аговорил опять. -- Думаю,
тебе нужно это знать. Доктор говорит, что она умерла от сорока восьми до
шестидесяти часов назад. Похоже, она знала, что это случится, и просто легла
в постель и умерла. Сердечный приступ. Все просто.
-- А Дуэйн знает?
-- Ага. Он уже отвез ее в морг. Похороны послезавтра, -- он смотрел на
меня, прищурив глаза. Свет, отражавшийся от звезды на его фуражке, попадал
мне прямо в глаза.
-- Хорошо. Спасибо, -- я повернулся к двери.
-- И еще.
-- Что?
-- Я хочу объяснить, почему Дейв Локкен был так груб с тобой.
-- Мне это неинтересно.
-- Ты заинтересуешься, Майлс. Видишь ли, мы нашли эту девушку. Утром,
-- он одарил меня своей печальной улыбкой. -- Конечно, она была мертва. Не
думаю, что тебя это удивляет.
-- Нет, -- меня снова охватила дрожь, и я прислонился к двери.
-- Вот. Дело в том, Майлс, что она была как раз в том лесу -- ярдах в
трехстах от домика Ринн. Мы начали с шоссе, -- он махнул рукой в ту сторону,
-- осматривая каждую иголку, и вот сегодня мы нашли ее закопанной в земле на
поляне.
Я судорожно сглотнул.
-- Ты что, знаешь эту поляну?
-- Может быть.
-- Ага. Хорошо. Поэтому старина Дейв и пересолил с тобой -- мы ведь
только что нашли еще одно тело так близко, что ты мог до него доплюнуть. Это
такая маленькая аккуратная полянка, и посередине вроде кто-то разводил
костер.
Я кивнул. Руки у меня по-прежнему были в карманах.
-- Может, ты там и был. Это, конечно, неважно... а может, и важно.
Видишь ли, с ней все было еще хуже, чем с теми двумя. Ее ноги сожжены. И
голова тоже. Похоже, ее держали там долго. Где-то около недели. Этот
приятель привязал ее к дереву и приходил по ночам заниматься с ней.
Я вспомнил призрачную фигуру, ведущую меня на поляну, и теплые угли, в
которые я погружал руки.
-- Ты все еще не знаешь, кто мог это сделать?
Я готов был ответить "да", но вместо этого спросил:
-- А ты думаешь, что это Пол Кант?
Белый Медведь кивнул, как довольный ответом учитель:
-- Вот. Для этого нам нужно знать -- что?
-- Как давно она умерла.
-- Майлс, тебе нужно быть полицейским. Но мы не думаем, что она умерла
от... от опытов нашего приятеля. Ее задушили. На горле громадные синяки.
Доктор Хэмптон еще не определил, когда это могло случиться. Но предположим,
что это произошло после того, как Пол Кант убил себя.
-- Это не я, Белый Медведь.
Он смотрел на меня, ожидая продолжения. Потом, не дождавшись, сказал:
-- Ну, кто этого не делал, мы с тобой знаем. Я вчера говорил с твоим
главным подозреваемым. Он сказал, что такие бутылки из-под коки он видел в
подвале Дю-эйна, откуда ты легко мог их взять, а эту дверную ручку ты сам
выбросил. Он сказал, что не знает, как эти вещи оказались в его машине. И он
не ходил ночью в лес, потому что признался, чем он занимается по ночам, --
он опять улыбнулся. -- Они с дочкой Дю-эйна забирались в этот сарай возле
Энди. Гоняли дурака всю ночь. Пол Кант порушил их счастье.
-- Никто не может этого подтвердить.
Он скривился и недовольно хмыкнул:
-- Майлс, ты готов порушить чужое счастье от своей злости, -- он надел
свои темные очки и приобрел совсем зловещий вид. Такого не хотелось бы
встретить в темном переулке. -- Почему бы нам немного не прокатиться?
-- Куда?
-- Так, в одно место. Хочу показать тебе кое-что. Садись ко мне в
машину. Я остался на месте.
-- Двигай задницей, Майлс.
Я подчинился. Он вырулил на шоссе, не поворачивая головы ко мне. На
лице его застыла маска отвращения. Мы мчались к Ардену на скорости, миль на
двадцать превышающей допустимую.
-- Ты везешь меня к ее родителям. Он не ответил.
-- Решил, наконец, меня арестовать?
-- Заткнись.
Но мы не остановились возле участка. Белый Медведь промчался через
Арден на той же скорости. Ресторан, зал для боулинга и опять поля. Мы были
там же, куда он отвез меня в тот день, когда я повстречался с Полом Кантом.
Бесконечные желто-зеленые поля и сверкающая за деревьями река Бланделл.
Внезапно Белый Медведь снял фуражку и швырнул на заднее сиденье.
-- Чертовски жарко.
-- Не понимаю. Если ты хочешь опять меня избить, незачем было
забираться так далеко.
-- Не хочу тебя слушать, -- он повернул ко мне голову. -- Знаешь, что
находится в Бланделле?
Я покачал головой.
-- Ладно. Посмотришь.
Тощие коровы тоскливо смотрели, как мы проезжаем.
-- Больница?
-- Точно, -- больше он ничего не сказал. На полной скорости мы
пересекли городскую черту Бланделла. Он казался очень похожим на Арден --
одна главная улица с магазинами, деревянные дома, автостоянка с лениво
свисающими флагами. По тротуарам разгуливали люди в рабочей одежде и
соломенных шляпах.
Белый Медведь проехал город и свернул на узкую дорожку, ведущую в
какой-то зеленый массив.
-- Больница графства, -- буркнул он. -- Нам не сюда. Мы проехали серые
угрюмые здания больницы и свернули вправо. На аллеях и газонах не было видно
ни души.
