Роберт Силверберг. Смерть труса
--------------------
Роберт Силверберг. Смерть труса.
Пер. - А.Кон.
Robert Silverberg (as Ivar Jorgensen).
Coward's Death (1956).
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------
- Ну-ка, повтори еще раз это слово!
Дэйв Лоуэлл улыбнулся и поправил спадавшие на лоб волосы.
- Развоплощение, - произнес он. - Я понимаю, это звучит странно, даже
нелепо, но просто не знаю, как иначе описать всю эту чертовщину.
Барретт Маркс промолчал и продолжал сидеть, закинув ногу на ногу, в
гостиной Дэйва, и потягивать из своего фужера ледяное виски. Несмотря на
тепло и домашний уют, он асе равно остро ощущал ни на миг не
прекращающуюся холодную напряженность в своем отношении к Дэйву. Он все
разглядывал на донышке фужера отражение спокойного, уверенного в себе лица
Дэйва и никак не мог до конца уяснить, почему один вид его все еще
продолжает возбуждать едкое беспокойство в его желудке. Прошло десять лет
с тех пор, как он в последний раз встречался с ним, вместе работали после
окончания колледжа. Однако сейчас он сразу ощутил, насколько легко
оказалось разворошить теплившийся в глубине его души прежний огонь среди
тлевших углей прошлого.
- Это был мой самый нежно любимый проект с первого же дня после того,
как мы закончили учебу, - продолжал Дэйв. - Ты помнишь все те беседы, что
мы вели между собой, наши рассуждения о возможности путешествия во времени
и о тех парадоксах, которые с этим связаны?
- Да, разумеется, - спокойно произнес Барретт. - Эта тема всегда была
твоим любимым коньком, Дэйв.
Его собеседник нахмурился, лицо его слегка перекосилось.
- Еще бы! Послушай. Я все уши тебе прожужжал об этом своем дурацком
изобретении, а ты мне еще даже и слова не сказал о себе. А чем ты
занимался все эти годы, Барретт?
- О, похвастать особенно нечем. - Он поставил фужер и вынул из
кармана пачку сигарет. Сигареты были изысканного, весьма дорогого сорта,
и, раскурив одну, он умышленно положил их из стол этикеткой вверх.
- Я работал в институте Клифтона. По сути, - тут он элегантно
выдохнул дым, - был всего-навсего заведующим отделом электронных
компонентов.
- Ты не шутишь, это серьезно? Да ведь это потрясающе, Барретт! - он
перегнулся и слегка похлопал собеседника по колену, не заметив при этом,
что от этого его жеста лицо Барретта поморщилось.
- Разумеется, - сказал Барретт, его вытянутое смуглое лицо едва
скрывало горечь, которую он испытывал, продолжал непринужденную беседу, -
это ровным счетом ничего по сравнению с тем, чего достиг ты, Дэйв. Я имею
в виду то, что ты сейчас - знаменитый ученый.
Дэйв протестующе махнул рукой, это был очень знакомый Барретту жест,
он хорошо помнил его и ненавидел. Вот именно таким и был всегда Дэйв
Лоуэлл - чопорный, тошнотворно-скромный, самоуверенный, не сомневающийся в
своих способностях. Все давалось ему слишком легко - у него был врожденный
талант исследователя. Он был как бы создан для решения сложнейших
математических задач и разработки понятных лишь горстке посвященных
гипотез. Он никогда не чувствовал перед ними того душевного смятения,
которое испытывал он, Барретт, и прошедшие с тех пор десять лет, казалось,
ничуть его не изменили...
- Ну, дружище, продолжай, - произнес Дэйв. - Расскажи мне о своей
работе. Неужели в ней так и не было ничего интересного?
- Ровно ничего, что могло бы заинтересовать такой крупный ум, каюк
твой. - Барретт заставил себя издать сдержанный смешок. - Я сейчас,
пожалуй, один из тех, кого называют "белыми воротничками". Тех, кого
сейчас называют администраторами.
- О, - в глазах Дэйва пропал блеск, и Барретт отметил про себя: "Я
ненавижу тебя сильнее, чем когда-либо, Лоуэлл...".
Дэйв снова наполнил бокал Барретта.
