившиеся  на  дисплее.  -  О  господи!  -  Впервые  за  все  время   он
заволновался. - Сестра! Быстро! Замените вливание на  пятидесятипроцентную
декстрозу!
   - Что случилось? - испугался Макэлрой.
   - В крови нет глюкозы! Она имела доступ к инсулину?
   - Конечно, у нас это обычный препарат.
   Орби стремительно бросился к столу, на котором лежала Мэри,  и  откинул
одеяло. Взяв с тележки  увеличительное  стекло,  он  внимательно  осмотрел
ноги, потом бедра и живот и перешел к рукам. Чуть ниже локтевого сгиба  он
нашел то, что искал, - след иглы шприца.
   - Электроэнцефалограф ничего не дает, - раздался голос анестезиолога.
   - Ничего? Даже при максимальном усилении?
   Макэлрой  взглянул  на  осциллограф  и   увидел,   что   яркая   линия,
извивавшаяся  раньше  острыми  пиками,  теперь  ровно  пересекала   экран.
Анестезиолог повозился у  аппарата,  потом  сверился  с  бумажной  лентой,
выползавшей из прибора, и отрицательно качнул головой.
   Электроэнцефалограф показывал, что лишенный  глюкозы  из-за  введенного
инсулина мозг Мэри умер.


   Макэлрой шел, как лунатик, ничего не замечая вокруг. Снова и  снова  он
задавал себе вопрос: могла ли Мэри покончить с собой? А если нет,  то  что
же случилось? Он был с ней до самого конца и знал, что врачи  сделали  все
возможное, чтобы спасти ее. Даже если бы они сразу обнаружили след  укола,
все равно было бы поздно.
   Шприц! Куда девался шприц? Что с ним стало? Почему  он  не  нашел  его?
Вопросы стали возникать один за другим. Целый час его допрашивали Нейпер и
Честертон, но они интересовались  только  психическим  состоянием  Мэри  в
последние дни. Почему их не заинтересовала возможная связь  между  гибелью
цереброидов и смертью Мэри? Почему никто не высказал  предположения,  что,
может быть, это он, Пол, убил ее? Ведь все  знали,  что  он  и  Мэри  были
любовниками, этого не скроешь, особенно здесь. И  все  же  ни  Нейпер,  ни
Честертон не поинтересовались их взаимоотношениями. А  ведь  вполне  можно
было предположить, что Макэлрой, возвратившись, нашел Мэри без сознания  и
сам ввел ей инсулин. Почему бы нет? Подобные вещи случаются,  и  в  другой
ситуации он немедленно бы попал под подозрение.
   А что  же  именно  имел  Нейдельман  в  виду,  когда  сказал  Макэлрою,
покидавшему блок безопасности: "Не вините себя слишком в этом,  Пол.  Мэри
была очень милой девочкой и прекрасным  ученым,  но  в  проекте,  подобном
нашему, нет места моралистическим самокопаниям".  Тогда  он  подумал,  что
Нейдельман говорит об  эмоциональном  стрессе,  связанном  с  работой  над
"Последним козырем", и том эффекте, который мог иметь этот стресс на  нее.
Но теперь он уже не был уверен...
   Неожиданно стал  вырисовываться  ответ:  они  -  Нейпер,  Нейдельман  и
Честертон - каким-то образом узнали о предательстве Мэри и убили ее.
   Но как они узнали? В то утро он очень  удачно  сумел  скрыть  все,  что
указывало на причастность Мэри к гибели цереброидов. Объяснение могло быть
только одно, и он выругал себя за  то,  что  не  догадался  сразу.  И  Пол
решительно направился к дому, где жила Мэри.
   Он попал в ее квартиру  уже  знакомым  путем  -  через  кухонное  окно.
Комната была пуста и наполнена  серым  меланхоличным  светом  наступавшего
рассвета. Кто-то выключил центральное отопление, холодильник  и  остановил
часы.
   В течение двадцати минут он искал под столами и стульями, за  картинами
и занавесками, в абажурах и цветочных горшках, везде и во всем, что  могло
вместить миниатюрный микрофон, но ничего не нашел.
   Макэлрой уже собирался уходить, когда взгляд его задержался  на  чем-то
блестевшем на полу около двери в спальню. Подойдя, он наклонился. Это  был
кусочек серебристой проволоки, тонкой и не более двух сантиметров в длину.
На стене, как раз  над  тем  местом,  где  лежала  проволочка,  находилась
двойная розетка. Он  поднял  проволочку  и  задумчиво  повертел  ее  между
пальцами. Кто-то, догадался Пол,  копался  недавно  в  розетке.  Он  вынул
перочинный нож и лезвием открыл крышку. Так и есть, медные винты  и  белая
пластмассовая держалка были слишком чисты, слишком блестели,  чтобы  долго
находиться на этом месте. Он медленно обвел глазами комнату. Может быть, и
другие розетки были заменены?
   Он было хотел разобрать  следующую,  но  вдруг  сообразил,  что  только
тратит время. Не здесь нужно смотреть. Положив проволочку на то  место,  с
которого он ее взял, Макэлрой поставил крышку на место и вышел из комнаты.
   ...Пол вошел в свою комнату, и направился прямо на кухню за  отверткой,
и, взяв ее, пошел в комнату. Он включил радио и, подождав с минуту,  чтобы
успокоилось дыхание, осторожно отвинтил  винты  розетки  рядом  с  ванной,
поднял крышку и увидел то, что  ожидал.  Внутри,  между  проводами,  лежал
малюсенький микрофон. "Ах сволочи! Какие сволочи!" - подумал он с горечью.
   Теперь ему все стало  ясно.  Следовало  бы  догадаться  раньше,  что  в
операции,  подобной   "Последнему   козырю",   потайные   микрофоны   были
установлены везде. Каким же дураком он был! Они убили Мэри,  как  убьют  и
его, и любого другого, чтобы все было шито-крыто.
   Его первой мыслью была месть. Но что  он  мог  сделать,  чего  он  этим
достигнет? Око за око?  Скажет  ли  ему  Мэри  за  это  спасибо?  Убежать?
Невозможно. Даже если ему удастся ускользнуть от глаз часовых  на  вышках,
остаются  сторожевые  собаки,  электрифицированный  забор  и  минированная
полоса.
   К половине девятого он все продумал. Он мог сделать только одно. Письма
и телефонные разговоры контролируются, любой код будет расшифрован. Но  он
должен разоблачить "Последний козырь"! И он сделает это ради Мэри.  Потому
что он, Макэлрой, единственный человек в  мире,  который  знает,  как  это
делается. Он передаст информацию о "Последнем козыре" при помощи протеина.
   Пол откинулся на спинку кресла  и  закурил.  Теперь  предстояло  решить
несколько  проблем.  Даже  если  он  может  послать   сведения   в   форме
синтетической памяти, то как заложить ее в мозг человека, чтобы она  стала
"знанием"? Пищеварение,  вот  что!  Не  будет  особенно  сложным  передать
протеины, заложенные во что-нибудь не вызывающее  подозрений,  например  в
шоколад. Но ведь протеины будут разложены энзимами во время  переваривания
пищи, и у них очень мало шансов пройти через кровь в мозг...
   Макэлрой курил одну сигарету за другой. Он  знал,  что  решение  где-то
близко, надо только, чтобы его мозг  сработал  правильно.  И  наконец  оно
пришло.
   Все  достаточно  просто.  Любой  протеин  может  быть   произведен   из
соответствующей структуры  ДНК.  Если  он  сможет  синтезировать  не  сами
протеины памяти, а цепочки ДНК и если эти цепочки  можно  будет  сохранить
при помощи специфического мозгового  вируса,  то  это  предохранит  их  от
воздействия энзимов  и  даст  гарантию,  что  цепочки  достигнут  мозговых
клеток.  Оказавшись  там,  ДНК  задействует   мозговые   процессы,   чтобы
произвести протеины памяти. Пол встал и начал шагать по комнате,  еще  раз
проверяя ход мыслей. Да, это единственное решение.
   Теперь  предстояло  определить  точное  содержание  послания  и   лицо,
которому его направить. Это должен быть кто-то хорошо знающий  его,  чтобы
принять подарок, тот, кто смог бы понять, как такое "послание" могло вдруг
неожиданно появиться в мозгу. Это должен быть человек, пользующийся  таким
же научным языком, одна фраза на котором заставит вспомнить целый  эпизод,
как, например,  у  актера,  которому  достаточно  услышать  "Быть  или  не
быть?..", чтобы возник весь монолог Гамлета. Значит, коллега?
   Он отыскал свой дневник и стал листать страницы.  На  22  октября  была
сделана  пометка  об  очередном  заседании  Американского   биохимического
общества. Как вице-президент, срок полномочий которого  истек,  он  должен
был   обязательно   присутствовать   и   даже   сделать   доклад.    Новым
вице-президентом должна была стать добрый и старый  друг  Анджела  Хабнер.
Что может быть более естественным, чем послать ей подарок,  извиниться  за
отсутствие   и   пожелать   удачи   на   предстоящем    поприще.    Ничего
экстравагантного посылать не следует, скажем, коробку шоколада...
   Но посылать только одну коробку было слишком рискованно: почта работала
отвратительно. Уже стало привычным дублировать важные  письма.  Он  пошлет
шоколад не только Энджи, а еще трем женщинам, членам  совета  Общества.  В
каждую коробку он вложит записку с выражением сожаления по  поводу  своего
отсутствия и с благодарностью за сотрудничество в  минувшем  году,  а  сам
шоколад будет содержать другое послание:
   ПРЕЗИДЕНТ  ОСУЩЕСТВЛЯЕТ  ЗАГОВОР  С  ЦЕЛЬЮ  СФАБРИКОВАТЬ   МЕЖПЛАНЕТНЫЙ
КОРАБЛЬ С ЭКИПАЖЕМ ИЗ  ОРГАНОТИПНЫХ  ЦЕРЕБРОИДОВ.  СОДЕРЖАНИЕ  УГЛЕРОДА-14
ПРЕДПОЛАГАЕТ ВОЗРАСТ ЭКИПАЖА  В  ПОЛТОРЫ  ТЫСЯЧИ  ЛЕТ.  ИМИТАЦИЯ  КРУШЕНИЯ
КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ И РАСПЫЛЕНИЕ ВИРУСА  НАМЕЧЕНЫ  В  ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ.  ПОД
УГРОЗОЙ ЖИЗНЬ ДЕСЯТКОВ ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК. УСТАНОВКА КОРАБЛЯ ТРЕТЬЕГО ДЕКАБРЯ В
ДОМЕ N_1400 ПО ДОТИ-АВЕНЮ.
   И армия не овладеет Детериком, но простой патрульный полицейский сможет
проникнуть в дом в Лос-Анджелесе.


   Стол был накрыт стерильным куском марли. На ней стояли  четыре  коробки
шоколада и четыре стойки, каждая  из  которых  содержала  двадцать  четыре
ампулы, рядом лежали шприц и микроиглы, каждая  в  отдельной  упаковке,  а
также  скальпель,  пинцет,  клейкая  лента  и   пузырек   с   органическим
растворителем.
   Макэлрой надел хирургические перчатки и взял первую  коробку  шоколада.
Наклонив ее и придерживая целлофан, он позволил  коробке  выскользнуть  из
упаковки на стол. Спокойно открыл крышку и один за другим вынул  оба  ряда
конфет, уложенных в гнезда, выдавленные в цветной пластмассе.
   Он взял шприц, снял упаковку с первой микроиглы и надел иглу на  шприц.
Потом надломил ампулу, наполнил шприц и осторожно ввел иглу в конфету.
   Самым трудным было всунуть коробку обратно в целлофановую упаковку,  но
и с этим он справился успешно, расправляя осторожно края обертки  пинцетом
и медленно вдвигая коробку на место. Через пятьдесят минут четыре  коробки
шоколада были готовы отправиться в путь с секретом "Последнего козыря".


