-- А, Алекс, мой мальчик,-- вымученно улыбнулся он.-- Я встретил твою
мать, и она сказала, что тебе нездоровится и поэтому ты не пошел в школу,
-- Совершенно точно, сэр. Страшная головная боль,-- светским тоном
произнес я.-- Думаю, к обеду все пройдет.
-- Да, к вечеру уж это точно,-- со скрытым сарказмом сказал Дельтува.--
Ведь это твое любимое время суток, не так ли, парень? Садись. Присаживайся,
присаживайся, -- пригласил он, словно это был его дом, а не мой.
Он по-хозяйски расположился в кресле-качалке моего фазера, будто пришел
покачаться, а не дать накачку мне. Я воспитанно предложил ему чашку чая.
-- Совсем нет времени, сынок,-- ответил он, посмеиваясь.-- С вами,
ребятки, даже чашку чая некогда выпить.
Однако он продолжал беззаботно раскачиваться, не торопясь уходить, и я
включил электрокеттл.
-- Чем обязан вашему визиту, сэр? Что-нибудь случилось?
-- Случилось? -- хитро прищурился он. Взял со стола газету, на первой
странице которой была изображена шикарная чувиха с вываленными грудями,
рекламировавшая прелести югославских курортов. Схавав се глазами в один
присест, мой наставник произнес с фальшивой улыбочкой:
-- А разве что-то должно было случиться? Ведь лично ты ничего не
натворил?
-- Ну, это просто оборот речи, сэр,-- не поддался я на его неумело
заброшенный крючок.
-- Ну, уж коль мы заговорили об оборотах речи, то прими к сведению и
мой, так, для поддержания разговора. Если в следующий раз что-нибудь
действительно случится, ты не отделаешься исправительной школой для
трудновоспитуемых. Ты загремишь в настоящую тюрягу... и очень меня
подведешь. Вся моя работа с тобой пойдет насмарку. Если не думаешь о себе,
то подумай хотя бы обо мне и о своих родителях...
-- Но, сэр, откуда такие мрачные мысли? Копполы, то есть легавые, а
точнее, полицейские не имеют ко мне ни малейших претензий, Я чист и
непорочен, как святая дева Мария.
Да уж! Ты скорее тянешь на роль кающейся Магдалины. Хотя представляю
себе Магдалину с таким... Ну да ладно, оставим религию в покое. Так вот, не
вешай мне дерьмо на уши относительно полиции, Они ничего на тебя не имеют,
пока не сцапали" Ты мне не хочешь рассказать о вчерашней драке? Кто-то
здорово поразвлекался, пустив для этого в ход ножи, велосипедные цепи и
подобные безобидные игрушки. Тебя, конечно, там не было. Одного толстого
парня, кстати, тоже моего подопечного, "Скорая помощь" подобрала ночью в
районе городской подстанции и увезла в больницу. В бреду Билли упоминал твое
имя. Сведения дошли до меня по обычным каналам. Упоминались также имена
твоих дружков. Конечно, никто ничего не может доказать. Но я предупреждаю
тебя, парень, предостерегаю как друг, как единственный человек, который
может спасти тебя от себя самого...
-- Я очень ценю ваше участие, сэр,-- бесстрастно произнес я,
-- Ценишь? Да что ты говоришь! -- с неподдельной горечью усмехнулся
Дельтува.-- Ну, я тебя предупредил. Нам известно гораздо больше, чем ты
думаешь, Алекс, Какой бес в тебя вселился, парень? Мы изучаем эту проблему
вот уже больше столетия, но никак не можем ее решить. У тебя хороший дом,
любящие родители. И мозги у тебя вроде в порядке. Скажи, что тебя гложет
изнутри? Может быть, я пойму. Как-никак угробил на воспитание таких, как ты,
почти сорок лет...
-- Никто ничего не сможет мне пришить,-- упрямо повторил я.-- Меня не
задерживали уже более трех месяцев,
-- Вот это-то меня больше всего и беспокоит,-- вздохнул Дельтува,-- Ты
подозрительно долго остаешься пай-мальчиком. Сам не замечаешь, что
приближаешься к критической точке,
-- Да, сэр, но я чист, как стеклышко. Можете на меня положиться,
Я ощармил его типично американской белозубой улыбкой. Подавая ему чашку
крепкого натурального чая, я усмехнулся над всеми этими охами и ахами
Дельтувы и его фрэндов-воспитателей. Ну, хорошо! Допустим, я поступаю
хреново, файтинг, битинг, страйкинг, каттинг более слабых ножом и бритвой и
рейпинг понравившихся мне герлз. Но это делают все в нашем поганом обществе.
Разве я устанавливал его законы? Я лишь живу по ним. И чего ой тогда
талдычит, что любит меня? О какой всеобщей любви воняет он и ему подобные?
Три месяца в одном исправительном учреждении, полгода в другом. А сейчас со
всей любовью обещает запереть меня еще в каком-нибудь зоопарке. И ни одна
тварь не догадывается, как я ненавижу клетку. Все эти разговоры о причинах
зла и насилия повергают меня в смех до колик.
Почему сначала не разобраться в том, что делает человека хорошим и
вообще что такое добро? Лично я считаю, что люди бывают (а скорее
притворяются) добрыми, потому что это им нравится (или выгодно). А другим
нравится быть жестокими, злыми, беспощадными. В природе тоже непременно
должны быть хищники и их жертвы, иначе все на свете выродится и вымрет. А
может быть, создавший этот мир Бог радуется, глядя на меня, гордится мной,
как своим лучшим творением? И я должен сохранить свое собственное "Я"?