- Как жаль, что нет дома Джанетт. Она бы запрыгала от радости, увидев
тебя. Я ей рассказывал, понимаешь, обо всем, что нас так сильно связывало.
- Я догадываюсь, - сухо заметил Барретт. - Мне бы тоже очень хотелось
повидаться с нею.
- Она должна вернуться с минуты на минуту. Ты ведь прекрасно
понимаешь, что бывает с женщинами, когда они уходят пройтись по магазинам.
- Понимаю, - отпив немного, произнес Барретт. - Но давай лучше
поговорим о твоей машине, Дэйв. Все это звучит просто потрясающе. Ты в
состоянии утверждать, что в самом деле отправлял предметы в прошлое?
- И да, и нет, - ответил Дэйв. - У меня ничего не получалось, когда я
пытался послать в прошлое какой-либо из неодушевленных предметов. Я именно
с этого начал свои попытки, но без малейшего успеха... Уже подумал было,
что вообще вся эта моя затея завершится полным провалом, пока по ошибке в
главную камеру не попал мой кот Цицерон. Следующее, что до меня дошло -
это фьють и его не стало!
- Ты уверен в том, что он оказался в прошлом? Вернее, я бы так сказал
- у тебя есть достаточно веские основания, чтобы так смело утверждать это?
- Никаких нет оснований. Вот, что самое худшее из всего. Он просто
исчез, как тот знаменитый Чеширский Кот. Какие только картины не возникали
у меня в голове в отношении его загадочного появления где-нибудь в
прошлом, например, в Древнем Египте. Мне даже подумалось, что именно этим
можно объяснить те божественные почести, которые воздавались там кошкам.
Огромное количество самых сумасбродных идей приходило мне в голову. Но
затем я стал более трезво рассуждать об этом, призвав на помощь здравый
смысл. Я перебрал в памяти все, что обычно говорило о парадоксах,
связанных с перемещением во времени, и рассудил, что все, что посещало мой
ум раньше, никак не может быть ответом на волновавший так меня вопрос.
- Вот как? Тогда каков же ответ на самом деле?
- Этого я и сам не знал до поры до времени, - сказал Дэйв и откинулся
к спинке кресла. Лицо его неожиданно помрачнело и стало сосредоточенным. -
Вернее, до прошлого месяца.
- Что же особенного произошло в прошлом месяце?
- Я испытал машину на себе.
Барретт закурил еще одну сигарету. "Он сделал на этом миллион
долларов, - подумал он. - Он ковырялся у себя в подвале и поднимается из
него с игрушкой, с забавой, за которую его назовут гением...".
- И что же тогда случилось? - в конце концов спросил он.
- Вот в этом-то и самое наихудшее из всего этого. Я бы сказал даже -
самое ужасное. Я переместился во времени в прошлое, это факт. Но только не
как Дэйв Лоуэлл - по крайней мере, не в теле Дэйва Лоуэлла. Первое, что я
понял, это то, что стою посредине мощенной булыжниками улицы. Прямо на
меня мчится экипаж, запряженный четверкой лошадей. Я отскочил в сторону, и
какой-то мужчина в брюках до колен и напудренном парике подбежал ко мне и
стал приговаривать:
- Все в порядке, Ной? У тебя все в порядке?
- Ной?
- Таким оказалось у меня имя. Ной. Я очутился в Англии, в городке под
названием Хирфорд-Милл, и звали меня Ной Бриджс. Это был восемнадцатый
век.
- Вот это да!
- Клянусь, это правда. Мужчина помог мне добраться до того места, где
я, оказалось, жил. Когда я остался один, я внимательно посмотрел на себя в
зеркале. Я был высоким, весьма нескладно скроенным джентльменом,
практически лысым, с таким печальным выражением лица, какое бывает разве
что у владельцев похоронных контор. Но самым нелепым из всего этого
оказалось то, что на моей ноге...
- Твоей ноге?
- Да. На правом колене у меня был синяк размером с монету в двадцать
пять центов. И именно в этом-то и заключалось самое странное, ибо всего за
десять минут до этого - в своей лаборатории внизу - я ударился нечаянно о
стол и ушиб колено. Тогда я на это не обратил внимания - пока не обнаружил
синяк от ушиба на теле Ноя Бриджса.
