бак перед зданием. Бомжи,
интересовавшиеся баком, были не в новинку, это конечно, но Траут, которого
Принс принял за женщину, а не за мужчину, выглядел на особицу.
Вот что надо сказать о том, как Траут выглядел издали: вместо брюк на
нем были три пары теплых кальсон, так что из-под пальто сверкали его голые
икры. Кроме того, на нем были сандалии, а не ботинки, что делало его еще
больше похожим на женщину, и еще на нем был головной платок из детского
одеяла -- с красными кружками и синими медвежатами.
Траут стоял перед мусорным баком без крышки и бурно жестикулировал, как
будто вел беседу с редактором в старомодном издательстве, а его
четырехстраничная вшивая рукопись была великим романом, который будет
продаваться, как кока-кола. И при этом с головой у него было все в порядке.
Он позже скажет о своем "выступлении": "Это не у меня был нервный срыв, а у
Вселенной. Меня окружал ночной кошмар, а я веселился от души, обсуждая с
воображаемым редактором рекламную кампанию, сколько кто кому должен платить
при экранизации романа, о своих интервью и так далее. В общем, нес
премиленькую отвязную чушь".
Его поведение было настолько эксцентричным, что всамделишная нищенка,
шедшая мимо, спросила его: "Эй, подруга, ты чего?"
Он ей ответил со всем смаком: "Дин-дин-дон! Дин-дин-дон!"
Когда Траут вернулся в приют, вооруженный охранник Дадли Принс открыл
стальную входную дверь и, от скуки и любопытства, вытащил рукопись из
мусорного бака. Он хотел знать, о чем эта нищенка, которой, казалось, самое
время покончить с собой, говорила с таким чувством.
16
Вот вам -- вдруг на что сгодится? -- отрывок из первой книги про
катаклизм, рассказ о причинах катаклизма и его последствиях. Это написал
Килгор Траут, взято из его неопубликованных мемуаров "Десять лет на
автопилоте".
"Катаклизм 2001 года -- это вселенский мышечный спазм, случившийся у
госпожи Судьбы. В момент, который в Нью-Йорке полагали двумя часами
двадцатью семью минутами пополудни, тринадцатого февраля 2000 года,
Вселенная пережила острый приступ неуверенности в себе. Стоит ли ей
расширяться бесконечно? За каким дьяволом?
Вселенная колебалась. Не вернуться ли ей на пару минут туда, откуда все
пошло, а потом снова устроить Большой Взрыв?
Вселенная неожиданно вернулась на десять лет назад. Она вернула меня и
всех обратно в семнадцатое февраля 1991 года, что касается меня лично -- то
в момент семь часов пятьдесят одна минута утра, когда я стоял перед банком
крови в Сан-Диего, штат Калифорния.
По причинам, одной ей известным, Вселенная решила не возвращаться к
началам, по крайней мере пока. Она продолжила расширяться. Кто, если кто-то
такой был, сказал решающее слово в вопросе расширяться или сжиматься, я не
знаю. Несмотря на то, что я прожил восемьдесят четыре года, или девяносто
четыре, если считать "подарочный" червонец, на многие вопросы я до сих пор
не знаю ответа.
Вселенная вернулась назад на десять лет без четырех дней. Некоторые
говорят, что это доказывает, что Бог существует, и что он живет по
десятичной системе счисления. У него десять пальцев на руках и ногах -- он
использует их при счете, как и мы.
У меня есть сомнения на этот счет, ничего тут не могу поделать. Уж я
такой. Даже если бы мой отец, орнитолог профессор Реймонд Траут из колледжа
Смита в Нортхэмптоне, штат Массачу-сетс, не убил мою мать, домохозяйку и
поэтессу, мне кажется, что я все равно был бы таким. С другой стороны, я
никогда серьезно не изучал религии, так что я не специалист. Все, что я знаю
с точностью, это что правоверные мусульмане не верят в Деда Мороза".
В первое (из двух) Рождество 2000 года все еще верующий охранник
афро-американского происхождения Дадли Принс решил, что рассказ Траута
"Сестры Б-36" есть не что иное, как послание Академии лично от Господа Бога.
В конце концов произошедшее на планете Бубу в целом не слишком отличалось от
того, что явно уже произошло на его собственной планете, особенно что
касалось его работодателей, Американской академии искусств и словесности,
что на чертпоберикакалжеэтоглушь 155-й Западной улице, в двух кварталах от
Бродвея.
Траут потом познакомился с Принсом, так же, как с Моникой Пеппер и со
мной, после того, как "подарочный" червонец завершился и свобода воли опять
взяла всех за жабры. Пережив катаклизм, Принс перестал во что-либо ставить
идею о мудром и справедливом Боге, как и моя сестра Элли. Однажды Элли
сказала, имея в виду не только свою жизнь, но скорее жизнь всех и каждого:
"Если Бог существует, уверена, что он нас всех ненавидит. Это все, что я
могу сказать".
Когда Траут услышал о том, что Принс в то Рождество 2000 года принял
"Сестер Б-36" всерьез, о том, что Принс решил, что помоечница специально
махала руками перед мусорным баком затем, чтобы разбудить у Принса
любопытство, чтобы он пошел и вынул вшивые странички из бака, старый
писатель-фантаст отметил: "Ну разумеется, Дадли. Любой, кто верит в
существование Бога, вот как ты тогда, с полпинка поверит в существование
планеты Бубу".