Однако правительство, судьи и все эти школы стараются искоренить зло, так
как я посягаю на их привилегию быть злыми по отношению к другим, и им
жизненно необходимо под маркой зла уничтожить мое "Я", превратив меня в
безропотную овцу из общего эксплуатируемого ими человеческого стада? Разве
вся история человечества -- не о борьбе маленьких смелых "я" против
несправедливости сильных мира сего? Нет, друзья, серьезно?
Но то, что я делаю, я делаю потому, что это мне нравится,
Повздыхав еще минут пять, мой ментор наконец убрался, Я же отбросил
философские мысли, приготовил себе чашку крепчайшего чая с молоком, набухав
туда пять ложек сахара (я из породы сладкоежек), и принялся за оставленный
матерью брэкфаст. Покончив с ним, взялся за ньюспейпер. Нет, друзья, вы бы
только почитали, какую муть голубую пишут наши ньюспейперы. Точно бы животы
надорвали, как и я. Изо дня в день одно и то же. Новый всплеск насилия.
Участившиеся ограбления банков. Угроза забастовки футболистов ведущей
команды города, если не будут удовлетворены их требования о повышении
заработка. (Ублюдки! Можно подумать, шарик перестанет крутиться, если они не
сыграют пару матчей!) Запущено еще с десяток космических кораблей. (Уверен,
что девять из десяти -- военные, и все это во благо мира на земле.) Новые
стерео ТВ-системы с экранами в полстены. Но больше всего мне понравилось
объявление: "Меняю три пакета мыльных хлопьев на этикетки от банок с
консервированными супами". Совсем с ума съехали.
Вдруг мое внимание привлекла большая статья о современной молодежи (то
есть обо мне). Посмотрим, что там о нас пишут. Очень долго и нудно один
умник расписывал отсутствие парентальной дисциплины, то есть ответственности
родителей за воспитание детей, о нехватке учителей по призванию, которые бы
выбили иждивенческие настроения из своих учеников и показали бы им, почем
нынче фунт лиха. Читать эту туфту без смеха было невозможно, но все же
приятно сознавать, что кто-то еще печется о нас. Вообще-то я бы не сказал,
что нас обходили вниманием. Каждый день появлялось что-нибудь "о воспитании
подрастающего поколения, от которого зависит будущее цивилизации". Из всех
артиклз, появившихся в последнее время, мне больше всего понравилась статья
одного старого священника в строгом пастырском воротничке-удавке, где он
высказывал мнение о том (а говорил он как бы от имени Бога), что "это
дьявол, который до этого был в других землях", пытается тайком вселиться в
безвинные души молодого поколения, а еще, что за все в ответе взрослые со
своими войнами, ядерными бомбами и повальным развратом. В этом я был с ним
согласен. Он, должно быть, знал, о чем говорил, будучи ближе к Богу, чем
остальные. Получалось, что мы невинные создания и во всем виноваты взрослые.
Я бы мог сказать: "Хиэр, хиэр, хиэр",--как в английском парламенте.
Поразмышляв так пару минут, я выбросил всю эту чушь из головы, врубил
дебильник, надев его на шею и засунув в уши стереовкладыши, и принялся
выбрасывать все из гардероба в поисках, во что бы такое облачиться, чтобы не
очень шокировать тичерз, случись мне зайти в мою скул. Слушая прекрасный
скрипичный квартет Клаудиуса Бердмана, я мысленно усмехнулся, вспомнив одну
статью в "Ю-Эс Ньюс" о благотворном влиянии классической музыки на
современную молодежь. Там говорилось, что нас может исцелить и цивилизовать
прекрасный мир истинного искусства. Старая песня о том, что красота спасет
мир. Какое, к черту, спасение? Какое благотворное влияние музыки? Красота
неизменно вызывала у меня единственное желание -- разрушить ее, так как она
совершенно не вписывалась в наш уродливый мир.
А музыка... Музыка всегда лишь обостряла мои ощущения. Слушая ее, я
чувствовал себя наравне с самим Господом Богом, который вправе карать и
миловать этих никчемных людишек. Музыка будила во мне самые низменные
инстинкты и давала ощущение вседозволенности.
Я оделся так, как в то время одевалась вся студенческая молодежь: в
потертые джины и в голубую водолазку-педерастку с вышитой буквой А --
начальной буквой моего имени. Был хай тайм сходить в музыкальный салон (да и
башли после вчерашнего остались) и посмотреть, поступили ли давно заказанные
стереодиски Девятой симфонии для хора с оркестром Людвига Ивана Бетховена в
исполнении симфонического оркестра "Эш Шам" под управлением Л. Муха-вира. И
я вышел на улицу.
Эт дэйтайм она была совершенно не такой, как ночью. Ночью она
принадлежала мне и моим фрэндам и другим надсадам, пока сытые обыватели
покорно проглатывали помои, выплескиваемые на них ТВ и частными
телевещателями. И как их только не тошнило от этой ежевечерней жвачки!
Теперь улица принадлежала им. Да и забрал днем было несравненно больше. На
углу я заскочил в бас и доехал до центра. В торговых рядах "Тэйлор Плейса" я
зашел в мой излюбленный музыкальный салон с глупым названием "Мело-ди".
Несмотря на название, это было хорошее место., оборудованное
стереофоническими бутиками, где каждый мог прослушать выбранный им диск. В
салоне было пусто. Старина Энди, которому было года двадцать четыре, •
вежливо улыбнулся мне. Он вообще хороший парень, всегда такой услужливый,
благожелательный, хотя тощий и уже с заметными залысинами. Энди узнал меня и
радостно сообщил:
-- А, знаю, зачем ты пришел. Могу тебя обрадовать. Вчера я их получил.