Барретт закурил третью подряд сигарету, теперь рука его слегка
подрагивала.
- И что же произошло потом?
- Я понятия не имел, что и предпринять. Поверь мне, я был прямо-таки
в состоянии паники. У меня даже малейшего представления не было, каким
образом я мог бы вернуться в настоящее. Я оставался в комнате, которую,
как выяснилось, снял в некоем подобии гостиницы. Практически я был в
невменяемом состоянии. Затем я вышел на улицу, чтобы разузнать побольше об
этой своей новой жизни.
На лбу у Дэйва выступил пот, он смахнул капли влаги рукавом рубахи.
- Но такой возможности мне так и не представилось. Не успел я выйти
на улицу, как со мной случился приступ головокружения. Перед глазами у
меня мелькали звезды, огненные круги, в общем все то, что рисуют
карикатуристы в комиксах. А затем я очнулся...
- Снова в лаборатории?
- Нет! На рисовом поле, в какой-то восточной стране. Не спрашивай
меня, где: я до них пор этого не знаю. Это могло быть где угодно: в Китае,
в Японии, даже в России. Я оказался в теле крестьянина, заурядного
трудяги. Я, как безумный, метался по полю, пока меня не осенила
единственная здравая мысль. Взглянуть на свою ногу.
- Ушиб!
- Он был на своем месте, там, где ему и положено было быть. На
колене. Это было единственной ниточкой, связывавшей меня с реальностью.
Только она спасла от неминуемого безумия, так что, Барретт, помоги мне...
- Послушай-ка, Дэйв. А не разыгрываешь ли ты меня сейчас каким-нибудь
образом?
- Нет, я говорю совершенно серьезно. Так что помоги мне, Барретт. Эта
машина - она развоплощала меня, помещая мою личность в пятнадцати
совершенно различных телах, обитавших в прошлом. Не спрашивай, каким
образом или почему - я не знаю этого! Я знаю только то, что случилось
истинное чудо, когда эта... эта штуковина в конце концов отпустила меня, и
мне было разрешено вернуться назад, сюда, в наше время. Я не в состоянии
даже передать тебе, Барретт, сколько благодарственных молитв вознес я за
это чудо. Ты знаешь, я никогда не относился серьезно к религии, но, поверь
мне, - я пал ка колени и непрерывно повторял: "Спасибо тебе, Боже, спасибо
тебе".
Барретт безмолвно созерцал растревоженное лицо Дэйва.
- Только несколько дней тому назад я наконец выяснил, что стало
причиной этого чуда, - тихо произнес Дэйв. - Я был впервые в лаборатории
после того, как все это случилось, и произвел тщательную проверку
оборудования. И обнаружил, что вышла из строя одна из основных
электронно-лучевых трубок. По моим прикидкам, это произошло примерно как
раз в то время, когда я вернулся в нынешнюю реальность. Если бы не эта
неисправность трубки...
- И что же станется теперь с этой твоей машиной развоплощения? Уж не
собираешься ли ты разломать ее, превратив в груду металлолома?
- Право, не знаю. - Дэйв вперился взором в пол, лоб его избороздился
морщинами. - После того, как она такое со мной проделала, велико было мое
искушение поступить именно так. Но как ученый - нет, Барретт, я не в
состоянии был позволить себе такое. Я заменил негодную электронно-лучевую
трубку. Сейчас все оборудование в полной исправности. Я намерен передать
его Институту, и пусть его сотрудники сами решают, что с ним делать.
Барретт поднялся, аккуратно расправил складки, образовавшиеся на его
тщательно отутюженных брюках.
- Вот как? И у тебя даже и намерений не было продемонстрировать мне
этот сооруженный тобою монстр?
Дэйв рассмеялся.
- Ну, если ты так настаиваешь... Но ты ведь сам прекрасно
представляешь, какой у тебя характер. Это адское нагромождение сложнейшей
электронной аппаратуры. Стоит тебе хоть один раз увидеть, как ты надолго
сможешь потерять покой и сон.
Лицо Барретта вспыхнуло.
- О, я и не догадывался о такой своей слабинке. Тогда испытай меня.