-- Я оказываю тебе честь. Немногим туристам удается осмотреть эту
достопримечательность.
Дорога привела нас к стоянке рядом с серым приземистым зданием, похожим
на кубик льда. По бокам здания пробивались сквозь глинистую почву жесткие
кусты.
-- Добро пожаловать в морг графства Фурниво, -- Белый Медведь вылез из
машины и пошел вперед, не оглядываясь на меня.
Я дошел до двери как раз в тот момент, когда она захлопнулась за ним.
Открыв дверь снова, я оказался в белой прохладе вестибюля. За стеной гудела
какая-то машина.
-- Это мой помощник, -- бросил Белый Медведь, и я не сразу понял, что
он имеет в виду меня. Он снял очки
и заложил руки за спину. В стерильном пространстве морга он выглядел --
и пах, -- как буйвол. За столом сидел маленький человек в потертом белом
халате. На столе ничего не было, кроме радиотелефона и пепельницы. -- Хочу
показать ему новенькую. Человек равнодушно взглянул на меня.
-- Какую?
-- Мичальски.
-- Ага. Она как раз после вскрытия. Не знал, что у вас новый помощник.
-- Это доброволец, -- объяснил Белый Медведь. Человек встал из-за стола
и отпер зеленые железные двери в конце вестибюля.
-- После вас, -- Белый Медведь махнул мне рукой. Протестовать было
бесполезно. Я миновал вслед за смотрителем длинный ряд металлических дверей.
Говр шел сзади, едва не наступая мне на пятки.
-- Нравится? -- спросил он.
-- Не вижу смысла.
-- Скоро увидишь.
Смотритель остановился у одной из дверей и отпер ее длинным ключом из
связки, вытащенной из кармана.
-- Вытаскивайте.
Смотритель вытянул из камеры каталку, на которой лежало обнаженное тело
девушки. Я думал, что они накрывают их простынями.
-- Боже, -- я заметил, в каком она состоянии. Белый Медведь спокойно
ждал. Я посмотрел ей в лицо. В ледяном воздухе морга меня прошиб пот.
-- Она напоминает тебе кого-нибудь?
Я сглотнул. Если мне нужно было еще доказательство, оно лежало передо
мной.
-- А те две были похожи на нее?
-- В общем, да. Странд вообще могла показаться ее сестрой.
Я вспомнил ненависть, которую почувствовал, когда она пыталась
пробраться в меня. Да, она вернулась к жизни и убила трех девушек, случайно
оказавшихся похожими на нее. Я буду следующим.
-- Интересно, правда? -- спросил Говр. -- Закрывайте ее, Арчи.
Смотритель задвинул каталку обратно.
-- Пошли в машину.
Я вышел с ним в полдневную жару и сел в машину. Не говоря больше ни
слова, он отвез меня на ферму Апдалей.
Высадив меня, он вышел сам и некоторое время стоял, нависая надо мной,
как грозящая рухнуть скала.
-- Значит, договорились? Никуда не уезжай, пока мы не получим
заключения эксперта.
-- А почему ты не посадишь меня в тюрьму?
-- Майлс, ты же мой помощник, -- с этими словами он сел в машину. --
Тебе лучше поспать. У тебя неважный вид, -- когда он разворачивал машину, я
увидел у него на лице мрачную, довольную улыбку.
Проснулся я среди ночи. На столе в ногах кровати сидела Алисон Грининг.
В лунном свете я мог различить ее лицо и Очертания тела. Я испугался -- не
знаю чего, но я испугался за свою жизнь. Она сидела, не двигаясь. Я сел на
кровати, чувствуя себя совершенно беззащитным. Она выглядела совершенно
нормально; обычная юная девушка. Слишком обычная, чтобы вызвать все ужасные
события в Ардене. Лицо ее казалось восковым. Потом страх опять навалился на
меня, и я открыл рот, чтобы что-то сказать. Прежде чем я успел выдавить хоть
слово, она исчезла.
Я встал, потрогал стул и поднялся в свой кабинет. Бумаги так же лежали
на полу и торчали из мусорного ведра. Ее не было.
Утром я выпил полпинты молока, с отвращением подумал о еде и понял, что
нужно уезжать. Ринн была права. Мне необходимо как можно скорее покинуть
долину. Зрелище ее, неподвижно сидящей у моей кровати, ее лица, омытого
лунным светом, пугало сильней, чем взрыв ярости в моем кабинете. Я видел ее
лицо и не находил в нем ни одного из знакомых мне чувств. В нем было не
больше жизни, чем в маске. Я отставил бутылку, проверил в карманах ключи и
деньги и вышел на улицу. На траве еще лежала роса.
По 93-му до Либерти, подумал я, потом через реку в какой-нибудь
городок, где можно оставить "нэш", и послать телеграмму в "Нью-Йорк Кемикал"
с просьбой об авансе, и купить подержанный автомобиль, и поехать в Колорадо
или Вайоминг, где меня никто не знает. Я выехал на дорогу и, прибавив
скорость, направился к шоссе.
Поглядев в зеркальце обзора, я увидел, что меня догоняет другая машина.
Я попытался оторваться, но она продолжала следовать за мной на почтительном
расстоянии. Повторялась прелюдия той ужасной ночи, когда я потерял ее; ночи,
когда мы заключили клятву. Машина подъехала ближе, и, увидев черный и белый
цвета, я понял, что это полиция. Если это Белый Медведь, подумал я, я задушу
его голыми руками. Я надавил акселератор изо всех сил, проносясь мимо скалы
красного песчаника. "Нэш" начал вибрировать, будто готовясь развалиться.
Полицейская машина легко догнала меня и принялась оттирать к обочине. В
конце концов я вынужден был остановиться.
