у. Однако он счел, что подзорная труба лучше личного знакомства, и, дождавшись, пока она уйдет, бросил письмо в ящик. И все же он незамедлительно бросился в ближайшую телефонную будку и отыскал в справочнике ее имя и номер телефона. Ему пришло в голову, что, если телефон у нее на первом этаже, он мог бы ей позвонить, когда она находится в ванной, и тогда она, решив, что звонят по срочному делу (как это нередко бывает поздно вечером), сбежала бы вниз нагишом. Мысль эта не давала ему покоя. Он набрал ее номер, чтобы удостовериться, что телефон работает. Он так волновался, что вынужден был пролежать в постели весь день и занял место у окна на несколько часов раньше времени. Уперев локти в стол, он терпеливо дождался, пока она пойдет в ванную, отсчитал несколько минут, дав ей время пустить воду, поглядеться в зеркало, расчесать волосы, смыть косметику, побрить подмышки, выдавить несколько угрей, сбросить с себя одежду, после чего набрал номер и услышал в трубке длинный гудок. Она спустилась вниз без блузки, зато в новом лифчике. Он чуть с ума не сошел. Мысль о том, что теперь она в его власти, совершенно вывела его из равновесия. Зрелище этой эфемерной наготы было для него не менее ценным сексуальным опытом, чем самые пылкие и длительные любовные связи. Надо сказать, что к телефонным звонкам он прибегал довольно редко. Во-первых, он боялся, как бы она, что-то заподозрив, не переменила номер телефона, а во-вторых, когда она подолгу себя не обнаруживала или же ничего стоящего не демонстрировала, одного только вида нежданно возникшей голой ножки ему было более чем достаточно. Не зря же говорят: если хочешь чего-то добиться, наберись терпения. Он лелеял любую, самую незначительную мелочь в ее жизни. Ему были ненавистны поздние звонки ее ухажеров - таковые, правда, случались не часто. Он посылал ей шелковые шейные платки и прочие подарки и любил смотреть, как она надевает их и снимает. Он поймал себя на том, что часто насвистывает что-то веселое, а его друзья подмечали, что последнее время он находится в отличном расположении духа. И вот однажды вечером, набрав заветный номер, он увидел, как она стремглав вылетела из ванной в серьгах, которые он сам же послал ей и которые свидетельствовали о том, что она собирается в компанию, где решительно никого не знает. Он видел, как она устремилась вниз по лестнице, упала и осталась лежать. Она сломала себе шею. Опять Морковка - Ты не поверишь! - говорит Морковка. - Сижу в поезде, читаю мемуары о Первой мировой войне, и тут эти два идиота начинают драться. Хватают друг друга за грудки и у меня над головой кулаками машут. И что ты думаешь: оба одновременно теряют сознание и, обливаясь кровью, падают на меня. Я - под ними, книжка, которую я читала, - в крови. Из-за того, что я не смогла из-под них выбраться, я даже станцию свою проехала... Ну-ка, признавайся, что там у тебя? - С этими словами она вынимает из сумки консервный нож и набрасывается на банку маринованной свеклы. - И не спрашивай, - говорит Роза. - Жду не дождусь того дня, когда мужчин заменит сперма в пробирках. Ни тебе войн, ни тебе преступности. Слушай, почему на улице висит объявление о продаже квартиры? Ты что, переезжаешь? - Нет, это кто-то сверху. А может, это дело рук подонков, которые по всему городу расклеивают объявления о продаже квартир, чтобы все подумали, что цены падают. На что ты собираешься жаловаться на этот раз? - С чего ты взяла, что я пришла жаловаться? - вспыхивает Морковка, бросает банку со свеклой и переключается на миску, доверху наполненную салатом из сырой капусты. - С того, что каждый раз, когда ты меня посещаешь, ты еще в дверях начинаешь жаловаться на жизнь. Бывает, правда, что для разнообразия ты приходишь, чтобы поесть или что-то попросить. - Ничего подобного, - с обидой в голосе говорит Морковка. - Давай-ка лучше поговорим о тебе, Роза. Как жизнь? - Отлично - если не считать того, что на днях приходил наемный убийца, который ужасно наследил. - Знаешь, что он сказал мне вчера вечером? - Пока нет. - Он сказал: «Угадай, почему я люблю, когда ты мне сосешь. Потому что в это время ты молчишь». - Ого. - Согласись, разве можно говорить такое? - Нельзя. Скажи, Морковка, это тот, с кем ты познакомилась в Кью? - Он самый. - Не он ли сказал тебе при знакомстве: «Держись от меня подальше. Я - отъявленный мерзавец»? - Он. - Итак, ты знакомишься с человеком, который, по твоим же собственным словам, не хорош собой, сам называет себя мерзавцем, да еще хвастается, что две его подружки свели счеты с жизнью. А теперь - поправь меня, если я ошибаюсь, - ты сидишь и жалуешься, что он был с тобой груб. - Нет, ты мне лучше скажи, почему все мужчины одинаковы. Вечно они куда-то торопятся. Взять хотя бы этого. Придет, кончит - и убегает. Опять придет, опять кончит - и нет его. Мы с