цейских управлениях или связистки. Мне не с кого было брать пример, но я верила, что когда-нибудь мои планы сбудутся. Я была полна решимости. В мечтах я представляла себя только полицейским. Я не думала о том, что выйду замуж, заведу детей, потому что мысленно была готова к тому, что когда-нибудь придет подонок и застрелит моего мужа или разлучит меня с детьми. Какой же тогда в этом смысл? Я хотела стать полицейским, только полицейским. И я им стала. В детстве и юности я так сокрушалась, что в тот ужасный день ничего не сделала для отца. И до сих пор виню себя в смерти матери: я ведь не смогла дать полицейским четкого описания убийцы. Если бы я смогла им помочь, может быть, полицейские успели бы поймать убийцу до того, как он расправился с матерью. Я возненавидела себя. Стать полицейским и останавливать подобных сволочей -- таким представлялось мне искупление собственной вины. Вероятно, звучит это ненаучно, но близко к истине. Именно эти чувства определяли мои поступки. -- Тебе не в чем себя винить. Ты сделала все, что могла. В конце концов, тебе было всего шесть лет. -- Знаю и понимаю это. Но чувство вины не только не исчезает, а временами обостряется. Думаю, мне так и не избавиться от него. Даже ослабев со временем, оно все равно останется со мной. Так вот почему Ребекка Чандлер такая, какая она есть! Он понял, почему ее холодильник забит продуктами: после детства с его несчастьями и горем набитый продуктами холодильник создавал ощущение стабильности и безопасности. Такая Ребекка заставляла себя уважать, еще больше притягивала к себе. Да, она была женщиной, не похожей на других. Джек чувствовал, что после этой ночи у него начнется иная жизнь. Проходит боль одиночества, вызванная смертью Линды. Ему повезло: он встретил Ребекку. Немногим мужчинам суждено дважды в жизни встретить прекрасных женщин и дважды получить шанс на счастье. Ему очень повезло. Он благодарен судьбе за эту перспективу заманчивого будущего. Несмотря на день, полный крови и трупов, Джек чувствовал, как его переполняет радость бытия. Ничего плохого не случится. Теперь ничего плохого просто не могло произойти! 10 -- Убейте их, убейте их, -- повторял Лавелль. Его голос уходил все дальше в глубь ямы. Далекое, чуть различимое, аморфное, оно вдруг ожило, как бы приближаясь к поверхности, запульсировало, запузырилось. Из лавообразной массы, которая могла быть от Лавелля на расстоянии вытянутой руки, а могла -- и на расстоянии многих миль, вдруг начало что-то возникать. Что-то чудовищное. 11 -- Когда убили твою мать, тебе было всего... -- Семь лет. Исполнилось семь за месяц до маминой смерти. -- Кто же тебя воспитывал? -- Я жила с дедушкой и бабушкой, родителями матери. -- И как тебе жилось? -- Они любили меня, так что сначала все было хорошо. -- Только сначала? -- Вскоре дедушка умер. -- Еще одна смерть. -- Да, смертей вокруг меня хватало. -- И как это произошло? -- Раковая опухоль. Я уже видела мгновенную смерть, после узнала, что такое смерть медленная. -- И долго это длилось? -- Два года с момента диагноза. Он таял на глазах, потерял тридцать килограммов, остался без волос после сеансов облучения. В последние два месяца это уже не был тот дедушка, которого я знала. На него трудно было смотреть. -- Сколько же тебе было, когда он умер? -- Одиннадцать с половиной. -- И потом осталась только бабушка? -- Да, но ненадолго. Она умерла, когда мне было пятнадцать лет. Сердце. И я попала под опеку окружного суда. Следующие три года, до восемнадцати, я провела с приемными родителями. Пришлось сменить четыре такие семьи. Я никогда не сближалась с ними, просто не позволяла себе этого. Все время просила о переводе в другое место, потому что уже тогда понимала, что любовь и привязанность осложняют жизнь людей. Любить кого-нибудь -- это даже опасно, это западня. Соломинка в твоих руках, которую кто-то вдруг переламывает в тот момент, когда ты решишь, что все будет хорошо. Мы все такие хрупкие. А жизнь абсолютно непредсказуема. -- Но это не причина оставаться на всю жизнь одинокой. Наоборот, нужно искать людей, которых мы полюбим, с которыми разделим все радости и испытания, которым сможем открыть свое сердце. Людей, на которых можно положиться и которых самим нужно поддержать. Заботиться о друзьях и семье, знать, что и они заботятся о нас, любить, быть любимыми -- вот смысл нашей жизни, опора в трудную минуту, причем смысл, нас возвышающий, поднимающий нас над тривиальной борьбой за существование, за выживание. Именно любовь способна отодвинуть от нас мысли о тьме, ожидающей каждого в конце жизни. Закончив эту фразу, Джек чуть не задохнулся: он сам ошарашен был и тем, как это сказал, и тем, что так думал. Ребекка погладила его по груди, потом крепко к нему прижалась. -- Ты