Он подмигнул и пошел в подсобку.
Энди вернулся быстро, торжественно помахивая двумя огромными дисками в
глянцевых белых конвертах, с которых величественно и строго на меня смотрел
сам Людвиг Иван.
-- Вот, пожалуйста,-- протянул мне их Энди.-- Хочешь послушать?..
Придя домой, я всадил себе в руку изрядную дозу героина. Потом вытащил
из конверта божественную "Девятую, хоральную" и поставил диск, врубив полную
громкость...
Когда мы с Людвигом Иваном кончили, я устало потянулся, повернулся к
стене и уснул.
Я продрых до самого вечера и очнулся от позвякивания чашек и тарелок и
сдержанного разговора, доносившихся из столовой. Было уже полвосьмого, и мои
предки вернулись с пахоты. Они сидели за усталым ужином, вяло обмениваясь
новостями. Хотя какие у них могли быть новости? Старость не радость, а им
уже было далеко за сорок. Накинув халат, я выглянул из своей комнаты и
весело сказал:
-- Салют, камарады! Уже припылили? Дад и мом устало улыбнулись.
-- Небось наломались за день? А мне гораздо лучше после дневного
отдыха. Пожалуй, пойду поработаю, сшибу доллар-другой.
Мои предки были уверены, что я подрабатываю по вечерам в магазине.
Отчасти это было верно: что-что, а уж лавки и магазинчики мы не обходили
вниманием.
Мой старый конь смотрел на меня без особого обожания, и в его глазах
сквозило невысказанное подозрение, но он благоразумно помалкивал.
После скорого ужина я нырнул в ванную, принял душ и оделся.
Когда я вышел из комнаты, готовый к новым вечерним подвигам, фазер
неуверенно спросил:
-- Не подумай, что я вмешиваюсь в твои дела, сын, но мне бы хотелось
знать, где ты работаешь так поздно каждый вечер?
-- Да так, где придется,-- непринужденно ответил я, пресекая тяжелым
взглядом дальнейшие расспросы.-- По-моему, денег я у тебя не прошу ни на
шмотки, ни на пластинки, ни на другие развлечения. Так в чем же дело?
-- Да нет, я так, ничего,-- смешался он и уткнулся в чашку.-- Просто
я... мы беспокоимся за тебя. Мне иногда снятся такие дурацкие сны... Можешь
смеяться надо мной, но вот, например, прошлой ночью мне приснилась одна
вещь, которая мне очень не понравилась.
-- Да? И что же это такое было? -- с неподдельным интересом спросил я.
-- О, это выглядело так натурально во сне. Будто бы ты лежишь в пыли на
тротуаре и тебя молотят твои дружки, ну, те, с которыми ты ходил до того,
как последний раз попал в исправительную колонию.
-- Да что ты говоришь? -- усмехнулся я. Мой старый, загнанный конь
искренне верил, что
я исправился после выхода из колонии. Блажен, кто верует. И тут мне
вспомнился сон, приснившийся мне самому. Я отбросил эти навязчивые видения.
Как-то я слышал, что в отличие от снов в жизни все бывает как раз наоборот.
-- Отринь беспокойство о своем единственном сыне и наследнике, отец
мой,-- шутливо затянул я.-- Он сможет постоять за себя...
-- Но ты беспомощно барахтался в луже собственной, крови и даже не
сопротивлялся.
"Нет, действительно в снах все наоборот",-- подумал я про себя, а вслух
сказал:
--Все это бабские страхи, дал. На-ка лучше, держи. Вчера заработал.
Правда, тут немного, но все-таки... На пузырь для тебя и на какую-нибудь
тряпку для мом хватит. А может быть, сходите с ней куда-нибудь.
И я выгреб из кармана оставшиеся мани и плюхнул их на тэйбл.
-- Спасибо, санни,-- растроганно сказал фазер. Потом печально добавил:
-- Но мы последнее время опасаемся куда-то выходить по вечерам. Кругом
столько хулиганья. Но все равно спасибо. Завтра прихвачу домой бутылочку
"скотча", и мы со старухой раздавим его на пару.
Он поспешно сунул мани в карман, чтобы их не заметила мазер, мывшая на
кухне посуду. Я вышел на улицу, обогреваемый лучами отцовской любви.
К моему немалому удивлению, внизу, в подъезде, меня ждала вся моя кодла
в полном составе. Дебила сосредоточенно рисовал на стене. Услышав шумные
приветствия Пита и Джоши, он оторвался от своего занятия и, обнажив крупные
прокуренные зубы, заплясал с криками "ура!".
-- Мы уже было начали волноваться,-- сдержанно проговорил Джоша.--
Ждали тебя битый час в "Коровяке", вылакали все молоко, а тебя все нет и
нет. Думали, может, ты на что-нибудь обиделся, вот и пришли... встретить.
Ведь правда, Пит, правда?
-- Да-да,-- поспешно подтвердил Пит.
-- Примите мои искьюзиз, братья. Страшно разболелась башка. Меня
случайно по балде никто вчера не бил? -- пошутил я.-- Короче, сразу после
завтрака завалился спать и проснулся только полчаса назад. И так народ для
веселья собран, не так ли?
Видно, я подцепил это "не так ли" от моего опекуна Дельтувы.