ним больше никуда вместе не ходим. - Позволь, Морковка, я дам тебе десятку. - С какой стати? - Ты можешь мне ее не отдавать, пока в очередной раз не скажешь, что беременна, что предпочитаешь засовывать его себе в рот поглубже, чтобы, когда глотаешь, не чувствовать вкуса, и что мужчины с каждым днем становятся все хуже и хуже. - Не злись. У кого искать сочувствия, если не у друзей? - На мое сочувствие можешь рассчитывать в любое время дня и ночи. - Роза обнимает Морковку за плечи. - Но не выпрашивай, чтобы тебя пожалели, - такое сочувствие не помогает. Тут Морковка замечает картофельный салат. - Больше всего меня угнетает, что он крутит с кем-то с факультета. - С исторического, как и ты? - В том-то и дело, да еще похожа на меня - такие же короткие темные волосы. «И что ты в ней такого нашел? Чем я хуже?» - спрашиваю. «Вообще-то вы похожи, - отвечает. - Это мне в ней и нравится. Но она моложе, и у нее сиськи до полу - не то что у тебя». Откровенно по крайней мере... Как же я тебе завидую, Роза! Нет, правда. У тебя ведь всех этих проблем нет. Хорошо быть одинокой. - Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю поесть? - Нет, спасибо, - говорит Морковка, не сводя глаз с пюре. - А хлеб у тебя есть? - Да, вон он. Нет, что ни говори, а хочется, чтобы жизнь пошла по-другому. Сначала тебя чуть было не убивают, потом ты сама пытаешься - да еще неудачно - похитить человека, и после всего этого приходится вдобавок пол мыть. Ужасно скучно убирать собственную квартиру. Надо бы придумать такую систему, чтобы убирать не у себя, а у соседей, - тогда по крайней мере увидишь чужие фотографии и картинки на стене, другие обои и занавески, будет непривычный вид из окна, другие подоконники, двери... Роза права. Мировую историю можно постичь, выяснив, кто, где и когда вытирал пыль. Сельское хозяйство, медицина, военное дело изменились до неузнаваемости, а вот замены ветхой домработнице, штопающей ветхую сорочку, не предвидится. Туризм, разумеется, тоже не претерпел существенных изменений. Хочешь увидеть мир - вступай в банду мародеров. - Ты пыталась похитить человека? - интересуется Морковка, доедая пюре. - Шутка. - Партнер он, в общем, неплохой, но не первый класс. - Я тебя, по-моему, об этом не спрашивала. - Ну и что? Не затыкай мне рот. - А ты чего от него ждала? Он ведь все-таки не полный мерзавец, как бы он ни хотел им казаться, иначе б он тебя не предупредил, верно? Он относится к категории незаконченных мерзавцев. - И кто же у нас незаконченный мерзавец? - вступает в разговор вернувшаяся Никки. - Очередной дружок Морковки. Но у него есть все шансы стать законченным. - Мне ли не знать законченных мерзавцев, - обращается к Морковке Никки, не дожидаясь, пока Роза их познакомит. - В четыре минуты укладываются. В постели, я имею в виду. Цветочками и болтовней женщин не охмуряют. Я как-то с одним таким имела дело - как сейчас помню, в пятницу вечером, в чужой квартире, на другом конце Лондона, в Хорнчерче. В двадцать два тридцать пришли - в двадцать три ноль ноль разошлись. Ничего, кроме траха. Он, помнится, сказал жене, что пошел кружку пива выпить. Только это и умеет - но умеет неплохо, ничего не скажешь. Нет, что ни говори, а законченный мерзавец лучше всех недоделанных, вместе взятых. Особенно - по второму разу. - По второму разу? - Морковка недоумевает. - Ну да, по второму. Если, конечно, на первый все получилось. По второму разу и к партнеру притираешься, и новизну еще чувствуешь. Самое оно. А дальше, как правило, по убывающей идет. - Может быть. Вино хорошее? - любопытствует Морковка, инспектируя холодильник. Отдает вину должное. - И почему так трудно найти мужчину? - вздыхает Морковка. - Пока хорошего партнера отыщешь, забудешь, как это делается. - А может, так было всегда? - делает предположение Роза. - Может быть, еще первобытные женщины жаловались друг другу: мужчин днем с огнем не сыскать, найти такого, чтоб нравился, так же сложно, как избавиться от того, кто не нравится. Жизнь, может, в том и состоит, чтобы мечтам, с которыми мы все родились, не давать ходу. Может, наши мечты - это та оболочка, которая предохраняет нас от жизни, от ее грубых лап, помогает нам дотянуть до конца. Помню, как-то вечером мама мыла посуду, повернулась ко мне и говорит: «Главное, на удочку не попадайся». Если б мы знали, что нам предстоит, никто бы не покинул материнской утробы по собственной воле. Всех бы кесарить пришлось. - А что, если бывший возлюбленный возьмет и зарежет? - замечает, в ответ на свои мысли о будущем, Морковка. - Да, в наши дни такое творится... - вносит свою лепту в разговор Никки. - Я с этим бразильским транссексуалом еще до его операции трахалась. Ни слова не понимала из того, что он лопотал. Или она? У него и сиськи были, и член - небольшой, правда, - его ему потом и вовсе лечением