Они спустились в лабораторию, которая размещалась в подвале
принадлежавшего Дэйву дома. Внутри ее и намека не было на стерильную
чистоту и порядок среди беспорядочного скопления самого разнообразного
оборудования, запрудившего все помещение. В ней ничего не было общего с
безукоризненностью лабораторий, которыми заведовал Барретт Маркс. Губы его
искривились, он брезгливо вытер пыль с кончиков пальцев.
- Вот это и есть мое творение, - добродушно произнес Дэйв, но лицо
Барретта теперь стало абсолютно непроницаемым. То, что он увидел,
оказалось слишком сложным для его понимания, но он никогда и ни за что не
согласился бы выказать охватившее его смущение перед Дэйвом Лоуэллом.
Сейчас он внимательно рассматривал платформу в центральной части
устройства.
- Именно вот здесь я и стоял, - пояснил Дэйв, - в самом центре
светового пятна, созданного этими электронно-лучевыми трубками. Подожди
минуту. Я продемонстрирую тебе эту машину в действии.
Барретт не спускал глаз с Дэйва, который прошел к одному из столов и
запустил руку в стоявший на нем аквариум с затемненными стеклами. Вернулся
он с маленькой черепахой в руке. Голова и ноги ее выписывали в воздухе
беспорядочные движения, напоминавшие плавательные. Он поместил черепашку
на платформу своей машины и щелкнул выключателем. После этого произвел еще
ряд регулировок на пульте управления, и роговой панцирь черепашки залило
свечение.
- Смотри внимательно, - произнес Дэйв.
Черепашка исчезла.
- Где же она? - выпучив глаза от изумления, воскликнул Барретт.
- Я же говорил тебе, - усмехнулся Дэйв. - Где-то в прошлом -
возможно, в теле какой-нибудь самой обыкновенной черепахи, жившей в
пятнадцатом веке. Как мне кажется, это не самая худшая для нее
перспектива.
Барретт покачал головой.
- Чудо, - задумчиво произнес он. - В этом нет никаких сомнений. Ты
сотворил чудо, Дэйв.
- Может быть. Только я дал себе зарок больше не заниматься подобными
чудесами. Пусть в Институте побалуются с этим некоторое время. Пусть его
сотрудники решают, что делать с этой машиной.
Внезапно одна шальная мысль с такой силой потрясла воображение
Барретта, что он все еще пытался осмыслить ее, когда язык _е_г_о_ уже
непроизвольно дал ей словесное оформление.
- Дэйв! - с необыкновенной горячностью поспешил произнести он. -
Отдай мне эту машину!
- Что?
- Ты не хочешь оставлять ее у себя. Для тебя она всего-навсего
игрушка. Разве я не прав?
- Ну, даже не знаю, что и сказать, Барретт. Разумеется, для меня
работа над нею не является такой уж жизненно важной. Просто...
- Тогда отдай ее мне! Позволь мне поработать с нею... Возможно, мне
удастся преодолеть затруднения, связанные с ее работой. Может быть, мне
повезет внести в нее кое-какие усовершенствования...
- Тебе? - В тоне голоса Дэйва и тени не было неуважительного
отношения к прежнему другу. Его вопросительная интонация скорее была
констатирующего, не вызывающего сомнений свойства...
- А почему бы и нет? - раздраженно произнес Барретт. - Неужели ты
абсолютно уверен в том, что я не в состоянии этого сделать? Неужели ты
полагаешь, что я круглый идиот?
- Я этого совсем не говорил.
- Тогда отдай мне эту машину! Дай мне возможность самому убедиться в
том, что я в состоянии с нею сделать. Ты же знаешь, Дэйв, что я всегда
мечтал о чем-нибудь вроде этого. Всегда, всю свою жизнь. Об одном, очень
значительном научном проекте - одной, главной в своей жизни работе. Только
ты в состоянии понять это.
- Разумеется, я все понимаю. Просто я считаю, что в Институте...
- Институт - это кладбище идей! Им наплевать на все эти возможности,
которыми хочу воспользоваться я. Я непременно сделаю из этого что-нибудь
значительное, Дэйв. Вот увидишь. Что-нибудь очень важное. Что-нибудь
грандиозное. - Его голос поднялся до крика. - Что-нибудь, о чем будут
долго помнить!
