то -- не обычные слова прощания. Мой отец и Бальзамон пытались скрыть тревогу, но утешительные слова звучали ложью. Я никогда не видела Бальзамона таким усталым, как на той проповеди в Соборе... -- Я помню это! -- сказал Марк. -- Я ведь был там с другими офицерами. Меня немного обеспокоил вид Патриарха. Да и вообще мне казалось, что мы заслужили лучшего напутствия. Полагаю, нам повезло, что мы вообще его получили. -- А теперь он видит опасность, угрожающую тебе, -- продолжала Алипия тихим голосом. -- Я должна оставить тебя. Клянусь, я уйду, прежде чем позволю себе навлечь на тебя гибель! Но вместо этого она прижалась к нему всем телом. -- Никогда не поверю, что разлука может иметь смысл. Никогда! Что бы ни говорил несчастный старик, -- сказал Скавр. -- Чему быть, того не миновать. Стоицизм, однако, оказался куда худшим лекарством для Алипии, нежели обычный поцелуй. Они опустились на кровать. Старая лежанка тихо вздохнула под их тяжестью. Через несколько минут Алипия протянула руку, коснулась ладонью щеки Марка и улыбнулась. -- А ты упрямец! -- произнесла она с нежностью. В стране, где бороды носили решительно все, трибун все еще придерживался римских обычаев и ежедневно брился. Алипия прижала его голову к своей груди. -- Как я могла даже подумать о том, чтобы оставить тебя? Но как я могу остаться? Я не должна подвергать тебя опасности! -- Я люблю тебя, -- ответил Марк. Он держал ее в объятиях так долго, пока она судорожно не перевела дыхания. Он сказал правду -- но не ответил на ее вопрос. И хорошо знал это. -- Я тоже люблю тебя. Для нас обоих было бы куда безопаснее, если бы этого не случилось. -- Алипия бросила беглый взгляд в окно и грустно вздохнула, заметив, как удлинились тени. -- Пусти меня, милый. Мне действительно пора идти. Марк отодвинулся. Он с восхищением смотрел на ее стройное худенькое тело. Алипия надела длинное платье из мягкой золотистой шерсти. Геометрические узоры подчеркивали плавные линии талии и бедер. -- Оно тебе так идет, -- сказал Марк. -- Записался в придворные? -- Она улыбнулась, завязала сандалии, поправила волосы -- прямые и короткие. -- Какая удача, что я не ношу эти ужасные завитушки, которые сейчас в моде. Их куда труднее приводить в порядок. Набросив на плечи льняную шаль, украшенную цветами и бабочками, Алипия пошла к двери. -- Сними ожерелье, -- нехотя напомнил Марк. Он тоже встал с кровати и, набросив тунику, застегивал ее на плече пряжкой. Марк уже протянул руку к ожерелью, но Алипия остановила его. -- Пусть Бальзамон посмотрит, прежде чем я спрячу. В конце концов, у меня не будет другой возможности продемонстрировать ему твой подарок... и твои безумства. Марк почувствовал, как его лицо расплывается в счастливой улыбке. Не слишком-то много добрых слов выпадало на его долю с тех пор, как они с Хелвис начали ссориться. Алипия изумленно распахнула глаза, когда он снова поцеловал ее. -- Ну?! -- гневно вымолвила она. -- Еще один такой поцелуй -- и Бальзамон не захочет даже глядеть на меня! -- О, это слишком опасно, -- сказал Марк, призвав на помощь остатки своей знаменитой римской практичности. Алипия снова пошла к двери. Что-то брякнуло в ее сумочке. Марк засмеялся: -- Держу пари, у тебя там восковые таблички. Как звали этого бедолагу, о котором говорил Патриарх? Ионнакий Второй? -- Третий. Второй уже триста пятьдесят лет как лежит в могиле. -- Алипия была совершенно серьезна. Историческая наука приучила ее к точности и терпению. Когда Скавр встретился с ней глазами, она добавила: -- Удовольствия бывают разными, знаешь ли. -- Не извиняйся, -- быстро ответил Скавр. У него не было оснований неприязненно относиться к ее научным трудам. Если бы не цепкий, острый ум принцессы, если бы не ее умение подмечать мельчайшие детали и использовать их, им не удалась бы и половина их и без того редких встреч. Не говоря уж о том, что, скорее всего, их связь давным-давно была бы уже обнаружена. -- Я и не думала извиняться. -- Голос Алипии сразу стал ледяным. Она терпеть не могла, когда к ее работе относились легкомысленно. -- Я не об этом, -- мягко сказал Марк и увидел, что она сразу расслабилась. -- Может, тебе было бы любопытно обменяться записями с моим другом Горгидом? Он привезет немало интересного, когда посольство вернется из степей... Скавр назвал имя Горгида и ощутил внезапный укол одиночества. Что поделывает сейчас грек? Несмотря на многочисленные колючки, которыми Горгид старательно себя украшал, грек был тем, кого Гомер именовал "другом человечества". Многие видессиане презрительно нахмурились бы при одной только мысли о том, что могли чему-то научиться у чужеземца. Но Алипия живо отозвалась: -- Ты как-то говорил мне, что в вашем мире тоже пишут исторические книги. Как драгоценно было бы для меня узнать совершенно другой взгляд на жизнь, на искусство! Боюсь, мы