Только представьте себе, что произойдет с Дадли Принсом, величественным
представителем власти и хранителем порядка, облаченным в форменную одежду
охранной фирмы, которая круглосуточно охраняла несчастную академию, с
пистолетной кобурой на поясе, спустя всего пятьдесят один день после первого
(из двух) Рождества 2000 года: катаклизм забросит его обратно в одиночную
камеру, в каменный мешок, окруженный стенами и вышками Исправительной тюрьмы
строгого режима для совершеннолетних, что в Афинах, штат Нью-Йорк, в
шестидесяти милях южнее его родного города Рочестера, где у него была
маленькая фирма по видеопрокату.
Оно конечно, катаклизм омолодил его на десять лет, но что толку! Дело
было в том, что он теперь снова отбывал свой дважды пожизненный срок без
права на помилование за изнасилование и убийство десятилетней девочки
Кимберли Вонг, китайско-американского и итало-американского происхождения,
которое он совершил в предназначенном на снос доме в Рочестере. А главное,
он был абсолютно в этом невиновен!
Правда, Дадли Принс в начале своего "подарочного червонца", как и
остальные из нас, помнил все, что должно произойти с ним в следующие десять
лет. Он знал, что через семь лет его оправдают на основании ДНК-экспертизы
спермы, оставшейся на белье жертвы. Эти оправдывающие вещественные
доказательства снова будут обнаружены томящимися в конверте у районного
прокурора, который подставил Дадли Принса в надежде быть избранным в
губернаторы.
И, разумеется, этот же самый прокурор будет найден на дне озера Кайюга
с "цементными ботинками" на ногах еще через шесть лет. А Принс за это время
снова получит свидетельство о среднем образовании, ревностно уверует в
Христа и так далее.
И когда он снова окажется на свободе, он снова пойдет на телевизионное
ток-шоу вместе с другими людьми, которые, как и он, были неправедно
обвинены, а затем праведно оправданы, чтобы рассказать, что пребывание в
тюрьме стало для него самым счастливым периодом в жизни, ибо именно в тюрьме
он нашел Христа.
17
В канун Рождества 2000 года, не важно, которого из двух, экс-преступник
Дадли Принс принес "Сестер Б-36" в офис к Монике Пеппер. Ее муж Золтан в
своем кресле-каталке в этот момент предсказывал исчезновение грамотности в
недалеком будущем.
"Пророк Мухаммед был неграмотен, -- говорил Золтан. -- Иисус, Мария и
Иосиф наверняка тоже были неграмотны, Мария Магдалина была неграмотна.
Император Карл Великий признавался, что неграмотен. Читать -- ведь это так
сложно! Никто во всем западном полушарии не умел читать и писать, даже
искушенные майя, инки и ацтеки не могли себе представить, как это делается,
пока не появились европейцы.
Кстати, и большинство европейцев в то время тоже не умели ни писать, ни
читать. Те немногие, кто умел, были узкими специалистами. Я обещаю тебе,
дорогая, что благодаря телевидению скоро снова никто не будет уметь ни
читать, ни писать""
И тут Дадли Принс сказал -- в первый ли раз, во второй ли, не важно:
"Прошу прощения, но, кажется, кто-то пытается нам что-то сказать".
Моника читала "Сестер Б-36" со всевозраставшим нетерпением. Прочитав,
она сказала, что это чушь собачья. Она протянула рассказ своему мужу. Едва
он прочел имя автора, как волосы встали у него дыбом. "О господи, о господи!
-- воскликнул он. -- Четверть века прошло, и снова Килгор Траут вторгся в
мою жизнь!"
Я вам расскажу, почему Золтан Пеппер так себя повел. Дело было так.
Когда Золтан учился во втором классе школы в Форт-Лодердейле, штат Флорида,
он переписал один фантастический рассказ из одного старого журнала из
отцовской коллекции. Он предъявил его своей учительнице английского, миссис
Флоренс Уилкерсон, выдав за собственное сочинение. Это был один из последних
опубликованных рассказов Килгора Траута. Когда Золтан учился в школе, Килгор
Траут уже рылся в помойках.
В сворованном рассказе говорилось о планете в другой галактике, где
жили маленькие зеленые человечки с единственным глазом в центре лба, которые
могли добывать пищу, только продавая товары или услуги кому-то еще. Когда на
планете не осталось покупателем, никто не смог придумать, что же делать. Все
зеленые человечки подохли с голоду.
У миссис Уилкерсон возникло подозрение, что это плагиат. Золтан
признался, поскольку считал, что просто пошутил, ничего серьезного. Для него
плагиат был тем, что Килгор Траут назвал бы словом криптоэксгибиционизм,
которое означает "обнажение половых органов в присутствии слепого человека
одного с эксгибиционистом пола".
Миссис Уилкерсон решила преподать Золтану урок. Она заставила его
написать на доске "Я УКРАЛ СОБСТВЕННОСТЬ КИЛГОРА ТРАУТА" перед всем классом.
Затем, в течение следующей недели, она приказала ему носить на груди
картонку с надписью ВОР. Из нее бы душу вытрясли, сотвори она подобное со
школьником в наши дни. Но тогда -- это тогда, а теперь -- это теперь.