Прежде, чем ответить, Дэйв долго вглядывался в ставшее
мертвенно-бледным лицо приятеля. Лоб его покрылся морщинами, он стал
растерянно покачивать головой.
- Успокойся, Барретт. Извини меня, но ответ мой однозначен - нет.
Он повернулся в сторону лестницы, и явная твердость этого его
намерения покинуть лабораторию и больше не возвращаться к этой теме
распалила Барретта Маркса в еще большей мере, чем спокойное,
безмятежно-самодовольное выражение лица Дэйва. Пальцы его правой руки сами
согнулись в очевидном, рефлекторном стремлении плотно сомкнуться вокруг
какого-нибудь оружия, а глаза тут же и нашли таковое: блестящий с
хромированной поверхностью стальной прут, валявшийся на покрытом пылью
ящике для запасных частей. Он схватил его, прут прочертил в воздухе яркую
параболу и обрушился прямо на правый висок Дэйва Лоуэлла. Тот безмолвно,
не испустив даже стона, свалился на пол.
Барретт уставился на дело рук своих и тут же стал глубоко
раскаиваться в этом своем мимолетном импульсе. Ом склонился над Дэйвом и
стал бессвязно что-то произносить, пытаясь выразить охватившее его чувство
сожалении о совершенном и желание помириться. Затем он увидел кровь,
хлынувшую из глубокой треугольной раны на голове Дэйва, и понял, что тому
уже никогда не услышать его мольбы о прощении.
- О, Боже, Боже! - громко воскликнул он.
Это непроизвольное обращение к Богу тотчас же напомнило ему слова,
услышанные им от Дэйва, машину, центральный голубой луч, который все так
же продолжал играть на поверхности пустой платформы.
Он обхватил тело Дэйва обеими руками и поволок его к устройству для
развоплощения. Сделать это было очень нелегко. Ушло немало будоражащих
нервы минут на то, чтобы поместить на платформу такого физически крепкого
мужчину, каким был Дэйв Лоуэлл.
Теперь его тело омывало бледно-голубое сияние. Кровь, сочившаяся из
раны, приобрела причудливый пурпурный оттенок.
Затем Дэйв Лоуэлл исчез.
На верхней площадке лестницы, что вела в подвал, раздался громкий
женский крик.
Этот крик буквально пронзил Барретта, пригвоздил его к полу. Он весь
скорчился от охватившей его самой настоящей боли. Затем взгляд его
проследовал вверх по ступенькам лестницы и обнаружил невысокую
черноволосую женщину, в ужасе прикрывшую лицо руками. Огонь, источавшийся
сквозь пальцы ее гневным взглядом, был уничтожающим в своем безмолвном
обвинении. Только теперь до Барретта со вшей очевидностью дошло, что жена
Дэйва Лоуэлла стала свидетельницей совершенного им только что
преступления.
- Пожалуйста... - с мольбой во взоре произнес он. - Пожалуйста,
выслушайте меня.
Женщина издала сдавленный, гортанный стон и повернулась к двери.
Насмерть испуганный Барретт вихрем взлетел по лестнице за нею. Он схватил
ее, когда она трясущимися руками все никак не могла повернуть дверную
ручку.
- Не делайте этого! - воскликнул он. - Выслушайте меня! Это был
несчастный случай, чистая случайность...
- Отпустите меня! - рыдал, воскликнула женщина. - Вы убили его! Это
вы убили Дэйва!
- Нет! Это просто несчастный случай. Он сам упал на эту машину...
Убитая горем, она безмолвно обмякла в его крепких руках. Теперь он и
сам беспомощно застыл, лихорадочно думал, что же предпринять дальше. Если
она видела, как все это происходило, ему полный конец. Впереди - полиция,
следствие, обвинительное заключение, а затем...
- Позвольте объяснить, - произнес он. - Дайте мне возможность
показать, как все это случилось. Пожалуйста!
Она безучастно взглянула на Барретта.
- Хорошо.
Придерживая ее перед собой, будто она была каким-то безжизненным
манекеном, он провел ее по лестнице до самого низа, подвел непосредственно
к все еще светящейся нитями накала ламп и трубок машине для развоплощения
и сделал жест рукой в сторону платформы.
- Он пытался объяснить мне принципы работы машины, а затем вдруг
пересек голубой луч.
