ссис Гартон провела рукавом по лбу. - Сегодня у нас самообслуживание. - Я ничего не хочу, - сказала Элен. - Если не возражаешь, я подогрею фасоль? - сказал я. Она пожала плечами. - Я не голодна. Элен села за стол напротив матери и стала методично вырывать соломинки из плетеной салфетки на столе, пока мать не наклонилась к ней и не вырвала из ее рук несчастную салфетку. Я поставил на стол две чашки кофе и пошел за третьей, но тут Элен отодвинула свою. - Что тебе опять не нравится? - недовольно спросила мать. - Я не буду пить. Я не люблю кофе. - Вот это новость! - рассмеялся я. - Да ты его литрами пьешь! - Начнем с того, что я его даже не просила. - Тогда отнеси свою чашку отцу, - распорядилась миссис Гартон. - Может быть, хоть кофе приведет его в чувство, ведь скоро уже явится вся его братия. Вздохнув, Элен пошла с чашкой к отцу. Миссис Гартон так пристально глядела на меня поверх своей чашки, что я смутился. Казалось, она прощупывает мой мозг. Я всегда неуютно чувствую себя с ней наедине. - Что, повздорили? - Вроде бы нет. - А мне кажется, что да. Тэд тоже не замечает, когда мы с ним ссоримся. - Она зевнула. - Все мужчины бесчувственные. - Она повернулась на стуле и посмотрела на Элен, которая как раз входила в кухню. - Послушай, а ты часом не заболела? У тебя глаза слезятся. Может, у тебя грипп? - Может быть, - покорно согласилась Элен. - Пожалуй, сегодня лягу пораньше. - Ложись, детка, - миссис Гартон удовлетворенно кивнула. Затем обернулась ко мне. - Ну, молодой человек, вам вроде приказано отправляться домой. Я поерзал на стуле. - Хорошо, только кофе допью. - Они сговорились против меня. Миссис Гартон подошла к умывальнику и выжала себе на руки жидкость для мытья посуды. Она злобно потерла их зеленой колючей губкой. Ты же слышал, что сказала Элен. - Она стояла к нам спиной, энергично согнувшись над раковиной. - Девочка устала. Школа отнимает столько сил. Когда постоянно бегаешь на свидания, невозможно нормально готовиться к экзаменам, уж я-то знаю. Ну зачем было вытаскивать ее под дождь? В конце концов затмение можно увидеть и по телевизору. Пойми, наконец, Крис, ты просто не даешь ей спокойно учиться. Я тревожно смотрел на Элен, но она была безучастна, как будто вновь погрузилась в свои дневные грезы. Лед давал все новые трещины, и она быстро, быстро уплывала от меня. Вы правы, - наконец выдавил я. Со мной творилось что-то неладное. Я даже не мог засунуть руки в карманы. - Пожалуй, я пойду. Элен вышла со мной в прихожую. Дверь в кухню осталась открытой, и я видел, как миссис Гартон тихонько откинулась назад в кресле, словно хотела подслушать наш разговор, который заглушало фортепиано. Меня вдруг охватило отчаяние, казалось, что я вижу Элен в последний раз. - Выйдешь на секундочку? Мы прикрыли за собой дверь. Элен обвила мою шею руками, прижав голову к груди. Сердце у меня трепыхалось, как птица. - Что случилось, Элен? - прошептал я. - Ничего. Правда, ничего. - Ты так странно себя ведешь. Я просто с ума схожу. Мне казалось, что я тебе надоел. Элен вздохнула. Я погладил ее волосы. Теперь, когда я чувствовал тепло ее тела, мне стало легче. Ведь ты бы мне сказала, если бы я тебе надоел, правда? Если бы у тебя появился кто-то другой? - От волнения я закусил губу. - Не сходи с ума, Крис. Никого у меня нет. - Ее голос звучал так тихо, что я еле слышал. - Так в чем же дело? К дому подъехала машина. Громко хлопнув дверьми, из нее вышли двое мужчин с музыкальными инструментами. - Я не могу сказать тебе, - прошептала - Смотри-ка, два голубка, - съязвил осанистый музыкант с огромной бородой. Ему было где-то под пятьдесят. Протискиваясь, в дом, он задел нас своим массивным животом. - Любовь и грезы. Эх, где они, наши годы молодые! Я таял от счастья, сжимая Элен в своих объятиях... - Валяйте дальше. Не отвлекайтесь на нас, - подмигнул мне второй. - Не будем, - пробормотал я. Их еще только тут не хватало. - Боюсь, мама права: кажется, у меня и впрямь грипп. - Элен выскользнула из моих объятий. - Завтра не пойду в школу. - Я загляну к тебе. К дому на мотоцикле подрулил еще один музыкант из группы мистера Гартона. - Не надо, - Элен помотала головой. - Давай встретимся в среду после занятий. - Но до среды еще так далеко. - Я чувствовал себя полным идиотом. - Я не могу ждать до среды. Я многое еще хотел сказать ей такого, что не предназначалось для чужих ушей, но тут на крыльце появилась миссис Гартон. Через плечо у нее была перекинута рубашка, заляпанная краской. Она прислонилась к двери и, сложив руки, наблюдала за мотоциклистом. Он поставил мотоцикл на стоянку и вынул барабанные палочки из седельной сумки. - Что, у тебя весь барабан там помещается? - полюбопытствовала она. - Моя машина забита, Элис. Придется сегодня стучать на кастрюлях. - Вот уж соседи будут рады! - засмеялась она, впуская его в дом. - А