-- Приносим глубочайшие соболезнования твоей голове,-- с кривой
ухмылочкой произнес Джоша.-- Ну, еще бы ей не болеть! Видать, перетрудил,
выдумывая разные приказания и пути повышения нашей дисциплины. Ты уверен,
что она у тебя перестала болеть? Может, пойдешь полежишь еще?
-- Что-то я не пойму твоего сарказма, урод,-- недобро процедил я.-- Вы
что, ребятки, о чем-то сговорились за моей спиной? -- жестко спросил я, на
всякий случай прижимаясь спиной к стене.-- А ну-ка выкладывайте все
начистоту, пока я не стер глупые ухмылки с ваших рож. Вот ты, ублюдок, чего
скалишься? -- приступил я к Киру, который разверз свою пасть в беззвучном
смехе.
Джоша поспешно встрял, предостерегающе сунув руку в карман:
-- Завязывай, Алекс. Теперь ты больше не будешь пристебываться ни к
Киру, ни к кому-либо другому.
-- Теперь? -- насмешливо переспросил я.-- А что теперь?
Точно. Пока я дрых, они о чем-то договорились. Ну что ж, узнаем, к чему
они пришли, ублюдки вонючие.
-- Давай, фуфлогон, валяй дальше, только не в штаны. Я тебя внимательно
слушаю.
Я стоял выше их на несколько ступенек. Небрежно облокотился на перила,
готовый в любую минуту схватиться за них и дать ногами в рожу любому, кто
осмелится приблизиться ко мне.
-- Не лезь в бутылку, Алекс,-- твердо произнес Пит,-- но отныне в нашей
стае все пойдет по-другому. Нам не нравится, что ты нам постоянно
приказываешь, что нам делать, а чего не делать... Не обижайся.
-- Да дело даже не в атом,-- раздраженно вставил Джоша.-- Главное в
том, что у него детство в заднице играет.-- Он нахально уставился на меня и
даже ткнул в мою сторону пальцем.-- Все какие-то бойскаутские штучки, как
прошлой ночью. Напакостить и смыться. А мы уже не дети!
-- Так, еще что? Я слушаю, слушаю,-- спокойно сказал я.
-- А то, что мы сик энд таэд от твоих детских забав. Подумаешь,
ворваться во вшивую лавчонку, набить карманы мелочевкой. Мы мелко плаваем. А
вот Уилл-англичанин на днях сказал мне, что знает одно местечко, где можно
легко взять желтизну и камушки. Вот где настоящие-то бабки!
-- Где это ты успел снюхаться с Уиллом-англичанином? -- внешне спокойно
спросил я, хотя внутри у меня все кипело.
-- А это уж не твое дело, Алекс,-- зло огрызнулся Джоша.-- В отличие от
некоторых я на тебе не зациклился. У меня есть и другие фрэнды...
Некоторое время я взвешивал ситуацию, а потом размеренно проговорил:
-- Золото? Драгоценности? А вы знаете, кретины, что чем больше добыча,
тем выше риск схлопотать настоящий срок? Об этом вы подумали, недоноски? Не
пойму, Чего вам еще не хватает. Нужна машина -- угнали любую тачку,
покатались и бросили. Бабки? Вам мало того, что мы экспроприируем у буржуев?
Откуда эти капиталистические замашки?
Я не на шутку рассердился. Мой сон оказался вещим. Джоша-генерал решал,
что мы должны делать, а что нет. Но я обуздал гнев и решил действовать
осторожно, очень осторожно. Поэтому, улыбаясь, я сказал:
-- Ну, хорошо, бразерс. Ну и ладненько. Я многому научил вас.
Посмотрим, как это теперь получится у вас. У тебя есть план, Джоша-бой?
-- Ты умный парень, Алекс. Недаром мы столько времени держали тебя за
вожака,-- удовлетворенно осклабился Джоша.-- Теперь у нас будет полная
демократия. Никаких боссов. Почему бы нам, парни, не взбодрить себя доброй
порцией молочка из-под бешеной коровки?
-- Ты угадал мои мысли, Джоша,-- криво улыбнулся я.-- Как раз хотел
предложить посидеть для начала в нашей доброй старой "Коровяке". Прекрасно,
прекрасно, прекрасно. Веди нас, мой маленький Джоша.
Я растянул рот в безумной улыбке, в то время как мысль моя продолжала
лихорадочно работать. Когда мы вышли на улицу, я решил, что напряженно
думают только глупцы, умные же действуют по наитию, вдохновению,
ниспосланному самим Богом. В этот момент на помощь мне пришла чудесная
музыка, доносившаяся из припаркованного неподалеку кара. Это была
заключительная часть концерта для фортепиано со скрипкой моего любимого
Людвига Ивана. Решение созрело мгновенно, и я выхватил каттер.
-- А теперь поговорим, Джоша-бой,-- угрожающе сказал я.
-- Я готов,-- ответил он, и в его руке блеснул нож.
Мы приняли боевую стойку и затанцевали друг перед другом.
-- Э, так не пойдет, фрэнды,-- пробасил Кир и принялся разматывать с
пояса цепь.
-- Оставь это, Дебила,-- сказал Пит и положил руку Киру на плечо.--
Пускай разбираются сами.
Некоторое время мы кружили, делая выпады, выискивая бреши в обороне
друг друга. Видя, что мои атаки не имеют успеха и я никак не могу дотянуться
до лица или глаз Джоши, я изменил тактику и несколько раз удачно полоснул
бритвой по его руке, державшей нож. Это мне удалось, и он выронил его и
удивленно посмотрел на изрезанные пальцы.
-- Теперь ты, Дебила. Посмотрим, кто из нас проворнее.