здесь, в Видессе, слишком долго копировали друг друга. -- Она снова посмотрела в окно и скорчила раздраженную гримаску. -- А теперь я ухожу. В третий раз. И окончательный. Ни слова больше. Я действительно должна идти. Она обняла его и крепко, быстро поцеловала, после чего закрыла за собой дверь. Марк еще оставался в комнате. Они никогда не выходили вместе. Гостиница была расположена очень удобно -- совсем рядом с резиденцией Патриарха. Отчасти это уменьшало опасность. Хозяин же, когда ему хорошо платили, не задавал лишних вопросов. Чтобы убить время, трибун спустился в пивной зал и заказал кувшинчик эля; иной раз он предпочитал эль более сладкому и густому видессианскому вину. Аэций протянул трибуну кувшин и высокую, обтянутую потертой кожей кружку. Поглядел понимающе. Римлянин ответил каменным взглядом. Аэций хмыкнул и, бормоча под нос, отправился обслуживать другого посетителя. Рано утром, когда Скавр входил в гостиницу, пивная была пуста; теперь же здесь было полно народу. У Аэция собирались простые люди -- маляры с пятнами краски на одежде, булочники с мучной пылью на фартуках, сапожники, плотники, портные, парикмахер с завитой, покрытой воском бородой, какой-то мужчина весьма женственного вида -- вероятно, служащий бани. Многие из этих людей были завсегдатаями пивной. Завидев знакомых, они шумно обменивались приветствиями. Служанка возмущенно взвизгнула, когда щеголь-парикмахер ущипнул ее за зад. Один из маляров, осушив гигантскую кружку, затянул песню. Полтаверны подхватило припев, известный даже Марку: "Вино пьянит, пьянит себя, но мы пьяней, пьяней вина!" Скавр прикончил свой эль и начал пробираться к выходу сквозь прибывающую толпу. Краем уха он уловил, как один из посетителей говорит своему соседу: -- Что делает здесь этот грязный чужеземец? Но внушительный рост Скавра и длинный галльский меч, висевший у него на левом бедре, обеспечили ему полную безопасность. В таверне не нашлось ни одного гуляки, который решился бы открыто бросить вызов рослому, хорошо вооруженному воину. Большие золотые шары на шпилях Собора отражали багровый свет заката. Марк направился в сторону Срединной улицы. Он шел медленно. Извилистые улочки были полны народу. Непрерывным потоком двигались люди -- пешие и на мулах, в портшезах, на конях и ослах, в повозках и колесницах, запряженных четверкой или шестеркой коней; телеги, тачки, полные овощей, фруктов, зерна... Кричали животные, погонщики бранились и замахивались кнутами, борта телег цеплялись за стены домов, колеса громко скрипели. -- Что ж, продолжай в том же духе. Тогда я тоже сделаю вид, будто знать тебя не знаю, -- возмущенно сказал кто-то на ухо трибуну. Скавр резко повернулся. -- А, Тасо. Привет. Прости. Я действительно тебя не заметил. -- Да, конечно. Косматая бороденка делает меня прямо-таки невидимкой. -- Посол Хатриша фыркнул. Маленький, похожий на птицу, Тасо Ван выглядел бы истинным видессианином, если бы не борода, падавшая на его грудь неопрятной копной. Ван охотно подравнивал бы ее, как это делают имперцы, но каган Хатриша настаивал на соблюдении традиций. Правители Хатриша вели свое происхождение от хаморов, а те не утруждали себя посещением парикмахерских. Правда, хаморы-завоеватели за восемьсот лет изрядно смешались в Хатрише с местным населением, однако подобные мелочи не дозволялось принимать в расчет, коль скоро речь идет о суровых воинских традициях. Ван по-воробьиному склонил голову на плечо. -- Похоже, ты нечасто выбирался из своей норы. Ну что, Туризин снял тебя с крючка? -- осведомился Тасо с хитринкой в глазах. -- Можно сказать и так, -- ответил трибун. Что бы такое наплести хатришу, чтобы вернее скрыть правду? В любом случае вворачивать вранье надлежит очень осмотрительно; бухнуть Тасо Вану какую-нибудь выдумку ни в коем случае нельзя -- посол распознает ложь мгновенно. А поскольку в подобных делах Тасо Вана отличала веселая циничность, он не сходя с места назовет Марка лжецом. Однако персона Марка, похоже, сегодня не слишком занимала Вана; у маленького хатриша было полно новостей. -- Если бы мы с тобой не встретились случайно, мне пришлось бы навестить тебя через денек-другой. -- Ты для меня -- всегда желанный гость. -- Всегда надоедливый гость, ты хотел сказать, -- усмехнулся хатриш, Марк принялся возражать, причем вполне искренне. Тасо Ван нравился римлянину. Веселая откровенность хатриша была для него просто глотком свежей воды после тухлятины недомолвок и намеков, с помощью которых замысловато и сложно общались видессиане. Однако несмотря на свою знаменитую откровенность, даже Ван заколебался, прежде чем начать разговор. -- У меня есть весточки из Метепонта, если ты хочешь их слышать. Скавр сжался, как пружина. -- Весточки? -- переспросил он, стараясь по возможности говорить ровным голосом. Метепонт находился на западном