вы, барышня, кажется, собирались пораньше лечь? - Мать похлопал Элен по плечу. - Ну, до среды, - сказал я. Элен сжала мне руку и вошла в дом следом за матерью и ударником из группы мистера Гартона. А я еще долго стоял у закрытой двери, глядя на зашторенные окна, за которыми играли джаз, и на окна в верхнем этаже в спальне Элен. Сегодня она ни разу не посмотрела на меня, подумал я. Мы были с ней вместе четыре часа, а она на меня даже не взглянула. Что же такое случилось, Нелл? Вернувшись домой, я обнаружил, что отец опять сидит у себя в подвале. Когда он вылез оттуда в своем перепачканном комбинезоне, в руках у него была новая кружка, которую он сделал. - Как по-твоему, неплохо? - Чудесно. - Я едва взглянул на нее. Он был разочарован. - Правда, ничего? Послушай, у тебя какие-то неприятности? - Нет, все в порядке. - Я засунул руки в карманы и нащупал там письмо от матери. Оно обжигало, как лед. - Мне надо писать сочинение на завтра, а я еще не начинал. Я убежал к себе наверх, сел на кровать и перечитал письмо. Элен права: мать четыре недели не могла ответить и даже не поинтересовалась, как я поживаю, хотя бы из вежливости. За восемь лет она ни разу не удосужилась увидеться с нами, вместо подарков на Рождество и на дни рождения она просто переводила на отцовский счет деньги. Теперь и я видел, как она напирает на то, сколько у нее дел, как у нее все удачно в жизни, как ей хорошо с этим хлыщом. Как будто мне не все равно! Я пожалел, что вообще решил написать ей. Хорошо еще, что в гости к ней не поехал! Нам просто не о чем разговаривать. - Здравствуй, мамочка, то есть я хотел сказать: Джоан. Это я, Кристофер. - Я пытался вообразить наш непринужденный разговор. Свои реплики я произносил низким голосом, а ее - фальцетом. "Ну и вырос же ты, Кристофер, тебя не узнать! Смотри, вот это мой новый штатив. А это - увеличительные линзы". - "Отличные линзы, Джоан!" - "Это Дон". - "Привет, Дон. Приятно познакомиться, Дон. Стильная прическа, Дон! А какая куча книг у тебя!" Я смял письмо и швырнул его в мусорную корзину. Ну что ж, раз я ей не нужен, то она мне и подавно. Я много раз пытался дозвониться до Элен, но никак не мог на нее попасть. У миссис Гартон для меня был один ответ. "Элен занята, Крис", - укоризненно говорила она, наверное, хотела, чтобы мне стало стыдно за то, что я ее отвлекаю. Впрочем, она действительно много занимается. Родители всегда следили за этим. Они честолюбивы, да и ей самой не чуждо честолюбие. Порой я гадал, кем бы моя мать хотела, чтобы я стал? Впрочем, она вряд ли когда-нибудь задумывалась над этим. На следующий день поднялся сильный штормовой ветер. За всю свою жизнь я не мог припомнить ничего подобного. На веранде, где мы смотрели телевизор, ковер от ветра вздымался и опускался на пол, как будто раскачиваясь на гигантских волнах. Кот глядел на вздымающуюся спину ковра - и тоже грозно выгибал спину, задирая хвост трубой. Ночью нам пришлось перетаскивать постель Гая ко мне, потому что в его комнате окно сорвало с петель. Мы пытались закрепить его при помощи изоленты и кнопок, но ничего не вышло. Нам было очень весело снова спать в одной комнате. Мы проболтали чуть не полночи. Шторм произвел на Гая сильное впечатление. - Знаешь, почему поднялся такой ветрище? Про парниковый эффект слыхал? Вот так! Мы покоряем космос, изобретаем компьютеры, а теперь и климат меняем! Человек - царь природы, так-то! - Не пори чушь, - осадил я его. - Ты ничего не понимаешь. Это еще одно свидетельство человеческого бессилия. Человечество стремится к самоуничтожению, и мы не в силах что-либо изменить. Все предопределено. - Как в компьютерной программе, да? Наконец мы уснули. Всю ночь снаружи, как голодный зверь, выл ветер. Ночью с крыши свалилась печная труба и, проехав по черепице, грохнулась на улицу. Я проснулся в холодном поту. Мне приснился жуткий сон, будто бы Элен вдруг сорвалась с обрыва, покатилась и разбилась на мелкие кусочки. Я бегу за ней вслед и, скрючившись, дрожащими руками собираю осколки. И у меня есть только синее пальто с бархатными пуговками, в которое я их заворачиваю. Перед тем как отправиться в школу, я решил позвонить ей. Меня все еще преследовал ночной кошмар, точно образы из фильма ужаса. - Элен, ты в порядке? Долгое молчание на другом конце провода. - Элен? - испуганно повторил я. - Не знаю. - То есть как? Что случилось? - Встретимся после школы. Мне придется пойти: так уж мама решила. - И она повесила трубку. Опрометью я выскочил из дома. Под ногами хрустнули черепки печной трубы, я смел их с асфальта в грязь. Я бежал навстречу ветру и полной грудью вдыхал холодный воздух. Элен снова хочет видеть меня! Все остальное не в счет. От моей школы до школы Элен было пару километров, к тому же в гору. Всю дорогу я бежал. Когда я добрался до ограды, дыхания уже не оставалось. Прислонившись к