Я вышел из машины и встал рядом. Человек за рулем полицейского
автомобиля тоже вылез. Это был Дейв Локкен. Подходя ко мне, он держал правую
руку на кобуре.
-- Хорошая гонка, -- он подражал Белому Медведю и в выражениях, и даже
в медленной, вразвалку, походке. -- Вы куда?
-- В магазин.
-- Надеюсь, вы не собираетесь удрать? А то я уже два дня дежурю возле
вашего дома.
-- Следите?
-- Для вашей же пользы, -- он усмехнулся. -- Шеф сказал, что вас нужно
охранять. Подождите, медэксперт скоро позвонит шефу, и все станет ясно.
-- Вам нужно охранять не меня.
-- Сейчас вы скажете, что это Зак, сын шерифа Говра. Я уже слышал это
пару дней назад. Но тут вы прогадали. Сын -- это все, что осталось от его
семьи. Так что, езжайте-ка домой.
Я вспомнил бледную маску, глядящую на меня от изножья кровати, потом
взглянул на магазин Энди. Энди и его жена стояли у окна и глядели на нас:
один взгляд выражал ужас, другой -- презрение.
Я повернулся и пошел к машине. Через пару шагов я обернулся и спросил
его:
-- Что бы вы сказали, если бы узнали, что ваш шеф изнасиловал и убил
девушку? Двадцать лет назад?
-- Я сказал бы, что вы напрашиваетесь на неприятности. Как делали с
самого приезда сюда.
-- Что, если бы я сказал вам, что девушка, которую он изнасиловал... --
я поглядел в его злое лицо и не стал больше ничего говорить. От него пахло
жженой резиной. -- Я еду в Арден. Можете шпионить дальше.
Он следовал за мной всю дорогу, время от времени что-то сообщая по
радио. Когда я вылез возле автостанции, он поставил машину на другой стороне
улицы. Сперва Хэнк Спелз сообщил, что ремонт "фольксвагена" обойдется мне в
пятьсот долларов, и я отказался платить. Он сунул руки в карманы комбинезона
и уставился на меня с сонной злобой.
-- Что вы сделали?
-- Переделал мотор. Заменил кое-какие детали. Много всего.
-- Не смешите меня. Вы не смогли бы переделать даже сигарету.
-- Платите или не получите машину. Хотите, чтобы я вызвал полицию?
-- Пятьдесят долларов, и все. Вы мне даже квитанцию не выдали.
-- Пятьсот. Мы не выдаем квитанций. Люди нам доверяют.
Настал мой черед быть безрассудным. Я перешел улицу, вытащил Локкена из
машины и подошел вместе с ним к станции. Увидев его, Хэнк Спелз, похоже,
пожалел о своей фразе насчет вызова полиции.
-- Ладно, -- сказал Спелз, когда я посвятил Локкена в суть наших
разногласий. -- Сколько вы даете? Локкен смотрел на него с отвращением.
-- Тридцать долларов.
-- Вы же сказали пятьдесят!
-- Я передумал.
-- Заполняйте счет на тридцать, -- велел Локкен, и парень скрылся в
конторе.
-- Вот странно, -- сказал я Локкену, -- с вами в этой стране поступают
по закону, только когда у вас за спиной полицейский.
Локкен промолчал. Появился Спелз, ворча, что одни новые стекла стоят
больше тридцати баксов.
-- Хорошо. Я уплачу по кредитной карточке.
-- Мы не принимаем карточки, выданные за пределами штата.
-- Полиция! -- Локкен тут же возник рядом, как чертик из коробочки.
-- Че-е-рт, -- промычал парень. Я еще заставил его залить мне полный
бак бензина.
По пути назад Локкен подъехал ко мне и крикнул через открытое окно:
-- Я только что получил новости. Похоже, мне не нужно больше следить за
вами, -- он развернулся и поехал по Мейн-стрит в направлении полицейского
участка.
Я понял, как Хэнк Спелз переделал мотор, когда попробовал въехать на
холм за мотелем РДН. Мотор заглох, и мне пришлось остановиться и заводить
машину несколько раз. То же самое повторилось на холме с итальянским
пейзажем, и еще раз -- когда я спускался с последнего холма в долину. В
четвертый раз мотор заглох уже во дворе, и я бросил машину на газоне.
На обычном месте возле гаража стоял еще один полицейский автомобиль.
Это был шериф.
Я подошел к фигуре, сидящей на перилах крыльца.
-- На автостанции все в порядке? -- спросил Белый Медведь.
-- Что ты тут делаешь?
-- Хороший вопрос. Заходи, поговорим об этом. Когда я вошел внутрь, я
увидел, что Белый Медведь сидит рядом с кучей моей одежды.
-- Блестящая идея, -- сказал я. -- Забери у человека вещи, и он никуда
не убежит. Этому вас учат в полицейской школе?
-- Сейчас ты их получишь. Сядь, -- это был приказ. Я опустился в
кресло.
-- Медэксперт позвонил мне пару часов назад. Эта девушка умерла в
среду. Через сутки после того, как Пол Кант покончил с собой.
-- И за день до того, как вы ее нашли.
-- Верно, -- он уже с трудом скрывал свой гнев. -- Мы опоздали на день.
Мы могли бы и не найти ее, если бы нам не сообщили, что ты взял за привычку
прогуливаться в этих лесах. Если бы мы подоспели пораньше, может, и Пол Кант
был бы жив.
-- Может, тогда один из твоих сторожей не убил бы его.
-- Ладно, -- он встал и подошел ко мне. Доски пола скрипели под его
весом. -- Ладно, Майлс. Ты хорошо повеселился. Но веселье кончилось. Так
почему бы тебе не покончить со всем этим и не признаться? -- он улыбнулся.