побережье княжества Намдален. Город, где сейчас жила Хелвис. Ее родной город. Вздохнув, трибун проговорил: -- Рассказывай! Лучше мне узнать это от тебя, чем от кого-нибудь другого. -- Благодарю. -- Выражение замешательства, проступившее на лице Тасо Вана, было для хатриша весьма необычным. -- Знаешь ли, у тебя в Метепонте есть теперь дочь. Мои новости устарели на пару недель, но из того, что я знаю, могу сказать: и мать, и ребенок вполне здоровы. Хелвис назвала девочку Амелией. Это не намдаленское имя. -- Римское, -- рассеянно сказал Марк. Разумеется, хатриш не помнил всех имен трибуна; Ван слышал их на приеме два года назад и с тех пор наверняка прочно позабыл. Возможно, Хелвис желала посыпать солью душевные раны своего бывшего мужа. А может быть, имя девочки было своего рода просьбой простить ее... Марк покачал головой. Амелия. Дочь, которую он никогда не увидит. -- От кого ты узнал? -- Угадай с трех раз! Разумеется, от барона Дракса. Старина Дракс снова набирает наемников -- надо же ему пополнить отряд, который ты покрошил в прошлом году. Кстати, у барона нашлось словечко и для тебя. Он говорит, что очень хотел бы видеть тебя на своей стороне. Ты получишь от него достаточно золота, чтобы не жалеть о перемене хозяина. С хорошо рассчитанным презрением Скавр сплюнул в щель между булыжниками мостовой: -- Он просто дурак, если ему в голову приходят подобные мысли. Любой, кто предал однажды, предаст и вторично. Эта мрачная тирада заставила Вана засмеяться: -- А еще он сказал, что ты именно так и ответишь. Оторви подбородок от груди и улыбнись, наконец. Но Марк все еще хмурился. Дракс до сих пор не оставил надежды оторвать трибуна от Видесса. С барона станется направить какое-нибудь змеиное послание Туризину, чтобы подозрения Императора довели дело Дракса до конца и выдавили Скавра из Империи. Многие намдалени подражали видессианским обычаям, однако барон Дракс даст фору любому имперцу в искусстве вести двойную игру. Скавр медленно потряс головой. Прошлое, похоже, продолжало жалить его. -- А, гляди-ка, кто к нам идет! -- Тасо Ван хлопнул трибуна по спине. -- Любимчик видессиан, гордость офицерского корпуса! Трибун обернулся, чтобы посмотреть, кто это удостоился столь иронического комплимента, -- и хрипло засмеялся. Примерно в ста метрах от них, скрываясь за тележкой, груженной яблоками, маячил Провк Марзофл. Кавалерист взглянул на чужеземцев так, словно хотел испепелить их презрением. Тасо махнул ему рукой. Марзофл нехотя вышел из своего укрытия. Маленький хатриш отвесил ему изысканно вежливый поклон. -- О, добрый вечер, ваша светлость. Я вижу, вы гуляете по трущобам? Сегодня Марзофл сменил щегольскую разноцветную одежду на подержанную домотканую тунику и потертые штаны, заправленные в сбитые сапоги. Однако, вырядившись бедняком, он забыл оставить дома свою непробиваемую самоуверенность. Смерив Вана взглядом с ног до головы, офицер ответил: -- Если ты уж так хочешь знать, чужеземец, я надеялся сбить таким образом цену на одну шлюшку. Марк не ожидал от кавалериста такой изворотливости. -- Ну а вы двое, -- продолжал видессианин, -- чем тут занимаетесь? Небось строите козни? -- Скорее разрушаем их, насколько в наших силах, -- ответил Скавр. Он передал Марзофлу новости, которые Тасо получил от Дракса, и добавил: -- Ты часто видишься с Автократором. Сообщи ему обо всем. Ведь он прислушивается к тебе. Марзофл даже не заметил ядовитой насмешки, хотя Тасо Вана внезапно одолело удушье. Марку даже пришлось хлопнуть хатриша по спине. Наблюдать за потугами кавалериста быть благосклонным само по себе было достаточно смешно, хотя, на взгляд Марка, противник слишком быстро оправился от замешательства. Скавр рассчитывал на несколько неловких минут, а вместо того получил несколько благодарных фраз. -- У вас есть еще что-нибудь для меня? -- спросил Марзофл важно -- как будто Скавр и Ван подошли к нему с докладом. Они молчали. Офицер коротко кивнул: -- В таком случае -- приятного вам вечера. Он двинулся по улице с таким видом, будто чужеземцев для него вообще не существовало. Тасо заорал ему в спину: -- Так ты нашел эту шлюшку? Марзофл подскочил от неожиданности. -- А? -- Затем он пришел в себя и хмуро ответил: -- Нет. Я опоздал. Какой-то оборванец уже строил с ней шашни. Слишком много чести для этой потаскухи. -- Он неприятно хмыкнул. -- Да я больше так, из любопытства. Для жизненного опыта. И ушел, неловко ступая в стоптанных сапогах. -- Самолюбивый ублюдок, -- высказался Марк, едва Марзофл отошел на достаточное расстояние. -- Да уж. Точнее не скажешь. -- Тасо издал неприятный смешок, ловко передразнив кавалериста. -- Как большинство людей подобного сорта, он удовлетворяется очень немногим. -- Хатриш дернул Скавра за рукав. -- Пойдем со мной. Пошли! У тебя как, в кошельке звякает или сегодня ты пуст? Ну все