прав. Я душой чувствую, как ты прав. -- Рад это слышать. -- Какая-то часть души не разрешает мне любить или быть любимой, опасаясь, что я снова потеряю все, чем дорожу. Она нашептывает, что одиночество лучше, чем потери и боль. Джек обнял ее. -- Понимаешь, подаренная кому-то или полученная от другого любовь не исчезает даже после того, как дорогие нам люди уходят в небытие. Любовь вечна. Горы разрушаются, моря иссыхают, пустыни уступают место новым морям. Время разрушает все, что создается человеком. Великие идеи вдруг становятся ошибочными и тоже рушатся, как замки или храмы. Но любовь -- это сила, энергия, мощь. Рискуя уподобиться проповеднику, я скажу, что любовь подобна лучу света, пронзающему Вселенную и уходящему в бесконечность. Подобно этому лучу, любовь никогда не исчезает. Она такая же могучая сила, как молекулярная энергия или сила гравитации. Без молекулярных связей, без силы тяжести, без любви повсюду воцарится хаос. Мы существуем для того, чтобы любить и быть любимыми, потому что любовь, по крайней мере, в моем понимании, единственная сила, привносящая смысл и свет в наше существование. Это должно быть так. И, если это не так, то ради чего мы живем? И, если это не так -- да спасет нас Бог! Несколько минут они лежали молча. Джек устал от потока слов и чувств, исходивших от него как бы помимо его воли. Он чувствовал, что Ребекка должна остаться с ним навсегда. Мысль о том, что этого может и не быть, была для него странной и непонятной. Но ей он больше ничего не сказал. Теперь решение было за ней. Через некоторое время Ребекка сказала: -- Впервые за много лет я не столько боюсь любви и возможных потерь, сколько боюсь вовсе не любить. Сердце Джека совершило в груди мощный прыжок. Он сказал: -- Прошу тебя, никогда не относись ко мне так холодно. -- Мне будет нелегко переучиваться. -- Но тебе это по силам. -- Учти, иногда я буду немного отстраняться от тебя, так что понадобится терпение. -- Я умею быть терпеливым. -- Господи, да уж мне ли не знать этого! Ты самый терпеливый человек из всех, кого я знала. -- Самый терпеливый? -- Да. Я же знаю, что на работе иногда бывала просто несносной. Но ничего не могла с собой поделать. Мне даже хотелось, чтобы ты ответил тем же или устроил хорошую взбучку. И когда это однажды произошло, ты проявил себя разумным, спокойным и очень терпеливым человеком. -- Ну, прямо святой. -- Просто ты хороший человек, Джек Доусон. Прекрасный человек. Действительно прекрасный. -- Я знаю, что кажусь тебе просто совершенством, -- иронично заметил Джек, -- но у меня есть и некоторые недостатки. -- Не может быть! -- воскликнула Ребекка, изобразив удивление. -- Правда. -- Назови хоть один изъян. -- Я люблю слушать Барри Манилоу. -- Только не это! -- Я знаю, музыка у него не очень, слишком сладкая и механическая, но мне нравится. Да, и еще -- я не люблю Элана Аллу. -- Но ведь он нравится всем! -- А по-моему, абсолютная ерунда. -- У тебя совсем нет вкуса. -- Еще я люблю ореховое масло и сандвичи с луком. -- Фу! Элан Алла никогда не стал бы есть ореховое масло и сандвичи с луком. -- Но у меня есть одно крупное достоинство, которое перекрывает все недостатки. Ребекка усмехнулась: -- И какое же? -- Я люблю тебя. На этот раз она не прервала его. Ее руки обвили Джека. -- Я снова хочу тебя, -- прошептала Ребекка. 12 Обычно Пенни ложилась спать на час позже Дэйви. Эта привилегия определялась четырехлетним превосходством в возрасте. Она всегда пресекала любые попытки лишить ее этого ценного и неотъемлемого права. Однако сегодня, когда в девять часов тетя Фэй предложила Дэйви почистить зубы и ложиться, Пенни решила последовать за ним. Сейчас она не могла оставить Дэйви одного в темной спальне, где до него могли добраться гоблины. Ей придется бодрствовать, присматривая за Дэйви, пока не придет папа. Она сразу же расскажет отцу все о гоблинах. Он, по крайней мере, выслушает ее, прежде чем вызывать "скорую". Дети не взяли с собой никаких вещей, здесь у них были свои зубные щетки и пижамы: когда отец задерживался на работе, время от времени они оставались на ночь у Фэй и Кэйта. А в спальне для гостей обоих наутро ждала смена чистого белья. Через десять минут дети уже устроились в теплых кроватях. Тетя Фэй пожелала им сладких снов, выключила свет и закрыла за собой дверь. В комнате царила густая темнота. Пенни решительно отгоняла приступы страха. Дэйви некоторое время молчал. Потом позвал: -- Пенни? - Ну? -- Ты здесь? -- А кто, ты думаешь, только что сказал "ну"? -- А где сейчас папа? -- Он задерживается на работе. -- А-а-а... На самом деле? -- Он действительно задержался на работе. -- А вдруг с ним что-то случилось? -- Нет, ничего не случилось. -- А если его ранили? -- Нет, его не ранили. Если бы его