-- Это моя работа, Майлс. Согласись, что я был терпеливым. Я не хотел, чтобы
какой-нибудь еврей-адвокат из Нью-Йорка заявился сюда и обвинил меня в
нарушении всех твоих прав.
-- Посади меня в тюрьму, -- сказал я.
-- Я знал, что ты так скажешь. Я давно тебе предлагал. Теперь сделай
еще одну вещь, и ты сможешь, наконец, отдохнуть.
-- Я думаю, -- горло мое сжалось, как лицо Галена Говра. -- Я знаю, это
прозвучит дико, но я думаю, что тех девушек убила Алисон Грининг.
Он поднял брови.
-- Она посылала -- я думаю, что это она, -- те письма. Я видел ее,
Белый Медведь. Она вернулась. В ту ночь, когда она умерла, мы дали клятву,
что встретимся в 1975-м, и я приехал сюда из-за нее, и она... она вернулась.
Я ее видел. Она хочет забрать меня с собой. Она ненавидит жизнь. Ринн это
знала. Она...
Тут до меня дошло, что Белый Медведь не слушает меня. В следующую
секунду он действовал быстрее, чем можно было ожидать от человека его
размеров, и выбил из-под меня стул. Я упал и откатился к двери; ботинок
Белого Медведя врезался мне в бедро.
-- Чертов идиот, -- прорычал он. В ноздри мне ударил запах пороха. Он
пнул меня в живот, и я сложился пополам. Как в ночь смерти Пола, Белый
Медведь склонился надо мной. -- Ты думаешь, что выпутаешься, если будешь
косить под сумасшедшего? Я расскажу тебе о твоей гребаной кузине, Майлс. Да,
конечно, я был там в ту ночь. Мы оба были там, Дуэйн и я. Но Дуэйн ее не
насиловал. Это сделал я. Дуэйн был слишком занят тобой, -- я слушал, боясь
даже вдохнуть. -- Я ударил ее по голове как раз тогда, когда Дуэйн саданул
тебя о камень. Потом я поимел ее. Она только этого и хотела --
сопротивлялась только потому, что ты там был, -- он взял меня за волосы и
стукнул головой о пол. -- Я не знаю, была ли она жива, когда я кончил. Она
морочила меня все лето, маленькая сучка. Может, я даже хотел убить ее. Не
знаю. Но я знаю, что каждый раз, когда ты произносил имя этой бляди, мне
хотелось убить тебя, Майлс. Ты не должен был лезть в это старое дело, -- он
снова двинул меня головой о доски. -- Совсем не должен был в это лезть, --
он убрал от моей головы руку и шумно вздохнул. -- И зря ты пытался
рассказать об этом, все равно никто тебе не поверил. Ты ведь это знаешь? --
я слышал его тяжелое дыхание. -- Так ведь? -- его рука вернулась и снова
придавила меня к полу. Потом он сказал. -- Пошли внутрь. Я не хочу, чтобы
нас видели, -- он втащил меня в дом и швырнул на пол. Я почувствовал острую,
режущую боль в носу и ушах.
-- Арестуй меня, -- сказал я, не слыша собственного голоса. -- Она меня
убьет.
-- Хочешь легко отделаться, Майлс, -- я услышал, как его нога двигается
по полу и приготовился к очередному пинку. Потом я услышал, что он пошел в
кухню и открыл глаза. Зажурчала вода. Он вернулся со стаканом.
Он сел на старый диван и отхлебнул воды:
-- Я хочу узнать кое-что. Как ты себя чувствовал, увидев в ту ночь Пола
Канта? Как ты чувствовал себя, глядя на этого несчастного педика и зная, что
все это случилось с ним из-за тебя?
-- Я не делал этого, -- сказал я или попытался сказать. Говр шумно
вздохнул.
-- Не заставляй меня начинать все сначала. Как же кровь на твоей
одежде?
-- Какая кровь? -- я попытался сесть.
-- Кровь. Я порылся в твоем шкафу. Кровь на штанах, и пара туфель с
пятнами крови наверху, -- он поставил стакан на пол. -- Сейчас я заберу это
все в лабораторию в Бланделле и узнаю, нет ли там крови одной из тех
девушек. У Кэндис Мичальски и Гвен Олсон был тип АБ, а у Дженни Странд тип
О.
-- Кровь на одежде? Ах, да. Я тогда поранил руку. В первый день, как
приехал. Она попала мне на туфли, пока я вел машину. Должно быть, и на
брюки.
Говр покачал головой.
-- И у меня тоже АБ.
-- Откуда ты знаешь?
-- Моя жена любила благотворительность. Мы с ней каждый год сдавали по
пинте в центр переливания на Лонг-Айленде.
-- Лонг-Айленд, -- он опять покачал головой. -- У тебя АБ? -- он прошел
мимо меня на крыльцо.
-- Майлс, -- окликнул он. -- Если ты такой невинный, почему ты
торопишься за решетку?
-- Я тебе уже сказал.
-- Бо-о-оже, -- он положил назад мои туфли и брюки. Потом опять подошел
ко мне. -- А теперь послушай, что я тебе скажу. Уже пошли слухи. Я никому не
буду мешать прийти сюда и разобраться с тобой. Немного закона джунглей тебе
не повредит. Мне ты больше понравишься мертвым, чем в тюрьме, приятель. И я
не думаю, что ты так глуп, чтобы попытаться сбежать от меня. На этой
развалюхе ты все равно далеко не уедешь, -- его нога приблизилась ко мне и
остановилась в дюйме от моих ребер. -- Понятно?
Я кивнул.
-- Мы еще увидимся, Майлс. Мы оба получим то, что заслужили.