   Двенадцатого октября Макэлрой отправил шоколад.
   В тот же самый день в деловой части Лос-Анджелеса два адвоката -  один,
представляющий владельца дома по Доти-авеню, а другой - Ральфа  Шелдона  -
встретились, чтобы закончить сделку. Банковский чек перешел из рук в руки,
и Шелдон стал владельцем  дома,  которому  через  семь  недель  предстояло
превратиться в руины.
   На следующий день "Джейси констракшн", компания, основанная месяц назад
Стиллманом, Пейном и Олсеном, приступила к своему первому большому подряду
- перестройке дома N_1400 по Доти-авеню. Они загрузили свой видавший  виды
армейский фургон и рано утром отправились по известному адресу.
   В течение первых двух недель они работали над фундаментом,  подвалом  и
на первом этаже выкопали яму для космического корабля. Третья и  четвертая
недели были посвящены работе над спальней и стеной кухни, находящейся  под
ней. Ничто не ускользало от внимания полковника Лоуренса.  Пневмомолотком,
снабженным долотами, изготовленными из того же материала, что и корабль, и
имеющими форму соответствующих деталей корабля, были оставлены характерные
следы там, где он должен был оцарапать стены. Одновременно  с  разрушением
дом переделывался, чтобы потом ни у кого не возникало вопроса,  чем  же  в
действительности  занималась  вновь   испеченная   компания   по   ремонту
помещений. Пока Лоуренс, Стиллман и Пейн разрушали,  Олсен  переделал  две
правые спальни и ванную в большую комнату и заново отштукатурил ее.


   Пятнадцатого  октября  Бенедикт  начал  упаковку  частей   космического
корабля для отправки на Западное  побережье.  Все  ящики  носили  надписи:
"Консолидейтед  энджиниринг",  уважаемой  и  давно  известной   фирмы   по
производству механического оборудования в Пенсильвании, и  были  скреплены
металлическими полосами и перетянуты толстой проволокой.
   На следующий день  ящики  были  погружены  в  два  контейнера  также  с
фирменными надписями и помещены в трейлер. К  первому  трейлеру  прицепили
второй, в котором находился "плимут",  оборудованный  и  раскрашенный  под
полицейскую машину.
   Без двадцати двенадцать из Лос-Анджелеса прибыли Стиллман  и  Олсен  и,
побеседовав в течение часа с Нейпером, переоделись в форму полиции, поверх
которой надели белые фирменные рабочие комбинезоны. Они отогнали автопоезд
к повороту, находящемуся в трех милях  от  автострады  N_40,  пересекающей
магистраль N_70.
   В два пятнадцать ночи Нейпер снял очки ночного видения и объявил:
   - Точно по расписанию.
   Подойдя к полицейской машине, выгруженной из второго трейлера, он завел
ее, включил красный маячок и поставил "плимут" посередине шоссе.
   Большой  дизельный  грузовик  с  надписью  на  бортах:   "Консолидейтед
энджиниринг", зашипев тормозами, остановился в трех метрах от  полицейской
машины. Шофер, высунувшись из  кабины,  спросил,  в  чем  дело.  Нейпер  и
Стиллман подошли к грузовику с обеих сторон.
   - Вылезай! - скомандовал Нейпер водителю и осветил сильным фонарем лицо
его напарника. - Ты тоже!
   Шофер начал было протестовать, но, увидя, как рука Нейпера скользнула к
кобуре, неохотно выбрался из кабинки.
   - Ну что, забыл процедуру? - спросил Нейпер.
   Шофер медленно повернулся к машине, оперся о  нее  руками  и  расставил
ноги. Нейпер достал у него из кармана документы на груз и стал изучать их.
   - Точно, это груз "Джейси"! - крикнул он Стиллману.
   Водитель повернул голову как раз в тот момент, когда  Нейпер  засовывал
документы к себе в карман.
   - Какого черта, что происходит?! - заволновался он.
   - Происходит обыкновенный угон, вот что происходит, -  ответил  Нейпер,
светя фонарем шоферу в лицо. Тот начал отворачиваться от яркого света, и в
этот момент Нейпер нанес ему удар, известный в каратэ под названием атеми.
Водитель был мертв уже до того, как упал на землю. С  такой  же  быстротой
Стиллман расправился и с его напарником.
   Они перенесли трупы в багажник полицейского "плимута"  и  пригнали  обе
машины к автопоезду, около которого их поджидал Олсен.  Работая  быстро  и
молча, они прицепили второй трейлер к похищенному грузовику  и  загнали  в
него полицейскую  машину.  Пока  Стиллман  менял  номерные  знаки,  Олсен,
прикрепив трафарет, пользуясь баллончиком с краской, нанес на борта своего
грузовика, в кузове которого  находились  ящики  с  космическим  кораблем,
порядковый номер угнанной машины - СЕ  1469.  Стиллман  и  Нейпер,  одетые
снова в белые рабочие комбинезоны, влезли в кабину дизеля  и  двинулись  в
сторону Балтиморского аэропорта...


   Нейпер  подъехал  к  длинной  очереди  ожидавших  грузовиков  точно  по
расписанию. Документы на груз "Консолидейтед энджиниринг" были приняты без
звука, и грузовик  направили  на  смотровую  площадку.  Полиция  проверила
кабину и шасси на предмет скрытого оружия и не обратила никакого  внимания
на опечатанные контейнеры. Получив разрешение, Нейпер подогнал грузовик  к
весам. Груз был взвешен, и автопогрузчик споро поднял контейнеры в носовой
грузовой отсек "Боинга-747".
   Через два часа Стиллман и Нейпер  въехали  в  ворота  форта  Детерик  и
остановились  около  похищенного  грузовика,  стоявшего  у  испытательного
ангара.  Фальшивая  полицейская  машина   и   механическое   оборудование,
заказанное три недели тому назад  фирмой  "Джейси  констракшн",  подлежали
уничтожению.
   Прибыв в Детерик, Олсен  перенес  обоих  шоферов  в  багажник  легковой
машины, туда же он положил противотанковую мину  и  теперь  с  нетерпением
ждал возвращения коллег.
   - Все нормально? - спросил он.
   - Давно уж летит к месту назначения, - самодовольно ответил Нейпер.
   Возвратив снятые номера на место, они поехали вслед за машиной Олсена к
шоссе, откуда был угнан грузовик. К их приезду Олсен уже заложил мину, как
это часто делали террористы, и сидел  на  обочине,  готовый  взорвать  ее.
Остановив  грузовик  около  легковой  машины  Олсена,  Стиллман  и  Нейпер
вытащили тела шофера и его напарника и усадили их в кабину, предварительно
положив в карман взятые раньше документы. Небо на востоке начало розоветь,
и оба спешили.
   Теперь настала очередь Стиллмана, Нейпер для этого был  слишком  толст.
Стиллман влез в кабину и, полусидя на коленях мертвого водителя,  запустил
мотор и вырулил на дорогу, включив фары. В трехстах метрах  впереди  Олсен
вставил нажимной взрыватель в мину, подвинул ее ближе к  центру  дороги  и
поморгал фонарем. Стиллман вел грузовик точно  у  белой  разграничительной
полосы, и когда до мины оставалось метров двадцать, выпрыгнул  из  машины.
Он перебежал шоссе и  плашмя  упал  в  кювет,  а  через  секунду  на  него
посыпались камни и гравий, поднятые взрывом.


   В семь утра по местному  времени  "Боинг-747"  с  космическим  кораблем
приземлился  в  международном  аэропорту  Лос-Анджелеса.  В  девять  часов
контейнеры были получены "Джейси констракшн", а через четыре часа Стиллман
и Олсен прибыли в  Лос-Анджелес,  чтобы  продолжать  работу  в  доме.  Они
отсутствовали ровно двадцать четыре часа.


   В течение следующих десяти дней космический корабль  был  доставлен  по
частям в дом на Доти-авеню.  При  помощи  небольшой  лебедки  и  лазерного
сварочного аппарата корабль был собран и уложен на свое место в подвале.
   Второго декабря, рано утром.  Пол  Макэлрой  и  Филип  Бенедикт  начали
готовить трех цереброидов для их путешествия в Лос-Анджелес.
   Макэлрой уже понизил температуру  питательной  среды,  чтобы  уменьшить
метаболизм   цереброидов,   и   извлек   электроды,   соединявшие   их   с
электроэнцефалографом. Вместе с  Бенедиктом  они  перенесли  цереброиды  в
металлические сферы, уже  наполненные  до  половины  холодным  питательным
раствором, и долго возились, подсоединяя органические  провода  к  сферам,
соединяя их между собой, а затем и с  общей  платой,  которую  Лоуренс  на
месте подключит к замкнутой цепи  в  корабле.  Сферы  через  еле  заметные
отверстия были заполнены  питательным  раствором  до  отказа,  и  Бенедикт
мастерски запаял их. В течение всей этой деликатной операции  ни  Пол,  ни
Филип  не  коснулись  цереброидов  руками,  а  пользовались  механическими
манипуляторами. Надев резиновые перчатки, они  затем  поместили  запаянные
сферы в специальные мягкие контейнеры,  наполненные  пластмассовой  пеной.
Контейнеры были помещены в  приготовленные  для  них  гнезда  в  ящиках  и
обложены различными книгами. Ящики, в  свою  очередь,  будут  погружены  в
обычные транспортные контейнеры с различными  вещами  и  мебелью  из  дома
Шелдона в Джорджтауне и доставлены в Лос-Анджелес.


   До взрыва оставалось менее двадцати четырех часов.
   Потные  грузчики  из  транспортной  конторы  "Мэйфлауэр",  чей   фургон
подъехал к дому на Доти-авеню в четыре часа  дня,  явно  хотели  побыстрее
закончить работу.
   Разгрузка шла быстро. К пяти часам три последних ящика были  внесены  в
комнаты, и Лоуренс подписался именем Шелдона на доставочной квитанции.
   Дождавшись, пока фургон не скроется  за  углом,  Лоуренс  отпер  дверь,
находящуюся сбоку от  лестницы.  Открывшаяся  картина  представляла  место
крушения  космического  корабля.  Искореженный,  помятый,  с  сорванным  и
искривленным кольцом, с торчащими в разные стороны сломанными деталями, он
не оставлял сомнений в том, что действительно свалился с неба. Впечатление
усиливали и разрушения, якобы причиненные им дому: разбитый кирпич,  куски
штукатурки, обвалившиеся стены,  балки,  кровельная  черепица,  скрученные
водопроводные трубы. Но самым убедительным, пожалуй, был подвал. Довольный
своей работой, Лоуренс вдруг сам поверил, что корабль свалился с неба: так
правдоподобно он лежал, изуродованный, со следами  пламени  на  корпусе  и
расколовшимся днищем, даже подмявшим голубя  под  одну  из  поддерживавших
сферу стоек.
   Подняв голову, Лоуренс крикнул:
   - Эд! Джерри! Спускайтесь вниз! Надо разобрать ящики!
   Втроем они выдвинули на свободное место те ящики с книгами,  в  которых
находились цереброиды. Разобрав книги и достав контейнеры с  цереброидами,
Лоуренс и Стиллман установили треногу механического  манипулятора.  Теперь
все предстояло делать  только  механическими  руками.  Открыли  контейнер,
освободили  первую  металлическую   сферу   от   пластмассовой   пены,   и
телескопическая  механическая  рука,   удерживая   сферу   с   цереброидом
горизонтально,  нацелилась  на  приготовленное  для  него  ложе  в  кабине
корабля. Дважды Лоуренс  снимал  ладони  с  рукояток  манипулятора,  чтобы
перевести дух и вытереть пот, заливавший глаза. Наконец цереброид оказался
на месте, щелкнуло запирающее устройство. Через  час  все  три  цереброида
были уложены в корабль.  Пока  Лоуренс  и  Стиллман,  сменяя  друг  друга,
занимались подключением органических проводов, Пейн и остальные  разбирали
ящики с мебелью и книгами, создавая видимость жилого дома.
   Для  того  чтобы  взрыв  корабля  был  правдоподобным,  он  должен  был
произойти  изнутри  и  по  причине  неисправности,   вызванной   падением.
Взорваться должны были баки с перекисью водорода,  служившей  горючим  для
основного  и  вспомогательного  двигателей.  Бенедикт  встроил  в  систему
ориентации  корабля  лазерный  гироскоп,  в  котором  два  лазерных   луча
проходили параллельно через отверстия, высверленные в целом куске  кварца.
Если этот кусок даст трещину, скажем, во время "катастрофы", лучи  лазера,
отклонившись  в  сторону,  могли  бы  воспламенить  баллоны  с   перекисью
водорода, в которых  он  находился  под  большим  давлением.  Взрыв  малых
баллонов послужил бы детонатором для баков главного двигателя.
   В полночь, тщательно проверив механизм  распыления  вируса,  Лоуренс  и
Стиллман спустились в подвал, чтобы окончательно  отрегулировать  лазер  и
запустить компьютер, управляющий лазерным гироскопом. Получив радиосигнал,
компьютер пошлет команду, гироскоп повернется, и луч лазера, вырвавшись из
едва заметной трещины в кварце, воспламенит горючее.
   К часу ночи третьего декабря все было  закончено.  Лоуренс  и  Стиллман
выбрались через  кухню  в  гараж,  открыли  ворота  и  на  руках  выкатили
микроавтобус на улицу. Заперев ворота, они покатили машину по  асфальту  и
завели мотор, только очутившись метрах в пятидесяти от дома.
   Через два часа дом N_1400 по Доти-авеню станет самым известным  адресом
в мире.