Вдохновил миссис Уилкерсон на то, что она сделала с Золтаном Пеппером,
несомненно, роман "Алая буква" Натаниела Хоторна. Там женщине пришлось
носить на груди букву П -- от слова прелюбодеяние, -- поскольку она
позволила мужчине, не своему мужу, извергнуть семя в ее влагалище. Она не
сказала, кто это был. Он ведь был священник!
Поскольку Дадли Принс сказал, что странички в мусорный бак перед входом
бросила нищенка. Золтан не мог даже вообразить, что это сделал сам Траут.
"Это, наверное, его дочь или внучка, -- заявил он. -- Сам Траут, должно
быть, давно отбросил копыта. Я очень на это надеюсь, будь проклята его
гадкая душа".
А Траут-то, живехонький, находился в двух шагах оттуда! И преотлично
себя чувствовал! Он так обрадовался, что избавился наконец от "Сестер Б-36",
что начал новый рассказ. Он писал рассказ в среднем каждые десять дней
начиная с четырнадцати лет. В год их получалось в среднем тридцать шесть.
Это мог быть его две тысячи пятисотый рассказ. Его действие происходило не
на другой планете. Оно происходило в кабинете психиатра в Сент-Поле, штат
Миннесота.
Название рассказа совпадало с именем главного героя, психиатра --
"Доктор Шаденфрейд"[9]. Пациенты у этого доктора лежали на
кушетке[10] и говорили, но рассказывать они имели право только о
всякой ерунде, которая происходила с абсолютно незнакомыми им людьми на
рекламе в супермаркетах и с гостями телевизионных ток-шоу.
Если пациент случайно произносил "я", "мне" или "мое", у доктора
Шаденфрейда появлялась пена у рта. Он выскакивал из своего набивного
кожаного кресла. Он топал ногами. Он махал руками.
Он обрушивал свое тело на пациента, и тот глядел в его разъяренное
лицо. Он рычал, он кричал, он бесновался: "Когда ты наконец поймешь, что
всем на тебя насрать, да, на тебя, на тебя, никому не нужный ничтожный кусок
дерьма?! Все твои проблемы из-за того, что ты думаешь, что что-то значишь.
Выкинь это из головы или выметайся отсюда ко всем чертям!"
18
Бомж с соседней койки спросил Траута, что он пишет. А писал он первый
абзац "Доктора Шаденфрейда". Траут сказал, что это -- рассказ. Бомж сказал,
что, может быть, Трауту удастся получить немного денег от народа из-за
соседней двери. Когда Траут услышал, что это -- Американская академия
искусств и словесности, он сказал: "С тем же успехом это может быть
Китайский колледж парикмахеров. Я не занимаюсь литературой. Литература --
это то, о чем заботятся эти обезьяны за соседней дверью".
"Все эти буонарроти-ни-черта-на-обороте за соседней дверью создают
живых, полнокровных существ с помощью чернил и бумаги, -- продолжал он. --
Восхитительно! Как будто планете мало трех миллиардов живых и полнокровных
существ! Она и так умирает по их милости".
Единственными людьми за соседней дверью, естественно, были Моника и
Золтан Пепперы и дневная смена охраны -- три вооруженных охранника во главе
с Дадли Принсом. Моника предоставила прислуге офиса выходной для
рождественских покупок. Как оказалось, они все были или христианами, или
агностиками, или атеистами.
Ночная смена вооруженной охраны состояла исключительно из мусульман.
Как написал Траут в книге "Десять лет на автопилоте": "Мусульмане не верят в
Деда Мороза".
"За всю мою карьеру писателя, -- сказал Траут в бывшем Музее
американских индейцев, -- я создал только одно живое полнокровное существо.
Я сделал это собственным "младшим братом", сунув его во влагалище.
Дин-дин-дон!" Он имел в виду своего сына Леона, дезертировавшего из рядов
Американской морской пехоты во время войны, которому впоследствии отрезало
голову в шведском доке.
"Если бы я тратил свое время на создание существ, -- сказал Траут, -- я
бы никогда не смог привлечь внимание к действительно важным вещам:
непреодолимым силам природы, изобретениям, приносящим людям страдания,
нелепым идеалам и правительствам, которые заставляют настоящих мужчин и
женщин чувствовать себя как последнее дерьмо".
Траут мог сказать, и я тоже могу это сказать, но он создавал
карикатуры, а не персонажей. К тому же его предубеждение против так
называемого "мейн-стрима" в литературе не было чем-то специфическим. Оно
характерно для всех писателей-фантастов.
19
Строго говоря, большинство рассказов Траута не были фантастическими,
если не считать фантастическими действующих там персонажей, которые,
конечно, и в страшном сне не приснятся. Например, "Доктор Шаденфрейд"
никакой не фантастический рассказ, разве только для кого-то, настолько
лишенного чувства юмора, что он считает психиатрию наукой. Рассказ "Партия в
бинго в бункере", который Траут отправил в мусорный бак возле академии вслед
за "Доктором Шаденфрейдом" -- катаклизм в это время приближался, --
принадлежал к жанру романов с ключом[11].