равно, поставлю за тебя. Я люблю играть в кости в доме у одного намдалени. Он тут торгует оловом. Знаешь, островитяне обожают азартные игры. Кроме того, у старика Фредниса великолепная кухня. Попробуешь его копченых устриц -- на языке тают! А спаржа в винном соусе с вареными креветками!.. -- Ван облизнулся, как кот, почуявший сметану. Римлянин виновато похлопал себя по животу. Бесконечные недели, проведенные за письменным столом, оставили печальный след: Марк начал полнеть. В конце концов, решил Скавр, никто ведь не заставит его есть много. - Почему бы и нет? -- сказал он хатришу. ---------- Спотыкаясь в темноте, Скавр поднимался по каменным ступеням в свою маленькую комнатку в чиновничьих апартаментах. Коридоры и залы, днем полные шумных посетителей, сейчас были пусты и отзывались гулким эхом на стук его сапог. Марк все еще слышал громкое пение Тасо Вана. Хатриш брел, покачиваясь, к посольским палатам. Тасо не соврал, вяло подумал трибун. Фреднис-намдалени не скупился на еду и питье для своих гостей. Да и игра в кости оказалась удачной. С десяток золотых весело позванивали в поясе Скавра. Коридор был слабо освещен бледными полосами лунного света, сочившегося сквозь узкие окна. Скавр внимательно считал двери. Большинство комнат в этом крыле палат -- кладовые. А вот и комната Скавра. Желтая, как масло, полоска света струилась из-под двери... Рука Марка легла на рукоять меча. Как можно тише он вытащил клинок из ножен. Кто бы ни был тот, кто прячется за дверью, -- вор? шпион? убийца? -- он пожалеет о вторжении. Первая мысль Марка была об Авшаре, но символы друидов на галльском клинке оставались холодными. Когда в действие вступала магия, они начинали переливаться золотистым огнем. Что ж, в таком случае Скавра ожидает всего лишь человек. Марк резко толкнул дверь и прыгнул в комнату. -- Кто?! -- заревел он и вдруг поперхнулся. С мечом в руках в боевой позиции за кроватью трибуна стоял Гай Филипп. Старший центурион никогда не рисковал понапрасну и именно поэтому дожил до седых волос. Отсалютовав Скавру мечом. Гай Филипп заметил: -- Я жду тебя довольно долго. Уже далеко за полночь. -- Что ты здесь делаешь? Марк крепко пожал ему руку. Только ощутив прикосновение мозолистой лапы старого друга, Скавр убедился в том, что перед ним не видение, вызванное вином Фредниса. -- Отдыхаю. Вернее, отдыхал, пока ты не появился, -- ответил ветеран, ухмыляясь при виде замешательства трибуна. Гай Филипп сказал сущую правду. В углу валялись его сапоги. Похоже, старший центурион до прихода Марка со всеми удобствами располагался на кровати трибуна, потягивая винцо. Пустой кувшин, лежавший у изголовья, свидетельствовал о том, что Гай Филипп не терял времени даром. -- А помимо этого? Марк улыбался -- он снова слышал звучную латинскую речь, от которой отвык за целую зиму. Гай Филипп был истинным римлянином во всех отношениях -- храбрым, практичным, не обладающим слишком богатым воображением и достаточно упрямым, чтобы одолеть любое препятствие. Присутствие старшего центуриона в столице было логическим следствием именно этого последнего качества. -- Твои проклятые чинуши не прислали нашим ребятам ни единого золотого за последние два месяца. И если легионеры не увидят этих гребаных денег в ближайшие дни, они начнут грабить пригороды Гарсавры. Дисциплина покатится к едрене матери -- как легко догадаться. Став наемниками, легионеры вели себя куда свободнее, чем в Риме, где их связывала мощная римская военная традиция. Но именно то, что еще оставалось в легионе от этой традиции, и делало подразделение Скавра столь эффективным в Империи, где почти вся пехота представляла собой беспорядочный сброд. Неуплата жалованья была наилучшим топливом для бунта. -- Почему ты не написал мне? -- спросил трибун. -- Во-первых, проклятые грунтовые дороги! Пойдешь -- утонешь по самые помидоры. Сам понимаешь -- какой нарочный проедет по такой грязи? Во-вторых... Ну, я не мастак писать... Да и не люблю я этого дела. Кроме того... -- Гай Филипп крепко стиснул челюсти, собираясь с силами. Он явно готовился перейти к сути дела. -- Если хочешь чего-нибудь добиться, лучше явиться самому. Покажи мне эту чернильную душу, которая занимается нашим жалованьем. Я лично откручу ему яйца. Если проклятые имперцы хотят нанимать солдат, то лучше бы они относились к нам как положено. Один из них скоро запомнит это на всю жизнь. Скавр знал, кто этот провинившийся бюрократ. Марк тихонько вздохнул от удовольствия, предвкушая отличное зрелище. -- Я покажу его тебе, -- обещал он Гаю Филиппу. -- Только я хочу посмотреть, что ты с ним сделаешь. -- Справедливо, -- отозвался Гай Филипп. Он обвел взглядом крошечную комнатушку, где обитал Скавр. Там почти не было мебели -- за исключением кровати, кресла, служившего одновременно подставкой для лампы, и изрядно побитого сундучка из сосновой древесины с вырезанной на крышке скабрезной сценкой. -- Я думал, ты живешь лучше, -- заметил Гай Филипп.