Быстро, пока глаза ее были сосредоточены на бледно-голубом световом
пятне, которое покрывало платформу, он завел ее тонкие руки за спину. Она
вскрикнула, внезапно разгадав его истинные намерения, и ее мускулы,
казалось, вдруг налились неожиданной силой. Она вырвалась из его цепких
рук и с пронзительным криком бросилась к дальней стене комнаты.
- Нет, - произнес он, направляясь к ней. - Я не собирался сделать вам
ничего плохого. Я просто хотел показать вам...
- Не подходите ко мне близко! - Она оперлась сзади о лабораторный
стол, стоявший у самой стенки, и стала шарить рукой за спиной среди
различных деталей и инструментов. Через секунду у нее в руке оказались
ножницы с длинными лезвиями. Увидев, что Барретт надвигается на нее, она
выставила ножницы прямо перед собой.
- Бы должны понять! - закричал Барретт, после чего стремительно
бросился к ней.
Ножницы описали в воздухе короткую дугу снизу вверх, лезвия их
устремились к животу Барретта, будто клюв какой-то злобной хищной птицы.
Он ощутил толчок в ткани его живота и на какое-то мгновение ему даже
показалось, что ничего не изменилось в его положении.
Однако затем он увидел ужас на своем лице, мимолетно отразившемся в
металле ножниц, и только тогда понял, что ему нанесен смертельный удар. С
осознанием этого тотчас пришла и боль. Шатаясь, он отпрянул назад, глаза
его выпучились. Он все еще никак не мог уразуметь, что рваная рана на его
животе нанесена этой хрупкой молодой женщиной, обуянной страхом и гневом.
Руки его сомкнулись над краями раны, но это не остановило хлынувшую из
раны кровь, которая мгновенно промочила насквозь его одежду и выступила
наружу.
Испытывая сонливость и отрешенность от всего, Барретт грузно упал на
пол, ход мыслей его замедлился, они потеряли всякую связность. Он услышал,
как затихли где-то наверху женские шаги, но это его уже нисколько не
волновало. Раньше он никогда особенно не задумывался над таким феноменом,
как смерть. Поэтому теперь, когда такой момент наступил и в его
собственной жизни, важность его показалась ему поначалу уж слишком
преувеличенной. Он обвел взглядом комнату, хотя и не без интереса, но
весьма равнодушно, и даже слегла улыбнулся, увидев голубое свечение,
исходившее от машины, которая и послужила причиной такого неожиданного
завершения его собственного жизненного пути.
И только спустя несколько томительных мгновений ему стало страшно.
Так страшно, что все тело его яростно задрожало, абсолютно все - от пяток
до макушки. Взгляд его уперся в быстро надвигающуюся на него тьму, и он
ужаснулся ее приближением. Он ощутил, как по всей его коже стало
растекаться что-то холодное, как лед, и не сразу понял, что это его
собственный пот.
Его обуял страх! Ужасный, подлинный, всепронизывающий страх! Он не
хотел умирать!
Собрав в предсмертной агонии последние силы, он пополз. Он волочил
себя по полу лаборатории и перемещал свое трепещущее от ужаса тело только
с помощью рук, испытывая мучительнейшую боль.
Затем последним рывком умирающего он бросил себя на пучок голубых
лучей.
...Он брел по лесу, в котором ветки деревьев были словно обгоревшими
и начисто лишены листвы. Все вокруг было укутано густой дымкой, и ему с
трудом удавалось различать фигуры людей, которые устало тащились перед ним
длинной цепочкой, передвигаясь очень медленно, едва волоча ноги.
Он выронил какой-то предмет, что был у него в руке, и он беззвучно
упал то ли в пыль, то ли в пепел. Кто-то сзади него крепко выругался, и,
обернувшись, он увидел лицо бородатого мужчины в металлическом шлеме с
заостренным козырьком. Красно-синяя военная форма мужчины пересекалась
двумя перекрещивающимися белыми полосами, в руке он нес мушкет. Мужчина
произнес что-то на гортанном германском наречии, и Барретт открыл было
рот, но так ничего ему и не ответил.