-- Ага-га-га,-- зарычал Кир, молниеносно сдернул чейн с пояса и со
свистом покрутил ею в воздухе, примериваясь к моим глазам.
Я озверел и, нырнув под Дебилу, удачно резанул его пару раз по ногам.
Теперь он, в свою очередь, взревел от боли, а я, воспользовавшись его
минутным замешательством, неожиданно выпрямился и сосредоточился на его
руке, в которой была цепь. "Жжик-жжик-жжик!" -- я почувствовал, что каттер
легко, будто в масло, входит в его флэш. Наконец он выронил чейн и принялся
баюкать свою искалеченную руку, краинг, как маленький беби. Он попробовал
остановить кровь ртом, но ее было слишком много, и он чуть не захлебнулся.
-- Ну, что, ребятки? Теперь вы знаете, кто в доме хозяин. Не правда ли,
Пит?
-- А я что, я ничего,-- ответил Пит.-- Я не сказал против тебя ни
слова. Надо подумать, что делать с Киром, пока он не истек кровью. Еще
сдохнет..
-- Ни за что на свете. Человек умирает один раз, а Кир помер, не успев
родиться. Дай ему свой платок. Вот увидишь: кровь остановится сама собой.
Действительно, основные артерии оказались не задетыми, и я сам
перевязал жалобно скулившего Дебилу.
Это послужит для них неплохим уроком. Теперь будут знать, кто овцы, а
кто пастух.
Успокоить моих раненых солдат не составило большого труда. Для этого я
завел их в ближайший снэкбар на Дьюк оф Нью-Йорк и купил пострадавшим два
больших брэнди. Понуро заглотив их, они понемногу отошли. Наши
старушки-хохотушки встретили нас привычными "спасибо, добрые ребятки" и "да
благословит вас Господь", споро обмыли вискарем и перевязали сравнительно
чистыми тряпками Кира и Джошу. Расщедрившись, Пит купил им по сандвичу и по
банке сидра на свои деньги, которых у него оставалось полные карманы. Старые
ведьмы еще громче заверещали:
-- Вы самые добрые и щедрые ребята на свете. Мы никогда не заложим вас.
Наконец хоть кто-то о нас думает.
Я смерил Джошу тяжелым взглядом и категорично произнес:
-- Слушай сюда. Недеюсь, не в обиде? Ты начал первым...
-- 0'кей, о'кей, о'кей! -- поспешно закивал он.
-- Вот теперь самое время поговорить о делах,-- сказал я.-- У тебя,
кажется, было что предложить?
-- Шиза косит наши ряды,-- философски заметил Пит, а Джоша зло гаркнул:
-- Закрой хлебало, кишки простудишь! -- Потом раздумчиво добавил:--
Есть на примете один дом.
С двумя фонарями у входа и с глупым названием.
-- Каким еще названием?
-- "Обитель заблудших Божьих тварей" или что-то в этом роде. Там живет
одна старая ведьма. Никакой прислуги. Только дюжина облезлых бродячих кошек,
которых она приютила и заботится о них, как о собственных детях. У этой
выжившей из ума карги уйма всяких дорогих старинных вещей.
-- Конкретнее.
-- Ну, там столовое серебро, золотишко, побрякушки с камушками. По
крайней мере так утверждает Уилл-англичанин...
-- По-нят-на-а,-- протянул я.-- По-моему, это действительно неплохой
расклад.
Я знал, о каком доме идет речь. Это в Олдтауне, на окраине микрорайона
"Виктория". Настоящий вожак обязан чувствовать, когда натянуть поводья, а
когда и ослабить. Я решил проявить великодушие.
-- Хорошо, Джоша. Эта идея мне нравится. Пойдем прямо сейчас, не
откладывая в долгий ящик.
Я многозначительно взглянул на навостривших уши старушек.
-- Ничего не слышали, ничего не знаем,-- в один голос заскрипели они.--
Все время вы были здесь с нами.
-- Примерные девочки. Просто отличницы,-- похвалил я их.-- Минут через
десять получите свои поощрительные призы.
И я повел моих фрэндов навстречу собственной судьбе.
Дальше за Дьюк оф Нью-Йорк шли офисы деловой части города, за ними --
древнее, обшарпанное здание публичной библиотеки, за которой сразу начинался
микрорайон "Виктория", названный так в честь какой-то победы. И, наконец,
вольготничали старые усадьбы Олдтауна. Здесь жили разные буржуи, такие же
старые, как их дома.
Вскоре мы подобрались к огромной усадьбе с идиотской надписью на
фронтоне: "Обитель заблудших Божьих тварей". По обе стороны массивных
чугунных ворот, как часовые на посту, стояли литые чугунные фонари с
круглыми светящимися головами-шарами. В одной из комнат на первом этаже
тускло мерцал свет. Все окна были забраны витыми чугунными решетками.
Осторожно приблизившись к одному из них, я заглянул, что там делается
внутри. И вот что увидел: древняя старуха, лет под девяносто, с крючковатым
носом, костлявыми руками и иссиня-белыми космами разливала молоко из
литровой бутылки по блюдцам, возле которых, раздув трубой хвосты, разевали
пасти разнокалиберные и разномастные кошки. Старуха выговаривала что-то двум
вконец обнаглевшим жирным скотинам, взобравшимся прямо на обеденный стол. В
комнате было, как в музее (хотя я ни в одном никогда не был и мог только
представлять, что там должно быть именно так). По стенам были развешаны
старые картины в золоченых рамах, в углах стояли старинные замысловатые часы
в стиле вампир, и везде, где только возможно, можно было увидеть различные
скульптуры, статуэтки и миниатюры из потемневших от времени меди, бронзы,
серебра, слоновой кости, фарфора, гипса и Бог знает чего еще. Эта
страхоблюдина, несомненно, была богата. Джоша возбужденно зашептал:
-- Уилл-англичанин нас не лажанул. За все это антиквары отвалят кучу
бабок.