   Дуглас Уолкрофт, ведущий телепрограммы "Отсчет времени", всматривался в
туман, переключал свет фар, но видимость была ужасная.
   Он приехал на Западное побережье, чтобы сделать серию передач под общим
заголовком  "Калифорния:  холодный  ветер  в  раю",  целью  которых   было
рассмотреть причины превращения  самого  богатого  штата  в  экономический
пустырь. Уолкрофт должен был вернуться в Нью-Йорк вместе со своей группой,
но задержался на день из-за одной очаровательной молодой особы. Теперь  на
взятой  напрокат  машине,  весьма  потрепанном  "понтиаке",  он  спешил  в
Лос-Анджелес, откуда должен был улететь одним из первых рейсов.
   Нетерпеливо  постукивая  пальцами  по  рулевой  баранке,  он  ждал   на
перекрестке, когда же сменятся цвета светофора и он  сможет  вырваться  на
автостраду.
   Он уже почти проехал перекресток, как вдруг вдалеке на севере вспыхнуло
и погасло зарево, размытое смогом, а через секунду  машина  как  бы  мягко
столкнулась с чем-то. "Взрывная волна", -  подумал  Уолкрофт,  свернул  на
обочину, остановился и вышел  посмотреть.  Где-то  вдалеке  взвыла  сирена
полицейского патруля, потом  еще  и  еще  одна.  Уолкрофт  тщетно  пытался
рассмотреть что-нибудь в плотном тумане. Зарева, во всяком  случае,  видно
не было. "Однако грохнуло здорово!" - подумал он и в  этот  момент  увидел
яркие огни фар, вырвавшиеся из смога и мчавшиеся навстречу. Он сел за руль
и повернул ключ зажигания, но стартер не включился, лишь  резко  сел  свет
фар  его  автомобиля.  Уолкрофт  попробовал  еще  раз,  стартер   медленно
провернулся, но мотор не завелся. Занятый возней  со  стартером,  Уолкрофт
только сейчас заметил, что по левой  стороне  дороги  на  него  мчится  на
полной скорости большой грузовик. Закрываясь от ослепительного  света  фар
рукой, Уолкрофт нажал сигнал, пытаясь предупредить водителя грузовика. Уже
в свете своих фар он увидел, как водителя сначала вырвало, а потом он упал
лицом на руль,  направив  свой  грузовик  на  "понтиак"  Уолкрофта.  Через
секунду тяжелая машина промчалась  в  сантиметре  от  замершего  за  рулем
Уолкрофта,  ударила  по  касательной  в  левое  заднее  крыло  "понтиака",
развернув  его  в  обратном  направлении,  промчалась   поперек   бульвара
Редондо-Бич, влетела на тротуар и воткнулась носом в магазинчик по продаже
запасных автомобильных частей. От удара один из бортов кузова раскрылся, и
на землю посыпался дождь оранжевых апельсинов.
   Отстегнув привязные ремни, Уолкрофт выскочил из "понтиака"  и  бросился
было к грузовику, но услышал, что сзади мчится еще одна машина. Из  тумана
вырвался "кадиллак", за рулем никого не было, но рядом  с  машиной  что-то
волочилось, как будто напольный коврик.
   Когда "кадиллак" поравнялся с Уолкрофтом, он разглядел, что на переднем
сиденье лежала девушка, а то,  что  он  принял  сначала  за  автомобильный
коврик, было телом ее спутника. Зацепившись за что-то в кабине ногами, оно
волочилось по земле, давно превратившись в  неузнаваемую  кровавую  массу.
"Кадиллак", замедляя  ход,  вильнул  влево  и  остановился,  уперевшись  в
пожарный гидрант.
   Уолкрофт перебежал улицу и распахнул дверцу. Девушка  лежала  спокойно,
подогнув ноги, глаза ее были открыты. Как и водителя грузовика,  ее  рвало
перед смертью. Не нащупав пульса,  Уолкрофт  бросился  к  "понтиаку"  и  в
отчаянии повернул ключ зажигания. Мотор завелся сразу. Он решил  вернуться
на квартиру своей подруги и вызвать оттуда по телефону "Скорую помощь", но
не успел проехать и нескольких метров, как увидел в зеркале красные маячки
двух полицейских машин, которые, быстро нагнав его, взяли  в  "коробочку",
одна спереди, другая  сзади.  Уолкрофт  открыл  окно  и  услышал  команду:
"Выходи! Руки на крышу, ноги врозь!"
   Широкоплечий сержант быстро обыскал Уолкрофта и подошел к фарам,  чтобы
прочесть документы. В этот момент водитель передней машины  стал  вызывать
по радиотелефону "Скорую помощь".
   Над перекрестком появился полицейский  вертолет,  осветил  его  сильным
прожектором и, убедившись, очевидно, что помощь не нужна, полетел  дальше.
Как только утих шум его моторов, водитель, который теперь уже стоял, около
машины, прижимая к уху трубку радиотелефона, прокричал в нее:
   - Подождите минуту! Сейчас! Эй, доктор, штаб хочет поговорить с вами!
   Из машины никто не ответил.
   - Опять, черт, заснул, - проворчал сержант, отдавая Уолкрофту документы
и направляясь к своей машине. Из нее вылез, как бы разворачиваясь на  ходу
в высоту и неуверенно двигаясь, подобно только что родившемуся  жеребенку,
длинный и неуклюжий человек в белой рубашке и брюках, в наброшенном поверх
всего светлом макинтоше.
   - Доктор Ландстром, - хрипло проговорил он в трубку, прижимая ее плечом
к уху и обеими  руками  роясь  в  карманах.  Достав  пустую  пачку  из-под
"Галуаз", он выразительно показал ее сержанту, смял в комок и бросил через
плечо.  Сержант  протянул  ему  пачку  "Мальборо".  Ландстром   благодарно
улыбнулся и, продолжая слушать то, что говорили ему  по  телефону,  сделал
движение, имитирующее зажигание зажигалки.
   - Вы хотите, чтобы я... - он прикурил  от  спички,  прикрытой  ладонями
сержанта, - произвел вскрытие прямо здесь, на улице? Да подождите  же  вы,
наконец! - вдруг рявкнул он в телефон  после  некоторых  попыток  прервать
говорившего с ним. -  Это  должен  делать  судмедэксперт  по  распоряжению
следователя! У меня нет полномочий!
   В телефоне раздался голос уже намного громче, там тоже сердились.
   - Ну ладно, ладно, - устало проговорил Ландстром, - сделаю. Но только я
должен получить распоряжение самого следователя, а не какого-то там...
   Он взял трубку в руку и, отведя от уха, произнес:
   - Как они вам нравятся, сержант? Ну и дела!.. Да, да! Слушаю!  -  снова
заговорил он в трубку, услышав, что в ней зазвучал чей-то голос. -  Святая
Мария! - Он взглянул на полицейских, словно желая сказать  им  что-то,  но
потом передумал. - Немедленно, господин мэр, как только смогу.
   Ландстром уставился на присутствующих, продолжая все еще держать трубку
в руке.
   - Великий боже! Неудивительно, что тот тип, с которым  я  разговаривал,
совсем обалдел! Служба регистрации бедствий только что  сообщила,  что  мы
подверглись нападению с применением какого-то бактериологического  оружия,
и если это окажется правильным, то  они,  -  Ландстром  кивнул  в  сторону
грузовика и "кадиллака", - погибли от него!
   Уолкрофт неожиданно понял, как близко он находился от смерти.  Если  бы
он не задержался у своей знакомой, если бы он не заблудился в тумане и  не
поехал на север, если бы его сейчас не остановила полиция...
   - Ты как, парень? - Врач смотрел на него с интересом. - Не спятил?
   Уолкрофт, хоть и не мог говорить, отрицательно покачал головой.
   - Чудесно, потому что мне понадобится твоя помощь...
   - Ну, пожалуй, нечего дожидаться, - проговорил  Ландстром,  поднимая  с
земли свой врачебный саквояж. Обе полицейские машины только  что  умчались
по распоряжению из  штаба.  Сержант  пообещал,  "если  они  не  окочурятся
где-нибудь", еще вернуться.
   Ландстром лизнул палец и поднял его над головой.
   - Вот что, парень, - обратился он к Уолкрофту,  -  давай-ка  кончать  с
этим  делом,  пока  ветер  не  переменился  и  не  понес  на  нас   всякое
бактериологическое дерьмо.
   Пока они искали место, где произвести вскрытие, врач пояснил,  что  ему
приказали доставить образцы, взятые при вскрытии, в медицинский  центр  на
улице Фигероа.
   - А почему не труп целиком? - спросил Уолкрофт.
   - Ну, это-то понятно. Для трупов у них скоро не будет места. К тому же,
как я считаю, их просто  все  это  застало  врасплох.  Во  всех  учебниках
написано, что если обнаружено какое-то химическое  или  бактериологическое
оружие, то вопросами  выяснения  его  характера  и  всего  прочего  должны
заниматься специализированные клиницисты,  а  не  бедолаги-практики  вроде
меня.
   Они довольно долго звонили и стучались в двери, никто им  не  открывал.
Квартал либо  был  покинут,  либо  его  обитатели  не  хотели  ни  во  что
вмешиваться.
   - Ну что ж, нам, значит, придется рассчитывать на  собственные  силы  и
возможности, - мрачно усмехнулся Ландстром.
   Освободив ноги трупа, запутавшиеся в привязных ремнях, он оттащил его в
сторону, потом они вместе с Уолкрофтом переложили тело девушки  на  заднее
сиденье. Найдя в машине тряпку, Ландстром вытер переднее сиденье  и  завел
мотор. На задней передаче, почти на полном газу он отогнал  "кадиллак"  на
несколько метров назад и нацелился на витрину соседнего винного магазина.
   - Вы что, с ума сошли? - удивленно крикнул Уолкрофт.
   - А что прикажете делать? Ждать разрешения верховного суда? - отозвался
врач, поднимая стекло в передней дверце.
   Разогнав, но не очень сильно, машину,  он  ударил  капотом  в  витрину,
посыпались  стекла,  автомобиль,  подскочив,  перепрыгнул   через   низкий
подоконник, подкинув Ландстрома до потолка кабины,  и,  наверное,  поэтому
тот не успел вовремя нажать на тормоз и въехал  прямо  в  прилавок.  Треск
ломаемого  дерева  перемешался  со  звоном  бьющихся  бутылок  и  шипением
воздуха, выходящего из проколотых шин.
   - Добро пожаловать  в  Первую  передвижную  патологическую  лабораторию
Лос-Анджелеса, - объявил Ландстром, вылезая из машины и потирая темя.
   Ландстром нашел подходящее  место  для  вскрытия  -  небольшую  комнату
позади магазина, служившую конторой. Он смахнул на пол все,  что  было  на
письменном столе,  и,  передав  Уолкрофту  фонарь,  застелил  стол  куском
полиэтилена,  достал  из  саквояжа  набор  хирургических  инструментов   в
стерильной упаковке, пузырьки и  баночки,  большой  рулон  ваты.  Уолкрофт
должен был светить, и как можно точнее.
   - А если начнете тошнить, то постарайтесь это сделать  не  на  меня,  -
деловито посоветовал Ландстром.
   Ландстром натер руки антисептиком, надел вынутый  из  саквояжа  зеленый
хирургический халат  и  маску,  натянул  резиновые  перчатки  и  переложил
инструменты поудобнее. Вместе с  Уолкрофтом  они  вынули  из  машины  труп
девушки и уложили на столе. Ловким движением ножниц врач распорол  платье.
Острый приступ тошноты бросил Уолкрофта в туалет.
   Он вернулся в комнату, когда Ландстром ставил металлические скрепки  на
сделанные разрезы. Неожиданный возглас врача заставил Уолкрофта подойти  к
столу.
   - Ничего не понимаю! Этого просто не может быть! Ничего не могу понять,
- твердил врач, недоуменно таращась на раскрытую грудную клетку трупа.
   Уолкрофт подошел к  столу  и  взглянул  на  то,  что  Ландстром  трогал
пинцетом. Легкое, которое еще пятнадцать минут тому назад было  упругим  и
розовым, вдруг почернело и превратилось в жидкий кисель.
   Ландстром повернул побледневшее лицо к Уолкрофту:
   - Может, я уже сошел с ума и ничего не понимаю в медицине, но  оно  уже
начало разлагаться!