Действие происходило в просторном бункере-бомбоубежище Адольфа Гитлера
под развалинами Берлина, Германия, в конце Второй мировой войны. В этом
рассказе Килгор назвал войну, в которую воевал -- а я тоже в нее воевал, --
так: "Вторая неудачная попытка западной цивилизации покончить с собой". Он
так ее называл и в разговорах, а однажды, в разговоре со мной, добавил:
"Если в первый раз у вас не получилось, то обязательно пробуйте еще раз".
Советские танки и пехота находились всего в нескольких сотнях метров от
железной двери бункера на улице. "Гитлер оказался в ловушке. Он, самый
мерзкий человек из всех, кто когда-либо пришел в этот мир, -- написал Траут,
-- не знал, как поступить -- наделать в штаны или сунуть голову в песок. И
вот он сидит в бункере вместе со своей любовницей Евой Браун и несколькими
ближайшими друзьями, среди которых Йозеф Геббельс, министр пропаганды, с
женой и детьми.
Гитлеру хочется сделать что-нибудь решительное, и он, за неимением
ничего другого, делает Еве Браун предложение. Она соглашается!"
В этом месте Траут задает свой риторический вопрос, этакую реплику в
сторону отдельным абзацем: "А почему бы и нет?"
Идет церемония бракосочетания. Все забывают о своих проблемах. Однако
едва жених поцеловал невесту, собравшиеся снова задумались, что делать
дальше. "Геббельс хромал, -- написал Траут, -- но Геббельс всю жизнь хромал.
Проблема была не в этом".
Тут Геббельс вспоминает, что у его детей есть с собой игра
бинго[12]. Это был трофей, захваченный в бою с американцами
четыре месяца назад. Примерно в это же время в плен захватили и меня.
Германия, чтобы сэкономить ресурсы, перестала выпускать свое бинго. Вот
почему только дети Геббельса знали, как в нее играть. Была и еще одна
причина -- взрослые, сидевшие в бункере, были слишком заняты во время
возвышения Гитлера, а затем -- во время его падения. Дети Геббельса узнали
правила игры у соседского ребенка, у которого с довоенных времен была
коробка с игрой.
И вот самая потрясающая сцена в рассказе: мальчик и девочка объясняют
правила бинго нацистам при полном параде и впавшему в детство Адольфу
Гитлеру. Те слушают их так внимательно, как будто с ними говорит Господь
Бог.
Мы должны благодарить Дадли Принса за то, что "Партия в бинго в
бункере" и еще четыре рассказа, которые Траут выбросил в мусорный бак до
катаклизма, сохранились. Все это время, пока первые десять лет шли к концу,
он верил -- а Моника Пеппер не верила, что нищенка использует мусорный бак
вместо почтового ящика, зная, что он наблюдает за ее безумными танцами через
глазок в железной двери.
Принс вынимал очередной рассказ из бака и размышлял над ним, надеясь
расшифровать важное сообщение от высших сил, несомненно, содержащееся в
тексте. Приходя с работы домой, он становился обыкновенным одиноким
афроамериканцем.
20
Летом 2001 года в Западу Дадли Принс отдал Трауту пачку рассказов,
которые, как надеялся Траут, служащие Департамента здравоохранения сожгут,
похоронят или выбросят в море далеко от берега прежде, чем кто-нибудь их
прочтет. Траут рассказал мне, что с отвращением перечитал грязные страницы,
сидя по-турецки нагишом на своей огромной кровати в комнате имени Эрнеста
Хемингуэя. Было жарко. Он только что вылез из джакузи.
Но вдруг его внимание привлекла сцена, в которой двое детей обучали
игре в бинго высокопоставленных нацистов, разодетых в свои безумные
напыщенные мундиры. Траут никогда не считал, что чего-то стоит как писатель,
но тут он испытал истинное удовольствие. Что-то прекрасное вышло из-под его
пера. Он сказал, что сцена очень хорошая, она не что иное, как реминисценция
следующего пророчества из книги пророка Исайи: "Тогда волк будет жить вместе
с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой
лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их"[13].
"Я прочел эту сцену, -- сказал Траут мне и Монике, -- и спросил себя:
"Господи, как же мне это удалось?"
Мне уже случалось однажды слышать, как человек, сотворивший шедевр,
задавал этот восхитительный вопрос. Давно, в шестидесятые, задолго до
катаклизма, у меня был огромный старый дом в Барнстэбл-Вилидж в Кейп-Коде,
где моя первая жена Джейн Мэри Воннегут, урожденная Кокс, вместе со мной
растила четырех мальчиков и двух девочек. Так вот, флигель, в котором я
писал, дышал на ладан.
Я снес его, а потом нанял моего друга Теда Адлера, моего ровесника,
мастера на все руки, чтобы он построил мне новый дом, такой же, как прежний.
Тед сам делал опалубку под фундамент. Затем он руководил его заливкой. Затем
он возвел стены, обшил их, покрыл крышу и провел электричество. Он навесил
все двери и окна. Он все внутри оштукатурил.
На штукатурке его работа заканчивалась. Я сам собирался покрасить дом
изнутри и снаружи. Я сказал Теду, что сам хочу это сделать, иначе он и этим
занялся бы. Когда он закончил и выгреб весь мусор, он потребовал, чтобы я
встал рядом с ним и посмотрел на мое новое жилище с расстояния в тридцать
футов.