-- Если Туризин держит тебя в черном теле, то, думаю, лучше бы тебе вернуться к нам. Кстати, когда ты возвращаешься в легион? Марк беспомощно развел руками. -- Все далеко не так просто. С тех пор как Дракс улизнул, я не в слишком большом фаворе. -- А! Это... -- с отвращением отозвался Гай Филипп. Конечно, он был в курсе событий. Легионеры, которых Скавр немедленно отослал назад после того, как барон Дракс бежал, принесли в Гарсавру все новости. Поколебавшись, старший центурион позволил себе выразить сочувствие, облекая его в следующую форму: -- Чтоб чума забрала эту коварную сучку. Скавр оказался в ловушке. Он был благодарен другу за понимание и вместе с тем испытывал странное желание защитить Хелвис. Поэтому Марк просто промолчал. После нескольких неловких минут Гай Филипп удачно сменил тему разговора. -- Ребята без тебя скучают. Просили передать тебе самые наилучшие пожелания. -- Правда? -- Марк был тронут.-- Приятно слышать.-- Неожиданная мысль мелькнула у него в голове: -- А кто сейчас командует манипулами? -- Ну, тебя там нет... А Юний Блез... м-м... скончался... -- Гай Филипп постарался проскочить эту скользкую тему как можно быстрее, поскольку младшего центуриона убила Хелвис. -- Ну... Я повысил в звании Секста Муниция, теперь он -- младший центурион. -- Марк вопросительно поднял левую бровь. Гай Филипп добавил: -- Знаю, он немного молод. Но в звании младшего офицера проявляет себя неплохо. Усердный, трудолюбивый парень. Отнюдь не глуп. И достаточно крепок, чтобы выбить дурь из любого, кто отвечает ему грубостью. -- Ну хорошо, хорошо. Я уверен, ты и без меня разбираешься, как поступать. Старший центурион прослужил в легионах более тридцати лет и, уж конечно, лучше Скавра мог оценить качества своих солдат. Трибун был, в свою очередь, достаточно умен, чтобы понимать это. -- А как откосятся к Муницию другие командиры? С тех пор как легион оказался в Видессе, в отряде появилось много новичков из местных солдат. Возможно, Гай Филипп мог не заметить, что видессиане не приняли Муниция. Но ответ старшего центуриона показал, что и эту проблему он обдумывал. -- Гагик неплохо ладит с ним. Гагик Багратони командовал отрядом из двухсот васпуракан, который был преобразован в двойную манипулу. Следующая фраза Гая Филиппа еще больше ободрила Марка: -- Муниций не настолько горд, чтобы не спрашивать совета у Багратони. -- Отлично, -- сказал трибун. -- Кстати, я рад, что в свое время у меня хватало ума поступать точно так же с тобой. Сейчас Марк превратился в неплохого командира, но в армии Цезаря он был поначалу зеленым новичком -- скорее политическим выдвиженцем, нежели военным, -- и почти во всем зависел от своего старшего центуриона. Гай Филипп хмыкнул с довольным видом. -- Как поживает Зеприн Красный? -- спросил Марк. -- Все еще хочет оставаться рядовым бойцом. Что очень обидно, -- ответил ветеран. Марк покачал головой: -- Он неплохой солдат, но куда охотнее я увидел бы его в роли офицера. Великан-халогай Зеприн Красный некогда командовал императорской гвардией Маврикия Гавра. Император и гвардия погибли в жестокой сече. Зеприн не уставал винить себя за то, что не пал рядом со своим повелителем, и наотрез отказывался принимать офицерское звание. Отныне он не желал подвергать опасности никого, кроме самого себя. -- А Пакимер? -- продолжал спрашивать Скавр. Гай Филипп смешливо фыркнул: -- Пакимер остается Пакимером. Оба римлянина, усмехаясь, переглянулись. Отряд легкой кавалерии Лаона Пакимера не состоял непосредственно под командой Скавра; однако хатриши и легионеры несли службу плечом к плечу -- так повелось со времен Марагхи. Легкомысленный стиль Пакимера выводил из себя методичного старшего центуриона. Но как бы небрежно ни делал свое дело Пакимер, результаты -- на удивление -- получались хорошие. -- Что еще я хотел сказать? -- пробормотал Гай Филипп, рассеянно почесывая шрам на правом локте; левая рука, защищенная в бою щитом, шрамов почти не имела. Затем лицо старшего центуриона просветлело. -- Ах да! Теперь у нас двое новых оптио: Пулион и Ворен. -- Оба сразу? -- хитро спросил Марк. -- Да, оба сразу, -- ответил Гай Филипп, не поддерживая шутки трибуна. -- Думаешь, у меня хватило бы духа повысить в звании одного и забыть про другого? Тит Пулион и Луций Ворен соперничали много лет. Этот спор окончился в тот день, когда в стычке с отрядом намдалени Дракса они спасли друг другу жизнь. -- Все, все, не спорю, -- поспешно сказал Скавр. И вздохнул. Вино, выпитое в доме Фредниса, замедляло ход его мыслей. -- Похоже, ты отлично справляешься с моей работой. Не знаю, зачем кому-то скучать без меня. -- Не говори так! -- вскричал Гай Филипп. -- Ни за какие коврижки я не хотел бы принять