   В девять часов  утра  по  Восточному  стандартному  времени  четвертого
декабря, двумя часами позже взрыва, Нейдельману позвонил президент.
   - Все выглядит прекрасно, Дик. Предварительные сообщения указывают, что
количество погибших почти совпадает с предсказанной вами цифрой.


   Разрешение на передачу первых новостей о происшедшем было дано  службой
регистрации бедствий  в  семь  пятьдесят  по  Тихоокеанскому  стандартному
времени: "Сегодня рано утром в юго-западном районе Лос-Анджелеса произошел
взрыв устройства, содержащего  отравляющее  вещество.  Хотя  в  результате
взрыва и погибло несколько человек, в настоящее время опасность миновала".
Вслед за этим срочным сообщением, переданным всеми теле- и радиостанциями,
последовало обращение мэра города. Он выразил "свое глубокое  и  искреннее
сожаление  по  поводу  трагической  гибели  граждан  города"  и   закончил
обращением к лос-анджелесцам относиться к трагическому дню "как  к  любому
другому и заниматься своими делами обычным путем".
   Сначала показалось, что такой умышленно спокойный  тон  и  отношение  к
происшедшему сделали свое дело, но  с  жарой  скорость  разложения  трупов
усилилась, а с ним появился и запах, для многих непонятный, но  вызывавший
страх. В пяти милях от района катастрофы люди, прежде чем выйти  из  дома,
закрывали носы и рты платками,  смоченными  в  дезинфектантах.  С  запахом
появились мухи, а с ними и слухи. Сначала слухи выглядели правдоподобными.
Выдвигалось соображение о том, что многочисленные смерти были  вызваны  не
ядовитым газом, а насекомыми, которые разносили  заразу.  Постепенно  слух
ширился,  обрастал  новыми  деталями  и   подробностями.   Говорили,   что
санитарные  бригады,  работавшие  в  районе  взрыва,  погибали,  укушенные
мухами. Личинки мух, отложенные в мертвых и даже в живых, через  несколько
часов превращались в новых насекомых, которые пожирали людей. В результате
напуганная толпа в  Уаттсе  облила  бензином  и  сожгла  заживо  юношу,  у
которого заметили на шее фурункул. Несколько человек, поверив вдруг, что в
них проникли личинки, выпили дезинфектант и умерли в страшных мучениях.
   Говорили,   что   президент   находится   под   нажимом   специалистов,
"требовавших насильственной эвакуации всего  города,  чтобы  приостановить
заразу". Начали даже поговаривать о том, что над городом постоянно  летает
самолет с ядерным устройством на борту, готовый сбросить его,  как  только
президент примет  фатальное  решение.  К  половине  двенадцатого  началась
паника: тысячи людей стремились вырваться  из  города  любыми  средствами,
другие осаждали больницы и пункты здравоохранения с требованиями, чтобы им
сделали уколы или оказали медицинскую помощь.
   В пять вечера губернатор позвонил мэру и потребовал, чтобы он в течение
ближайшего часа устроил пресс-конференцию.
   - Сообщите им факты, Фрэнк, просто  факты!  По  сравнению  со  слухами,
циркулирующими в вашем городе, они покажутся убедительными!


   Уолкрофт прибыл к массивному зданию из стекла и бетона, где  размещался
Центр здравоохранения, за полчаса до начала пресс-конференции. Еще никогда
он  не  видел  подобных  мер  предосторожности.  Ему  три  раза   пришлось
предъявлять свою карточку, прежде чем он добрался до стола регистрации, на
котором  красовалась  табличка:  "Оружие  должно  быть  сдано  здесь".  На
ступенях и вокруг Центра стояли цепи национальных гвардейцев,  вооруженных
карабинами с примкнутыми штыками.  Десятки  вооруженных  людей  стояли  на
лестницах внутри и  в  фойе.  Мощные  динамики  через  каждые  пять  минут
разносили вокруг здания сообщение на английском и испанском языках о  том,
что опасность миновала и не предвидится никаких чрезвычайных мер, но толпа
вокруг здания все густела.
   В большом зале собралось более двухсот корреспондентов, не считая кино-
и фоторепортеров, телеоператоров, специалистов  по  звукозаписи  и  других
технических работников. У стены  было  небольшое  возвышение,  на  котором
стояло несколько стульев за  большим  столом.  По  бокам  возвышения  были
установлены флаг США и флаг штата Калифорния, а стена была увешана  картой
Лос-Анджелеса и картами его районов с голубыми и зелеными флажками.
   Ровно в четыре часа мэр Лос-Анджелеса Фрэнк Мансио вошел  в  комнату  в
сопровождении нескольких человек. Все присутствующие встали и стоя  ждали,
пока вошедшие не займут места. Мэр, не садясь, тут же начал свою речь.  Он
поблагодарил всех присутствующих за сотрудничество в течение дня и  за  ту
помощь, которую многие из них оказали в подготовке  пресс-конференции.  Он
надел очки и, проверив,  что  необходимые  заметки  находятся  под  рукой,
начал:
   - Мы все знаем, зачем  собрались  здесь,  поэтому  я  не  буду  тратить
времени даром и сразу же приступлю к делу.  Первый  сигнал,  извещавший  о
сильном взрыве в районе Дэвис-Парк, поступил сегодня  в  три  десять,  еще
восемь сообщений о том же событии были приняты в течение последующих  пяти
минут. К месту происшествия были направлены  пять  патрульных  полицейских
машин, а также четыре пожарных и "Скорой помощи".
   Мэр повернулся к карте и показал на девять зеленых флажков,  окружавших
большой красный крест, стоявший на Доти-авеню.
   - Центр, - продолжал мэр, - потерял связь с этими машинами в  указанных
пунктах в три двадцать семь и приказал всем  другим  мобильным  средствам,
направлявшимся   к   месту   катастрофы,   остановиться   до   дальнейшего
распоряжения и выяснения обстоятельств. Они в этот  момент  находились  на
расстоянии двух миль от Доти-авеню. В  три  тридцать  вылетевший  к  месту
происшествия вертолет обнаружил все  девять  машин  без  признаков  жизни.
Центр немедленно приказал остальным покинуть опасный район, но  ответ  был
получен только от одного патруля, связь с которым также  оборвалась  через
несколько минут. Все это позволило штабу произвести первую предварительную
оценку распространения токсичного  вещества  в  тех  районах,  которым  он
угрожал. В три пятьдесят восемь главный полицейский  комиссар  мобилизовал
все имеющиеся спасательные средства для того, чтобы  произвести  эвакуацию
жителей в районе, простирающемся к востоку от Инглвуд-авеню  до  берега  и
ограниченного с севера бульваром Империал и бульваром Манхэттен с  юга.  В
течение примерно двух часов с пути распространения  отравляющего  вещества
было эвакуировано около двадцати пяти тысяч человек  -  мужчин,  женщин  и
детей. Для избежания паники и облегчения действий по эвакуации граждан  из
угрожаемых районов было наложено эмбарго на все сообщения средств массовой
информации.
   Первая же обнаруженная жертва была доставлена в это здание, где и  было
произведено обследование и поставлен клинический  диагноз  главным  врачом
штата доктором Камекурой и руководимой им группой специалистов.
   Доктор  Камекура  установил,  и  это  было  впоследствии   подтверждено
вскрытиями других групп министерства здравоохранения, что главной причиной
смерти является вдыхание или поглощение каким-либо другим  путем  аэробных
частиц  размерами  от  одного  до  пяти  микронов,   содержащих   еще   не
установленное  отравляющее  вещество.  Токсическое  воздействие   вызывает
образование...
   Мэр запнулся и наклонился к  сидящему  рядом  человеку  явно  японского
происхождения.
   - "Ацетилхолинстеразы", - подсказал тот.
   - Этого вещества, которое, воздействуя на нервные  окончания,  вызывает
мускульную фибрилляцию, паралич дыхания и остановку  сердца.  Несмотря  на
высокую  токсичность,  отравляющее  вещество,  которое  сейчас  неактивно,
незаразно. Иными словами, если вы  вдохнули,  вы  погибли,  если  нет,  то
угрозы заражения не будет.
   Мэр обвел глазами замершую аудиторию и отпил из стакана:
   - По последним данным,  количество  погибших  составляет  свыше  десяти
тысяч человек...
   В зале повисла тишина.  Многие  молчали  потому,  что  не  могли  сразу
согласиться с громадностью названной цифры, другие  же,  подумав,  что  не
расслышали, ждали, когда цифра будет повторена. Через секунду тишина  была
взорвана требованиями повторить количество  погибших.  Выждав,  мэр  снова
очень отчетливо повторил цифру.
   -  Но  все  утро  мэрия  неустанно  твердила,  что  количество   потерь
минимально! - раздался чей-то напряженный голос из задних рядов.
   - Представители федеральных властей, администрация штата и  военные,  -
продолжал мэр, как будто не слыша выкрика, -  в  настоящее  время  изучают
дом, в котором произошел взрыв. - Мэр снял очки и сложил заметки. - Если у
кого-нибудь есть вопросы, то мы по мере сил постараемся ответить на них.
   Не успел он закончить, как аудитория  взорвалась.  Ничего  нельзя  было
разобрать из-за беспорядочных выкриков, вопросов и восклицаний. В  течение
пяти минут корреспонденты соревновались друг с другом в громкости голоса и
крепости легких, чтобы задать свой вопрос. Убедившись наконец,  что  таким
образом они  не  только  не  добьются  успеха,  но,  наоборот,  ничего  не
достигнут, корреспонденты стали постепенно успокаиваться.  Подождав,  пока
воцарится относительная тишина, Лестер Бом,  чиновник  мэрии  по  связи  с
печатью, указал тонким пальцем  на  одного  из  присутствующих,  худого  и
длинного человека в кожаном пиджаке.
   - Этот джентльмен был первым среди вас,  джентльмены.  Отдадим  должное
его реакции.
   Журналисты, легко принимающие и хорошо ценящие юмор,  ответили  смехом,
несмотря на серьезность ситуации.
   - Сэмуэл Фелфи, "Коламбиа бродкастинг систем", - представился он.  -  Я
бы хотел задать вопрос о причинах принятия решения эвакуировать  население
к западу от Инглвуд-авеню. Судя по карте,  мне  кажется,  что  можно  было
спасти еще тысячи человек, если бы управление полиции распорядилось начать
эвакуацию хотя бы на десять кварталов восточнее выбранной линии.
   Начальник полицейского управления встал и уже хотел ответить на вопрос,
когда  мэр  опередил  его,  стремясь,  очевидно,  продемонстрировать  свое
спокойствие и присутствие духа в столь сложной ситуации.
   - Я хотел бы сказать, что и полицейское и  пожарное  управления  нашего
города сделали все, что было в их силах. Если бы не их отвага и умение, то
количество потерь превысило бы тридцать пять тысяч человек.
   Начальник полиции, скромно опустив глаза, подождал, пока мэр не кончит,
а затем спокойно сказал:
   - Дело в том, мистер Фелфи, что мы не были уверены, что западный  ветер
сохранит постоянную скорость.
   - Согласен с вами, - ответил Фелфи, - но ведь он мог дуть и  медленнее,
чем предполагалось.
   - Или быстрее, - возразил комиссар полиции.
   - Это был ваш последний вопрос, мистер Фелфи, - вмешался Бом.  -  Право
же, здесь присутствует немало желающих задать свои вопросы. И потом, -  он
повернулся к сидящим за столом, -  эти  джентльмены  вряд  ли  располагают
большим запасом времени.
   В середине комнаты встал молодой человек:
   - Гилпатрик, "Лос-Анджелес таймс". Почему ни одна  система  обнаружения
химико-бактериологического оружия не...
   - Вопрос касается секретной информации! - прервал его Бом.
   - А куда подевались защитные костюмы? Или это тоже  вопрос,  касающийся
секретной информации?
   - Защитные  костюмы  были,  -  ответил  начальник  полиции,  -  но  они
хранились в таких местах, что было бы затруднительно их быстро получить  и
успеть в то же время провести операцию по эвакуации.
   Вопросы сыпались один за другим: где  будут  похоронены  погибшие,  что
думает министерство здравоохранения делать  с  мухами  и  запахом;  почему
полицейское управление не сообщает точно, где произошел взрыв; почему  над
районом взрыва запрещены полеты? В течение двадцати  пяти  минут  шла  эта
дуэль между спрашивающими и отвечающими. Сидевшие за столом  начинали  уже
нервно посматривать на часы, но Уолкрофт все еще выжидал, и, когда наконец
Бом, посмотрев на часы  в  третий  раз,  положил  ладони  на  стол,  чтобы
подняться и объявить о том, что пресс-конференция закончена, он встал.
   - Дуглас Уолкрофт, телепрограмма "Отсчет времени".
   Те из присутствующих, кто уже взялся было за шляпы и плащи, положили их
на место и вновь достали блокноты и ручки. Уолкрофт был известен.
   -  Я  хочу   задать   вопрос   полковнику   Миченеру,   представляющему
военно-химическую службу. Сегодня здесь не говорили о том, как легко  было
бы какой-нибудь террористской группе  произвести  оружие  подобного  рода.
Скажите, полковник,  насколько  просто  произвести  отравляющее  вещество,
способное убить сразу десять тысяч человек?
   Миченер, высокий, спортивного склада  человек  пятидесяти  с  небольшим
лет, с умным и интеллигентным лицом, поднялся с места и одернул мундир.
   - Как вы понимаете, мистер Уолкрофт,  -  дружелюбно  начал  он,  -  мне
трудно  ответить  на  данный  вопрос,  поскольку  мы  еще  не   определили
примененное отравляющее вещество. Но скажу,  что  изготовить  его  не  так
просто.
   -  Не   так   просто?   Наверное,   потребуются   разные   лаборатории,
оборудование, специалисты?
   - Конечно.
   - Такие, которыми располагает военно-химическая служба?
   - Позвольте мне напомнить вам, мистер Уолкрофт, -  терпеливо  улыбнулся
Миченер, - что  США  соблюдает  мораторий  на  разработку  и  производство
химико-бактериологического оружия с  тысяча  девятьсот  семьдесят  первого
года.
   - Имеете ли вы в виду, полковник, что наша армия прекратила ВСЕ  работы
в данной области,  включая  изготовление  антитоксинов  для  защиты  своих
солдат от противника, который, возможно, не соблюдает моратория?
   - Чтобы полностью ответить вам, мне пришлось  бы  разгласить  секретные
сведения, - вежливо улыбнулся полковник.
   - Просто отвечайте "да" или "нет".
   - Ну что ж, -  протянул  полковник,  как  бы  разочарованный  тем,  что
Уолкрофт не выдержал светского тона. - Армия не выполняла  бы  свой  долг,
если бы не шла в  ногу  с  последними  достижениями  технологии  подобного
рода...
   - А для этого ведь необходимо работать с целым рядом патогенов, не  так
ли?
   - Пожалуй... Ответ будет "да".
   - Правда ли, что одна унция, я  повторяю,  одна  унция  ботулина  может
убить шестьдесят миллионов человек?
   -   Мистер   Уолкрофт!   -   резко   вмешался   мэр.   -   Здесь   ведь
пресс-конференция, а не суд!
   - Я пытался уточнить три момента, господин мэр,  -  спокойно  отозвался
Уолкрофт. - Во-первых, токсин такого типа, который был  применен  сегодня,
может   быть   произведен   организацией,   обладающей    непревзойденными
техническими  средствами,  такими,  какими  располагает  военно-химическая
служба. Во-вторых, несмотря на хорошо известный  мораторий,  наши  военные
продолжают  работать  с  различными  патогенами,  чтобы  "идти  в  ногу  с
последними  достижениями  технологии   подобного   рода".   И   в-третьих,
количество токсина, необходимого для того, чтобы  отправить  на  тот  свет
неисчислимое количество людей может быть спрятано,  скажем...  -  Уолкрофт
помедлил, как бы выбирая наиболее удобное  место,  -  в  кармане  военного
мундира! - резко закончил он.


   К шести часам вечера ученые собрались в гостиной. Изображение на экране
оставляло желать лучшего, но  самым  удивительным  было  то,  что  никаких
срочных сообщений из Лос-Анджелеса не передавали.
   Попивая  кофе,  вся  группа  смотрела  программу   мультфильмов,   пока
Кохальский в семь часов не переключил телевизор на программу новостей.
   Первое  сообщение  касалось  общенациональной  забастовки  заключенных,
требовавших улучшения условий в переполненных тюрьмах. За ним  последовали
материал об усиливающемся долларовом  кризисе  и  рассказ  о  полицейском,
обезвредившем бомбу, заложенную в танкер  с  шестьюдесятью  тысячами  тонн
бензина. Во время второго рекламного перерыва изображение начало мигать, а
потом  и  вовсе  пропало,  остался  только  звук.  Раздался   общий   стон
разочарования.  Кохальский  начал  крутить  ручки  настройки,   но   экран
оставался темным.
   - Ради бога,  Дарроу,  -  взмолился  он,  обращаясь  к  специалисту  по
электронике, - оторвитесь от кресла и возьмитесь за отвертку!
   Дарроу подошел к телевизору и стукнул  по  крышке  кулаком.  По  экрану
пробежал сноп разноцветных снежинок, но изображение не появилось.
   - Для этого не нужно быть электронщиком, - проворчал Кохальский.
   Дарроу  и  Вейнер  затеяли  громкий  спор  о  том,  что  могло  вызвать
исчезновение изображения, но вдруг Шарлотта Пакстон, сидевшая ближе всех к
телевизору, подняла руку:
   - Слушайте!
   - "Как полагают, вспышка азиатского гриппа парализовала часть  делового
района Лос-Анджелеса сегодня рано утром, -  говорил  диктор.  -  Хотя  эта
вспышка и не  считается  серьезной,  руководители  здравоохранения  округа
предложили горожанам оставаться дома до тех пор, пока не  будет  определен
вирус и не получена вакцина.
   В столице генеральный прокурор Пайнс согласился приступить к обсуждению
условий перемирия с посредниками, представляющими одну из террористических
организаций..."
   - Как вам это нравится?!  -  вскричал  обескураженный  Бенедикт.  -  Мы
надрывались, а в результате всего несколько слов в вечерних новостях!
   - Успокойтесь, - положил ему руку на плечо  Нейдельман  -  Пройдет,  по
крайней мере, неделя, пока об этом широко заговорят.
   На экране вновь появилось изображение, и большая часть группы осталась,
чтобы посмотреть программу "Панорама". Главной темой было  восстание  трех
тысяч вооруженных членов "Движения  американских  индейцев"  в  резервации
племени сиу в Пайн-Ридже. Программа закончилась, так ничего и не сообщив о
трагедии в Лос-Анджелесе.
   Вечерние программы часто прерывались срочными сообщениями о событиях  в
резервации.
   В десять пятнадцать Нейдельман вернулся в  гостиную  и  убавил  звук  в
телевизоре.
   - Доктор Пакстон, джентльмены, - обратился он несколько торжественно ко
всем, - я только что говорил с президентом, и он  попросил  меня  передать
его благодарность и поздравления. Первая фаза операции "Последний  козырь"
прошла очень успешно. Все получилось даже лучше, чем я ожидал. В настоящий
момент лос-анджелесцы, может быть,  и  злоупотребляют  аспирином,  но  еще
никто от вируса не умер. Пресса еще не установила связи между  взрывом  на
Доти-авеню  и  эпидемией.   Полицейское   управление   Лос-Анджелеса,   не
справившись с расследованием, пригласило  ФБР,  а  оно,  в  свою  очередь,
обратилось за помощью к Управлению по астронавтике.
   Несколько минут Нейдельман отвечал на вопросы, а потом,  сославшись  на
срочные дела, покинул гостиную.
   Дождавшись, пока все разойдутся,  Нейпер  поднял  телефонную  трубку  и
позвонил Джо Мацусиме в подвал блока службы безопасности.
   В прошлый понедельник Мацусима, когда-то служивший в электронном отделе
ЦРУ, переключил  телевизионный  кабель  к  себе  в  подвал  и  записал  на
видеоленту все программы этого дня.  Туда  он  вклеил  срочные  сообщения,
взятые из передач за  всю  неделю.  Кусок  об  эпидемии  в  Лос-Анджелесе,
который ученые слышали, но не видели, он записал сам. Когда все  собрались
в гостиной, Мацусима включил видеомагнитофон  и  передал  всю  "программу"
обманутым зрителям. Совершенно отрезанные от внешнего мира, ученые увидели
то, что телезрители за стенами форта наблюдали несколько дней тому назад.


   За всей этой лос-анджелесской историей, считал Уолкрофт, должен  стоять
кто-то связанный с  армией.  Тот  факт,  что  ему  еще  не  удалось  найти
подтверждения  своей  теории,  ничуть  не   повлиял   на   его   намерение
использовать все-таки этот мотив  в  своем  обзоре.  Он  помнил  известный
афоризм:  "Новости  -  это  то,  что  кто-то  где-то   не   хочет   видеть
напечатанным".
   Четвертого декабря к двум часам  дня  программа,  которая  должна  была
выйти в эфир вечером, уже практически была готова.
   И все же Уолкрофту не хватало самого  последнего  штриха,  какой-нибудь
сенсации, пусть самой  незначительной,  но  которая  бы  придала  "Отсчету
времени" еще большую остроту.
   - Давайте пройдем все еще раз,  -  обратился  он  к  своим  помощникам,
готовившим программу. - Утренняя пресс-конференция не дала ничего путного.
Одна болтовня. Куклуксклановцу, который там выступил с утверждениями,  что
его организация  могла  бы  прибегнуть  к  химическому  оружию,  никто  не
поверит. Они баловались химическим оружием с шестидесятых годов. Ну и что?
Почему никто из них не прибегнул к нему раньше? И почему,  если  это  были
они, выбрали именно Доти-авеню? Если бы это был Уатс, я бы еще согласился,
как-никак  негритянский  квартал,  а  они  расисты.   Но   почему   именно
Доти-авеню?
   Уолкрофт повернулся к заведующей своего исследовательского бюро.
   - Мисс Раттенбэри, есть что-либо новое относительно истинного владельца
дома?
   - Боюсь, что  нет,  -  она  пожала  плечами  -  Одна  из  моих  девушек
разговаривала с полицейским, который хорошо знает район. Он помнит, что за
несколько недель до взрыва в доме проводились ремонтные работы.
   - Какие именно?
   - Перестройка, меняли трубы... Он сам толком не знает. Но  помнит,  что
видел там людей в комбинезонах  и  слышал  шум  работы.  Таскали  они  там
что-то...
   - А что?
   - Доски, лестницы, цемент. Что еще могут таскать строительные рабочие?
   - Если они таскали всякие доски, лестницы и трубы, то они  должны  были
это все на чем-то привезти, - проворчал Уолкрофт. - А на грузовике  должна
была быть надпись с названием строительной конторы.
   - Так оно и было, шеф, - сказала Раттенбэри, - но полицейский не помнит
названия  фирмы.  Я  обзвонила  все  строительные  и  ремонтные  компании,
числящиеся в городском справочнике, но никто из них не производил  никаких
работ на Доти-авеню в течение этого года.
   - А не удалось найти кого-нибудь из родственников тех, кто жил на  этой
улице? - поинтересовался Уолкрофт.
   - Нашли кое-кого, но толку от них мало.
   Уолкрофт собирался задать следующий вопрос, но в этот  момент  зазвонил
телефон. Трубку сняла мисс Раттенбэри, послушала минуту и передала телефон
Уолкрофту:
   - Это Майк звонит из Пасадены. Он нашел что-то касающееся Доти-авеню.
   - Майк, это я. Что там у тебя? Прекрасно, держись за них  и  никого  не
подпускай. Заплати, если нужно... Дай адрес Джеки, и я немедленно  высылаю
туда группу.
   Очень возбужденный, Уолкрофт повернулся к присутствовавшим, внимательно
и заинтересованно слушавшим этот разговор.
   - Майк только что откопал дочь людей, которые жили по соседству с домом
N_1400! Эта девица нашла письмо своей матери. Кто-то купил  дом  в  начале
года и переехал туда из Вашингтона восемь недель тому назад! И знаете что?
Владелец-то - доцент кафедры МИКРОБИОЛОГИИ!
   В  течение  последующих  трех  часов  группа  Уолкрофта  выяснила,  что
владельца дома N_1400 по Доти-авеню звали Ральф Шелдон. Он  был  белый,  в
возрасте  около  сорока  лет,  кандидат   биологических   наук,   когда-то
преподававший в Принстонском  университете.  Был  замечен  в  симпатиях  к
левым. Потом на год его следы терялись, а затем он работал в Управлении по
астронавтике в течение двух лет, но его контракт был прерван. Еще  на  год
его следы опять терялись, и выплыл он на свет божий в отделе микробиологии
Управления по продовольствию и напиткам в Вашингтоне. Через  пять  лет  он
поступил в Калифорнийский университет, прямо с середины семестра, а за два
дня до взрыва сообщил, что заболел, и с тех  пор  о  нем  ничего  не  было
известно.