После того, как я целый час отмокал в горячей ванне, выгоняя боль
вместе с паром, я поднялся наверх и работал несколько часов, пока не увидел,
что уже стемнело. Я услышал, как Дуэйн кричит на дочь -- сердито, монотонно,
повторяя какое-то одно неразборчивое утверждение. И его крики, и темнота не
давали мне больше работать. Провести еще одну ночь в старом доме казалось
невозможным: я все еще видел ее сидящей возле моей кровати и смотрящей на
меня пустыми глазами. Это была ее восковая модель, пускай и в точности
копирующая ее лицо и фигуру, тонкая оболочка, под которой скрывались звезды
и туманности. Я отложил карандаш, достал из шкафа куртку и спустился вниз.
Начиналась ночь. По небу неслись темные силуэты облаков. Над ними
висела добела отмытая луна. Холодный ветер, казалось, дул на дом прямо с той
дальней поляны в лесу. Я вздрогнул и забрался в "фольксваген".
Сперва я хотел просто колесить по дорогам, пока не устану, а остаток
ночи провести в машине; потом решил заехать к Фрибо и облегчить забытье
дозой спиртного. Забытье вряд ли обошлось бы дороже десяти долларов. Я
задребезжал по 93-му в направлении города, и потом подумал: за это время
новость о заключении медэксперта наверняка разошлась по Ардену. Я окажусь
или презираемым парией, или объектом охоты. На этом месте машина заглохла. Я
проклял Хэнка Спелза, представив, как возвращаюсь в Нью-Йорк в неспешном
ритме тридцати пяти миль в час. Нужно поскорее найти механика и за любые
деньги отремонтировать мотор. Потом я вспомнил о восковом лице со
скрывающимися за ним звездами и подумал, что буду счастлив просто добраться
до Нью-Йорка живым.
Наконец я смог завести проклятый мотор. Проезжая по окраине Ардена, я
увидел знакомую тень в окне и выпрыгнул из машины, прежде чем мотор опять
успел заглохнуть. Я пробежал по черному асфальту улицы, по газону и надавил
кнопку звонка Бертильсона.
Пастор открыл дверь, и на лице его отразилось изумление. Оно было так
же похоже на маску, как и у нее. Он игнорировал тревожные оклики жены: "Кто
это? Кто это?"
-- Ну? -- он улыбнулся. -- Вы пришли за моим благословением? Или хотите
исповедаться?
-- Впустите меня. Я хочу, чтобы вы меня защитили. За его плечом
появилось лицо жены, также похожее на маску.
-- Мы слышали об ужасных деталях смерти Мичальски, -- сказал он. -- У
вас отменное чувство юмора, Майлс, раз вы пришли сюда.
-- Прошу вас, впустите меня. Мне нужна ваша помощь.
-- Я лучше предложу помощь тем, кто примет ее с благодарностью.
-- Я в опасности. Моей жизни грозит опасность. Его жена сощурилась на
меня из-за плеча супруга:
-- Что ему нужно? Пусть уходит.
-- По-моему, он хочет остаться у нас на ночь.
-- У вас есть долг? -- спросил я.
-- У меня есть долг в отношении христиан. Вы не христианин. Вы
отступник.
-- Пусть он уходит.
-- Я умоляю вас.
Миссис Бертильсон от возмущения затрясла головой:
-- Вы отвергли нашу помощь уже не раз, и теперь мы не обязаны помогать
вам. Вы просите, чтобы мы оставили вас у себя?
-- Только на одну ночь.
-- Вы думаете, я смогу заснуть с вами под одной крышей? Закрывай дверь,
Элмер.
-- Подождите...
-- Отступник! -- он захлопнул дверь. Секунду спустя задернулись
занавески на окнах.
Беспомощный. Он не может помочь, ему не хотят помогать. История
человека, которого отказались даже посадить в тюрьму.
Я выехал на Мейн и остановил машину посреди пустой улицы. Надавил гудок
раз, потом другой. На какой-то момент опустил голову на руль, после открыл
дверцу. Рядом гудела неоновая реклама; надо мной прошелестели невидимые
крылья. Ничего не двигалось. Не было никаких признаков жизни. В домах и
магазинах не горел свет; машины уткнулись носами в обочину, как сонные
коровы. Я закричал -- мне не ответило даже эхо. Опустели и бары, хотя в
витринах их мигала реклама. Я пошел по улице в направлении Фрибо, чувствуя,
как за мной струится синий туман.
Камень размером с картофелину ударился о стену. Это могли быть снова
они, те, кто бросал в меня камни. Я поднял его, вспомнив, как в бурные
времена своего брака бил посуду, и швырнул в самую большую витрину Фрибо.
Стекло брызнуло на тротуар.
Потом опять все стихло. Никто не кричал, никто не бежал ко мне.
Единственным звуком было гудение рекламы. Я задолжал Фрибо долларов
пятьдесят, но никогда их не отдам. Пахло пылью и травой с полей. Я
вообразил, как люди, сидящие в баре, затаивают дыхание и прячутся, пока я не
пройду. Как они сидят за стойкой и лезут под столы. Мой последний шанс.
Утром двадцать первого я проснулся на заднем сиденье автомобиля. Мне
позволили пережить ночь. Из дома Дуэйна раздавались громкие крики. Проблемы
его и его дочери казались мне ужасно далекими и чужими, как проблемы
марсиан. Я встал с сиденья, толкнул дверцу и вылез. Моя спина ныла, и я
чувствовал острую, настойчивую резь в глазах. Посмотрев на часы, я увидел,
что до наступления темноты остается тринадцать часов. Я не мог убежать. Мой
последний день на земле был жарким и безоблачным. Футах в шестидесяти из-за
ограды высунула голову кобыла, глядя на меня бархатными глазами. Большая
зеленая муха налетела с сердитым жужжанием на крышу машины, целясь на кучки
птичьего помета. Все вокруг меня казалось частью воскрешения Алисон --
кусочками головоломки, которые легли на место после полуночи.