твою проклятую должность! О, я вполне в состоянии сообразить, кого повысить в звании, кого понизить или наказать; решить, какой маршрут выбрать для похода, где разбить лагерь, как выстроить манипулы в боевую линию. Но все остальное!.. Эта дьявольская игра командира наемников!.. Все эти интриги, партии, фракции!.. Туризин и чиновники тузят друг друга почем зря!.. Как я могу знать заранее, когда надо открыть рот, а когда промолчать, как умилостивить какого-нибудь старого пердуна, чтобы тот не ткнул тебя ножом в спину... Благодарение богам за то, что дорога от столицы до Гарсавры залита топкой грязью! По крайней мере, имперцы до нас не добирались и не терзали меня своими тягучими речами. Да забери ты ее назад, эту должность! Нам нужен ты и только ты! Это, вероятно, была самая длинная речь, какую Марк когда-либо слышал от Гая Филиппа. -- Спасибо, старый друг, -- мягко молвил Марк, искренне тронутый. -- За что? -- осведомился Гай Филипп, старательно изображая презрение. Он не любил демонстрировать свои чувства. Однако полностью скрыть удовольствие не сумел. Неловко переступив с ноги на ногу. Гай Филипп пнул пустой кувшин. Кувшин покатился по полу. Ветеран проводил его глазами. -- Знаешь, -- сказал Гай Филипп Марку, -- мне не хватило. Надо бы отметить встречу как положено. Марк подавил стон. Он уже предвкушал свинцовую тяжесть в голове. Однако не нашел в себе сил отказаться. -- Почему бы и нет? -- сказал Марк -- второй раз за один вечер. Утром, вероятно, ему придется пожалеть об этом. Глава вторая Лагерь аршаумов проснулся с первыми лучами солнца. Двое неугомонных фехтовальщиков уже принялись за дело. Клинки ярко сверкали в утреннем свете, сталь звонко ударялась о сталь. Виридовикс испустил громкий вопль и, заставив меч описать полукруг, нанес удар сбоку. Горгид пригнулся и шагнул вперед, нанося своему противнику быстрый колющий удар. Острие короткого римского гладия остановилось в нескольких дюймах от груди кельта. -- Чтоб тебе провалиться, пес! -- пропыхтел Виридовикс, откачнувшись назад и широко разводя руками в знак поражения. Обтерев от пота веснушчатое лицо и смахнув с глаз мокрую прядь медно-рыжих волос, кельт добавил: -- Гляди ты, нахватался хитрых приемов! Горгид, сощурившись, глядел на него. -- Ты уверен, что не сам научил меня всему этому? Зеленые глаза Виридовикса заискрились весельем. -- Говоришь, я тебя и выучил, на свою голову? Ха! У тебя хватило ума воспользоваться добрым уроком, а это главное. Для старого пердуна ты машешь этой железкой совсем неплохо, -- добавил кельт -- нарочно, чтобы посмотреть, как Горгид злится. Горгид был человеком без возраста; его худощавое тело оставалось жилистым и выносливым, а на лице еще не проступили морщины. То, что ему уже минуло сорок, выдавала лишь седеющая бородка, которую грек отрастил в последнее время. -- Гляди, не лопни от гордости. Ты ненамного моложе меня, -- резко парировал Горгид. Ухмылка Виридовикса стала еще шире. Он пригладил волосы и расправил великолепные рыжие усы, свисавшие почти до плеч. Ни единого седого волоска, чистая огненная медь! -- Хвастай, хвастай, -- кисло промолвил грек. -- Но мы оба гораздо чаще просыпаемся по ночам, чтобы сбегать по нужде, чем несколько лет назад. Попробуй отрицать, если посмеешь! -- Вот удар точно в цель! -- ответил Виридовикс. -- А вот и еще один -- для тебя! Он пружинисто прыгнул вперед. Врач едва успел схватить меч, чтобы отразить выпад кельта. Удар оказался так силен, что выбил из рук Горгида короткий меч -- подарок Гая Филиппа. Старший центурион полагал, что гладий никогда не понадобится греку, и преподнес врачу оружие "на всякий случай". Гладий, крутясь в воздухе, отлетел в сторону. -- И все же это было совсем неплохо, -- заметил Виридовикс, вытаскивая меч Горгида из земли. -- Я хотел хлопнуть тебя по ребрам плашмя. -- Я должен был удержать меч. -- Горгид сжал и разжал пальцы правой руки. Пальцы онемели. -- Ну у тебя и лапища, ты, зверюга! У Горгида хватило честности признать победу за кельтом, но не приправить похвалу острым перцем грек не мог. -- Чтоб тебя бросили воронам, гречишка. -- Виридовикс надулся с притворным возмущением. Утро выдалось довольно прохладным. Лагерь уже просыпался. Одни кочевники запрягали низкорослых степных лошадок, расчесывали им гривы и хвосты; другие сворачивали шатры и наматывали их на шесты. Иные сидели кружком у костра, готовя завтрак. Кочевники смешивали с водой сухую простоквашу и хлебали густую, безвкусную жидкость. Кое-кто жевал длинные полосы вяленой баранины или козлятины. Несколько человек жарили на копьях колбасу из конского мяса. Но далеко не все в это утро наелись досыта. Припасов осталось не так много, и восполнить их было неоткуда. Конные патрули возвращались в лагерь, потирая усталые после тяжелой дозорной ночи глаза. Навстречу им скакала смена. Аршаумы