вывели. Вообще-то он хотел, чтобы его культурист трахнул, - но тут я подвернулась, по ящику в тот вечер ничего не было, нацепила я искусственный член и вдула ему в задницу по полной программе. Я-то, если честно, ничего особенного не почувствовала, зато он визжал как резаный, бубнил что-то непонятное, я сначала думала, это он по-бразильски, а потом сообразила, что он мое тогдашнее имя выкрикивает. Чего только в жизни не бывает! - Могу себе представить, - говорит Роза. - Между прочим, Туша так до сих пор в машине под окнами и сидит. Ну как, на работу устроилась? Они пьют вино допоздна. Позвали и Тушу - молча сидит посреди комнаты: туша тушей. Никки интересуется, откуда у Морковки такое имя. Оказывается, Морковка купила другу на свою годовую стипендию машину, а потом вынуждена была целый год по овощным рынкам побираться. - А что же друг? - Сел в машину и укатил - только его и видели. Послушать историю на сон грядущий Роза приходит лишь в четверть четвертого. Я и на этот раз рассказываю ей о превратностях любви... Трубный глас Его постоянно видели в компании его любимой свиньи, которую он называл Свиньей. Еще у него была собака по имени Собака, а у его жены кошка - Кошка. Однажды утром он проснулся и понял, что должен избавиться от своей благоверной во что бы то ни стало. Он решил, что несчастный случай вполне его устраивает, и часто - как правило, в плохую погоду - отправлял жену к сестре, которая жила на другом берегу реки. Паром, тонувший довольно часто, ни разу не утонул, когда на нем плыла жена. Тогда он стал посылать жену к брату, который жил в другом конце графства, но в лапы разбойников она тоже почему-то не попадала. Он подмешал жене в пищу яд, но сам же и слег, а она заботливо за ним ухаживала. Он отнес ее одежды умирающим от страшных болезней и заставил их эти одежды надеть, однако в результате заболел сам, она же безропотно за ним ходила. Они совершали прогулки в горы. - Посмотри, какой внизу прекрасный вид, - говорил он, подталкивая ее к краю пропасти. - Не стой у самого края, - говорила его благоразумная жена. - Нет, ты все-таки посмотри - вид совершенно сказочный, - сказал он как-то, заглянул вниз и свалился в ущелье. Ему повезло: он упал на площадку, находившуюся всего в двадцати футах от вершины скалы, и два часа, крича от боли, пролежал со сломанной ногой, пока удалось опустить ему веревку. Жена заботливо за ним ухаживала. Он пошел к предводителю местной шайки разбойников, прихватив с собой все свои сбережения в золотых слитках. - Завтра в это самое время по этой самой тропинке пройдет моя жена. Надеюсь, ты примешь от меня это подношение, устроишь засаду и обязательно жену изнасилуешь. Но этого мало - прошу тебя, лиши ее жизни: на ней будут умопомрачительные драгоценности. - Любопытно, - отозвался разбойник, - но я хотел бы задать тебе один вопрос. Как ты думаешь, что мне помешает взять у тебя золото, посмеяться над тобой, привязать вон к тому дереву и сечь до тех пор, пока с тебя не сойдет вся кожа, а потом держать с друзьями пари, выживешь ты или нет? - Ровным счетом ничего. - Вот и я того же мнения. Вся кожа с него все-таки не сошла, и каким-то чудом ему удалось доползти домой, после чего он несколько месяцев пролежал в постели, мучаясь от нестерпимой боли, на какую бы сторону он ни переворачивался. Жена заботливо за ним ухаживала. Он ее напоил, уложил в постель и поджег дом. Дождавшись, когда пламя перекинется на второй этаж, он сделал вид, что только что вернулся после долгой прогулки, и поднял крик. Весь дом сгорел дотла - нетронутыми остались лишь кровать, жена - без единого опаленного волоса, ее сундук, доверху набитый самыми любимыми туалетами, и великолепный кувшин из огнестойкой глины. А вот его любимая свинья погибла. После пожара они переехали жить к сестре жены, которая всегда была о нем невысокого мнения. Однажды он отправился к местному эскулапу и вручил ему солидный подарок, купленный на деньги, которые пришлось взять в долг. - На что жалуетесь? - поинтересовался эскулап. - У вас нелады с почками, признавайтесь? - Ни на что я не жалуюсь. Абсолютно ни на что. Просто чувствую, что вас здесь недостаточно ценят, и мне приятно находиться в вашем обществе. А теперь скажите, вы слышали историю о человеке, не помню его имени, который жил в этом городе, не помню точно где... но я слышал, он придумал оригинальный способ убийства жены. Придумал очень, очень хитро - никто ничего не заподозрил, не было обнаружено ни следов насилия, ни яда... очень, очень ловко придумано, но вот беда, никак не могу вспомнить, в чем этот способ состоял. Вы не припоминаете? - Оригинальный способ, говорите? Да, мне кажется, я знаю, о каком убийстве идет речь. История эта в свое время наделала здесь много шума. Я тоже не помню, как его звали и где он жил, но жену он убил и впрямь