Мне надо было принять скорое решение, чтобы Джоша не перехватил
инициативу.
--Сначала испробуем наш старый, испытанный способ -- через парадную
дверь,-- быстро сказал я.--
Я попрошу разрешения позвонить в "Скорую" или принести стакан воды.
-- Да, так она тебе и открыла,-- противно усмехнулся Джоша.
-- Во всяком случае, можно попробовать,-- без особой уверенности
ответил я.-- Не боись, что-нибудь придумаю.
Я подошел к двери и неназойливо позвонил. Никакой реакции. Позвонил
настойчивее и, наклонившись к замочной скважине, жалобно проскулил:
--Помогите! Ради Бога помогите, мадам. Моего друга сбила машина. Он
истекает кровью. Нужно срочно позвонить в "Скорую помощь".
В холле зажегся свет, и раздались шаркающие шаги. Я представил, как она
подходит к двери, держа под каждой подмышкой по жирному котяре. Из-за двери
раздался глухой бас:
-- Пошел вон, мерзавец, или я буду стрелять. Услышав это, Джоша прыснул
в кулак. Я же продолжал умоляющим, полным тревоги и страдания
голосом:
-- О мадам, не будьте такой жестокосердной. Мой друг может умереть.
-- Я сказала, убирайся, паршивец! Знаю я ваши грязные уловки! Вам
только открой. Будете мне потом всучивать всякий ненужный мне хлам. Я ничего
не покупаю.
Мой авторитет стремительно падал. Взглянув вверх, я увидел над парадной
дверью откидное окно-форточку, через которую мог спокойно пролезть человек.
К счастью, оно было приоткрыто.
Я сделал вид, что ухожу, а сам шепнул, на цыпочках возвращаясь к двери:
-- Кир, я встану тебе на плечи и залезу внутрь через форточку. Потом
успокою эту ведьму и открою вам.
Мы с Киром проделали эту несложную операцию под одобрительными
взглядами Пита и Джоши. Через какие-то секунды я оказался в темной,
захламленной прихожей. Прошел в длинный коридор со множеством дверей по обе
стороны. В доме было не менее дюжины пустовавших спален. А может быть,
каждая из них предназначалась для этих отвратительных облезлых скотин,
жировавших на сливках и свежей лососине? Ну где, скажите, пожалуйста,
справедливость? И это в то время, когда сотни подобных ей старых перечниц
прозябают в стинкинг ночлежках!
Из-под одной двери пробивалась полоска света. Прислушавшись, я различил
бормотание полоумной хозяйки, разговаривавшей со своими питомцами, которые
отвечали ей громким "мяу-мяу", требуя еще молока. Ожесточившись, я решил
показать моим друганам, что один стою их троих. Я сделаю все сам. Если
понадобится, успокою бабульку, потешусь над ее тварями, чтобы не чувствовали
себя принцами и принцессами, заберу все самое ценное... и выйду через
парадную дверь. Представляю, как отвиснут челюсти у этих возомнивших себя
людьми уродов. С особым удовольствием утру нос этому выскочке Джоше.
Я бесшумно приоткрыл дверь и оглядел просторный холл. Со стен на меня
укоризненно смотрели прекрасные нимфы с длинными золотистыми волосами,
толстомясые девы с упитанными младенцами на руках, тощие святые, не сводящие
с них плотоядных глаз, и сам изможденный бородатый Иисус Христос, истекающий
кровью на кресте. В нос мне ударила застоялая кошачья вонь. Источавшие ее
скотины терлись боками о сотканные из синих жил костлявые белые ноги
старухи. Она стояла ко мне спиной и не замечала меня. На столетнем дубовом
буфете я увидел массивную серебряную статуэтку -- красивая, стройная горла в
воздушных одеждах как бы парила над землей, отталкиваясь от нее изящной
ножкой. Эту вещь я облюбовал для себя.
Распахнув дверь, я вошел в холл и насмешливо произнес:
-- Привет, красотка! Наконец-то мы встретились. Меня как-то не
удовлетворил разговор через замочную скважину, а тебя? Думаю, что и тебя
тоже, старая образина.
"Образина" медленно повернулась ко мне и гневно, но без должного
удивления спросила:
-- Как ты сюда попал, выродок? Не приближайся ко мне, а то я трахну
тебя вот этой бутылкой.
Меня очень насмешило прозвучавшее в ее устах наше надсадское словечко
"трахну". Я осклабился и стал не спеша подходить к буфету, с которого мне
призывно улыбалась прекрасная танцовщица. Старуха поставила бутылку на стол
и взялась за свой костыль. Я любовно погладил прохладный металл и вдруг в
глубине буфета заметил бронзовый бюст какого-то отдаленно знакомого мне мэна
с длинными всклоченными волосами, пустыми глазами навыкате и в старомодном
галстуке. И тут я понял, что передо мной мой идол -- Людвиг Иван Бетховен.
-- Какие прекрасные вещи, и, что самое интересное, сейчас они будут
моими...
Завороженный, я сделал еще шаг и... растянулся на полу, попав ногой в
одно из блюдец.
-- Мать твою!.. -- выругался я, пытаясь подняться.