стене, я с трудом перевел дух. Элен не появлялась. Да и вообще на улице было довольно пустынно, и я решил, что скорее всего она дожидается меня в вестибюле учебного корпуса, чтобы не стоять на ветру. Я хорошо ориентируюсь в чужих школах. Когда я был помладше, мы ходили сюда на футбол, а вскоре после того как мы начали встречаться с Элен, я ходил к ней на концерт. Тогда-то я и понял, что Элен не похожа ни на одну из тех девчонок, с которыми я встречался раньше. Помню, я боялся идти, думал, что это будет жуткое зрелище: Элен танцует на сцене перед толпой народа, но все вышло по-другому. Я глаз не мог от нее оторвать: кроме нее, никого не видел на сцене. Мне казалось, что она танцует только для меня. Скорее всего так оно и было. Весь концерт я просидел со счастливой улыбкой на лице, глядя только на нее. Никому бы не рассказал об этом, даже Тому. После концерта она, счастливая, подбежала ко мне, и тут-то я решился открыть ей свои чувства: - Я хочу сказать тебе кое-что, - решительно начал я. Элен, еще не остыв от выступления, кружилась вокруг меня. - Нет, послушай, что я тебе расскажу! Директор решил, что я могу сдавать танец вместо одного из выпускных экзаменов. У нас в школе еще ни разу такого не было! Она радовалась как ребенок, и танцевала, танцевала не переставая. Ее возбуждение передалось мне, и я закружился по залу за ней следом. Наверное, получалось дико неуклюже: долговязый дылда с огромными ступнями и торчащими локтями. Мы оба хохотали. - Ну, что ты хотел мне сказать? - закричала Элен. - Забыл! - Помню, как я на ходу пригладил волосы, падавшие мне на глаза, и подмигнул ей. Куда торопиться? Еще тысячу раз успею ей сказать. - Наверное, какую-нибудь ерунду. Глупость какую-нибудь. - А сколько слов? - прощебетала она. - Ну, три, - сдался я. Элен залилась веселым смехом. - Получай три сдачи, Крис! В вестибюле ее не было. Зато я увидел ее подругу, Рутлин: она стояла, прислонившись к стене, под портретом завуча и беспечно насвистывала. Увидев меня, она помахала рукой и, радостно улыбаясь, направилась мне навстречу, непринужденно покачивая сумочкой, словно маятником. - Что случилось? - спросил я. - А что ты имеешь в виду? - Рутлин расплылась в улыбке. - Что, собственно, должно было случиться? - По лицу вижу. Где Элен? -· А, Элен! Элен пошла домой. -- Но мы договорились встретиться. - Ей нездоровилось, вот миссис Клэнси и отправила ее домой. А пока что ты можешь проводить до дому меня. - Что значит "нездоровилось"? - я старался говорить небрежно, как Рутлин. Рутлин еще раз радостно улыбнулась, словно недомогание во время урока - лучшее, что могло случиться с Элен. - Да так, просто немного... - она помахала руками, изобразила шатающуюся походку. - Ну, ее немного шатало. - Что, она пьяная была? Рутлин громко расхохоталась. - Да нет, просто какая-то ерунда. - Она помяла в руках свою сумку. - Просто ей было не по себе, совсем чуть-чуть. Она просила передать тебе привет и тысячу поцелуев с надеждой на скорую встречу. - Пойду навещу ее. Я страшно волновался. Рутлин вывела меня из себя. -Может, не стоит? - остановила меня Рутлин. - Ей надо побыть одной. - Тогда позвоню, спрошу, как она. Она помотала головой. Подожди, пока она сама тебе позвонит. Ноги у меня подкосились. Ради бога, Рутлин, что происходит? - Знаешь что, - она задумалась. - Пожалуй, я как-нибудь вечером приглашу Элен в гости, и ты можешь зайти, тогда вы спокойно обо всем поговорите. Почему не сегодня? Подожди хотя бы до выходных. Серьезно, Крис, ей просто надо немножко придти в себя. Я знал, что Рутлин жалеет меня, но меня это только раздражало. Я почему-то неровно дышал. Вплоть до последнего воскресенья мы с Элен уже несколько месяцев встречались каждый день. Ну, а тебе, надеюсь, не возбраняется ходить к ней в гости? Это только меня они не выносят, будто я прокаженный какой-нибудь или у меня носки воняют. Сегодня я к ней зайду, - сказала она. - Ну, пока, Крис. Мы дошли до угла улицы, на которой жила Рутлин. К нам подбежал один из ее младших братьев, и она, смеясь, подхватила его на руки. Мне ничего не оставалось, как развернуться и уйти. - Эй, Крис, - крикнула она мне вслед. Я обернулся. - Лови! - она швырнула мне небольшой пакет. Едва свернув за угол, я распечатал его. Внутри оказался сборник сонетов Элизабет Браунинг, поэтессы Викторианской эпохи. На первой странице была надпись: "С днем святого Валентина, от Элен". Я не раз бывал у Рутлин, они часто устраивали вечеринки: яркие украшения, громкая музыка, потрясающая ямайская еда. Мать Рутлин, Корал, была огромной приветливой женщиной со сладким, как патока, голосом. Рутлин и все ее братья и сестры говорили на привычном шеффилдском диалекте, а у Корал был настоящий ямайский акцент. Мне всегда казалось, что она - идеальная мать, она просто светилась теплом и добротой. Вечно без умолку болтала, а