Я подумал: если я сяду в машину и попытаюсь уехать, она остановит меня.
Вихрь листьев залепит ветровое стекло, лианы обовьют акселератор. Я видел
это совершенно ясно, вдыхал похожий на сперму запах сока растений -- и со
стоном отдернул руку от крыши "фольксвагена".
Я не знал, как вынести напряжение предстоящих часов. Где мне ее
встретить?
С отчаянием солдата, знающего, что сражение состоится независимо от
того, готовится он к нему или нет, я решил, где я буду, когда наступит ночь.
Где же, как не в том месте, где это случилось? Я ждал этого двадцать лет и
теперь знал, как все произойдет -- как засвистит ветер и лес раскроется,
освобождая ее мне на погибель.
Время шло. Я сонно бродил по дому, время от времени удивляясь, почему
не идет Тута Сандерсон, потом вспомнил, что я ее уволил. Я сидел на старой
мебели, окунаясь в прошлое. Бабушка закладывала хлеб в печку; по радио вещал
Орэл Робертс; Дуэйн хлопал ладонью по ручке кресла. Ему было двадцать, и его
зачесанные волосы торчали наверху коком по тогдашней моде. Алисон Грининг,
четырнадцати лет, появлялась в двери (мужская рубашка, закатанные до колен
штаны; воздух вокруг нее пощелкивал от сексуального напряжения) и на
цыпочках проскальзывала на улицу. Наши матери говорили на крыльце. Я видел,
как Дуэйн смотрит на нее с ненавистью.
Потом я оказался в спальне, не помня, как поднялся по лестнице. Я
лежал, вспоминая груди, прижимавшиеся к моему телу -- сперва маленькие,
потом полные. Она все еще была внизу; я слышал ее легкие шаги в комнате,
слышал, как хлопнула дверь.
Ты снова влип в прошлом году. Мое лицо горело. Я вошел в кабинет и
увидел листы бумаги, торчащие из мусорного ведра. Разве птицы кашляют? Я
задыхался, воздух казался ватным, густым.
Я вернулся в спальню и сел на стол, где сидела она. Я потерял все. Мое
лицо застыло, как маска, будто его покрыли слоем бальзама Ринн. Даже когда я
начал плакать, лицо оставалось пустым и застывшим, как у нее, когда она
сидела на этом стуле. Она вошла в меня снова; она была внизу, попивая
"кул-эйд" 55-го года. Она ждала.
Через несколько часов, когда я сидел за столом и смотрел в окно, я
услышал вопль Алисон Апдаль. Это помогло мне очнуться. Она бежала по
тропинке к сараю; ее рубашка была разорвана сзади и хлопала. У сарая она не
остановилась, а побежала дальше, через ограду, по полю, к лесу на краю
долины. Это был лес, где Алисон Грининг и я искали индейские курганы. Когда
Дровосек одолела невысокий холм и начала спуск в лощину, поросшую желтыми
цветами, она сорвала рубашку и бросила ее в траву. Я увидел, что она плачет.
Потом на тропинке появился Дуэйн в рабочей одежде. Он шел ко мне, неся
ружье, но, похоже, не слишком сознавал, что собирается делать. Пройдя шагов
шесть, он посмотрел на ружье и повернул обратно. Еще пара шагов -- и новый
поворот в моем направлении. Еще три шага, опять взгляд на ружье и глубокий
вздох. Потом он решительно швырнул ружье в кусты возле гаража. Я видел, как
его губы выговаривают слово "сука". Он оглянулся на дом с таким видом, будто
хотел тут же сжечь его. Потом посмотрел на мои окна и увидел меня. Сразу же
я почуял запах пороха и обгорелой плоти. Он что-то сказал, но стекло
заглушало звуки, и я распахнул окно.
-- Выходи, -- говорил он. -- Выходи, сволочь.
Я сошел на крыльцо. Он шел по остаткам газона, нагнув голову и глубоко
засунув руки в карманы. Увидев меня, он изо всех сил пнул холмик грязи,
оставленный шинами моих линчевателей.
-- Я знал, -- хрипло прошептал он. -- Черт тебя подери. Черт подери
баб.
Я пригляделся. Его состояние было похоже не на вспышку ярости, какую я
видел раньше, а на подавленный гнев, которому я был свидетелем, когда он
чинил трактор в сарае.
-- Ты дерьмо. Дерьмо. Ты и ее смешал с дерьмом. Ты и Зак.
Я сошел с крыльца. От Дуэйна, казалось, идет пар, и дотронуться до него
значило обжечь пальцы. Даже в своем оцепенении я заметил, в каком смятении
находятся его чувства.
-- Я видел у тебя ружье, -- сказал я.
-- Ты видел и то, что я его бросил. Я бросил ружье. Но думаешь, я не
смогу убить тебя вот этими руками? -- еще градусов десять, и его лицо
взорвалось бы и разлетелось на сотню кусков. -- Ты думаешь, что так легко
отделался?
"От чего?" -- хотел спросить я, но решил не мешать ему изливать душу.
-- Нет, -- сказал он. Он не мог уже контролировать голос, срывающийся в
фальцет. -- Я знаю, что делают с такими; как ты, в тюрьме. Там из тебя
выдавят требуху. Ты захочешь поскорее сдохнуть. А может, окажешься в
дурдоме. Каждый день ты будешь жалеть о том, что еще жив. И это хорошо.
Такие, как ты, не должны жить.
Сила его ненависти поразила меня.
-- Так и будет, Майлс. Так должно быть. Ты вернулся сюда, Майлс,
хвастаться передо мной своим чертовым образованием. Ты ублюдок. Я бы выбил
это из нее, но она сама призналась, -- он пододвинулся ко мне, и я увидел
разноцветные пятна на его лице. -- Парни вроде тебя думают, что им все
сойдет с рук, да? Думают, что девушки никогда ничего не расскажут?