Но старуха с непостижимой для своего возраста скоростью подскочила ко
мне сзади и принялась колотить меня палкой по голове, злорадно приговаривая:
"Вот тебе, вот тебе, сукин сын!"
Ее удары были несильные, но все равно неприятные.
-- Нас бьют, а мы крепчаем. Бьют -- крепчаем, бьют -- крепчаем,--
шутовски повторял я при каждом ударе.
Она же явно вошла во вкус и прошипела:
-- Я покажу тебе, задница ты эдакая, как врываться в дом к порядочным
людям.
И больно треснула меня костылем по лбу. Мне стало не до смеха, и при
следующем ударе я схватился за костыль и сильно дернул его на себя. Старуха
потеряла равновесие и, чтобы не упасть, ухватилась рукой за скатерть. Не
удержалась и грохнулась на пол, вместе со скатерью стащив со стола все, что
на нем стояло. Бутылки с молоком разлетелись вдребезги, а ведьма плавала в
луже, как вобла под белым соусом.
-- Чтоб тебя черти забрали, выродок рода человеческого,-- мужским басом
выругалась она, пытаясь подняться на ноги, но поднимая только сотни молочных
брызг.
-- Взять его, мои кошечки! Ату его! Ату! -- визжала старуха, в кровь
раздирая мое лицо своими когтями.
Будто поняв ее команду, несколько жирных скотин с истошным мяуканьем
набросились на меня. Я бешено махал кулаками, отбиваясь от осатаневших
тварей.
-- Не смей трогать животных,-- строго проговорила старуха, когда я
удачно задел одну из ее кошек и та отлетела к стене.
-- Ах ты, старая, дырявая кошелка,-- рассвирепел я и сильно вмазал ей
Иваном по безмозглому хэду.
Она слабо охнула, обмякла и затихла. Я выпрямился, стряхнул с себя
котов, раскрутив одного за хвост и шмякнув головой об угол буфета, и ...
услышал приближающийся вой полицейских сирен.
Вляпался!
И тут до меня дошло, что в тот момент, когда я подслушивал у дверей,
старуха разговаривала не со своими тварями, а звонила в полицию. Я рванулся
к парадной двери и принялся лихорадочно открывать миллион замков и запоров.
Распахнув наконец дверь, я увидел, как улепетывают мои фрэнды. Хотел
последовать их примеру, но тут передо мной вырос Дебила со своей страшной
цепью в руках.
-- Отрывайся! -- крикнул я.-- Через минуту здесь будут забралы!
-- Вот ты их и встретишь,-- злобно процедил Кир и хлестнул меня цепью
по глазам.
Я едва успел их закрыть. Жгучая боль взорвала мою голову изнутри. Я
схватился за лицо и упал на колени.
-- Мне не нравится, когда меня ни за что бьют по морде, Алекс-бой.
Прощай, мой друг, товарищ и брат.
В качестве заключительного аккорда он саданул меня пудовым ботинком
поддых, и я скатился с крыльца. Через несколько секунд взвизгнули тормоза
остановившейся патрульной машины. Мне было на все наплевать. Из глаз
катились слезы вперемешку с кровью. Это вытекали глаза. Мои глаза! Я был
одной сплошной болью. Кто-то грубо поставил меня на ноги. Щелкнули
наручники. Сквозь густую кровавую пелену, окутавшую мое сознание, проникли
произнесенные кем-то слова:
-- Подонок проломил ей голову, но она еще дышит.
-- Вот так удача! -- сказал второй коппола, запихивая меня в машину и
одновременно отрабатывая по почкам.-- У нас сегодня в гостях сам малыш
Алекс.
-- Я ранен! Я ничего не вижу, грязные скоты, мать вашу...-- взревел я и
получил новый удар в солнечное сплетение.
-- Выбирай слова, сучье вымя. Новый удар в лицо.
-- Да пошел ты... Сначала разберитесь, а потом пихайтесь. Почему я
один? Где остальные? Где эти вонючие предатели, которых я держал за друзей?
Я хотел отговорить их от этого и получил цепью по глазам. Я не виноват. Я
пострадавший. Бог не потерпит такой несправедливости! Он вас накажет!
Поймайте их! Не дайте им уйти!
Я орал и возмущался больше по инерции, прекрасно сознавая: отвечает не
тот, кто виноват, а тот, кто попался. Сейчас отмазавщиеся за мой счет
гнусные предатели наверняка сидят в забегаловке на Дьюк оф Нью-Йорк,
посмеиваются и накачивают вискарем наших старых, облезлых куриц. А те
блаженно кивают головами: "Спасибо, добрые ребята. Да благословит вас
Господь! Все время были здесь с нами. А как же? Никуда не отлучались..."
Я же, зажатый между двумя издевающимися копполами, мчался по знакомым
улицам в полицейский участок, пытаясь сквозь кровавые слезы в последний раз
разглядеть их названия и запомнить, как они выглядят.
Подъехали к участку. Меня вытряхнули из машины. Эти вонючие,
самодовольные ублюдки выполнили план на сегодня. Теперь они и пальцем не
пошевелят, чтобы забрать моих бывших фрэндов. А Бог молчит, хоть и все
видит. Ну кто сказал, что он не фрайер?!