ворчали -- им не нравились строгие дозоры, установленные их каганом. Предки аршаумов разбили косматых хаморов и отбросили их на восток от великой реки Шаум! Это случилось полвека назад. Почти никто из аршаумов не верил, что хаморы посмеют встать у них на пути. Однако, несмотря на ропот, аршаумы были воинственным народом. Горгид с Виридовиксом оказались в это утро не единственными, кто упражнялся с оружием. Кочевники метали в цель короткие копья -- пешими и с седла; стреляли из луков в подброшенные вверх куски ткани или поставленные на землю круглые щиты. Двойные луки из рога дикого барана, с тугой тетивой, сплетенной из конских сухожилий, посылали длинные зазубренные стрелы. Такие стрелы легко пробивали насквозь и деревянный щит, обтянутый кожей, доспех из жесткой вываренной кожи, и даже кольчугу. Рядом с друзьями щелкнула, сорвавшись, тетива лука, послав в воздух шальную крутящуюся стрелу. -- Выше голову! -- закричал аршаум. Все вокруг бросились на землю. -- Зачем вопить всякую ерунду? -- осведомился Виридовикс у Горгида. -- Разъясни-ка мне эту загадку, милый всезнайка. -- Он кричал это для тебя, -- с удовольствием ответил врач. -- Ведь ты всегда все делаешь наоборот. -- Увидишь, настолько ли я глуп, чтобы еще хоть раз обратиться к тебе за объяснением, -- обиделся Виридовикс. Рядом со спорщиками бились на кулаках. Один кочевник, перелетев через плечо своего противника, с шумом упал в грязь. Рядом обменивались ударами несколько пар фехтовальщиков. Аршаумы предпочитали любому другому оружию кривые сабли. Ятаганы с утяжеленным острием были удобны при стремительном рубящем ударе с седла, но не слишком годились для пешего боя. -- Хватит на сегодня? -- спросил Горгид, вложив меч в ножны. -- Пока достаточно. Они принялись бродить по лагерю и остановились возле самой странной пары соперников в лагере. Ариг, сын Аргуна, обменивался яростными ударами сабли с Батбайяном, сыном Таргитая. Клинки сверкали серебром в быстром танце. Оба соперника были сыновьями каганов. На этом их сходство и заканчивалось. Ариг -- типичный аршаум: худощавый, стройный, гибкий, смуглый; широкие скулы, раскосые глаза, приплюснутый нос. На верхней губе и подбородке у него росло лишь несколько волосков. Батбайян -- хамор: широкоплечий, крепко сложенный, с густой курчавой бородой, скрывающей его жесткое широкое лицо, с кривым носом. Он казался бы красивым молодым человеком, если бы не безобразное красное отверстие на месте выжженного левого глаза. Прожив несколько недель в лагере аршаумов, Батбайян преодолел страх перед ними и, в свою очередь, сумел заслужить их уважение. Крепкое телосложение позволяло ему рубить саблей и стрелять из лука лучше, чем большинство аршаумов, и то, что сейчас он отступал под натиском Арига, говорило лишь о том, что его противник был быстр, увертлив и хитроумен, как атакующая змея. -- А, чтоб тебя взяли духи ветров! -- выругался Батбайян на своем гортанном языке, снова отступая. -- У меня только один глаз! Никак не могу толком рассчитать расстояние. Ариг ухмылялся, как хищник, подкрадывающийся к добыче. -- Дружище! Варатеш и его банда не обратят внимания на твои стоны. Удары аршаума, казалось, сыпались со всех сторон одновременно. Внезапно Ариг уставился на свою правую руку -- она была пуста. Его сабля лежала на земле. Батбайян прыгнул вперед и наступил на нее ногой, а после похлопал Арига по груди клинком. Наблюдавшие за боем зрители гикнули, когда роли внезапно переменились. -- Ах ты, паршивый сын козла! -- сказал Ариг, однако без всякого гнева. -- Ты поймал меня в ловушку! Батбайян только кивнул. Полгода назад он был еще почти мальчишкой, ребячески болтливым, веселым и любопытным. За эти дни он стал мужчиной. Говорил он редко, а нечастая хмурая улыбка никогда теперь не шла дальше губ. -- Бедный парень, -- шепнул Виридовикс Горгиду. -- Жаль, что ты не можешь вылечить его душу, как сделал это с моим полумертвым телом. -- Ран души я не целю, -- ответил врач. И признался: -- Да и вообще, когда я нашел тебя, первая моя мысль была такой: теперь мне придется увидеть еще и это! -- Что -- "это"? - Как ты умираешь. - Хорошо, что ты этого не увидел. Иначе мой дух преследовал бы тебя стенаниями, назойливый, как баньши. -- Ничего удивительного, если твой баньши будет подобен тебе. -- Почему мы не двигаемся вперед? -- спросил Батбайян. -- Почему стоим на месте? Не дожидаясь ответа, он повернулся к Аригу спиной и отправился готовить своих лошадей к дневному переходу. Ариг покачал головой: -- Этот парень пройдет сквозь пламя, лишь бы отомстить. Аршаумы знали о кровной мести Батбайяна и сочувствовали ей. Но Виридовикс тревожно вздрогнул, наклонился к уху Арига и тихо проговорил, стараясь, чтобы молодой хамор не услышал: -- Не говори при нем о пламени. Пламя Авшара поймало в страшную ловушку его и остальных... Он