ранили, нам бы сразу сообщили. Нас даже, наверное, отвезли бы к нему в больницу. -- Нет, никто не стал бы этого делать. Взрослые стараются оберегать детей от таких известий. -- Ради Бога, перестань так волноваться. С отцом все в порядке. Если бы его ранили или произошло бы еще что-нибудь в этом роде, мы знали бы об этом от тети Фэй и дяди Кэйта. -- А может, они уже что-то знают? -- Мы с тобой уже догадались бы, Дэйви. -- А как? -- Заметили бы по их поведению, как бы они ни старались это скрыть. -- А в чем бы это у них выражалось? -- Ну, они разговаривали бы с нами по-другому, выглядели бы растерянными и вели себя необычно. -- А они всегда ведут себя необычно. -- Я имею в виду "необычно" в смысле "по-другому". Они старались бы проявить к нам особую доброту, потому что им было бы нас жалко. Ты думаешь, тетя Фэй стала бы так критиковать папу, знай она, что он ранен и лежит в больнице? -- Ну... нет. Я думаю, ты права. Даже тетя Фэй не стала бы так делать. Они замолчали. Пенни высоко взбила подушку и лежала, вслушиваясь в темноту. Ничего не слышно. Только ветер за окном. Где-то далеко урчит снегоочиститель. Пенни посмотрела в сторону окна -- оттуда шел прямоугольник слабого, неясного свечения. Гоблины придут через окно? Или через дверь? А может, вылезут из-за плинтуса? Возникнут в виде дыма, а затем материализуются, заполнив всю комнату? Так вроде поступают вампиры. Пенни видела их в старом фильме про Дракулу. Может, они явятся из шкафа? Девочка посмотрела в дальний угол комнаты, самый темный угол, где стоял шкаф. И не увидела там ничего, кроме черной темноты. Может быть, позади шкафа существует волшебный невидимый ход, которым воспользуются гоблины? Нет, это смешно! Хотя почему? И если история о гоблинах была достаточно смешной, то они-то сами есть. Она же их видела. Дэйви задышал глубоко и ровно. Он заснул. Пенни позавидовала ему. Ей-то нельзя спать. Время шло. Очень медленно. Взгляд Пенни то и дело обегал темноту: окно... дверь... шкаф... окно... дверь... шкаф. Она не знала, откуда появятся гоблины, но в том, что они обязательно появятся, не сомневалась. 13 Лавелль сидел в темной спальне своего дома. Вызванные им убийцы поднялись из ямы и исчезли в заснеженном ночном городе. Вскоре оба доусоновских отпрыска будут убиты, разорваны на куски и превращены в груды мертвечины. Эта приятная мысль возбуждала его. Ритуалы отняли у него все силы. Не физические, не умственные. Напротив, он чувствовал себя сильным, свежим, ко всему готовым. Истощены были силы Бокора, и настало время их пополнить. В данный момент он был Бокором лишь формально. Растратив столько магических сил, он стал обыкновенным человеком. А ему не нравилось быть обыкновенным человеком. Объятый темнотой, он мысленно воспарил вверх -- сквозь потолок, сквозь крышу дома, сквозь морозный воздух -- к потокам дьявольской энергии, носившимся над огромным городом. Он тщательно обходил потоки энергии добра, которые тоже циркулировали в ночи. Они не могли пополнить его энергетику. Более того, даже представляли для него определенную опасность. Он припадал к самым темным и отвратительным из дьявольских потоков, пропуская их через себя и насыщаясь энергией зла. Через несколько минут он словно родился заново. Теперь он уже не был простым человеком. Конечно, не Богом, но больше, гораздо больше, чем простым человеком. Сегодняшней ночью он совершит еще один акт колдовства. Настало время смирить Джека Доусона. Наконец-то он покажет полицейскому, как велика мощь настоящего Бокора. Потом, когда его дети будут растерзаны на куски, этот человек поймет, насколько он был глуп, отвергая его предложение -- предложение Бокора, и как немного надо было для того, чтобы спасти детей, -- просто смирить свою гордость и отойти от расследования. Он поймет, что сам подписал им смертный приговор, и это потрясет его до глубины души. 14 Пенни подскочила в кровати и чуть было не закричала, чтобы позвать тетю Фэй. Нечто, странный, противный звук. Нечеловеческий крик. Еле различимый, доносящийся откуда-то издалека. Может быть, из квартиры несколькими этажами ниже. Пенни показалось, что звук идет по системе отопления. Она напряженно ждала. Минута, две, три. Нет, не повторяется. Никаких неестественных звуков больше не было. Но Пенни знала, что именно она слышала и что именно это означало! Они идут за ней и за Дэйви. Они уже в пути. И скоро будут здесь. 