-- Тут не о чем рассказывать, -- я понял, наконец, о чем идет речь.
-- Тута ее видела. Как она выходила от тебя. Она рассказала Реду, а Ред
-- мой друг. Он сказал мне. Я знаю, Майлс. Ты испоганил ее.
-- Я ее не насиловал, Дуэйн, -- я с трудом верил в реальность этой
сцены.
-- Значит, так? Тогда скажи, что ты сделал. Ты ведь умеешь говорить,
так расскажи мне.
-- Она пришла ко мне сама. Я этого не хотел. Она залезла ко мне в
постель. Ее использовал кто-то другой. Конечно же, Дуэйн не так меня понял:
-- Кто-то другой?
-- Ее использовала Алисон Грининг.
-- Черт, черт, черт! -- он выхватил руки из карманов и хлестнул себя по
щекам. -- Когда тебя засадят в тюрьму, я сожгу этот дом, я сравняю его с
землей, я... -- он немного успокоился и снова устремил взгляд на меня. Глаза
его, как я впервые заметил, были того же водянистого оттенка, что и у его
дочери.
-- Почему ты не хочешь застрелить меня?
-- Потому что этого мало. Говорю, ты не отделаешься так легко, -- его
глаза снова блеснули. -- Думаешь, я не знаю про этого ебучего Зака? Я знал,
что она бегает к нему по ночам. У меня есть уши, и я знаю то, чего ты
никогда не узнаешь, пускай ты ставил им выпивку и все такое. Я слышал, как
она прокрадывается в дом по утрам. Такая же тварь, как все остальные. Как
та, по которой я ее назвал. Все они животные. Дюжина их не стоит одного
мужика. Не знаю, зачем я вообще женился. После той польской сучки я знал о
бабах все. Все они твари, такие же, как ты. Но ты мужчина, и ты заплатишь.
-- Ты ненавидишь меня из-за Алисон Грининг? -- спросил я. -- За что я
заплачу?
-- За то, что это ты, -- он сказал это ровно, как нечто само собой
разумеющееся. -- Для тебя все кончено. Говр скоро тебя достанет. Я недавно
говорил с ним. Если ты попробуешь удрать, тебя найдут.
-- Ты говорил с Говром? Он решил меня арестовать? -- во мне
шевельнулась надежда.
-- Угадал.
-- Как хорошо. Я этого и хотел.
-- О Боже, -- простонал Дуэйн.
-- Этой ночью вернется Алисон Грининг. Она не то, чем была раньше. Она
стала чем-то ужасным. Ринн пыталась меня предупредить, -- я смотрел в
недоверчивое лицо Дуэйна. -- Это она убила тех девушек. Я думал, это Зак, но
теперь я знаю, что это была Алисон Грининг.
-- Хватит-о-ней-говорить, -- промычал он. Я повернулся и пошел в дом.
Дуэйн что-то кричал мне вслед, и я, не оборачиваясь, сказал:
-- Я иду звонить Говру.
Он вошел следом за мной и наблюдал, как я набираю номер полиции.
-- Это тебе не поможет, -- пробормотал он. -- Тебе остается только
ждать. Или собрать вещички и попробовать удрать. Но Хэнк говорит, что ты
далеко не уедешь. Ты не успеешь добраться до Бланделла, как Говр тебя
сцапает, -- он говорил больше с самим собой, чем со мной.
Я слушал гудки, ожидая, что ответит Дейв Локкен; но трубку взял сам
Белый Медведь.
-- Шериф Говр слушает.
-- Это Майлс.
Дуэйн:
-- С кем ты говоришь? Это Говр?
-- Это Майлс, Белый Медведь. Ты собираешься ехать за мной.
Пауза, заполненная сопением. Потом он сказал:
-- Ох, Майлс. Я слышал, ты все никак не можешь остановиться. Надеюсь,
твой кузен Дю-эйн там, с тобой.
-- Да. Он здесь.
-- Конечно, черт побери, -- буркнул Дуэйн.
-- Так вот, мы получили результаты анализа. Действительно, это АБ.
Нужен еще день, чтобы выяснить, мужская это кровь или женская.
-- У меня нет этого дня.
-- Майлс, я не удивлюсь, если у тебя не будет и пяти минут. Дуэйн там с
ружьем? Я предложил ему взять ружье, когда узнал, что он собирается к тебе.
Знаешь, закон иногда смотрит сквозь пальцы на такие вещи.
-- Я прошу тебя спасти меня, Белый Медведь.
-- Многие считают, что тебе лучше умереть.
-- Локкен знает, что ты сделал? Он сдавленно хихикнул:
-- У Дейва сегодня дела на другом конце округа. Странно, правда?
-- Пусть едет сюда. Скажи ему, -- сказал Дуэйн. -- Я не могу больше
смотреть на тебя.
-- Дуэйн говорит, чтобы ты приезжал сюда.
-- Почему бы вам не разобраться самим? Мне кажется, так будет лучше, --
он повесил трубку.
Я повернулся, все еще держа в руках трубку. Дуэйн смотрел на меня.
-- Он не приедет, Дуэйн. Он хочет, чтобы ты меня убил. Он отослал
Локкена в какую-то глушь, чтобы никто не знал, как он все спланировал.
-- Ты врешь.
-- Разве он не говорил тебе про ружье?
-- Конечно. Он думает, что ты убил тех девушек.
-- Нет. Он рассказал мне про Алисон Грининг. Как все случилось тогда.
Поэтому он будет рад, если ты убьешь меня. Если я умру, на меня повесят эти
убийства, и я замолчу. Двойная выгода.
