себя на ходу Ёсия. Или я сам стремился проверить связь с тем, что здесь и сейчас находится? Или же надеялся, что меня поместят в новый сценарий и доверят более важную роль? Нет, не это. Я гонялся за хвостом мрака, сидящего во мне самом. Я случайно его увидел, погнался, ухватился и, в конце концов, загнал себя в еще более глубокий мрак. Больше я его вряд ли увижу. Душа Ёсии попала теперь в тихое, ясное единое место и время. Ему было уже все равно, кто тот мужчина: его отец, Бог или совершенно чужой человек, где-то потерявший мочку уха. Там уже было одно проявление, один тайный след. Хвала Всевышнему? Он поднялся на горку питчера, встал на полустертую пластину и что было сил расправил плечи. Сцепил пальцы, поднял руки над головой. Затем глубоко вдохнул прохладный воздух ночи и еще раз посмотрел на луну. Такую огромную луну. Почему луна то растет, то наоборот -- убывает? Со стороны первой и третьей баз высились небольшие трибуны. Конечно, в феврале посреди ночи там никого нет. Только протянулись три тесных ряда прямых и зябких скамеек. А за сеткой, пожалуй, склад -- несколько мрачных зданий без окон. Света не видно, звуков не слышно. Стоя на горке, Ёсия вращал руками -- вверх, в стороны, вниз. Как бы подстраиваясь, ритмично выставлял по очереди ноги -- то вперед, то в стороны. Движения походили на танец, и он согрелся, к нему вернулись ощущения живого организма. Да и головная боль куда-то подевалась. 69 Подруга по университету звала его "лягушонком". Почему? Танцуя, он походил на лягушку. Танцевать она любила и часто водила его на дискотеки. -- Видишь сам, какие у тебя длинные руки и ноги? Не танцуешь, а шлепаешь. Но такой хорошенький, как лягушка под дождем, -- говорила она. Ёсии слышать это было неприятно, но он ее не бросал, и спустя какое-то время и танцевать ему понравилось. Стоило непроизвольно начать двигаться под музыку, как он реально ощущал, что естественный ритм его тела совпадает с основным ритмом мира. Приливы и отливы, ветер над лугом, движение звезд -- все это однозначно имеет отношение и ко мне тоже, думал он. Подруга ему говорила, что никогда не видела такого большого пениса, как у него. Такой большой, он не мешает тебе танцевать? -- спрашивала она, беря его в руку. Да нет, не мешает, -- отвечал Ёсия. И в самом деле, пенис был огромным. Причем сколько Ёсия себя помнил. Но чтобы от пениса ему был толк -- этого он припомнить не мог. Наоборот, несколько раз по этой причине ему отказывали в сексе. Даже с эстетической точки зрения он был слишком большим, громоздким и выглядел идиотски неуклюжим. Он старался скрывать пенис от чужих взоров. -- То, что у Ёсии такое большое хозяйство, -- вер ный знак дитя Божьего, -- с гордостью говорила его мать. Сам Ёсия тоже в это верил. Но однажды ему все это показалось жутко глупым. Я молил Бога, чтобы тот научил меня ловить "флай", а он наградил меня таким крупным членом. В каком другом мире возможны по хожие сделки? 70 Есия снял и сложил в футляр очки. "А что, и станцуем, -- подумал он. -- Тоже неплохо". Он закрыл глаза и, ловя кожей белый свет луны, начал в одиночку танцевать. Глубоко вдохнул, затем выдохнул. Он не мог припомнить бодрой музыки, и стал танцевать под шорох травы, под течение облаков. Ему вдруг показалось, что кто-то за ним наблюдает. Он явственно ощутил на себе чей-то взгляд. И его тело, и кожа, и кости его чувствовали этот взгляд, но ему было все равно. Кто бы он ни был. Хочет смотреть -- пусть смотрит. Все божьи дети могут танцевать. Он ступил ногой на землю, изящно повел руками, каждое его движение вызывало следующее и ритмично переходило в очередное. Тело вычерчивало разные фигуры, и в каждой присутствовал стиль, его вариации, экспромт. С изнанки ритма был другой ритм, а между ними -- невидимый третий. Шаг за шагом он смог разглядеть все их витиеватые переплетения. В лесу, как на картинке-обманке, прятались различные животные, среди них -- и прежде невиданные страшные хищники. Он скоро минует этот лес. Но страха при этом нет. Еще бы -- этот лес в нем самом. Лес, который он взращивал в себе сам. И сам в себе он держал зверей. Сколько он танцевал, Ёсия не помнил. По-видимому -- долго. Он танцевал, пока весь не взмок. А потом вдруг ощутил себя на самом дне земли, по которой ступал уверенным шагом. Там раздавался зловещий рокот глубокого мрака, струился неведомый поток человеческих желаний, копошились скользкие насекомые. Логово землетрясения, превратившего город в руины. И это -- всего лишь одно из движений Земли. Ёсия перестал тан- 71 певать, отдышался и посмотрел под ноги -- словно заглянул в бездонную расселину. Он думал о матери в разрушенном городе. Если бы время повернулось вспять, и нынешний я мог бы встретиться с матерью, когда ее душа еще витала во мраке, -- что бы из