15 На этот раз их слияние было медленным, до боли нежным, наполненным неясными придыханиями и стонами, легкими прикосновениями. Ощущения, достойные грез: как будто плывешь, превращаясь в солнечный свет, становясь невесомым. Уже не акт любви, но эмоциональный союз, утверждение их духовной близости. И когда наконец Джек с наслаждением отдал свою энергию ее упоительному телу, он почувствовал, что его нет, а есть нечто другое, единое целое -- он и Ребекка! И Джек инстинктивно понимал, что она чувствует то же самое. -- Это было восхитительно. - Да. -- Лучше орехового масла и бутербродов с луком? -- Пожалуй. -- Ну ты и нахал! -- Ты знаешь, ореховое масло и бутерброды с луком -- просто фантастическая вещь! И я люблю тебя, -- сказал Джек. -- Я рада, -- ответила Ребекка. Она все еще не могла сказать вслух, что любит его. Но Джека это и не беспокоило. Он знал, что она его любит. Сидя на краю кровати, он одевался. По другую сторону кровати Ребекка расправляла синее платье. Вдруг оба вздрогнули от непонятного шума: обрамленная рамкой красивая афиша Джонса Джексела неожиданно сорвалась с крючка, на котором висела, и упала со стены. Афиша была большая -- метр на семьдесят пять сантиметров, -- к тому же застекленная. Им показалось, что на какой-то миг она как бы зависла в воздухе и лишь потом со странным грохотом упала на пол рядом с кроватью. -- Что за черт? -- воскликнул Джек. -- Что могло случиться? -- недоумевающе проговорила Ребекка. Дверца шкафа со стуком открылась, затем так же закрылась. Опять открылась. Высокий комод с шестью ящиками покачнулся, отрываясь от стены, и стал падать прямо на Джека. Ему пришлось отскочить в сторону. Комод грохнул о пол всей тяжестью, издав звук, подобный разрыву гранаты. Ребекка прижалась к стене и стояла в полном оцепенении, широко раскрыв глаза, сжав руки. Воздух вдруг стал ледяным. По спальне пронесся порыв ветра -- не просто сквозняк, а настоящий ветер, как тот, что бушевал в заснеженном городе. У окна творилось что-то совершенно необъяснимое: как будто невидимая рука схватила и сорвала с карниза шторы, свалив их на пол бесформенной кучей. Та же невидимая рука вырвала карниз и отбросила его в сторону. У прикроватных тумбочек распахнулись дверцы, все их содержимое рухнуло на пол. От стен, сверху вниз, начали отрываться широкие полосы обоев. Джек только успевал поворачиваться в разные стороны. Он был растерян, испуган и не знал, что предпринять. На пол полетело большое зеркало. Невидимый разрушитель схватил с постели одеяло и швырнул его на поваленный комод. Ребекка закричала в пустоту: -- Прекратите! Сейчас же прекратите! Невидимая сила не подчинилась, с кровати поднялось в воздух покрывало. Казалось, оно ожило, превратилось в одушевленный предмет, способный действовать по собственному усмотрению: покрывало проплыло в угол комнаты, а там безжизненно рухнуло вниз. Два уголка заправленной под матрац простыни неожиданно выпрямились. Джек вцепился в простыню. Кто-то выдернул из-под матраца два оставшихся уголка. Джек попытался удержать простыню в руках, хотя понимал, насколько бесполезно противиться чудовищной силе, громившей спальню. Но это было единственное, что пришло ему на ум. Он просто должен был хоть что-то сделать. Простыня так рванулась из его рук, что он, не удержавшись на ногах, упал на колени. Небольшой телевизор в углу, стоявший на подставке с колесиками, включился вдруг сам по себе на большую громкость. Какая-то толстая баба танцевала ча-ча-ча с котом, а за кадром хор напевал хвалебные гимны в честь новой еды для кошек. Джек поднялся на ноги. Прикрывавший кровать тканый наматрасник поднялся, скомкался, и комок полетел в Ребекку. По телевизору в это время показывали Джорджа Плимнтона, вещающего о преимуществах интертелевидения. На нейлоновом покрытии матраца появилась рябь, как будто кто-то стягивал его. В верхней части покрытия образовалась дыра, ткань вокруг нее с треском поползла в разные стороны, и из разрыва показалось ватообразное содержимое матраца. Затем со звоном выпрыгнули несколько пружин, словно кобры, поднимающие головы под беззвучную музыку. Со стен продолжали срываться обои. По телевизору человек из Всеамериканской ассоциации производителей мяса вещал о прелестях мясной пищи, а перед камерой какой-то шеф-повар сладострастно нарезал кровавый ростбиф. Дверца шкафа на этот раз двигалась с такой силой, что вылетела из пазов и вывалилась наружу. Вдруг взорвался кинескоп телевизора. Брызнуло стекло. Внутри телевизора что-то коротко вспыхнуло, затем пошел дым. Тишина. Все замерло. Джек посмотрел на Ребекку. Она была испугана до смерти. В ее глазах застыло изумление. И ужас. Зазвонил телефон. Джек уже знал, кто звонит. Он поднял трубку и молча поднес ее к уху. -- Вы дышите, как загнанная лошадь, детектив Доусон. Вам понравилось? Думаю, мое маленькое представление заинтересовало вас. Джек так дрожал, что не мог говорить. Он и не хотел говорить, чтобы Лавелль не понял, насколько он испуган. Но Лавелля, похоже, и не интересовал ответ Доусона. Во всяком случае, он не стал его дожидаться. Бокор сказал: -- Когда вы увидите своих детей -- мертвых, растерзанных, с вырванными глазами, выеденными языками, обглоданными до костей, -- помните, что могли спасти их. Помните, что вы, именно вы, подписали им смертный приговор. Именно вы несете полную ответственность за их гибель, как если бы видели, что они вышли на рельсы перед несущимся поездом, и не окликнули их. Вы отбросили их жизнь так, как если бы они были для вас каким-то мусором. Поток слов вырвался из Джека, прежде чем он понял, что будет говорить. -- Ну ты, вонючий сукин сын! Ты не посмеешь и пальцем к ним притронуться. Ты не посмеешь... Лавелль повесил трубку. Ребекка спросила: - Кто?.. -- Это Лавелль. -- Ты хочешь сказать... все это?.. -- Теперь ты веришь в черную магию? В колдовство? -- О Господи! -- А я теперь в это верю. Не веря себе, Ребекка оглядела разгромленную комнату, покачивая головой и безуспешно пытаясь отмахнуться от слишком очевидных доказательств справедливости его слов. Джек вспомнил, с каким скептицизмом слушал он рассказ Карвера Хэмптона о посыпавшихся с полок бутылочках, о возникшей из порошков и трав черной змее. Теперь скептицизм исчез. Остался только страх. Он подумал об изуродованных трупах, на которые насмотрелся еще утром. Сердце забилось, как молот. Джек начал задыхаться. Казалось, его вот-вот вырвет. Телефонная трубка по-прежнему была в его руках. Он быстро набрал номер. -- Кому ты звонишь? -- спросила Ребекка. -- Фэй. Она должна как можно быстрее увезти оттуда детей. -- Но Лавелль не может знать, где они сейчас находятся. -- Он не должен был знать и того, где нахожусь я. Я никому не говорил, что собираюсь к тебе. За мной никто не следил, это точно. Он не мог знать, где я нахожусь, и тем не менее узнал. Так что ему известно, где сейчас дети. Черт, что такое? Он набрал номер Фэй еще раз. Ему ответили, что номер не обслуживается. Джек положил трубку. -- Лавеллю каким-то образом удалось вырубить номер Фэй. Мы должны сейчас же ехать туда. Господи, мы должны забрать детей. Ребекка быстро выскользнула из платья, достала из шкафа джинсы и свитер. Через минуту она была одета. -- Не волнуйся, Джек, мы попадем туда раньше Лавелля. Но Джеку показалось, что они уже опоздали. ГЛАВА ПЯТАЯ 1 Сидя в темной спальне, немного освещенной уличным светом, Лавелль в который раз мысленно устремился вверх и припал к потокам дьявольской энергии. Его магическая сила на этот раз не просто ослабла -- она была на нуле, ушла вся на то, чтобы призвать полтергейст и управлять им. Именно эти действия и видел Доусон несколько минут назад, в черной магии они считаются, пожалуй, самыми энергозатратными ритуалами. Лавелль сожалел, что полтергейст нельзя использовать для уничтожения врагов. Полтергейст -- просто хулиган, в лучшем случае -- шалун. Но он не зол. Если Бокор, вызвав полтергейст, заставит его пойти на убийство, тот может освободиться от заклинаний колдуна и свою деструктивную энергию обратить против него самого. Когда же полтергейст используют как рекламу возможностей Бокора, результаты бывают впечатляющими: скептики начинают верить в магию, смельчаков охватывает страх. Увидев работу полтергейста, люди слабые становятся раболепными, преданными слугами Бокора и готовы беспрекословно выполнять все, что он им прикажет. Тишину в спальне нарушил легкий скрип -- это качнулось кресло-качалка, в котором сидел Лавелль. Он сидел и улыбался, улыбался сам себе. С ночного неба нисходили на него потоки темной энергии. Вскоре он был заполнен ею до предела. Лавелль удовлетворенно вздохнул, чувствуя себя совершенно обновленным. Совсем скоро начнется самое интересное. Кровавое убийство. 2 Пенни села на край кровати и внимательно прислушалась. Опять те же звуки. Скрипы, шипение. Глухой удар, какое-то звяканье, снова удар. Где-то далеко раздался треск и как будто шарканье. Пока далеко, но с каждой минутой ближе и ближе. Пенни включила прикроватную лампу. Маленький конус света источал тепло и спокойствие. Дэйви продолжал мирно посапывать, и Пенни решила: пусть еще поспит. Если надо будет, она быстро разбудит его. Одного зова будет достаточно, чтобы сюда прибежали тетя Фэй и дядя Кэйт. Крик раздался снова. По-прежнему не очень отчетливый, но уже не такой глухой, как раньше. Пенни встала с кровати и подошла к шкафчику, куда не доходил свет лампы. В стене над шкафчиком, сантиметрах в тридцати от потолка, было закрытое решеткой отверстие -- выход системы отопления и кондиционирования. Пенни задрала голову, пытаясь получше расслышать отдаленные неясные шумы. Теперь она знала, что исходят они из вентиляционного отверстия. Пенни забралась на шкафчик, но решетка все равно была выше ее головы. Тогда она слезла, взяла подушку со своей кровати и положила ее на шкафчик. Поверх этой подушки Пенни водрузила еще две с кресел. Она вдруг