Он нагнулся и поднял свое собственное, выпавшее из рук, оружие, а
гессенские солдаты шли все дальше и дальше нестройной шеренгой мимо него,
больше не удостаивая его взглядом. "Это случилось, - мелькнула в его
голове радостная мысль. - Я в прошлом - и я жив! Кто бы мог поверить в
такое!"
Он, спотыкаясь, снова побрел по тропе, но к этому времени уже потерял
из виду последнего из шеренги гессенских наемников. Он окликнул их.
Позади него раздался свист.
Он рывком обернулся.
С вершины дерева быстро соскальзывал мужчина в зеленой куртке. Из его
кепи франтовато торчало птичье перо. На ремне, опоясывавшем его талию,
покачивался топор, рука сжимала длинный охотничий нож.
- Выслушайте меня! - вскричал Барретт.
Но мужчина и не собирался его слушать. С проворством пантеры он
набросился на Барретта и крепко обхватил его шею левой рукой. Затем в
воздухе мелькнула сталь ножа.
- Нет! - завопил Барретт.
Лезвие, точно настигнув свою цель, пронзило ткани тела Барретта в
средней части туловища к принесло с собою снова и боль, и страх, и ужас
смерти...
...Ему было очень холодно.
Над головой у него простирался безбрежный купол неба, лютый ветер
свирепо и безжалостно бил ему в обнаженную грудь. Он поднял взор на
нагромождение кучевых облаков у себя над головой, а затем взгляд его
остановился на бесконечной равнине, испещренной невысокими пологими
холмами.
Он попытался пошевелиться, но обнаружил, что руки его крепко
привязаны к столбу. Я жив, подумал он. Жив! Только вот где?
Он повернулся вправо и увидел в непосредственном соседстве нечто
такое, что повергло его в подлинный ужас. Еще один столб, с обвисшим телом
мужчины, привязанным к нему. Мужчина с жестоко избитым телом, из которого
отовсюду сочилась кровь. Кровь ярко алела и на его синих брюках с широкой
белой полосой.
А чуть поодаль, тоже справа, еще одна фигура в такой же самой жуткой
позе.
- Где это я? - вскричал он.
Ответом было только завывание ветра.
А затем раздался гром. Но не над головой, а у земли, у самых его ног.
Рваные, пульсирующие звуки, от которых дрожала трава... Эти звуки с каждым
мгновеньем становились все громче и громче, пока в его поле зрения не
попал и сам источник услышанного им чуть ранее грома.
Эти жуткие звуки исходили от сидевших верхом на лошадях людей,
неровной линией расположившихся впереди. На них была какая-то необычная,
странным образом разукрашенная одежда, столь же нелепо раскрашенными были
их лица. Судя по беспорядочным и быстрым движениям рук, их необузданная
дикость и яростный гнев были очевидны.
Всадники быстро проскакали мимо мертвых тел своих пленников, но при
виде испуганных глаз Барретта и его корчащегося от боли тела, неожиданно
натянули узду своих лошадей.
Первый из всадников откинул назад убранную перьями густую копну
длинных волос и что-то крикнул. Один из молодых индейских воинов
рассмеялся и высоко поднял над головой копье.
- Нет! - закричал барретт, как будто этот крик мог приостановить
полет копья.
Его острие со свистом вспороло кожу Барретта, разодрало ткани живота
и вызвало в угасающем его сознании взрыв боли и страха.
...Он сидел и всматривался в игру пламени огромного кирпичного очага,
расслабленно откинувшись всем своим телом к спинке удобного деревянного
кресла и вытянув перед собой ноги в высоких сапогах.
Он глянул на сверкающую глянцем кожу своих сапог и вздохнул с
облегчением. Он все еще жив! Он не умер!
Барретт внимательно осмотрел свой странный наряд, пытаясь установить,
к какой исторической эпохе его можно было бы отнести. Чуть пониже
подбородка шею опоясывало довольно свободное жабо, вокруг запястий -
кружевные манжеты. Длинный ряд медных пуговиц простирался до самых колен.
Он осторожно поднялся и обвел взглядом комнату. Все в ней казалось
совершенно чуждым, будто он очутился в совсем другой, практически
незнакомой ему обстановке.
- Ты что, не слышишь меня, Маури Скотт? - произнесший эти слова
говорил с каким-то необычным акцентом, глотая согласные и растягивая
гласные.