этого вышло? Пожалуй, оба растерялись бы, слились в единое целое, пожрали бы друг друга и понесли жестокую кару. Но кого это волнует? Если уж говорить, возмездие ждало нас намного раньше. Город должен был рухнуть вокруг меня. После университета подруга заговорила о свадьбе: Я хочу за тебя замуж, лягушонок. Хочу жить с тобой и родить тебе ребенка. Мальчика с таким же большим хозяйством, как у тебя. Я не могу, -- ответил Ёсия. -- Я тебе раньше не говорил, но я -- дитя Божье. А потому не могу жениться на ком попало. Что, правда? Правда, -- ответил Ёсия. -- Правда. Извини, конечно. Теперь он встал на колени, зачерпнул песок и медленно ссыпал его сквозь пальцы. Потом зачерпнул еще одну пригоршню, и еще... Холодный песок тек меж пальцев, а он вспомнил, как в последний раз пожал ссохшуюся руку Табаты. -- Ёсия, долго я не протяну, -- хрипло говорил Таба- та. Ёсия попытался было ему возразить, но тот лишь слабо кивнул. -- И это ладно. Жизнь -- кошмарный сон. Мне показали дорогу, и досюда я смог добраться. Но пе ред смертью я должен сказать тебе вот что. Мне стыдно это говорить, но сказать я должен. Меня часто посеща ли дурные мысли о твоей матери. Как ты знаешь, у меня 72 есть семья, и я люблю ее всем сердцем. А у твоей матери -- душа невинная. Но несмотря на это, я жаждал ее тела. И не мог себя удержать. За это я хочу извиниться перед тобой. "Извиняться здесь не за что. "Дурные мысли" посещали не только вас. Даже я, ее сын, и тот стоял на пороге искушения", -- хотел было сказать Ёсия, но передумал. Скажи он, Табата лишь расстроится. Ёсия молча взял его руку и долго сжимал ее. Будто хотел передать по руке все, что творилось у него на душе. Наше сердце -- не камень. Камень и тот рано или поздно превратится в песок. А вот сердце -- нерушимо. Будь то добро или зло, мы можем до бесконечности передавать друг другу эту неощутимую субстанцию. Все божьи дети могут танцевать. На следующий день Табаты не стало. Ёсия стоял на питчерской горке, вверив себя потоку времени. Откуда-то издалека доносилась сирена "скорой помощи". Задул ветер, разгулял траву, выслушал ее песню и утих. -- Боже! -- вырвалось из уст Ёсии. Таиланд Раздалось объявление: "Самльет сичас объезжат плехой турбульентось. Просьба заньять свои место и застьег-нуть ремьень". Сацуки думала о своем и не сразу поняла, что на ломаном японском объявила тайская стюардесса. Сацуки прошиб пот. Очень душно, будто ее обдает жаром. Все тело пылало, капроновые колготки и бюстгальтер стискивали его. Вот бы все это скинуть, остаться совсем без одежды, думала она. Сацуки приподняла голову и огляделась. Судя по всему, от жары страдала только она. Остальные пассажиры бизнес-класса, прячась от холодных струй кондиционера, укутались по шею в пледы и смирно спали. Пожалуй, у меня прилив жара. Она покусывала губы, пытаясь сосредоточиться на чем-нибудь и забыть о приступе. Открыла книгу на заложенной странице и принялась читать дальше. Но отвлечься, естественно, не получилось. Жар просто необычный. А до посадки в Бангкоке еще долго. Она попросила у проходившей мимо стюардессы воды, нашла в сумке коробочку и отправила в рот гормональные таблетки, которые забыла выпить накануне. Она в очередной раз убедилась, что климакс -- не что иное, как насмешливое предупреждение Бога чело- 77 вечеству, искусственно продляющему себе жизнь. Или гадкая шутка. Еще какие-то сто лет назад средний срок жизни не превышал пятидесяти лет, и женщины, жившие после климакса двадцать, а то и тридцать лет были примером из ряда вон выходящим. Проблема даже не в том, чтобы поддерживать организм после того, как яичники или щитовидная железа перестанут нормально выделять гормоны, не в возможной связи снижения уровня эстрогенов после прекращения месячных и болезни Альцгеймера. Для большинства людей нормально питаться каждый день -- куда более важная задача. Если задуматься, развитие медицины лишь добавило человечеству проблем, раздробило их и тем самым все только усложнило. Спустя время сделали еще одно объявление. На этот раз -- по-английски: "Если среди пассажиров есть врач, просьба обратиться к стюардессам". Кому-то плохо? Сацуки хотела было вызваться, но затем передумала. Раньше она уже делала так дважды, и всякий раз как назло в том же самолете летел практикующий терапевт. Старая гвардия, они чувствовали себя спокойно и уверенно, словно командовали на передовой, и с первого взгляда видели в Сацуки специалиста-патолога без всякого боевого опыта. -- Я справлюсь сам, коллега, -- говорили они. -- Не затрудняйте себя. Ей холодно улыбались, и ничего не оставалось, как что-то промямлить, извиниться и вернуться на место. И дальше смотреть никакой фильм. Но может, на этот раз действительно здесь не окажется ни одного врача, только я. Или у больного -- проблемы с иммунитетом щитовидки. Если это так, хотя 78 вероятность крайне невелика, я тоже могу пригодиться. Сацуки вздохнула и нажала кнопку вызова стюардессы. Международная конференция специалистов-эндокринологов проводилась четыре дня в бангкокском отеле "Марриотт". Конференцией она именовалась официально, а на деле больше напоминала воссоединение огромной семьи эндокринологов мира. Все участники работали в одной области и почти все прекрасно друг друга знали. А кто не знал, того знакомили. Тесный круг. Днем звучали научные доклады, велись прения и дискуссии, а по вечерам устраивали частные приемы. Собирались близкие друзья, освежалась старая дружба. Все пили австралийское вино, говорили о железах, обменивались слухами, хвастались новыми должностями, рассказывали профессиональные анекдоты, распевали в караокэ песню "Бич Бойз" "Surfer Girl". В Бангкоке Сацуки проводила почти все время со своими друзьями из Детройта. С ними было приятнее всего. Сацуки проработала в больнице Университета Детройта около десяти лет -- там она вела свои научные исследования. Однако со временем у нее испортились отношения с американским мужем -- аналитиком ценных бумаг. У того с годами возникла алкогольная зависимость, а вдобавок завелась женщина. Причем хорошая знакомая Сацуки. Первым делом они с мужем разъехались, и целый год общались только через адвокатов. "Решающим в нашем разрыве было то, что ты не хотела детей", -- настаивал муж. Лишь три года назад они завершили бракоразводный процесс. А спустя несколько месяцев на стоянке универ- 79 ситетской больницы кто-то разбил лобовое стекло и фары ее "хонды-аккорда". Больше того -- на капоте белой краской написали "машина джапа"1. Она вызвала полицию. Приехал огромный темнокожий полицейский, заполнил заявление о нанесенном ущербе, а в заключение сказал: -- Доктор, здесь -- Детройт. В следующий раз поку пайте "форд-таурус". Все это отбило у Сацуки желание оставаться в Америке, и она решила вернуться в Японию. Нашла себе должность в больнице Токийского университета. -- Наши многолетние исследования едва начали да вать плоды. Ты не можешь уехать именно сейчас, -- уго варивал ее коллега-индус. -- Иди все своим чередом, и "нобелевка" у нас в кармане. Но Сацуки своего решения не изменила. Что-то в ней оборвалось. Конференция завершилась, и Сацуки осталась в гостинице одна. Мне удалось совместить поездку с отпуском, так что поеду на курорт, дам себе отдых, -- сказала она знакомым. -- Буду читать книжки, плавать, пить в шезлонге у бассейна прохладные коктейли. Везет тебе, -- отвечали ей. -- Расслабляться порой просто необходимо. Полезно в том числе и для щитовидки... Она пожала приятелям руки, обнялась с ними на прощанье, договорилась о следующей встрече и была такова. 1 "Джап" -- унизительное обращение американцев к японцам после победы в Тихоокеанской войне. 80 На следующее утро, как и планировалось, к гостинице подкатил лимузин -- темно-синий "мерседес-бенц" старой модели. Блестящий, как драгоценный камень. На кузове -- ни пятнышка. Красивее любой новой машины, как будто его выдернули из чьей-то ирреальной химеры. Гиду-водителю было чуть за шестьдесят. Худощавый таец, накрахмаленная белая рубашка с короткими рукавами, черный шелковый галстук, темные очки. Загорелый, с тонкой изящной шеей. Стоя перед Сацуки, он не пожал руку, а сложил ладони и слегка поклонился на японский манер. -- Зовите меня Нимит. Всю эту неделю я буду вас сопровождать. Нимит -- это имя или фамилия? Как бы там ни было, он -- Нимит. Нимит говорил очень вежливо на удобоваримом английском. Ни разбитного американского акцента, ни сдержанного британского. Иначе говоря, акцент в его речи почти не улавливался. Такое ощущение, что она раньше где-то слышала этот английский, но где -- припомнить не могла. -- Очень приятно, -- ответила Сацуки. И они вдвоем оставили за спиной душный, сутолочный и шумный Бангкок со всем его смогом. Машины давились в пробке, люди орали друг на друга, воздух резал вой клаксонов, пронзительный, как сирена воздушной тревоги. В добавок ко всему дорогу перегородили слоны. Причем не два и не три. Интересно, что они здесь делают? -- поинтересовалась Сацуки у Нимита. Их пригоняют люди из провинции, -- вежливо ответил тот. -- Это -- рабочие слоны, они переносят бревна. Но только на это не проживешь, вот хозяева и 81 учат животных всяким трюкам и показывают иностранным туристам за деньги. Уже весь город заполонили, жителям от них сплошные неудобства. Бывали случаи, когда слоны пугались чего-то и пускались в бегство. Много тогда они помяли машин. Конечно, полиция не дремлет, но отобрать слонов у погонщиков тоже не может: куда их девать, и потом -- кто их всех прокормит? Вот только и остается, что выпускать на волю. Машина вскоре выехала за