почувствовала себя умной и сообразительной. Опять взобравшись на шкафчик, она встала на это сооружение, приподнялась на носочки и прислонилась ухом к решетке. До этого она думала, что по вентиляционной системе просто разносились звуки, издаваемые гоблинами, а сами они находятся где-то в других квартирах. Теперь ее как током ударило: теперь она поняла, что именно в ней и скрываются эти загадочные существа. Значит, они попадут в спальню не через дверь, окно или воображаемый ход за шкафом, а через вентиляционную систему. Целеустремленно передвигаясь по ней, они скатывались по наклонным участкам, быстро проходили горизонтальные соединения, с остервенелым упорством карабкались по вертикальным переходам. Они приближались с той же неотвратимостью, с какой горячий воздух из отопительных котлов поднимался в квартиры. Трясясь от страха, которому она решила не поддаваться, стуча зубами, Пенни приникла к решетке и заглянула в отверстия. Темнота в вентиляционном ходе была непроницаемой и плотной. Как в склепе. 3 Джек согнулся за рулем, изо всех сил всматриваясь в заснеженную дорогу. Лобовое стекло замерзало. Тонкая корочка льда, образовавшаяся по краям стекла, расползалась по нему все шире. -- Эта чертова печка работает или нет? Джек задал себе вопрос просто из-за нервного возбуждения, так как чувствовал струю теплого воздуха на своем лице. Ребекка тоже подалась вперед и потрогала рычажки системы отопления. -- На полной мощности, -- успокоила она Джека. -- Видимо, к ночи резко похолодало. -- Да, мороз градусов десять, а с ветром и того больше. Снегоочистители целыми колоннами двигались по главным магистралям города, но не могли справиться со снегом. Он падал без остановки, сильный ветер тут же наносил сугробы. Они вырастали на улицах сразу же, как только уходили снегоочистители. Джек считал, что доедут они до дома Джэмисонов за десять минут. На улицах машин почти не было, к тому же Джек воспользовался полицейской сиреной, что во всех случаях давало ему преимущество при движении. Он рассчитывал, что скоро обнимет Пенни и Дэйви, но, похоже, поездка затягивалась. Каждый раз, когда он пытался увеличить скорость, машину заносило, несмотря на цепи на колесах. Джек зло ругнулся: -- Черт, пешком дошли бы быстрее! -- Мы успеем, Джек, -- успокаивала его Ребекка. -- А если Лавелль уже там? -- Нет, уверена, что его там нет. Неожиданно Джеку в голову пришла страшная мысль. Он не хотел произносить ее, но не мог удержаться. -- А если Лавелль звонил от Джэмисонов? -- Нет, -- сказала Ребекка. Но Джек уже не мог остановиться, и каждую его фразу сопровождали страшные видения. -- Что, если он уже убил их всех? (Изуродованные тела.) -- ...убил Пенни и Дэйви... (Вырванные из глазниц глаза.) -- ...убил Кэйта и Фэй... (Перегрызенные глотки.) -- ...а затем позвонил мне оттуда... (Откушенные кончики пальцев.) -- ...позвонил прямо из квартиры... (Разодранные губы, болтающиеся уши.) -- ...стоя прямо над их растерзанными телами? Ребекка попыталась остановить его. Она почти кричала: -- Прекрати изводить себя! Мы успеем вовремя! -- Откуда ты можешь знать, что мы успеем? -- со злостью спросил Джек. Он и сам не знал, почему злится на нее. Он просто выплескивал на Ребекку нервное потрясение. Он ведь не мог схватиться с Лавеллем или наказать погоду, которая задерживала их. Ему нужно, необходимо было сейчас наорать хоть на кого-нибудь, иначе он сошел бы с ума от чудовищного стресса, который уже переполнял его, как слишком сильный ток перезаряжает аккумулятор. Он крикнул: -- Ты не можешь этого знать! Ребекка спокойно ответила: -- Я знаю. Не нервничай, ты за рулем. -- Черт побери! Прекрати мне указывать! -- Джек... -- У него в руках мои дети... Он резко нажал на газ, и машину сразу же занесло вправо. Джек попытался выправить ее, работая рулем, но это ему не удалось. Ему нужно было вывернуть руль в сторону заноса, а он крутанул его в противоположную сторону. Хотя через секунду Джек понял свою ошибку, машина уже закрутилась на скользкой мостовой. Она продвигалась вперед боком. Джек понял, что сейчас на полной скорости они врежутся в бордюр тротуара и перевернутся. Но и скользя, машина продолжала поворачиваться вокруг вертикальной оси. В итоге их развернуло на сто восемьдесят градусов и несло задом наперед. Сквозь замерзшее лобовое стекло они смотрели туда, откуда приехали. Их продолжало разворачивать, пока машина не замерла, описав почти полный круг. Джек содрогнулся при мысли о том, чего они избежали, но, поскольку времени на переживания не было, он тут же тронулся с места. Теперь Джек работал рулем и педалью газа очень осторожно. Когда их заносило и крутило, они оба молчали, даже не вскрикивали от неожиданности или страха. В молчании они проехали еще квартал. Джек