-- Молчи, -- он сжал кулаки. -- Хватит об этом!
-- Но ты не убивал ее. Зачем тебе моя смерть?
-- Я пришел сюда не затем, чтобы говорить об этом. Я хотел, чтобы ты
признался в том, что сделал с моей дочерью. Думаешь, мне хотелось выбивать
это из нее?
-- Да.
-- Что?
-- Да. Я думаю, тебе этого хотелось.
Дуэйн яростно вдавливал руки в кухонный стол, как до того в двигатель
трактора. Когда он повернулся ко мне, на губах его появилось подобие улыбки.
-- Теперь я знаю, что ты спятил. Может, мне и правда убить тебя, как
хочет Говр?
-- Может быть, -- согласился я. Я видел, как он пытается прийти в себя.
Его лицо теперь было бесцветным и рыхлым. Его личность, которая казалась мне
такой же крепкой и неповоротливой, как его тело, теперь разваливалась на
части.
-- Зачем ты вообще позволил мне приехать? -- спросил я. -- Написал бы,
что поселил в доме еще кого-нибудь. И почему ты изображал дружелюбие, когда
мы встретились?
Он ничего не сказал; только смотрел на меня, выражая гнев и смятение
каждым дюймом тела.
-- Я также невиновен в смерти этих девушек, как и в смерти Алисон
Грининг.
-- Я не собираюсь слушать твои бредни, -- сказал Дуэйн. -- Сиди здесь,
пока Говр не явится за тобой, -- он опять попытался улыбнуться. -- Вот тогда
я повеселюсь. Черт, если бы у меня сейчас было ружье, я бы разнес тебе
башку.
-- Тогда Алисон Грининг пришла бы за тобой.
-- Притворяйся сумасшедшим сколько угодно. Теперь это уже неважно.
-- Это точно. Неважно.
Уходя, Дуэйн сказал:
-- Знаешь, моя жена была такой же сукой, как все они. Она жаловалась,
что я прихожу с поля грязный, а я говорил ей: эта грязь ничто по сравнению с
грязью в твоей душе. Я только надеялся, что она родит мне сына.
Когда начало смеркаться, я знал, что мне осталось меньше трех часов.
Придется идти пешком. Иначе Дуэйн услышит машину, и позвонит Говру. Им не
нужно знать, куда я иду. Альтернативой было сидеть в доме и принимать каждый
скрип половиц за ее шаги. Нет. Все должно кончиться там же, где и началось
-- на старом пруду Полсона. Я должен пойти туда один, без Дровосека и Зака,
к этим гладким камням, к этой холодной воде. Я должен сдержать данную мною
клятву. Ярость Дуэйна, расчеты Белого Медведя меркли перед тем, что мне
предстояло. Я забыл о них сразу же после того, как Дуэйн покинул дом.
Изголодавшийся Пол Кант смог пройти через поле; смогу и я.
Я сделал это раза в четыре быстрее, чем Пол. Я просто шел по обочине
дороги в мягком свете заката. Один раз мимо проехал грузовик, и я переждал в
пшенице, пока его фары не скрылись за поворотом. Я чувствовал себя
невидимкой. Никакой болван на грузовике не мог остановить меня, как я не мог
остановить свою кузину. Я шел быстро, не глядя под ноги, превозмогая страх.
На вершине холма я дотронулся до плаката, рекламирующего городскую кассу, и
почувствовал под рукой мягкую древесную гниль. Отсюда еще был виден свет,
горевший в окнах Дуэйна. Мне вдруг показалось, что я могу оторваться от
земли и полететь, подхваченный холодными крыльями.
У подножия невысокого холма, за которым лежал пруд, я остановился
передохнуть. Было около девяти. В чистом небе повис белый камень луны. Я
шагнул на тропинку, ведущую к пруду; меня тянуло туда как магнитом. Лунный
свет выхватил из темноты ветку громадного дуба. Под корой перекатывались
мощные мускулы. Я сел на глыбу гранита, снял туфли и швырнул их в траву.
Потом на цыпочках двинулся дальше.
В конце тропинки гравий сменился сухой травой. Передо мной лежало бурое
ровное пространство с полоской кустов на краю. Быстро темнело. Я увидел, что
несу в руках куртку, и набросил ее на плечи. Алисон Грининг, казалось,
скрывалась в самом пейзаже, в каждый его детали. Она впечаталась в каждый
камень, в каждый лист. Я шагнул вперед -- самый отважный поступок в моей
жизни, -- и невидимость сомкнулась вокруг меня.
Когда я достиг другого конца бурой поляны, уже было темно. Переход от
сумерек к ночи занял какие-то секунды. Мои босые ноги нащупали камень. На
пятке у меня лопнул мозоль, и я увидел, несмотря на темноту, текущую кровь.
Я свернул к кустам, из которых тут же вспорхнула стайка птиц. Лунный свет
посеребрил их оперенные тельца и упал на скелеты кустов внизу. Я сделал еще
шаг, и передо мной открылся черный провал пруда.
В следующий момент луна, похожая на лицо Алисон, заискрилась на
поверхности воды. Я закрыл глаза. Мой рассудок заметался в клетке из
образов. Я не сразу смог вспомнить собственное имя: выскользнуло "Майлс",
потом "Тигарден". Я сделал еще шаг и почувствовал, что сияние тянет меня к
себе. Еще шаг. Весь пруд, обрамленный каменным поясом, как будто гудел --
нет, он гудел, вклинившись в пространство между бездонной глубиной и
пронизанным лунным светом небом.
Потом я оказался там, на дне. Холодные камни жгли мне ноги, но голова
горела в лунном огне. Вода потекла по моим рукам, но, когда я пощупал
рукава, они были сухими. На самом дне я запрокин