город, на хайвэй и помчалась прямо на север. Нимит вынул из бардачка кассету и негромко включил музыку. Полился джаз. Какая-то очень старая и знакомая мелодия. Не могли бы вы сделать громче? -- попросила Сацуки. Слушаюсь, -- ответил Нимит и прибавил громкости. Играла "I Can't Get Started". To же исполнение, что ей приходилось слышать в молодости. -- Труба -- Говард Макги, тенор-сакс -- Лестер Янг, -- как бы про себя сказала Сацуки. -- Концерт JATP1. Нимит бросил на нее взгляд в зеркальце: А вы, доктор, разбираетесь в джазе. Что, нравится? Отец был большим поклонником. Часто мне ставил. Причем одно и то же по несколько раз, заставлял даже имена исполнителей запоминать. Когда отвечала правильно -- получала сладости. Вот, до сих пор помню. Сплошной старый джаз. Новых исполнителей не знаю никого. Лайонел Хэмптон, Бад Пауэлл, Эрл Хайнз, Гарри Эдисон, Бак Клэйтон... 1 Аббревиатура "Jazz At The Philharmonic" ("Джаз в Филармонии", англ.) -- первые записи джазовых концертов для поддержания духа в войсках США начатые в 1944 г. 82 Я тоже слушаю только старый. А чем занимался ваш отец? Тоже был врачом. Педиатром. Но умер, едва я поступила в старшую школу. -- Извините... А сейчас вы слушаете джаз? Она покачала головой: -- Нет, уже давно ничего не слушала. Тот, за кого я вышла замуж, его не любил. Из музыки только одну оперу и слушал. У нас дома был прекрасный проигры ватель, но когда на него ставили что-нибудь кроме опе ры, муж кривился. Маньяки оперы, пожалуй, -- самые мелочные в мире люди. С мужем-то я развелась, но го ревать не буду, если до самой своей смерти больше опе ру не услышу. Нимит лишь кивнул слегка и больше уже не говорил ничего. Он бесшумно вращал руль "мерседеса", не отрывая взгляда от дороги. Орудовал рулем он изящно -- касался пальцами его в одном и том же месте и, повернув на определенный угол, отпускал. Заиграла другая мелодия, не менее любимая -- "Я вспомню апрель" Эрролла Гарнера. Его альбом "Concert By The Sea" был любимым диском отца, когда он уже болел раком. Сацуки закрыла глаза и погрузилась в воспоминания. Пока отец был жив, у нее все было прекрасно. Не случалось ничего худого. Затем словно сменили декорации, и все вокруг нее повернуло вспять. А когда она очнулась, отца уже не было. Будто кто-то подменил сценарий: не прошло и месяца после смерти отца, как мать избавилась от стереосистемы и коллекции джаза. Доктор, откуда вы родом в Японии? Киото, -- ответила Сацуки. -- Но жила там только до восемнадцати. И с тех пор не возвращалась. 83 Сдается мне, Киото -- где-то поблизости от Кобэ? Не то чтобы далеко, но и не так близко. По крайней мере, от землетрясения он не пострадал. Нимит перестроился в дальний ряд и играючи обогнал колонну больших грузовиков, перевозивших скот, затем опять вернулся в ближний ряд. Это хорошо. Я видел в новостях, сколько в Кобэ народу погибло. Очень печально. А у вас нет знакомых в Кобэ? Нет, у меня там никого нет, -- сказал Сацуки. Но она соврала. В Кобэ жил он. Нимит на время умолк. Затем повернул голову к ней и сказал: -- Все-таки какая странная штука -- землетрясение. Мы-то свято верим, что земля под ногами -- твердая и прочная. Даже фраза есть такая: "упираться ногами в землю". И вот однажды мы понимаем, что это не так. Прочная земля и скалы становятся мягкими, как кисель. Я видел своими глазами по телевизору. Как это там на зывается -- "текучестью"? К счастью, в Таиланде круп ных землетрясений не бывает. Сацуки сидела с закрытыми глазами, откинувшись на спинку заднего сиденья. И молча слушала игру Эр-ролла Гарнера. Хорошо, если тот человек оказался под тяжелым завалом, и его раздавило в лепешку. Или засосало в рассевшуюся под ногами пучину. Это как раз то, о чем я так долго мечтала. Лимузин доехал до места в три часа. В полдень они заехали на парковку для отдыха. Сацуки съела половинку сладкого пончика, запивая его крахмалистым кофе. Не- 84 делю отпуска ей предстояло провести на престижном курорте в горах -- то была цепочка зданий, растянувшаяся по долине с видом на горную реку. На склонах тут и там цвели яркие дикие цветы. Щебеча, перелетали с дерева на дерево птицы. Для Сацуки подготовили отдельный коттедж. С широкой ванной и кроватью под элегантным балдахином. Сервис -- круглые сутки. Рядом с портье -- библиотека, где можно брать напрокат компакт-диски, книги и видеокассеты. Все чистенькое, ухоженное и стоит немалых денег. Сегодня вы, наверное, устали после переезда? Отдыхайте, доктор. Завтра я приеду за вами в десять утра и сопровожу в бассейн. Соблаговолите подготовить полотенце и купальник, -- сказал Нимит. В бассейн? Разве на этом курорте нет большого бассейна? Мне говорили, что есть. Здешний бассейн обычно переполнен. Я слышал от господина Рапапорта, что вы серьезно занимаетесь плаванием, поэтому нашел поблизости другой, где можно поплавать в свое удовольствие. Конечно, не бесплатно, но очень недорого. Надеюсь, вам придется по душе. Джон Рапапорт -- американский друг Сацуки, который и устроил ей этот отпуск. Спецкором газеты он колесил по Юго-Восточной Азии, еще когда в этих краях свирепствовали кхмеры. Оставались у него кое-какие знакомства и в Таиланде. Это он порекомендовал Нимита гидом и водителем. Как бы в шутку он говорил Сацуки: Тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Молча следуй за этим человеком, и все будет в порядке. Он парень стоящий. Понятно. Будь по-вашему, -- сказала она Нимиту. 