сказал: -- Извини. -- Не извиняйся. -- Мне не надо было так резко говорить с тобой. -- Я все понимаю. Ты беспокоишься за детей. -- Я и сейчас ужасно беспокоюсь. Но это не оправдание. Я вел себя по-идиотски. Я уж точно не помог бы детям, если бы угробил нас обоих на полпути к Фэй. Ребекка мягко сказала: -- Я понимаю тебя. Все в порядке. И все будет хорошо. Джек был уверен, что она действительно понимает, какие мысли и чувства чуть не разрывают его сердце. Она понимает его лучше любого друга, лучше любой другой женщины. Они не просто подходили друг другу. В мыслях, ощущениях и восприятии они дополняли друг друга, совпадали их эмоциональный и физический циклы. Уже давно такого с ним не было. Точнее, полтора года. Со времени смерти Линды. А ведь он и не надеялся встретить такого близкого человека. Какое это счастье -- не быть одиноким. -- Почти приехали, да? -- спросила Ребекка. -- Осталось минуты две. -- Джек, подавшись вперед, нервно всматривался в заснеженную дорогу через маленький кусочек чистого стекла. "Дворники", все в ледяной коросте, шумно скребли по нему, с каждым движением делая свою работу хуже и хуже. 4 Лавелль поднялся с кресла-качалки. Маленькие убийцы, которые вышли из ямы, сейчас подкрадывались к детям Доусона. Настало время устанавливать с ними колдовские связи. Не включая света, Лавелль подошел к комоду, открыл один из верхних ящиков и вытащил оттуда горсть шелковых ленточек. Подошел к кровати, положил на нее ленты и быстро сбросил с себя всю одежду. Обнаженный, он сел на край кровати и обвязал пурпурной ленточкой правую лодыжку, а белой -- левую. Даже в полной темноте он без труда различал цвета. Длинную алую ленту Лавелль обернул вокруг груди, прямо над сердцем, желтую обвязал вокруг лба, зеленую -- вокруг правой кисти, черную -- вокруг левой. Ленты олицетворяли связи Бокора с существами из ямы, соединяя его с ними. Контакт устанавливался сразу же по завершении ритуала. Он не собирался полностью контролировать действия этих дьявольских созданий, не смог бы этого сделать, даже если бы захотел. Покинув яму и устремившись за жертвами, они руководствовались собственными соображениями и прихотями. Но, совершив убийство, возвращались в яму. Вот и весь контроль, которым обладал Лавелль в отношении них. Ритуал с лентами лишь приобщал Бокора к собственно убийству, подсоединял его к этим тварям нервными окончаниями. Он мог видеть их глазами, слышать их ушами, ощущать все, как они. Когда их острые когти вопьются в тело Дэйви Доусона, и его руки разорвут плоть мальчика. Когда их клыки вонзятся в шею Пенни, и у Лавелля на языке будет железистый привкус ее крови. Подумав об этом, он задрожал от возбуждения. Если рассчитано все верно, то Джек Доусон должен оказаться в доме Джэмисонов именно тогда, когда его детей будут разрывать на куски. Детектив должен приехать в тот момент, когда существа-убийцы накинутся на Пенни и Дэйви. Хотя Доусон и попытается их спасти, он тут же поймет, что отогнать маленьких тварей от их жертв или убить невозможно. Он будет беспомощно смотреть, как драгоценная кровь его детей брызгами летит на него. Это будет верх наслаждения. Лавелль сладострастно вздохнул. От предвкушения острого удовольствия его даже передернуло. На ночном столике он нашел бутылочку с кошачьей кровью, обмакнул в нее два пальца и поставил по алой точке на каждой щеке. Еще обмакнул пальцы и намазал кровью свои губы. После этого той же кошачьей кровью нарисовал простое "веве" на обнаженной груди. Лежа на спине, Лавелль вытянулся во весь рост. Пристально глядя в потолок, он начал тихо напевать. Вскоре его душа и тело перенеслись в другое место. Нервные связи с маленькими убийцами установил он удачно, и они заработали. Лавелль оказался в вентиляционной системе дома Джэмисонов метрах в десяти от решетки, выходившей в гостевую комнату. До цели маленьким существам оставалось только два поворота по вентиляционному ходу. Дети были уже рядом. Девочка была совсем близко. И маленькие хищники, и он ощущали ее присутствие. Близко. Очень близко. Еще один поворот по трубе, затем прямо, затем еще один поворот. Близко. Время пришло. 