И тогда он спросил: "Господи, как мне это удалось?"
x x x
Сейчас лето 1996 года, и на данный момент эта фраза входит в число трех
моих любимых. Две из них скорее вопросы, нежели добрые советы. Вторая фраза
-- вопрос Иисуса Христа: "От себя ли говоришь, или другие сказали тебе обо
мне?"[14]
Третья фраза -- цитата из моего сына Марка. Он детский врач, еще он
пишет акварели и играет на саксофоне. Я уже цитировал его в другой книге:
"Мы здесь для того, чтобы помочь друг другу пройти через это, что бы это ни
было".
Кое-кто может возразить: "Дорогой доктор Воннегут, не всем же быть
детскими врачами".
В рассказе "Партия в бинго в бункере" нацисты играют в бинго с
министром пропаганды, вероятно, самым лучшим пропагандистом в истории, и
называют номера выигравших или проигравших клеточек на карточках, розданных
игрокам. Игра была чем-то вроде обезболивающего для военных преступников,
впавших в глубокий маразм. Она замечательно помогает выжившим из ума
старикам на церковных праздниках.
Несколько военных преступников носят на груди Железный крест, которым
награждали только тех немцев, кто проявил на фронте бесстрашие, граничившее
с безумием. У Гитлера тоже такой. Он получил его за храбрость во время
первой неудачной попытки западной цивилизации покончить с собой.
Во время второй попытки западной цивилизации покончить с собой я был
рядовым 1-го класса. Подобно Эрнесту Хемингуэю, я никогда не стрелял в
человека. Может быть, Гитлер тоже ни в кого никогда не стрелял. Он получил
высшую награду своей страны не за то, что убил много народу на войне. Он
получил ее за то, что был бесстрашным связным. Не все на поле боя заняты
убийством. Я и сам был разведчиком, пробирался по местам, которые не были
захвачены нашими войсками, высматривая врагов. Я не должен был сражаться с
ними, обнаружив их. Мне надо было оставаться живым и незамеченным, чтобы я
смог рассказать моему начальству, где они находятся и что делают.
Это было зимой. Я получил предпоследнюю по старшинству из наград моей
страны -- Пурпурное Сердце за обморожение.
Когда я вернулся домой с войны, мой дядя Дэн обнял меня и проревел:
"Вот теперь ты мужчина!"
Я чуть не убил своего первого немца.
Вернемся к траутову роману с ключом. Видимо, на небесах в самом деле
есть Господь, потому что именно фюрер выкрикивает "БИНГО!" Адольф Гитлер
выиграл! Он не верит, он говорит (на немецком, конечно): "Я не могу в это
поверить. Я никогда не играл в эту игру, и я выиграл. Я выиграл! Что это,
как не чудо?" Он ведь был католиком.
Он встал из-за стола. Его глаза все еще были обращены на выигравшую
карточку. По словам Траута, он смотрел на нее, "как будто это был лоскут от
Туринской Плащаницы". И тогда наш красавец говорит: "Что это может означать,
если не то, что наши дела не так плохи, как мы здесь думали?"
Но тут все испортила Ева Браун. Она проглотила ампулу цианистого калия,
которую подарила ей на свадьбу жена Геббельса. У фрау Геббельс их много,
хватит и семье, и другим. Траут написал о Еве Браун: "Единственным ее
преступлением было то, что она позволила чудовищу извергнуть семя в ее
влагалище. Это случается с нашими лучшими женщинами".
На крыше бункера взрывается снаряд от 240-миллиметровой
коммунистической гаубицы. С трясущегося потолка на оглушенных людей сыплются
струйки известки. Гитлер сказал: "Смотрите-ка, снег идет". Он пошутил,
показывая, что у него еще есть чувство юмора. Как поэтично сказано, и самое
время покончить с собой, чтобы его потом не выставляли в клетке на всеобщее
обозрение.
Он поднес пистолет к виску. Все сказали: "Nein, nein,
nein"[15]. Он убеждает всех, что выстрел в голову -- достойный
поступок. Теперь что же ему сказать напоследок? Он говорит: "Как насчет "Я
ни о чем не жалею?" Геббельс отвечает, что это, конечно, вполне подходит, но
уже несколько десятилетий эти слова составляют мировую славу французской
певички из кабаре по имени Эдит Пиаф[16]. "У нее есть прозвище --
Воробышек, -- сказал Геббельс. -- Я не думаю, что вы хотите, чтобы вас
называли "воробышком".
У Гитлера все еще остается чувство юмора. Он говорит: "А как насчет
БИНГО?"
Но он уже устал. Он снова приставляет пистолет к виску. Он говорит: "Я
не просил, чтобы меня произвели на свет".
"БА-БАХ!" -- говорит пистолет.
21
Я являюсь почетным президентом Американской ассоциации гуманистов. Я
никогда не был в штаб-квартире этой организации в Амхерсте, штат Нью-Йорк. Я
сменил на этом бесполезном посту покойного доктора Айзека Азимова, писателя
и биохимика. Нам нужна организация -- заниматься ее делами жуткая скучища --
лишь для того, чтобы другие знали, что нас много. Мы предпочли бы жить своей
частной гуманистской жизнью и никому об этом не говорить и вспоминать об
этом факте не чаще, чем мы вспоминаем, что пора сделать вдох.