   Лос-анджелесская история подняла Уолкрофта и  всех  его  помощников  на
самую вершину журналистской славы.
   На  следующий  день  после  сообщения  Уолкрофта  о  том,  что  дом  на
Доти-авеню принадлежал  Ральфу  Шелдону,  был  издан  федеральный  приказ,
обвинявший Шелдона в укрывательстве от юрисдикции своего штата  в  другом,
чтобы избежать уголовного преследования за убийство. Через тридцать  шесть
часов Шелдон был арестован в чикагском универсальном магазине.
   Но большая удача ожидала Уолкрофта на следующий день  после  нашумевшей
передачи, когда к нему в кабинет вошел человек небольшого роста и с легким
бостонским акцентом сказал:
   - Добрый день, весьма признателен, что вы приняли меня без проволочек.
   Уолкрофт заглянул в анкету, которую визитер заполнил в приемной.
   - Доктор Бамберг?
   - Бломберг. Ирвинг Бломберг.
   - Извините, доктор, плохо разглядел ваш убористый почерк.
   К  анкете  была  подколота  записка  секретарши  приемной:  "Посетитель
сообщил,  что  он  астрофизик  из  Годдарского   космического   центра   и
утверждает, что знает что-то важное, связанное с Лос-Анджелесом.  Впрочем,
может быть, просто сумасброд".
   Уолкрофт внимательно рассмотрел посетителя. Ничего примечательного.  Не
высок, но и не мал, не толст, но и не худ, не молод, но и не стар и совсем
не подходил под сложившееся у Уолкрофта мнение, каким должен быть  ученый.
Сначала Уолкрофт не собирался даже пригласить  его  сесть,  но  манеры,  с
которыми визитер держался, заставили журналиста не только помочь ему снять
пальто, но  даже  пригласить  присесть  у  небольшого  бара  и  предложить
посетителю сигарету.
   Бломберг поставил свой "дипломат" рядом  с  креслом,  достал  золоченую
зажигалку из жилетного кармана, дал прикурить Уолкрофту и прикурил сам.
   - Полагаю, что вам известно от той  молодой  леди  в  приемной,  что  я
астрофизик и работаю в Годдарском центре космических полетов.  Вам  также,
без сомнения, известно, что нам приходится  иметь  дело  с  теоретическими
исследованиями звездной механики. Девять дней назад я был приглашен, -  он
аккуратно стряхнул пепел в  пепельницу,  -  к  моему  большому  удивлению,
присоединиться  к  работе  исследовательской   группы,   которая   изучала
физические  явления  на  месте  происшествия  в  Лос-Анджелесе.  Умышленно
подчеркиваю - "к удивлению". Сначала я даже подумал, что они имели в  виду
другого Бломберга, так как моя работа  ничего  общего  с  этим  не  имеет.
Оказалось, им нужен был именно я. То, с чем  я  столкнулся,  застало  меня
совершенно врасплох.
   Бломберг поднял с пола свой "дипломат".
   - Понимаю: тем, что сейчас сделаю, я нанесу серьезный вред себе и своим
близким, последствия могут быть печальными, но моя  совесть  не  позволяет
поступить иначе. - Он грустно улыбнулся, как бы извиняясь  за  неудобство,
которое причинял своим появлением.
   Уолкрофт молчал, опасаясь нарушить тот слабый контакт,  который  возник
между ними.
   - Я должен честно предупредить вас, мистер Уолкрофт, что не имею  права
предлагать прочесть документы, которые вам передаю. Если же  вы  предадите
их огласке, то это  может  быть  рассмотрено  как  нарушение  национальной
безопасности.
   - Если эти документы хоть наполовину стоят ваших предупреждений, я  все
равно готов рискнуть, - ответил,  улыбаясь,  Уолкрофт,  принимая  довольно
толстую папку. - Позвольте мне задать вопрос, - спросил  он,  не  открывая
ее. - Что толкнуло вас на этот шаг?
   - Я ведь уже объяснил...
   - По-моему, еще нет, доктор Бломберг.
   - Видите ли, - Бломберг немного замялся, - все дело в Ральфе...
   - Шелдоне? - подсказал Уолкрофт.
   - Да. Причиной послужило обвинение Ральфа Шелдона.  Если  бы  этого  не
случилось, не знаю, как бы  я  поступил,  но  делать  козла  отпущения  из
несчастного человека в одном из  наиболее  чудовищных,  другого  слова  не
подберу, заговоров является непростительным преступлением!
   Уолкрофт начал быстро просматривать страницы скопированных на  ксероксе
документов. Первая часть состояла в основном из переписки по поводу  того,
кому заниматься расследованием на  Доти-авеню:  лос-анджелесской  полиции,
ФБР или какому-нибудь другому  правительственному  учреждению.  Но  вторая
часть поистине была сенсацией. На  двадцати  четырех  страницах  секретной
памятной  записки  заседания  специальной   группы   Совета   национальной
безопасности, которое состоялось в минувшую среду в Белом доме, сообщались
итоги изучения взрыва на Доти-авеню. Хотя документ был  полон  технических
подробностей, из которых Уолкрофт  мало  чего  понял,  он  сообразил,  что
группа, производившая расследование взрыва, пришла к заключению о том, что
межзвездный корабль, низко пролетавший над Лос-Анджелесом для того,  чтобы
избежать радарного обнаружения, потерпел аварию и упал на Доти-авеню из-за
неисправности в двигателе.
   Представитель  группы  по  расследованию  подвергся  очень  тщательному
опросу со стороны директора ЦРУ и некоторых членов объединенного  комитета
начальников штабов, но все в конце концов согласились с выводом комиссии о
том, что обломки были "по меньшей  мере  не  человеческого  изготовления".
Совещание, проходившее под председательством главного  научного  советника
президента, приняло весьма откровенную резолюцию: "Поскольку  в  настоящее
время опубликовать результаты работы группы по расследованию  происшествия
не представляется возможным,  не  остается  никакой  другой  альтернативы,
кроме как сослаться на более рациональную причину имевшего место события".
Совещание  было  закончено  в  шесть  пятнадцать,  то  есть,  как  заметил
Уолкрофт, за три часа до того, как Ральф Шелдон был арестован в Чикаго.
   Рывком поднявшись  с  места,  Уолкрофт  подошел  к  селектору  и  одним
движением ладони нажал все тумблеры.
   - Все ко мне! Срочно!


   Президент выключил телевизор в Желтой  Овальной  комнате,  когда  пошли
титры, завершающие программу "Отсчет времени".
   - Итак, - улыбнулся он, - Уолкрофт проглотил все: наживку,  поплавок  и
леску.
   - Неудивительно, - ответил Нейдельман, снимая очки  и  протирая  их,  -
Шелдон и Бломберг прекрасно поработали. Что теперь будем с ними делать?
   Президент взял из коробки сигару, осторожно снял  обертку  и  золоченой
машинкой для обрезания сигар откусил кончик длинной "гавани".
   - Все в порядке, - ответил он, раскуривая сигару. - Они  ведь  работали
"под крышей" с самого окончания  университета.  Прекрасную  вещь  все-таки
сделал старина Гувер: внедрил своих людей во все главные отрасли. Как  это
он любил говорить: "Держать свой палец  на  пульсе",  а?  -  Президент  со
смаком затянулся. - Шелдон  может  хорошо  заработать,  если  найдет  себе
хитрого адвоката и возбудит дело против  чикагской  полиции.  А  Бломберг?
Отсидит два года. Нам ведь придется завести против него дело, но, учитывая
шумиху, ничего не будет стоить затерять его где-нибудь  между  радиаторами
отопления в министерстве юстиции.
   - А что там известно? - улыбнулся Нейдельман.
   - Почти ничего, - небрежно ответил президент. - Но  не  забывайте,  что
эти ребята - профессионалы. В их работу входит видеть не больше того,  чем
нужно. Что они могут раскопать о Шелдоне? Все правда, а то, что  он  купил
дом и решил его перестроить, так разве это преступление? То же самое  и  с
Бломбергом, за исключением одного: не  он  взял  папку,  ему  ее  дали!  -
Президент подошел к телефону. -  А  теперь  я  думаю,  мне  пора  устроить
скандал по поводу того,  кто  виноват  в  том,  что  история  с  "летающей
тарелкой" получила огласку.
   - Но до того, как вы начнете его,  -  улыбнулся  вместе  с  президентом
Нейдельман, - я хочу вам кое-что сказать. Никто в Детерике, за исключением
Зелински и Педлара, не знает, что мы применили смертельный вирус.
   - Никто не знает?! - Президент замер на месте.
   - В этом не было никакого смысла, мы бы от этого ничего не выиграли,  а
если бы ученые возражали, то провалился бы весь проект.
   - Значит, нам придется подумать, как избавиться от них вместе с прочими
уликами? Здесь мне не обойтись без вашей помощи, Дик.


   Нейдельман вынул из глаза часовую лупу и расчистил  на  верстаке  место
для своего черного кожаного "дипломата".
   В течение минувших сорока восьми часов он делал бомбу,  которая  должна
была уничтожить всех, кто работал с ним в форте Детерик  последние  восемь
месяцев, кто знал мельчайшие подробности проекта и  от  кого  теперь  было
необходимо отделаться из-за соображений сохранения полной секретности.
   Завтра ранним утром все работавшие над "Последним козырем" вылетали  на
Виргинские острова.
   Бомба  лежала  перед  черным  "дипломатом",  окруженная   разбросанными
инструментами.  Нейдельман  открыл  крышку  плоского   чемодана.   Внутри,
заполняя все пространство, находился кусок полистирола с вырезанными в нем
отверстиями неправильной  формы.  Взяв  первую  часть  (основной  заряд  и
часовой взрыватель), Нейдельман аккуратно уложил  ее  на  место,  а  рядом
разместил запасной заряд, который дублировал первый на тот случай, если он
не  сработает.  Потом  настала  очередь   акселерометра   и   отключающего
устройства. Изобретатель постарался предусмотреть различные непредвиденные
обстоятельства. Вдруг летчику придется приземлиться раньше  времени  из-за
какой-нибудь неисправности, а его, Нейдельмана, уже  не  будет  на  борту,
чтобы разоружить бомбу. Ведь если  взрыв  произойдет  там,  где  аварийная
комиссия сможет заняться расследованием причины катастрофы, то ей нетрудно
будет докопаться до правды, и тогда его авторство станет очевидным. На тот
случай, если самолет повернет назад и  пойдет  на  снижение,  акселерометр
зарегистрирует уменьшение скорости, включит  предохранитель  и  взрыва  не
произойдет.   "Дипломат",    точно    такой    же,    какими    пользуются
правительственные  чиновники,  чтобы  носить  секретные  документы,   имел
тройной замок и был помечен инициалами  Нейдельмана.  Таким  образом,  все
подумают, что он забыл его в самолете, и  спокойно  возвратят  автору  его
смертоносную игрушку, не подозревая о приготовленном сюрпризе.
   Почти с нежностью Нейдельман взял в руки  последнюю  часть  бомбы,  при
помощи которой он хотел использовать гибель своих  коллег,  чтобы  усилить
эффект той работы, которой  они  занимались  в  форте  Детерик.  Последняя
деталь была не чем иным, как миниатюрным передатчиком. Перед самым взрывом
бомбы он пошлет сигнал, который служба безопасности полетов истолкует  как
отраженный  сигнал  от   неопознанного   летающего   объекта,   неожиданно
появившегося по курсу самолета с группой  сотрудников  проекта  "Последний
козырь". С борта вслед за сигналом в эфир пойдет  передача  с  миниатюрной
магнитной катушки якобы от пилота, в которой он сообщит, что предпринимает
маневр, чтобы избежать столкновения.
   Прибор,  так  любовно  и  тщательно  изготовленный  Нейдельманом,   был
настроен таким образом, что должен был послать ответный сигнал  на  запрос
наземного радара за минуту до взрыва бомбы. Этот ответ придет на несколько
секунд позднее ответа радара самолета, и  на  экране  аэродромного  радара
будут получены  два  всплеска,  что,  несомненно,  будет  истолковано  как
появление какого-то  летающего  предмета,  двигающегося  с  очень  большой
скоростью курсом самолета. У службы контроля не будет  никакого  сомнения,
что самолет столкнулся с "летающей тарелкой", а в этот момент и произойдет
взрыв бомбы.
   Не удержавшись  от  искушения,  Нейдельман  включил  запись,  подключив
предварительно миниатюрный  магнитофон  к  усилителю  и  громкоговорителю.
Раздался встревоженный голос, доносящийся издалека через треск атмосферных
разрядов: "Я - ноль пятый, я -  ноль  пятый!  Вижу  неопознанный  летающий
объект, следующий моим курсом. Расстояние десять миль, идет слева направо,
быстро сближаемся. Громадный диск, похож  на  металлический.  Предпринимаю
маневр... Господи, он идет на таран!"