5 Стоя на шкафчике, вглядываясь в темноту, Пенни услышала вдруг свое имя. Оттуда, из стены, из вентиляционной системы. Голос был хриплый, жестокий. У нее перехватило дыхание, она словно онемела. -- Пенни? Пенни? Она кубарем слетела со шкафа, подбежала к Дэйви, обняла его и встряхнула. -- Проснись, Дэйви, проснись! Он проспал не больше получаса, но глубоко ушел в сон. - Что? А? Пенни крикнула: -- Идут! Они идут! Надо побыстрее одеться и выбираться отсюда. Быстрее! Они идут! И она стала звать тетю Фэй. 6 Джэмисоны жили в двенадцатиэтажном многоквартирном доме. Улицу, на которой он стоял, еще не чистили от снега. Джек медленно проехал по ней метров двадцать, но затем машина попала в сугроб, образовавшийся на дорожной выбоине. Джек испугался, что они застряли: под колесами и вокруг лежал двадцатисантиметровый слой снега. Помня только что полученный урок, он осторожно дал задний ход, потом передний, снова задний, снова передний. Раскачав машину, Джек выбрался из сугроба. Проехав две трети подъездной дороги, он нажал на тормоза, и машину пронесло прямо к нужному дому. Он распахнул дверцу. Ледяной ветер ударил ему в лицо, словно паровой молот. Джек пригнул голову и, обойдя машину, направился к тротуару. Ветер швырял в него острыми кристалликами снега, и он двигался почти вслепую. Когда Джек поднялся по ступенькам и распахнул стеклянную дверь вестибюля, Ребекка была уже там. Показав полицейский значок и удостоверение изумленному консьержу, она сказала: -- Полиция. Швейцар, пожилой дородный мужчина, с волосами такими же седыми, как снег на улице, сидел за столом между двумя лифтами, потягивая кофе. Спасаясь от метели, он устроился вполне уютно. Наверное, это был дневной швейцар, подменявший ночного, или новенький, потому что никогда раньше, приезжая к Джэмисонам забирать детей, Джек его не видел. Швейцар спросил: -- Что такое? Что случилось? В этом доме не привыкли к тому, чтобы что-нибудь случалось. Дом был первоклассным по всем параметрам. Даже сама мысль, что возможна какая-то неприятность, заставила швейцара побледнеть, и цвет его лица сравнялся с цветом волос. Джек нажал на кнопку вызова лифта и бросил: -- Мы едем в квартиру Джэмисонов, одиннадцатый этаж. -- Я знаю, на каком этаже они живут. -- Швейцар вскочил из-за стола, чуть не опрокинув кофе. -- Но что слу... Один из лифтов спустился вниз, и двери раскрылись. Джек и Ребекка вошли в кабину. Джек крикнул швейцару: -- Принесите контрольный ключ! Господи, хорошо бы он нам не понадобился! Было ясно, что ключ им понадобится лишь в том случае, если в квартире им не откроют. Двери лифта сомкнулись. Из внутреннего кармана плаща Джек вынул револьвер. Ребекка тоже достала свой пистолет. Светящееся табло в лифте показывало, что они уже на третьем этаже. Глядя на "смит и вессон", Джек неуверенно произнес: -- Доминику Карамацца оружие не помогло. Четвертый этаж. Ребекка постаралась приободрить его: -- Сейчас оно нам не понадобится. Мы приехали раньше Лавелля. Но Джек не слышал в ее голосе обычной уверенности. И знал почему: дорога к Джэмисонам заняла слишком много времени. Мало шансов на то, что они опередят Лавелля. Шестой этаж. -- Черт! Почему лифты в этом доме так медленно ходят? -- чуть не закричал Джек. Седьмой этаж. Восьмой. Девятый. -- Быстрее, дьявол тебя забери! -- скомандовал он лифту, будто надеялся, что машина выполнит его требование. Десятый этаж. Одиннадцатый. Дверцы лифта расползлись в стороны, и Джек выскочил на лестничную площадку. Ребекка была рядом. Холл одиннадцатого этажа выглядел таким привычно тихим, что у Джека затеплилась надежда. Господи! Ну пожалуйста, Господи! На этом этаже было всего семь квартир. Джэмисоны занимали одну из двух ближайших. Джек подошел к двери и встал с одной стороны. Правую руку с зажатым револьвером он прижал к плечу, на уровне своего лица. Дуло было направлено вверх, но это сейчас. Ребекка с другой стороны двери стояла в такой же позе. Только бы они были живы! Только бы были живы! Пожалуйста! Его глаза встретились с глазами Ребекки. Она кивнула. Готовы. Джек постучал в дверь. 7 Лежа на кровати в темной спальне, Лавелль громко и часто дышал, словно животное. Руки его, прижатые к бокам, с сомкнутыми пальцами, оставались неподвижными, но временами вдруг начинали дергаться, резко ударяя по воздуху, или впивались в простыню. Время от времени тело его содрогалось в конвульсиях, как от сильного разряда электрического тока, и как бы взмывало вверх. Затем обрушивалось на кровать с такой силой, что пружины матраца возмущенно скрипели. Сам Лавелль не замечал этих конвульсий -- он был в глубоком трансе. Глядя вверх широко раскрытыми глазами, почти не моргая, видел он совсем не то, что было у него перед глазами. Не потолок спальни. Его взор был далеко отсюда, в другой части города, и все, что там происходило, он видел глазами маленьких тварей-убийц, будучи связан с ними чувственными контактами. Вот он зашипел. Застонал. Заскрежетал зубами. Выгнулся дугой, содрогнулся. Снова замер на кровати. Потом судорожно вцепился в простыню. Он шипел так сильно, что вокруг него веером разлетались капельки слюны. Вдруг какой-то импульс скрутил его ноги, пятки бешено заколотили по матрацу. Он глухо зарычал. Некоторое время снова лежал неподвижно. Затем задышал громко, принюхался, опять зашипел. До него донесся запах девочки. Пенни Доусон, прекрасный запах -- сладкий, све