85 -- Итак, завтра в десять. Сацуки разобрала вещи, расправила и развесила в шкафу платье и юбку. Затем переоделась в купальник и отправилась в местный бассейн. Как и говорил Нимит, серьезно поплавать в этом "водоеме" было невозможно. Формой он напоминал тыкву, посередине возвышался красивый водопад, а в "лягушатнике" детишки бросали друг другу мяч. Сацуки не стала и пытаться, а вместо плавания устроилась под зонтиком и, заказав "Тио Пеле" с "Перье", раскрыла новый роман Джона Ле Карре. Когда читать устала, прикрыла лицо шляпой и задремала. Во сне видела кролика. Короткий такой сон. В затянутом проволокой крольчатнике дрожал один зверек. Время позднее, кролик чувствовал -- что-то должно произойти. Сначала Сацуки наблюдала за кроликом со стороны, а когда очнулась, сама им стала. Во тьме она смутно различала некую форму. И когда проснулась, изо рта не исчез неприятный привкус. Она знала: тот человек живет в Кобэ. Знала и его адрес, и номер телефона. Она никогда не теряла его из виду. Сразу после землетрясения позвонила ему домой, но связи, естественно, не было. Раздавило бы его дом в лепешку, думала она. Забегали бы всей своей семейкой по улице без гроша в кармане. Если подумать, что ты сделал с моей жизнью, с жизнью моего ребенка, который должен был родиться, такое возмездие тебе поделом. До бассейна, который нашел Нимит, ехать нужно было полчаса. Им предстояло перевалить через гору, у вершины которой жило много диких обезьян. Шерсть у них была серая, и они сидели вдоль дороги и пристальными взглядами провожали машины, словно гадали им судьбу. 86 Бассейн располагался на обширном и очень странном участке за высоким забором. С массивными железными воротами. Нимит опустил стекло и поздоровался. Охранник молча отпер. "Мерседес" немного проехал по гравийной дорожке, и за старым каменным двухэтажным домом показался длинный узкий бассейн. Тоже староват, но вполне пригоден: три 25-метровые дорожки. Его окружали газоны и деревья, вода -- чистая, людей вокруг нет. Вдоль бассейна в ряд стояли несколько старых деревянных кресел. Вокруг царила тишина, и присутствия людей не чувствовалось вообще. Ну как? -- поинтересовался Нимит. Прекрасно, -- вымолвила Сацуки. -- Здесь какой-нибудь спортклуб? Нечто вроде. Но так получилось, что сейчас почти никто им не пользуется. Так что плавайте в свое удовольствие. Обо всем уже договорено. Спасибо. Вы такой всемогущий. Вы мне льстите, -- сказал Нимит и бесстрастно поклонился. Старая выправка. -- Вон в том маленьком бунгало раздевалка. Там же -- туалет и душ. Пользуйтесь, чем пожелаете. Я буду ждать у машины. Если понадоблюсь -- позовите. Сацуки с юности любила плавать и, как только выдавалась свободная минутка, ходила в бассейн своего спортклуба. Надевала купальник с клубной символикой и подолгу плавала там под присмотром тренера. Из головы улетучивались все неприятные воспоминания. На душе становилось свободно, словно она -- птица и летит по небу. Занятий она не бросала, и через некоторое время перестала хворать, а организм заработал как часы. Лишний вес -- и тот не накапливался. Она, конечно, не 87 молода, и строгости линий тела уже нет. Как ни противься, на пояснице возникли складки. Тут, как говорится, не до жиру... В принципе, становиться рекламной моделью она не собиралась. Она и так выглядела лет на пять младше своего возраста и вообще была сложена очень даже неплохо. Настало время обеда. К бассейну Нимит принес на серебряном подносе чай со льдом и сэндвичи. Аккуратно порезанные треугольниками, с овощами и сыром. -- Это что, приготовили вы? -- удивленно спросила Сацуки. У Нимита на мгновение дрогнуло лицо, но ответил он сразу же: -- Нет, доктор. Я не готовлю. Их сделали. "Кто?" -- хотела было спросить Сацуки, но передумала. Как и советовал Рапапорт, "нужно ни о чем не беспокоиться, молча следовать за этим человеком, и все будет в порядке". Сэндвичи оказались недурными. После еды она слушала взятую у Нимита кассету Бенни Гудмена и читала книгу. Поплавав еще немного, к трем часам вернулась в гостиницу. Абсолютно то же самое повторялось все пять дней. Сацуки плавала сколько душе угодно, ела