когда была в хорошем настроении, даже пела. - Что за шкилет к нам пожаловал! - воскликнула она, открывая мне дверь. - Пора бы уж тебе малость нагнать жирку, дорогой. Ты ведь хочешь стать сильным мужчиной? - Элен пришла? - Я взволнованно озирался. В доме сновали хохочущие ребятишки, и все они показывали на меня пальцами. - Пришла. Они с Рутлин наверху секретничают. Растут девочки, у них уже свои тайны. - Да уж, эти тайны, - я ринулся наверх, прыгая через три ступеньки. Мне не терпелось увидеть Элен. Только перед дверью я на секунду замешкался и нерешительно постучал. Стоило мне войти, они сразу же замолчали. Было видно, что Элен только что плакала. Я смутился и замер в дверях. - Ну, как ты, Элен? - Пойду кофе сварю, - встала Рутлин. - Терпеть не могу кофе, - скривилась Элен. - У него вкус, как у горелой картошки. Рутлин вышла, прикрыв за собой дверь. Я подошел к Элен и пристроился рядом с ней на ручке кресла. Она даже не посмотрела на меня, и я никак не мог найти верных слов, не знал, как заговорить с ней. Откинувшись на спинку кресла, она тяжело дышала, еле приоткрыв рот и крепко зажмурив глаза. Никогда еще я не видел ее в таком состоянии. Я взял ее за руку, Элен не противилась, но ее кисть была безвольной и холодной. - Что с тобой, Элен, - спросил я. - У тебя грипп, да? Она мотнула головой. Сквозь ее сомкнутые веки просачивались слезы, которые она даже не пыталась скрывать. Они текли медленно и безостановочно, казалось, ручейки слез на ее щеках уже никогда не высохнут. В ушах у меня стоял гул далеких барабанов: я слышал биение собственного сердца; оно будто бы ворочалось в груди, больно и неуклюже. На меня накатила абсолютная беспомощность. Перед глазами стояла картина из моего ночного кошмара. Я вновь чувствовал, что трещина в льдине под нашими ногами становится все шире и чернее, что мы все дальше и дальше отплываем друг от друга. Я старался согреть ее руки в своих, словно пытаясь вдохнуть в нее жизнь. - Элен. Что случилось, скажи мне. На этот раз она ответила, только голос ее был таким пустым, напуганным и усталым, что в другой раз я бы его просто не узнал. Этот голос я не забуду никогда в жизни. 27 февраля Здравствуй, Никто. У нас в ванной течет кран. Нужно сменить вентиль, говорит мама. Иногда ничего не замечаешь, а иногда всю ночь не можешь заснуть из-за этого. Кап, кап, кап - размеренно, медленно, нескончаемо. И вот с тобой то же самое. Будто все время слышно биение своего сердца, которое никак нельзя выключить. Будто чьи-то шаги в темноте. Я даже не знаю, есть ты там или нет. Но от самой мысли, что ты, может быть, там, - от самой этой мысли никуда не деться, ни днем, ни ночью. Кап, кап, кап... Размеренно, медленно, нескончаемо, как незатухающий пульс, как маятник на стене. Что, если... Что, если я беременна? Тик-так, тик-так, тик-так... По ночам я задыхаюсь от страха. Но я никому не могу рассказать. Ни Рутлин, ни маме... Ты - всего лишь тень, шепот... Кран, капающий день и ночь напролет. Только Крису я все рассказала. Пересилила себя и рассказала. Может быть, теперь-то ты уйдешь? Оставь меня в покое. Я тебя не хочу. Уходи. Пожалуйста, уходи. Это было первое из писем, которые начинались со слов: "Здравствуй, Никто". Я сидел на диване у себя в комнате и словно вновь окунался в тот давнишний кошмар. МАРТ Не стану пытаться описывать все чувства, что пронеслись в моей голове тем февральским вечером: шок, удивление, недоверие и непреодолимое облегчение оттого, что Элен не больна и не разлюбила меня. Я не верил ей, но ее слова снова сблизили нас, мне захотелось защитить Элен, самому заботиться о ней. Я досадовал на Рутлин, когда она принесла поднос с кофе, молоком и бутербродами. Сидя рядом с Элен, я все время держал ее за руку и гладил по волосам, не обращая внимания на болтовню Рутлин. Волосы были необычайно теплыми и мягкими, как солнечный ручей. Я хотел только одного: чтобы Рутлин ушла куда-нибудь и оставила нас одних. Я провожал Элен до дома. Мы не разговаривали. В мыслях у нас царил абсолютный хаос, сказать было нечего. Я только все время повторял: "Все будет в порядке", "Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой" и тому подобное. Слова сами слетали с моего языка. Позже, вспоминая, что я ей тогда наговорил, я даже испугался, но в тот момент я чувствовал, что обязан был говорить именно такие слова. Я не задумывался над смыслом своих слов, я просто не мог вынести того, что Элен так несчастна, и на все готов был пойти, только чтобы ей стало лучше. Когда мы дошли до дверей, я никак не хотел отпускать Элен. Я обнимал ее и уговаривал по- быть со мной еще немножко. Мне не хотелось оставаться наедине со своими беспорядочными мыслями, с тем сумбуром, что царил у меня в голове. Луна то пропадала, то снова выныривала из-за туч, гигантскими птицами скользящих по небу. Лицо Элен, такое