Меня втолкнули в ярко освещенную выбеленную контору, в которой повисла
устойчивая вонь туалета, блевотины и дезинфектантов. Я предстал перед
четверыми забралами, которые сидели за столом и дринкали чай из больших
кружек. Я бы тоже не отказался от глотка крепкого горячего чая, но они
почему-то мне не предложили. Вместо этого мне протянули старое, ржавое
зеркало. Я заглянул в него и содрогнулся, так как вместо вашего красивого
молодого рассказчика на меня смотрел какой-то страхублюдок с окровавленным
ртом, распухшим, синим носом и слезящимися щелками глаз. Заметив мое
невольное отвращение, копполы дружно заржали, а старший из них, со
звездочками на плечах, спросил:
-- Ну, так что ты нам хотел рассказать, соколик? Я презрительно фыркнул
и достойно ответил:
-- Пошли вы все в задницу, а ты, буй с бугра, первым. Я не скажу ни
слова, пока здесь не будет моего адвоката. Я знаю законы не хуже вас, козлы
безрогие.
Они опять громко рассмеялись, и старший сказал:
-- Ну, что же, ребята. Придется убедить его в том, что он не прав.
Знание законов не освобождает от ответственности.
Тут уж они, конечно, вволю потешились надо мной, показав пятый угол. И,
наверное, убили бы, не останови их многозвездный инспектор. Затем они
дружески предложили мне сесть. Некоторое время мы беседовали, как добрые
знакомые. Потом в комнату зашел П. Р. Дельтува, офис которого находился в
этом же здании. Он выглядел мизерэбли и с сожалением сказал, увидев меня:
-- Итак, это случилось, Алекс-бой, не так ли? Все, как я и предполагал.
Бедный, бедный, бедный парень. Он повернулся к копполам и поприветствовал
их:
-- Добрый вечер, инспектор. Добрый вечер, сержант. Добрый вечер всем.
Конец нашему сотрудничеству. Боже! На кого он похож. Вы только взгляните на
него...
-- Насилие порождает насилие,-- изрек инспектор.-- Он оказал
сопротивление при аресте.
-- Больше я ничего для тебя не могу сделать,-- сурово посмотрел на меня
Дельтува.
-- Может, хотите вмазать этому подонку, сэр? Не стесняйтесь. Мы его с
удовольствием подержим. Понимаем, каким он стал для вас разочарованием.
И тут Дельтува сделал вещь, которой я от него никак не ожидал. В высшей
степени непедагогичную вещь, скажу я вам. Он подошел ко мне вплотную и с
ненавистью плюнул мне в лицо. Потом вытер рот тыльной стороной ладони.
Пораженный, я вытащил свой окровавленный платок и принялся утираться,
повторяя как заведенный: .
-- Спасибо, сэр. Огромное вам спасибо. Вы очень добры, сэр.
Он смерил меня презрительным взглядом, повернулся и, не говоря ни
слова, вышел из кутузки.
Копполы протянули мне длиннющий опросник, и я с горечью подумал: "Чтобы
вы все провалились, подонки. Если вы называете это Добром, то я рад, что
нахожусь на стороне Зла".
-- Черт с вами, стинкинг пигс,-- с вызовом бросил я им.-- Я все вам
напишу, а потом можете подтереться своим вонючим протоколом. Я больше не
стану ползать перед вами на брюхе. С чего начать-то? С момента выхода из
последней исправительной колонии? Валяй, крысенок, да смотри чего-нибудь не
пропусти,-- обратился я к сидящему за пишущей машинкой испуганному человеку
в цивильном, совсем не похожему на забралу.
Тайпист едва поспевал фиксировать мой словесный понос и, когда я
кончил, он выглядел так, будто вот-вот свалится со стула.
Выслушав мою исповедь, инспектор заметно подобрел и почти ласково
сказал:
-- Добро, парень. Сейчас тебя отведут в твой номер-люкс с водопроводом
и всеми удобствами. Уведите его, ребята. Протокол он подпишет позже.
В камере были двухъярусные бедзы, но все они оказались занятыми. На
одной из них, в верхнем ярусе, громко храпел какой-то пьяный старик. Вид но,
туда его забросили копполы, так как забраться наверх он бы не смог даже в
трезвом состоянии. Недолго думая, я сбросил его прямо на спящего на полу
жирняка с полными штанами и быстро занял его место. Они повозились, не
просыпаясь, потом обнялись и мирно захрапели. Я же лежал на отвоеванной
вонючей койке, слишком уставший и избитый, чтобы спать. Некоторое время я
балансировал на грани полузабытья, то и дело погружаясь в другой, лучший
мир. И в этом лучшем мире, о братья, я видел себя на большом лугу, усеянном
цветами, на котором пасся козел с лицом человека. Завидев меня, он сел и
принялся наигрывать на флейте до боли знакомую мелодию. Над лугом поднялось
солнце с суровым лицом Людвига Ивана, старомодным галстуком и живописно
развевающимися волосами, и я услышал заключительную часть Девятой симфонии,
причем хор безбожно перевирал слова, что, впрочем, допустимо во сне.
"Ты, злобная, хищная тварь, осквернитель полей Элезиума, Знай, что наши
сердца переполнены благородным гневом, И мы порвем тебе вонючую пасть и
надерем грязную задницу".
Однако мелодия исполнялась безупречно, и я проснулся с этой мыслью
спустя две или десять минут или двадцать часов, дней или лет. Точнее сказать
не могу, так как часы у меня отобрали. Где-то далеко-далеко внизу стоял один
из коппол и больно тыкал меня концом дубинки под ребра, повторяя:
-- Давай-давай просыпайся, спящая красавица. Вот теперь тебя ждут
настоящие неприятности.
-- А? Что? -- не понял я, не в силах отделаться от звучащей во мне "Оды
к радости".
-- Спускайся и все узнаешь, малыш,-- сказал он с ноткой сострадания,
которая