сэндвичи с овощами и сыром, слушала музыку и читала книгу. И никуда, кроме бассейна, не ездила. Ей требовался абсолютно беззаботный отдых. Плавала она там всегда одна. Для бассейна в горах воду качали из подземного источника. Холодная, леденящая -- стоило в нее окунуться, и спирало дыхание, но после нескольких кругов тело разогревалось, и Сацуки становилось намного лучше. Устав от кроля, она снимала очки и переворачивалась на спину. В небе плавали 88 белые облака, носились птицы и стрекозы. Вот бы так всегда, думала про себя Сацуки. -- Где вы учили английский? -- спросила по дороге из бассейна Сацуки. -- Я тридцать три года проработал в Бангкоке во дителем у одного норвежского торговца драгоценно стями. И все это время разговаривал с ним по-англий ски. Вот оно что, подумала Сацуки. Именно -- у нее в балтиморской больнице тоже был один коллега из Дании. Он говорил на таком же английском: правильном, без акцента и слэнга. Понятном, красивом, но лишенном шарма языке. Странное дело: приехать в Таиланд и услышать здесь норвежский английский... Тот человек очень любил джаз и в дороге постоянно слушал кассеты. Так я привык к джазу. А три года назад он умер, и мне эту машину отдали вместе со всеми кассетами. Выходит, умер ваш босс, и вы стали самостоятельно работать гидом и водителем у иностранных туристов? Именно так, -- ответил Нимит. -- В этой стране немало гидов-водителей, но "мерседес", пожалуй, -- у меня одного. Тот человек, видимо, вам доверял. Нимит молчал. Похоже, он не знал, что ответить. Затем подумал и заговорил: -- Доктор, я -- одинокий человек. Так и не женился. Жил все эти тридцать три года, словно его тень. Следо вал за ним во всех поездках, помогал ему во всевозмож ных делах. Стал как бы частью его самого. Живя так, 89 постепенно перестаешь понимать, что тебе вообще нужно от этой жизни. -- Нимит сделал музыку чуточку громче. Тенор-сакс выдавал хриплое соло. -- Например, эта музыка. "Слышишь, Нимит, вслушайся хорошенько. Внимательно проследи линию импровизации. Кто у нас там -- Коулман Хоукинс? Ты должен понять, что он хочет до нас донести в этом пассаже. А хочет он донести свой крик души, что вырывается из его груди. Такой же крик есть и в моей, и твоей душе тоже. Слышишь его отзвук? Пылкое дыхание, трепет сердца...", -- бывало, говорил он. Я несколько раз слушал эту музыку, вслушивался и расслышал этот отзвук. Вот только не уверен, действительно ли я услышал его своими ушами. Если долго живешь с одним человеком, следуешь его словам, в каком-то смысле становишься его вторым "я". Понимаете, о чем я? -- Пожалуй. Слушая Нимита, Сацуки подумала: а не любовники ли они? Естественно, лишь интуитивная догадка -- оснований-то никаких. Но если предположить, что это так, кажется, понятно, о чем он. Но я ни о чем не жалею. Начнись жизнь сначала, пожалуй, повторил бы ее так же. Абсолютно так же. А вы, доктор? Не знаю, Нимит, -- сказала Сацуки. -- Даже представить себе не могу. Нимит больше не произнес ни слова. Они перевалили гору с серыми обезьянами и вернулись в гостиницу. На следующий день Сацуки нужно было возвращаться в Японию, и Нимит по дороге из бассейна отвез Сацуки в соседнюю деревню. 90 Доктор, у меня к вам есть одна просьба, -- сказал он ее отражению в зеркальце. -- Личная просьба. Какая именно? Не могли бы вы уделить мне всего час? Есть одно место, куда мне хотелось бы вас свозить. Все равно, -- сказал Сацуки и даже не спросила, что это за место. Ведь она уже решила следовать за этим человеком. Женщина жила в маленьком домишке на краю поселения. Дом -- бедный, как и вся деревня. По склонам будто наслаивались друг на друга узкие рисовые чеки, бродил грязный и тощий скот. Дорога сплошь в лужах и рытвинах, несет навозом. По обочине носился здоровый пес, потряхивая возбужденным членом. С жутким ревом пронесся, разбрызгивая грязь, мотороллер. Вдоль дороги стояли полураздетые дети и провожали взглядом "мерседес" Нимита и Сацуки. Она вновь удивилась, только на сей раз -- нищете, царившей по соседству с богатым курортом. Женщина была в годах. Сколько ей -- около восьмидесяти? Грубая почерневшая кожа, глубокие распадки морщин по всему телу, сгорбленная. Платье в цветочек висело на ней. Войдя в хижину, Нимит сложил руки и поклонился. Женщина ответила тем же. Сацуки села за стол напротив женщины, Нимит расположился сбоку. Сначала они с женщиной о чем-то поговорили. А голос у нее не по годам сильный, отметила Сацуки. Да и зубы, похоже, все на месте. Затем женщина повернулась и взглянула прямо в глаза Сацуки. Острый взгляд. Немигающий. Сацуки поежилась, будто ее, как маленького зверька, заперли в тесной клетке, 91 отрезали все пути к побегу. Затем она пришла в себя и поняла, что ее прошибло потом. Лицо пылало, дыхание сперло. Хотелось немедленно