оригинальным способом. Он приник ртом к нижним губам своей супруги и начал дуть ей во влагалище, как будто это была труба, фанфара; сжатый воздух вызвал так называемую эмболию, в результате чего сердце у нее остановилось, как будто в порыве неистовой страсти. - Он сыграл на ее губах какую-то конкретную мелодию? - Мелодия никакого значения не имеет. Играй что хочешь, но не забудь: овладение музыкальным мастерством требует регулярных упражнений и терпения. Терпение и труд все перетрут. Да, кстати, у меня через месяц день рождения, а я, знаете ли, очень люблю гуся. Он пошел в спальню к жене и впился ей между ног с невиданной страстью. Жена была несколько смущена, однако страсть не утихала всю следующую неделю, и каждый раз ей приходилось уговаривать мужа отвлечься и принять пищу. Все это время он с таким рвением играл на ее половых органах, что в конце месяца отдал Богу душу. - Не одна, так другой, - подытожил врач. - Жаль, что мне не достался гусь. У-у-уф! Руки упали. Но Роза по-прежнему смотрит на меня. Сон ее не берет - она поистине неутомима. Женщинам сколько ни дай - все мало; то ли дело мужчины... У меня ассортимент историй богатый, но каждый раз, когда Роза вслушивается, она все ближе и ближе к истине, и я начинаю подозревать, что ее любовь к прошлому становится своего рода запоем. Прошлое, будущее - все это туристические забавы; в отличие от них настоящее - это бедный родственник Времени; за все несчастья в ответе оно одно. Ее руки ложатся на меня. Вно-о-овь. Яма Она была помолвлена с самым крупным парнем в деревне. Он целыми днями избивал парней поменьше, а когда ему это надоедало, подучивал одних парней расправляться с другими:.«Хук правой, апперкот левой, а теперь хватай его за яйца и посылай куда подальше, а не то сам приду - ему хуже будет». Еще он любил во всех самых красноречивых подробностях демонстрировать, что он сделает со своей невестой, когда они останутся наедине, - так что по поводу первой брачной ночи оснований для беспокойства у жителей деревни не было никаких. Он разгуливал по улицам, виляя бедрами, и звучно чмокал языком, демонстрируя похоть. Смотреть на его невесту не разрешалось никому. «Не хочу даже, чтобы кому-то пришло в голову подумать такое, - говорил он, мучительно соображая, правильно ли он построил фразу. - Не дай Бог, если кому-то придет в голову даже подумать о том, чтобы подумать такое». Пустозвон был настолько глуп, что даже когда он говорил: «Полижи мне жопу» - слова эти воспринимались собеседником совершенно буквально. Его невеста была красива. А также благожелательна: она не могла поверить, что будущий ее жених так уж плох; она была слишком благожелательна, чтобы жаловаться на судьбу. - Ты так красива, - говорил ей парень с членом невиданных размеров. Когда он родился, повивальная бабка заметила: «Этот не женится никогда. С таким, как у него, - не женятся». Все матери до одной уговаривали своих дочерей поиграть с ним - дочки же по молодости лет не могли понять почему. - Все женщины красивы, но некоторые лишь на несколько минут, - продолжал Невиданный. - Это бывает ночью или когда никого нет поблизости. Тебе же повезло - ты будешь красивой всегда, в любое мгновение своей жизни. Благожелательная улыбнулась - комплимент ей был сделан очень умелый. А еще она улыбнулась потому, что для такого комплимента нужно было обладать яйцами величиной с гири. Ее улыбка вовсе не являлась приглашением к действию, но была столь благожелательна, что воспринималась именно так. - Я не могу смотреть на других девушек. А жаль - ведь многие из них очень хороши собой, и потом, это было бы гораздо безопаснее. Видишь пару старых лошадей, запряженных вместе? - И Невиданный показал на двух стоявших рядом тощих кляч. - Видишь, как у них выпирают кости? Они измучены, истощены, обе в шорах - однако друг к другу льнут. Жизнь у них удалась, потому что они неразлучны. Я хочу, чтобы и мы с тобой были такими же, как эти две клячи. Свою любимую Невиданный мог бы сравнить с простым, но непревзойденным в своей простоте глиняным кувшином, который стоял поблизости. Он мог бы сравнить ее тело с безупречным совершенством его форм, но этого не сделал. Вот она, печальная судьба совершенства. Благожелательная улыбнулась вновь, что явилось величайшим комплиментом, неслыханным в этих местах за последние сто лет. Тайный воздыхатель был очень мил. В качестве награды она хотела показать ему свои груди, но потом решила, что это было бы несколько преждевременно. - Я думал принести тебе цветы, но это было бы слишком просто, - сказал Невиданный. (И всем заметно.) - Вместо этого я решил выкопать тебе самую глубокую яму на свете. Она улыбнулась и спросила, что он имеет в виду, - в виду же он имел именно то, что сказал. Началась война. Война с теми, кто языком и внешностью был похож на жителей этой