детское, то исчезало, то вновь высвечивалось в лунном свете. - Я не зову тебя в дом. - Да я и не хочу заходить. Мне просто не хочется расставаться с тобой. - Я знаю, тебе было плохо, - шепнула она, - прости. Я испугалась. Я не знала, что сказать. - Я тоже испугался. Я подумал, что ты решила порвать со мной. - Ах, Крис! Некоторое время нам было не до разговоров. Время от времени где-то в доме зажигались и гасли окна, в ванной шумела вода. Наконец мы услышали звук шагов: кто-то спускался вниз по лестнице. - Я пойду, - ее голос казался до предела подавленным. Я не мог оставить ее в таком состоянии. - Может быть, ты ошибаешься? Не переживай раньше времени. Ведь еще ничего нельзя наверняка сказать... - Не знаю, Крис. Не знаю... - Надо было мне быть умнее. - Не только тебе. Я тоже виновата. - Нет, ну как мы допустили! Ведь не дети уже, все понимаем. Дверь открылась. Мать Элен поставила на ступеньки пустые бутылки для молочника. - Элен, ты же знаешь, я не люблю, когда вы ошиваетесь под дверью. Сколько раз я должна повторять одно и то же? И Элен вбежала в дом, даже не попрощавшись со мной. Два дня я ждал звонка от Элен, томясь, как узник на тюремной койке. Я боялся выйти из дома, чтобы не пропустить звонок. Сам я не решался ей позвонить или тем более зайти в гости. Сидя на ступеньках лестницы рядом с телефоном, я притворялся, что читаю, расчесываю волосы перед зеркалом, глажу кота или еще что-нибудь такое. Проходя мимо, отец всякий раз пристально поглядывал на меня, но ничего не говорил, впрочем, я был в таком состоянии, что говорить со мной было бесполезно. Перед тем как зазвонить, наш телефон тихонько бренчит. Когда я наконец услышал этот звук, то тут же сорвал трубку с аппарата, не сомневаясь, что это звонит Элен. Я не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме меня, говорил с ней. - Ну, как ты? - Пока не знаю, - ответила она. - Мама говорит, что у меня упадок сил. - И что теперь? - Есть два варианта: первое - можно есть чернослив тоннами, второе - сходить к доктору, чтобы он мне прописал железо. - Можно я встречу тебя после врача? - Хорошо. Я добежал до поликлиники и уселся на подоконнике рядом со входом. Через дорогу от библиотеки переходил мужчина с четырьмя детишками. Одну девочку он нес на руках, другую держал за руку, а двое мальчиков уцепились за его пальто. Все они тащили по. книжке и гомонили, как стая сорок. Мужчина явно давно не брился. Я представил: а вдруг у Элен родится четверня? Наверное, меня покажут по телевизору, как самого молодого отца, у которого родилась четверня. Я тоже буду повсюду таскать детей с собой. Девочка, которую мужчина нес на руках, уронила на дорогу книжку и заплакала, отец прикрикнул на вторую, чтобы она скорее подобрала ее. Та уселась на бордюр тротуара и заревела громче первой. Мои мечтания прервала Элен, появившаяся на пороге поликлиники. - Ну как, все в порядке? Она кивнула и взяла меня за руку. Доктор выдала ей рецепт и сказала, что очень многим девочкам в ее возрасте не хватает железа. - Она говорит, что при теперешнем сумасшедшем темпе жизни мы выматываемся гораздо быстрее. Потом она спрашивала об экзаменах и о тебе. - Обо мне? - Ну, она спросила, есть ли у меня парень, и я сказала, что есть; тогда она предложила мне, если я не против, обсудить с ней наши взаимоотношения, но я отказалась. - А может, стоило бы, чтобы уж не дергаться? - Да ты что! Ведь все попадет в мою медицинскую карту, мать придет, посмотрит и все узнает. Ну, она все-таки дала мне брошюрки о планировании семьи и сказала, чтобы я не боялась приходить и спрашивать у нее обо всем, что касается таких вещей, если мне понадобится. Вообще-то, она очень приятная женщина. - Тебе лучше? - Да, кажется, лучше. Но может быть, это просто оттого, что я побывала у доктора. - Ты и вправду неплохо выглядишь. Неужели нам все-таки повезло? - Может быть. Ни за что не станем больше рисковать. Удивительно, как легко можно заставить себя поверить в то, во что тебе хочется поверить. Весь вечер мы дурачились и веселились, от мрачных мыслей, кажется, не осталось и следа. Но они всегда возвращаются, рано или поздно. До конца недели я не встречался с Элен, хотя звонил ей каждый день. Обычно она отвечала на мои вопросы лишь тихими односложными фразами, и я понимал, что где-то неподалеку от нее вертится мать и поэтому Элен не может свободно говорить. Я каждый раз спрашивал, в порядке ли она, и она каждый раз отвечала: "Не знаю". - То есть как не знаешь? Ведь в поликлинике сказали... - Не знаю, Крис. Во всяком случае, все как прежде. Я не знал, что мне делать. Казалось, будто надо мной вьются огромные черные птицы, таращат на меня свои яростные стеклянные глаза. Мне виделись их крылья, со свистом рассекающие воздух над моей головой, я слышал отрывистые крики, вылетающие из их черных клювов. Мне не с кем было