Гуманисты просто пытаются жить порядочной и достойной жизнью, не ожидая
ни наказаний, ни наград в жизни загробной. Создатель Вселенной остается для
нас неизвестным. Мы служим по мере наших сил не ему, а той величайшей
абстракции, о которой мы хоть что-то знаем, -- обществу, в котором мы живем.
Являемся ли мы врагами адептов официальных культов? Нет. Мой старый
фронтовой друг Бернард О'Хара, ныне покойный, потерял серю веру -- он был
католиком -- во время Второй мировой войны. Мне это не понравилось. Я
считаю, что потерять веру -- значит потерять слишком много.
У меня никогда не было такой веры, потому что меня воспитывали
порядочные и интересные люди, которые, несмотря на это, были очень
скептически настроены по отношению к тому, что говорили в проповедях
священники. Того же мнения были Томас Джефферсон и Бенджамин Франклин. Но я
знаю, что Берни потерял что-то важное и достойное.
Дело-то все в том, что мне это не понравилось именно и только потому,
что я очень любил Берни.
Несколько лет назад я выступал в Ассоциации гуманистов на вечере памяти
доктора Азимова. Я сказал: "Айзек теперь на небесах". Перед лицом
собравшихся гуманистов я не мог сказать ничего смешнее. Они все животики
надорвали. Зал очень напоминал сцену трибунала из рассказа Траута "Ничего
смешного", случившуюся прямо перед тем, как чрево Тихого океана поглотило
третью атомную бомбу, "Прайд Джой" и все остальное.
Когда я сам отойду в мир иной, упаси Боже, я надеюсь, что какой-нибудь
шутник скажет обо мне: "Теперь он на небесах".
Я люблю спать. В одной книге я напечатал новый реквием старинной
музыке. В нем была такая мысль: совсем неплохо хотеть, чтобы загробная жизнь
была самым обыкновенным сном. Я не вижу, почему на небесах должны опять быть
камеры пыток и игры бинго.
Вчера, в среду, 3 июля 1996 года я получил отлично написанное письмо от
человека, который не просил, чтобы его произвели на свет. Он долгое время
был пленником наших бесподобных исправительных заведений, сначала -- как
малолетний преступник, затем -- как совершеннолетний. Вскоре его выпустят в
мир, где у него нет ни родственников, ни друзей. Скоро свобода воли после
более чем десятилетнего перерыва снова возьмет его за жабры. Как ему
поступить?
И вот я, почетный президент Американской ассоциации гуманистов, написал
ему сегодня ответ. Я посоветовал ему: "Вступите в лоно церкви". Я
посоветовал это потому, что такому взрослому беспризорнику больше всего
нужно что-нибудь вроде семьи.
Я не могу посоветовать такому человеку стать гуманистом. Я не посоветую
стать гуманистами подавляющему большинству населения планеты.
Немецкий философ Фридрих Вильгельм Ницше, сифилитик, сказал, что лишь
глубоко верующий человек может позволить себе роскошь атеизма. Гуманисты, в
массе своей образованные, уверенные в себе представители среднего класса,
жизнь которых не проходит даром -- вот вроде меня, -- находят радость в
знании, не зависящем от религии, и в обычной человеческой надежде.
Большинство людей так не может.
Французский писатель Вольтер, автор "Кандида" -- для гуманистов он что
Авраам для евреев, -- скрывал свое презрение к Римской Католической Церкви
от своих менее образованных, простых и перепуганных слуг, поскольку знал,
что жизненным стержнем для них является только и исключительно религия.
С некоторым трепетом я рассказал Трауту летом 2001 года о моем совете
человеку, который скоро должен выйти на свободу. Он спросил, не получал ли я
еще писем от этого человека и не знаю ли я, что с ним произошло за прошедшие
пять лет, а если считать "подарочный червонец", то за десять. Я ответил, что
писем не получал и ничего не знаю.
Он спросил, не пытался ли я когда-либо вступить в лоно церкви, просто
так, чтобы узнать, на что это похоже. Сам Траут как-то попытался. Я же
сказал, что серьезнее всего задумался, не вступить ли в лоно церкви, когда
моя вторая невеста Джилл Кременц и я решили, что будет весело и круто, если
мы обвенчаемся в маленькой симпатичной церкви, Епископальном храме в
диснеевском стиле, что на Двадцать девятой Восточной улице, в двух шагах от
Пятой авеню, на Манхэттене.
"Когда там узнали, что я разведен, -- сказал я, -- мне предписали
пройти невообразимое количество покаянных мероприятий, ибо, пока я не
очищусь достаточно, я недостоин венчаться там".
"Ну вот, то-то и оно, -- сказал Траут. -- А теперь вообрази то
чистилище, через которое тебе пришлось бы пройти, будь ты бывший
заключенный. А если этот несчастный сукин сын, который тебе написал,
действительно найдет церковь, которая согласится его принять, он вскоре
снова с легкостью сможет оказаться в тюрьме".
"За что? -- спросил я. -- За взлом ящика для пожертвований?"
"Нет, -- сказал Траут. -- За прославление Иисуса Христа посредством
убийства гинеколога, делающего аборты".