деревни. Началась так внезапно, что не было времени торжественно отметить это событие. Пустозвон, будущий хозяин жизни, нацепил военные доспехи, виляя бедрами и недвусмысленно давая всем понять, на какие части тела Благожелательной он обратит по возвращении особое внимание. А Невиданный между тем каждый день по часу копал засохший, невспаханный, не поддающийся орошению участок земли за деревней. Поначалу никто этого не замечал, но когда он опустился в яму по плечи, вокруг собрался народ. - Что это ты делаешь? - спросили его. - Клад ищу, - последовал ответ. Некоторые поверили ему и несколько дней копали с ним вместе - в основном, впрочем, для того, чтобы иметь возможность лихо сбрасывать свои куртки в присутствии деревенских девушек. - А ты уверен, что здесь закопан клад? - Уверен, - отвечал Невиданный. Вскоре все его покинули, и он продолжал копать свою яму один. А война между тем продолжалась. Враждующие армии никак не могли встретиться. Они преследовали друг друга в горах, сбивались с пути, путали одну долину с другой, одну реку с другой, обгоняли друг друга, в кромешной тьме не замечали одна другую, атаковали и разбивали наголову другие армии, которые не имели к ним ровным счетом никакого отношения, попадали под снежные заносы и по-прежнему не замечали друг друга; прошел даже слух, что два генерала, возглавлявшие враждующие армии, не торопились вернуться домой, ибо дома их - при полном их попустительстве - пилили жены. Иногда вырезались целые деревни, но делалось это без особой жестокости; случалось даже, пытали до смерти пленных, но лишь когда те слишком много знали; совершались самые невероятные открытия, как, например, жонглирующие горностаи. И вот наконец состоялось решающее сражение. Все сходились на том, что это было одно из лучших сражений, когда-либо имевших место, гораздо, гораздо лучше тех, которые давали и которыми кичились их отцы, а также тех, которые еще предстояло дать. За свою невиданную жестокость Пустозвон удостоился долгих, продолжительных аплодисментов во вражеском стане. Возвращаясь домой поздно ночью, шагая по местам, которые он знал с колыбели, мечтая об утехах первой брачной ночи, поигрывая боевой наградой - позолоченным членом в ножнах (на которых было выбито: НА ЧТО ТЫ СМОТРИШЬ?) - и по-прежнему страдая зубной болью, Пустозвон не заметил вырытой у него на пути двадцати футовой ямы, рухнул в нее и сломал себе шею. Жители деревни, конечно, расстроились, но не слишком, поскольку новой войны в ближайшее время не предвиделось. Большей ямы, чем та, которую вырыл Невиданный, никому еще лицезреть не приходилось. Невиданный между тем женился на Благожелательной, и свидетельством их семейного счастья стали громогласные женские крики, которые разносились ночью по деревне и вызывали одинаково бурный восторг у женатых и холостых. Впрочем, счастье молодоженов было недолгим - однажды ночью на деревню пролился дождь из замороженных игуан и уничтожил все живое. В яме образовалось небольшое озеро, и в округе еще долго говорили, что, если влюбленные выкупаются в этом озере вместе, они всю жизнь будут жить в счастье и в достатке. Руки па-а-адают. Роза засыпает, и ей снится озеро. Что это такое? Выспавшись, Роза выпрыгивает из постели, и мы присоединяемся к неким двубортным костюмам, которые с недвусмысленно серьезным видом столпились вокруг неких монет. Роза берет золотые монеты и трет их. Всего монет пятьдесят восемь. Она атрибутирует монеты. Что будет дальше, я знаю заранее. Роза на минуту задумывается - и не потому, что есть над чем, а потому, что набивает себе цену. - Лидийские?! Не смешите меня, - изрекает она, выдержав длинную паузу, от которой получает немалое удовольствие. Самый старший двубортный костюм все это время с трудом сдерживает разочарование. У него самый большой нос из всех, что мне доводилось видеть за последние сто семьдесят два года, хотя, когда имеешь дело с носами, их следует, строго говоря, подразделять по весу и объему ноздрей. Каждый из присутствующих удивляется про себя, как это ему удается, с таким-то клювом, стоять с поднятой головой. - Это вздор. Сущий вздор. Подобная оценка не выдерживает никакой критики. Дедушка-костюм явно раздражен, но как бы низко ни оценивали собравшиеся уровень Розиной экспертной оценки, дух приобретения уже вылетел в открытое окно. Понемногу в комнате воцаряется сомнение. Роза открывает сумочку и вручает кипящему от негодования дедушке-костюму свою визитную карточку, на которой - для меня это не секрет - значится следующее:
Никакой рекламы. Никакой суеты. Оплата наличными. Экспертиза обсуждению не подлежит.
- Это вам в качестве компенсации. Монеты изготовлены в течение последних двадцати лет, а возможно, и десяти. - Роза роняет слова с уверенностью человека, который знает: по крайней мере одну вещь она делает лучше, чем все остальные жители планеты, вместе взятые. Костюм помоложе наливается краской и отсчитывает Розе десять двадцатифунтовых кредиток. Мы возвращаемся домой. В дверях сталкиваемся с парой. Честные труженики, члены спортивного клуба. Выходя, они вежливо нам улыбаются - Никки не сочла нужным нас познакомить. - Кто это? - интересуется Роза. - Свидетели Иеговы. - Что-то, я смотрю, они к тебе зачастили. - Просто мне их жаль. Все их гонят, захлопывают у них перед носом дверь. Звонила Элен, говорит, что ей нужна ваза. Приезжает шофер Мариуса еще с одной вазой. Горгонской. Что-то будет? Так всегда: можно сотни лет прожить, никого не видя, а потом все собираемся в одном месте. - Эту он уже купил, но хочет, чтобы вы на нее взглянули. После этого шофер вручает Никки букет цветов: - Хочу вас поблагодарить. Когда вы назвали его «куском засохшего кала», я нездешний кайф словил. Надеюсь, если еще с ним встретитесь, что-нибудь в том же духе отмочите. Роза задумывается - взгляд устремлен в никуда. Хочет все послать. Все и всех. Наступает в жизни минута, когда хочется все бросить - либо потому, что того, чего раньше хотелось, больше не хочется, либо потому, что знаешь: зря стараешься, либо потому, что понимаешь: тебе это обойдется дороже, чем следовало бы, - и, несмотря на все это, ты продолжаешь добиваться своего, и не оттого, что у тебя сильная воля, а оттого, что слабая, оттого, что выхода нет. Никки выходит в коридор и, встав на цыпочки, пытается вывернуть перегоревшую лампочку - не из альтруистических соображений, а потому, что любит смотреться в висящее в коридоре зеркало. Встает на стул, но она маленького роста, а потолок - высокого. - Может, ты достанешь? - обращается она к Розе. - Нет, для меня ведь это повод завести разговор с высокими мужчинами. Недавно я брала стремянку, но уже вернула. - Интересно, сколько нужно ангелов, чтобы сменить лампочку? - размышляет вслух Никки, выходя на улицу и вызывая Тушу, которая без труда справляется с поручением. - Раз уж ты здесь, могла бы и банку маринованной свеклы открыть. - Ничего не получится, - заверяет их Роза. - Еще как получится, - говорит Никки, протягивая Туше банку. Туша применяет силу, способную гнуть монеты и подковы, но крышка не поддается. Зато сама банка - вместе с содержимым - разлетается на мелкие кусочки. - Я же говорила. Пустое дело. Я ведь приклеила крышку, чтобы Морковка не добралась. Вы бы выпили чаю, Туша, или просто посидели. - Благодарю, мне и на улице неплохо, - говорит Туша и, повернувшись к Никки, спрашивает: - Ну как, дела пошли на лад? - Ага. Супер, - отзывается Никки, закрывая за Тушей дверь. - Почему ты не уговорила ее остаться? - интересуется Роза. - Она свой кайф ловит. Пускай сидит себе в машине, если ей нравится. Такое хобби много денег не стоит. - Расскажи, как вы познакомились. - В супермаркете. Мы стояли в очереди в кассу, и мои лимоны случайно попали ей в корзину. Истинное положение вещей: Никки - по девичьей забывчивости, надо думать, - подложила свои лимоны в корзину к Туше. Украсть ведь можно все - от супермаркета до лимона. - Мы разговорились... Истинное положение вещей: вступили в сексуальную связь высшего накала. - ... и я иногда оставалась у нее ночевать. Тут я вдруг поняла, что ситуация изменилась: раньше Никки засыпала Розу нескромными вопросами, а теперь нескромные вопросы задает сама Роза. Только камни хранят молчание, несмотря ни на что. К этому диалогу подобное соображение отношения не имеет, однако истинность его очевидна. - В этом были свои преимущества. И немалые. Особенно принимая во внимание габариты партнерши. Туша и Никки - Однажды - тогда я жила у Туши - возвращаюсь я поздно вечером домой и вижу в метро этого пидора: ищет, какую бы одинокую овечку трахнуть. Возвращаюсь, значит, домой, устала как собака, залезаю в койку, выключаю свет и вырубаюсь. Просыпаюсь, думаю, утро, но еще темно, чувствую, рядом со мной под одеялом кто-то лежит, дышит мне в спину, тяжело дышит, а в комнате мужским одеколоном разит. Щетинистый подбородок мне в шею упирается, пытаюсь прикинуть, кто бы это мог быть. Если Туша нас застукает, думаю, нам обоим несдобровать. И тут гляжу на часы и вижу: спала-то я от силы минут десять - значит, тот, кто ко мне в койку забрался, сделал это по собственному почину. Что делать, ума не приложу: жар от него, как от печки, лежит, не спит и кайф ловит - знает ведь, сучонок, что и я не сплю. Лежим мы так несколько минут; если раньше он тяжело дышал, то теперь весь заходится. И вдруг приставляет мне к горлу кухонный нож. Думал, видно, сначала так меня раскочегарить, не получилось - вот и решил припугнуть. Сомневаюсь, правда, что он бы этим ножом воспользовался. Развел мне ноги, только мы за дело собрались взяться, как входит Туша - с работы вернулась. А он, гаденыш, даже ухом не повел, представляешь? Это-то ее из себя и вывело. Вижу, он пялится на нее, а сам думает: «Такую я еще ни разу не драл». «Раздевайся», - говорит и ножом замахивается. Вот и пришлось Туше сломать ему руку выше локтя - с тех пор, как она вышибалой работала, она так всегда поступала. «Шарахнешь по кумполу, - объясняла она мне, - тебя потом по судам затаскают. А руку сломаешь - и все подумают, что в шутку». А потом решила, что этого мало, и шарахнула его вдобавок головой об стену - да так, что в стене трещина образовалась. И во второй бы раз врезала, да стенку, видать, пожалела. Лежит мой насильник на полу, нюни распустил. «Полицию, - говорит, - вызову». Я уж собиралась было дать ему ногой по голове или по яйцам, но тут Туша хватает моток изоляции, затыкает ему пасть, ставит его раком, достает искусственный член, здоровенный, лиловый, с прожилками, как настоящий, только раз в пять больше, - такой бы на девичнике ох как пригодился! Достает, надевает и давай ему по полной программе впаивать. Я думала, у него глаза на пол вывалятся. До самого утра его щучила; говорила мне потом, что за эту ночь фунтов пятнадцать сбросила. Когда наутро полиция приехала, на него смотреть было страшно. Изнасилованный насильник - подобное в природе случается редко. Даже реже, чем замороженные игуаны. В жизни бывает обычно иначе. Оттого-то эта история так поучительна. Роза берет меня к себе в постель. От меня она хочет не поучения, а экзотики. И я готова развернуть перед ней эпическую пастораль, в которой задействованы самые экзотические пейзажи. Ее руки ложатся на ме-е-еня... Деревня, которой не было В эту деревню не приходил никто. Во всех остальных деревнях было что посмотреть. В одних собирали хороший урожай, в других ткали красивые ковры. Деревня в низовьях реки была известна овощами причудливой формы: морковью, похожей на ослика, пастернаком, который походил на местного хозяина жизни и был ему преподнесен, за что хозяин жизни щедро дарителей отблагодарил (хотя некоторые высказывали предположение, что скорее хозяин жизни походил на пастернак, чем пастернак - на хозяина жизни), луком - вылитой парочкой, сливающейся в любовном экстазе. В деревне в верховьях реки имелись волк, который ездил верхом, сорока, которая пила пиво; по слухам, были там даже горностаи, которых жители деревни научили жонглировать. В деревне у подножия горы делали отвратительное вино, зато там жил человек по кличке Зев. Зевом его прозвали потому, что он мог, причем в один присест, выпить любое количество вина. Жители деревни попробовали было ему подражать, однако слегли, наиболее же рьяные подражатели и вовсе расстались с жизнью. Пьяницы из соседних деревень приходили помериться с ним силой, однако и они, выпив два бочонка, отправлялись на тот свет. Люди более благоразумные платили за вино, которое он выпивал в таких количествах, в надежде, что в конце концов он все же умрет. Разумеется, опорожнив три-четыре бочонка подряд, он терял сознание, однако ассистенты укладывали его на спину, вставляли ему в рот воронку и вливали в глотку вино, пока у наблюдавших за этим зрелищем не кончались деньги. (В качестве кратера или скифоса я немало времени провела в компании запойных пьяниц и должна сказать, что Зев был, вне всяких сомнений, самым неисправимым алкоголиком из всех, кого мне приходилось видеть, - а ведь, не забудьте, я жила в то далекое время, когда к винограду и ячменю относились как к самым обыкновенным продуктам питания. Остается только пожалеть, что у такого талантливого исполнителя была такая непритязательная, деревенская публика. Я часто потом задумывалась над тем, был ли Зев человеком, однако в дальнейшем мне были представлены куда более веские доказательства того, что с пятнадцати лет начинают пить отнюдь не только инопланетяне.) Практически в одиночку Зев потреблял все производившееся в деревне вино, в чем, впрочем, не было ничего дурного, ибо в противном случае потребление вина было бы более чем скромным - ведь о подобной невоздержанности не могут помыслить даже самоубийцы. Кончилось тем, что однажды, в неурожайный год, Зев, метавшийся в поисках выпивки и испытывавший непередаваемые муки абстиненции, скончался по пути в другую деревню. Пока же Зев был в расцвете сил, число посетителей неудержимо росло, что давало деревне немалый доход, и время от времени, когда удавалось установить, что у посетителя нет богатых, влиятельных и мстительных родственников, жители деревни от нечего делать пытали и убивали его, останки же использовали в качестве удобрений. Жители деревни, где не было ни причудливой формы овощей, ни жонглирующих горностаев, а также самого горького пьяницы в истории виноделия, собирались по вечерам после трудов праведных и, прежде чем отойти ко сну, жаловались друг другу на то, что о них никто не судачит, что у них совсем не бывает посетителей и - тем более - возможности над посетителями поизмываться. - Надо что-то предпринять, чтобы стать интереснее. - Нет, сначала надо стать интересными, а уж потом думать, как стать еще интереснее. Каждый вечер они вели одни и те же разговоры, и совершенно разные люди твердили одно и то же. И вот однажды вечером уродливая нищенка из соседней деревни, которая вышла замуж за главного тамошнего буяна, ибо считала, что даже нищенствовать веселее в соседней деревне, чем в собственной, предложила собравшимся: - Может, что-нибудь все-таки предпримем? Все молчали. Молчали потому, что своих мыслей у жителей деревни никогда не было. Но нищенка этого не знала, а потому продолжала: - Почему бы нам, например, не начать бодрствовать ночью, а спать днем? Тогда бы мы прославились как люди, живущие во мраке. О нас стали бы говорить, что мы в сговоре с дьяволом. Все молчали, на этот раз даже дольше обычного, ведь нищенка вмешалась в разговор, который велся из вечера в вечер, и теперь никто не мог вспомнить, о чем же шла речь. На обдумывание этой идеи у жителей деревни ушло полтора месяца, после чего они вдруг сообразили, какое отличное предложение им сделано, ужасно обрадовались и немедленно его приняли. Десять дней жители деревни спали днем и бодрствовали ночью, однако продолжать подобное существование было невозможно; люди то и дело наносили себе всевозможные травмы, не могли вскопать как следует ни одной борозды; к тому же крестьяне из окрестных сел, не вполне понимая, что происходит, забирались в деревню средь бела дня и уносили все, что только можно было унести. В результате жители деревни вынуждены были вернуться к привычному распорядку, однако их не покидало чувство гордости оттого, что о них наконец-то заговорили. - Что бы нам сделать такого, чтобы стать еще интереснее? - задавались они вопросом, в приливе энтузиазма хлопая друг друга по спине, ведь теперь они были знамениты - и не потому, что живут в темноте, а потому, что иногда живут в темноте, причем недолго и именно тогда, когда этого ждешь от них меньше всего. Успех совершенно вскружил им голову. - Почему бы нам не поменять название деревни? - предложила нищенка после того, как спустя полгода эйфория постепенно пошла на убыль. Она пришла к выводу, что ее жизнь - коротка и безотрадна, а потому следует перебраться в деревню побольше: там ее жизнь будет, понятно, столь же краткой и безотрадной, зато более веселой и разнообразной. Уехать она решила на следующий же день. В то время деревня эта называлась просто: «Деревня, которая не находится у подножия горы и которой нет ни в низовьях реки, ни в ее верховьях» или, если еще проще, - «Деревня, которой нет». - Почему бы не назвать нашу деревню просто «Жопа с ручкой»? - предложила нищенка. - С чего бы это? - с недоверием переспросили односельчане. - Потому что это смешно. Неужели вы сами не пошли бы в деревню, которая называется «Жопа с ручкой»? Народ повалит, вот увидите, - будет кому спиртное продавать. Жители деревни задумались, однако никому не пришло в голову возразить нищенке, что с тем же успехом можно было бы дать деревне какое-нибудь громкое имя, например: «Истина в последней инстанции», или «Колдовские чары», или «Место, лучше которого нет на всем земном шаре», и при этом избежать позора. На следующий день после того, как деревню назвали по-новому, нищенка уехала. Посетителей и в самом деле заметно прибавилось, они приходили, хихикали, однако надолго не задерживались, да и спиртное приобретали неохотно. Кончилось, как всегда, тем, что явились мародеры. Начали они с того, что посадили на кол двух переводчиков, которые на вопрос «Есть здесь что грабить?» ответили: «Жопу с ручкой». Нищета потрясла мародеров. Они сожгли деревню дотла, заставили жителей целый день бегать по горящим углям, после чего схватили местного нищего и пообещали, что оставят его в живых, если тот собственными руками перережет глотки своим односельчанам. - Давайте нож, - сказал нищий. Ему вручили ложку. - Что мне с ней делать? - А ты подумай. - На это уйдет много времени. - Мы не торопимся. Ложка была маленькой, жертвы - большими, криком кричала вся деревня, однако мародеры особого внимания на экзекуцию не обращали: они не на шутку увлеклись жонглирующими горностаями. Табата землю роет Такое впечатление, что у меня выросли ноги. Роза всюду таскает меня с собой. Мы идем в гости к Табате, где меня оставляют в спальне, похоронив под куртками, пальто, сумками и всевозможными запахами их владельцев. Общаются гости на другом конце квартиры, так что даже мой острый слух не может уловить в разноголосице подробности разговора, что, впрочем, нисколько меня не волнует: вечером Роза опустит руки в мои мнемонические карманы, и я сделаю то же самое. К несчастью, ничего развратного или непристойного в спал