поделиться, не к кому обратиться за советом. Порой я часами сидел рядом с отцом, поглядывая на него краем глаза. Мы смотрели новости, отец теребил пальцем нижнюю губу, а я пытался заставить себя завести с ним разговор, но не мог. Да и что мне это даст? - думал я. К тому же, пока ничего не известно наверняка. Как никогда прежде, я затосковал по матери. Мне не хватало ее участия. Я вдруг вспомнил, как однажды, разбив коленку, я плакал у нее на плече. Напрасно я думал, что все подобные воспоминания навеки смыты слезами обиды и одиночества, - они вновь ожили в моей памяти. Я был зол на нее, еще как! Теперь, когда она мне так нужна, больше всех на свете! Если бы я только мог поговорить с ней! Я глядел в окно и, сжав кулаки, пытался представить, что бы я ей сказал. Но в голове была лишь пустота. Позвонил Том и спросил, не хочу ли я сходить с. ним на альпинистскую стенку. Похоже, он чувствовал, что со мной творится что-то неладное, и решил меня как-то растормошить. В общем, я согласился, потому что мне вдруг пришло в голову, что это может стать удачным поводом для того, чтобы сблизиться с матерью. Может быть, ей будет приятно, что я тоже увлекся скалолазанием, возможно, она даже даст мне какой-нибудь практический совет, напишет что-нибудь ободряющее вроде "Вяжи узлы по- крепче, Кристофер!". Мне ни разу не приходилось лазать по всяким там стенкам, однако я полагал, что это во всяком случае будет разумнее, чем если бы я отправился сразу на настоящие горы позориться перед альпинистами Дербишира и Йоркшира. В спортивном центре было душно и воняло потом. Школьники разминались внизу, некоторые из них энергично разминали пальцы: казалось, будто бы они играют на каких-то невидимых музыкальных инструментах. Стена из пластика довольно круто уходила вверх, на ней было множество порожков и выступов - чем выше, тем меньше, но все равно с виду стенка выглядела несложно. Казалось странным, что люди так тщательно готовятся перед ней. - Ну как? - Том хлопнул меня по плечу. - Готов к восхождению, Крис? - За тобой хоть на Эверест. Том полез вверх, ловко цепляясь за выступы, как паук, у меня же дело пошло чуть менее резво. Я судорожно хватался пальцами за скалу, ноги дрожали, голова кружилась, живот перекручивало. Слава богу, что Элен не присутствовала при этом позоре. Не знаю, когда бы я вновь увидел Элен, если бы случайно не встретил ее на Эклисол Роад. Засунув руки в карманы, она задумчиво двигалась по улице, ничего не замечая вокруг себя. Больше всего на свете я люблю такие нечаянные встречи. - Элен! - окликнул я ее и бросился наискосок через дорогу, лавируя среди машин. Мы пошли рядом. - Я иду к деду, - сообщила она, поправляя волосы. - Можно я с тобой? - Мне нравился дедушка Элен. Он всегда говорит с тобой прямо, что я очень ценю в людях. А вот бабушка какая-то странная. Мне кажется, она со мной и слова не сказала. А ее взгляд... Порой она смотрит на меня точно так же, как мама Элен: молча, пристально, будто бы выворачивая наизнанку. - Думаю, мне лучше пойти одной. Я пожал плечами. - Ладно, как хочешь, - согласился я. - Не столь важно. Но для меня это было важно. Мне так хотелось побыть с ней, что я начинал ревновать ее даже к ее дедушке. - Как ты себя чувствуешь, ничего? Она нахмурилась и засунула руки в карманы. Я обнял ее, стараясь согреться и прогнать обволакивающий ледяной страх. - Ничего, Крис. Все как прежде. * * * Здравствуй, Никто. Все как прежде. Кран все течет, и заснуть по-прежнему невозможно. Как быть, если... как быть... как... если, если, если... Однажды, когда мы гуляли с Крисом, тиканье на несколько часов затихло. Какой это был прекрасный день! Но все снова, как прежде. Опять. Я чувствую еле слышное трепещущее биение жизни внутри себя, спрятанное глубоко-глубоко. Уходи, прошу тебя, уходи. Тебя там нет, ведь правда? Пожалуйста, пусть тебя там не будет. Сегодня с утра, взглянув в зеркало, я себя не узнала. Серое лицо, черные круги под глазами. Что со мной? Я надела свое любимое платье. Сняла, швырнула его на пол и снова села на кровать. Обхватив себя руками, тупо уставившись на чудовище в зеркале, я слушала неумолчное тиканье, доносящееся изнутри. В комнате кавардак. Я не убиралась неделю. Одежда раскидана по ковру. На стуле чашка с чаем покрылась зеленой плесенью. Неужели это я? Одинокая, такая одинокая, как никто в мире. Я решила сходить в гости к дедушке. Порой мне кажется, что он мой лучший друг. Когда я была малышкой, я доверяла ему все свои обиды. Он усаживал меня на табуретку в кухне и внимательно слушал, пока я облегчала душу. После таких бесед мне всегда становилось легче. Наверное, потому, что он умел серьезно относиться ко мне и моим чувствам. Может быть, я снова смогу открыться ему? По дороге я встретила Криса, он хотел пойти со мной, но я отказалась. Я бы не смогла быть откровенной с де- душкой, если