22
Я не помню, чем занимался в полдень 13 февраля 2001 года, когда
произошел катаклизм. Вряд ли я занимался чем-то серьезным. Я точно уверен,
что не писал новый роман. Мне было восемьдесят восемь, благодарение небесам!
Лили было восемнадцать!
А вот старина Килгор Траут все писал. Сидя на своей койке в приюте, где
все думали, что его зовут Винсент ван Гог, он как раз начал рассказ о
рабочем из Лондона по имени Альберт Харди. Рассказ так и назывался --
"Альберт Харди". Герой родился в 1896 году с головой между ног, гениталии у
него росли из шеи. Он был очень похож на "очищенный банан".
Родители Альберта научили его ходить на руках и есть ногами. Только так
у них получилось скрыть его половые органы под брюками. Половые органы были
не таких размеров, как у парня из анекдота отца Траута про "дин-дин-дон".
Соль была не в этом.
Моника Пеппер все сидела за своим столом за соседней дверью, но они все
еще не встретились. Она, Дадли Принс и ее муж все верили, что рассказы в
мусорный бак перед дверью кладет старуха, а уж она-то никак не может жить по
соседству. Наиболее соответствовала действительности версия, что она живет в
приюте для престарелых на Конвент-авеню или в центре по реабилитации
алкоголиков при церкви Иоанна Богослова -- там ведь лечили и мужчин, и
женщин.
Моника и Золтан жили в Тертл-Бей, на безопасном расстоянии в семь миль
от академии, в доме, удобно расположенном по соседству со зданием
Организации Объединенных Наций. Моника приезжала и уезжала с работы па своем
собственном лимузине с шофером, переоборудованном так, чтобы в него
помещалось кресло Золтана. Академия была сказочно богата. С деньгами не было
никаких проблем. Благодаря щедрым пожертвованиям любителей старомодного
искусства, сделанным в былые годы, она была богаче иных членов ООН, таких
как, несомненно, Мали, Свазиленд и Люксембург.
В тот полдень на лимузине ехал Золтан. Он ехал забрать Монику. Она
ждала приезда Золтана, когда произошел катаклизм. Он уже звонил в звонок у
двери академии, когда его отбросило обратно в 17 февраля 1991 года. Он был
на десять лет моложе и, главное, абсолютно цел.
Вот и говори, что в дверной звонок звони -- не звони, все равно ничего
не добьешься!
Когда "подарочный червонец" завершился, и свобода воли снова взяла всех
за жабры, все и вся оказались в тех же местах, где были, когда произошел
катаклизм. И Золтан снова сидел парализованный в кресле-каталке и снова
звонил в дверной звонок. Он еще не осознал, что произошло, и что теперь в
его силах решать, что его палец будет делать в следующее мгновение. Его же
палец, не получив от него никаких инструкций, продолжал давить на кнопку
звонка, а тот продолжал трезвонить.
Вот так обстояли дела в тот момент, когда Золтана раздавила проезжавшая
мимо пожарная машина. Водитель машины еще не успел понять, что теперь ему
надо самому управлять этой штуковиной.
Как написал Траут в книге "Десять лет на автопилоте": "Весь вред
принесла свобода воли. Катаклизм и его последствия не изменили в мире
ничего, ни единой песчинки с места не сдвинули, а если это и произошло, то
из-за действия какой-то другой силы".
Когда произошел катаклизм, Моника работала над бюджетом для Занаду.
Деньги, на которые содержался этот дом для престарелых писателей в
Пойнт-Зионе, штат Род-Айленд, принадлежали фонду Джулиуса Кинга Боуэна, а
распоряжалась ими академия. Джулиус Кинг Боуэн, ушедший в мир иной прежде,
чем Моника родилась, был белым холостяком, который сделал миллионы в
двадцатых и начале тридцатых годов своими рассказами о смешных до колик, но
в то же время трогательных попытках черных жителей Америки подражать белым
жителям, добившимся успеха в жизни, в надежде, что они тоже добьются успеха.
Чугунная доска на границе между общественным пляжем Пойнт-Зиона и
Занаду гласила, что в здании, где теперь располагается дом для престарелых,
Боуэн жил и работал с 1922 года до своей смерти в 1936 году. Президент
Уоррен Гардинг называл Боуэна "Президентом Смеха Соединенных Штатов Америки,
Великим Мастером Языка Черномазых, истинным Наследником Короны Короля Юмора,
Которую Когда-то Носил Марк Твен".
Как сказал Траут, когда я прочел ему надпись на этой доске в 2001 году:
"Уоррен Гардинг зачал незаконнорожденную дочь, извергнув семя во влагалище
одной стенографистки в кладовке для метел в Белом доме".
23
Когда Траута отбросило обратно на улицу перед банком крови в Сан-Диего,
штат Калифорния, в 1991 год, он помнил, чем кончался его рассказ о парне с
головой между ног и "младшим братом" на шее, тот самый, "Альберт Харди". Но
он десять лет не мог написать это окончание. Альберта Харди, солдата,
разнесло на куски взрывом во время Второй Битвы на Сомме во время Первой
мировой войны.
Личный знак Альберта Харди так и не нашли. Части его тела были собраны
так же, как и у всех остальных, голову приложили к шее. Он не получил
обратно своего "младшего брата". Говоря откровенно, его "младшего брата" не
так уж тщательно искали.