Вокруг себя Барретт обнаружил столь же незнакомые, глядящие на него
лица, которые с нескрываемой жадностью изучали его и следили за каждым его
жестом. И хотя окружавшая его обстановка на первый взгляд казалась вполне
мирной, а самой атмосфере вокруг него витала какая-то напряженность,
причем она явно касалась непосредственно его самого. Ом посмотрел на
обратившегося к нему юношу с горящими глазами и густыми черными волосами.
Парень стоял в самом центре таверны, широко расставив крепкие ноги, и явно
жаждая услышать от него, Барретта, какой-то ответ.
- Ну так скажи, приятель! Чего молчишь? Скажи же что-нибудь в свою
защиту!
Барретт глотнул слюну.
- Я... я не знаю, о чем идет речь.
Толпа вокруг него угрожающе зарычала.
- Вот как? Ты не понимаешь, о чем это я говорю? И даже знать не
знаешь моей сестры, а? Но вот это, Маури Скотт, это ты поймешь наверняка.
Юноша рванулся к нему, и Барретт взметнул вверх руку.
- Нет! - закричал он. - Вы заблуждаетесь! Я на самом деле совершенно
не знаком с вашей сестрой...
- Гнусный лжец с черным сердцем!
Огонь в очаге отразился от стали клинка в руке юноши, и острое лезвие
его глубоко воткнулось в живот Барретта.
Он громко закричал. Все вокруг потускнело.
...Он снова был под укутанным облаками небом, но скрывавшееся за ним
солнце все равно наполняло все его тело приятным теплом. А в нескольких
метрах от него, выставив вперед огромный продолговатый щит, кругами
передвигалась медленно раскачивающаяся коренастая темно-коричневая мужская
фигура. На голове мужчины был шлем, украшенный султаном, забрало было
закрыто так, что нельзя было разобрать черты его лица. В правой руке
мужчины сверкал короткий меч.
Барретт опустил взгляд на свое собственное тело. Теперь оно оказалось
крупным, очень мускулистым, большую часть туловища прикрывала короткая
туника. В правой руке у него была стальная сетка, в левой руке -
смертельно опасный трезубец.
Он сделал шаг назад, дико озираясь по сторонам, догадался, что на
этот раз процесс развоплощения забросил его на арену Древнего Рима.
Опустив оружие, которое держал в руках, он стал отступать под
натиском надвигавшегося на него кругами противника. Толпа так и взвыла от
негодования, как испытывающий внезапное разочарование дикий зверь при виде
ускользающей добычи.
Широкое лезвие меча его противника со свистом рассекло воздух.
- Нет, пожалуйста, - простонал Барретт. - Вы же не понимаете...
Темно-коричневая фигура подступилась еще ближе, занеся меч над
головой.
- Пожалуйста! Не надо... - Он поднял трезубец, пытаясь защититься, но
на него сверху обрушился могучий удар меча, и трезубец, вращаясь, вылетел
из его рук. Толпа встретила это радостными криками. Теперь зрелище это
стало явно доставлять ей удовольствие. Затем меч еще раз, как смертоносный
молот, опустился на Барретта, плоская сторона его с силой ударила по шее,
швырнув самого его на землю. Гладиатор не мешкая тотчас же пригвоздил его
тело коленом, навалившись на него всем своим весом так, что едва не вышиб
вон весь дух из него.
Затем гладиатор поднялся. Взор его был устремлен к ложе, где весь
подался вперед ухмыляющийся мужчина с ярко вспыхнувшими в нетерпении
глазами.
Барретт знал, что произойдет сейчас, каков будет приговор: короткое
движение вниз больших пальцев императора, опускающееся лезвие
гладиаторского меча, ужасный момент всеохватывающей боли, а затем пустота
и страх...
И еще Барретт теперь знал, что цикл этот будет повторяться вечно,
этот никогда не прекращающийся ад молниеносного погружения холодного
металла в его тело с неминуемым следствием - неизбывной чередой смертей.
+========================================================================+
I Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory I
I в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2" I
Г------------------------------------------------------------------------¶
I Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент I
I (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov I
+========================================================================+
Last-modified: Fri, 14 Aug 1998 05:03:49 GMT