   На авиабазе  Эндрюс  техники  наземной  команды  еще  хлопотали  вокруг
бело-голубого "Боинга-737", выделенного для  группы  "Последнего  козыря",
когда Нейдельман вскарабкался по трапу в первый пассажирский салон.
   Одна из стюардесс в  этот  момент  занималась  разгрузкой  продуктового
контейнера,  и  ей  пришлось  прервать  свою   работу,   чтобы   проводить
Нейдельмана в салон, оборудованный мягкими диванами  и  столиками,  помимо
шести  рядов  удобных  кресел.  Усевшись  в  середине  салона,  Нейдельман
деловито разложил на правом кресле всякие бумаги, а  "дипломат"  с  бомбой
засунул глубоко под свое сиденье. Хотя он и сделал это небрежно, но  выбор
места не  был  случайным.  Нейдельман  сел  как  раз  там,  где  проходило
соединение крыла с фюзеляжем, именно здесь самолет испытывал  максимальную
нагрузку во время полета, и, если бомба взорвется  именно  здесь,  самолет
непременно переломится. Укрыв  ноги  пледом,  он  стал  дожидаться,  когда
президент вызовет его.
   К девяти часам утра самолет принял всех пассажиров.  Как  Нейдельман  и
ожидал,  все  присутствующие,  даже  самые  сдержанные,  были  лихорадочно
возбуждены от предвкушения предстоящего "курса акклиматизации", который им
был обещан после восьми месяцев затворничества.
   В девять десять пассажирские двери были заперты, свет в салоне притух и
снова ярко загорелся - это запустили двигатели  и  начали  их  прогревать,
самолет медленно тронулся с места и покатил по бетонной дорожке.
   Нейдельман встревоженно посмотрел на часы: вызов  президента  опаздывал
на пять минут. Теперь, если они взлетят, и вызов будет принят в воздухе, и
самолет сядет, ему придется взять "дипломат" с собой, так  как  взрыватель
из-за посадки будет отключен и бомбу оставлять на борту не будет  никакого
смысла. Но вдруг он вздрогнул от обжегшей его мысли: а  что,  если  вызова
вообще не будет? Если президент решил отделаться от него вместе с другими?
Как быть? Притвориться, что заболел, и потребовать  высадить  сию  минуту,
пока еще не взлетели? Хотя еще есть время. Еще  предстоит  выруливание  на
взлетную полосу, ожидание разрешения на взлет.
   - Как самочувствие? - спросил Нейпер, опускаясь слева  от  Нейдельмана.
Поначалу тот не знал, что ответить, и у него непроизвольно вырвалось:  "Не
знаю". Нейпер понимающе кивнул.
   - Слишком много работали последнее время. Недели две на солнце,  и  все
придет в норму.
   Проклиная про себя президента, Нейдельман повернулся  к  окну.  Самолет
уже  находился  в  начале  взлетной  дорожки,  но   ему   еще   предстояло
развернуться. Нейпер потянул Нейдельмана за рукав.
   - Выпейте-ка, - протянул он Нейдельману небольшую плоскую фляжку. -  Да
выпейте  же,  от  одного  глотка  с  вами  ничего  не   случится,   просто
приободритесь немного.
   Нейдельман неохотно взял фляжку и, чтобы как-то выиграть время,  поднес
ее к губам. Он заметил, что это был коньяк, а не виски, как он опасался, и
сделал большой глоток. К своему  удивлению,  сразу  же  почувствовал  себя
увереннее.
   - Валяйте до конца, - отклонил Нейпер протянутую фляжку. -  Если  я  ее
докончу, то мне уже не понадобится самолет, полечу сам.
   Нейдельман снова отпил большой глоток и опять повернулся к окну. Теперь
самолет уже был готов к разбегу.  Необходимо  было  срочно  покинуть  его!
Нейдельман начал отстегивать ремень и повернулся к Нейперу:
   - Наверное, мне придется попросить их выпустить меня.  Я  что-то  очень
плохо себя чувствую.
   - Расслабьтесь. - Нейпер пожал его локоть. - Просто у вас  предвзлетная
лихорадка. Меня и самого познабливает,  ей-богу.  Сейчас  взлетим,  и  все
пройдет.
   И он решительно усадил на место вставшего было  с  кресла  Нейдельмана.
Тот хотел все-таки подняться, но вдруг обнаружил, что утратил  координацию
и его охватывает какая-то приятная слабость. Опьянеть он  не  мог:  фляжка
была на три четверти пуста, когда он взял ее у Нейпера.  Нейдельман  хотел
приказать  Нейперу,  все  еще  удерживавшему  его  за  локоть,  немедленно
отпустить  его,  но  вдруг  хихикнул.  Бессмысленно  улыбаясь,  он   опять
повернулся к окну и увидел, что крыло начало подрагивать,  словно  ему  не
терпелось поскорее очутиться в воздухе, и тут же услышал, как слабый свист
турбин перешел в рев. Самолет слегка качнулся и,  увлекаемый  вперед,  все
быстрее и быстрее помчался по взлетной полосе. Навигационные огни за окном
слились в одну линию, мелькнул красный вращающийся маячок,  и  Нейдельмана
мягко вдавило в кресло. Веки  советника  вдруг  стали  тяжелыми  и  начали
слипаться. К тому моменту, когда колеса самолета улеглись  на  свои  места
под крыльями и фюзеляжем, Нейдельман спал крепчайшим сном.
   Нейпер завинтил пробку у фляжки и положил ее в карман. Президент  точно
предвидел  все,  подумал  Нейпер,  улыбаясь  и  ослабляя   узел   галстука
Нейдельмана. До чего же бедняга боится летать! Теперь понятно,  почему  он
почти никогда не пользовался самолетом или вертолетом,  когда  выезжал  из
Детерика, а только машиной, хотя это и было не так безопасно  и,  конечно,
медленнее.  Нейпер  вспомнил,  как  президент  поделился  с   ним   своими
опасениями, что Нейдельман в самый последний момент попытается улизнуть из
самолета. "Фрэнк, - сказал президент, - курс  акклиматизации,  который  вы
все должны пройти, может, и  покажется  вам  чепухой,  но  это  входит,  в
операцию, и я не хочу, чтобы все под самый конец было испорчено, если  Дик
опоздает или вообще не приедет на аэродром. Но об этом я позабочусь. А вас
прошу найти какой-нибудь способ, чтобы он не сбежал из  самолета  в  самый
последний момент. Он ведь самолетов  боится  как  огня".  Ничего,  подумал
Нейпер, хотя Нейдельман и проснется с головной болью, но к  тому  времени,
когда снотворное перестанет действовать, большая часть  путешествия  будет
позади.


   В десять двадцать самолет спецназначения "05" находился  на  расстоянии
трехсот пятидесяти миль от авиабазы Эндрюс. Облачность начала проясняться,
и пилот, майор Норман Карловак, уже видел с  высоты  тридцати  трех  тысяч
футов, как светло-голубая  вода  под  самолетом  постепенно  переходила  в
темно-синюю там, где начинался Атлантический океан.
   Пэтти Иган вернулась из пилотской кабины, куда она относила завтрак,  а
Карен Роулэнд, вторая стюардесса, вышла из пассажирского салона  и  начала
раскладывать по подносам завтрак для пассажиров.
   - Не знаешь, Пэт, почему пассажир с тридцать  шестого  места  велел  их
спрятать?  -  она  кивнула  на  пачку  свежих  газет.  На  лежащей  сверху
"Вашингтон пост"  крупно  чернел  заголовок:  "Сегодня  вечером  президент
сообщит о количестве жертв на Доти-авеню".
   - Он сказал, что многие из пассажиров потеряли близких в Лос-Анджелесе.
Но я бы не сказала, что они очень грустят, скорее наоборот, веселье там, -
она кивнула на салон, - идет вовсю.
   К десяти тридцати шум среди игроков в  покер  почти  перешел  в  ссору.
Вейнер и Джонсон, красные от выпитого виски, подозревали не менее красного
Кохальского в мошенничестве.
   Зелински уже четвертый раз направился в туалет и по  дороге  думал,  не
следует ли ему упросить Нейдельмана разрешить остаться в Штатах для  того,
чтобы лечь на операцию простаты, или отложить операцию до того,  когда  он
вернется в Парагвай и снова будет в безопасности.
   Пейн в отличие от Нейпера, Стиллмана, Олсена  и  Мацусимы  решил,  что,
пожалуй, откажется от повышения по службе  и  попросится  в  отставку.  Он
намеревался  год  попутешествовать  по  Европе,  а   потом   переехать   в
Сан-Франциско и там на полученную от  президента  премию  открыть  частное
сыскное бюро. Впрочем, можно и вообще бросить работу: денег теперь у  него
хватало.
   Макэлрой медленно напивался в одиночестве. Он знал,  что  посланные  им
коробки  с  конфетами  нашли  своих  адресаток,  так  как  получил  слегка
недоуменные письма с благодарностью за внимание от  всех  четырех  женщин.
Почему же конфеты не сработали? Неужели ни одна  из  адресаток  так  и  не
съела ни одной конфеты?! Только это и нужно было, чтобы узнать о том,  что
происходило в Детерике. Неужели все четыре сидят на  диете?  Почему  тогда
они никого не угостили? Это совсем не по-женски!
   Макэлрой снова наполнил рюмку.  Ирония  происходящего  была  болезненно
очевидна.  Предположим,  что  его  замысел  удался  и  "Последний  козырь"
осуществить не пришлось. Тогда разгневанная толпа должна была бы линчевать
их, а президента подвергнуть импичменту. Даже если бы их и  не  линчевали,
он, Макэлрой, наверняка бы больше нигде не получил работы.  Но,  очевидно,
ничего  не  произошло,  и  он  может  продолжать  свою  деятельность   над
проблемами памяти, которая, безусловно, принесет человечеству пользу.
   В заднем салоне было занято только тринадцать мест. Честертон,  отложив
томик  стихов,  размышлял,  будет  ли  достаточно   двух   недель,   чтобы
подготовить своих коллег к той процедуре опроса, которой они  подвергнутся
по возвращении.
   Каванаг, сидевший до этого рядом с Честертоном, пересел  к  Мацусиме  и
демонстрировал ему ходы королевской пешки  в  защите  Нимцовича  на  своей
карманной шахматной доске. И тот и другой до последнего момента не верили,
что работа в форте Детерик позволит им  разбогатеть,  и  теперь  не  знали
толком, что же делать с деньгами.
   Дарроу спал, и ему снился дом, который он оборудовал самыми  последними
электронными новинками.
   Рядом с Дарроу Педлар занимался устным счетом. Он настоял на том, чтобы
часть полагающейся ему премии была  выдана  натурой:  килограммом  чистого
героина. Смешанный с лактозой, он даст двадцать тысяч доз. Уличная цена за
дозу пятьдесят долларов. Неплохо!
   Нейпер, Стиллман, Олсен и Лоуренс оживленно обсуждали достоинства ружей
"Винчестера-71" и "Марлина-336" при охоте на крупного зверя из засидки.
   Карей Роулэнд остановилась подле Нейдельмана,  сомневаясь,  будить  его
или нет.
   В этот момент выключатель в "дипломате" Нейдельмана сработал и  в  эфир
пошел сигнал, означавший, что с самолетом  идет  на  сближение  "тарелка",
Карей склонилась к Нейдельману. Его глаза были открыты,  и  он  недоуменно
озирался по сторонам.
   - Доброе утро, - улыбнулась Карен и начала раскладывать  столик,  чтобы
сервировать Нейдельману завтрак. - Вы проснулись как раз вовремя, чтобы...
   Она не закончила фразу, так как Нейдельман вдруг вскочил, выбив  у  нее
из рук поднос и залив ее белоснежную блузку черным  кофе.  Нагнувшись,  он
судорожно пытался вытащить из-под сиденья свой "дипломат". В  тот  момент,
когда Пэтти Иган обернулась, чтобы посмотреть, что же произошло, запись  о
том, что "летающая тарелка" таранила самолет  "05",  закончилась  и  бомба
взорвалась, проделав тридцатифутовую дыру в фюзеляже.
   Самолет, как и предполагал Нейдельман, разломился пополам, а затем и на
более мелкие части. Обломки машины в течение пяти минут падали  в  море  в
радиусе трех миль, поднимая фонтаны брызг и распугивая морских обитателей.
Группа, создавшая человеческими руками "космического пришельца", перестала
существовать.