никак не может избыть этот ужас. Кельт и сам содрогнулся, вспомнив высокие, прямые, как стрелы, языки колдовского пламени, извивающиеся над степью по велению Авшара. Холодный и сдержанный, как подобает кочевнику, Ариг скрывал любые добрые чувства под маской равнодушия. И если хоть какие-то эмоции и позволяли себе прорваться наружу, Ариг неизменно добавлял: "Проклятие, это Видесс сделал меня мягким, словно каша". Но сейчас сын кагана только прикусил губу и признал: -- Я забыл об этом. Но вот все шатры свернуты и навьючены на лошадей. Все -- за исключением того, где обитали Ланкин Скилицез и Пикридий Гуделин -- послы Туризина. Скилицез давно уже был на ногах. Сейчас рослый имперский офицер с мрачноватой насмешкой наблюдал за своим спящим товарищем по путешествию. Всунув голову в шатер, Скилицез проревел ужасным голосом: -- Соня! Подъем! Ты что, собрался провести весь день под одеялом? Гуделин неловко вскочил, напялил тунику задом наперед, а пояс застегнул кое-как. Потирая сонные глаза, чиновник нахмурился. Его появление было встречено развеселыми воплями. -- Ну ладно, ладно. Я здесь, -- сердито проговорил он. Гуделин и Скилицез цапались, как кошка с собакой, всю дорогу. -- Что, не нашлось других способов меня разбудить? -- Нет, -- лаконично ответил Скилицез. Офицер был большой редкостью -- немногословным видессианином. Ворча, Гуделин принялся сворачивать шатер. Он делал это так медленно и неловко, что Скилицез, демонстративно хмыкнув, все-таки пришел ему на помощь. -- Неуклюжий олух, -- проговорил он почти дружелюбно, свернув шатер и приторочив его к седлу. -- Кто неуклюжий олух? Я? -- Гуделин выпрямился во весь рост, что, впрочем, не произвело на Скилицеза должного впечатления. -- Я не создан для полевой жизни, но это не повод для насмешек. -- Поймав взгляд Горгида, чиновник добавил: -- У этих вояк чересчур узкий взгляд на вопрос о том, что в жизни важно, а что второстепенно. Не так ли? -- Несомненно, -- ответил грек, садясь в седло. На его лице показалась едва заметная улыбка, а голос прозвучал чуть-чуть самодовольно. Самую малость; но достаточно, чтобы Гуделнн обиделся и скорчил одну из наиболее выразительных своих гримас. Здесь, в бескрайней степи, Гуделин -- несравненный мастер дворцовой интриги -- и впрямь чувствовал себя не в своей тарелке. Несколько секунд Гуделин тщетно пытался пригладить и заострить клинышек своей бородки, но затем сдался. Взобравшись на коня, бюрократ похлопал себя по брюшку -- все еще толстому, даже после целого года, проведенного в путешествии. -- Кстати, я не опоздал к завтраку? -- осведомился он. Скилицез закатил глаза к небу. Виридовикс протянул Гуделину кусок мяса. Чиновник глянул саркастически: -- Что это за... э-э... деликатес? -- Всего лишь полужареное мышиное мясо, -- отозвался кельт, ухмыльнувшись. -- Прошу прощения. Последнюю колбаску я уже сожрал. Гуделин стал бледно-зеленым. -- Не знаю, по какой это причине я вдруг потерял аппетит? Должно быть, что-то с погодой... Хотя, безусловно, прими, мой друг, сердечную благодарность за твою несравненную щедрость. Гуделин вернул мышь Виридовиксу. -- В таком случае -- вперед! -- Скилицез подхлестнул Гуделина этими словами, как кнутом. Но когда Гуделин тронул поводья, офицер доверительно признался Горгиду: -- У меня тоже припасы закончились. Нам бы сделать остановку и поохотиться. Грек наклонил голову в знак согласия. -- Кочевники иной раз питаются кровью лошадей, -- сказал Горгид. Он не думал, что эти слова будут приняты всерьез. Самая мысль о подобном казалась греку отвратительной. Однако Скилицез ответил просто: -- Так поступают, когда положение безвыходное. Лошади утомляются и болеют. Армия Аргуна продвигалась на юго-восток. Лохматые степные лошадки -- не слишком приглядные на вид, но выносливые и крепкие, как железо, -- оставляли позади одну сотню миль за другой. Горгид благословлял влажную землю и густую весеннюю траву. Через месяц-другой конники начнут поднимать густое удушающее облако пыли. На западе серебряным зеркалом сверкало море Миласа. А степь оставалась все тем же унылым морем травы, по которой перекатывались волны. Необъятные степные пространства тянулись от границ Видесса далеко на запад -- дальше, чем могло охватить человеческое воображение. Этот ландшафт казался Горгиду скучным и монотонным. Врач вырос среди бесконечного разнообразия природы материковой Греции -- горы и долины, солнечное море, темные под густыми кронами деревьев плоскогорья... И любую из долин можно было пройти за полдня. Виридовиксу же степные просторы казались не столько скучными, сколько угнетающими. Леса его родной Галлии давали чувство защищенности. Мир кельта был уютным, закрытым. Степи заставляли человека чувствовать себя незначительным, крошечным -- насекомое, ползущее по плоскому подносу. Виридовикс ехал, окруженны