бы мы пришли вместе. Крис, наверное, переживает, но я тут не виновата. Дед жарил яичницу с картошкой. Когда я вошла, мне чуть не сделалось дурно от этого ужасного запаха, и я попросила стакан воды. - Ты в порядке, Элен? - спросил дед, не отрываясь от плиты. Я сидела на табуретке и смотрела, как он колдует над сковородкой. Дед поливал желтки кипящим маслом, по три ложечки на каждый желток, и вполголоса отсчитывал: раз, два, три. Наконец он взглянул на меня. - Что с тобой, ты какая-то бледная. Это был мой шанс, но я им не воспользовалась, я лишь улыбнулась ему поверх стакана. Дедушка продолжал вопросительно смотреть на меня. Раньше бы я бросилась к нему, обняла и выложила все как есть, а сейчас не сказала ничего. Он вновь вернулся к плите, насвистывая что-то невнятное. Когда яичница была готова, дед понес ее наверх, и я пошла следом, чтобы повидаться с бабушкой. Она почти все время сидит у себя. В комнате сумрачно и душно; хочется раздвинуть шторы, распахнуть окно и проветрить все как следует. И здесь всегда тишина, даже тиканья часов не слышно. Я немного посидела у бабушки, рассказывая ей о Робби, о школе, но она была занята едой и лишь время от времени кивала. Думаю, она меня и не слышала. Она постоянно впадает в транс и застревает там подолгу. Интересно, о чем она думает? Мне вдруг захотелось бухнуть ей прямо: "Знаешь, бабушка, я беременна". Уверена, что она все так же продолжала бы кивать и поглощать свой обед. И впрямь стоило было сказать: когда называешь вещи своими именами, они уже не так страшны. Но я ничего не сказала. Дед пошел смотреть какое-то кино по телевизору, а я отправилась домой. Пока я ехала в автобусе, я чуть не заплакала с досады, отчаяние перехватывало горло. А поговорить было не с кем. В конце концов я решила пойти в женскую поликлинику. Я хотела, чтобы со мной пошла Рутлин, но не решилась позвать ее. Я ведь так и не смогла рассказать ей. Раньше я думала, что если со мной случится такая беда, я ей сразу все расскажу, ведь она моя лучшая подруга, но, оказалось, это не так-то просто. Впрочем, она наверняка все поняла, просто не хочет вытягивать из меня признаний, а сама я не решаюсь ей сказать. В общем, я пошла одна. Но как только я вошла в приемную и увидела этих молодых женщин в очереди, я сразу поняла, что не смогу здесь оставаться. Почти все они курили и казались настолько усталыми и одинокими, что меня вновь охватило отчаяние. Я сделала вид, будто ищу кого-то из своих знакомых, с притворным вниманием осмотрела приемную, повернулась, вышла, снова села на автобус и доехала до дома. Я словно заблудилась в глухом лесу. Не знаю, за что ухватиться, на что опереться. Мне страшно. Уходи. Пожалуйста, уходи. Здравствуй, Джоан! Я тут только что в спортцентре лазил по альпинистской стенке, а сейчас присел передохнуть и написать тебе несколько слов. Пока что у меня нет нужного снаряжения, но когда я стану студентом (я поступаю в Университет Ньюкасла, не помню, писал ли я тебе об этом), я обязательно раздобуду где-нибудь тросы, карабины, шлем и все что нужно. Как-нибудь ты могла бы рассказать мне о своих походах, мне пригодится хороший совет. Я считаю, что это самое прекрасное хобби. Конечно, я только начинаю и не все еще получается (на этот раз я не смог добраться до самого верха, но понял, что мне это вполне по силам. Когда я спускался, то вывихну л лодыжку, надо быть поосторожнее. Но когда все будет в порядке, я без проблем заберусь на вершину). Мне кажется, скалолазание у меня в крови. Когда ты жила у нас в Дербишире, приходилось ли тебе лазить по горам? У вас-то уж точно должно быть полно отличных скал, и в Озерном краю, и в Шотландии. Может быть, когда я наберусь опыта, я заеду к вам, и мы вместе полазаем по настоящим скалам? Ну, это, конечно, шутка, а так я бы с удовольствием заехал к вам как-нибудь: Твой сын, Кристофер. Наверное, час с лишним мне пришлось ждать, пока Том налазается. Он, как поползень, без ус- тали сновал по скале вверх-вниз, оглашая окрестности задорными криками. Я же за первые пять минут успел ободрать себе все пальцы, разбить колени и вывихнуть лодыжку. Зато я написал письмо маме. Мне казалось, что я нашел верный тон: не стал делать вид, что я мастер скалолазания, но все же намекнул, что между нами много общего. По крайней мере, у нее теперь была тема для ответа. Я засунул письмо в портфель и стал поджидать, когда Том сойдет с высот на землю. Наконец и он выдохся. - Ну как, ты в порядке? - он так заорал, что, наверное, все, кто был в пределах видимости, с интересом посмотрели на меня. - Еще бы, - я бодро попрыгал. - Просто потрясающе. Супер. - Но ты что-то слишком быстро сдался. - Я вдруг вспомнил, что мне срочно надо написать письмо. Том снисходительно улыбнулся. Он считает, что обаятельнее парня во всем Шеффилде не сыскать, но глянули бы вы на его зубищи! - По