   Первая леди, прижимая к груди букет красных роз, который ей преподнесли
в лос-анджелесском аэропорту, выглянула в окно вертолета.
   - Дорогой, посмотри, сколько  людей  собралось!  Даже  больше,  чем  на
аэродроме!
   Президент надел солнцезащитные очки и тоже посмотрел в окно.  Внизу  он
разглядел несколько домов,  магазины  и  бензоколонку,  развалины  посреди
небольшого  сада  и  горстку  пальмовых  деревьев,  скрашивавших   серость
пейзажа.
   Идея превратить район вокруг Доти-авеню в своего  рода  памятное  место
понравилась президенту. Но мысль о том, что ему придется присутствовать на
церемонии открытия, пришла слишком поздно, и  с  этим  фактом  приходилось
мириться, хотел он этого или нет.
   Президент встал с места и надел пиджак, направляясь к двери  вертолета,
приземлившегося во дворе колледжа Эль-Камино.
   Спустившись на  землю,  президент,  вместо  того  чтобы  направиться  к
ожидавшим невдалеке машинам, пошел к цепи  полицейских,  сдерживавших  при
помощи металлического заборчика всех тех, кто приветствовал  президента  и
Первую леди. Толпа пришла в восторг. Несколько минут президент и его  жена
шли вдоль заборчика,  пожимая  протянутые  руки,  улыбаясь  и  непрестанно
повторяя "хэлло" и "очень приятно  встретиться  с  вами",  пока  начальник
охраны, опасаясь, что толпа прорвет оцепление, не отвел президентскую пару
в сторону.
   - Еще минуту, Хэнк, - просил президент. - Еще одну минуту.
   Но тот был неумолим.  Президент  понимал,  что  здесь  ему  было  легко
поверить, что "Последний козырь" был необходим, а там,  на  том  проклятом
месте, он знал, будет чувствовать все иначе.
   Сто тысяч  человек  собрались  на  месте,  которое  должно  было  стать
национальным памятником, и были разделены на две группы. В  первой  группе
были родственники тех, кто погиб в ту  страшную  ночь.  Они  сидели  около
развалин дома N_1400 по Доти-авеню перед платформой, с которой должен  был
говорить   президент.   Вторая   группа,   намного   превышавшая   первую,
располагалась  по  обе  стороны  Гриншо-авеню,  переименованной  теперь  в
Авеню-галактик, и могла видеть президента, когда он проедет  по  улице,  и
слышать его выступление через мощные динамики.
   Президент ехал стоя в открытом "линкольне", подняв приветственно руки и
улыбаясь. Вдруг перед медленно  идущей  машиной  упал  небольшой  сверток,
раскрылся, и легкий ветер подхватил тонкие красные лепестки роз. Вслед  за
первым из толпы полетел второй, потом третий пакет с розовыми  лепестками,
а потом еще и еще, и вскоре президент, мотоциклисты  почетного  эскорта  и
все, кто был в машине, были покрыты, как брызгами крови, нежными  красными
лепестками.
   Обсуждая церемонию, президент попросил, чтобы в первых рядах  тех,  кто
будет стоять на улице, были бы пострадавшие от действий террористов.
   Президент остановил машину и вышел. В сопровождении Первой леди и  двух
охранников  он  подошел  к  безногой  десятилетней  девочке,  сидевшей   в
инвалидном кресле на колесах, чтобы пожать ее единственную руку, потом  он
поговорил с национальным  гвардейцем,  парализованным  пулей  неизвестного
снайпера, и потрепал по щеке маленького мальчика, обожженного напалмом.
   Офицер полиции, ехавший в передней машине, обеспокоенно посматривая  на
часы, недоумевал: уж не собирается ли президент пройти оставшийся путь  до
Доти-авеню пешком?
   Наконец, с опозданием на тридцать пять минут кортеж прибыл на  площадь,
и президент вместе с сопровождавшими его лицами поднялся на платформу,  на
которой уже давно  собрались  представители  его  кабинета,  объединенного
комитета начальников штабов, директора и  распорядители  благотворительных
организаций. Во время речей, которые затем  последовали,  он  ни  разу  не
поднял глаз, ни разу не обернулся на руины за своей спиной.
   Наконец наступила его очередь. Он встал и подошел к трибуне, украшенной
золотисто-голубой президентской эмблемой. Раздалась овация, он ждал,  пока
аплодисменты затихнут, но они продолжались. Тогда президент поднял ладони,
показывая, что достаточно, но этот жест вызвал новый взрыв  аплодисментов.
"Боже мой! - подумал президент. - Почему они не перестанут?"
   Постепенно аплодисменты утихли, и президент взял в  руки  пачку  желтых
листков, на которых Уолкрофтом, ныне специальным помощником президента  по
связи с общественностью, была написана его речь.
   - Когда американские астронавты впервые вышли за границы  нашего  мира,
они  несли  с  собой  наше  послание:  "Мы  пришли  с  миром   для   всего
человечества"...
   "Человечества... человечества... человечества..." - донесло многократно
повторившееся эхо мощных динамиков, и президент, несмотря на палящую жару,
вдруг почувствовал озноб, услышав эти  слова,  отраженные  стенами  пустых
домов.
   Оставалось еще несколько страниц, и  он  молил  бога,  чтобы  эта  мука
поскорее кончилась.
   Президент покинул трибуну, прошел быстро через  платформу  и  спустился
вниз, где его ожидал один из помощников с большим  лавровым  венком.  Взяв
венок обеими руками, президент в полнейшей тишине направился к  гранитному
обелиску, воздвигнутому у места катастрофы Когда он наконец дошел до него,
руки дрожали от тяжести венка, и он едва не уронил его, опуская у подножия
обелиска. "Как только вернемся, устрою  скандал  парням  из  протокольного
отдела за то, что не могли придумать что-нибудь полегче",  -  зло  подумал
он.
   Подул свежий ветер, и вдруг президент почувствовал, как что-то попало в
глаз. Он поморгал, но это не помогло, и он хотел потереть глаз  пальцем  и
почти уже поднял руку, как в этот момент за  развалинами  раздался  первый
залп артиллерийского салюта. Президент стал "смирно", опустив  руки.  Глаз
слезился, и он почувствовал, как по щеке поползла слеза,  за  ней  другая,
теперь заслезился и второй  глаз.  Пока  гремел  салют  и  играл  горнист,
президент стоял  неподвижно,  а  на  экранах  телевизоров  крупным  планом
показывали его лицо, по которому текли слезы.


   К четырем часам  дня  двадцать  первого  декабря  температура  в  форте
Детерик понизилась до пяти градусов  мороза,  и  северный  ветер,  несущий
первые зимние снежинки, незаметно пробрался через все ограждения и  теперь
гулял по темным и покинутым лабораториям.
   Билл Барринджер, последний из тех, кто еще  оставался  внутри  когда-то
сверхсекретных помещений, спешил  закончить  приборку  своего  кабинета  и
потом навсегда покинуть его. С самого утра он неважно себя  чувствовал,  а
теперь еще разболелось горло и тряс озноб, несмотря  на  теплое  пальто  и
электрические камины, которые он включил. Оставалось сжечь последнюю пачку
бумаг, и он опускал лист за листом в специальную печь.
   Теперь  было  необходимо  проверить  помещения,  где  сидели   цензоры,
просматривавшие переписку ученых. Взяв свой чемодан, Билл пошел к двери  и
остановился, чтобы еще раз убедиться в порядке.
   Он с сожалением уезжал отсюда. Работа была не очень-то  трудная,  можно
было бы еще поработать за такие деньги.
   Единственным неприятным моментом было то, что не удавалось  видеться  с
дочерью. Если бы у него была такая возможность или же была жива  жена,  то
они бы глаз с дочери не спускали и не  позволили  ей  якшаться  со  всякой
публикой.
   Сьюзан Барринджер изучала биохимию в Кентском университете и  в  начале
осеннего семестра была арестована за  подстрекательство  к  беспорядкам  и
нанесение ущерба правительственному имуществу. Биллу пришлось  похлопотать
и поднажать на всякие кнопки, чтобы ее отпустили и закрыли дело. И он  был
очень обижен, когда узнал, что дочь продолжает участвовать в  студенческом
движении протеста. "Ах дети, дети!" - пробормотал  он,  запирая  за  собой
дверь.
   В  соседней  комнате,  куда  Барринджер  теперь  вошел,  стояло   шесть
канцелярских столов и шесть картотечных шкафов. Охранник проверил столы  и
шкафы и не нашел ничего предосудительного, кроме рулончика  липкой  ленты,
старой шариковой ручки с высохшей  пастой,  нескольких  почтовых  марок  и
экземпляра  газеты  "Вашингтон  пост",  в  которой  сообщалось  о   гибели
столкнувшегося с "летающей тарелкой" самолета с группой ученых.
   Оставался последний стол, и Барринджер начал с ящиков.  В  левой  тумбе
они были пусты, но второй ящик в правой тумбе  был  полон  копирки,  и  на
одном листе  даже  отпечатался  текст  заявки  на  ремонт  микроскопа  для
лаборатории Джерома.  Красный  от  гнева  за  такое  упущение,  Барринджер
запустил в бумагорезку всю пачку копирки.
   Вернувшись к столу, Барринджер потянул за ручку нижнего ящика, но  тот,
подавшись на пару сантиметров, застрял. Мешало что-то  громоздкое,  и  как
Барринджер ни тянул, ящик  не  поддавался.  Тогда  он  вытащил  из  рулона
оберточной бумаги палку, на которую тот был намотан, и,  действуя  ею  как
рычагом, открыл ящик еще на несколько сантиметров. Барринджер опустился на
колени и запустил руку в образовавшуюся щель, его пальцы коснулись чего-то
гладкого  и  квадратного.  Кряхтя  и  чертыхаясь,  он   все-таки   вытащил
непонятный предмет на свет божий. Это оказалась коробка шоколадных  конфет
в блестящей целлофановой упаковке.
   Барринджер сдвинул шляпу на затылок и недоуменно уставился на  коробку.
Зачем его ребятам понадобился шоколад? Если бы  он  нашел  бутылку  из-под
виски, то понял бы, но шоколад?! И тут вспомнил. Это же  одна  из  четырех
коробок, которые Макэлрой несколько недель назад отправил  каким-то  своим
знакомым. Тогда еще Нейпер, осторожничая и  не  доверяя  Макэлрою,  послал
его, Барринджера, купить четыре точно таких же  коробки,  положить  в  них
письма ученого и отправить по  адресам.  Три  коробки  вскрыли,  тщательно
изучили и, как  помнил  Барринджер,  ничего  не  обнаружили.  Шоколад  как
шоколад, ни микрофильмов, ни тайных посланий.
   Охранник задумчиво смотрел на красивую коробку,  не  зная,  что  с  ней
делать, как вдруг ему пришла в голову мысль: это же  любимые  конфеты  его
дочери!
   Билл достал из кармана запечатанный конверт  и  вскрыл  его.  Вынул  из
конверта рождественскую поздравительную открытку и чек  на  сто  долларов.
Положил их на стол, подошел к рулону оберточной бумаги, оторвал порядочный
кусок и завернул в него конфеты, открытку  и  чек,  заклеил  пакет  липкой
лентой и написал адрес сначала  на  одной  стороне,  а  потом  на  другой.
Прикинул пакет по весу на руке и наклеил все марки, которые нашел.
   - Даже если она больше не ест шоколад, то хоть будет знать,  что  я  не
забыл сорт ее любимых конфет. Да и к тому же вряд ли антиправительственные
настроения помешают полакомиться ей и ее единомышленникам,  -  пробормотал
он, довольный собой, и пошел к почтовому ящику.

Last-modified: Sun, 17 Jun 2001 11:30:33 GMT

Оцените этот текст: