стараясь не пропустить ни одного слова Гиллеля. Шмая продолжалъ: "Вся жизнь -- ничто иное, какъ рядъ облекшихся формой вопросовъ, таящихъ въ себe сeмя отвeтовъ -- -- и отвeтовъ, чреватыхъ вопросами. Только глупцы могутъ иначе воспринимать жизнь." Цвакъ ударилъ кулакомъ по столу: "Ну, да, пожалуй: вопросы, которые всякiй разъ звучатъ по иному, и отвeты, который каждый понимаетъ по своему." "Въ томъ-то и дeло," ласково сказалъ Гиллель. "Лeчить всeхъ людей однимъ и тeмъ же лeкарствомъ, привиллегiя только врачей. Спрашивающiй получаетъ тотъ самый отвeтъ, который нуженъ ему: иначе люди не стали бы слушаться влеченiй своего существа. Неужели вы думаете, что наши еврейскiя книги случайно написаны однeми согласными буквами? -- каждому предоставляется возможность вставлять въ нихъ тe 128 гласныя, которыя сумeютъ раскрыть тайный смыслъ, предназначенный для него одного, -- иначе живое слово должно было бы превратиться въ мертвую догму." Марiонетный актеръ не унимался: "Это слова, рабби, одни только слова! Будь я "pagad ultimo", если я что-нибудь понялъ." Пагадъ! -- Это слово, точно молнiей, поразило меня. Отъ страха я едва не упалъ со стула. Гиллель отвелъ отъ меня взглядъ. "Пагадъ? Кто знаетъ, можетъ быть, васъ дeйствительно такъ зовутъ, Цвакъ!" -- слова Гиллеля доносились до меня точно издали. "Нельзя ни въ чемъ быть увeреннымъ. -- Кстати, разъ мы уже заговорили о картахъ: Цвакъ, вы играете въ тарокъ?" "Въ тарокъ? Разумeется. Съ дeтства." "Меня удивляетъ, почему вы спросили о книгe, въ которой содержится вся Каббала, -- вeдь вы же сами тысячу разъ держали ее въ рукахъ." "Я? Держалъ въ рукахъ? Я?" Цвакъ схватился за голову. "Да, да -- вы. Развe вы никогда не обращали вниманiя, что въ колодe картъ для тарока 22 козыря, -- ровно столько же, сколько буквъ въ древнееврейскомъ алфавитe? И развe рисунки чешскихъ картъ не символы: глупецъ, смерть, дьяволъ, страшный судъ? -- Неужели, дорогой другъ, по-вашему, жизнь должна еще громче давать вамъ отвeты? -- Впрочемъ, вы, навeрное, не знаете, что "tarok" или "Tarot" значитъ то же, что древнееврейское слово: "Tora" -- законъ, или древне-египетское "Tarut" -- "спрошенная", или на еще болeе древнемъ зендскомъ нарeчiи: 129 "tarisk" -- "я требую отвeта". -- Вамъ это незнанiе, конечно, простительно, а вотъ ученые должны были бы это знать и не утверждать, что игра тарокъ ведетъ свое начало отъ временъ Карла VI. -- И подобно тому, какъ пагадъ -- первая карта въ колодe, такъ и человeкъ -- первая фигура въ своей собственной книжкe съ картинками, свой собственный двойникъ: -- -- древнееврейская буква 'алефъ', сдeланная по образу человeка, указываетъ одной рукой на небо, а другой внизъ, что означаетъ: "тоже, что наверху, то и внизу; что внизу, то и наверху." Поэтому-то я и сказалъ раньше: кто знаетъ, зовутъ ли васъ дeйствительно Цвакъ, а не "пагадъ". -- Не ропщите же," -- Гиллель какъ-то странно взглянулъ на меня, и я почувствовалъ, что за его словами скрывается бездна тайнаго смысла -- "не ропщите же, Цвакъ! На этомъ пути можно попасть въ мрачный тупикъ, откуда нeтъ возврата для тeхъ, кто не носитъ съ собой талисмана. Есть преданiе, что однажды три человeка сошли въ царство тьмы, -- одинъ тамъ лишился разсудка, другой ослeпъ и только третiй, рабби Бенъ-Акиба, вернулся цeлымъ и невредимымъ. Онъ разсказалъ, что встрeтилъ тамъ самого себя. Вы скажете -- не разъ уже человeкъ сталкивался лицомъ къ лицу съ самимъ собой, обычно на мосту или на какой-нибудь перекладинe, ведущей съ одного берега рeки на другой, смотрeлъ прямо въ глаза себe самому и при этомъ не терялъ разсудка. Припомните, напримeръ, Гете. Но все это лишь простое отраженiе собственнаго сознанiя, а вовсе не то, что называется двойникомъ: не "живое дыханiе кости", не "habal garmin", о которомъ 130 говорится въ писанiи: "какъ нетлeннымъ его опустили въ могилу, такъ возстанетъ онъ въ день страшнаго суда." -- Взглядъ Гиллеля неотступно слeдилъ за мною -- -- "Наши бабушки говорятъ про него: "онъ живетъ высоко надъ землей, въ комнатe безъ дверей, съ однимъ лишь окномъ, черезъ которое невозможно сноситься съ людьми. Кто сумeетъ его побeдить -- -- и укротить, тотъ найдетъ миръ внутри себя." -- -- -- Что же касается тарока, то вы знаете такъ же, какъ я: у каждаго игрока карты располагаются по иному, но кто умeетъ лучше использовать свои козыри, тотъ и выигрываетъ .... Но намъ пора, Цвакъ! Пойдемте, -- а то вы выпьете все вино у мейстера Перната и ему самому ничего не останется." 131 -------- НУЖДА. Передъ моимъ окномъ бушевала снeжная вьюга. Цeлыми полчищами мчались снeжные хлопья -- крохотные солдатики въ бeлыхъ пушистыхъ шинелькахъ -- и все въ одномъ направленiи, -- точно спасаясь бeгствомъ отъ страшнаго, злого врага. Потомъ вдругъ позорное бeгство имъ надоeло, -- они повернули обратно и сами яростно перешли въ наступленiе, пока, наконецъ, съ фланговъ, и снизу и сверху на нихъ не набросились новыя полчища непрiятеля и все не смeшалось въ общемъ безудержномъ вихрe. Казалось, прошли уже мeсяцы съ тeхъ поръ, какъ я пережилъ эти странныя вещи, -- и если бы каждый день по нeскольку разъ до меня не доходили все новые тревожные слухи о Големe, я думаю, въ минуты сомнeнiя, я началъ бы вeрить, что сталъ попросту жертвой временнаго помраченья разсудка. Изъ цeлаго ряда странныхъ событiй, происходившихъ вокругъ, особенно выдeлялось до сихъ поръ не раскрытое убiйство "масона", о которомъ мнe разсказывалъ Цвакъ. Въ то, что къ этому убiйству былъ причастенъ рябой Лойза, я ни минуты не вeрилъ, хотя и не могъ подавить въ себe смутнаго подозрeнiя: вeдь сейчасъ же вслeдъ за тeмъ, какъ въ ту ночь Прокопу послышался странный шумъ изъ 132 водосточной рeшетки, мы встрeтили Лойзу въ кабачкe. Правда, -- не было ни малeйшаго основанiя принимать этотъ крикъ изъ-подъ земли за человeческiя вопли о помощи: въ концe концовъ онъ вообще могъ намъ померещиться. Снeжная вьюга за окномъ утомила мое зрeнiе, -- передъ глазами у меня все закружилось. Я отошелъ и сталъ снова разглядывать лежавшую передо мной камею. Восковую модель, которую я набросалъ съ лица Мирiамъ, лучше всего исполнить изъ луннаго камня съ голубоватымъ отливомъ. -- Я былъ очень доволенъ: совершенно случайно мнe удалось найти въ моемъ запасe камней такой подходящiй матерiалъ. Черныя прожилки изъ роговой обманки придавали камню какъ разъ нужное освeщенiе, а форма подходила настолько, какъ будто онъ былъ созданъ природой спецiально для того, чтобы запечатлeть навeки тонкiй профиль Мирiамъ. Вначалe я хотeлъ было вырeзать на немъ камею съ изображенiемъ египетскаго бога Озириса, -- меня побуждало къ этому видeнiе гермафродита изъ книги Иббуръ, -- образъ его съ поразительной ясностью сохранился у меня въ памяти, -- но уже въ самомъ началe работы я уловилъ такое сходство съ дочерью Шмаи Гиллеля, что измeнилъ свою первоначальную мысль. -- -- Книга Иббуръ! -- Въ волненiи я выпустилъ изъ рукъ штихель. Странно -- -- сколько пришлось мнe пережить за послeднее время! Внезапно, какъ человeкъ, неожиданно очутившiйся среди необозримой песчаной пустыни, я 133 почувствовалъ глубокое, безпредeльное одиночество, отдeляющее меня отъ другихъ. Развe могъ бы я подeлиться тeмъ, что я пережилъ, съ кeмъ-нибудь изъ друзей, -- за исключенiемъ Гиллеля? Въ долгiе безсонные часы прошлой ночи я вспомнилъ о томъ, что всe юные годы -- съ самаго ранняго дeтства -- я нестерпимо страдалъ отъ безумной жажды чуда, -- чего-либо, что находится по ту сторону земного и преходящаго... Между тeмъ сейчасъ удовлетворенiе этой жажды обрушилось на меня съ такой силой, что заглушило ликующiй крикъ моего сердца. Я трепеталъ отъ страха, что настанетъ минута, когда я очнусь и долженъ буду почувствовать все пережитое, какъ настоящее, во всей его ужасной реальности. Только бы не теперь! Только бы сперва насладиться: почувствовать приближенiе невыразимаго, вeчнаго -- -- -- Но вeдь это же въ моей власти! Мнe стоитъ только пойти въ спальню и открыть шкатулку, въ которой хранится книга Иббуръ, -- подарокъ незримаго! Недавно еще я раскрывалъ ее, когда пряталъ туда письма Ангелины. -- -- -- -- -- -- Глухой грохотъ доносился время отъ времени съ улицы, -- то вeтромъ сносились съ крышъ большiе комья снeга, -- а потомъ вновь мертвая тишина: снeжный покровъ на улицe заглушалъ всe звуки. Я только что сeлъ за работу, -- какъ снизу послышался вдругъ такой громкiй топотъ копытъ, 134 какъ будто они выбивали искры изъ камней мостовой. Открыть окно и выглянуть было немыслимо: рамы крeпко примерзли, а стекла наполовину занесло снeгомъ. Я увидeлъ только, какъ Харузекъ мирно стоялъ съ старьевщикомъ Вассертрумомъ, -- повидимому, они о чемъ-то бесeдовали, -- какъ вдругъ на ихъ лицахъ отразилось изумленiе и они молча уставились, очевидно, на подъeхавшiй экипажъ, который былъ мнe не виденъ. Это мужъ Ангелины, мелькнуло у меня въ головe. -- Сама она не могла же прieхать! Прieхать въ собственномъ экипажe ко мнe -- на Ганпасгассе -- у всeхъ на глазахъ! Это было бы настоящимъ безумiемъ! -- Но что я отвeчу ея мужу, если это дeйствительно онъ, -- и если онъ станетъ меня разспрашивать? Я буду все отрицать. Поспeшно началъ я комбинировать. Безусловно это ея мужъ. Онъ получилъ анонимное письмо -- отъ Вассертрума -- что она бываетъ здeсь на свиданiяхъ, -- а она нашла отговорку: должно быть придумала, что заказала мнe камею или еще что-нибудь. -- -- -- Вдругъ: яростный стукъ въ дверь -- -- и предо мной сама Ангелина. Она не могла промолвить ни слова, но на ея лицe я прочелъ все: ей нечего больше скрываться. Пeсенка спeта. Тeмъ не менeе все мое существо возставало противъ мысли объ этомъ. Я былъ не въ силахъ повeрить: неужели же меня обмануло чувство, что я сумeю помочь ей? 135 Я подвелъ ее къ креслу. Молча сталъ гладить по волосамъ. И она, какъ ребенокъ, спрятала голову у меня на груди. Мы слышали трескъ горящихъ дровъ въ печкe и видeли, какъ мелькалъ по стeнe красный отблескъ, вспыхивалъ и угасалъ -- вспыхивалъ и угасалъ -- вспыхивалъ и угасалъ -- -- -- "Сердечко изъ коралла, куда же ты пропало?" -- -- -- прозвучало у меня въ душe. Я очнулся: гдe я? Сколько времени она ужъ сидитъ здeсь? Я сталъ разспрашивать ее -- осторожно, тихо, совсeмъ тихо, стараясь ее не будить и не растравлять больной раны. Изъ отдeльныхъ словъ я узнавалъ все, что мнe было нужно, -- и составлялъ изъ нихъ точно мозаику: "Вашъ мужъ узналъ -- --?" "Нeтъ еще; онъ уeхалъ." Ахъ, такъ, значитъ, рeчь идетъ о жизни Савiоли. Харузекъ правильно предсказалъ. Она здeсь именно потому, что рeчь идетъ уже больше не объ ея жизни, а о жизни Савiоли. Ей и въ голову не приходитъ скрываться теперь, -- понялъ я. Вассертрумъ былъ опять у Савiоли. Угрозами и силой проникъ прямо къ постели больного. А дальше что? Дальше! Что ему отъ него было нужно? Что было нужно? Отчасти она знала, отчасти догадывалась: онъ хотeлъ, чтобы -- -- чтобы -- онъ хотeлъ, чтобы докторъ Савiоли покончилъ съ собой. Ей извeстна теперь и причина безумной, безсмысленной ненависти Вассертрума: "Когда-то докторъ Савiоли довелъ до самоубiйства его сына, глазного врача Вассори." 136 У меня тотчасъ же, какъ молнiя, блеснула мысль: побeжать внизъ, разсказать все старьевщику: что все это дeло рукъ Харузека -- онъ дeйствовалъ изъ засады -- -- а не Савiоли -- -- Савiоли былъ только орудiемъ. -- -- -- "Предатель! Предатель!" услышалъ я негодующiй вопль. "Ты хочешь предать, значитъ, несчастнаго, чахоточнаго Харузека, который согласился помочь и тебe, и ей?" -- Мое "я", истекая кровью, раздиралось на двe половины. -- Но вдругъ я услышалъ голосъ, спокойный и холодный, какъ ледъ: "Глупецъ! У тебя же есть еще выходъ! Возьми острый напильникъ на столe, пойди внизъ и вонзи его старьевщику въ горло такъ, чтобъ конецъ его вышелъ наружу сзади, съ затылка." Сердце мое преисполнилось благодарностью къ Господу Богу. -- -- -- -- -- -- Я сталъ ее разспрашивать дальше: "Ну, -- а что докторъ Савiоли?" Онъ, навeрное, покончитъ съ собой, если она его не спасетъ, Сестры милосердiя ни на минуту не оставляютъ его одного, -- ему впрыснули морфiй, но онъ можетъ внезапно проснуться -- какъ разъ вотъ сейчасъ -- и -- и -- нeтъ, нeтъ, она должна eхать, ей нельзя терять ни минуты, -- она напишетъ мужу, напишетъ всю правду -- пусть онъ отниметъ ребенка, -- зато будетъ спасенъ Савiоли: она вырветъ этимъ единственное оружiе у Вассертрума, -- больше у него нeтъ ничего, только этимъ онъ и грозитъ. Она сама во всемъ признается мужу. "Вы не сдeлаете этого, Ангелина!" вскричалъ я и вспомнилъ опять о напильникe. Но сказать 137 ничего больше не могъ -- отъ счастливаго сознанiя своей силы. Ангелина хотeла уйти. Я ее не пускалъ. "Только одно еще: подумайте, -- неужели вашъ мужъ повeритъ старьевщику на слово?" "У Вассертрума есть доказательства, -- мои письма, -- навeрное, и фотографiя, -- все, что было въ письменномъ столe въ ателье." Письма? Фотографiя? Письменный столъ? -- Я не отдавалъ себe отчета въ томъ, что я дeлаю: я привлекъ Ангелину къ себe на грудь и поцeловалъ. Въ губы, въ лобъ и въ глаза. Ея бeлокурые волосы закрыли мнe лицо золотистой вуалью. Я взялъ ее за маленькiя узкiя ручки и торопливо сталъ ей разсказывать, что бeдный чешскiй студентъ, смертельный врагъ Аарона Вассертрума, отыскалъ ея письма и фотографiю и что всe они у меня въ полной сохранности. Она обвила мою шею руками, -- смeялась и плакала. Потомъ поцeловала и быстро направилась къ двери. Но еще разъ вернулась и снова поцeловала. Наконецъ, дверь закрылась за нею. Я стоялъ, точно пьяный, и все еще чувствовалъ на своемъ лицe дыханiе ея устъ. До меня донесся шумъ колесъ по мостовой и яростный топотъ копытъ. Потомъ воцарилась опять тишина. Какъ въ могилe. Тишина и въ душe у меня. -- -- -- -- -- -- Неожиданно скрипнула дверь, и въ комнату вошелъ Харузекъ. 138 "Простите, мейстеръ Пернатъ, -- я долго стучалъ, но вы, должно быть, не слышали." Я молча кивнулъ головой. "Надeюсь, вы не подумаете, что я помирился съ Вассертрумомъ, -- вeдь вы видeли, какъ я разговаривалъ съ нимъ? -- По саркастической улыбкe Харузека я понялъ, что онъ хочетъ ядовито сострить. "Знаете, мейстеръ Пернатъ -- мнe, кажется, теперь повезло: эта каналья начинаетъ мнe довeрять. Странная все-таки вещь -- голосъ крови," -- добавилъ онъ тихо -- какъ бы про себя. Я не понялъ, что онъ хотeлъ этимъ сказать, -- и рeшилъ, что я чего-нибудь не разслышалъ. Я былъ еще слишкомъ потрясенъ всeмъ, только что пережитымъ. "Онъ хотeлъ подарить мнe пальто," продолжалъ Харузекъ. "Разумeется, я съ благодарностью отказался. Меня достаточно жжетъ ужъ моя собственная кожа. А деньги онъ мнe все-таки навязалъ." "Вы ихъ приняли?" чуть не вырвалось у меня, но я во время удержался. На щекахъ у студента показались круглыя багровыя пятна. "Деньги, понятно, я взялъ." Въ головe у меня помутилось. "-- -- взяли?" пробормоталъ я. "Никогда я не думалъ, что тутъ, на землe, можно испытать такую неподдeльную радость!" -- Харузекъ замолчалъ на мгновенiе и скорчилъ гримасу. -- "Развe не отрадно видeть повсюду мудрый и благостный перстъ Провидeнiя?!" -- Онъ говорилъ, какъ пасторъ, и позвякивалъ при этомъ 139 деньгами въ карманe. -- "Я почту, конечно, своимъ священнeйшимъ долгомъ употребить сокровище, ниспосланное мнe милосердной рукой, цeликомъ безъ остатка на благороднeйшую изъ всeхъ цeлей въ мiрe." Онъ пьянъ? Или сошелъ вдругъ съ ума? Неожиданно Харузекъ измeнилъ тонъ: "Не правда ли -- адски курьезно, что Вассертрумъ уплатитъ самъ за -- -- лeкарство? Вы не находите?" Я сталъ смутно догадываться, на что намекалъ Харузекъ. Его сверкавшiе лихорадочнымъ блескомъ глаза вызывали во мнe ужасъ и содроганiе. "Впрочемъ, оставимъ это пока, мейстеръ Пернатъ. Поговоримъ сперва о текущихъ дeлахъ. Вeдь эта дама -- "она"? Какъ рeшилась она сюда открыто прieхать?" Я разсказалъ все Харузеку. Онъ перебилъ меня радостно: "У Вассертрума безусловно нeтъ никакихъ доказательствъ. Иначе онъ не сталъ бы сегодня утромъ опять обыскивать ателье. -- Удивительно, какъ вы его не слыхали. Онъ былъ тутъ почти цeлый часъ." Меня изумило, откуда онъ все знаетъ такъ точно, и я ему высказалъ это. "Вы разрeшите?" -- вмeсто отвeта онъ взялъ со стола папиросу, закурилъ и сказалъ: -- "Вотъ видите: если вы сейчасъ откроете дверь, то сквозной вeтеръ изъ сeней погонитъ туда табачный дымъ. Повидимому, это единственный изъ всeхъ законовъ природы, извeстный господину Вассертруму; дeло въ томъ, что въ стeнe ателье, выходящей на улицу, онъ велeлъ сдeлать небольшое, 140 незамeтное отверстiе вродe отдушины, -- вeдь это его домъ, какъ вы знаете. Снаружи къ этой отдушинe онъ прикрeпилъ маленькiй красный флажокъ. Когда кто-нибудь входитъ или выходитъ изъ комнаты и открываетъ при этомъ дверь, Вассертрумъ замeчаетъ это сейчасъ же снизу по колебанiямъ флажка. Правда, въ эту тайну посвященъ теперь также и я," сухо добавилъ Харузекъ, "я тоже могу теперь наблюдать изъ подвала, въ которомъ милосердная судьба мнe даровала прiютъ. -- Отдушина съ флагомъ хотя и патентъ достопочтеннаго патрiарха, но этотъ прiемъ мнe давно уже извeстенъ." "Какую нечеловeческую ненависть должны вы питать къ нему, чтобы такъ слeдить за каждымъ его шагомъ! И къ тому же, повидимому, уже давно!" замeтилъ я. "Ненависть?" Харузекъ судорожно разсмeялся. "Ненависть? Ненависть -- неподходящее слово. Слово, которое могло бы выразить мое чувство къ нему, еще нужно придумать. -- Въ сущности говоря, я ненавижу не его самого. Я ненавижу его кровь. Вы меня понимаете? Какъ хищный звeрь, я чую, когда хоть одна капля его крови течетъ въ жилахъ другого, а -- это" -- онъ стиснулъ зубы, --" это бываетъ нерeдко здeсь, въ гетто," Онъ былъ не въ силахъ говорить отъ волненiя, подошелъ къ окну и уставился внизъ. Я слышалъ, какъ онъ съ силой подавилъ приступъ кашля. Оба мы замолчали. "Смотрите, что это?" вскрикнулъ онъ вдругъ и махнулъ мнe рукой. "Да скорeй же, скорeй! У васъ есть бинокль или что-нибудь вродe этого?" Мы стали осторожно наблюдать изъ-за занавeски. 141 У входа въ лавку старьевщика стоялъ глухонeмой Яромиръ и -- насколько мы могли догадаться по его жестамъ -- предлагалъ Вассертруму купить у него маленькiй блестящiй предметъ, который онъ держалъ въ рукe. Вассертрумъ, какъ коршунъ, выхватилъ у него этотъ предметъ и скрылся въ лавку. Черезъ мгновенiе онъ вновь появился -- блeдный, какъ смерть -- и схватилъ Яромира за шиворотъ. Тотъ не поддался, и между ними началась свалка. -- Но неожиданно Вассертрумъ оставилъ его и о чемъ-то задумался, съ злобнымъ видомъ закусивъ свою заячью губу. Потомъ бросилъ на мое окно подозрительный взглядъ и, дружески взявъ Яромира подъ руку, повелъ его въ лавку. Мы ждали около четверти часа: очевидно, они никакъ не могли сторговаться. Наконецъ, глухонeмой съ довольнымъ лицомъ вышелъ на улицу и скрылся изъ виду. "Что вы на это скажете?" спросилъ я. "Повидимому, ничего серьезнаго не было? Бeдняга просто напросто хотeлъ ему что-то продать -- --" Студентъ ничего не отвeтилъ и молча подсeлъ къ столу. Очевидно, онъ тоже не придалъ никакого значенiя происшествiю, потому что началъ съ того, на чемъ прежде остановился: "Да. Такъ я сказалъ уже вамъ, что ненавижу его кровь. -- Прервите меня, мейстеръ Пернатъ, если я опять начну волноваться. Мнe хочется сохранить хладнокровiе. Я не имeю права расточать лучшiя свои ощущенiя. А то потомъ я какъ будто раскаиваюсь. Человeкъ, обладающiй чувствомъ стыда, долженъ говорить спокойно, 142 безъ пафоса, какъ проститутка или -- -- или какъ поэтъ. -- Съ тeхъ поръ, какъ мiръ существуетъ, никому не пришло бы и въ голову отъ горя "ломать себe руки," если бы этотъ "пластическiй" жестъ не выдумали актеры." Я понялъ, что онъ умышленно отклоняется отъ сути дeла, чтобы прежде всего успокоиться. Но это ему не удавалось. Онъ нервно бeгалъ взадъ и впередъ по комнатe, хватался за различныя вещи и разсeянно ставилъ ихъ обратно на мeсто. Потомъ вдругъ снова заговорилъ: "Я различаю его кровь по малeйшимъ, ничтожнeйшимъ движенiямъ человeка. Я знаю дeтей, похожихъ на "него" -- ихъ считаютъ его дeтьми, -- но они не его породы, меня нельзя обмануть. Много лeтъ я не зналъ, что докторъ Вассори его сынъ, но въ концe концовъ -- -- я это почуялъ. Еще мальчишкой, когда я не имeлъ и понятiя, что меня связываетъ съ Вассертрумомъ," -- онъ на мгновенiе посмотрeлъ на меня испытующе, -- "еще въ дeтствe я обладалъ этой способностью. Меня топтали ногами, меня били, -- на тeлe у меня нeтъ мeста, которое не испытало бы мучительной физической боли, -- меня заставляли страдать отъ жажды и голода -- но никогда я не могъ ненавидeть тeхъ, кто меня истязалъ. Я не могъ ненавидeть. Во мнe не было больше мeста для ненависти. Вы меня понимаете? Но несмотря на это, все мое существо было проникнуто этимъ чувствомъ. Вассертрумъ никогда ничего мнe не сдeлалъ дурного, -- вeрнeе говоря, онъ никогда меня не билъ, не толкалъ и даже не бранилъ, когда я шатался тутъ съ уличными мальчишками: я 143 прекрасно сознавалъ это -- -- а все же вся моя злоба, вся моя жажда мести устремлялась противъ него одного. Только противъ него! Но удивительно, что несмотря на все это я ребенкомъ не сдeлалъ ему ни одной гадости. Когда другiе что-нибудь замышляли, я всегда уходилъ. Но зато я часами могъ стоять въ воротахъ за дверью и смотрeть на него черезъ щель до тeхъ поръ, пока отъ необъяснимой, мучительной ненависти у меня не темнeло въ глазахъ. Въ то время, повидимому, во мнe и зародилось особое чувство, которое всегда появляется, какъ только я вхожу въ соприкосновенiе съ людьми или даже вещами, имeющими къ нему какое-нибудь отношенiе. Должно быть, я безсознательно изучилъ тогда въ совершенствe всe его движенiя: его манеру носить сюртукъ, -- какъ онъ eстъ и пьетъ, какъ онъ кашляетъ и беретъ въ руки вещи, -- все это настолько въeлось мнe въ душу, что я съ перваго взгляда безошибочно различаю его слeды во всемъ и повсюду. Впослeдствiи это стало у меня чуть ли не манiей: я отбрасывалъ отъ себя самыя невинныя вещи только потому, что меня мучила мысль, не прикасались ли къ нимъ его руки, -- другiя, наоборотъ, я особенно цeнилъ и лелeялъ, -- любилъ ихъ, какъ друзей, которые хотятъ ему зла." Харузекъ замолчалъ на мгновенiе и разсeянно устремилъ взглядъ въ пространство. Его руки нащупали механически напильникъ на столe. "Когда же потомъ сострадательные люди собрали для меня деньги и я сталъ изучать философiю и медицину, -- а главное, научился самъ мыслить, -- я понялъ мало-помалу, что такое ненависть: 144 Такъ глубоко ненавидeть -- можно лишь то, что составляетъ часть насъ самихъ. И когда впослeдствiи мнe удалось постепенно узнать все: и то, кeмъ была моя мать и -- и кто она и сейчасъ, -- если она еще жива -- -- и то, что мое собственное тeло" -- онъ отвернулся, чтобы я не видeлъ его лица, -- "пропитано его отвратительной кровью -- ну, да, Пернатъ -- къ чему мнe скрывать отъ васъ: онъ мой отецъ! -- тогда, наконецъ, мнe все стало ясно.... Порой я готовъ даже объяснить себe этимъ и болeзнь свою и то, что я харкаю кровью: тeло мое протестуетъ противъ всего, что принадлежитъ въ немъ "ему" и съ отвращенiемъ извергаетъ его кровь наружу. Иногда моя ненависть пробовала утeшить меня, являя мнe въ сновидeнiяхъ всe тe страшныя пытки, которыя я бы могъ ему уготовить, но всякiй разъ я самъ отвергалъ ихъ: онe оставляли во мнe тягостный осадокъ неудовлетворенности. Когда я размышляю о себe самомъ и съ изумленiемъ вижу, что -- кромe "него" и его крови -- нeтъ, въ сущности, во всемъ мирe никого и ничего, что я ненавидeлъ бы или къ чему бы попросту даже испытывалъ антипатiю, -- мною часто овладeваетъ непрiятное чувство: вeдь я могъ бы быть тeмъ, кого принято называть "добрымъ". Но, къ счастью, это не такъ. -- Я сказалъ уже вамъ: больше сердце мое не вмeщаетъ. Не подумайте только, что меня такъ ожесточила печальная участь. Что онъ сдeлалъ съ моей матерью, я узналъ сравнительно только недавно. -- Нeтъ, -- и у меня былъ счастливый день, -- самый счастливый, какой только можетъ выпасть 145 на долю смертнаго. Я не знаю, знакомо ли вамъ внутреннее, искреннее, пламенное благоговeнiе, -- до того дня я тоже его никогда не испытывалъ, -- но въ тотъ день, когда Вассори покончилъ съ собой и я стоялъ внизу и смотрeлъ, какъ "онъ" получилъ это извeстiе, -- какъ съ тупымъ видомъ принялъ его, -- какъ потомъ цeлый часъ простоялъ неподвижно, поднявъ только еще выше свою багровую заячью губу и -- какъ-то особенно -- обративъ взглядъ внутрь себя самого, -- -- -- въ эти минуты я дeйствительно почувствовалъ благостную близость архангела. -- -- Вы знаете черную икону Богоматери въ нашей церкви? Я опустился передъ ней на колeни, и священный мракъ рая окуталъ все мое существо." -- -- -- -- Я смотрeлъ на стоявшаго передо мною Харузека, на его большiе мечтательные глаза, полные слезъ, -- -- и мнe вспомнились слова Гиллеля о томъ, что неисповeдимъ темный путь, по которому идутъ братья смерти. Харузекъ продолжалъ: "Внeшнiя обстоятельства, которыя "оправдывали бы" мою ненависть или, по крайней мeрe, могли бы ее объяснить профессiональнымъ судьямъ, васъ, навeрное, не интересуютъ: факты напоминаютъ намъ вeхи, на самомъ же дeлe они не стоятъ и выeденнаго яйца. Они -- все равно, какъ оглушительное хлопанье пробокъ отъ шампанскаго, которое только глупцу кажется существенной составной частью пиршества. -- Мою мать Вассертрумъ заставилъ подчиниться себe всeми тeми сатанинскими средствами, которыми пользуются такiе люди, какъ онъ, -- -- а, можетъ быть -- кто знаетъ -- дeло обстояло еще и похуже. А 146 потомъ -- потомъ -- потомъ онъ продалъ ее въ домъ терпимости, -- -- -- это вовсе не такъ уже трудно, когда находишься съ полицiей въ прiятельскихъ отношенiяхъ. Но онъ сдeлалъ это не потому, что она ему надоeла, -- нeтъ, нeтъ! Я слишкомъ хорошо его знаю: онъ продалъ ее въ тотъ самый день, когда съ ужасомъ вдругъ убeдился, какъ горячо ее любитъ. Такiе, какъ онъ, поступаютъ иногда какъ будто безсмысленно, но зато всегда одинаково. Жажда собственности пробуждается въ немъ всякiй разъ, когда является покупатель и хотя бы за хорошую цeну покупаетъ у него что-нибудь изъ старья. Онъ испытываетъ при этомъ только, что его "вынуждаютъ" отдать эту вещь. Онъ весь пропитанъ чувствомъ собственности, -- и если бы онъ вообще способенъ былъ создавать себe идеалы, то наивысшимъ его идеаломъ было бы -- когда-нибудь раствориться въ абстрактномъ понятiи "обладанiя". Вотъ и тогда его цeликомъ захватилъ безумный страхъ, что онъ ужъ не можетъ больше на себя полагаться,-- что онъ не хочетъ, а долженъ съ чeмъ-то разстаться, -- что кто-то незримый сковываетъ его волю или, вeрнeе, то, что ему представляется волей. -- Такъ было вначалe. Ну, а потомъ все совершилось автоматически. Все равно, какъ со щукой: она механически захватываетъ своей пастью всякiй, проплывающiй мимо блестящiй предметъ, -- безразлично, хочетъ она того или нeтъ. Продажа моей матери въ домъ терпимости была для Вассертрума лишь естественнымъ слeдствiемъ. Она удовлетворяла двумъ, еще оставшимся у 147 него потребностямъ: жаждe денегъ и извращенному наслажденiю самобичеванiемъ. -- -- -- Простите, мейстеръ Пернатъ," голосъ Харузека зазвучалъ неожиданно такъ сухо и такъ дeловито, что я испугался, -- "простите, что я говорю обо всемъ этомъ такъ страшно спокойно, -- но когда учишься въ университетe, то приходится читать множество всякихъ нелeпыхъ книгъ и невольно прiучаешься говорить какимъ-то идiотскимъ языкомъ." -- Ради него я заставилъ себя улыбнуться. Въ глубинe души я хорошо понималъ, что онъ еле сдерживаетъ рыданiя. Чeмъ-нибудь ему нужно помочь, подумалъ я, -- по крайней мeрe хоть немного облегчить его участь, -- поскольку это въ моихъ силахъ. Я незамeтно досталъ изъ коммода послeднiе сто гульденовъ и спряталъ въ карманъ. "Когда вы очутитесь въ лучшей обстановкe и будете работать, какъ врачъ, я убeжденъ, господинъ Харузекъ, что вы успокоитесь," сказалъ я, желая придать нашей бесeдe болeе мирный характеръ. "Вы скоро сдаете докторскiе экзамены?" "Очень скоро. Я долженъ это сдeлать для своихъ благодeтелей. Хотя смысла, въ сущности, нeтъ ни малeйшаго: мои дни сочтены." Я хотeлъ было возразить изъ приличiя, что ему представляется все въ черезчуръ мрачномъ свeтe, но онъ прервалъ меня, улыбаясь: "Это къ лучшему. И безъ того не большое удовольствiе разыгрывать изъ себя исцeлителя, и въ концe концовъ, въ качествe дипломированнаго отравителя колодцевъ, удостоиться еще дворянскаго титула. -- -- Жаль только вотъ," 148 добавилъ онъ съ желчной усмeшкой, "что я вынужденъ буду прервать свою благотворную дeятельность въ гетто," Онъ взялся за шляпу. "Я не буду мeшать вамъ. Намъ вeдь не о чемъ больше говорить по дeлу Савiоли? Кажется, нeтъ? Во всякомъ случаe извeстите меня, если услышите что-нибудь новое. Самое лучшее: повeсьте здeсь у окна зеркало, -- я тогда буду знать, что мнe надо зайти къ вамъ. Ко мнe въ подвалъ вы заходить не должны: Вассертрумъ тотчасъ же заподозритъ, что мы заодно съ вами. -- Вообще же мнe очень хотeлось бы знать, что онъ предприметъ теперь, послe прieзда къ вамъ этой дамы. Сошлитесь на то, что она привезла вамъ въ починку какое-нибудь украшенiе, а если онъ будетъ очень настойчивъ, то сдeлайте видъ, что вы сердитесь." Я никакъ не могъ улучить подходящiй моментъ, чтобы дать Харузеку деньги. Переложивъ восковую модель съ подоконника на столъ, я обратился къ нему: "Пойдемте, я спущусь вмeстe съ вами. Меня ждетъ внизу Гиллель," солгалъ я. Онъ удивился: "Вы съ нимъ близко знакомы?" "Знакомъ. А вы его знаете? -- -- Вы относитесь къ нему недовeрчиво или же -- -- можетъ быть, тоже -- --?" Я не могъ удержаться отъ улыбки. "Избави Боже!" "Почему вы это такъ серьезно сказали?" Харузекъ задумался: "Самъ не знаю. Въ этомъ есть что-то безсознательное: всякiй разъ, какъ я его встрeчаю на улицe, мнe хочется сойти съ троттуара и преклонить колeна, какъ предъ священникомъ, несущимъ Св. Дары. -- Вотъ видите, мейстеръ 149 Пернатъ: это человeкъ, въ которомъ каждый атомъ не такой, какъ у Вассертрума. У христiанъ здeсь въ еврейскомъ кварталe -- они, какъ всегда, въ этомъ случаe освeдомлены очень плохо -- онъ слыветъ за скопидома и тайнаго миллiонера, -- на самомъ же дeлe онъ страшно бeденъ." Я вскричалъ удивленно: "Бeденъ?" "Да, да -- пожалуй, еще бeднeе меня. Слово "брать" ему кажется, знакомо, только изъ книгъ. Когда онъ перваго числа возвращается изъ ратуши, всe еврейскiе нищiе окружаютъ его: они знаютъ прекрасно, что онъ готовъ отдать первому встрeчному все свое скудное жалованiе, чтобы потомъ -- вмeстe съ дочерью, умирать самому съ голода. Если правда, что говоритъ древнее преданiе Талмуда, -- будто изъ двeнадцати еврейскихъ колeнъ десять прокляты, а два священны, то онъ олицетворяетъ оба святыя колeна, а Вассертрумъ -- всe остальныя десять. -- Вы никогда не замeчали, что творится съ Вассертрумомъ, когда мимо него проходитъ Гиллель? Очень любопытно. Такая кровь смeшаться не можетъ. Дeти родились бы мертвыми. Если бы только сами матери не умерли раньше отъ ужаса. Между прочимъ, Гиллель -- единственный человeкъ, къ которому не рeшается подходить Вассертрумъ. Онъ боится его, какъ огня. Навeрное, потому, что въ Гиллелe воплощается для для него все непонятное, все таинственное. А, можетъ быть, онъ считаетъ его еще и каббалистомъ." Мы спускались по лeстницe. "По-вашему, сейчасъ есть еще каббалисты -- -- и вообще Каббала что-нибудь значитъ?" спросилъ 150 я, съ нетерпeнiемъ ожидая его отвeта. Но онъ, повидимому, не разслышалъ. Я повторилъ свой вопросъ. Онъ уклонился отъ отвeта и показалъ на дверь, сколоченную изъ старыхъ досокъ. "У васъ тутъ новые сосeди, -- евреи, очень бeдные: сумасшедшiй музыкантъ Нефтали Шафранекъ съ дочерью, зятемъ и внучатами. Когда темнeетъ и онъ остается одинъ съ внучками, на него что-то находитъ: онъ привязываетъ ихъ другъ къ другу за большiе пальцы рукъ, чтобы онe не разбeжались, сажаетъ ихъ въ старый курятникъ и обучаетъ ихъ "пeнiю", чтобы впослeдствiи онe сами могли себe зарабатывать на пропитанiе, -- онъ заставляетъ ихъ разучивать самыя безсмысленныя пeсни, какiя только вообще существуютъ -- съ нeмецкими словами, -- онъ ихъ самъ гдe-то слышалъ и сейчасъ его помраченному мозгу они кажутся прусскими военными гимнами или еще чeмъ-нибудь въ этомъ родe." И дeйствительно: за дверью слышалась тихая, странная музыка. Смычокъ неимовeрно высоко и однообразно тянулъ какой-то вульгарный мотивъ, а два тоненькихъ дeтскихъ голоса напeвали нелeпую пeсенку: Фрау Пикъ, Фрау Хокъ, Фрау Кле-пе-таршъ, Стоятъ рядкомъ, Толкуютъ ладкомъ. Я невольно громко расхохотался. Харузекъ продолжалъ: "Дочь Шафранека продаетъ школьникамъ стаканами огуречный разсолъ на яичномъ базарe, -- а 151 ея мужъ бeгаетъ цeлыми днями по конторамъ и выпрашиваетъ старыя почтовыя марки. Дома онъ ихъ сортируетъ и, если попадаются такiя, которыя проштемпелеваны только съ одного края, онъ ихъ складываетъ и разрeзаетъ пополамъ. Нештемпелеванныя половинки онъ потомъ склеиваетъ и продаетъ ихъ, какъ новыя. Вначалe дeла его процвeтали, онъ зарабатывалъ иногда -- до гульдена въ день. Но въ концe концовъ объ этомъ пронюхали крупные пражскiе евреи -- негоцiанты -- и сами этимъ теперь промышляютъ. На ихъ долю достаются всe сливки." "Скажите, Харузекъ -- вы помогали бы бeднымъ, если бы у васъ были лишнiя деньги?" быстро спросилъ я. Мы стояли уже у двери Гиллеля. Я постучался. "Неужели вы считаете меня такимъ негодяемъ и думаете, что я не сталъ бы этого дeлать?" отвeтилъ онъ изумленно. Я слышалъ уже шаги Мирiамъ, но ждалъ, пока она нажметъ ручку двери. Въ эту минуту я быстро сунулъ ему деньги въ карманъ: "Нeтъ, Харузекъ, не думаю, но зато вы должны были бы считать меня негодяемъ, если бы я самъ этого не сдeлалъ." Онъ не успeлъ мнe отвeтить, какъ я пожалъ ему руку и закрылъ за собой дверь. Поздоровавшись съ Мирiамъ, я при