пивку? - Разве что кружечку, мне к завтрашнему нужно еще сочинение приготовить. - Думаешь, тебе одному? - Том хлопнул меня по плечу. - Гамлет и кружка "Хайнекена". Отличная тема! Я доковылял за ним до паба, сгорбившись, уселся за столик и обхватил кружку обеими руками, словно пытаясь согреть свое пиво. Вокруг гудела толпа, наши голоса тонули в невообразимом гаме. Я подумал об Элен. Чем она сейчас занята, что с ней? На меня снова нахлынули мрачные мысли, вспомнились черные птицы со своими свирепыми клювами. Скорее бы уйти отсюда. - Пора бы тебе заткнуться на минутку, - заметил Том. - Ты так тараторишь, что я и словечка не могу вставить. Я пожал плечами. В пабе было слишком много народу, все смеялись, орали, толкались. Казалось, мы попали на рынок в Хоуп, где торгуют скотиной. Даже запах стоял соответствующий. - Я летом еду за Ла-Манш, - сказал Том, когда шум немного улегся. - Помнишь наш план - объехать на велосипедах всю Францию? Едешь со мной? Я помотал головой. - Мы же собирались после выпускных, забыл что ли? Или у тебя кишка тонка? - Я не садился на велосипед с тех пор, как мы с тобой гоняли по Дейлз. - Ну у тебя еще есть время набрать форму. Каждое воскресенье километров по тридцать - сорок... Я сокрушенно помотал головой. Я не мог представить, что расстанусь с Элен на целых четыре недели. - Нет, ты подумай, это же Франция! - Том поднял стакан, будто произнося тост. - La belle France! Каждое утро - французские булки на завтрак! Ты ведь поедешь? Одному - совсем не то. Впрочем, я-то поеду в любом случае, но вместе веселее... Я заколебался. Франция! Да, мы давно лелеяли эту идею и вроде бы договорились, что обязательно съездим, прежде чем разбежимся по колледжам. - Вспомни, Крис, до зимней сессии ты ведь ни о чем другом не говорил. - Просто расхотелось. А вдруг Элен с Рутлин все-таки поедут в Бретань дикарями? Тогда бы мы могли к ним заехать. Но, с другой стороны, если Элен будет на шестом месяце, вряд ли она поедет. Интересно, как себя чувствуют беременные? - Эй, Крис, заснул ты, что ли? - Да так, задумался, - я отхлебнул из кружки. - А представь, если бы Офелия забеременела от Гамлета? - Черт подери! - воскликнул Том. Запрокинув голову, он опорожнил свою кружку и, не утирая с губ пену, ошарашено уставился на меня. - Ну ты даешь, Крис, черт тебя подери! 22 марта Здравствуй, Никто. Сегодня я купила в аптеке тест на беременность. С утра мне опять было плохо. Это снова ты, чужак, проникший внутрь меня. Как зловредный микроб. Я не хочу тебя. Но сперва нужно все проверить. Я не пошла в школу. Мать с отцом ушли на работу. Я хотела попросить Рутлин купить набор для анализа, но не решилась. Я выбрала большую аптеку на другом конце города, чтобы меня никто не узнал. Долго не решалась подойти к прилавку, сомневалась, не лучше ли купить каких-нибудь пастилок от кашля и поскорее исчезнуть. Продавцом оказался мужчина. Он на меня даже не посмотрел. Может быть, тоже смутился, а может быть, давно привык продавать тесты испуганным школьницам вроде меня. Я накрасилась, стащила макияж у матери, хотя вообще-то никогда не крашусь: от краски у меня лицо чешется. Хотела выглядеть постарше, но, взглянув в магазине в зеркало, увидела, что стала настоящим пугалом: из-под румян проступают бледные щеки, ресницы от туши слиплись. Сев в автобус, я так сжимала пакет со своей покупкой, словно боялась, что на меня нападут грабители и похитят его. В доме стояла звенящая тишина. Я заперлась у себя и задвинула шторы. Набор состоял из пластиковой ванночки, запечатанного полиэтиленового пакета с какой-то жидкостью, небольшой пробирки и стерженька, поразительно напоминающего палочку для коктейлей, только без бумажного зонтика на верхушке. Просто какой-то набор юного химика. Я налила в пробирку жидкость из пакета, и она тут же стала темно-фиолетовой. На меня накатил какой-то судорожный, икающий смех. Может быть, это были рыдания, точно не скажу. Руки так дрожали, что я чудом не разлила все на ковер. Но я взяла себя в руки, прочитала инструкцию, разобралась и сделала все как нужно. Осталось только подождать пять минут. Я и не представляла, что пять минут могут длиться так долго. Пока я ждала, следя за секундной стрелкой на наручных часах, в доме стояла мертвая тишина. Как на экзамене, когда сидишь три часа, вертишь в руках билет и не знаешь ответа ни на один вопрос. Я пыталась представить, что сейчас делают другие. Мать стучит на клавиатуре у себя в банке, отец сортирует библиотечные каталоги и напевает себе под нос джазовый мотивчик. Дедушка заваривает чай, помешивая ложечкой в своем любимом заварочном чайнике и следя, как чаинки кружатся и опускаются на дно. Рутлин сидит на математике, где и я сейчас должна была быть. А Крис? Что делаешь ты, Крис, пока я сижу здесь над пробиркой, глядя на стрелку часов? Думаешь ли ты обо мне? К