Альберта Харди похоронят в могиле Неизвестного солдата под вечным огнем
во Франции. "Там он наконец-то стал как все".
Я и сам был отброшен обратно в этот самый: дом на оконечности острова
Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, где я сейчас и пишу, отмотав половину
"подарочного червонца". В 1991 году, как и сейчас, я смотрел на список всех
моих книг и дивился: "Господи, как мне это удалось?"
Я чувствовал себя так же, как чувствую сейчас, как чувствовали себя
китобои Германа Мелвилла, когда они перестали друг с другом разговаривать.
Они высказали друг другу все, что им на роду было написано сказать.
В 2001 году я рассказал Трауту о своем рыжеволосом друге детства Дэвиде
Крейге, ныне строителе в Новом Орлеане, штат Луизиана, который в нашей с
Траутом войне заработал Бронзовую Звезду за то, что подбил в Нормандии
немецкий танк. Они с приятелем случайно набрели на этого стального монстра,
одиноко стоявшего в лесу. Двигатель не работал. Вокруг не было ни души.
Внутри по радио передавали популярную музыку.
Дейв и его приятель сходили за базукой. Когда они вернулись, танк все
еще стоял на месте. По радио все еще передавали музыку. Они выстрелили из
базуки по танку. Немцы не полезли наружу из башни. Радио перестало играть.
Вот и все. Тем дело и кончилось.
Дейв и его приятель дали оттуда деру.
Траут сказал, что ему кажется, что мой друг детства честно заслужил
свою Бронзовую Звезду. "Он почти наверняка убил людей, да и радио сломал, --
сказал он, -- и избавил их от многих лет разочарований и скуки в обычной
жизни. Он подарил им возможность, говоря словами английского поэта А. Э.
Хаусмена -- "умереть во славе и не увидеть старость".
Траут сделал паузу, поправил левой рукой свою верхнюю челюсть и
продолжил: "Я мог бы написать бестселлер, если бы у меня было терпение
создавать полнокровных персонажей. Возможно, Библия -- это Самая Великая
Книга, но вот что я вам скажу -- ни одна книга не будет популярнее той,
которая будет рассказывать о красивом мужчине и красивой женщине, которые
отлично проводят время за занятиями любовью, не вступая при этом в брак, а
потом по той или иной причине расходятся, пока они друг другу еще внове".
Рассказ Траута напомнил мне о Стиве Адамсе, одном из трех сыновей моей
сестры Элли, которого мы с моей первой женой Джейн усыновили после того, как
муж Элли, неудачник Джим, погиб в железнодорожной катастрофе в Нью-Джерси.
Через два дня после этого Элли умерла от рака.
Когда Стив вернулся домой в Кейп-Код на рождественские каникулы после
первого года в Дартмуте, он был весь в слезах. Он только что прочитал, по
требованию своего учителя, "Прощай, оружие!" Эрнеста Хемингуэя.
Стив, ныне автор комедий для кино и телевидения, был настолько потрясен
книгой, что я решил ее перечитать. Что могло так поразить его? "Прощай,
оружие!" оказалось памфлетом против института брака. Герой Хемингуэя был
ранен на войне. Он и его сиделка влюбились друг в друга. Их медовый месяц
прошел вдали от поля боя, они ели лучшую еду и пили вино. Они еще не
поженились. Она забеременела, тем самым подтвердив, как будто в этом были
сомнения, что он настоящий мужчина.
Она. и ребенок погибают, так что ему не приходится искать работу,
покупать дом и страховку на случай смерти и прочее дерьмо, а еще у него
остались прекрасные воспоминания.
Я сказал Стиву: "Слезы, которые заставил тебя пролить Хемингуэй, были
слезами облегчения! Ведь казалось, сейчас парень женится и станет вести
скучную жизнь. И вдруг он избавлен от этого! Вот так так! Как ему повезло!"
Траут сказал, что может припомнить только одну книгу, в которой браку
достается столько же, сколько в "Прощай, оружие!"
"Это какая же?" -- спросил я.
Он сказал, что это роман Генри Дэвида Торо "Уолден".
"Моя любимая книга", -- ответил я.
24
В своих лекциях в 1996 году я говорил, что больше половины браков в
Америке распадаются, поскольку у большинства из нас нет больших семей.
Сейчас, когда вы женитесь, то получаете только одного человека.
Я утверждаю, что муж и жена ссорятся не из-за секса, не из-за денег и
не из-за того, кто глава семьи. Вот что они хотят сказать друг другу на
самом деле: "Тебя мне мало!"
Зигмунд Фрейд сказал, что не знает, чего хотят женщины. Я знаю, чего
они хотят. Они хотят общаться с целой кучей народу.
Я поблагодарил Траута за изобретение супругочаса -- на манер
человекочаса -- единицы измерения супружеской близости. Супругочас -- это
промежуток времени длиною в час, когда муж и жена достаточно близки, чтобы
заметить это, когда они говорят друг с другом, не переходя на крик -- если,
конечно, они хотят говорить. В своем рассказе "Золотая свадьба" Траут пишет,
что мужчине и женщине не нужно ничего говорить друг другу, чтобы честно
провести вместе один супругочас.
"Золотая свадь