выпить лекарство. Но нет воды. Бутылка минералки осталась в машине. -- Положите руки на стол, -- сказал Нимит. Сацуки сделала так, как ей велели. Старуха дотянулась и взяла правую руку Сацуки. Ладонь у нее маленькая, но крепкая. Минут десять (а может, всего две или три) старуха молча сидела, держа Сацуки за руку, впившись в нее своими глазами. Сацуки лишь изредка смотрела на нее и свободной левой рукой вытирала пот со лба. Затем старуха глубоко вдохнула и отпустила руку. Повернулась к Нимиту и что-то сказала ему на тайском. Мужчина перевел на английский: Она говорит, что в вашем теле камень. Твердый и белый камень. Размером с детский кулачок. Откуда взялся, она не знает. Камень? На камне том начертаны знаки, но -- по-японски, она их не понимает. Что-то мелко выведено черной тушью. Камень -- старый, и вы наверняка живете с ним долгие годы. Вам необходимо от него избавиться. Не сделайте вы это -- умрете, вас кремируют и даже после этого останется лишь один камень. Старуха на этот раз повернулась к Сацуки. Долго и медленно говорила что-то. По тону Сацуки поняла, что женщина говорит о чем-то очень важном. Нимит и на этот раз перевел: -- Вы вскоре увидите во сне, как выползает огром ная змея. Выползет она через отверстие в стене. Вся сплошь в зеленых чешуйках. Высунется примерно на метр, хватайте ее за шею. Раз поймаете, не вздумайте 92 выпускать. Змея по виду страшная, но безвредная. Поэтому бояться ее нельзя. Хватайте ее крепко обеими руками. Считайте, что в ней -- ваша судьба. И держите изо всех сил. До тех пор, пока не проснетесь. Эта змея проглотит ваш камень. Поняли? Это... Что это такое? Скажите, что поняли, -- серьезно произнес Нимит. Поняла, -- эхом отозвалась Сацуки. Старуха слабо кивнула. И опять повернулась к Сацуки и заговорила о чем-то. -- Тот человек не умер, -- перевел Нимит. -- Он цел и невредим. Возможно, вам бы не этого хотелось. Но для вас это большое везение. Можете благодарить свою судьбу. Старуха что-то добавила. -- Вот и все, -- сказал Нимит. -- Вернемся в гости ницу. -- Это что, гадание? -- спросила Сацуки уже в машине. Нет, доктор, не гадание. Как вы лечите людские тела, она лечит души. В основном, предсказывает сны. Раз так, ее нужно было отблагодарить. Меня все это настолько поразило, что совсем вылетело из головы. Нимит, вращая руль, вписался в крутой горный поворот. Я заплатил. Сумма вас не должна беспокоить. Считайте это моим к вам знаком дружеского внимания. Вы что, возите туда всех своих клиентов? Нет, только вас, доктор. Это почему? Вы красивая женщина, доктор. Умная, сильная. Но видно, что душа ваша в плену. А вам нужно начинать 93 готовиться к смерти. Если потратите всю силу на то, чтобы жить, не сможете как следует умереть. Нужно постепенно менять ориентиры. Жить и умереть -- в каком-то смысле это равноценно, доктор. Послушайте, Нимит... -- Сацуки сняла темные очки и подалась вперед, навалившись на спинку переднего сиденья. Что, доктор? А вы готовы умереть как следует? Я уже наполовину мертв, -- сказал Нимит, как будто это и так очевидно. Той ночью Сацуки рыдала, зарывшись в свою просторную и чистую постель. Она осознавала, что медленно движется к смерти. Она осознавала, что в ней сидит твердый белый камень. Она осознавала, что где-то во мраке затаилась змея, вся сплошь в зеленых чешуйках. Подумала о ребенке, которому не суждено было родиться. Она убила это дитя и выбросила его в бездонный колодец. И, наконец, -- она тридцать лет ненавидела одного мужчину. Она жаждала мучительной смерти для него. Ради этого в глубине души она была согласна даже на землетрясение. "Неким образом в этом землетрясении виновна я сама. Это он превратил мое сердце в камень, он сделал-меня черствой". Там, в далеких горах серые обезьяны молча всматривались в нее. Жить и умереть -- в каком-то смысле это равноценно, доктор. Сдав у стойки багаж, Сацуки протянула Нимиту конверт со стодолларовой купюрой. -- Спасибо за все. Благодаря вам я смогла прекрас но отдохнуть. Это от меня лично. 94 Спасибо за внимание, доктор. -- С этими словами Нимит принял конверт. Нимит, а у нас есть еще время выпить где-нибудь кофе? С удовольствием составлю вам компанию. Они пошли в кафе, где она выбрала черный, а он свой изрядно сдобрил сливками. Сацуки некоторое время вращала кружку, поставив ее на блюдце. -- По правде говоря, есть у меня одна тайна, кото рую я до сих пор не рассказывала никому, -- наконец-то заговорила женщина, обращаясь к Нимиту. -- До сих пор никому не могла ее открыть и так и жила, храня ее в себе. Но сегодня... сегодня хочу, чтобы вы меня выслу шали. Почему? Вряд ли мы увидимся снова. Не успел скоропостижно скончаться мой отец, мать, не говоря мне ни слова... Нимит поднял руки, словно бы отгораживаясь ладонями от Сацуки, и решительно закачал головой. -- Доктор, прошу вас, больше ни слова. Как сказала вам та старуха, ждите сон. Я понимаю ваше состояние, но слово -- не птица, вылетит -- не поймаешь. Сацуки проглотила остаток фразы и прикрыла глаза. Глубоко вздохнула, выдохнула... -- Нужно дождаться сна, доктор, -- мягко говорил ей Нимит, словно внушая что-то. -- Сейчас самое вре мя потерпеть. Бросьте свои слова. Слова превращаются в камень. Он протянул руку и тихо взял ее ладонь в свою. Рука его на ощупь была гладкой и молодой. Будто он холил свои руки, облачал их в дорогие перчатки. Сацуки открыла глаза и посмотрела ему в лицо. Нимит отпустил ее руку и сплел над столом пальцы. 95 Мой норвежский хозяин был родом из Лапландии, -- сказал он. -- Вам, пожалуй, известно, что Лапландия расположена на самом севере Норвегии. Недалеко от Северного полюса, там много оленей. Летом нет ночи, зимой -- дня. Он, скорее всего, не мог выносить холода и приехал в Таиланд. Согласитесь, здесь -- полная противоположность Норвегии. Он любил Таиланд и готов был здесь умереть. Однако вот какая штука: он до самой своей смерти с любовью и нежностью вспоминал свою родину -- городок в Лапландии. Часто рассказывал мне о нем. Но при этом ни разу не побывал там за все тридцать три года. Думаю, на то у него были какие-то особые причины. У него тоже лежал на душе камень. -- Нимит взял чашку, отпил глоток и бесшумно вернул ее на место. -- Однажды он рассказал мне историю о белом медведе. О том, насколько эти звери одиноки. Они спариваются только раз в году. В их мире супружеских отношений не существует. Просто случайно встречаются блуждающие по ледяным просторам самец и самка, и на месте встречи происходит случка. Причем совсем недолгая. Когда все позади, самец, будто чего-то опасаясь, спрыгивает с самки и убегает с того места. Буквально убегает, ни разу не обернувшись. И затем весь год живет в глубоком одиночестве. Никаких взаимоотношений у них не существует. Никакой нежности друг к другу не питают. Вот такой рассказ о белых медведях. По крайней мере, норвежец рассказывал мне так. Да, странная история, -- сказала Сацуки. Действительно, странная... -- Лицо Нимита посуровело. -- Тогда я спросил хозяина, ради чего живут белые медведи? А он с улыбкой, словно понимая, о 96 чем я, ответил мне вопросом: "Нимит, а мы ради чего живем?" Самолет набрал высоту, погасло табло "Пристегните ремни". Вот я опять возвращаюсь в Японию, -- подумала Сацуки. Она попыталась было задуматься о будущем, но вскоре перестала. Слова превращаются в камень... Кажется, так говорил Нимит? Она глубже вжалась в кресло и закрыла глаза. Затем вспомнила цвет неба, который видела, плавая на спине. Вспомнила мелодию Эрролла Гарнера "Я вспомню апрель". Нужно поспать, -- подумала она, -- нужно просто уснуть. И ждать, когда приснится сон. Дружище Квак спасает Токио Когда Катагири вернулся домой, в комнате его поджидала гигантская лягушка. Стоя на задних лапах, она была ростом выше двух метров. Крепко сложена. Худосочного Катагири при его метре шестидесяти величественное земноводное просто подавляло. -- Зовите меня Дружище Квак, -- сказало оно уве ренным голосом. Катагири лишился дара речи и будто примерз у входа, отвесив челюсть. -- Нечего так удивляться. Вреда я не причиню. Про ходите и закройте за собой дверь, -- сказал Дружище Квак. Катагири сжимал в правой руке портфель, а в левой -- бумажный пакет из супермаркета с овощами и рыбными консервами. Он даже не думал шевелиться. -- Господин Катагири, давайте же, заходите, разу вайтесь! Услышав свое имя, Катагири пришел в себя и сделал, как велено: поставил на пол пакет и, сжимая под мышкой портфель, разулся. Вслед за Дружищем Кваком он прошел на кухню и сел за стол. -- Послушайте, господин Катагири, -- заговорил Дружище Квак, -- извините, что я своевольно проник 101 сюда, пока вас не было. Вы, должно быть, сильно удивились. Но поверьте, иного выхода не было. Как, от чаю не откажетесь? Я знал, что вы скоро вернетесь и вскипятил чайник. Катагири продолжал сжимать под мышкой портфель. Какая-то нелепая шутка. Кто-то забрался в лягушачий костюм и потешается над ним. Но как ни крути, и конституцией, и телодвижениями, с которыми Дружище Квак, мурлыча себе по нос, разливал кипяток, он сильно смахивал на доподлинную лягушку. Дружище Квак поставил одну чашку перед Катагири, другую -- перед собой. -- Ну как, успокоились? -- потягивая чай, спро сил он. Катагири по-прежнему не мог вымолвить ни слова. Вообще-то приходить нужно, предварительно условившись, -- сказал Дружище Квак. -- Я это осознаю, господин Катагири. Кто угодно удивится, обнаружив у себя в доме гигантскую лягушку. Но дело настолько важное и безотлагательное, что я поступился принципом. Дело? -- наконец выдавил Катагири. Да, господин Катагири. Бе